В семь часов тридцать две минуты утра весёлый солнечный зайчик проскользнул сквозь дырку в шторе и устроился на носу ученика пятого класса Вольки Костылькова. Волька чихнул и проснулся.
      Как раз в это время из соседней комнаты донёсся голос матери:
      — Нечего спешить, Алёша. Пусть ребёнок ещё немножко поспит — сегодня у него экзамен.
      Волька досадливо поморщился.
      Когда же мама перестанет наконец называть его ребёнком? Шуточки — ребёнок! Человеку четырнадцатый год пошёл…
      — Ну что за чепуха! — ответил за перегородкой отец.- Парню уже тринадцать лет. Пускай встаёт и помогает складывать вещи. У него скоро борода расти начнёт, а ты всё: ребёнок, ребёнок…
      Складывать вещи! Как он мог это забыть!
      Волька моментально сбросил с себя одеяло и стал торопливо натягивать штаны. Как он мог забыть! Такой день!
      Семья Костыльковых переезжала сегодня на новую квартиру. Ещё накануне вечером почти все вещи были запакованы. Мама с бабушкой уложили посуду на дно ванночки, в которой когда-то, давным-давно, купали младенца Вольку. Отец, засучив рукава и по-сапожницки набрав полный рот гвоздей, заколачивал ящики с книгами и в спешке заколотил в одном из них учебник географии, хотя даже ребёнку ясно, что без учебника сдавать экзамен невозможно.
      — Ладно,- сказал отец,- на новой квартире разберёмся.
      Потом все спорили, где складывать вещи, чтобы удобнее было их выносить утром на улицу. Потом пили чай по-походному, за столом без скатерти, сидя на ящиках, а Волька очень удобно устроился на футляре из-под швейной машины. Потом решили, что утро вечера мудренее, и легли спать.
      Одним словом, уму непостижимо, как это он мог забыть, что они сегодня утром переезжают на новую квартиру.
      Не успели напиться чаю, как в квартиру постучались. Затем вошли двое грузчиков. Они широко распахнули обе половинки двери и зычными голосами спросили:
      — Можно начинать?
      — Пожалуйста,- ответили одновременно мать и бабушка и страшно засуетились.
      Волька торжественно вынес на улицу, к фургону, диванные валики и спинки. Его сразу окружили ребята, игравшие во дворе.
      — Переезжаете? — спросил у него Серёжа Кружкин, весёлый паренёк с чёрными хитрыми глазами.
      — Переезжаем,- сухо ответил Волька с таким видом, как будто он переезжал с квартиры на квартиру каждую шестидневку и будто в этом не было для него ничего удивительного.
      Подошёл дворник Степаныч, глубокомысленно свернул цигарку и неожиданно завёл с Волькой солидный разговор, как равный с равным. У мальчика от гордости и счастья слегка закружилась голова. Он с уважением отозвался о сложности дворницкой профессии, потом набрался духу и пригласил Степаныча в гости на новую квартиру. Дворник сказал: «Мерси». Словом, налаживалась серьёзная и положительная беседа двух мужчин, когда вдруг из квартиры раздался раздражённый голос матери:
      — Волька! Волька!… Ну куда девался этот несносный ребёнок?
      И сразу всё пошло кувырком. Дворник, еле кивнув Вольке, принялся с ожесточением подметать улицу. Ребята сделали вид, будто безумно увлеклись щенком, которого ещё вчера неведомо откуда притащил Серёжа. А Волька, понурив голову, пошёл в опустевшую квартиру, в которой сиротливо валялись обрывки старых газет и пузырьки из-под лекарств.
      — Наконец-то! — накинулась на него мать.- Бери твой знаменитый аквариум и срочно влезай в фургон. Будешь там сидеть на диване и держать аквариум на руках. Только смотри не расплескай воду на диван…
      Непонятно, почему родители так нервничают, когда переезжают на новую квартиру.

      В конце концов Волька устроился в фургоне неплохо. Конечно, в грузовике приятней, но зато вся дорога промелькнула бы чересчур уж быстро. К тому же, что ни говорите, поездка в крытом фургоне куда романтичнее.
      Внутри царил таинственный прохладный полумрак. Если зажмурить глаза, можно было свободно представить, будто едешь не по Настасьинскому переулку, в котором прожил всю свою жизнь, а где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственными кликами снять с тебя скальп. За диваном возвышался ставший вдруг необычным перевёрнутый вверх ножками обеденный стол. На столе дребезжало ведро, наполненное какими-то склянками. В углу тускло блестела никелированная кровать. Старая бочка, в которой бабушка квасила на зиму капусту, удивительно напоминала бочки, в которых пираты старого Флинта держат ром.
      Сквозь дыры в стенке фургона проникали тоненькие столбики солнечных лучей.
      И вот наконец остановились у подъезда нового дома, где предстояло жить. Грузчики ловко и быстро перетащили вещи в квартиру и уехали в бодро дребезжащем фургоне.
      Отец, кое-как расставив вещи, сказал:
      — Остальное доделаем после работы.
      И ушёл на завод.
      Мать совместно с бабушкой принялась распаковывать посуду, а Волька решил тем временем сбегать на реку. Правда, отец предупредил, чтобы Волька без него не смел ходить купаться, потому что тут страшно глубоко, но Волька быстро нашёл для себя оправдание.
      «Мне необходимо выкупаться,- решил он,- чтобы была свежая голова. Как это я могу явиться на экзамен с несвежей головой!»
      Просто удивительно, как Волька умел всегда придумывать оправдание, когда ему хотелось нарушить обещание, данное родителям.
      Это большое удобство, когда речка недалеко от дома. Волька сказал маме, что пойдёт на берег готовиться по географии. Прибежав к речке, он быстро разделся и бросился в воду. Шёл одиннадцатый час, и на берегу не было ни одного человека. В этом обстоятельстве были свои хорошие и плохие стороны. Хорошо было то, что никто не мог ему помешать выкупаться и хорошо поплавать. Обидно было, что по той же причине никто не мог восторгаться тем, как красиво и легко Волька плавает и, в особенности, как он замечательно ныряет.
      Волька наплавался и нанырялся до того, что буквально посинел. Тогда он стал вылезать на берег. Он уже совсем было вылез из воды, но передумал и решил ещё раз нырнуть в ласковую прозрачную воду, до дна пронизанную ярким полуденным солнцем.
      И вот в тот самый момент, когда он уже собирался подняться на поверхность, его рука вдруг нащупала на дне реки какой-то продолговатый предмет. Волька схватил его и вынырнул у самого берега. В его руках была склизкая, замшелая глиняная бутылка очень странной формы. Горлышко было наглухо замазано каким-то смолистым веществом, на котором было выдавлено что-то отдалённо напоминавшее печать.
      Волька прикинул бутылку на вес. Бутылка была тяжёлая, и Волька обмер.
      «Клад! — мгновенно пронеслось у него в мозгу.- Клад со старинными золотыми монетами. Вот это здорово!»
      Наспех одевшись, он помчался домой, чтобы в укромном уголке распечатать бутылку.
      Когда Волька добежал до дому, в его голове уже окончательно сложилась заметка, которая завтра появится во всех газетах. Он даже придумал название. Она должна была называться: «Честный поступок». Текст её должен был быть примерно такой:
      «Вчера в 24-е отделение милиции явился пионер Володя Костыльков и вручил дежурному клад из старинных золотых монет, найденный им на дне реки. По сведениям из достоверных источников, Володя Костыльков- прекрасный ныряльщик».
      Волька вбежал в квартиру и, проскользнув мимо кухни, где мама с бабушкой готовили обед, юркнул в комнату и прежде всего запер на ключ дверь. Затем вытащил из кармана перочинный нож и, дрожа от волнения, соскрёб печать с горлышка бутылки. В то же мгновение вся комната наполнилась едким чёрным дымом и что-то вроде бесшумного взрыва большой силы подбросило Вольку к потолку, где он и повис, зацепившись штанами за крюк, на который предполагалось повесить бабушкину люстру.

      Пока Волька, раскачиваясь на крюке, пытался найти мало-мальски правдоподобное объяснение всему приключившемуся, дым понемножку рассеялся, и Волька вдруг увидел, что в комнате, кроме него, находится ещё одно живое существо. Это был тощий старик с бородой по пояс, в роскошной шёлковой чалме, в таком же кафтане и шароварах и необыкновенно вычурных сафьяновых туфлях.
      — Апчхи! — оглушительно чихнул неизвестный старик и пал ниц.- Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!
      — Вы иллюзионист из цирка? — догадался Волька, с любопытством оглядывая сверху незнакомца.
      — Нет, повелитель мой,- продолжал старик,- я не иллюзионист из цирка. Знай же, о благословеннейший, что я Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович.
      И случилась со мной — апчхи! — удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — я и брат мой Омар Хоттабович. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и он привёл меня насильно, ведя меня в унижении против моей воли. И Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один медный, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича,- в медном. Запечатал он оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имён Аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня — в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой,- апчхи, апчхи! — извлёк меня. Да продлятся дни твои, о… Извиняюсь, как твоё имя, отрок?
      — Меня зовут Волька,- ответил наш герой, продолжая раскачиваться под потолком.
      — А имя отца твоего, да будет он благословен во веки веков?
      — Папу моего зовут Алёша… то есть Алексей.
      — Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алёша, что я буду делать впредь всё, что ты мне прикажешь, ибо ты меня спас из страшного заточения, и я твой раб.
      — Почему ты так чихаешь? — осведомился ни с того ни с сего Волька.
      — Несколько тысяч лет, проведённых в сырости, без благодатного солнечного света, в глубинах вод, наградили меня, недостойного твоего слугу, хроническим насморком. Но всё это сущая чепуха. Повелевай мной, о мой юный господин! — с жаром закончил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав вверх голову, но продолжая оставаться на коленях.
      — Я желаю немедленно очутиться на полу,- неуверенно промолвил Волька.И в то же мгновение он оказался внизу, рядом со стариком Хоттабычем, как мы будем в дальнейшем величать нашего нового знакомого. Первым делом Волька схватился за штаны. Штаны были абсолютно целы.
      Начинались чудеса.

      — Повелевай мной! — продолжал старик Хоттабыч, глядя на Вольку преданными глазами.- Нет ли у тебя какого-нибудь горя, о Волька ибн Алёша? Скажи, я помогу тебе. Не гложет ли тебя тоска?
      — Гложет,- отвечал застенчиво Волька.- У меня сегодня испытание по географии.
      — Не беспокойся, о мой повелитель! — возбуждённо заорал старик.- Знай же, что тебе неслыханно повезло, о красивейший из отроков, ибо я больше всех джиннов богат знаниями по географии, я — твой верный раб Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Мы пойдём с тобой вместе в школу, да будут благословенны её фундамент и крыша! Я тебе буду незримо подсказывать ответы на все вопросы, и ты прославишься среди учеников твоей школы и среди учеников всех школ твоего великолепного города.
      — Замечательно! — сказал Волька.
      Он уже открыл дверь, чтобы пропустить вперёд Хоттабыча, но тут же снова закрыл её.
      — Придётся тебе сменить одежду.
      — Разве мои одежды не услаждают твой взор, о достойнейший из Волек? — огорчился Хоттабыч.
      — Безусловно услаждают,- дипломатично ответил Волька,- но всё же слишком уж они будут бросаться в глаза в нашем городе. Через две минуты из дома, в котором с сегодняшнего дня проживала семья Костыльковых, вышел наш герой, держа под руку старика Хоттабыча. Хоттабыч был великолепен в новой пиджачной паре из белого полотна, украинской вышитой сорочке и твёрдой соломенной шляпе канотье. Единственной деталью его туалета, которую он ни за что не согласился сменить, были туфли. Ссылаясь на мозоли трёхтысячелетней давности, он остался в вычурных, богато расшитых золотом и серебром туфлях, которые в своё время свели бы, наверное, с ума самого большого модника при дворе калифа Гаруна аль Рашида…
      — Костыльков Владимир! — торжественно провозгласили за столом, где сидела комиссия.
      Волька нехотя встал из-за парты, неуверенным шагом подошёл к столу и вытащил билет № 14 — «Форма и движение Земли».
      — Ну что ж,- сказал директор,- докладывай.
      — Так,- сказал разомлевший от жары член комиссии и вытер платком вспотевшее лицо.- Так, так, Костыльков. Что же ты можешь рассказать о горизонте?
      Старик Хоттабыч, притаившийся за дверьми в коридоре, услышав этот вопрос, что-то беззвучно зашептал.
      А Волька вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила против его желания раскрыла ему рот.
      — Горизонтом, о высокочтимый мой учитель,- начал он и тут же облился холодным потом,- я осмелюсь назвать, с твоего позволения, ту грань, где хрустальный купол небес соприкасается с краем Земли.
      — Что такое, Костыльков? — удивился экзаменатор.- Как понимать твои слова насчёт хрустального свода небес и края Земли: в переносном или буквальном смысле?
      — В буквальном,- прошептал за дверью старик Хоттабыч.
      И Волька, чувствуя, что несёт несусветную чепуху, вслед за этим ответил:
      — В буквальном, о учитель!
      Он не хотел этого говорить, но слова вылетали сами, помимо его желания.
      С экзаменатора мгновенно сошло сонное настроение, а ученики, изнывавшие на партах в ожидании своей очереди, встрепенулись и зажужжали, как шмели.
      — В переносном,- подсказал ему Серёжа Кружкин трагическим шёпотом.
      Но Волька снова громко и внятно произнёс:
      — Конечно, в буквальном.
      — Значит, как же? — забеспокоился экзаменатор.- Значит, небо — это твёрдый купол?
      — Твёрдый,- отвечал убитым голосом Волька, и крупные слёзы потекли по его щекам.
      — И, значит, есть такое место, где Земля кончается?
      — Есть такое место,- продолжал против своей воли отвечать наш герой, чувствуя, что ноги у него буквально подкашиваются от ужаса.
      — Да-а…- протянул экзаменатор и с любопытством посмотрел на Вольку.- А что ты можешь сказать насчёт формы Земли?
      Старик Хоттабыч что-то трудолюбиво забормотал в коридоре.
      «Земля имеет форму шара»,- хотел было сказать Волька, но по не зависящим от него обстоятельствам отвечал:
      — Земля, о достойнейший из учителей, имеет форму плоского диска и омывается со всех сторон величественной рекою — Океаном. Земля покоится на шести слонах, а те, в свою очередь, стоят на огромной черепахе. Так устроен мир, о учитель!
      Старик Хоттабыч в коридоре одобрительно кивнул головой.
      Весь класс помирал со смеху.
      — Ты, наверно, болен, Воля? — участливо спросил у него директор школы и пощупал его лоб, мокрый от пота.
      — Благодарю тебя, о учитель,- отвечал ему Волька, изнемогая от чувства собственного бессилия.- Благодарю тебя. Я, хвала Аллаху, совершенно здоров.
      — Придёшь, когда выздоровеешь, Воля,- мягко сказал ему тогда директор и вывел его под руку из класса.- Придёшь, когда выздоровеешь, и я сам проверю твои знания по географии.
      По ту сторону дверей Вольку встретил сияющий Хоттабыч. Он был весел, как жаворонок, очень доволен собой.
      — Заклинаю тебя, о юный мой повелитель,- сказал он, обращаясь к Вольке,- потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?
      — Потряс,- ответил, вздохнув, Волька и с ненавистью посмотрел на старика Хоттабыча.
      Старик Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.

      Домой идти не хотелось. На душе у Вольки было отвратительно, и хитрый старик почувствовал что-то неладное. Добрых три часа он рассказывал своему спасителю, сидя на скамейке на берегу реки, о разных своих похождениях. Потом Волька вспомнил, что мама дала ему деньги на билет в кино. Предполагалось, что он пойдёт в кино сразу после того, как сдаст географию.
      — Знаешь что, старик,- сказал Волька, загоревшись,- сходим в кино!
      — Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алёша,- смиренно отвечал старик.- Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным для меня словом: «кино»? Не баня ли это? Или, может быть, это так у вас называется рынок, где можно погулять, побеседовать со своими друзьями?
      — Каждый ребёнок знает, что такое кино. Кино — это…- Тут Волька неопределённо поводил в воздухе руками и добавил: — Ну, в общем, придём — увидишь.
      Около кинотеатра стояла большая очередь в кассу.
      Над кассой висел плакат: «Детям до шестнадцати лет вход воспрещён».
      — Что с тобой, о красивейший из красавцев? — всполошился Хоттабыч, увидев, что Волька вдруг снова помрачнел.
      — А то со мной,- с досадой ответил Волька,- что из-за твоих россказней мы опоздали на дневной сеанс. Теперь пускают уже только с шестнадцати лет. И потом — видишь, какая очередь. Прямо не знаю, что теперь делать… Домой идти не хочется…
      — Ты не пойдёшь домой! — заорал на всю площадь старик Хоттабыч.- Не пройдёт и одного мгновения, как нас пропустят в твоё кино, и мы пройдём в него, окружённые вниманием и восхищением.
      «Старый хвастунишка!» — выругался про себя Волька, сжав кулаки. И вдруг обнаружил в правом кулаке два билета в восьмом ряду.
      — Ну идём,- сказал старик Хоттабыч, которого буквально распирало от счастья.- Идём. Теперь-то они тебя пропустят.
      — Ты уверен в этом? — осведомился Волька.
      — Так же, как в том, что тебя ожидает великое будущее. Пусть попробуют не пропустить,- сказал он и подвёл Вольку к зеркалу, висевшему около контроля.
      Волька обмер. Из зеркала на него глядело уродливое существо: в коротких штанишках, в пионерском галстуке и с бородой апостола на розовом мальчишеском лице.

      Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице на второй этаж, в фойе.
      Наш герой, онемевший от тоски, старательно прикрывал руками продолжавшие бурно расти бороду и усы.
      Контролёрша сурово начала:
      — Мальчик, детям до шестна…
      Но Волька совершенно машинально отнял руки от своего подбородка, и контролёрша поперхнулась.
      — Пожалуйста, гражданин,- сказала она и дрожащими от страха руками оторвала контрольные талоны билета.
      В фойе было очень душно и жарко.
      Переминаясь с ноги на ногу, публика слушала игру джаз-оркестра. До начала сеанса оставалось ещё пятнадцать минут. И казалось, что эти пятнадцать минут никогда не кончатся.
      Около самого входа в зрительный зал скучал Женя Богорад, круглолицый, коренастый паренёк, выглядевший значительно старше своих четырнадцати лет. Это был старинный Волькин приятель. Он невыносимо страдал от одиночества. Ему не терпелось рассказать хоть кому-нибудь, как сегодня Волька сдавал испытание по географии. И как назло ни одного приятеля!
      Тогда он решил сойти вниз. Авось кого-нибудь судьба пошлёт ему из знакомых. В самых дверях его сшиб с ног старик в канотье и расшитых золотом туфлях, который тащил за руку самого Вольку Костылькова. Волька почему-то прикрывал руками лицо.
      — Волька! — крикнул ему Женя и помахал рукой.
      Но Костыльков не выказал никаких признаков особой радости. Он даже, наоборот, демонстративно ушёл в самый дальний угол фойе, и Женя обиделся. Он был очень гордый.
      «Ну и не надо»,- решил он и пошёл в буфет выпить стаканчик ситро.
      Поэтому он не видел, как вокруг его приятеля и странного старика начал толпиться народ. Когда же он попытался пробиться к Костылькову, было уже поздно. Вольку и старика Хоттабыча окружала плотная стена из многих десятков людей. Толпа продолжала расти. Граждане, громыхая стульями, оставляли свои места перед эстрадой. Вскоре оркестр играл перед пустыми стульями. И так он играл до самого начала сеанса.
      — Скажите, пожалуйста, в чём дело? — спрашивал Женя, неутомимо работая локтями.
      Но ему никто не отвечал. Все стремились в заветный угол фойе, где, сгорая от стыда, притаился Волька Костыльков. Вскоре толпа разгалделась настолько, что стала заглушать звуки оркестра.
      Тогда навести порядок решил сам директор кинотеатра. Он откашлялся и громко произнёс:
      — Граждане, разойдитесь! Что вы, бородатого мальчика не видели, что ли?
      Когда эти слова директора донеслись до буфета, все бросили пить чай и прохладительные напитки и ринулись посмотреть на бородатого мальчика.
      — Я погиб, ой, как я погиб! — тихо шептал Волька, с отвращением глядя на Хоттабыча.
      Хоттабычу было не по себе. Он не знал, что делать.
      — О мой юный повелитель! — нервно сказал он.- Прикажи, и все эти презренные зеваки будут превращены в прах вместе с этим трижды проклятым кино.
      — Не надо,- горестно ответил Волька, и крупные слёзы покатились по его щекам и пропали в гуще его бороды.
      Эта новость немедленно стала известна всем окружавшим Вольку.
      — Бородатый мальчик плачет,- пошёл шёпот по всей толпе.
      Потом лицо Костылькова вдруг просветлело. Он быстро повернулся к старику и сказал ему голосом, дрожащим от радостного волнения:
      — Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, слушай мой приказ!
      Старик Хоттабыч низко поклонился и ответствовал:
      — Слушаю, о мой повелитель! По толпе пробежал шёпот:
      — Старик кланяется этому мальчишке… Вы слышали: оказывается, старик поклонился в ноги этому бородатому мальчику! Тут что-то неладно! Очень интересно!…
      Волька продолжал:
      — Я приказываю тебе, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб: сделай так, чтобы с моего лица пропала эта проклятая растительность.
      — Но тебя тогда выгонят из кино,- пытался было возразить старик Хоттабыч. Однако, увидев нетерпеливый жест Вольки, он покорно ответил: — Слушаю и повинуюсь, о красивейший из красавцев!
      — Только, пожалуйста, побыстрее! — зло сказал Волька.
      — Слушаю и повинуюсь,- повторил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищёлкивая пальцами.
      Борода и усы на Волькином лице оставались без изменений.
      — Ну? — сказал Волька нетерпеливо.
      — Ещё один миг, о Волька ибн Алёша,- отозвался старик, нервно продолжая шептать и щёлкать.
      Но борода и усы по-прежнему мирно росли на лице несчастного нашего героя.
      Старик Хоттабыч безрезультатно пощёлкал ещё немного. Потом, к удивлению и восторгу окружающих, он вдруг повалился на пол и начал, катаясь по пыльному паркету, бить себя в грудь и царапать лицо.
      — О, горе мне,- вопил при этом старик Хоттабыч,- о, горе мне! Тысячелетия, проведённые в этой проклятой бутылке, дали себя знать. Отсутствие практики, увы, губительно отразилось на моей специальности. Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поделать с твоей бородой и твоими усами! О, горе, горе бедному джинну Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу!
      — Что ты говоришь, Хоттабыч? — спросил Волька, ничего не разобравший в этих неистовых воплях.
      И старик Хоттабыч отвечал ему, продолжая кататься по полу и раздирая на себе одежды:
      — О драгоценнейший из отроков, о приятнейший из приятных, не обрушивай на меня свой справедливый гнев… Я не могу избавить тебя от бороды и усов… Я позабыл, как это делается!
      Волька прямо-таки закачался от обрушившегося на него нового удара. Потом он со злостью дёрнул самого себя за бороду, застонал и, схватив хныкающего Хоттабыча за руку, поплёлся с ним к выходу сквозь вежливо расступившуюся толпу.
      — Куда мы направляем сейчас свои стопы, о Волька? — плаксивым голосом спросил старик.
      — В парикмахерскую. Бриться. Немедленно бриться!

      Парикмахерская районного банно-прачечного треста была переполнена клиентами.
      В семь часов двадцать две минуты вечера небритый мастер высунул своё распаренное лицо из мужского зала и крикнул хриплым голосом:
      — Очередь!
      Тогда из укромного уголка около самой вешалки вышел и уселся в парикмахерском кресле мальчик с лицом, наполовину закутанным в какую-то белую тряпочку.
      — Прикажете постричь? — галантно осведомился парикмахер.
      — Побрейте меня,- ответил ему сдавленным голосом мальчик и развязал платок, в котором были спрятаны его борода и усы.
      «Вот что значит работать в душном помещении в такую жару,- подумал с тоской парикмахер. Он решил, что у него галлюцинация.- Доработался! Эх, охрана труда, охрана труда, где ты?»
      — Побрейте меня,- продолжал мальчик.- Только как можно скорее.
      Парикмахер понял, что это не галлюцинация, сразу повеселел и, ухмыльнувшись, ответил:
      — Я бы на вашем месте, молодой человек, не брил бороду, а поступил бы в цирк. Вы бы там с такой личностью смогли вполне свободно заработать бешеные деньги.
      — Да брейте же поскорее! — крикнул Волька, опасливо глядя на соседние кресла.
      Парикмахер, глупо хихикая, приступил к делу. Но было уже поздно, потому что все присутствующие в парикмахерской заметили необыкновенного клиента. Мастера бросили свою работу и с бритвами и ножницами в руках устремились к креслу, на котором сидел несчастный Волька. Клиенты с намыленными щеками, с наполовину побритыми затылками, фыркая и подталкивая друг друга локтями, бесцеремонно обменивались мнениями насчёт Волькиной физиономии.
      Со своей стороны и мастер, польщённый всеобщим вниманием, не нашёл ничего умнее, как отпускать грубые шуточки по поводу необычайного уродства мальчика.
      Старик Хоттабыч еле сдерживал себя, опасаясь повредить Вольке своим преждевременным вмешательством.
      Но вот уже последняя полоска мыла снята вместе с волосами с Волькиного лица, и мастер сказал, давясь от смеха:
      — Напрасно всё-таки изволили сбривать такую ценность. С такой бородой прямая дорога в цирк. А на худой конец, можно прекрасно подработать на любой ярмарке.
      В ответ на эту прощальную реплику вся парикмахерская разразилась таким хохотом, как будто было сказано что-то необыкновенно остроумное. И тогда встал со своего места Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, поднял вверх руки и громовым голосом произнёс:
      — Презреннейшие из презреннейших, глупейшие из глупцов! Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, подтрунивающие над косноязычными, находящие веселье в насмешках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей!
      И он махнул руками.
      Через полминуты из дверей парикмахерской выбежали, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блеявших баранов.

      Собственно говоря, ничего особенного в парикмахерской не произошло.
      Когда разъярённый Хоттабыч начал свою гневную речь и ещё только собирался махнуть руками, Волькин парикмахер, задыхаясь от смеха, гаркнул:
      — Это ещё что за чучело гороховое?!
      — Ха, ха, ха! Хо, хо, хо! Хи, хи, хи! — грохнула немедленно вся парикмахерская.- Ой, батюшки, уморил! Ай да старичок! Нет, вы на старичка-то посмотрите! Театр, чистый театр!
      Хохот стоял такой, что прохожие останавливались, недоуменно заглядывали вокна и двери парикмахерской, собирались кучками у входа и, ещё не зная, в чём дело, смеялись.
      — Очередь! — самодовольно провозгласил между тем парикмахер, стараясь перекричать весёлый шум в зале.
      Он деловито вытер бритву, положил её в выдвижной ящичек трюмо, обернулся к клиентам и внезапно ослабевшим голосом простонал:
      — Ой, мама!
      В парикмахерской произошло нечто неслыханное, похожее на дурной сон: все присутствующие, кроме старика Хоттабыча и Вольки, меньше чем в полминуты превратились в баранов.
      «Ой, мамочки, что же это такое?» — хотел было прошептать парикмахер-остряк, но изо рта у него на этот раз вылетели не членораздельные слова, а протяжное и пронзительное «мэ-э-э».
      Он испуганно посмотрел в зеркало и вместо своей привычной физиономии увидел на редкость глупую баранью морду. Тогда он горько заплакал, встал на все свои новые четыре ноги и, цокая копытцами, выбежал вместе с остальными восемнадцатью баранами из парикмахерской.
      Печально блеявшее стадо сразу застопорило всё уличное движение. Возмущённо загудели сирены автобусов и троллейбусов, настойчиво задребезжали трамвайные звонки, пронзительно зазвучали свистки милиционеров. Водители автомашин, высунувшись из своих кабин, очень нелестно отзывались о внезапно появившемся стаде и его возможных хозяевах. Экстренно выбежали из ворот домов дворники в белых передниках и с метлами в руках.
      Неизвестно, сколько продолжался бы этот ералаш, если бы случайно не проходил в это время мимо отец Волькиного приятеля Серёжи Кружкина — Александр Никитич, сотрудник научно-исследовательского института овцеводства. Он был, пожалуй, единственным из взрослых прохожих, который пришёл в восторг от этого стада.
      — Вот это бараны! — воскликнул Кружкин с искренним восхищением.- Прелесть какие бараны! Товарищ милиционер, чьи это бараны?
      Милиционер в ответ только растерянно развёл руками, и тогда Александру Никитичу пришла в голову дерзкая и не совсем похвальная мысль.
      — Позвольте, позвольте…- сказал он, как бы припоминая что-то.- Позвольте, да ведь это, кажется, подопытные бараны, убежавшие сегодня из нашего института! Ну, конечно! Я узнаю вот этого молоденького барашка, я веду над ним наблюдения уже не первый месяц.
      Как мы увидим впоследствии, Александр Никитич, сам не зная того, не врал насчёт этого барашка.
      Стадо дружно заблеяло. Бараны хотели сказать, что ничего подобного, что они вовсе не подопытные бараны, что они вообще не бараны и что только несколько минут, как они перестали быть людьми, но вместо слов из их широко раскрытых ртов вылетало только печальное «мэ-э-э».
      Но так как все они блеяли точь-в-точь как обыкновенные бараны, милиционер, весьма довольный, что нашёлся хозяин этого приблудного стада, отрядил двух дворников, которые погнали девятнадцать горемычных баранов в чистое, высокое и светлое помещение для животных научно-исследовательского института овцеводства.
      Любые другие бараны были бы в восторге от этого комфортабельного помещения, от обильного и разнообразного корма, от чистой и вкусной водопроводной воды в чудесных просторных корытах. Но эти бараны шумели, метались, нарочно влезали в корыта с водой и топали копытами, разбрызгивая воду во все стороны. Принесённый им корм они раскидали по всему полу.