Сев в карету, Фиона расправила юбки, мысленно проклиная требования приличий. Высказанная ею мысль, что никому не покажется странным, если они все трое одновременно заболеют, вызвала двойственную реакцию: Симона засмеялась и предложила в качестве причины назвать утреннюю тошноту, а Кэролайн нахмурилась и сказала, что они не могут отказаться от приглашения, не внеся хаос в заранее продуманный хозяйкой, леди Иган-Смит, порядок размещения гостей за столом.
      Тогда Фиона напомнила, что Дрейтон, Тристан и Йен своим отсутствием уже создали проблему; она заявила: если мужчинам позволено вести себя непочтительно, то почему с женщинами должно быть иначе? Однако и это не помогло.
      – Скажи, Фиона, – обратилась к ней сидевшая напротив Симона, когда карета покатила по дорожке прочь от дома, – ты уже решила, выходить тебе замуж за Дансфорда или нет?
      Фиона чуть усмехнулась.
      – Думаю, ответ зависит от времени дня…
      – Но что тебя не устраивает? – спросила Кэролайн.
      Фиона посмотрела сначала на одну сестру, потом на другую.
      – Йен.
      Симона откинула назад голову и захохотала, а Кэрри нахмурилась:
      – Что же останавливает тебя?
      Фиона вздохнула и принялась теребить бахрому шали.
      – Может, ты считаешь, что он не будет верным мужем?
      – Нет, я так не думаю, – призналась Фиона. – Просто я временами и сама не знаю, в чем дело.
      – Что ж, – сказала Симона, терпение которой явно было исчерпано, – хватит ходить вокруг да около. Ты ничего не прояснила. Скажи нам, что тебе нравится в нем, что говорит в его пользу?
      – Ну он, несомненно, красивый, – с готовностью признала Фиона. – Даже очень красивый.
      – Это и так ясно, – не выдержала Симона. – Мы знаем также, что герцог невероятно богат.
      – И он использует свое богатство во благо: строит больницу и все такое…
      – Что за больница?
      – Больница для бедных, – объяснила Фиона. – Йен перестраивает в больницу доходный дом, унаследованный от отца. Каждый нуждающийся в медицинской помощи, сможет лечиться там независимо от того, есть у него деньги или нет.
      Кэрри улыбнулась:
      – По-моему, вы очень похожи.
      – Но он почему-то не хочет замечать этого, – обиженно сказала Фиона.
      Симона удивленно подняла бровь:
      – И в чем же проблема?
      – О, проблем много, не знаю, с чего и начать. – Фиона тяжело вздохнула. – Я чувствую себя настоящей мегерой, жалуясь на него. Йен искренне беспокоится о своей воспитаннице, у которой покалечены ноги, и с радостью позволил мне переделывать в доме все, что угодно, лишь бы ей жилось лучше. У него хорошие манеры, он обходителен, терпим по отношению к досаждающим ему животным, у него прекрасное чувство юмора. Также у него очень развито чувство долга, и это не может не восхищать.
      – И что дальше? – мягко спросила Кэрри.
      – А то, что Иен относится ко мне так, будто я просто нахожусь там.
      Сестры смотрели на нее с немым недоумением, и Фиона поспешно продолжила:
      – Йен постоянно говорит мне, какая я красивая, хвалит меня, если мне удается добиться хоть небольшого успеха с Шарлоттой. Ему нравятся все изменения, которые я произвожу в его доме, но… Но как бы ни приятны были комплименты, это всего лишь комплименты. – Гнев Фионы рос с каждым ударом ее сердца. – Слова и есть слова.
      Симона наклонилась к ней и положила руку ей на колено.
      – Не хочешь ли ты сказать, что он ни разу не поцеловал тебя?
      – По-моему, он боится даже прикоснуться ко мне.
      Симона снова откинулась на своем сиденье, и ее губы сложились в маленькое «о».
      – Когда я делаю даже малейший шаг к сближению, – продолжила Фиона, – Йен становится каким-то напряженным, замкнутым и сразу же находит какой-нибудь предлог для того, чтобы как можно скорее оказаться подальше от меня. Ему вроде бы и хочется пойти немного дальше в общении, но он каждый раз резко отстраняется и говорит, что приличия требуют, чтобы леди отдавали распоряжения слугам и не лазили сами по лестницам.
      – Приличия, вот как? – Кэрри поморщилась, в то время как Симона добродушно усмехнулась:
      – Я думаю, Йен скорее всего все еще не оправился от травмы, которую получил в результате нападения тети Джейн. Твоя близость может плохо сказываться на его физическом состоянии.
      – Кроме того, – добавила Кэрри, – он наверняка помнит о твоей невинности и сдерживает свои естественные порывы, боясь напугать тебя. Тогда то, что тебе представляется отсутствием интереса, на самом деле является еще и доказательством его уважительного отношения к тебе.
      Уважительное отношение? Как бы не так!
      – Йен совсем не уважает меня, Кэрри, – настаивала Фиона. – Он даже ни разу не спросил, какой я люблю цвет больше.
      – Разумеется, твой любимый цвет – зеленый, – бодро сказала Симона. – Но ведь такой вопрос обычно предваряет начало совершенно пустого разговора. Почему бы не дать человеку возможность самому понаблюдать и сделать выводы?
      Фирна пожала плечами.
      – Понимаешь, я совсем не то имела в виду. Йен ни разу не спросил меня, что я люблю читать и чем еще интересуюсь. Для него я только хорошенькая женщина с добрым сердцем, и не более того.
      – Другими словами, – произнесла Кэрри, как обычно, ровно и спокойно, – герцог не считает тебя необыкновенно умной и интересной.
      – Он считает меня типичной светской женщиной, изысканным украшением, единственное предназначение которого заключается в облегчении его жизни. И что всего важнее, он не предпринимает никаких усилий, чтобы выяснить, правдивы ли эти оценки.
      Симона неожиданно оживилась.
      – Если ты считаешь, что это поможет ему прозреть, я могла бы как следует треснуть по его голове каким-нибудь тупым предметом.
      – Спасибо, но… Боюсь, если он сам не видит этого, то…
      Они еще долго колесили по улицам Лондона, обдумывая сказанное, пока наконец Кэролайн не нарушила молчание вопросом:
      – Как долго ты намерена ждать, чтобы он прозрел?
      – Не знаю, – призналась Фиона, гнев которой к этому времени слегка остыл. – Я все еще продолжаю надеяться, хотя, может быть, и зря.
      Кэрри мягко улыбнулась:
      – По крайней мере, у Дансфорда много действительно замечательных качеств, и это делает ему честь.
      – Возможно.
      – А еще возможно, что ты немножечко влюблена в него. – Симона, прищурившись, посмотрела на сестру.
      – Если бы с ним что-то случилось, если бы он был ранен или умер, я бы тяжело переживала это, – покачала головой Фиона. – Я бы даже оплакивала его, но это не совсем похоже на настоящую любовь.
      Слегка наклонившись, Кэрри похлопала Фиоиу по руке.
      – Одна мудрая женщина как-то сказала мне, что только слабые и бесхарактерные существа умирают, если теряют любовь. Я искренне люблю Дрейтона, но определенно не зачахну от разбитого сердца и мой дух не будет сломлен, даже если он покинет меня. Разумеется, я буду долго плакать, но настанет день, когда я расправлю плечи и начну жить снова. Способность жить без мужчины не есть мера любви к нему, дорогая.
      – Тогда чем можно измерить силу любви? – осторожно спросила Фиона.
      На этот раз ей ответила Симона:
      – Я бы сказала, что настоящая любовь проявляется в том, насколько ты терпима к глупостям того, кого любишь.
      Фиона задумалась. Что ж, возможно, в этом что-то есть.
      – Вот тебе мой совет, – не унималась Симона. – В следующий раз, когда ты встретишься с Йеном, ухватись за лацканы его пиджака, притяни его смазливую физиономию к своему лицу, крепко поцелуй и посмотри, что будет дальше.
      – Симона! – прикрикнула на сестру Кэролайн.
      – Бога ради, Кэрри, я совсем не предлагаю, чтобы славная маленькая Фиона бросила герцога наземь и сорвала с него одежду. – При этих словах Симона окинула насмешливым взглядом сидевшую напротив Фиону и быстро добавила: – Хотя могу сказать по опыту, что некоторым это доставляет большое удовольствие. Итак, посмотри, сделается ли Дансфорд после этого вдруг лучшим человеком на земле. Даже если иллюзия продлится один миг, это верный знак, что ты любишь его.
      Фиона кивнула, размышляя о том, догадывается ли Тристан, на какой бестии он женат. Что же до совета Симоны относительно того, как открыть свои чувства Йену Кэботту… Может, ей и правда последовать этому совету, когда не останется ничего другого и встанет вопрос о том, чтобы навсегда расстаться с ним… А может быть, завтра Йен будет другим, все поймет и сделает так, что дела у них наладятся? Не зря же говорят: надежда умирает последней.
 
      Йен стоял в больничном садике и шевелил лопатками, пытаясь снять напряжение с ноющих мышц. Он старался не анализировать решения, которые ему пришлось принимать в спешке: что сделано, то сделано, и этого нельзя изменить. Хотя он доверял своему чутью, но знал, что обстоятельства часто оказываются сильнее его мастерства хирурга.
      В любом случае неудачи всегда тяжелым камнем ложились на его душу. Йен запрокинул голову и стал смотреть на звезды, надеясь, что, пока он будет блуждать взглядом по сияющим небесам, голова его будет свободна от мрачных мыслей.
      Внезапно слабая улыбка тронула уголки его губ: он вспомнил, что собирался купить для Фионы бриллиантовое ожерелье, хотя она не нуждалась в нем, чтобы быть прекрасной. Если и существовала женщина, которая затмила бы сверканье всех бриллиантов… Он снова мысленно увидел ее лежащей на простынях, нагой, с удовлетворенной улыбкой на губах, в одной только изысканной нитке бриллиантов. Подвеска спускалась ниже и оказывалась как раз в начале ложбинки между ее грудями.
      Йен вздохнул и тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Он устал бороться с собой и не знал, сколько еще времени сможет продержаться… С каждым днем его страсть к Фионе усиливалась, и ему все труднее становилось держать себя в рамках приличий.
      А все дело в том, что за последнее время они слишком часто оказывались близко друг к другу. Фиона занималась переделкой интерьера его дома, они вместе завтракали, обедали. Хотя Йен пытался оставаться как можно дольше вдали от нее, это не помогало. Стоили ему вернуться домой, как в тот же миг все рациональные построения теряли силу, а его твердое намерение сохранять безопасное расстояние испарялось. Улыбка Фионы, ее удовольствие от происходящих в доме изменений грели его сердце.
      Да, он проигрывал битву и даже начал размышлять о том, что недаром крупные, здоровые дети довольно часто преждевременно появляются на свет – на месяц-два раньше срока. В лондонском свете все знали, что он просил ее руки, и она все еще обдумывает его предложение после катастрофы с леди Балтрип… При этом многие считали, что она ненормальная, раз оставила ему время для сомнений.
      Внезапно из темноты возник Уильям Мерсер, стал рядом и тоже принялся разминать затекшие члены. Прекрасный хирург и хороший человек, который, без сомнения, создан для двух вещей: для того, чтобы стать врачом, а также лучшим в мире отцом и дедушкой.
      Помолчав, коллега Йена тихо произнес:
      – Кажется, мы сделали все, что могли…
      – Да, конечно. Порой это единственное утешение.
      Мерсер кивнул и тоже стал смотреть на звезды.
      – Моя жена сообщила мне, что вы сделали предложение леди Фионе Тернбридж…
      И правда, весь Лондон уже знает…
      – Да. Но она еще не приняла его.
      – Это прекрасный выбор. Она заслуживает того, чтобы вы согласились подождать ее решения.
      Слова Мерсера не сразу дошли до сознания Йена.
      – Да? – осторожно поинтересовался он. – А что вы слышали о ней?
      Мерсер тихонько засмеялся.
      – Я встречался с ней несколько раз и раз шесть видел ее на своих лекциях, прежде чем она в первый раз подошла ко мне. Фиона всегда садилась сзади и в стороне от других студентов. Сначала появление женщины, да еще такой привлекательной, вызвало всеобщий интерес, но она умело дала отпор желающим поухаживать и подтвердила серьезность своих намерений. Прежде чем мы стали разговаривать, я уже знал, что она была лучшей из моих студентов. Она всегда знала ответ, когда другие еще только начинали обдумывать его.
      – Вы имеете в виду ваши лекции по анатомии?
      Да, это моя специальность.
      – И Фиона их посещала?
      Мерсер кивнул:
      – Не просто посещала – она внимательно слушала, тщательно все записывала, делала зарисовки с замечательно проработанными деталями, а позднее подходила ко мне с такими дельными вопросами, каких мне не приходилось слышать от других. Она очень способная, и, признаться, я весьма сожалею, что каждый раз отказывал ей, когда она просила позволить ей посещать операционную. Если бы Фиона принадлежала к другому полу, она могла бы стать одним из лучших хирургов в Англии – это просто удивительная женщина.
      Йен всегда знал, что она удивительная, но чтобы настолько… Он начал припоминать их разговоры, слова и фразы, смысл которых не вполне понял и не оценил тогда, непонятную печаль в ее глазах, когда он неизменно, не задумываясь, отвергал все ее попытки рассказать ему о себе, о своих наклонностях.
      Мерсер положил руку ему на плечо и мягко спросил:
      – Так вы ничего этого не знали?
      – Не знал, и это не делает мне чести.
      – И она не говорила вам, что интересуется медициной?
      – Говорила, но я не слушал. – Он проглотил ком, вставший в горле, и достал из кармана часы.
      – Мерсер, вы не будете возражать, если я прямо сейчас сбегу, оставив все на вас? – напрямик спросил он.
      – Пожалуй. Всех, у кого был шанс, мы прооперировали, так что… – Он пожал плечами.
      – Если появится что-то срочное, пришлете посыльного, – решил Йен. – В течение следующего часа я буду дома, а потом в доме лорда Иган-Смита на балу. Если во мне возникнет надобность, пожалуйста, не стесняйтесь. И поверьте, я не собираюсь танцевать, Мерсер: я намерен умолять о прошении.
      – Тогда удачи вам.
      – Спасибо. – Йен быстро зашагал к конюшне, а Мерсер помахал вслед ему рукой и вернулся в операционную.
      Через несколько минут Йен был уже в пути. Усталость, туманившая его сознание, прошла, уступив место подъему, вызванному появлением четкой цели.
      Каким же он был идиотом! Занимался только собой, упивался своими страданиями, вел себя недостойно, злился на славную, проявляющую всяческую заботу о нем Фиону все последние две недели.
      Пока Мерсер, сам того не зная, не открыл ему глаза несколько минут назад, он понятия не имел, сколь ничтожно его поведение. Боже всемогущий, просто чудо, что Фиона еще не убила его!
 
      Фиона вздохнула и облокотилась о балюстраду балкона. Последние две недели она слишком много времени провела на балконах… Люди могут начать думать, что она живая горгулья, но лучше быть горгульей, чем жалкой маленькой мышкой, которая послушно отправилась на бал, тогда как герцог Дансфорд колесит по Лондону бог знает с кем и занят похвальным делом. И все же, если она увидит еще один сочувственный взгляд, то…
      Неожиданно чья-то тень упала на мраморные плитки балкона, и Фиона медленно оглянулась. Наверное, еще один из своры похотливых холостяков с дурными манерами, охотящийся за легкой добычей…
      И тут Фиона почувствовала запах знакомого одеколона. С бьющимся сердцем она выпрямилась, чувствуя слабость в коленях, и, глядя на лежащий внизу сад, вцепилась в гранитное ограждение, ожидая, когда он окажется рядом.
      – Прекрасная ночь, не правда ли? – сказал Йен, останавливаясь позади нее.
      Его голос прозвучал как-то иначе, чем обычно: в глубоком тембре была мягкость, которой она никогда не замечала раньше.
      – Звезды кажутся такими близкими, – отвечала она. – Кажется, протяни руку – и бери. Надеюсь, что авария была не такой страшной, как предполагалось вначале?
      Йен вздохнул.
      – Достаточно страшной, – сказал он, становясь рядом с ней у перил балкона, и, не отрывая взгляда от звезд, добавил: – Врачи сделали все, что могли, но порой жизнь и смерть находятся в руках созданий куда более могущественных и непреклонных, чем мы.
      Душа Фионы переполнилась болью.
      – Мне так жаль, Йен. Должно быть, это очень тяжело – пытаться помочь и оказаться не в силах что-либо изменить…
      Йен медленно кивнул.
      – Кстати, вам поклон от доктора Мерсера.
      – Благодарю. – Фиона почувствовала, как что-то дрогнуло в ее сердце.
      – Он полон раскаяния, поскольку не разрешил вам присутствовать на его лекциях в демонстрационном зале.
      Ну вот, тайное стало явным! Уважаемый доктор Уильям Мерсер ошибался.
      – Я подозреваю, что он единственный среди преподавателей-врачей, кто испытывает сожаление. Когда я спросила у доктора Тернера, нельзя ли мне присутствовать при препарировании, он не только отказал, но и запретил появляться в лекционном зале.
      – Ограниченных людей можно найти где угодно.
      – Пожалуй.
      – А иногда люди просто слепы, – продолжал Иен с грустью в голосе. – По большей части они доверяют беспочвенным предубеждениям и слишком погружены в собственные мысли. Им даже не приходит в голову, что у других людей они тоже есть.
      – И это правда, – согласилась Фйона, чувствуя с каждым его словом, как боль в ее сердце усиливается.
      Йен стремительно повернулся к ней:
      – Знаете, я тоже был таким ослом, и не раз за последние две недели… – Он вдруг замолчал, затем, сделав глубокий вдох, продолжил: – К моему стыду, с первого дня нашей встречи мне ни разу не пришло в голову, что вы не просто красивая и добрая женщина, превосходно умеющая справляться с ведением домашнего хозяйства. После того как я сделал вам предложение, мой дни проходили в усилиях вести себя образцовым образом и не распускать руки; я хотел произвести на вас впечатление своей щедростью и умением сострадать и оградить вас от неприятных сторон моей профессии. Я так старался произвести хорошее впечатление, что мне и в голову не пришло расспросить вас о том, что интересует вас. Вы несколько раз пытались поделиться своими планами со мной, но я, к моему стыду, не был расположен услышать вас.
      – Йен…
      Он остановил ее движением руки.
      – Я прекрасно понимаю ваши колебания относительно того, принимать или не принимать мое предложение. До сих пор я обнаруживал лишь полное отсутствие мыслительных способностей и исключительный эгоизм. Более того, я воспользовался вашим добрым сердцем, чтобы решить проблемы с Шарлоттой. Слишком длинный список непозволительных проступков… – Йен натянуто улыбнулся. – По правде сказать, я бы не вышел за себя замуж…
      – И все же вы способны увидеть свои ошибки – это говорит в вашу пользу. – Фиона наконец улыбнулась. – Как и то, что вы способны искренне просить прощения.
      – Да, но остается выяснить, способен ли я вести себя по-другому и научиться другому. Мне не хотелось, чтобы замужество стало для вас длинной чередой разочарований и обид, перемежающихся время от времени извинениями, которые ничего не меняют. Едва ли такая повседневная семейная жизнь может показаться сколько-нибудь привлекательной…
      Фиона некоторое время молчала, а затем робко подняла на него глаза:
      – Могу задать вам вопрос?
      – Конечно. Спрашивайте все, что хотите.
      – Вы не находите меня физически привлекательной? То есть… – Фиона помедлила. – Я, как мне кажется, не вдохновляю вас, как…
      – Как ваша тетя Джейн?
      – Да.
      Медленно проведя пальцем по линии ее подбородка, Йен шепнул:
      – Я явно перестарался, желая оправдаться.
      Простая ласка рассеяла ее последние сомнения. Необыкновенное тепло разлилось по ее телу, и Фиона, положив руки на лацканы его пиджака, смело посмотрела ему в глаза:
      – Я буду глубоко признательна вам, Йен, если вы почувствуете себя полностью оправданным и перестанете изображать святого.
      – С большим удовольствием. – Он наклонился и медленно поцеловал ее в губы. Его руки медленно притянули Фиону к себе, и она крепко прижалась к его груди, счастливо отдаваясь желанию, которое он так легко и быстро разжег в ней.
      – О, прошу прощения!
      Йен бросил быстрый взгляд в сторону дверного проема, но там уже никого не было. Потом он улыбнулся Фионе, и она нежно отвела с его лба прядь черных волос. Боже, разве найдется во всем мире более потрясающий мужчина? И подумать только, он захотел стать именно ее мужем!
      – А знаете, я ведь пришел сюда, чтобы предложить вам отказаться от моего предложения! Но поскольку нас застали в столь интимный момент, я вынужден сделать предложение снова.
      – Леди Фиона Тернбридж, – Йен глянул ей в глаза, – могу я просить вас о чести получить право защищать вас и вашу репутацию до конца моей жизни?
      Сердце Фионы мгновенно растаяло.
      – Разумеется, можете.
      Широко улыбаясь, Йен опустил руку во внутренний карман пиджака.
      – Я постоянно ношу это с собой, чтобы воспользоваться первым моментом вашей слабости, если таковой случится. – Он подал ей маленькую коробочку, обтянутую зеленым бархатом: – Надеюсь, это вам понравится.
      Затем Йен с удовольствием наблюдал, как расширились глаза Фионы, когда она взяла из его рук коробочку и медленно открыла ее. Тихий возглас удивления вырвался у нее, когда она взглянула на лежащее на черном атласе обручальное кольцо, украшенное бриллиантами и изумрудами.
      Глаза Фионы, просияв от благоговейного восторга, медленно переместились на Йена.
      – Спасибо, Йен, – прошептала она.
      – Я рад, что кольцо понравилось, но все же я не считаю обручение по-настоящему состоявшимся, пока жених не наденет кольцо на палец леди.
      Фиона улыбаясь вернула ему коробочку и терпеливо ждала, пока он достанет кольцо, после чего протянула ему левую руку.
      Йен осторожно надел украшенное драгоценными камнями кольцо на тоненький пальчик Фионы. Кольцо оказалось как раз впору, и он знал, что так будет, с первой секунды, когда увидел ею на витрине ювелирного магазина.
      – Оно просто великолепно, и я даже боюсь его носить! – Она искренне радовалась тому, как кольцо смотрелось на ее руке.
      – Надеюсь, вы все же перемените свое мнение…
      Она сияющими глазами посмотрела на него:
      – Я никогда его не сниму!
      Некоторое время Йен обдумывал, как ему быть дальше. Обручение на словах, каким бы милым оно ни было, нельзя считать выдающимся достижением.
      – Я слышал, что в таких случаях принято и допускается, чтобы жених и невеста поцеловались.
      – Я тоже. Не можем же мы нарушать традиции… – В глазах Фионы появились лукавые искорки, она обхватила руками шею Йена. – Но мы не хотим, чтобы о нас заговорили, верно?
      – Мне все равно, будут говорить или нет. – Йен склонился к ее губам.
      Когда Йен наконец оторвался от сладких губ Фионы, она удовлетворенно вздохнула и посмотрела на него огромными глазами, цвет которых стал глубже от огня желания, который зажег его поцелуй.
      – Я думаю, нам лучше всего на этом остановиться. Я должен оберегать вашу репутацию, а не губить ее, – твердо сказал Йен.
      Фиона согласно кивнула.
      – Мне кажется, вам нужно проводить меня обратно в бальный зал, – сказала она, поправляя лиф платья.
      Йен церемонно подал ей руку.
      – С нетерпением жду времени, когда мы сможем отклонять предложения на светские вечера, чтобы посвятить себя гораздо более приятным развлечениям.
      Ее щеки порозовели, и Фиона, улыбнувшись, взяла Йена за руку, после чего они покинули балкон и направились в танцевальный зал.

      Сбросив изящные туфли, Фиона вздохнула, а затем опустилась на диван, не заботясь о том, чтобы не помять бальное платье.
      – Надеюсь, ты очень довольна собой, да? – лукаво обратилась к ней Симона, тоже сбрасывая туфли. Положив веер на каминную полку, она опустилась в кресло, стоявшее рядом с камином.
      – Почему бы и нет? – Фиона вытянулась во весь рост на диване. – Это был потрясающий вечер. Йен вел себя так, как я не могла бы представить в самых смелых мечтах, и снова просил меня выйти за него замуж. На этот раз он был по-настоящему искренен. – Она вытянула руку и покачала пальцем, так что на бриллиантах заиграли блики света. – Прекрасное кольцо, подарок самого лучшего человека на земле, и на балу меня сопровождал самый красивый мужчина во всем Лондоне. Все женщины завидовали мне черной завистью.
      – Сколько счастья за один только вечер! – воскликнула Кэролайн, входя в гостиную. – Догадываюсь, в чем дело: он наконец-то поцеловал тебя.
      Фиона приподняла голову с дивана ровно настолько, чтобы увидеть лицо старшей сестры.
      – Крепко и не один раз.
      – И пальчики у тебя поджались? – беззвучно смеясь, спросила Симона.
      – Не знаю. Я не думала о пальцах.
      – Мы не спрашиваем, какую часть тела ты ощущала, – поддразнила Фиону Кэролайн, усаживаясь в кресло возле камина.
      – Я спрашиваю, – ухмыльнулась Симона.
      – Можете спрашивать, если вам так хочется, только я не скажу. Просто наступил момент, когда я поняла, какой он на самом деле замечательный. Это больше, чем само совершенство…
      – Неужели? – поинтересовалась Кэролайн, откидываясь назад и поудобнее пристраивая плечи. – И как долго это продолжалось?
      Фиона посмотрела в потолок.
      – Это продолжается до сих пор.
      – Что делает Дансфорда на голову выше всех прочих мужчин, присутствовавших на балу, – саркастически заметила Симона. – Скучные, очень скучные, бесконечно скучные разговоры. Так как Тристана со мной не было и мне не пришлось шпынять его весь вечер, у меня оказалось много времени, чтобы наблюдать за происходящим вокруг.
      – Вот как? – иронически спросила Кэролайн, в уголках ее губ притаилась улыбка. – Расскажи нам, что ты увидела, Симона, дорогая, да поподробнее!
      – Не упусти ни малейшей детали, – весело добавила Фиона, с удовольствием включаясь в игру, – и начинай с самого начала.
      – Когда появился Хейвуд, ты поступила мудро, спрятавшись на балконе. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы дамы так обмахивались веерами и разве что не падали в обморок.
      – Хейвуд? – Фиона была заинтригована. Почему это лучший друг Дрейтона вдруг вызвал такой интерес у дам? Никогда раньше ничего подобного не наблюдалось.
      – Он покрасил волосы, – сухо пояснила Кэролайн. – И отрастил их длиннее обычного.
      – Вы шутите!
      – Ничуть. – Симона от души рассмеялась. – У него были черные как смоль волосы почти до плеч, так что, на мой взгляд, он был похож на скунса без полосок. Впрочем, возможно, я не права.
      – Я того же мнения, – подтвердила Кэрри. – Но мы, кажется, были единственными, кто посчитал, что Хейвуд свалял дурака. Я слышала, как леди Сент-Реджис сказала, что он больше похож на потрясающего, романтического пирата, который мог бы приступить к ней и заставить спустить флаг, когда только пожелает.
      – О Боже! – Фиона изумленно посмотрела на сестер, – Королева сплетниц действительно так и сказала?
      – Ну да. – Симона фыркнула и помахала рукой. – Но главное еще впереди. Когда Хейвуд возвращал леди Филбен ее бальную карточку, она ухватилась за его пояс и сунула карточку туда. Судя по выражению лица Хейвуда, карточка провалилась вниз.
      Стараясь сдержать смех, чтобы можно было говорить, Фиона спросила:
      – Что же он сделал потом?
      – Он удалился, как слабосильный восьмидесятилетний пират, кривоногий, явно страдающий артритом.
      – Бедняга выглядел не лучшим образом, его чувство собственного достоинства пострадало, – жалостливо добавила Кэролайн.
      Бедный Хейвуд! Нехорошо смеяться над его злоключениями, но поскольку он сам виноват…