Сан-Франциско, Калифорния
       Декабрь 1885 года
 
      Двести девяносто один день в открытом море! «Ну, вообще-то не всегда в открытом море», – мысленно уточнил Тристан, удаляясь от причала и вспоминая, что около двадцати дней он провел на берегу. Если уж на то пошло, каждый раз это случалось недостаточно часто и продолжалось недостаточно долго, чтобы его ноги успели заново вспомнить, как следует ходить по суше.
      Тристан устало улыбнулся. Горячая ванна, костюм, обед из свежего мяса, приготовленного настоящим поваром, и постель, которая не двигается всю ночь… Ничто так не учит человека ценить простые удовольствия домашней жизни, как вечные путешествия. Он был твердо намерен насладиться этими удовольствиями сразу же, как только доставит грузовую декларацию в офис своей компании.
      Пройдя между гостиницей и пансионом, которых не было здесь, когда он уезжал десять месяцев назад, Тристан поднялся по деревянной лестнице «Таунсенд импорт» с гораздо меньшим изяществом, чем ему хотелось бы, и толкнул дверь. Дверной колокольчик звякнул, и ему в лицо ударила волна тепла.
      Клерк устало поднял голову от бумаг, разложенных на конторке.
      – Привет, Грегори, – проговорил Тристан, с ухмылкой глядя, как запотевают очки молодого человека.
      – Добрый день, мистер Таунсенд, – ответил тот, передвигая очки на лоб и близоруко щурясь. – Добро пожаловать домой. Надеюсь, плавание прошло удачно?
      Тристан не собирался утомлять Грегори подробностями; подойдя к конторке и вынув из кармана куртки декларацию, он не спеша ответил:
      – Плавание было долгим, монотонным, но, надо надеяться, прибыльным. А как вы и компания жили в мое отсутствие?
      – Я здоров, а компания приносит огромный доход, – ответил Грегори, протирая носовым платком стекла очков.
      – Я обратил внимание на то, что склад почти пустой.
      – И по вашим счетам это тоже заметно. – Грегори вернул очки на переносицу, быстро посмотрел на Тристана, а потом, как обычно, перешел к делам. – Я видел, как вы заходили в гавань сегодня утром. Как всегда, на полных парах. Книга учета и корреспонденция уже у вас на столе.
      Тристан вручил Грегори декларацию, затем спросил:
      – Среди писем есть такие, которые можно считать срочными?
      – Там в основном частные письма, сэр – я положил их отдельной стопкой поверх учетной книги. Есть также запросы о рабочих местах и товарах, а еще приглашения от людей, которые, похоже, не вспомнили о том, что вы находитесь на другом конце мира. Я разложил их по датам, так чтобы самые последние оказались сверху.
      У Грегори всегда все было в идеальном порядке, и он был безупречно честен, что вполне устраивало его хозяев.
      – Ты идеальный служащий, – заявил Тристан и направился к двери в свой кабинет, но вдруг остановился на полдороге: – Следующие несколько минут тебе следует потратить на то, чтобы очистить твою конторку.
      Грегори побледнел.
      – Я купил тебе новую в Сингапуре, – со смехом успокоил его Тристан. – Резное, чудовище из тикового дерева с перламутровой инкрустацией. Ее как раз сгружали, когда я уходил с причала, так что скоро твое новое рабочее место будет здесь.
      – Огромное спасибо, сэр!
      Тристан не мог понять, относится ли благодарность Грегори к новой конторке или к тому факту, что у него по-прежнему есть работа, но все равно улыбнулся.
      – Не спеши с благодарностями, пока чудовище не окажется на месте в целости и сохранности. Куча экзотических щепок для растопки – это не повод ни для радости, ни для благодарности. Впрочем, в Шанхае я купил складную ширму, которую собирался подарить мисс Шератон. – Тристан снова повернулся к своему кабинету. – Может, ты ее оценишь больше.
      – А… Э…
      Тристан остановился и вопросительно выгнул бровь:
      – Да?
      – Насчет мисс Шератон… – Грегори смущенно откашлялся. – Не знаю, как и сказать.
      Ого! Это звучало довольно угрожающе.
      – Но она ведь не умерла?
      – Нет. – Грегори просунул палец под накрахмаленный воротничок и судорожно сглотнул, затем сделал глубокий вдох. – Два месяца назад она объявила о помолвке с неким мистером Джорджем Бейкером из Сиэтла. Говорят, что его семья занимается лесопилками.
      Лесопилками, вот как? Сара всегда высоко ставила то, что можно купить за деньги. Хорошо бы, чтобы эта самая лесопилка оказалась бездонным источником денег, а иначе у Джорджа нет ни малейшей надежды на то, что она не начнет снова изъявлять неудовольствия по поводу своей несчастной судьбы.
      – Не могу сказать, что меня страшно удивило ее решение, – сказал Тристан, чтобы хоть как-то успокоить своего клерка. – Желаю им обоим счастья.
      – Так вы не расстроились?
      – Может, только немного из-за того, что придется тратить время и заводить новые отношения, а так… – Тристан пожал плечами. – Когда свадьба?
      – Через две недели, в пятницу.
      Он кивнул, гадая, найдется ли в пачке писем, лежащих у него на столе, приглашение на свадьбу. Не то чтобы у него было намерение туда пойти: встречаться с женихом ему будет определенно неловко. И все же…
      – Почему бы тебе не просмотреть эту декларацию и не подумать кое о чем? Может, у нас найдется подходящий свадебный подарок от бывшего любовника…
      – Хорошо, сэр.
      – И распорядись, чтобы его доставили с короткой запиской, выражающей мои поздравления.
      – Да, сэр.
      Войдя наконец в кабинет и усевшись в кожаное кресло, Тристан секунду смотрел на аккуратные стопки бумаг, которые приготовил для него Грегори. Деловая корреспонденция была распечатана и разобрана, о чем свидетельствовали краткие заметки Грегори на каждом листке.
      Тристан усмехнулся. Хорошего служащего найти не так-то легко, а такого, который готов и заняться неприятными деталями жизни другого… Если торговый баланс и вполовину таков, как сказал Грегори, ему точно придется повысить жалованье.
      Взгляд Тристана упал на четыре письма, лежавших поверх учетной книги, и его благодушное настроение сразу испарилось.
      Глубоко вздохнув, он взглянул в окно кабинета на корабли и солнечные лучи, играющие на воде залива, однако его разум отказывался покинуть прошлое и демонстрировал ему картины давно минувшего времени. Увитые плющом стены Локвуд-Мэнора ясным весенним днем являлись самой приятной из этих картин, но чересчур мимолетной.
      Далее шел поток других воспоминаний, весьма неприятных: разбитый фарфор и раскиданное серебро, рык отца, ковыляющего по темным холодным коридорам… Отец с трудом доползал до первой площадки парадной лестницы, а потом падал, скатывался назад и лежал на полу холла храпящей пьяной грудой.
      – Господи! – Тристан энергично тряхнул головой, затем, вернувшись к реальности, снова сосредоточил взгляд на письмах. То, что лежало сверху, было самым свежим.
      Перекладывая письма в обратном порядке, он легко узнал почерк мачехи и стиснул зубы, приготовившись к дурным новостям.
      Письмо было датировано февралем, когда он отплыл в Восточную Азию.
 
       «Дорогой Тристан!
       С глубоким сожалением сообщаю тебе о том, что твой отец и старший брат одновременно отошли в объятия Творца. Не хочу утруждать тебя подробностями этого трагического происшествия, уважая твою потребность оплакать их безвременную, хотя и не совсем неожиданную кончину.
       Твой брат Джеймс получит титул, как только будет завершено официальное расследование. Если ты того пожелаешь и если это принято в Америке, ты сможешь взять титул виконта Стедема.
       Мы с Эммалиной переносим случившееся, как и подобает добропорядочным членам семьи.
       С самыми теплыми чувствами
       Люсинда».
 
      «Не совсем неожиданную кончину»…
      У Люсинды определенно был дар к обтекаемым формулировкам. Тристан вздохнул и перечитал письмо еще раз, гадая, как именно они нашли свой конец. Одинаково вероятным казалось и то, что оба напились до полного одурения и сделали нечто идиотическое, например, упали с крыши… либо напились до одурения и в беспамятстве убили друг друга. Настоящая загадка заключалась в том, как им удалось оставаться в живых так долго.
      Тристан отложил письмо в сторону. Люсинда не позвала его вернуться в Англию и принять титул на родной земле. Видимо, не простив ему того, что он бежал от нее в самый дальний уголок Соединенных Штатов.
      – С глаз долой – из сердца вон, и все такое прочее, – пробормотал он, доставая из пачки следующее письмо. – А вот и мольба о возвращении домой.
      Распечатывая письмо от Джеймса, Тристан вздохнул. Милый, славный Джеймс!
      Взглянув на дату, Тристан улыбнулся. Май. Почти три месяца. Он не ожидал, что Джеймсу понадобится так много времени для того, чтобы позвать на помощь.
 
       «Дорогой Тристан!
       Как мы давно догадывались, отец потратил все свои силы на то, чтобы оставить поместье в полной разрухе; однако мы даже не подозревали о том, насколько глубокую яму он вырыл. Сказать, что поместье балансирует на грани полного банкротства, было бы чудовищным преуменьшением.
       Тебе известно, что я никогда не хотел становиться маркизом: мы оба знаем, что у меня недостает ума, чтобы выполнять свои обязанности хоть сколько-то успешно, и к тому же неподходящий характер, чтобы нести подобную обузу.
       Мне искренне жаль устраивать тебе такое, но ты гораздо лучше подходишь для этой задачи. Пожалуйста, вспомни годы нашего детства и не слишком сильно вини меня в моей трусости.
       Твой любящий брат
       Джеймс».
 
      Тристан перечитал последнюю строчку, его руки дрожали. Нет! Джеймс не стал бы такого делать.
      Он отшвырнул листок и поспешно схватил следующее письмо – снова от Люсинды.
 
       «Дорогой Тристан!
       С глубоким сожалением и печалью я вынуждена снова написать тебе, сообщая о трагедии в семье. Вчера утром твоего брата Джеймса нашли утонувшим в Темзе…»
 
      Там было написано еще что-то, но Тристану не хотелось читать дальше: отбросив письмо и вытирая слезы, он взялся за доклад поверенных его семьи, и сразу выражение соболезнования холодом резануло по сердцу. Мрачные подробности, которые шли дальше, окончательно выбили почву у него из-под ног.

       Лондон, Англия
       Март 1886 года
 
      Выбор был прост: или выкурить сигару, или кого-нибудь убить. Симона втянула пламя в кончик туго скрученных табачных листьев сигары, выдохнула с глубочайшим облегчением и загасила спичку. В конце концов, решила она, засовывая обгоревшую спичку в землю и прислоняясь к стене, окружавшей сад, есть немало людей, от смерти которых мир только выиграет. Вот только вряд ли кто-то из оставшихся сочтет нужным посмотреть на это с такой точки зрения.
      Сквозь освещенный лунным светом сладковатый дымок Симона посмотрела на распахнутые двери особняка и покачала головой. Очередной вечер; очередной бал. Третий вечер ее первого официального сезона, а она уже безумно скучает.
      Она выгнула бровь, глядя, как лорд Пух-и-Прах выходит на террасу и направляется прямиком в густую тень, где супруга лорда Перезвона отдыхала от головокружительного веселья и патологически ревнивого взгляда мужа.
      Такова тайная жизнь аристократии! Симона выдохнула струю дыма и невесело улыбнулась. Если ее поймают курящей в саду, то новость разнесется по всему Лондону за час. Конечно, никто не будет удивлен, но всеобщий восторг от неопровержимого доказательства ее низкого происхождения неизбежен.
      Симона вздохнула и стала наблюдать за тем, как лорд Пух-и-Прах прижимает леди Перезвон к балюстраде, одновременно пытаясь высвободить ей груди и заставить подавиться его языком. Если их застигнут за этим, то последует только негромкое покашливание и поспешное приведение в порядок одежды, никто никогда не узнает об этом неловком моменте.
      А вот если их поймает сам лорд Перезвон – о, тогда последует весьма гадкая сцена! Он будет негодовать на изменнический и неверный характер жены, изобьет Пух-и-Праха, превратив в кровавое месиво, и уволочет леди Перезвон за волосы домой, где и запрет на ближайшую пару веков. Та будет подумывать, не выброситься ли ей из окна верхнего этажа, и лорду Перезвону даже в голову не придет, что есть нечто лицемерное в его продолжающихся еженедельных визитах в Уайтчепел и к мадам с простынями из гуттаперчи.
      И никто из аристократов даже ни слова обо всем этом не скажет публично.
      – А с чего им это делать? – прошептала Симона, со вздохом заталкивая окурок сигары в землю рядом со сгоревшей спичкой. – Ведь для сплетен и пересудов у них есть я!
      Выудив из ридикюля мятную пастилку, она вышла из-за цветущего куста, где только что укрывалась, и пошла по дорожке, ведущей к особняку. Какие только муки ни соглашаешься вынести ради приличий и своих родных… Мучительно неудобная одежда, идиотские туфли и бессмысленные разговоры были уже достаточно неприятны, а когда к ним прибавлялись еще и жаркие бальные залы… Право, она уже заслужила медаль за терпение!
      Подобрав юбки, Симона поднялась по ступеням террасы, игнорируя то, что творилось в полутемном углу, и остановилась в паре шагов от ярко освещенного зала. Резким движением открыв веер, она попыталась создать прохладный ветерок, разглядывая чрезмерно разукрашенное драгоценностями и притворно благопристойное собрание. Светский сезон в Лондоне на самом деле длится всего несколько месяцев, поспешила напомнить себе она, так что, возможно, ей удастся его выдержать.
      На самом деле вопрос заключался в том, сможет ли свет выдержать ее. Симона улыбнулась и начала двигать веером быстрее, гадая, какое безмолвное сообщение она изобразила на этот раз и какая дурная голова придумала всю эту запутанную систему сигналов. Боже упаси, чтобы люди на самом деле высказывали то, о чем думают, или ясно и честно формулировали, чего они желают. Если вдруг они начнут это делать, мир мгновенно постигнет внезапный и совершенно ужасающий конец.
      Симона вдруг нахмурилась. По словам старшей сестры, ей бы лучше оказаться в центре Армагеддона, чем позволить, чтобы ее поймал один из аристократических холостяков, охотящихся за приданым. Просто удивительно, насколько точными бывают некоторые советы. «И насколько испуганы некоторые потенциальные невесты», – мысленно прибавила Симона, заметив, как из-за пальмы в кадке, поставленной в углу зала, выглядывает одна из ее подруг по несчастью. Бедняжка Эммалина! Прелестная, миниатюрная, золотоволосая, голубоглазая – и к тому же дочь маркиза. При этом она настолько не уверена в себе, что больше похожа на мышку, чем на девушку.
      Симона сложила веер и двинулась к кадке. Она отнюдь не считала Эммалину своей настоящей подругой: они и встречались-то всего два раза. В первый раз – три дня назад, в Сент-Джеймсском дворце, когда, облаченные в нелепые платья с фижмами и мерзко тугие корсеты, дожидались официального представления королеве. Эммалина чуть было не упала в обморок от волнения, и Симона поддержала ее, что привело к неизбежному разговору после того, как девушка восстановила дыхание.
      Только благодаря тому что во время этой первой встречи Эммалина вела себя без всякого аристократизма, состоялась их вторая встреча на балу леди Как-ее-там-бишь-позавчера вечером. Ни Эммалине, ни Симоне совершенно не хотелось там находиться, и хотя для этого у них были совершенно разные причины, общее чувство объединило их.
      – Здравствуй, Эммалина, – сказала Симона, проскальзывая за дерево в кадке.
      – Ох, это ты! – Эммалина с облегчением вздохнула и обняла новую подругу. – Я так и знала, что встречу тебя здесь!
      Симона мягко высвободилась из объятий Эммалины и осмотрела свои руки, проверяя, не проткнул ли ее один из сотен бледно-розовых кусочков стекляруса, которыми было расшито платье будущей маркизы.
      – Ты прячешься по какой-то определенной причине или просто из предосторожности?
      Эммалина тяжело привалилась к стене и уставилась в пол.
      – Вчера вечером я пожаловалась на головную боль и мне было разрешено остаться дома. К сожалению, маменька не поверит, что такое может случаться два вечера подряд.
      Это не было ответом на вопрос, но Симона не стала настаивать, как не стала упоминать и того, что вторая отговорка могла бы подействовать, если бы у Эммалины достало сообразительности устроить какую-нибудь другую болезнь.
      – А меня заставила моя сестра, – проговорила Симона, наблюдая за движениями толпы сквозь завесу из пальмовых листьев. – Не знаю, почему именно. Но с другой стороны, я считаю весь этот процесс выезда в свет одной из великих тайн жизни, с которыми неизбежно приходится мириться.
      – Кто-нибудь уже приглашал тебя танцевать?
      Симона усмехнулась и отступила назад.
      – Хитрость в том, чтобы постоянно двигаться, делая вид, будто у тебя есть какое-то важное дело и что ты готова сбить их с ног, если они окажутся у тебя на пути.
      – Ой, я это ни за что не смогла бы сделать!
      – Что сделать?
      – Сбить их с ног, – пояснила Эммалина. – А ты могла бы, и они это знают.
      Симона тоже это знала, как знала и то, что эта девушка не имеет ни малейшего понятия о способах постоять за себя в толпе незнакомых людей, например о том, как выдвинуть плечо для правильного удара. Каким только вещам люди не находят нужным научить своих дочерей! Определенно кому-нибудь следовало бы взять Эммалину под свое…
      – Хочешь узнать, как это делается? – предложила Симона, предвкушая развлечение, которого вполне могло бы хватить на несколько месяцев. – Я с радостью тебя научу.
      – Боюсь, я не…
      – Чепуха! – перебила ее Симона. – Любой может научиться, если захочет.
      Улыбка Эммалины казалась довольно бледной.
      – Я ценю твое предложение, Симона, но никакой надежды на успех нет, а усилия не оставят тебе времени на твои собственные… – тут она посмотрела сквозь пальмовые ветки и снова сделала жалкую попытку улыбнуться, – …интересы.
      Симона нетерпеливо вздохнула: «Боже правый, эта девушка – просто враг сама себе! Неужели она никогда не произносит ни одной фразы, в которой не содержалось бы «нет»?
      – Мне нравятся трудные задачи. А что до моих интересов… – Симона тихо засмеялась и придвинулась ближе: – Я выношу все это только, чтобы моя сестра и опекун были довольны. Еще за послушание я получила лошадь, которую давно хотела иметь. Однако закончить сезон накрепко привязанной к какому-то мужчине я вовсе не собираюсь.
      Глаза Эммалины округлились, и лишь спустя несколько долгих секунд она, моргнув, сглотнула, а затем взволнованно спросила:
      – Ты правда не шутишь? А я вот собираюсь выйти замуж за первого же мужчину, который сделает мне предложение, и покончить с этим раз и навсегда.
      – Тогда, – заявила Симона, нисколько не смущаясь, – надо, чтобы сперва они узнали отвоем существовании: иначе кто же сделает тебе предложение?
      – Наверное, ты права.
      Симона гордо вскинула подбородок.
      – Я всегда права, – заверила она собеседницу и выпрямилась, – можешь мне поверить.
      Эммалина глубоко вздохнула, и Симона посчитала это знаком согласия. Она протянула обе руки и держала их так, пока Эммалина неохотно не положила свои руки на ее ладони.
      – А теперь подними подбородок, как я, – велела Симона, и Эммалина тут же посмотрела на потолок. – Не настолько высоко, если не хочешь заработать себе боль в шее. Помнишь, как Виктория держала голову, когда нас ей представляли?
      На этот раз Эммалина изобразила все идеально, чем заслужила одобрительную ухмылку подруги.
      – Теперь верно. Так, расправь плечи…
      «Боже правый, эта девушка ни в чем не знает середины! А если принять во внимание пышность ее груди…»
      – Это не называется «расправить плечи», – простонала Симона, отчаянно стараясь не расхохотаться. – Это называется «мои груди войдут в комнату на пять минут раньше меня».
      Эммалина вздохнула и понурилась:
      – Видишь, я безнадежна! Я всю жизнь старалась быть хорошей девочкой и, как положено хорошим девочкам, оставаться незаметной. А вот теперь вдруг… – Она покачала головой. – Я совершенно не представляю себе, что надо делать, чтобы меня замечали так, как нужно.
      «Да уж. И где, к дьяволу, была твоя мать последние несколько лет?»
      – Ничего, мы это быстро исправим, – заверила ее Симона. – Отведи плечи назад, но наполовину не так сильно, как в первый раз. Отлично! А теперь, когда мы освоили основную демонстрацию, тебе надо пройти… нет, проплыть невероятно величественно к столику с пуншем.
      Эммалина бросила быстрый взгляд на многочисленные напитки, а потом снова посмотрела на Симону.
      – Пожалуйста, обещай мне, что не уйдешь и не оставишь меня там одну!
      – Святой истинный крест. – Симона выпустила руки Эммалины. – Мы выходим на счет три, владея всем миром и всем, что видим вокруг. Готова? – Симона подняла голову и расправила плечи со словами: – Раз, два, следуй за мной, три! – Она решительно двинулась вперед.
      Как ни удивительно, Эммалина последовала за ней и вскоре, догнав, пошла рядом. Симоне приятно было сознавать, что шесть долгих лет с бесконечными уроками светских манер все-таки оказались не совсем бесполезными. Бедняжка Эмми: оставить ее справляться с трудностями в одиночку было бы невероятной жестокостью! Симона надеялась, что ей удастся внушить Эмми хоть немного уверенности в себе. Конечно, как только это случится, все сочтут, что Эмми обязана положительно воздействовать на новую подругу. Симона усмехнулась. Ну уж, черта с два!
 
      Тристан медленно пил шампанское, в тысячный раз оглядывая вихрь юбок, и в очередной раз приходил к выводу, что поиски жены хоть и являются, несомненно, необходимыми, но остаются ужасно скучным делом. Мало того, что он совершенно отупел, пытаясь запомнить имена и лица, которые его ничуть не интересовали, так еще его чуть не парализовало от тех усилий, которые он прилагал, чтобы удержать на лице фальшивую улыбку.
      Скользнув взглядом по краю зала, Тристан заметил розовый атлас и золотистые локоны. Похоже, сильная жажда выгнала-таки его сестру из-за пальмы! Усмехнувшись, он снова поднес бокал к губам.
      А может, и не жажда. Взгляд Тристана остановился на темноволосой красавице, которая, стоя рядом с его сестрой, явно пыталась подбодрить ее. Ультрамариновое платье незнакомки было на удивление простым, что делало формы, которые оно облекало, гораздо более женственными. Волосы у нее не были собраны на макушке в модную прическу: она просто отвела две боковые пряди назад и сколола их в мягкий узел, предоставив остальным прекрасным иссиня-черным локонам ниспадать ей на спину.
      Уголки губ Тристана приподнялись в одобрительной улыбке.
      – Если я правильно понял, ты нашел-таки кого-то, кто вызвал твой интерес? – Услышав знакомый голос рядом с собой, Тристан безмолвно напомнил себе, что надо почаще работать над тем, чтобы не казаться чересчур понятным для окружающих.
      – У столика с пуншем, Ноуланд, – ответил он. – Женщина, которая разговаривает с моей сестрой. Что ты про нее знаешь?
      Его друг по школьным годам в Итоне чуть подался вперед, чтобы лучше видеть, и при этом стал похож на неустойчивую кеглю. Спустя мгновение он снова встал прямо, сделал глоток шампанского и небрежно ответил:
      – Кажется, там леди Симона Тернбридж.
      – Тернбридж, – задумчиво повторил Тристан. – Это имя мне ни о чем не говорит.
      – Наверное, потому, что ты никогда не обращал внимания на такие вещи.
      – Естественно, поскольку не мог рассчитывать на наследство, ради которого стоит беспокоиться.
      Ноуланд кивнул и приподнял бокал.
      – Симона – одна из незаконных дочек старого герцога Райленда, – с усмешкой сообщил он. – Судя по слухам, ей двадцать, но ее первый сезон был отложен, так как понадобилась целая вечность и легион знатоков этикета, чтобы сделать ее хоть немного презентабельной.
      Неужели легион? Судя по прическе и простоте наряда, леди Симона смогла устоять перед всеми.
      – Она, безусловно, красива.
      – Возможно… – Ноуланд пожал плечами, и в его голосе прозвучали нотки осуждения. В эту секунду леди Симона запрокинула голову и засмеялась…
      Чувствуя, как участился его пульс, Тристан выгнул бровь:
      – С ней связана какая-то история?
      – Если уж на то пошло, то много историй.
      – Например?
      Насколько он мог судить с такого расстояния, в Симоне не было никакой искусственности; очень вероятно, что она окажется роскошной возлюбленной.
      – Достаточно сказать, что женитьба на ней гарантирует вам не жизнь, а ад. Она неукрощенный ужас и самый страшный кошмар всех маменек.
      «Что ставит ее в ряд лучших фантазий мужчины, – подумал Тристан. – Надо надеяться, лишь бы голос ее не напоминал звук ногтя, скребущего по грифельной доске…»
      – Приведи мне пример ее ужасного поведения.
      – Она ездит верхом в мужском седле. Нужно ли продолжать?
      – Нет. – Широко улыбнувшись, Тристан направился через бальный зал к сладкому кусочку, стоявшему рядом с его сестрой.
 
      – Эмми, до обеда осталось десять минут, – объявила Симона, когда ее подруга сделала очередной глоток сиропо-подобного пунша. – Как только хозяйка зазвонит в колокольчик, мы будем свободны от танцевальной опасности…
      Внезапно Симона нахмурилась и наклонила голову, пытаясь снова уловить какой-то неуместный звук.
      – Что-то случилось?
      – Не знаю, – призналась она. – Мне показалось, что я слышу странное потрескивание.
      – Может быть…
      Что бы Эмми ни собиралась предположить, ее слова потонули в оглушительном реве, в сопровождении которого огромный огненный шар пролетел вверх по лестнице и взорвался посреди заполненного людьми бального зала. В следующее мгновение пламя рванулось во все стороны, превращая веселый смех в панические вопли.
      Симона застыла на месте. Воздух внезапно стал очень жарким и разреженным, хотя огня почти не было: только драпировки пылали, словно факелы. Затем вспыхнули обои позади оркестра, и это означало, что через считанные минуты весь зал будет охвачен огнем.
      Эмми схватила Симону за руку.
      – Помоги мне найти брата! – выкрикнула она и стремительно втащила подругу в толпу народа, рвущегося к дверям террасы.
      Симона неохотно последовала за ней, на ходу оценивая ситуацию. Слишком много народа, слишком маленькое пространство, слишком мало дверей… Если они последуют за бегущими…
      Что-то в глубине сознания Симоны щелкнуло, и тут же ее мозг снова начал работать на все сто. Она изо всех сил дернула Эммалину за руку.
      – Назад! – крикнула она, перекрывая шум. – Нас задавят! Надо двигаться в другую сторону!
      – Но сперва надо найти Тристана!
      Симона скрипнула зубами, вспомнив, что ей и самой нужно найти Хейвуда, который скорее всего находился в саду с женой лорда Дентона.
      – Мы отыщем твоего брата, как только выберемся отсюда, – пообещала она Эмми и потащила ее по направлению к игорным комнатам, надеясь на то, что в них найдется хотя бы одно окно, выходящее во двор. Если им придется прыгать, все равно шансы выжить будут выше, чем в обезумевшей толпе, рвущейся к выходу.
      Задыхаясь от дыма, который становился все гуще и обжигал легкие с каждым мучительным вдохом, Симона с Эммалиной пробирались по комнатам мимо брошенных карточных столов, не забывая закрывать за собой двери, ведущие в бальный зал. Возможно, игравшие в этих комнатах люди уже нашли выход, и им достаточно будет просто последовать за ними.
      «Вот и конец приятным ожиданиям», – безмолвно призналась себе Симона, когда они вбежали в пустую комнату, где оказалась не дверь, а высокое и совершенно целое окно в дальней стене.
      Эмми тихо заплакала, а Симона остановилась, чтобы глотнуть тяжелого, едкого воздуха, после чего направилась к окну и стала отчаянно дергать тяжелую раму. Потом она взглянула вниз, на подъездную аллею, на которой не было никого, кто мог бы прийти им с Эмми на помощь. Кучера отчаянно пытались убрать свои кареты и лошадей подальше от горящего особняка, и, конечно, никому из них в голову не пришло посмотреть наверх. Но даже если бы они это сделали, кому охота спасать двух глупых молодых женщин!
      Симона еще раз потянула раму, с отчаянием понимая, что дым вокруг них становится все гуще, но окно по-прежнему отказывалось открываться. Тогда она быстро повернулась и осмотрела комнату, стараясь найти что-нибудь потяжелее, чем можно было бы разбить окно. Кресла были слишком велики, чтобы даже попытаться сдвинуть их с места, не говоря уже о том, чтобы поднять и бросить, каминная полка тоже…
      Внезапно Симона подхватила юбки и ринулась мимо застывшей подруги к камину, а затем вернулась, крепко сжимая в руке железную кочергу и пытаясь сообразить, что они предпримут после того, как стекло будет разбито.
      – Тристан! – вдруг громко закричала Эмми, и Симона, стремительно обернувшись, увидела, как она бросается в объятия высокого, темноволосого и невероятно широкоплечего мужчины. Более низкий русоволосый его спутник стоял позади, закрывая дверь.
      – Задвинь ковер под нижний край двери, – отрывисто приказал мужчина Эмми, после чего, устремив на Симону пристальный взгляд темных глаз, двинулся в ней, протягивая руку; – Позвольте мне, пожалуйста.
      – Слава Богу, вы смогли сюда добраться! – Она охотно протянула ему кочергу. – Я Симона.
      – Тристан. – Коротко кивнув в сторону своего спутника, брат Эмми добавил: – Это Ноуланд. – Полагая, что церемония знакомства окончена, быстро шагнул к окну, и Симона услышала звон разбитого стекла.
      Ноуланд, пробежав мимо нее, выглянул в отверстие, проделанное братом Эмми.
      – Боже правый! – воскликнул он, выпрямляясь. – До земли три этажа, а внизу каменные плиты. Мы разобьемся вдребезги!
      Не теряя ни минуты, Симона бросилась к занавескам, но едва она успела схватиться за ткань, как поняла, что надеяться на них нельзя. Тем не менее она с силой потянула их вниз, срывая с окна вместе с карнизом, однако туча пыли, прибавившись к дыму, заставила ее отшатнуться назад.
      В тот же момент словно стальной обруч сомкнулся вокруг ее талии.
      – Не двигайтесь! – приказал Тристан. – Я собираюсь срезать вашу юбку с корсажа.
      Симона вспыхнула:
      – Чересчур большая вольность, вы не находите?
      Тем не менее она подняла руки, чтобы не мешать, и спокойно наблюдала за тем, как брат Эмми режет парчу острым осколком стекла.
      Повернув голову, Тристан посмотрел на нее с дьявольской улыбкой:
      – Людям будет о чем поговорить, если нас найдут мертвыми.
      Не выдержав, Симона рассмеялась, и тут Эммалина взвыла от двери:
      – Я не хочу умирать!
      – Мы тоже, Эм. – Тристан разрезал последние нитки на платье Симоны. – Мы тоже не собираемся этого делать. Ноуланд, возьми кусок стекла и отрежь юбку моей сестры.
      Пока Ноуланд поспешно выполнял приказ, Симона перешагнула через ультрамариновую ткань, упавшую к ее ногам, а потом подхватила ее и развернула так, чтобы Тристану удобнее было разрезать шов, который присбаривал кусок ткани, превращая ее в пышный по моде шлейф. Какая-то часть ее мозга отметила, что дым вокруг них становится все гуще, однако это не помешало им разделить материю на крепкие полосы.
      Когда импровизированные веревки были готовы, Тристан начал соединять их концы, и Симона выгнула бровь, наблюдая за ним.
      – Да вы моряк! – не выдержав, воскликнула она.
      Тристан на мгновение задержал на ней свой взгляд и улыбнулся.
      – Вы тоже знакомы с морским делом?
      Симона пожала плечами, и Тристан рассмеялся: его смех оказался низким и раскатистым, он звучал одновременно волнующе и успокаивающе. Симона была избавлена от необходимости обдумывать этот парадокс, потому что в этот момент Ноуланд вывалил розовые полосы на кучу ультрамариновых.
      – Может, используем письменный стол как якорь? – осведомился он. – Тогда лучше подвинуть его к окну.
      Тристан кивнул, и Симона тут же принялась помогать тащить огромный стол на нужное место. Эммалина тоже присоединилась к ним, и втроем они кое-как сумели проволочить громадный стол из красного дерева через комнату.
      Когда стол задвинули на нужное место, Тристан бросил моток веревки на крышку, захватил один из концов и наклонился, закрепляя его на ближайшей ножке. Потом быстро проверил веревку и, выкинув конец в открытое окно, приказал:
      – Ноуланд, ты лезешь первым!
      – Почему я? – захныкал Ноуланд, уже сидя на подоконнике и берясь за веревку.
      – Одному из нас надо быть внизу, чтобы поймать Эм и Симону, если ткань не выдержит.
      – Ах да, конечно…
      – А еще, – добавил Тристан с озорной ухмылкой, – если веревка выдержит твой вес, то выдержит и любого из нас.
      Ноуланд передернул плечами.
      – Я никогда до конца тебе не доверял, знаешь ли.
      – Это вполне понятно. А теперь спускайся.
      Ноуланд глубоко вдохнул и перенес свой вес с подоконника на веревку. Материя натянулась, а стол немного сдвинулся к окну, но узлы выдержали.
      Симона, Эмми и Тристан, стоя у окна, затаив дыхание, наблюдали за тем, как Ноуланд раскачивается на веревке, приближаясь к земле.
      Как только его ноги коснулись гравия, Тристан повернулся, схватил сестру за плечи и посадил на подоконник со словами:
      – Ты следующая.
      Глаза Эммалины округлились; она изумленно переводила взгляд с брата на подругу.
      – Но тогда ты останешься с Симоной наедине, и ее честь будет в опасности!
      – Ах, Бога ради. Эмми! – Симона невольно начала злиться. – При данных обстоятельствах я сомневаюсь, что твой брат решит покуситься на мою честь. Давай сперва уберемся отсюда, а уж потом будем заботиться о соблюдении приличий.
      – Наверное, ты права! – успела пропищать Эмми, прежде чем Тристан схватил ее ноги и перебросил их наружу.
      – Еще как права! А теперь лезь, а то тут уже невозможно дышать.
      В конце концов Эммалина решительно сдвинулась с подоконника и доверила свой вес веревке, однако дальше не сдвинулась ни на дюйм. Высунувшись в окно, Тристан ухватился руками за подоконник и принялся терпеливо уговаривать сестру:
      – Если ты будешь так висеть, от этого никому никакой пользы, Эм. Тебе нужно по очереди передвигать руки по веревке.
      Эмми посмотрела вниз, потом снова вверх, и глаза ее наполнились слезами.
      – А что, если я не смогу удержаться и упаду?
      – Ноуланд поймает тебя. Поверь, приземлиться на него – все равно что упасть на пуховую перину.
      Наконец Эмми кивнула, судорожно сглотнула и начала спускаться, передвигая вниз то одну руку, то другую.
      – Наша веревка помогла спуститься двоим, – тихо проговорил Тристан, отступив от окна, – но она может разорваться в любой момент.
      Увидев, что Эмми благополучно достигла земли, Симона облегченно вздохнула и взялась за веревку:
      – Больше жизнерадостности, и дело будет в шляпе!
      Тристан ухмыльнулся.
      – Я просто упоминаю о возможных вариантах.
      – Все варианты хороши, если речь идет о том, чтобы покинуть горящее здание. – Симона посмотрела на Ноуланда, застывшего внизу с поднятыми руками.
      – А вот у меня есть кое-что, о чем я буду жалеть, если мне повезет, – не унимался Тристан.
      «О, Боже, неужели нужно изливать тайные движения души именно сейчас!»
      – И что же это?
      Глаза Тристана заискрились, а его улыбка…
      Сердце Симоны неожиданно екнуло, грудь сдавило, словно обручем, когда он прижал ладони к ее щекам.
      «Но он же не собирается… Ох, собирается!»
      И тут Тристан поцеловал ее, да так, что ее дыхание восстановилось протяжным вздохом, а губы Симоны сами открылись ему навстречу. Потом он отпустил ее, но она все продолжала растерянно смотреть на него.
      Наконец Симона выгнула бровь и высокомерно объявила:
      – Это было в высшей степени неприлично, знаете ли.
      – Безусловно, – согласился Тристан. – Но, надеюсь, приятно?
      – Отчасти, – признала Симона, осторожно слезая с подоконника. – Надеюсь, вы хорошо вяжете узлы? Жаль, но сейчас мне придется проверить ваше умение.
      Тристан терпеливо наблюдал за тем, как она спускается по веревке с быстротой и ловкостью, которые заставляли предположить немалый опыт. Боже всемогущий, какая интересная женщина! Она уже выказала стойкость и самообладание, а если добавить к этому красоту и природную чувственность…
      – Я еще даже не начал показывать тебе все прелести знакомства со мной, драгоценная Симона, – пробормотал Тристан и взялся за веревку…

      Веревка из парчи не слишком подходила для демонстрации его умения, но Тристан постарался как можно лучше использовать представившуюся ему возможность и спустился с проворством, которого не выказали остальные.
      Разжав руки примерно на высоте человеческого роста, он пролетел оставшееся расстояние и легко приземлился на ноги. Эммалина и Ноуланд взирали на него с должным восхищением, которого, впрочем, Тристан ожидал прежде всего от леди Симоны Тернбридж…
      Однако, когда Тристан огляделся, Симоны нигде не было.
      – Куда она пошла? – Он, щурясь, стал всматриваться в облака едкого дыма.
      – Вероятно, искать Хейвуда, – сообщила сестра.
      – Кого?
      – Хейвуда. Я не знаю, кто он, но так она сказала.
      – Независимая особа. – Тристан улыбнулся, и в ту же минуту повозки пожарной команды стремительно пронеслись по усыпанной гравием подъездной аллее. – Ноуланд, ты проводишь Эммалину домой? – спросил Тристан. – А я займусь леди Симоной – ее тоже не следует оставлять без сопровождения.
      Ноуланд изумленно заморгал:
      – Мы с твоей сестрой вдвоем в экипаже? Ты уверен?
      «Еще бы, – подумал Тристан. – Ты не позволишь себе никаких вольностей, даже если тебе их поднесут на блюде».
      – В ситуации, которая сложилась этим вечером, не думаю, чтобы кто-то это заметил.
      Ноуланд несколько секунд обдумывал услышанное, но в конце концов кивнул:
      – Наверное, это разумно.
      Даже такого неохотного согласия Тристану оказалось достаточно. Он наклонился, быстро поцеловал сестру и пообещал:
      – Я навещу тебя утром.
      Эммалина улыбнулась и посмотрела на него с обожанием:
      – Спасибо тебе. Это ты нас спас, Тристан!
      – Я всего лишь следовал за леди Симоной! Вот она – в самом деле удивительно рассудительная и находчивая женщина!
      Эммалина оживилась:
      – Могу ли я считать, что ты не будешь против, если наша дружба продолжится?
      – Безусловно. – Если говорить честно, Тристан именно на это рассчитывал.
      – Пожалуйста, береги себя. Жду тебя утром!
      Тристан улыбнулся, беспечно помахал сестре рукой и зашагал прочь.
      Вскоре он увидел, что Симона, остановившись, подбирает белоснежные нижние юбки и снимает чулки. Один только Бог и женщины могли бы понять, почему ей понадобилось это делать, но Тристан был только рад наблюдать эту картину. Длинные женские ноги всегда были его слабостью, а еще – упругая грудь, тончайшая талия и изящная линия плеч. Если прибавить к этому, что его авансы были встречены смехом и словами вызова… Короче, леди Симона Тернбридж определенно соответствовала его представлению об идеальной женщине.
      Тристан так рассчитал свои шаги, чтобы оказаться рядом с ней сразу же после того, как она опустит подол нижней юбки и направится в сторону дома.
      – Еще раз приветствую вас.
      – И вам привет. – Симона оглянулась. – А где Эмми и Ноуланд?
      Тристану нравилось в ней все, в том числе то, как она поворачивает голову, чтобы встретиться с ним взглядом. У нее оказались просто потрясающие скулы – высокие и невероятно изящные; когда на них падал свет, они словно приглашали кончики его пальцев проследить их линию. А ее шея… Длинная, но совсем не худая, она имела идеальную форму. К тому моменту, как мужчина поцелуями проследит линию от мочки уха до впадины между ключицами, такая женщина непременно тает, превращаясь в полную желания участницу любовной игры.
      Боже! Ему будет очень трудно действовать медленно, трудно будет думать о чем-то, кроме нее. О чем это она спросила его, что заставило его кровь закипеть? Ах да! Почему они оказались одни. Он не собирался быть с ней совершенно честным и признаваться в своих самых низменных побуждениях. В этом нет никакой необходимости, достаточно будет самого поверхностного ответа.
      Откашлявшись, Тристан решительно прогнал свои фантазии.
      – Эм и Ноуланд ищут наш экипаж и потом, надо надеяться, уедут домой. А кто этот Хейвуд, которого вы ищете?
      – Мой кавалер на этом вечере.
      «Кавалер? Проклятие!»
      – О?! – как можно небрежнее поинтересовался Тристан, – и мне придется встретиться с ним на рассвете в каком-то безлюдном уголке из-за того, что я отрезал вам юбку?
      Симона тихо рассмеялась:
      – Хейвуд достаточно стар и годится мне в отцы.
      Это было достаточно приятным известием, но лучше знать все точно.
      – Возраст редко учитывают при сватовстве, знаете ли.
      Симона возмущенно закатила глаза.
      – Как вы смеете так говорить про моего любимого дядюшку! Брак с Хейвудом был бы извращением!
      Небесный хор еще не запел славословие, но несколько тактов радостной мелодии все-таки прозвучало, и Тристан, на ходу сняв фрак, набросил его на плечи Симоны со словами:
      – Вам стоит надеть это.
      Она лишь тряхнула головой.
      – Мне не холодно.
      Тристану тоже не было холодно, но пожар тут оказался совершенно ни при чем. Приподнятый подбородок Симоны выглядел таким невероятно манящим, что он засунул руки в карманы и заставил себя отвести взгляд:
      – Мне хотелось защитить вас от летящих искр.
      – О, спасибо! Вы очень заботливы.
      Женщина, имевшая больший чувственный опыт, поняла бы, что этот жест вряд ли продиктован исключительно великодушием. Тристан ощутил укол стыда, но он оказался коротким и моментально потонул в потоке восхищения. Природная обольстительность в женщине – это нечто крайне редкое. Если уж на то пошло, то по размышлении он не смог бы припомнить ни одной такой. Женщины в его мире бывали трех сортов: совершенно наивные ягнятки вроде Эммалины, рассудительные и хищные акулы вроде Сары Шератон и сотни других, чьи имена он успел забыть. А еще были айсберги вроде его мачехи.
      Леди Симона Тернбридж нисколько не походила на ягненка или на хищницу и совершенно определенно не могла быть названа айсбергом. Да поможет ему Бог выдерживать ее соблазнительность размеренным и своевременным образом. Если он будет слишком смелым и тем самым ее спугнет, то потом будет терзать себя несколько месяцев.
      Они вместе завернули за угол особняка и замерли на месте. Жар стоял такой, что Тристану пришлось сощурить глаза, чтобы заглянуть в его источник.
      Пламя вырывалось из дверей бального зала и карабкалось по уже почерневшим каменным стенам особняка; окна, которые еще не лопнули от жара, угрожающе светились.
      Понимая, что ни пожарные, ни кто-либо другой ничего не смогут здесь сделать и уже не спасут здание, Тристан перевел взгляд на внутренний двор.
      В пульсирующем оранжевом свете пожара люди под дождем искр двигались, словно марионетки. Кое-где они собирались в небольшие группы – некоторые вокруг какого-нибудь тела, лежащего на земле, другие – молча цепляясь друг за друга, а кто-то просто спешил уйти как можно дальше, проклиная все на свете. Все это напоминало картины ада, нарисованные когда-то Данте.
      – О мой Бог! – прошептала Симона.
      Тряхнув головой и прогнав оцепенение, Тристан взял инициативу на себя.
      – Опишите этого Хейвуда, – предложил он, – и позвольте мне пойти поискать его, а сами подождете здесь с другими леди.
      – Я не леди, несмотря на мой титул. – Симона шагнула вперед, – Три четверти пустобрехов под этим деревом будут рады вам об этом сказать и объяснить, почему именно.
      – А последняя четверть? – спросил Тристан, пристраиваясь рядом с ней.
      – Они просто промолчат, даже если черт выскочит у них из-под задницы.
      Не сразу придя в себя, Тристан мысленно пообещал себе позже задуматься над этим чудом и над выводами, которые можно было сделать из ее речи. В настоящий момент, хотя срочная необходимость кому-то помогать миновала и не видно было никого, кто бы оставался без внимания, однако травмы, которые он успел увидеть, были самой разной степени тяжести.
      – Если вы пойдете дальше, то скорее всего увидите довольно неприятные картины, – предупредил Тристан.
      Симона усмехнулась:
      – Могу пообещать вам, что не буду ни плакать, ни падать в обморок.
      Да. Но у нее могут начаться кошмары, а он еще не заслужил ее благодарность и не может предложить ей утешение в темноте ночи.
      – Я про вас мало что слышал, – признался Тристан. – Но меня невероятно заворожило то, что я успел увидеть за сегодняшний вечер.
      – Неужели?
      – Поверьте, это так. Вы очень выгодно отличаетесь от всех остальных молоденьких мисс.
      – Меня и правда иногда называют необработанным алмазом, но это только, если сплетницы находятся в хорошем настроении.
      – Мне кажется, что обработка, как и красота, определяется восприятием. Лично я считаю, что человеку редко удается улучшить то, что создано природой.
      Симона остановилась и медленно повернулась к нему; ее подбородок упрямо поднялся.
      – Кажется, вы пытаетесь с помощью всего этого заставить трепетать мое сердце?
      Тристан серьезно кивнул:
      – Надеюсь, у меня получается?
      – Пока не очень.
      – Тогда что же заставляет трепетать ваше сердце? Дайте мне хоть намек.
      – Почему?
      – А почему бы нет? – парировал он, искренне наслаждаясь игрой.
      Пожав плечами, Симона повернулась и пошла дальше.
      – Я не хочу, чтобы мое сердце дергалось и колотилось от чего бы то ни было.
      Тристан быстро догнал ее.
      – Вот поэтому-то вы так меня завораживаете. Большинство женщин мечтают о том, чтобы ощутить трепет истинной любви.
      – Но я не большинство женщин…
      Внезапно Симона бросилась вперед.
      – Хейвуд!
      Мужчина – надо полагать, это и был Хейвуд, – на шее у которого она повисла, оказался высоким, со светлыми седеющими волосами джентльменом. Его безупречный костюм был сшит из самой лучшей ткани, но, к несчастью, сильно обгорел и лишился левого рукава.
      – Ох, слава Богу, ты цела! – Хейвуд крепко обнял Симону одной рукой. – Дрейтон и Каролин меня убили бы, если бы с тобой что-то случилось. – Он отпустил ее, быстро осмотрел с ног до головы, а потом, встретившись взглядом с Тристаном, спросил: – Где остальная часть твоего платья и кто этот мужчина?
      – Полагаю, мое платье до сих пор свисает из окна, – охотно пояснила Симона. – А это Тристан, который меня спас.
      – Тристан… А дальше?
      Симона нахмурилась; выражение ее лица ясно сказало, что она не имеет ни малейшего представления, как ответить на этот вопрос.
      – Лорд Таунсенд, – сказал Тристан, протягивая руку, – маркиз Локвуд. Леди Симона недавно подружилась с моей сестрой леди Эммалиной Таунсенд…
      Хейвуд пристально взглянул на маркиза, затем тоже протянул руку.
      – Достопочтенный Сирил Хейвуд.
      – Очень приятно.
      – Взаимно.
      Как только церемонии были закончены, Симона встревоженно спросила:
      – Что с твоей рукой, Хейвуд?
      – Цела, слава Богу.
      Тристан покачал головой.
      – Если бы меня спросили, я предположил бы, что у вас вывихнуто плечо.
      – Верно, а все этот лорд Марторп, который не желал, чтобы кто-то преградил ему путь к спасению его собственной толстой задницы, – пояснил Хейвуд, осматриваясь. – Если я его отыщу, то непременно отплачу ему той же монетой.
      Симона кашлянула.
      – Ладно, но это может подождать. Говорят, месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. Мы сразу повезем тебя к хирургу или я должна вызвать его сюда?
      Поскольку Хейвуд молчал, Тристан решил предложить свои услуги:
      – Если вы готовы рискнуть, я смог бы прямо здесь вправить вам руку.
      Симона удивленно посмотрела на него. Ее глаза ярко блестели, бровь выгнулась так, что было ясно: его слова неожиданно оказались гораздо более интересными, чем она ожидала, и хотя Тристан не рассчитывал на то, что его предложение помощи приведет именно к такому результату, но тем не менее его это обрадовало. Обольщение проходит гораздо легче и гораздо быстрее, если женщина достаточно заинтригована, чтобы встретить мужчину на половине пути.
      Хейвуд медленно поднял взгляд:
      – Вы обучались на врача?
      – Нет, но я приобрел немалый опыт в том, как обходиться без врачей там, где их нет. Если это вас успокоит, моя помощь еще никого не повредила.
      После нескольких мгновений раздумья Хейвуд кивнул:
      – Если принять во внимание все обстоятельства, то делать нечего: мне зверски больно, и я бы предпочел облегчить боль как можно скорее.
      – Тогда будьте любезны лечь.
      Хейвуд осторожно улегся на газоне, и Симона, глубоко вздохнув, спросила:
      – Я могу сделать что-то полезное?
      – Разумеется, – ответил Тристан. – Придержите здоровую руку вашего, дядюшки, чтобы он не смог меня ударить.
      Почему-то Тристан предполагал, что Симона немного побледнеет, но она лишь запрокинула голову и рассмеялась. Господь Всемогущий, она была просто роскошной находкой, чудесной, непредсказуемой…
      – Я был бы благодарен, – проговорил лежащий на земле у их ног Хейвуд, – если бы вы оба немного поменьше болтали. Улыбаться и смеяться в предвкушении боли другого человека несколько неэтично, знаете ли.
      – Извини, Хейвуд, – отозвалась Симона, опускаясь на колени рядом с ним. – Сейчас я постараюсь изобразить подобающий моменту ужас. Как тебе это?
      Хейвуд лишь хмыкнул при виде того, как Симона безрезультатно пытается справиться с улыбкой, затем перевел взгляд на Тристана:
      – Действуйте поскорее, пока эта страдалица не лопнула окончательно и не испортила еще больше мой новый костюм.
      Не теряя времени, Тристан приподнял руку Хейвуда и начал медленно ее поворачивать. Затем он бросил на Симону быстрый взгляд и, когда она кивнула, жизнерадостно добавил:
      – Знаете, у вас на лацканах не меньше дюжины дырок от угольков. Атлас, конечно, красивая материя и все такое, но он легко прожигается, а сам фрак разорван от правого кармана почти до низа. Я серьезно сомневаюсь в том, что…
      Он все рассчитал точно. Щелчок получился громким, быстрым и четким.
      – Что даже самый лучший портной сможет привести его в порядок, – закончил Тристан.
      Хейвуд застонал, но вскоре затих.
      – Хорошо хоть, – прерывающимся голосом произнес он по прошествии некоторого времени, – что остальная одежда не пострадала. Кстати, теперь боль почти совсем исчезла.
      Тристан кивнул и, взяв Хейвуда за здоровую руку, помог ему сесть.
      – Несколько дней вам все еще будет довольно больно, но потом все встанет на место. А пока советую вам как можно меньше шевелить рукой, и неплохо бы сделать поддерживающую повязку, чтобы исключить повторный вывих.
      – Давайте сделаем ее прямо сейчас из куска моей нижней юбки, – предложила Симона, захватывая рукой остаток подола у себя за спиной.
      – К несчастью, – сказал Тристан, жалея о присутствии Хейвуда, строгий взгляд которого мешал ему в полной мере полюбоваться изящной лодыжкой Симоны, – нам нечем ее разрезать.
      Тут Симона быстро вытащила из-за подвязки нечто напоминающее китайскую палочку для еды. Пока Тристан пытался сообразить, что это, она повернулась и поднесла чуть не к самому его носу лезвие стилета.
      Тристан изумленно покачал головой.
      – Почему вы не дали его мне, когда мы были в кабинете?
      – Он вам не понадобился; вы достаточно хорошо справились с помощью осколков стекла, а мне не хотелось оскорблять ваше мужское чувство превосходства.
      Очень мило с ее стороны, однако…
      – Вы всегда ходите на светские увеселения с оружием?
      Симона пожала плечами.
      – А вы нет?
      – Мне неведома причина, по которой это следует делать. Конечно, когда я находился за границей…
      – Не позволите ли мне что-нибудь сказать? – прервал их Хейвуд, которому, похоже, уже достаточно надоела их пикировка.
      Симона снисходительно улыбнулась:
      – Конечно, Хейвуд, это ведь твоя рука…
      – Вот именно. – Хейвуд попытался подняться на ноги, и Тристан поспешно подал ему руку. – Думаю, нам пора домой, где я получу наконец необходимый покой.
      Симона кивнула, убрала нож, а потом оглянулась на пламя, вырывающееся из дверей бального зала.
      – Мы здесь вряд ли нужны, – тихо проговорил Тристан, протягивая ей руку.
      – Как вы думаете, сколько человек пострадало? – Симона продолжала смотреть на огонь.
      – Не так много, – заверил ее Хейвуд и кашлянул. – Нам остается только молиться об их душах.
      – Верно, – согласился Тристан, выпуская руку Симоны и отходя от нее. – Если, конечно, вы из тех, кто молится.
      – Или из тех, кто хочет представляться таковым, – добавила Симона, отворачиваясь. – Поскольку вы отправили Эмми и Ноуланда в вашей карете, то, согласитесь, возможно, чтобы мы подвезли вас до дома?
      Хейвуд вздохнул, и в тот же момент Тристан, скромно опустив глаза, произнес:
      – Это было бы в высшей степени любезно с вашей стороны.

      Симона поглядывала на мужчину, шедшего по ее правую руку, и пыталась понять, почему она раньше не замечала, что он настолько… красив и элегантен. Дело тут было в чем-то большем, чем просто внешность: в Лондоне нашлось бы немало мужчин с четкими чертами лица и невероятно темными глазами, обрамленными густыми ресницами. Очень многие из них были высокими и широкоплечими, но в Тристане присутствовало нечто совершенно иное. По крайней мере сама она с подобным еще не сталкивалась. В нем ощущалась сила, безмятежная уверенность в себе, которая была одновременно успокаивающей и тревожной. Симона не сомневалась в том, что если бы сейчас кто-то бросился на них из-за кустов, то для нападающего это стало бы последней попыткой на кого-то напасть.
      «На самом деле, – уточнила про себя Симона, с улыбкой глядя себе под ноги, – это не обязательное условие для того, чтобы привлечь внимание Тристана». Здания, пылавшего вокруг него, и идущего в тот момент процесса спасения оказалось недостаточно для того, чтобы помешать ему воспользоваться удобным случаем и похитить поцелуй. Не то чтобы это действительно было похищением: Тристан не добивался поцелуя, наставив на нее острие ножа или дуло пистолета, да и она не прилагала особых усилий для того, чтобы его избежать. Если окажется, что он снова захочет ее поцеловать, она определенно не станет возмущенно верещать или отшатываться в страхе, как подобало бы любой добродетельной мисс. Впрочем, кто, будучи в здравом уме, пожелает быть хорошей и добродетельной, вместо того чтобы получить очаровательный поцелуй? А Тристан Таунсенд действительно умел целоваться: Симона до сих пор ощущала на своих губах нежное прикосновение его губ.
      Подняв взгляд, она решила, что разумнее сосредоточить свои мысли на чем-то другом, нежели плотный жидкий огонь, который так сладко растекался по ее ногам. Она отметила, что ворота сада, выходящие на улицу, широко распахнуты и за ними виднеются кареты, которые, объехав территорию особняка, ждут своих владельцев. Наверное, Эмми и Ноуланд уже нашли экипаж Тристана и сейчас находятся дома, целые и невредимые. Эмми, конечно, побледнела при мысли о поездке без дуэньи и забилась в угол, где всю дорогу молилась о том, чтобы об этом никто не узнал. Боже, какая славная девушка!
      А вот Симона, если бы у нее возникла возможность поехать в карете вдвоем с Тристаном… Если учесть, с каким восторгом ее разум принимает подобные возможности, ей надо радоваться присутствию здесь Хейвуда.
      Симона посмотрела налево и решила, что никогда еще не видела Хейвуда таким мрачным. Понятно, что у него болело плечо, но она сомневалась, что он так сильно хмурится именно из-за этого. Точнее, он был мрачным как туча. Но что именно вызвало в нем такое настроение? Если учесть обстоятельства, то срезанную юбку нельзя считать большим грехом, а ее корсаж остался целым. К тому же на ней по-прежнему были надеты все нижние юбки и все нижнее белье, а уж заподозрить, что ее целовали…
      Неужели Хейвуд злится из-за того, что они подвозят Тристана до дома? Эта мысль посетила Симону в тот момент, когда они уже миновали ворота. Если так, то это крайне бессердечно с его стороны, так что она намерена игнорировать его самого, его гадкое настроение и нескрываемое намерение быть невежливым.
      Кучер радостно улыбнулся.
      – Надеюсь, Джон, ты с нами не попрощался навсегда? – спросила Симона, когда он жестом пригласил их следовать за ним к карете.
      – Конечно, нет, леди Симона, – ответил кучер, обернувшись. – Я как раз говорил остальным, что если там есть выход, то вы его найдете и выведете с собой еще полдюжины людей.
      – Всего троих! – со смехом отозвалась Симона. – И двое из них уже уехали домой. Нам осталось подвезти лорда Локвуда.
      Джон перевел взгляд на ее спутника и почтительно спросил:
      – В ваш особняк на Парк-стрит, сэр?
      – Ты его знаешь?
      – Мы с вашим кучером двоюродные братья по материнской линии…
      Тристан тихо рассмеялся и помог Симоне забраться в карету.
      – В последнее время мир стал очень тесным.
      – Это верно, – буркнул Хейвуд и тоже с трудом залез в карету, после чего туда же поместился Тристан, заняв вторую половину сиденья.
      Когда кучер забрался на козлы и карета тронулась, Тристан посмотрел на чудесное создание, расположившееся напротив него. То, что женщина способна выглядеть настолько непринужденно, оказавшись на публике только в половине своей одежды, было поистине поразительно. Неужели она чувствовала бы себя столь же спокойно, полностью раздевшись? Если бы здесь не было Хейвуда, Тристан сделал бы все возможное, чтобы это выяснить. Догадывается ли она, о чем он думает? Начнет ли протестовать, если он позволит себе большую вольность?
      – Насколько я припоминаю, лорд Локвуд, – неожиданно проговорил Хейвуд, – вы недавно находились за границей?
      Тристан хмыкнул. Кажется, начинается допрос!
      – Последние двенадцать лет я провел в Америке и вернулся в Англию всего месяц назад, – уточнил он, приняв решение вести себя в этой ситуации по возможности любезно.
      – И что привело вас обратно после столь долгого отсутствия? За это время вы могли там обжиться и остаться навсегда. Возможно, вы собираетесь вернуться туда в ближайшее время?
      Симона устремила на своего спутника негодующий взгляд:
      – Хейвуд, это невежливо!
      – О нет, я ничего не имею против, – заверил ее Тристан. – Лучше, когда тебе задают вопросы, чем когда тебя игнорируют. – Он обернулся к Хейвуду: – Я очень неплохо устроил свою жизнь в Америке, мистер Хейвуд, и большую часть времени проводил на борту одного их моих кораблей, бороздил моря и океаны между Сан-Франциско и различными портами Ближнего Востока и Восточной Азии.
      Глаза Симоны засияли:
      – Так вы капитан корабля?
      – Капитан, владелец и импортер в одном лице, – уточнил Тристан с шутливым поклоном. – Когда я в последний раз вернулся в порт, то получил известие о том, что неожиданно унаследовал титул отца и сразу отправился домой, чтобы заняться делами поместья. Что до скорого возвращения в Америку… Думаю, мне это не понадобится. Я перевел мою контору в Лондон и теперь продолжу свою деятельность отсюда.
      – Маркиз, занимающийся торговлей? – удивился Хейвуд.
      – Маркиз, у которого есть интересное хобби, – ухмыльнулся Тристан, – и к тому же чрезвычайно доходное.
      Однако Хейвуда это нисколько не рассмешило.
      – Сомневаюсь, чтобы остальные представители светского общества отнеслись к этому благосклонно.
      – Меня не слишком волнует, что думают другие, и никогда не волновало. – Тристан пожал плечами, а улыбка Симоны стала просто ослепительной.
      – Расскажите мне о ваших путешествиях, – попросила она взволнованно. – Наверняка вы были в Китае, Японии и Индии…
      – Да, во всех этих странах, – ответил Тристан, наслаждаясь ее энтузиазмом. – Последнее плавание привело меня на Полинезийские острова, откуда отправился в Индию, заходя во все порты, которые встречались на нашем пути.
      – И что за товары вы привезли с собой?
      – В основном ткани, произведения искусства, мебель и продукты, которые производят на Востоке. Все, что можно считать экзотикой и предметами роскоши.
      – И сколько у вас кораблей?
      – Три.
      Хейвуд кивнул.
      – «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария?
      Тристан бросил на него быстрый взгляд и покачал головой:
      – «Констанс», «Маргарет» и «Бернадетта». – Он снова сосредоточил свое внимание на Симоне: – Для краткости мы зовем их «Конни», «Мэгги» и «Берни», хотя я понятия не имею, в честь кого их назвали. Они пришли ко мне со своим прошлым, которым, как дамы сдержанные и гордые, делиться не желают, а я, будучи джентльменом, не допытываюсь.
      Симона рассмеялась.
      – Сейчас здесь, в порту, тоже стоит ваш корабль?
      – «Мэгги» в Китае, «Берни» в Индии. Но если «Конни» благополучно обогнула мыс Доброй Надежды, то она прибудет в Лондон в ближайшие несколько дней с грузом, который я приобрел во время последнего плавания.
      – Мне очень хотелось бы посмотреть на те чудесные вещи, которые вы привезли.
      – Что ж, буду рад устроить вам ознакомительную прогулку, – пообещал Тристан, не обращая внимания на то, как щетинится Хейвуд. Однако пожилой джентльмен не успел напомнить им о правилах приличия, потому что Симона тут же возбужденно спросила:
      – А вы, случайно, не покупали больших клеток для птиц?
      Клеток для птиц? Вот это неожиданность!
      – Насколько большая клетка вас интересует?
      Симона осмотрелась.
      – Размер с эту карету прекрасно подошел бы.
      – И для кого? Для пони?
      – Моя младшая сестра Фиона спасает раненых животных, и у нее есть немалое количество птиц, которые хотя и выздоровели, но еще не готовы к тому, чтобы их отпустили. У Фионы по всему дому стоят маленькие клетки, но, думаю, было бы намного проще, если бы животные находились в одной большой клетке. Фиона действительно очень хорошо умеет обращаться с животными, так что вам не мешает как-нибудь познакомиться с ней и со всеми ее подопечными. Через неделю у нее день рождения, так что если у вас окажется такая клетка, то я заплачу за нее сколько угодно, лишь бы доставить удовольствие сестре.
      Вот как? О, это было бы…
      – В пределах разумного, конечно, – мрачно уточнил Хейвуд.
      – Я не собираюсь брать с вас деньги за что бы то ни было, – ловко парировал Тристан.
      – Нет, только не подарки! – запротестовала Симона. – Особенно от мужчины, с которым я едва знакома. Это неприлично; меня и так уже до потери сознания измучили лекциями на эту тему.
      – Тогда, – быстро предложил Тристан, – мы сочтем это платой за то, что вы сегодня вечером спасли жизнь моей сестре!
      Симона вздохнула:
      – Я спасала собственную жизнь, а заодно прихватила ее с собой, так что с моей стороны это вовсе не проявление бесстрашия или самопожертвования.
      – Как бы вы на это ни смотрели, я очень благодарен вам за то, что вы не позволили Эммалине ринуться в толпу, чтобы попытаться выйти на террасу.
      Симона покачала головой.
      – Мы бы оказались ближе к концу толпы, а если принять во внимание то, насколько быстро огонь распространялся по залу, то это обстоятельство могло стать роковым для нас.
      – А где были вы, лорд Локвуд, – сухо осведомился Хейвуд, – когда начался пожар?
      – Шел через зал в поисках бокала с пуншем, – ответил Тристан, намеренно опуская другие важные детали. – Ну а вы где были, когда начался пожар, мистер Хейвуд?
      – Прогуливался по саду и курил сигару.
      – Ах, полно, Хейвуд! – возразила Симона, очень мило, но совершенно не по-аристократически фыркнув, после чего подалась вперед, позволив Тристану наблюдать дивную картину, открытую вырезом ее корсажа. – Ты был с леди Дентон, и если там что-то и дымилось, то это были панталоны почтенной леди.
      Тристан, не выдержав, расхохотался, а Хейвуд возмущенно воскликнул:
      – Симона, что ты себе позволяешь!
      – Даже не пытайся изобразить невинность, Хейвуд, я тебя знаю как облупленного…
      – И кто же я, по-твоему?
      – Записной дамский угодник! – объявила Симона, откидываясь на спинку сиденья. – И это ни для кого не секрет.
      Тристан с трудом справился со смехом.
      – Так я и понял.
      – Неужели? – Симона тут же стала серьезной. – Скажите, существует ли где-то леди Локвуд?
      Хейвуд укоризненно кашлянул.
      – Мне кажется, – раздраженно заметил он, – мы еще не миновали ту точку, когда тонкость и изощренность необходимы для светского разговора.
      Тристан не обратил на это нравоучение ни малейшего внимания.
      – В настоящий момент единственная леди Локвуд – это третья жена моего покойного отца и моя мачеха Люсинда.
      – Мать Эммалины? – уточнила Симона.
      – Именно. – Решив, что все пойдет лучше, если он сам расскажет подробности, Тристан добавил: – Она объявила, что намерена следовать примеру королевы Виктории и провести остаток жизни в трауре.
      Симона кивнула, и ее лицо стало немного грустным.
      – Наверное, она очень любила вашего отца.
      – На самом деле это был брак, заключенный поспешно, о чем обе стороны пожалели сразу же, а затем еще долго раскаивались в своей опрометчивости. Они жили раздельно с самого начала, и публичная демонстрация горя после гибели мужа была рассчитана главным образом на то, чтобы вызвать всеобщее сочувствие. Уверен, через месяц ей это прискучит.
      Заметив, что Симона размышляет над услышанным, Тристан перевел взгляд на Хейвуда.
      – Если вы свободны от обязательств, мистер Хейвуд, то считайте, что я честно предупредил вас о приближающейся охоте.
      Хейвуд кисло улыбнулся.
      – Ваша мать…
      – Моя мать умерла девятнадцать лет назад.
      У Хейвуда хватило совести смутиться: это говорило в его пользу.
      – Примите мои самые искренние соболезнования. Но, хотя я и ценю вашу заботу, никакого предостережения мне не требуется, лорд Локвуд. Репутация вашей мачехи всем известна.
      Как и репутация всей его семьи. Тристан приготовился к неизбежному, прекрасно зная, что Хейвуд не преминет сообщить Симоне, насколько ужасающе он не подходит для знакомства.
      В точности следуя этому предсказанию, Хейвуд откашлялся и мрачно начал:
      – Также и….
      – Правда? Неужели она настолько неподобающе себя ведет? – изумилась Симона, прервав Хейвуда и переводя взгляд на Тристана. – А вот Эммалина несколько стеснительна…
      Тристан кивнул.
      – Моя сестра не просто стеснительна – она вообще не слишком ловкая. Люсинде был нужен титул, а рождение ребенка являлось самым верным способом его заполучить. Однако она никогда не стремилась стать хорошей матерью, не говоря уже о том, чтобы быть любящей и заботливой. Эм росла на попечении нянек и гувернанток, и если бы Люсинда пожелала оплачивать услуги более квалифицированных и утонченных наставниц, мою сестру все же научили бы держаться в обществе. Но Люсинда оказалась скрягой, и поэтому Эммалина мало чему обучена должным образом.
      – Бедняжка Эмми!
      – Я очень благодарен вам за вашу готовность с ней подружиться, – совершенно искренне сказал Тристан и, когда карета остановилась, взявшись за ручку дверцы, добавил: – Мне кажется, что у Эми никогда не было человека, с которым она могла бы говорить откровенно; тем более определенно не было подруг одного с ней возраста.
      – Мне кажется, что она очень милая девушка, – спокойно проговорила Симона. – Надеюсь, вы позволите заехать к ней с визитом?
      Тристан кивнул.
      – Она будет в полном восторге. Благодарю вас за вашу доброту. – Тристан коротко поклонился. – Доброй ночи, леди Симона, было очень приятно с вами познакомиться. – Затем он кивнул ее недовольному спутнику. – Мистер Хейвуд, спасибо вам за то, что подвезли. Надеюсь, ваше плечо скоро заживет.
      – Прощайте, лорд Локвуд.
      – Доброй ночи, Тристан!
      Получив одновременно столь разные напутствия, Тристан закрыл дверцу кареты и махнул кучеру, а затем, сцепив руки за спиной, долго смотрел вслед карете, взвешивая открывшиеся возможности. С одной стороны, не было никакого сомнения в том, что Хейвуд, не теряя времени, поведает Симоне все гадкие детали истории семейства Локвуд; с другой стороны, он был совершенно уверен в том, что этому человеку известны только публичные скандалы. Если он не совершил ошибки, оценивая характер Симоны, это вряд ли ее остановит.
      Улыбаясь, Тристан пошел к своему дому, мысленно решив утром прийти с визитом и увидеть ее у Эммалины.
 
      – Знаешь, Симона, это очень опасный человек.
      Конечно, Симона это знала! Если бы Тристан не был опасным, она на него и смотреть бы не стала! Но поскольку говорить такое вслух не следовало, она решила просто выразить заинтересованность:
      – Опасный? Ну, полно, Хейвуд, ты слишком серьезно относишься к своей роли лорда-протектора. Разве ты забыл, что этот человек – пэр?
      – Он не рассчитывал стать маркизом и не вел тихую жизнь, дыша чистым воздухом Англии, зато приобрел немалый жизненный опыт.
      – Да? И что же в этом плохого?
      – Готов поставить дюжину лошадей, что этот человек повидал немало темных притонов.
      – Возможно, но ты напрасно тревожишься: я прекрасно смогу с ним справиться.
      Хейвуд подался вперед.
      – Нет, Симона, не сможешь Ты видишь поверхность, но совсем не знаешь, каков он внутри, этот коварный соблазнитель.
      – И что?
      – А то, что он решил тебя завоевать.
      Просто удивительно, до чего наивной ее считают некоторые люди!
      Каким-то образом за шесть лет им удалось совсем забыть о том, где и как она провела первые четырнадцать лет своей жизни.
      – Я ужасно польщена тем, что кто-то считает меня заслуживающей своих усилий, но его ждет разочарование.
      – И все же тебе необходимо держаться от него подальше.
      Понимая, что Хейвуд останется глух к любым ее заверениям, Симона подавила досадливый вздох.
      – Я сделаю все, что смогу, обещаю.
      Хейвуд кивнул:
      – Я предпочел бы ничего не говорить про это, потому что тебя вряд ли остановит мой призыв к твоему здравомыслию… Твой сказочный принц – последний из оставшихся в живых мужчин семейства Локвуд. В течение трех поколений их называли Безумными Локвудами, и совершенно заслуженно.
      Обвинение в безумии? Кажется, Хейвуд позволил себе пасть слишком низко!
      – А вот мне Тристан показался совершенно нормальным. Может, я пропустила момент, когда он начал бешено вращать глазами?
      – Он – нет, но его дед по отцовской линии… – Хейвуд поморщился. – Этот человек имел обыкновение резвиться в городских фонтанах без клочка одежды на теле и в обществе… странных женщин.
      Боже, как он старается уберечь ее от прозы жизни!
      – Шлюх, что ли? – уточнила Симона.
      – Ну… да. – Хейвуд откашлялся. – Трех или четырех одновременно.
      – Готова признать, что это довольно странное поведение, но назвать это безумием, значит, зайти слишком далеко. Единственная разница между дедушкой Локвуда и большинством пэров в том, что остальные ограничивают свои групповые увеселения помещениями борделей и своих городских особняков.
      – Но дед Тристана умер… от болезней.
      – Это случается со многими мужчинами, – холодно отметила Симона. – А раз у нас никогда прежде не было возможности обсудить этот вопрос, то позволь мне воспользоваться случаем, поскольку он идеально подходит, и выразить мою самую искреннюю надежду, что ты сам в своих развлечениях предпринимаешь необходимые меры предосторожности, чтобы избежать столь ужасной судьбы.
      Лицо Хейвуда покрылось красными пятнами.
      – Леди не должны…
      Остальное заявление Хейвуд проглотил, с силой закусив нижнюю губу.
      Решив воздержаться от дальнейшего обсуждения столь скользкой темы, Симона улыбнулась и плотнее закуталась во фрак Тристана. До чего удачно она забыла предложить вернуть ему этот предмет одежды, когда он выходил из кареты! Если говорить о благовидных предлогах, то необходимость вернуть фрак может оказаться идеальным предлогом, чтобы заехать в особняк утром и увидеться с Эмми. А если окажется, что брат зайдет ее проведать, вряд ли гостья должна тут же вскочить и убежать – это было бы просто глупо и неловко.
      – Сын этого старика – отец Тристана – был безудержным пьяницей.
      Поняв, что Хейвуд собирается продолжить свои разоблачения, Симона едва сдержала стон.
      – По-моему, я ни разу не видел его даже отдаленно трезвым: мерзкий и злобный, он постоянно устраивал публичные драки, а в последние годы дрался даже с собственным старшим сыном, который последовал его примеру.
      – Мужчины всегда много пьют. – Симона вздохнула.
      – Да, но пьяниц-пэров обычно не находят мертвыми вместе с детьми, а у отца Тристана и у его старшего сына было прострелено сердце. Дознание показало, что речь шла об убийстве и самоубийстве. Титул перешел к следующему сыну, Джеймсу, человеку, увлекающемуся изящными искусствами, но в скором времени он бросился в Темзу.
      – Все это очень трагично, – признала Симона, – однако, на мой взгляд, это говорит не столько о безумии, сколько о том, что у членов этой семьи денег всегда было больше, чем здравого смысла.
      – Вот и нынешний лорд Локвуд такой же.
      Теряя терпение, Симона все же сумела изобразить улыбку.
      – Эммалина определенно не безумна, и в поведении Тристана я не заметила ничего, что указывало бы на это несчастье.
      – Все же я считаю…
      – Что ошибки и глупости родителей не всегда наследуются детьми, верно?
      Хейвуд закашлялся и нервно оттянул пальцем накрахмаленный воротничок сорочки.
      – Я хотел сказать вовсе не это!
      – Нет, – печально заявила Симона, – именно это.
      – Но…
      – Чудесный был вечер, правда? – перебила спутника Симона, когда карета повернула на подъездную аллею. – Конечно, если не считать этого ужасного пожара. Надеюсь, светские увеселения не отменят на время траура?
      – Я тоже надеюсь.
      – Да? Это еще почему? Ты заранее раздал много приглашений на танцы, верно?
      Хейвуд вздохнул.
      – Лорд Локвуд не может считаться соискателем твоей руки, потому что тебе надо выйти замуж за кого-то более надежного, а такого человека можно найти только во время сезона.
      Симона неожиданно хихикнула. Тристан не был искателем руки – он был соблазнителем. Не желая дальше обсуждать эту тему, она сказала как можно мягче:
      – Сомневаюсь, чтобы законодатели светских развлечений стали советоваться в этом вопросе с тобой или со мной, так что мы сможем только с покорностью принять их решение.
      Хейвуд уже собирался что-то ответить, но в этот момент карета остановилась, и лакей открыл дверцу, избавив Симону от продолжения разговора. Продолжая кутаться во фрак Тристана, она спрыгнула на плиты двора, а потом, обернувшись, подождала Хейвуда.
      – Надеюсь, что плечо не помешает тебе уснуть, – сказала она, поднимаясь по каменным ступенькам. – К счастью, с тобой не случилось ничего более опасного…
      – Зато теперь дамы целый год будут выражать мне свое сочувствие. – Хейвуд в первый раз за весь день улыбнулся по-настоящему.
      Ну конечно! Неудивительно, что он распознал тайные побуждения Тристана Таунсенда! Волки обычно неплохо чуют появление себе подобной твари.
      В холле Симона поцеловала Хейвуда в теку.
      – Доброй ночи, сладких снов.
      – И тебе. Но смотри, чтобы в твоих снах не было никаких непристойных мужчин!
      – Ну что ты, Хейвуд, конечно, нет!
      Поднимаясь наверх в свою комнату, Симона думала о своей печальной участи. Каждая минута ее бодрствования была отдана ожиданию очередного вмешательства в ее жизнь. Сделай то, сделай это, и, ради всего святого, не делай вот этого. Список запретов был бесконечным, и, казалось, что все уверены: судьба Британской империи зависит от ее способности запомнить этот список и жить в соответствии с ним.
      Не то чтобы меньшее количество правил существовало для тех, кто не был возвышен до статуса дочери умершего герцога, мысленно признала она, закрывая за собой дверь спальни; просто правила, предназначенные этим людям, были значительно более разумными. Если кто-то их игнорировал, то почти ничем не рисковал, что в целом делало ограничения значительно менее раздражающими.
      Вздохнув, Симона скинула туфли и сняла с плеч фрак Тристана. Ее сразу окружил пряный, с оттенком чего-то глубокого, и лесного аромат с едва заметной ноткой солнечного света.
      Поднеся фрак к лицу, Симона уткнулась в теплую шелковую подкладку и глубоко вдохнула запах Тристана Таунсенда. Затем она подняла голову и стала внимательно рассматривать черную шелковую ткань, отчего ее брови сосредоточенно сдвинулись. Невозможно было пересчитать тех мужчин, которых она повидала на протяжении своих двадцати лет – мужчин самых разных классов и обладавших всеми мыслимыми пороками и достоинствами. Одни были красивы, другие нет. Некоторые были явно развращены и являли собой физическую угрозу, тогда как другие вызывали вопрос вроде: «Боже, неужели ему разрешают ходить всюду без присмотра?» Но ни разу ни один из них не заинтересовал ее лично, так чтобы…
      Симона грустно улыбнулась. Ни один из них не заставил ее сердце дрогнуть, как сделал это Тристан Таунсенд. Конечно, она никогда и ни за что не признается ему в этом, ведь если дать Тристану хоть крошку поощрения, он будет вести себя еще более смело.
      Отложив в сторону фрак, Симона призналась себе, что при мысли о такой возможности ее сердце начинает биться быстрее, а на душе становится невероятно приятно и сладостно. Опасность крылась именно в том, насколько ей нравится это ощущение. Разумом Симона понимала, что ей следует держаться от Таунсенда подальше: он настоящий повеса, и вокруг него обязательно возникает скандал. Но ведь разумом она понимает и то, что ей не следует ездить верхом на норовистых конях, однако все равно это делает, не так ли?
      А вот оседлать Тристана Таунсенда… Симона выгнула бровь и расстегнула лиф испорченного бального платья, одновременно испытывая изумление и любопытство из-за того, насколько ясно и в каких подробностях может представить себе эту картину. Проведя детство в борделях, она всегда воспринимала половой акт как весьма заурядный и в целом неинтересный факт жизни. И конечно, она не могла даже вообразить, что сама будет участвовать в совокуплении.
      Теперь же она неожиданно смогла представить себе, насколько безмерно приятным это будет с Тристаном Таунсендом…
      Однако все знают, что хорошие девушки и добродетельные женщины не получают наслаждения от совокупления. Учителя Симоны немало потрудились, внушая ей, что она должна будет выйти замуж ради денег и высокого положения в обществе, а затем безропотно выполнять свой долг на супружеском ложе. Поскольку иногда легче плыть по течению, Симона всегда кивала, позволяя всем думать, что она действительно собирается выйти замуж и что, выйдя замуж, будет вести себя так, как этого от нее требует общество. Мысль о браке по-прежнему не казалась ей привлекательной, но вот возможность смять простыни с Тристаном…
      Симона упала на постель и устремила взгляд в потолок, пытаясь понять, насколько громкий скандал готовы будут стерпеть Каролин и Дрейтон.

      Перебросив фрак Тристана через руку, Симона ожидала в гостиной; она надеялась, что дворецкий быстро сможет найти Эмми, а что касается самой гостиной… У нее дома гостиная нашептывала очень утонченные и довольно веселые слова приветствия явившимся с визитом; а вот гостиная Таунсендов не шептала и не приветствовала; она скорее кричала, и смысл этого крика был очень ясным: «У нас есть деньги, очень, очень много денег!»
      Рассматривая изящные белые стулья с золотыми резными украшениями и сиденьями с пестрой обивкой, Симона готова была признать, что они выглядят весьма внушительно. К сожалению, усилия, потраченные на приобретение и демонстрацию всех этих предметов обстановки, пропадали даром в отношении таких людей, как она. Вот если бы матушке Эмми пришло в голову повесить над камином норманнский щит или пару старинных шотландских палашей… Но, увы, вкусы и интересы бывают разными.
      – Симона! Какой приятный сюрприз!
      Услышав радостный вопль Эммалины, Симона повернулась к дверям гостиной. Эмми улыбалась и, похоже, не замечала огромных красных пятен, покрывавших всю переднюю часть ее белого фартука.
      Симона быстро оглядела пятна и кивком указала на руку подруги:
      – Ты, кажется, порезалась, Эмми…
      Эммалина подняла руку.
      – Нет, это краска. Я в оранжерее прилагаю все силы к тому, чтобы выработать главные умения, которые положено иметь настоящей леди, но, к счастью, ты пришла, чтобы спасти меня.
      Симона рассмеялась и приподняла руку с фраком Тристана.
      – Твой брат вчера вечером одолжил мне эту одежду, и я подумала, что ты сможешь вернуть ему фрак вместе со словами благодарности.
      – Ты можешь сделать это сама, – отозвалась Эмми, светясь лучезарной улыбкой. – Тристан обещал зайти сегодня утром, так что я жду его с минуты на минуту.
      Если бы Симона хотела поступить разумно и осмотрительно, то придумала бы какую-нибудь отговорку и убежала. Однако она лишь пожала плечами:
      – О да, так будет лучше. А что ты рисуешь?
      – Пойдем, я тебе покажу. – Эмми быстро повернулась и направилась в глубину дома, предоставляя Симоне идти за ней.
      Их сразу окружило невероятное количество причудливых предметов мебели, которыми были уставлены все коридоры, но Эммалину Таунсенд это нисколько не смущало – она шагала, высоко подняв голову и прямо держа спину.
      – Предполагается, что это будет натюрморт с розами, но пока получается не слишком хорошо, – сказала Эмми, когда они вошли в оранжерею и подошли к мольберту, установленному среди множества плетеных кресел с мягкими подушками. – Мои розы больше похожи на потеки краски, чем на цветы. Может, хочешь выпить кофе – он довольно свежий и еще не совсем остыл.
      – Кофе будет очень кстати, спасибо, – ответила Симона и, пока Эмми возилась у чайного столика, стала рассматривать картину.
      – Ты тоже пишешь картины, Симона? – вдруг услышала она.
      – Только если ко мне очень пристанут, – призналась она, вешая фрак Тристана на спинку кресла и принимая от подруги блюдце с чашкой. – Моя старшая сестра как-то наняла мастера, который попытался пробудить во мне художницу, но, в конце концов, вынужден был признать свое поражение.
      – А мой наставник уехал в отпуск и забыл вернуться. – Эмми тоже взяла чашку и, оглядев свою картину, добавила: – Это было крайне эгоистично с его стороны. Джеймс умел писать неплохие картины, а Тристан способен творить просто потрясающие вещи с помощью куска графита. Ужасно несправедливо, что они забрали все таланты, а мне ничего не оставили.
      – Уверена, все дело в том, чтобы очень сильно захотеть, – дипломатично сообщила Симона. – И еще надо отвести достаточно времени на занятия.
      – Ты правда так считаешь?
      На самом деле Симона так не думала, но признание этого могло оказаться слишком обидным для ее собеседницы.
      – Может, дело в том, что тебя не вдохновляют натюрморты? Ты никогда не пробовала изображать что-то, что тебя интересует?
      Эмми со вздохом кивнула:
      – Кот, но он не желает достаточно долго сидеть на месте.
      – Да, коты очень независимые, – согласилась Симона. – Если им надоело, то надоело – и все тут.
      – Послушай, я могла бы нарисовать тебя!
      Симона не сразу нашлась, что ответить. Если Эммалина не может изобразить цветок, то где гарантия, что ей удастся похоже передать лицо…
      – Ты согласишься позировать мне, ведь правда? Пожалуйста, согласись! Портрет ты могла бы преподнести кому-нибудь в качестве подарка…
      Симона осторожно покрутила головой.
      – Ну…
      – Ох, спасибо! – Эмми быстро поставила свою чашку на столик. – Это куда интереснее, чем рисовать пустые винные бутылки или вянущие цветы на глупой подставке! Как бы ты хотела позировать?
      – А разве нельзя просто сидеть в кресле?
      – Конечно, нет! – заверила ее Эммалина. – Мне нужно поймать твою истинную суть, твою энергию и уверенность в себе. Глядя на портрет, люди должны понимать, что ты самый интересный человек из всех, кого они до сих пор встречали.
      «Если принять во внимание способности Эмми к изобразительному искусству, то единственное, что люди смогут понять, – так это то, что Эмми следовало бы заниматься вышиванием», – с грустью подумала Симона.
      – А что, если мы предложим коту рыбки и блюдечко сливок? Кстати, где он?
      Эмми засмеялась.
      – Лучше поищи место, где тебе нравится позировать, а я пока приготовлю холст и краски! Не бойся, это быстро: у меня всегда все готово на тот случай, если меня посетит муза и я не смогу бороться с потоком творческого вдохновения.
      Эммалина была настолько обрадована, что Симона не рискнула возражать дальше и принялась снимать жакет для верховой езды. Потом она положила его на спинку кресла поверх фрака Тристана, а к тому времени, когда ее подруга вернулась с большим холстом, успела устроиться на диванчике с самыми толстыми подушками, решив, что сидеть на них будет наименее мучительно.
      – Так подойдет, Эмми? – спросила она, расправив юбку так, чтобы разрез стал не слишком заметен.
      – Да, но только тебе надо немного наклонить голову.
      Симона послушалась, решив, что теперь будет больше походить на кота Фионы, когда он смотрит на птичку сквозь оконное стекло.
      – Нет, я была не права. Держи голову так, как вначале.
      Симона с удовольствием повиновалась и постаралась не вздыхать слишком громко, когда Эммалина принялась разглядывать ее из-за мольберта. Боже, если бы она не обещала…
      И тут ей показалось, что Тристан услышал ее мысли: быстрым шагом войдя в оранжерею, он остановился и прищурился.
      Симона улыбнулась и позволила своему взгляду медленно скользнуть по нему, начиная с головы и кончая носками сапог. Этот неспешный осмотр оказался настолько приятным, что она повторила его еще раз, в обратном направлении, а когда встретилась с ним взглядом, его глаза искрились и уголки рта приподнялись в понимающей улыбке.
      – Чем это вы тут занимаетесь?
      Эммалина быстро обернулась:
      – Я собираюсь написать портрет Симоны! – Она замерла в ожидании.
      Тристан забавно втянул щеки, но не стал высказывать свое мнение вслух, а, подойдя к сестре, ласково ее обнял. Глядя поверх мольберта, он встретился взглядом с гостьей и негромко сказал:
      – Доброе утро!
      Сердце Симоны забилось сильнее; она словно ощутила легкое прикосновение кончиков его пальцев к своим губам.
      – Доброе утро. Вчера вечером я забыла вернуть вам ваш фрак и поэтому взяла его с собой. Спасибо, вы были так заботливы…
      – Всегда рад помочь. – На его лице появилась понимающая улыбка. – Вам удобно так сидеть?
      Разумеется, ей было не очень удобно, но теперь это не имело никакого значения. Стоять было бы нисколько не лучше… раз они не там, где он смог бы заключить ее в объятия и прижать к себе.
      – Пока не знаю, – ответила Симона, пытаясь понять, почему он настолько задел ее чувства этим утром, когда накануне вечером ничего подобного не происходило. Неужели волнения, вызванные пожаром, настолько затуманили ее восприятие? Боже правый! Да его присутствие просто… просто опьяняет!
      Продолжая удерживать ее взгляд и улыбаться все той же особенной улыбкой, Тристан спросил:
      – Могу я сделать пару предложений?
      Эммалина приветливо улыбнулась:
      – Ах, пожалуйста, брат! У тебя это так хорошо получается – а мне очень нужна любая помощь!
      – Полный фас или острые углы редко дают удачные портреты. Леди Симона, не будете ли вы так добры прилечь на диванчике?
      «И ждать меня», – заключили ее разнузданные мысли. Симона отвела взгляд и изменила позу – подняла ноги и повернулась на бок. Опираясь на подлокотник кушетки, она спросила:
      – Так?
      Эмми выглянула из-за мольберта.
      – О да, теперь гораздо лучше!
      Тристан медленно поднял бровь.
      – Вы всегда перевязываете волосы лентой?
      – Если честно, то очень редко, – призналась Симона, хотя решила стянуть волосы сзади только этим утром в надежде, что Тристану эта прическа понравится.
      – Пожалуйста, не стесняйтесь, снимите ее.
      «А также все остальное, что только пожелаете…»
      – Где у тебя карандаши, Эм? – спросил Тристан, пока Симона боролась со своей буйной фантазией и развязывала бант, стягивавший ее локоны.
      – Карандаши?
      – Да. Сперва надо набросать основные линии.
      – Они у меня в комнате! Сейчас принесу! – Эммалина быстро вышла.
      Симона рассеянно откинулась на подлокотник дивана; накануне вечером, посреди огня, Эмми очень не хотелось оставлять ее наедине с братом. Так что же случилось сегодня?
      – У вас очень накрахмаленный вид.
      – Накрахмаленный? – переспросила она, переводя взгляд на Тристана.
      – Благопристойный, правильный и совершенно респектабельный.
      – Эмми планирует подарить этот портрет моей сестре и ее мужу, – с улыбкой объяснила Симона. – А они еженощно молятся о ниспослании мне благопристойности, правильности и совершенной респектабельности. Оба будут в восторге, узнав, что я способна так выглядеть.
      Низкий раскатистый смех Тристана прозвучал невероятно приятно.
      – Если кистью будет орудовать Эм, – заявил Тристан, направляясь к Симоне, – то ваш портрет станет напоминать искалеченную обезьяну, сидящую на потрепанной подушке. Разумеется, тогда он ни при каких условиях не покинет стен этого дома. Так что не будет никакой беды, если вы немного расслабитесь: об этом не будет знать никто, кроме нас.
      Симоне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо:
      – И что для этого нужно сделать?
      – Стать смелее, – ответил Тристан, устраиваясь на краешке дивана рядом с ней.
      Лента выскользнула из пальцев Симоны и упорхнула на пол. Теперь Симона остро ощущала аромат его одеколона, ровную линию его щеки, то, как его темные глаза смотрят прямо в центр ее души. Ее сердце отчаянно колотилось, кровь шумела в ушах.
      – Смелее? Это как же?
      Глаза Тристана заискрились.
      – Вы должны держаться чуть более вызывающе.
      Симона судорожно сглотнула.
      – Вот как?
      – Нет, только не застегнутой на все пуговицы!
      О Боже! Ясно, к чему это ведет. Подобающим ответом было бы твердое: «Ну конечно же, да!» – но…
      – Правила благопристойности и мода требуют…
      Остальные слова не были произнесены: Тристан протянул руку и неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу.
      – Когда ваш портрет буду писать я, – тихо проговорил он, удерживая ее взгляд, – мы расстегнем их все.
      Когда он будет писать ее портрет… Сердце Симоны сладко дрогнуло; пьянящая волна предвкушения захлестнула ее.
      – Тристан! – прошептала она, глядя на него снизу вверх.
      – Да?
      Симона пыталась вспомнить, что именно собиралась сказать, и тут он вдруг наклонился и медленно прижался губами к впадинке у основания ее шеи.
      У Симоны перехватило дыхание и закружилась голова.
      – Эм… может… – Эти слова она скорее простонала, чем проговорила.
      Тристан тихо хмыкнул, и этот звук отозвался дрожью во всем ее теле.
      – Да, в любую секунду, – пробормотал он и начал неспешно покрывать поцелуями ее шею.
      Закрыв глаза, Симона наслаждалась греховными ощущениями, разливающимися по ее телу.
      – К сожалению, – прошептала она за секунду до того, как его губы нежно прикоснулись к ее губам.
      Потом он отстранился и улыбнулся ей; в его глазах горело одобрение.
      – К величайшему сожалению, – тихо согласился Тристан и провел кончиком пальца по затянутой в плотный шелк груди Симоны, дразня затвердевший сосок, наметившийся под тканью.
      Дивный, пульсирующий жар возник в потаенных уголках ее тела. Проглотив стон наслаждения, Симона отстранилась и прерывающимся голосом проговорила:
      – Сейчас мне пора возмутиться вашей вольностью, так?
      Тристан покачал головой и поднялся.
      – Думаю, слишком поздно произносить слова протеста, но если вам так будет приятнее, то, пожалуйста, не стесняйтесь.
      Пока он шел к креслу у мольберта, Симона успела облизать нижнюю губу и сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться.
      – Делать и говорить что-то исключительно ради видимости всегда представлялось мне свойством мелкой натуры, – начала она, когда Тристан устроился на подлокотнике кресла. – Что вы скажете, если мы отбросим эту идею и будем честными друг с другом?
      Тристан усмехнулся:
      – Давайте попробуем. Вы первая.
      – Мне нравится ваше заигрывание, и даже гораздо больше, чем подобает истинной леди. Теперь ваша очередь.
      – Я хочу оказаться с вами в постели, – ни на миг не задумавшись, произнес Тристан.
      Это было гораздо откровеннее того, на что рассчитывала Симона.
      – Я польщена и… заинтригована.
      – Вы когда-нибудь спали с мужчиной?
      – Нет.
      Симона и не подозревала, что честность не всегда является лучшей идеей, но теперь у нее не оставалось иного выбора, кроме как продолжить:
      – И я никогда никого не обхватывала ногами, потому что мне этого никогда не хотелось.
      – До данного момента?
      Она пожала плечами.
      – Пока я только обдумываю такую мысль.
      – Я польщен.
      Шорох за спиной заставил Тристана перевести взгляд в сторону двери.
      – Ты уже нашла карандаши, Эмми?
      – Какие-то нашла, – объявила Эмми, торопливо входя в оранжерею, – но не уверена, что они в точности такие, какие нужны.
      Тристан встал с кресла и подошел к Эмми.
      – Если ты планируешь сделать портрет углем, то карандаши подходят идеально, – сказал он, рассматривая то, что она принесла. – А если ты собираешься писать маслом, то они испортят тебе цвета.
      – О конечно, я хочу писать маслом! Значит, мне нужен простой графитовый карандаш?
      – И очень жесткий, чтобы он давал бледную линию, которая полностью исчезнет под краской.
      – Тогда я скоро вернусь! – объявила Эммалина, исчезая так же стремительно, как и появилась.
      Симона засмеялась.
      – Как вы считаете, что, по ее мнению, составляет «скоро»?
      – О, это действительно вопрос.
      Почему-то каждое слово, слетавшее с его губ, ощущалось как ласка…
      – Вы что, спрятались от меня?
      – Нет, я не прячусь. – Тристан снова занял место на подлокотнике кресла. – Но если принять во внимание реальность в виде моих желаний, ограниченности времени и отсутствия кондома… – Он пожал плечами. – В настоящий момент сохранить между нами расстояние – это лучший способ проявить осмотрительность.
      Да уж, если бы у них было время и кондом… Симона постаралась не думать о головокружительных подробностях.
      – Верно, – признала она, подавляя вихрь жаркого желания. – Но чтобы не тратить зря то время, пока мы находимся одни… – Она откашлялась. – Я хочу, чтобы вы знали: я не ищу мужа. И мой интерес к вам – чисто плотский и совершенно определенно временный.
      Тристан склонил голову и внимательно посмотрел на нее:
      – Вы хоть представляете себе, насколько ваши манеры очаровательно не похожи на все, что можно найти в обществе?
      Симона рассмеялась:
      – Насколько я знаю, обычно в этом случае принято говорить «возмутительно». А вы – вы ищете себе жену?
      – Считается, что я должен этим заниматься, чтобы родить наследника и еще одного про запас со всей возможной скоростью. Для моего положения это жизненно важно, знаете ли. Королева ночами не спит, тревожась, что я прикажу долго жить до того, как появится новое поколение мужчин рода Таунсенд и унаследует титул.
      – О, вы без всякого труда найдете себе подходящую супругу! Маркизы считаются завидными женихами. А если добавить к этому красоту и щегольство… Дамы в очередь выстроятся, чтобы представить себя на ваше рассмотрение.
      – И все они будут ужасно безупречными, холодными и скучными. А вы почему не хотите выходить замуж?
      – Для меня гораздо веселее путешествовать, где мне заблагорассудится, и устраивать всюду хаос. Мне совершенно не хочется вести хозяйство или посвящать свою жизнь другим вещам, которыми положено гордиться женщинам; к тому же я терпеть не могу вышивание. Приготовленные мною блюда могут убить, и я просто ненавижу наряжаться, притворяясь аристократической леди. В итоге из меня вышла бы отвратительная жена.
      – Но вы выезжаете в свет…
      – Только потому, что мне за это обещали лошадь.
      Тристан расхохотался.
      – И что вы собираетесь делать, если кто-нибудь попросит вашей руки? – все еще смеясь, спросил он. – Герцогские дочери считаются завидными невестами, а если прибавить к этому красоту и живость…
      Симона нахмурилась:
      – Меня никто не считает завидной невестой. Человек должен попасть в поистине отчаянное положение, чтобы просить моей руки.
      – Это почему же?
      – Наконец-то я его нашла! – воскликнула Эмми, появляясь в дверях. – Ох, Симона, ты просто ошеломительна! Не двигайся! Ни в коем случае не меняй позу!
      – Она права, – согласился Тристан. – О чем бы вы ни думали, продолжайте думать о том же.
      О чем она думала? Симона попыталась вспомнить, пока брат с сестрой встали за мольберт и начали о чем-то тихо переговариваться. О да! Тристан спросил у нее, почему человек должен оказаться в отчаянном положении, чтобы захотеть на ней жениться, и она моментально ощутила знакомый ожог гнева и укол возмущения. Но в этой смеси появилось и еще одно, новое чувство – мощная волна сожаления и желание, чтобы ее прошлое было иным.
      Симона устремила взгляд вдаль, пытаясь понять, почему после стольких лет ей вдруг захотелось изменить то, что изменить невозможно.
      На самом деле Симоне очень хотелось выйти замуж, но в осуществлении этого желания ей мешал выбор, сделанный ее матерью. Вот почему Симона искренне считала, что брак создан для тех женщин, у которых в жизни нет никаких других интересов. Правда, ее сестра Каролин относилась к своему браку с Дрейтоном точно так же, как к своим увлечениям: отделке помещений и созданию гардероба – все это были творческие занятия, которыми она наслаждалась. Однако Кэрри – это Кэрри, и другой такой нет на свете.
      Симона тихо вздохнула и посмотрела поверх мольберта: Тристан, стоя чуть в стороне, учил Эммалину правильно размещать линии эскиза.
      Неужели она сможет сказать ему такие простые слова: «Моя мать была проституткой?» Простая констатация факта. И не то чтобы это было большой тайной: в Лондоне про это знали все. По правде говоря, очень вероятно, что Тристан тоже знает правду, и ей вообще не придется ничего объяснять. Но с другой стороны, возможно, он этого не знает. Большинство членов светского общества общались с ней с некой каменной отстраненностью, словно она страдала каким-то ужасным заболеванием, которое они могли подхватить в том случае, если в разделяющем их пространстве окажется хоть немного тепла. Поскольку Тристана никак нельзя было назвать отстраненным или холодным, то либо ему неизвестно о грозящей смертельной опасности, или его это не пугает.
      Если Тристан ни о чем не знает, то, сказав ему правду, она может все изменить. Будет невероятно грустно лишиться этих прелестных непринужденных поддразниваний, которыми они обмениваются, не говоря уже о чудесных ощущениях, которые он ей доставляет. А вот если он знает и не обращает на это внимания… Неужели Тристан считает, что дочь готова предлагать свое тело столь же легко, как это делала ее мать? Если ситуация действительно такова…
      Пока Симона не сделала ничего, что заставило бы его изменить свое мнение, и тем не менее она не хочет становиться бездумной игрушкой даже такого великолепного мужчины!
      Симона содрогнулась и снова посмотрела в сторону мольберта. Нет, только Тристан! Она не мать, точно так же, как он не его отец или дед. В Тристане ей виделось нечто, что она находила совершенно неотразимым. Отчасти это была чисто плотская привлекательность, но другая часть его привлекательности труднее поддавалась определению, хоть и была не менее важна: неотразимая смесь притягательности, любопытства и восторга. Все это вместе представляло нечто совершенно особое.
      Особое? Симона тихо фыркнула. Какое невероятное, романическое ребячество! Нет. «Особое» оставалось вне пределов реального. Ему нужна жена, а она не только не желает становиться таковой, но и ее прошлое делает ее совершенно неприемлемой кандидатурой. Даже у Безумных Локвудов должны быть какие-то требования, а незаконнорожденная дочь герцога и проститутки никак не может им соответствовать. Какими бы ни были отношения между нею и Тристаном, с учетом реальных фактов они наверняка окажутся недолгими.
      Конечно, самым верным и безопасным путем было бы избежать того соблазна, каким является Тристан Таунсенд; тогда ей не придется объяснять, каким запутанным путем она поднялась в ряды аристократии. Не то чтобы ее это очень волновало, но Дрейтон – член палаты лордов, а Кэрри, когда не вынуждена сидеть дома из-за беременности, активно занимается благотворительностью. Они вполне могли бы обойтись без гадкого шепота и мерзких взглядов, которые повлечет за собой скандал.
      Однако с другой стороны… Ее взгляд скользнул по высокой фигуре Тристана, а потом измерил ширину его груди и плеч. Симона тут же мысленно избавила его от столь прекрасно сидящего костюма. Если он выглядит хотя бы вполовину так хорошо, как ей кажется…
      Да, с другой стороны, Тристан Таунсенд вызвал у нее любопытство, которое она испытала впервые в жизни. Что-то в нем было такое, что вызывало желание, которого другие мужчины не могли разбудить.
      – Ага, твой камердинер Грегори был прав, ты действительно здесь!
      Симона перевела взгляд на дверь и увидела Ноуланда, который, как разогнавшийся перегруженный фургон, вперевалку приближался к Эмми. Тристану, случайно оказавшемуся рядом, Симона мысленно пожелала вовремя увернуться из-под колес.

      Пробормотав некое подобие приветствия, Тристан отступил в сторону, и тут же складка между бровей Симоны разгладилась.
      – Леди Эммалина, вы сегодня чудесно выглядите! – заявил Ноуланд.
      Эммалина зарделась.
      – На мне фартук, покрытый пятнами краски, разве вы не видите?
      – Ни одной другой женщине во всей империи он не идет так, как вам.
      Тристан вздохнул и сосредоточил внимание на мольберте, вернее, на том факте, что его друг откровенно ухаживает за его юной невинной сестрой.
      – Полагаю, вы говорите такие вещи всем молодым леди… – Эм потупилась и отвернулась.
      – Уверяю вас, нет! Вы редчайший из цветов, прекрасная, нежная, само воплощение женственности…
      Боже правый! Тристану показалось, что его сейчас стошнит.
      Он холодно улыбнулся:
      – Ноуланд, есть ли какие-то особые причины, по которым я тебе понадобился?
      На секунду Ноуланд замер, потом вздохнул:
      – Да. Я узнал подробности о вчерашней катастрофе и просто не мог не поделиться ими с кем-нибудь. Оказывается, пожар начался в одной из спален, когда на пол случайно сбросили лампу. Те, кто находился в комнате, не сразу это заметили и…
      – Как они могли не заметить пожар? – прервала Ноуланда Эммалина.
      Да, полная наивность. Тристан напомнил себе, что надо будет просветить сестру, но сделать это по возможности аккуратно. От Ноуланда, будь он проклят, никакой пользы не было: он просто застыл на месте, дергая себя за воротник и уставившись на стеклянный потолок оранжереи.
      – Те люди были заняты другим, Эмми, – подсказала Симона с диванчика. – Обычно в этом случае говорят «были ослеплены страстью».
      Глаза Эммалины округлились.
      – О! – тихо прошептала она, сосредоточенно двигая кисточкой по холсту. – Я этого не знала.
      Ситуация быстро начала переходить в разряд неловких, и Симона решила не доводить дело до полного конфуза.
      – Конечно же, знала, Эмми; просто тебя настолько увлекла живопись, что все остальное теперь представляется чужим и туманным. Со мной это случается постоянно… по другим поводам. Так что вы рассказывали, лорд Ноуланд?
      Пока Тристан безмолвно благодарил Симону за ее доброту и находчивость, Ноуланд пытался собраться с мыслями. Наконец он начал увлеченно рассказывать:
      – Огонь быстро вышел из-под контроля и начал распространяться. В результате мы имеем трех погибших и двадцать раненых, из которых двое вряд ли поправятся.
      – Как это ужасно! – Эммалина печально вздохнула.
      – Согласен, – заметил Тристан, – но все могло обернуться еще гораздо хуже.
      – Верно! – поддержал его Ноуланд. – Если бы это случилось, нам всем пришлось бы убирать бальные туфли до конца сезона, а так празднества остановлены только на две недели – время для того, чтобы отдать дань уважения и все такое. Потом охота снова возобновится, и мы…
      – Наверное, две недели все-таки лучше, чем ничего. – Симона вздохнула, и Ноуланд впервые за это утро повернулся, чтобы посмотреть на нее:
      – Вас не радует перспектива парадных приемов?
      – Я очень плохо переношу скуку, лорд Ноуланд.
      Эммалина прекратила размахивать кистью и выглянула из-за края холста.
      – Наверное, ты уже достигла предела, позируя мне все утро, верно?
      – Мне не скучно, – улыбнулась Симона, – но я была бы рада, если бы мне разрешили встать и походить по комнате, пока я еще не разучилась это делать.
      Эмми посмотрела на Тристана.
      – Может, мы закончим на сегодня? – робко спросила она. Тристан перевел взгляд на полотно и сразу понял, что работа почти не продвинулась. Но в отсутствии у Эм творческой скорости были свои преимущества.
      – Пожалуй, при условии, что наша гостья согласится снова позировать завтра утром.
      – Я согласна! – тут же откликнулась Симона.
      – Тогда на сегодня все! – объявила Эммалина и стала полоскать кисточку в жестяной банке. – Может, вы хотите чего-нибудь поесть: я могу поговорить с кухаркой насчет хлеба с абрикосовым вареньем.
      Глядя, как Симона медленно потягивается, расправляя спину, Тристан пожал плечами.
      – Никогда не отказываюсь, если мне предлагают сладкое.
      – Тогда я посмотрю, что можно сделать, – пообещала Эммалина, и тут же Ноуланд стремительно ринулся к ней.
      – Позвольте мне взять банку с краской, леди Эммалина! Тристан оглянулся и увидел, что Ноуланд отнимает у его сестры жестянку, а та бурно протестует:
      – Это не краска, лорд Ноуланд, это скипидар, и он испортит вам костюм, если вы будете неосторожны.
      Вместе они направились к дверям, ведущим в дом; при этом Ноуланд не переставал трещать:
      – Я с радостью пожертвую ради вас всем моим гардеробом, леди Эммалина, и никакая жертва не покажется мне слишком большой!
      – Надеюсь, он будет осторожен, – сказала Симона со смехом и встала с дивана. – Мне не хочется увидеть Ноуланда голым.
      – Никому из нас не хочется.
      – Не знаю, не знаю. По-моему, ваш друг заинтересовался Эмми.
      – Значит, мне надо позаботиться, чтобы она пока больше выезжала.
      – Разве он вам не нравится?
      – Ноуланд достаточно мил и из хорошей семьи, – объяснил Тристан, глядя, как Симона неспешно идет к нему, и гадая, насколько стремительно можно будет вести ее обольщение. – Но он не кажется мне тем человеком, который заставит сердечко Эм биться быстрее.
      – Не могу не заметить, лорд Локвуд, – проговорила Симона негромко, останавливаясь перед ним и чуть запрокидывая голову, – что ваше чрезмерное увлечение ускоренным биением и трепетанием сердец слегка удивляет.
      Тристан вздохнул. Разумеется, Симона права, и его сердце не единственный орган, на который она воздействует столь заметно. Он тут же поменял позу, чтобы не демонстрировать свое растущее напряжение, а затем шагнул ближе и положил руки ей на талию.
      – Мне нравится это ощущение, а вам?
      Ее глаза озорно вспыхнули, уголки губ приподнялись. Подняв руку, Симона начала играть с верхней пуговицей его сюртука.
      – Это довольно приятно.
      – И все?
      Симона медленно расстегнула пуговицу, и Тристан подумал, что, если бы они уже были любовниками, ему хватило бы пяти минут, чтобы уложить красавицу на кушетку и удовлетворить ее желания. Но поскольку они ими еще не стали, а поспешное совокупление убийственно для первого опыта…
      Он неспешно потянулся к расстегнутому вороту и начал соединять пуговки с петлями, постоянно поглаживая тыльной стороной пальцев шелковистую кожу ее шеи.
      – Выбери время и место, Симона, – прошептал он, – и я позабочусь о том, чтобы наслаждение длилось столько, сколько ты сможешь вынести.
      Желание и влечение закружились в темной глубине ее глаз.
      – Сегодня в полночь. – Он постарался успеть раньше, чем благопристойность и осторожность заставят ее подавить порыв. – Я буду ждать в саду вашего особняка.
      Взгляд Симоны на секунду скользнул ему за спину, а потом она тихо кашлянула.
      Обернувшись, Тристан замер. Это были не Эммалина и не Ноуланд…
      – Люсинда, – напряженно проговорил он.
      Мачеха плыла к ним, одетая, как обычно, в черный бомбазин. И как обычно, она даже не ответила на его приветствие, заставив его в очередной раз ощутить себя здесь незваным гостем. Впрочем, он сумел удержаться и не стал напоминать ей о том, что теперь этот дом принадлежит ему.
      Взяв Симону за руку, Тристан притянул ее к себе.
      – Послушай, Люсинда, я хотел бы представить тебе подругу Эммалины, леди Симону Тернбридж.
      Холодный взгляд Люсинды Таунсенд равнодушно скользнул по гостье.
      – Леди Симона, как вы уже могли догадаться, перед вами мать Эммалины, вдовствующая леди Локвуд.
      Его сарказм не укрылся от Люсинды.
      – Я остаюсь леди Локвуд, пока ты не женишься, Тристан.
      В улыбке, которую он адресовал мачехе, не было тепла.
      – Это вполне может произойти еще до конца месяца или даже раньше, если у меня получится.
      Симона настороженно наблюдала за хозяйкой дома, ища повод, который позволил бы ей уйти и предоставить любезным хозяевам сражаться без посторонних.
      На секунду Люсинда стиснула зубы, а потом Симона прочла в глубине ее глаз принятое решение. В следующий миг внимание почтенной дамы переключилось на нее:
      – Кажется, вы подопечная герцога Райленда? Я много о вас слышала.
      Еще бы! Почти весь Лондон о ней слышал. А поскольку осуществлять отступление было уже поздно, Симона улыбнулась:
      – Уверена, среди этого «много» было мало хорошего.
      – Да, почти ничего.
      – Зато все очень интересно, не так ли?
      Леди Локвуд заморгала, а плечи Тристана затряслись от беззвучного смеха.
      – Где твоя сестра?
      Тристан откашлялся.
      – Они с лордом Ноуландом несколько секунд назад отправились на кухню в надежде выпросить у кухарки хлеба с вареньем.
      – И оставили вас с леди Симоной вдвоем?
      Плечи Тристана чуть приподнялись:
      – А вы не встревожены тем, что Эм и Ноуланд проводят время наедине?
      – Я буду ждать здесь с вами их возвращения! – объявила Люсинда, складывая руки под массивной грудью.
      Симона подумала, что характер этой женщины мог бы улучшиться, если бы она немного распустила шнуровку, в то время как Тристан лениво осведомился:
      – Как проходит траур? – В ответ на возмущенный взгляд мачехи он жизнерадостно добавил: – Надеюсь, сегодня привезут еще какую-нибудь новую мебель?
      – Нет. Никакой мебели.
      – Ах да, конечно, сегодня ведь среда – день ювелира! На этот раз он привез изумруды или рубины?
      – Ты становишься невыносимым.
      – Что я могу сказать? – Улыбка Тристана стала холодной. – Это вы вдохновляете меня.
      – Сегодня не ювелир, сегодня – день поверенного.
      – А, теперь понятно, откуда расстройство.
      Симона заставила себя улыбнуться.
      – Думаю, мне пора ехать, – Она скромно опустила глаза. – Пожалуйста, передайте Эммалине мою благодарность за гостеприимство вместе с сожалениями по поводу того, что я не смогла задержаться дольше. – Симона повернулась к леди Локвуд: – Приятно было познакомиться с вами.
      – Чего не могу сказать о себе, – скривилась леди Локвуд. – Дворецкий вас проводит.
      Что можно было сказать на подобное прощание? «Надеюсь, вы скоро упадете с лестницы и сломаете свою мерзкую шею»? Ну уж нет! Решив быть выше этого, Симона усмехнулась.
      – Я провожу леди Симону. – Взяв жакет, Тристан приподнял его, чтобы Симоне было удобнее надевать его.
      – Как тебе угодно, но я хочу напомнить, что репутация леди Симоны определенно не является безупречной, – ледяным тоном заявила леди Локвуд. – Тем не менее вряд ли стоит порочить ее еще сильнее.
      Симона нисколько не удивилась, когда Тристан, пожав плечами, взял ее под локоть, бросая открытый вызов правилам приличия.
      – Если вы настолько этим озабочены, можете пройти следом за нами, – сказал он, не оборачиваясь. – Только советую немного приотстать, чтобы вам не пришлось слушать все отзывы о вас с моей стороны.
      – Неужели твое низкое поведение не знает никаких границ?
      – Конечно, знает, но эти границы распространяются гораздо дальше, чем ваши.
      Пока Симона шла с Тристаном к выходу из особняка, она успела подумать, что нежелание Люсинды Таунсенд заниматься материнскими обязанностями – это немалое благо. Судя по всему, служащие, нанятые леди Локвуд для того, чтобы растить Эммалину, справились со своей задачей гораздо лучше, чем это могла бы сделать ее мать.
      – Мне очень жаль, что ты оказалась в центре всего этого.
      – Мне тоже.
      – Наверное, ты хочешь узнать подробности о моей мачехе?
      Симона на мгновение задумалась. Какая-то часть ее существа просто умирала от нездорового любопытства, а вот другая часть…
      – Не знаю, – призналась она и внимательно взглянула на Тристана. – Это может как-то повлиять на то, как я отношусь к дружбе с твоей сестрой?
      – Вероятно, не к лучшему.
      – Меня нелегко испугать или оскорбить.
      – Я это заметил.
      Лишь когда лакей открыл дверь, Тристан перестал хмуриться.
      – Как и то, что меня легко завлечь? – интересовалась Симона, пока они спускались по лестнице на улицу.
      Тристан широко улыбнулся:
      – Я считаю, что ты – очаровательно трудный вызов.
      – Наверное, это лучше, чем считаться безнравственной и распутной.
      – Определенно лучше.
      – Тогда я воспринимаю эти слова как похвалу.
      На улице Симону дожидался ее грум Элвин, держа поводья двух коней; увидев хозяйку, он быстро выпрямился и повернул голову туда, где стоял еще один конь – надо полагать, принадлежавший Тристану.
      Конь Тристана тряхнул гривой и, приветственно фыркнув, задержал повод, который был привязан к железному кольцу.
      – Для женщин и для мужчин правила разные, – напомнила Симона. – Вы утром вернетесь сюда, чтобы дать Эмми еще один урок живописи?
      – Думаю, да. Но я предпочитаю увидеться с тобой наедине в полночь.
      «В полночь. Наедине». Кровь Симоны забурлила, сердце забилось быстрее, но она промолчала, так как Элвин стоял слишком близко. С учетом того, с какой скоростью известия о ее промашках достигали обеденного стола, Симона давно решила, что Дрейтон или Хейвуд приплачивают груму, чтобы тот докладывал им о каждом ее вздохе, и ей вряд ли стоило прибавлять еще что-то к тому, что скорее всего и так окажется слишком интересной историей.
      Приняв от Элвина поводья, Симона обернулась:
      – Было приятно снова вас увидеть, лорд Локвуд. – Поставив ногу на подставленные грумом ладони, она ловко села в мужское седло.
      – Леди Симона! – Тристан почтительно поклонился Симоне, и она посмотрела на него с высоты седла. Неожиданно ее мозг словно превратил реальность в фантазию: день стал ночью, а она сидела не на широкой спине коня, а на стройных мужских бедрах. У нее перехватило дыхание и закружилась голова.
      Испугавшись столь бурной реакции, Симона развернула коня и решительно направила его, а заодно и собственные мысли в безопасную сторону.
      Тристан долго провожал ее взглядом. Когда расстояние между ними увеличилось, он прищурил глаза, чтобы видеть как можно четче. Проклятие, Симона оказалась превосходной всадницей! Любой, кто способен ехать рысью так, чтобы казалось, будто это легко и удобно, просто рожден для верховой езды.
      Ему тут же представилась захватывающая картина: Симона приподнялась на стременах и мчится во весь опор, вытянувшись над шеей скачущего коня; она начнет смеяться, и ветер ударит ей в лицо, и треплет распущенные волосы…
      Тристан улыбнулся, искренне восхищаясь ее отвагой и неукротимым духом. Он готов был поставить особняк, возвышающийся у него за спиной, и все, что в нем находилось, на то, что она не из пугливых, эта сильная, независимая, бесстрашная и находчивая девушка.
      Он слышал достаточно сплетен о ней, чтобы знать: Симона не является такой невестой, какая ему нужна, то есть женщиной с безупречной родословной и незапятнанной репутацией, которые компенсировали бы его испорченную родословную и репутацию. Однако леди Симона Тернбридж была настолько идеальной в столь многих других отношениях, что только полный идиот мог отвернуться от соблазна, который она собой представляла. Конечно, добиться того, чтобы она согласилась стать его возлюбленной будет нелегко, и все же…
      Тристан отвязал от кольца поводья коня и быстро вскочил в седло. Направляясь к порту, он размышлял о том, как именно ее убедить. Проще всего было бы выложить все карты на стол, чтобы она оценила его честность и прямоту. Что до опасности скандала, которая с этим связана… Если Симона даст себе труд обдумать его предложение, то скорее всего шанс у него есть.
      Но если об этом станет известно…
      У него спазмом свело живот. Логично рассуждая… Если он не женится на Симоне и если она не получит от него ребенка, то Люсинда не станет считать ее опасной. Симона была дочерью одного герцога и подопечной другого. Если езда в мужском седле и фехтование определенно необычные привычки, но они еще находятся в рамках допустимого, то порочная любовная связь – дело совсем другое. Положим, их разоблачат; тогда ее опекун предоставит ему всего две возможности – либо жениться на ней, либо дать себя заколоть. Первый вариант сделает Симону объектом внимания Люсинды и вполне может стоить ей жизни. Второй в глазах света превратит ее в парию. С учетом столь неприятных вариантов рассчитывать на то, что о них никто не узнает, было бы безответственно и безрассудно. Придется получше обдумать план и устранить все огрехи, прежде чем заниматься обольщением этой неукротимой леди, но Тристан был готов и на это.
      Тристан размышлял о возможных вариантах соблазнения Симоны даже слезая с седла и передавая коня заботам слуги. Вскоре его шаги гулко разнеслись на лестнице, которая была такой же пустой, как и его голова, куда упорно не приходило ни одной дельной мысли.
      Тристан вошел в контору, и волна теплого воздуха заставила его улыбнуться. Его улыбка превратилась в широкую усмешку, когда мужчина за конторкой поднял голову и устремил на него взгляд поверх стремительно запотевающих очков. Что Лондон, что Сан-Франциско – особой разницы не было. Приятно знать, что некоторые вещи в его жизни остаются постоянными и предсказуемыми.
      – Привет, Грегори, – сказал Тристан, направляясь к клерку.
      – Добрый день, сэр.
      – Думаю, на этот раз он действительно добрый, – согласился Тристан, усаживаясь на угол чудовищно массивной конторки из красного дерева. – Что ты смог узнать про леди Симону?
      Грегори снял очки и, вытирая их носовым платком, приступил к отчету:
      – Боюсь, очень немного, да и то все это слухи и сплетни.
      – Обычно в сплетнях содержится зерно правды. Что люди говорят?
      – Симона – внебрачный ребенок и признана королевским указом только после смерти ее отца, покойного герцога Райленда, около шести лет назад. Похоже, никто не знает, где она была до этого, но скорее принадлежала к низшим слоям.
      – Откуда это известно?
      – Она не умеет правильно себя вести в обществе.
      – Скорее просто не выносит всей этой искусственности. А что еще про нее говорят?
      Грегори откашлялся.
      – Похоже, эта дама несколько сумасбродна, сэр.
      – Правда? И в чем это выражается?
      – Девушка несколько раз вызывала переполох – выезжая на прогулку верхом, она сидела в мужском седле.
      Накануне вечером Ноуланд сказал ему невольно то же самое. Неужели это было всего лишь накануне? Тристан покачал головой. Казалось, прошел уже целый век, как они были знакомы.
      – И из-за чего возник этот переполох: из-за того, что она нарушила общепринятые правила, или потому что ездит верхом лучше многих мужчин?
      Аккуратно возвратив очки себе на нос, Грегори ответил:
      – Я ничего не слышал о ее способностях в отношении верховой езды, сэр, извините, но слышал, что она очень легко теряет голову.
      Тристан посторонился: эти сведения явно не согласовывались с общей картиной.
      – То есть она увлекается мужчинами?
      – Что вы, сэр! – воскликнул Грегори. – Я вовсе не это хотел сказать. Судя по всему, леди Симону гораздо больше интересует возможность срезать пуговицы и вспарывать рукава острыми клинками, нежели ходить на романтические свидания. Молодые люди считают ее слишком кровожадной, а потому не рискуют заводить даже самый благовоспитанный разговор; ну а прикасаться к ней и вообще считается полным безумием.
      Интересно. Тристан позволил себе гораздо больше простого прикосновения, а Симона отнюдь не была этим недовольна.
      – А что тебе удалось узнать про ее близких?
      – Опекун, назначенный для нее короной, нынешний герцог Райленд, бывший артиллерийский офицер, как и вы, неожиданно унаследовал титул. Он женился на старшей сестре Симоны, чем вызвал небольшой скандал. У него и у герцогини Райленд двое маленьких детей, и, как говорят, в ближайшее время ожидается прибавление семейства. Имеется и младшая сестра, но о ней никто ничего не знает.
      – Ее зовут Фиона, и она заботится о раненых животных, – сообщил Тристан, вспоминая о просьбе Симоны. – Тебе удалось приобрести такую птичью клетку, о которой я просил?
      Грегори возмущенно указал на гроссбух, лежащий перед ним.
      – Вместе со всем, что находилось на складе, как вы и распорядились. Это обошлось вам в целое состояние.
      Взяв книгу в кожаном переплете, Тристан шутливо воскликнул:
      – Что бы я делал без тебя, Грегори!
      – Возможно, сами выполняли бы вашу работу…
      Тристан с изумлением взглянул на клерка:
      – Ты говоришь неприятные вещи!
      – Я всегда готов это делать, – парировал Грегори, снова берясь за перо, – просто вы никогда не задерживались достаточно долго, чтобы это заметить.
      Тристан тут же схватил перо, не дав обмакнуть его в чернильницу.
      – Тебе нужен выходной!
      – И чем я буду заниматься в выходной?
      – Сходи и купи себе новый костюм, пройдись по музеям, поброди по книжным лавкам, а потом пообедай в хорошем ресторане.
      Грегори изумленно посмотрел на хозяина поверх очков, и Тристан, вздохнув, пояснил:
      – Новый костюм – чтобы казаться богачом, когда будешь ходить по музею или перебирать книги. Если ты все сделаешь правильно, тебе не придется обедать одному.
      Грегори апатично откинулся на спинку стула:
      – Ни одна порядочная женщина не станет принимать от незнакомого мужчины приглашение отобедать.
      Боже правый! Тристан чуть не взорвался.
      – Ты американец, – напомнил он, – культурный и образованный. Любая женщина готова отбросить правила приличия из чистого любопытства, поверь мне.
      Покачав головой, Грегори потянулся за гроссбухом:
      – Мне надо просмотреть манифест.
      – Я сам его просмотрю, – быстро возразил Тристан, направляясь с гроссбухом к двери, – а ты делай, что тебе говорят. Найди хорошенькую молодушку и улыбнись ей; это чудесно поднимает настроение.
      – Вы гарантируете?
      – Да, как человек чрезвычайно опытный, гарантирую.
      Тристан оставил дверь открытой, решив, что если Грегори встанет из-за конторки, чтобы закрыть ее, то не исключено, что он последует совету и выйдет из конторы. Этот человек слишком ответственно относился к своей работе, заставляя своего нанимателя стыдиться того, что сам он наслаждается жизнью.
      А ведь именно ради этого наслаждения жизнью Тристан потратил целое состояние на покупку склада, полного привозных товаров. Если говорить точнее, он пошел на подобное безрассудство ради одного – ему хотелось увидеть радость и благодарность на лице Симоны, когда она все это увидит.
      Отперев склад, Тристан остановился на пороге, ожидая, пока глаза приспособятся к тусклому свету. Поскольку Симона не согласилась встретиться с ним в саду этой ночью, ему, наверное, придется ждать еще один день, и это к лучшему, мысленно признал он, глядя на многочисленные ящики и свертки. Тщательно продуманная обстановка, почти так же важна, как предвкушение, которое подвигает обе стороны на близость.
      Сегодня он позаботится о создании достойной обстановки, и тогда завтра будет свободен и сможет сосредоточить все свои силы на том, чтобы Симона охотно согласилась порезвиться с ним в этой обстановке.
      Тихо смеясь и качая головой, Тристан углубился в лабиринт деревянных ящиков, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был в таком восторге от одной только возможности любовной связи.

      Симона позволила Джасперу самому выбрать аллюр и радостно улыбнулась, когда он на легком галопе гордо промчался по аллее. Симона притворялась, будто не замечает, как женщины хмурятся и быстро поворачиваются к своим спутникам, желая выразить свое возмущение ее появлением в парке, отведенном исключительно для приличной публики.
      Теперь, нравится это жеманным мисс и чопорным матронам или нет, Симона тоже принадлежала к светскому обществу по королевскому указу и с санкции геральдической палаты. Ни одна из присутствующих дам не может сказать того же про себя: они либо по глупой удаче родились в законном браке, либо всеми правдами и неправдами ухитрились выйти замуж за аристократа. Однако и те, и другие сумели превратить высокомерие в настоящее искусство.
      Правда, если кто-то из них нуждается в деньгах… Симона вежливо кивнула, когда одна из женщин помахала ей рукой. Как зовут эту женщину? Нет, определенно не леди Дастли. Леди… леди… леди Данли! Три дочери, сын и умерший муж, который игрой разорил семейство задолго до того, как соизволить получить пулю в сердце в игорном доме за партией «фараона».
      Леди Данли снова ей помахала, на этот раз сопроводив свой жест радостной улыбкой, и Симона заставила себя улыбнуться в ответ. Уроки хороших манер послушной чередой замелькали в ее голове. Строго говоря, поскольку леди Данли – жена рыцаря, пусть даже и умершего, ей не следовало первой обращаться к дочери герцога, и ее действия были явным нарушением правил. Тем не менее…
      Повернув к карете Данли, Симона чуть придержала коня. Хорошо, что леди Данли выехала на прогулку в сопровождении одной только старшей дочери. Но как же ее зовут? Назвать дочь Лошадиной Мордой будет не слишком любезно, но надо надеяться, ей удастся обойтись без обращения по имени.
      – Доброе утро, леди Симона, – сказала леди Данли, когда Симона придержала Джаспера возле экипажа. – Прекрасный день для прогулки верхом, не правда ли?
      – Безусловно, вы правы.
      – Вы, кажется, уже знакомы с моей старшей дочерью Дианой?
      «Диана! Спасибо вам, леди Данли!»
      – Один раз встречались, – подтвердила Симона, вспоминая, как Диана презрительно выпятила губу, когда их представили друг другу. – На благотворительном мероприятии Каролин, в начале года. – Она кивнула младшей леди. – Очень приятно снова вас видеть, Диана.
      – И мне тоже, леди Симона, – ответила Диана с таким видом, словно только что проглотила большой глоток рыбьего жира. – Мы как раз хотели узнать, есть ли у вас планы на ленч.
      Итак, ее приглашают присоединиться к ним за трапезой. Похоже, в аду сегодня морозно. Но поскольку ад должен окончательно покрыться льдом, прежде чем она примет их приглашение…
      – Как это ни прискорбно, да, – проговорила Симона, пытаясь изобразить улыбку сожаления. – Каролин ждет меня уже через, полчаса. Поскольку она вынуждена оставаться дома из-за скорого появления ребенка, то очень нуждается в компании, так что прошу меня извинить.
      – Конечно, – отозвалась Диана со вздохом, который удивительно походил на вздох облегчения. – Мы и помыслить не могли, что можем лишить милую герцогиню ее маленьких радостей.
      Маленьких радостей? Ну, такую фразу можно истолковать двояко – и как выражение доброты, сочувствия, и как обернутую бархатом оплеуху.
      – Тогда, может быть, когда-нибудь в другой раз? – поспешно вмешалась леди Данли.
      – Да, конечно. Врач говорит, что младенец должен появиться в ближайшие две недели, после чего Кэрри сможет выходить из дома, вот тогда мы и назначим время.
      – Это было бы просто чудесно! – проворковала леди Данли. – Вы поговорите с ней о такой возможности?
      – Как только вернусь домой.
      – Мы сочтем за честь получить приглашение от герцогини.
      Как прекрасно понимала Симона, ради этого была затеяна вся эта встреча. Она кивнула обеим дамам и позволила Джасперу отступить в сторону, после чего повернула коня и отправилась домой.
      «На что только люди не идут, чтобы добиться более высокого положения в обществе, – размышляла Симона по дороге. – Поскольку титул рыцаря по наследству не передавался, сейчас семейство кое-как удерживалось в светском обществе благодаря матери. Брату Дианы, Неуклюжему надо жениться на дочери пэра либо придется в будущем вернуться в ряды нетитулованного дворянства, из которого семье с таким трудом удалось выбиться, а уж тогда не будет ни приемов, ни званых вечеров. Оставшись без титула, маленький лорд Неуклюжий будет доживать остаток жизни как просто мистер Неуклюжий. Немыслимое унижение!»
      Симона улыбнулась и перевела Джаспера на спокойный шаг, а вскоре, свернув с улицы, они оказались на подъездной аллее особняка. Вот если Неуклюжему удастся жениться на титулованной особе с приданым… О, тогда у Данли все будет в порядке! Неуклюжий по-прежнему будет считаться аристократом, а у его сестер появится шанс заполучить себе в мужья пэра. И хотя деньги все равно не потекут мощной струей, словно фонтаны в парке, у них будет значительно больше средств, чем сейчас.
      Только вот почему они вообразили, что Симона захочет стать жертвенной невестой в их хитроумном плане… Симона содрогнулась. Лечь в постель с Неуклюжим? Нет, только не это! Нигде не найдется женщины, которая настолько отчаянно хотела бы выйти замуж, что согласилась бы стать женой толстого, лысого коротышки с постоянным насморком и дергающимся веком.
      – Эгей!
      Симона моргнула, прогоняя приятную картину того, как она выбрасывает Неуклюжего из окна спальни для новобрачных, и посмотрела в глубину двора. Ага, вот и Хейвуд.
      Конечно же, он ее ждет. На том самом месте, где стоял, когда она ускакала от него.
      – Сам эгей, – ответила Симона, останавливая Джаспера и спешиваясь. – Надеюсь, ты не торчал здесь все время, пока меня не было?
      Игнорируя ее вопрос, Хейвуд недовольно спросил:
      – Надеюсь, ты вернула фрак лорда Локвуда его сестре?
      – Ха, я вернула его самому лорду Локвуду!
      – Неужели ты была у него дома? – ахнул Хейвуд.
      – Да, и даже заходила к нему в спальню. – Симона притворно вздохнула. – Кстати, ты прав насчет этих Безумных Локвудов: вся их обстановка свидетельствует о разврате. – Встретив потрясенный взгляд Хейвуда, она добавила: – Меховые кнуты, кожаные качели. Уверена, тебе, человеку многоопытному, это не покажется шокирующим, но если подумать…
      – Где Элвин?
      – Я продала его капитану судна, отплывавшего в Шанхай.
      От возмущения Хейвуд чуть не задохнулся.
      – Ох, Бога ради! – Симона покачала головой. – Когда он сюда приедет, то подтвердит тебе честно и преданно, что я была в доме леди Локвуд, а вовсе не у Тристана.
      – Значит, ты не видела лорда Локвуда?
      Сладчайший Иисусе, ну когда же закончится этот допрос?
      – Ничего подобного я не говорила. – Симона отчаянно пыталась не потерять последние крохи самообладания. – Тристан приехал навестить сестру как раз тогда, когда я была там.
      – И конечно, ты немедленно ушла.
      – О да! Я запищала как мышка, отчаянно покраснела, пролепетала что-то глупое, а потом, заламывая дрожащие руки, выбежала за дверь настолько быстро, насколько мне позволили подгибающиеся колени.
      Хейвуд прищурился:
      – Ты не ушла.
      Ну наконец-то он включил мозги!
      – Если тебе все ясно, тогда зачем ты спрашиваешь?
      – Я надеялся, что ты хоть раз удивишь меня и поступишь как леди.
      – Это еще зачем?
      – Ради твоей репу… та… – Хейвуд закашлял, потом уставился на носки своих сапог и наконец пробормотал: – Ладно, не будем об этом.
      Услышав, что со стороны аллеи донесся стук копыт, Симона с облегчением вздохнула:
      – Похоже, Элвин уже близко. Может, ты удовлетворишь мое любопытство и скажешь, сколько вы с Дрейтоном платите ему за то, чтобы он на меня доносил?
      Хейвуд возмущенно расправил плечи:
      – Элвин не доносит, а делает доклады, когда считает, что возможны последствия, к которым Дрейтону или мне необходимо приготовиться.
      – Он делает свои доклады добровольно?
      Хейвуд покраснел, что само по себе могло считаться ответом.
      – За знаки благодарности и расположения, верно?
      – Весь мир основан на обмене, так что…
      – Ах, не разбивай моих иллюзий! – Симона насмешливо кивнула и пошла прочь, оставив Хейвуда формулировать убедительный ответ. Заставить его растеряться для нее особого труда не составляло, поэтому она только усмехнулась и стремительно взбежала по лестнице на кухню. Самым удивительным было то, что ей удается делать это с ним по пять раз за день, а Хейвуд все равно забывает, откуда она появилась и какие именно вещи ей прекрасно известны.
      Ну конечно же, мир существует благодаря обмену! Симона сообразила это еще в пятилетнем возрасте. Случайные монетки, выуженные из мусорных баков и из грязи на берегах Темзы, можно было обменять на множество разных вещей – на ломоть хлеба, на кусок сыра, на пинту эля. А когда она была сыта, безделушки обменивались на другие безделушки, и в конце концов появлялась пара ботинок, или рубашка, или штаны, которые не изношены до прозрачности. Иногда свой труд можно было даже обменять на крышу над головой.
      К счастью, привилегированные члены общества не ведут натурального обмена, чтобы заполучить ужин; они скорее умрут, чем станут проделывать физическую работу ради чего бы то ни было. Но обмен все равно происходит. Кэрри отдала свою модную лавку, чтобы заставить замолчать злые языки, когда ее втянули в аристократию. Дрейтон бросил военную карьеру, поскольку в качестве герцога стал влиятельным политиком.
      Кстати, ее обмен не стал огромной жертвой: он определенно не мог сравняться с тем, на что пришлось пойти Каролин и Дрейтону. В конце концов все отдают какую-то часть себя, чтобы получить то, что им хочется или нужно.
      Все кроме Тристана. Вот, он не стал делать никаких уступок ради своего титула и не отказался от своей деятельности судовладельца. Пэр, который ведет торговлю! Ах! Какой ужас!
      Симона ухмыльнулась и проскользнула в свою спальню. Может быть, именно это и было причиной ее интереса к нему.
      Впрочем, для общества это вполне приемлемый вариант. Благовоспитанной мисс положено обменять свое тело на супруга, который имеет дом. А вот отдать его, не получив взамен обручальное кольцо и долговременную финансовую обеспеченность, считается признаком не только аморальности, но и отсутствия здравого смысла. Но почему обмен тела на замужество так сильно отличается от обмена тела ради нескольких монет? Шлюха всегда шлюха, если только она не аристократка и благоразумная леди.
      Какая комедия! И как это типично для претенциозного и двуличного мира, в котором она сейчас живет!
      Когда Симона остановилась на пороге столовой, Фиона оторвала взгляд от книги и застыла в молчаливом ожидании.
      – Разве Кэрри не выйдет сегодня на ленч? – спросила Симона, направляясь к столу.
      Фиона заложила страницу и отложила книгу в сторону:
      – Она говорит, что не хочет есть, так как младенец ей мешает. Сейчас она сидит наверху и вяжет очередные пинетки.
      – Пусть уж лучше она, чем мы, – отозвалась Симона, усаживаясь на свое обычное место.
      Симона ухмыльнулась:
      – Да мы и вязать не умеем!
      Фиона позвонила, давая сигнал подавать еду, и Симона, кивком указав на книгу, спросила:
      – Что это?
      – «Современные принципы анатомии млекопитающих».
      – Звучит волнующе.
      – Для кого как. – Сестра заправила непослушную прядь светлых волос под ленту. – Для меня захватывающе интересно. Если учесть, что мне не разрешают ходить в операционный театр и смотреть, как проводят настоящее вскрытие, только я ближе всего подойду к реальному образованию в этих вопросах.
      Как недальновидны мужчины, подумала Симона, пока прислуга подавала на стол холодное мясо, хлеб, сыр, а также большую вазу со свежими фруктами. Фиона могла бы стать отличным врачом, так как была очень умна, но, к несчастью, единственным требованием для принятия на обучение врачебной профессии было наличие пениса, а у Фионы он отсутствовал.
      – Если бы обстоятельства потребовали, – спросила Симона, когда слуги ушли, – смогла бы ты прооперировать кого-то из твоих мохнатых друзей?
      – Не знаю, – честно призналась Филона, намазывая масло на хлеб. – Наверное, это зависело бы от результата моего малодушия. Если бы они погибли из-за того, что я это не сделала… Да, думаю, смогла бы. Я ведь была бы обязана, правда?
      Симона кивнула.
      – А ты смогла бы?
      – Жить с чувством вины? – Симона улыбнулась. – Конечно. Мы с этим чувством давние друзья.
      – Я имела в виду, ты смогла бы провести операцию, если бы понадобилось?
      Пожав плечами, Симона положила на тарелку кусок холодного ростбифа.
      – Разрезать я смогла бы, а вот потом… Если кто-то определит проблему и даст мне подробные указания, я, пожалуй, справлюсь, а если нет…
      Неожиданно Фиона склонила голову набок.
      – У тебя есть секрет.
      – Что?
      – У тебя есть секрет, – повторила Фиона. – Я увидела это по твоим глазам, когда ты сказала, что очень дружишь с чувством вины.
      Если говорить честно, у Симоны было много секретов, но она не могла бы припомнить ни одного, который заставлял ее чувствовать себя особенно-виноватой. Тристан? Но она не зашла с ним достаточно далеко, чтобы это заслуживало реального чувства вины.
      – Что за секрет?
      – Если бы я это знала. – Фиона пожала плечами. – Тогда он уже не был бы секретом, правда?
      – А как ты его воспринимаешь?
      – Ну, судя по всему, ты сделала что-то впечатляюще возмутительное и надеешься, что Каролин и Дрейтон никогда об этом не узнают.
      Симона задумалась о том, стоит ли ей откровенничать с младшей сестрой. С другой стороны, ей хотелось поговорить с кем-нибудь о том, что она чувствует – с кем-нибудь, кто не будет считать себя обязанным каждую минуту напоминать ей о правилах приличия. А Фиона не только хорошо угадывала тайны – она не менее хорошо умела их хранить.
      – Ну… – проговорила Симона, – не думаю, что это можно назвать впечатляющим…
      – Да ладно притворяться! – с тихим смехом отозвалась ее сестра. – Ты каждый день вытворяешь мелкие безобразия, не придавая этому значения. Нужно что-то действительно впечатляющее, чтобы у Каролин и Дрейтона от изумления открылись рты после того, как уже шесть лет они имеют дело с твоими злоключениями.
      – Верно, – признала Симона. – Но это и правда было не настолько ужасно.
      – Что именно?
      – Ну, как бы выразиться поделикатнее…
      – Я чувствую, – Фиона прищурилась, – тебе удалось достичь новых вершин. Это будет в завтрашних газетах?
      – Нет.
      – Жаль.
      Не обращая внимания на сарказм сестры, Симона доложила:
      – Я позволила мужчине поцеловать меня.
      – Почему?
      Симона на мгновение задумалась, вспоминая случившееся. Первый поцелуй – тот, который Тристан подарил ей накануне вечером, когда они спасались из горящего особняка, можно было бы объяснить как следствие опасности.
      А вот сегодня… На самом деле он ее не целовал в обычном понимании этого слова: это больше походило на покусывание.
      Симона подняла руку и провела кончиками пальцев по шее.
      – Наверное, я позволила ему это из-за тех чувств, которые он во мне вызывает.
      – Ну что ж, – кивнула Фиона, – если у тебя хватило здравого смысла находиться при этом в каком-то уединенном месте, а он не из тех, кто начнет бегать по всему Лондону и трезвонить об этом событии, то я не вижу, почему несколько поцелуев должны вызывать чувство вины.
      Симона кивнула. Фиона села прямее и тихо вздохнула, а потом сказала:
      – А поскольку в поцелуе скандала нет, то тревожить тебя должно что-то еще.
      «Пожалуй, из Фионы получился бы превосходный священник», – подумала Симона.
      – В каком-то смысле это так и есть, – наконец ответила она. – Этот человек попросил меня встретиться с ним в саду сегодня в полночь.
      Фиона быстро вскинула голову:
      – Ты серьезно?
      Симона потупилась.
      – Кажется, тебя это ничуть не удивило…
      – Отчасти удивило, – призналась Фиона. – Но ты всегда делала то, что тебе хотелось, нисколько не заботясь о мнении других. Почему тайная встреча с мужчиной должна стать исключением?
      – И все-таки…
      – И все-таки мне казалось, что тебя будет труднее приручить. – Фиона пожала плечами. – Ты начала выезжать всего неделю назад, да и то всеми силами пыталась избавиться от этой необходимости, а теперь готова сидеть у мужчины на коленях и мурлыкать.
      Мурлыкать? Она что, домашняя кошечка, которая счастлива получить кусочек оставшейся от обеда рыбы?
      – Я не мурлычу! – запротестовала Симона.
      – Ну, не знаю, не знаю, – хладнокровно заявила Фиона. – Люди обычно не берут к себе в постель рычащих, огрызающихся и кусачих существ.
      Возмущению Симоны не было предела:
      – Я совсем ничего не говорила о постели!
      – Правда? – Фиона фыркнула. – Так ты собираешься предложить ему партию в крокет?
      Боже, и это когда-то молчаливая и застенчивая Фиона! Как все может измениться за шесть лет…
      Покачав головой и отбросив притворство, Симона мрачно буркнула:
      – Я не приняла решения относительно его приглашения.
      – А в чем проблема?
      – Не знаю, – призналась она. – Какая-то часть меня совершенно очарована, но другая отчаянно шепчет: «Нет, ни в коем случае!»
      – Ты ведь знаешь, что всегда говорил Дрейтон: «Если сомневаешься, не делай».
      – Да, знаю. – Симона вдруг почувствовала ужасную усталость. – Но тогда жизнь сразу станет скучной и унылой…
      – Даже если ты не считаешь такую точку зрения полезной, обдумывая свой великий шаг, попробуй вспомнить старую поговорку: «Любопытство кошку сгубило».
      Услышав поговорку, Фиона неожиданно взбодрилась.
      – Во-первых, я не кошка, – возразила она, откладывая салфетку и вставая из-за стола. – А во-вторых, любопытство не всегда их губит, иначе мертвые кошки валялись бы на каждой крыше и свисали с веток всех деревьев.
      Лицо Фионы вытянулось.
      – Боже, иногда они остаются увечными и ходят без хвостов до конца жизни.
      – Зато у некоторых все отлично получается. – Симона неожиданно подмигнула сестре, а потом, взяв из вазы яблоко, отошла от стола.
      Фиона и не думала сдаваться:
      – Тебя всегда ловят, Симона, и это на девять десятых твоя вина.
      – А вот и нет. Меня не всегда ловят, иначе бы ты знала обо мне гораздо больше, чем сейчас.
      Фиона нахмурилась:
      – Тогда объясни, в чем же притягательность всего этого?
      – Скука – ужасная вещь, разве этого недостаточный, повод, чтобы немного пошалить?
      Однако Фиона явно не находила в признании сестры ничего забавного.
      – Пожалуйста, не делай хотя бы то, что слишком надолго смутит Каролин и Дрейтона, ведь они так добры к нам.
      – Не буду, – пообещала Симона. – Конечно, ты могла…
      – Нет! – прервала Фиона, и локоны ее заколыхались, настолько энергично она замотала головой. – Я не стану тебе помогать.
      Симона усмехнулась:
      – До чего же ты предсказуемая.
      – Я? Давай говорить честно, Симона: моя помощь ничего не изменит. Тебя опять поймают, и Дрейтон целый час будет рычать и угрожать, что отошлет тебя в замок Райленд в кандалах. Потом ты пожмешь плечами и уйдешь, а Каролин станет за тебя заступаться и наконец…
      – И наконец Дрейтон смягчится, – беззаботно заключила Симона, поворачиваясь к дверям. – На этом все закончится, а когда я совершу еще что-то возмутительное, все снова повторят то же самое. В итоге ты должна признать, что благодаря мне здесь не бывает скучно.
      – Что верно, то верно. – Фиона вздохнула.
      – Кстати, благодаря этому по сравнению со мной ты всем кажешься настоящим ангелом. Тебе следовало бы благодарить меня за это.
      – А я и есть ангел. По крайней мере мое поведение никого не заставляет беспокоиться и не спать ночами.
      Симона милостиво кивнула, соглашаясь.
      – Неизменно Хорошая Сестрица, мое почтение.
      – Но ведь и тебе не обязательно быть Плохой Сестрицей! – тихо возразила Фиона.
      – Согласна, но у меня так хорошо получается быть плохой! – заявила Симона со смехом. – И, если уж говорить откровенно, это мой единственный настоящий талант.
      Симона вышла прежде, чем Фиона успела начать с этим спорить. Плохая? Она вовсе не плохая! Вот если бы кто-то высказал предположение о том, что она немного сумасбродна… Да, ей пришлось бы признать, что это правда. Но это определенно не было ее сознательным выбором. Симона никогда намеренно не причиняла людям боль, она не сидела, сосредоточенно размышляя о том, как шокировать или оскорбить окружающих. Все получалось само, и это для нее было так же естественно, как для солнца каждое утро всходить на востоке.
      А вот Тристан Таунсенд – это уже нечто другое, призналась она, поднимаясь наверх. Она не то чтобы спланировала продолжение их отношений, но намеренно оказалась у него на пути, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ее решение привело к результатам, которые нельзя назвать удивительными или неожиданными, и вряд ли он станет дожидаться ее в саду в эту полночь. Но она обещала Эмми, что завтра снова будет позировать ей для портрета, и не сомневалась в том, что Тристан тоже окажется там, желая проверить, хватит ли у нее смелости принять его вызов.
      А Симона никогда в жизни не отступала ни перед какими вызовами, как и никогда не мурлыкала ни для какого мужчины, а также не имела намерения делать это по приказу. Надо надеяться, что до завтрашнего утра она успеет сообразить, как можно уравновесить два своих побуждения и найти золотую середину всего на час или два. Ну, на три, если это окажется настолько же приятным, как и его долгое сладкое покусывание.

      Тристан не спеша прошел через дом к оранжерее. Его милая сестричка не смогла бы нарисовать и самой простой вещи, но благодаря ее художественным заблуждениям он получал идеальную возможность находиться рядом с Симоной и намеревался, используя эту возможность, добиться как можно большего.
      Наконец он вступил в укрытые стеклянными стенами джунгли, вспоминая, как от улыбки Симоны у него закипала кровь и ему начинал рисоваться настоящий пир плотских наслаждений. Да, если бы тут не было Эм…
      – Доброе утро, Тристан! – воскликнула Эммалина, словно получила подсказку суфлера.
      Тристан немедленно заставил свои мысли вернуться к реальности.
      – Доброе утро, дамы! – Он не спеша подошел к чайному столику.
      – Как настроение, – безмятежно спросила Симона, протягивая ему чашку с горячим кофе. – Вы готовы заняться рисованием?
      Он с удовольствием мог бы это сделать, если бы они были вдвоем, обнаженные. Подумать только, он провел всю жизнь, считая, что рисование пальцами – это удел маленьких детей! Насколько он был близорук и насколько была бедна фантазия!
      – Тристан, Симона спросила, готов ли ты писать ее портрет?
      Судя по горящему озорством взгляду Симоны, она прекрасно знала, что ему совершенно не было дела до картины, над которой работает Эм. Если уж на то пошло, он предположил бы, что ее мысли текли примерно по тому же руслу, что и его.
      – Я готов приступить, как только вы будете готовы. – Он постарался удержать ее взгляд.
      – Тогда начинаем? – весело заявила Эммалина. – Если, конечно, вы по какой-то причине не предпочтете дожидаться лорда Ноуланда.
      Ах да, есть еще и Ноуланд!
      Тристан быстро отхлебнул кофе, наблюдая, как Симона медленно делает свой глоток.
      – Боюсь, у меня есть плохая новость, Эм, – с трудом выдавил он, увидев, как Симона неспешно ведет кончиком языка по краю фарфоровой чашки.
      – Что еще за новость?
      Симона поставила чашку и перевела взгляд на диван, который занимала накануне, и Тристан, глубоко вздохнув, приказал себе забыть о том, чем они могли бы сейчас заниматься, и повернулся лицом к сестре.
      – Я получил записку от лорда Ноуланда, в которой он выражает сожаление по поводу того, что не сможет присоединиться к нам, и заверяет тебя, дорогая сестра, что лично будет молить о прощении, как только вы встретитесь в следующий раз.
      Эм засмеялась:
      – Не забудь сказать ему, что мольбы тут совершенно не обязательны.
      – Да, ему так нравится играть роль галантного джентльмена…
      Эм отставила чашку:
      – Не думаю, чтобы он играл роль, но все равно обещаю, что буду с ним мила, поскольку он – твой друг. – Она внезапно нахмурилась. – Я совсем забыла, что надевала фартук вчера днем наверху. Теперь мне придется пойти за ним, но я скоро вернусь.
      – Кажется, – негромко хмыкнула Симона, как только Эммалина вышла, – ваша сестра намеренно оставила фартук в другом месте.
      Тристан не спеша повернулся:
      – А это важно?
      – Только чтобы решить, насколько долго она будет его искать. – В улыбке Симоны светилось приглашение, и Тристан, стремительно сократив разделявшее их расстояние, обнял ее за талию.
      – Тогда давайте не терять ни единой секунды из этого времени.
      Симона обвила руками его шею.
      – Я согласна, – прошептала она, и ее грудь соприкоснулась с его грудью. – Что ты задумал?
      Тристан наклонил голову и запечатлел несколько нежных поцелуев, двигаясь от ее виска к уху.
      – Если бы на тебе была обычная юбка, – прошептал он, – я бы ее поднял и начал любить тебя, стоя прямо на этом месте.
      Симона издала тихий стон, потом выгнула спину, стараясь, чтобы ее грудь сильнее прижалась к его груди, и Тристан, положив ладони на ее ягодицы, привлек ее к себе.
      – Раз у нас нет времени, чтобы все с себя снять, нам придется придумать что-то другое.
      – Например? – шаловливо спросила она.
      Тристан медленно покачал бедрами, продолжая крепко удерживать ее подле себя.
      – Я готов рассмотреть все, что ты можешь предложить, за одним исключением. Я не буду тебя целовать, потому что распухшие губы трудно не заметить.
      – Как и смятый бархат.
      В этом она была права. Тристан чуть отодвинулся и, разжав объятия, пригладил ворс на юбке Симоны.
      – Зато никто не обратил внимания на места, которые мнутся при езде верхом, – сказал он, поймав ее руку и увлек Симону к дивану.
      Симона положила руки ему на плечи и уселась на него верхом. При этом она прижалась к нему, а он нежно обхватил ее груди и провел подушечками больших пальцев по затвердевшим соскам.
      – Кстати, – пропуская пальцы сквозь волосы у него на затылке, Симона заглянула ему в глаза, – ты ведь не ждал меня ночью в саду, верно?
      Тристан покачал головой и сдвинул одну руку, чтобы ловко расстегнуть пару пуговиц у нее на блузке.
      – Ты не приняла мое приглашение, а джентльмен никогда не считает согласие дамы чем-то само собой разумеющимся.
      Глаза Симоны потемнели от желания.
      – Вот поэтому-то он изо всех сил старался его получить. – Она медленно улыбнулась и, подняв руку, расстегнула третью пуговицу у себя на груди. – Скажи, существовала ли такая женщина, которой не нравилось бы твое прикосновение?
      Тристан просунул руку ей под блузку. Когда ему на ладонь легла нежная и жаркая атласная кожа, у него перехватило дыхание.
      – Никаких других женщин в мире нет.
      Симона тихо засмеялась и потянула его за волосы:
      – Лжец.
      Тристан хитро улыбнулся:
      – Ладно, есть другие женщины, но мне нет до них никакого дела.
      – По крайней мере в эту минуту.
      – С тех пор, как я тебя встретил.
      – Целых два дня?
      – И две ночи тоже. – Тристан поймал вершину ее груди и бережно сжал ее. – Кстати, ночи куда важнее, чем дни.
      – Такое напряжение должно быть просто невыносимым. – Симона чуть не задохнулась. Передвинувшись у него на коленях, она с дрожащим голосом спросила: – И как тебе удалось вынести это напряжение?
      Тристан чуть сжал пальцы, потом медленно потянул за сосок:
      – Меня поддерживала надежда на то, что я вскоре буду с тобой.
      Улыбнувшись, Симона закрыла глаза и выгнула спину.
      – Неужели женщины всегда должны выслушивать подобную чушь?
      – Когда тебе станет ясно, как это приятно, ты просто изумишься.
      – Я уже изумилась. – Сильнее откинув назад голову, Симона улыбнулась. Если она считает, что у него хорошо работают руки, что же, она не против…
      Тристан подался вперед и медленно провел языком по ложбинке между ее грудей.
      – Боже! – простонала Симона, ерзая у него на коленях. – Не пора ли нам остановиться?
      – Как сказать. Еще минута – и я разложу тебя на диване.
      Симона снова передвинулась и, оказавшись прямо перед ним, крепко накрутила его волосы себе на палец:
      – Ты этого не сделаешь!
      – Нет, сделаю! – Он слегка потянув ее за сосок, а потом, мягко улыбнувшись, поддразнил: – И тебе это доставит удовольствие, клянусь!
      – Тристан, будь благоразумным!
      – Только если ты пообещаешь встретиться со мной этой ночью.
      – Ах ты, плут!
      – Возможно, но я не прекращу, пока ты не пообещаешь. – Он ухмыльнулся и снова сжал приобретшую невероятную чувствительность плоть. – А ведь Эмми может вернуться в любую секунду…
      Тихо засмеявшись, Симона поймала его запястье.
      – Я обещаю постараться – так тебя устроит?
      – Вполне! – Тристан не спеша вытянул руку у нее из-под блузки, после чего обхватил Симону за талию и удерживал ее до тех пор, пока она не обрела равновесия.
      Встав с дивана, Тристан заметил, что у Симоны дрожат пальцы и ей трудно застегнуть блузку. Не говоря ни слова, он отодвинул ее руки и взялся за эту работу сам, а когда закончил, то наклонился и оставил нежный поцелуй на губах красавицы.
      – Так вот он каков, настоящий плут и повеса, – проговорила Симона, с улыбкой следуя за ним к чайному столику.
      – Настоящий джентльмен, – уточнил Тристан, вручая ей чашку. – Большая разница, ты не находишь?
      – И в чем же заключается эта разница?
      – Ну, как джентльмен, я просто обязан унести тайну твоей страсти с собой в могилу.
      Симона кивнула:
      – Мило. Если уж мы взялись за заверения, пожалуй, запомни: если ты не унесешь ее в могилу, я тебя самого туда отправлю.
      О, это уже нечто новое! Женщина впервые угрожала Тристану физической расправой. Угроза прозвучала довольно холодно, и, по-видимому, намерения Симоны были совершенно серьезны. Как чудесно это отличалось от обычного, злобного и невысказанного вслух: «Я скажу моему папочке, и тогда ты точно пожалеешь!»
      – Я все понял, леди. – Тристан поднял свою чашку в приветственном жесте. – Если уж на то пошло, ваше предупреждение навсегда отпечаталось в моем сердце.
      Недоверчиво хмыкнув, Симона сделала еще глоток кофе.
      – Давай не будем вмешивать сюда наши сердца, ладно? Постараемся, чтобы все оставалось как можно проще и честнее.
      Тристан вздохнул. Ну что за невезение! Выбрать себе в возлюбленные самую лучшую женщину во всем мире – и не иметь возможности хоть кому-то рассказать об этом, не говоря уже о том, чтобы возвестить о своем несравненном триумфе с самых высоких крыш Лондона… Проклятие! Он не мог припомнить, чтобы прежде шел ради какой-либо женщины на столько жертв… Или, может, прежде он никогда не встречал женщины, которая была бы этого достойна?
      В эту минуту в комнату вошла Эммалина, держа в руке злополучный фартук, и тем спасла Тристана от дальнейших терзаний, за что он выразил ей, разумеется, про себя самое искреннее признание.
 
      Следом за Каролин Симона вышла в гостиную, думая о том, что обед прошел чересчур гладко. Дрейтон и Хейвуд с головой погрузились в вопросы ближайших парламентских заседаний, Фионе приспичило срочно покормить осиротевших котят, которых кто-то только что принес ей, а Каролин… Бедняжка Каролин была на сносях, и еда требовала от нее немалых волевых усилий.
      Осторожно придерживая за локоть, Симона помогла Каролин опуститься в кресло у камина и, с облегчением вздохнув, направилась к столику с напитками. Она уже успела налить себе рюмочку миндального ликера и как раз клала дольку лимона в чашку ромашкового чая, который Кэрри пила по вечерам, когда ее сестра внезапно нарушила мирную тишину.
      – Ты сегодня молчалива, Симона. Тебя что-то тревожит?
      – Нет! – Симона постаралась придать голосу побольше жизнерадостности. – Мне просто нечего сказать, поскольку за все это время не случилось ничего интересного.
      Карелии медленно кивнула и взялась за вязание. Глядя на свое рукоделие и укладывая нитку на пальцы, она спокойно произнесла:
      – Хейвуд сказал нам, что ты с кем-то познакомилась…
      – Не сомневаюсь, что он сказал гораздо больше этого. – Симона опустилась в кресло напротив сестры и перекинула ноги через подлокотник.
      Каролин прищурилась:
      – Нуда, я просто оставила фразу незавершенной, чтобы ты могла поведать свою часть истории.
      – Речь идет о брате леди Эммалины Таунсенд, – начала Симона, тщательно подбирая слова. – Он маркиз и последние двенадцать лет жил в Америке. Еще он владеет судоходной компанией. Мы познакомились, спасаясь от пожара, и… Кажется, это все.
      Каролин усмехнулась:
      – Надеюсь, у него есть имя?
      – Тристан. Тристан Таунсенд, маркиз Локвуд.
      – Хейвуд считает, что он проявляет к тебе непристойный интерес.
      Симона расширила глаза в наивном изумлении.
      – Интерес Хейвуда к женщинам действительно непристойный. Он считает, что все мужчины такие.
      – А разве нет? – Каролин снова принялась за вязание. – Кажется, ты это знаешь гораздо лучше, чем большинство молодых женщин.
      – А что, у Дрейтона тоже есть непристойные интересы? – поинтересовалась Симона, решив сменить тему разговора.
      Щеки Каролин порозовели.
      – Когда-то определенно были, и даже сейчас он порой думает об этом.
      Очень интересно! Ее сестра никогда не говорила о своих отношениях с Дрейтоном.
      – Не могу поверить в то, что ты на самом деле готова это признать! – В ожидании ответа Симона склонила голову набок.
      Вздохнув, Каролин положила вязанье себе на живот и укоризненно посмотрела на сестру:
      – Роди за шесть лет троих детей, а потом попробуй это отрицать. Получится, как ты считаешь?
      – Ну… – Симона засмеялась, радуясь этой необычной откровенности. – Кстати, как ты себя чувствуешь?
      – Как слон, которому хочется летать.
      Симона рассмеялась:
      – Полагаю, ты попытаешься косвенным путем напомнить мне о том, какими бывают последствия от забав с похотливыми мужчинами?
      – Будем считать, что так.
      Вздохнув, Симона сделала еще глоток ликера.
      – Тебе, наверное, не терпится рассказать мне историю о какой-нибудь молодой особе, которую уличили в отсутствии добродетели. Погубленная репутация, семья, вечно страдающая от скандальных сплетен, и все такое прочее…
      Увидев, что на губах Кэрри появилась улыбка, Симона добавила:
      – Да, пожалуйста, не забудь про ужасные браки, которые приходится заключать, а потом терпеть из-за того, что девушка не смогла вспомнить, как надо говорить «нет» мужчине, у которого ни фартинга за душой и полностью отсутствует порядочность. Об этом тоже очень важно рассказать, причем со множеством самых живописных подробностей.
      – Я и рассказала бы, если бы думала, что это хоть как-то сможет повлиять на твои мысли. – Кэрри отставила чашку и снова взялась за вязание. – Но это на тебя не подействует, так что я не стану зря стараться.
      Ну, если уж они стали говорить напрямую…
      – Зря? Ну, не знаю. И твое прошлое, конечно же, не имеет никакого отношения к этому решению. – Симона подумала о том, что ей удалось сопротивляться Тристану на добрых двое суток больше, чем Кэрри сопротивлялась Дрейтону.
      – Есть некоторое различие, – осторожно проговорила Кэрри, – между связью с опекуном одного с тобой возраста и связью с совершенным незнакомым человеком, который к тому же гораздо тебя старше.
      – Очень небольшое различие.
      – Но важное.
      – К тому же у меня нет связи с Тристаном Таунсендом.
      – Пока.
      Из любви к сестре и из чувства осторожности Симона сделала вид, будто не заметила сарказма в ее словах.
      – Симона, замужество – это вовсе не такая тюрьма, как тебе кажется. – Спицы тихо звенели, аккомпанируя словам Каролин. – Честное слово. Пожалуйста, не делай ничего такого, что могло бы лишить тебя возможности выбрать этот путь, чтобы потом быть довольной жизнью.
      – Я и так довольна жизнью. – Симона твердо решила не дать разговору скатиться к мрачным тонам. – Если не считать того, что меня заставили выносить сезон светских увеселений. Эта часть ужасно противная, и я ее терпеть не могу.
      – Для жизни и счастья нужно нечто большее, чем кони, фехтование и удовольствие оттого, чтобы заставлять окружающих ахать и укоризненно цокать языком.
      – Верно. – Симона ухмыльнулась: – Еще можно заставлять их падать в обморок.
      Кэрри адресовала сестре укоризненный взгляд, а потом снова принялась вязать.
      – И что в лорде Локвуде ты находишь привлекательным?
      – Разве я говорила, что он меня привлекает?
      – Скажи по крайней мере он красив?
      Симона пожала плечами:
      – Недурен собой.
      – Высокий? Широкоплечий?
      – А ты подумываешь о том, чтобы найти замену Дрейтону?
      Кэрри рассмеялась:
      – Нет, конечно! Просто я пытаюсь понять, совпадают ли наши вкусы.
      Вкусы явно не совпадали, но Симона не собиралась в этом признаваться.
      – Наверное. А может, и нет. Я не настолько пристально его рассматривала.
      Вязанье снова, было отложено.
      – Симона! – серьезно проговорила Кэрри и тихо вздохнула, – пожалуйста, будь со мной честной! Я кое-что понимаю в сердечных делах.
      Симона пожала плечами:
      – Если мое сердце когда-нибудь будет увлечено каким-то мужчиной, ты первая об этом узнаешь, Кэрри, обещаю.
      Каролин рассмеялась:
      – Ты намеренно запутываешь дело.
      – Конечно. И ты была бы разочарована, если бы я этого не сделала.
      – А будет ли разочарован свет, если ты начнешь страстную незаконную связь?
      – Ах, полно тебе! – Симона возмущенно фыркнула. – Они будут разочарованы в любом случае, если я устрою им нечто меньшее, нежели публичную демонстрацию моего полностью обнаженного тела на ступенях собора Святого Павла.
      – Но ты ведь не собираешься это устроить?
      О Боже! Какое выражение лица у ее сестры! Наполовину испуганное, наполовину восторженное. Симона громко рассмеялась.
      – Не бойся у меня есть кое-какие принципы, – заверила она Кэрри, но тут же не устояла перед соблазном и добавила: – Должна сказать, Хейвуд рассказывал мне о Безумных Локвудах. Надо будет расспросить у Тристана подробнее, когда я в следующий раз его увижу.
      – И когда именно это произойдет?
      А, вот она, цель всей беседы! И Кэрри подошла к ней так незаметно… Впрочем, у нее такие вещи всегда получаются очень хорошо.
      – Как только он окажется на том же вечере, что и я, и наши пути пересекутся, – ответила Симона непринужденно. – Выбор вечерних увеселений велик, и кто сможет сказать когда именно это произойдет? Но это скорее всего не раньше чем через две недели, так как в ближайшие дни все старательно демонстрируют уважение к погибшим во время пожара.
      – Я бы хотела тебе напомнить, что для некоторых это будет искренним выражением горя и сожалений. Тебе надо бы оставить твою природную непочтительность дома.
      Что ж, она так и сделает.
      – Ты замечательный человек, Кэрри! – совершенно искренне сказала Симона. – Душа у тебя гораздо лучше, чем когда-нибудь сможет стать моя.
      – Душа у меня очень уставшая, – отозвалась Кэрри, откладывая вязанье. – Думаю, мне пора попрощаться и брести наверх в постель.
      Симона вскочила с кресла и потянула Кэрри руку, чтобы помочь подняться.
      – Спи спокойно, – сказала Симона, подводя Кэрри к двери гостиной.
      Каролин обернулась:
      – Ты хороший человек, Симона, и ты очень молода, полна энергии. Я только прошу тебя быть поспокойнее в следующие несколько недель. Пока ребенок не родился, у меня не будет сил встать между тобой и Дрейтоном, если что-то пойдет не так.
      Симона быстро прошла через комнату и обняла сестру.
      – Ничего плохого не случится, обещаю.
      Тихо засмеявшись, Кэрри отстранила ее и направилась к себе со словами:
      – Наполеон перед Ватерлоо говорил то же самое.
      – Только по-французски.
      – Веди себя как следует!
      Вздохнув, Симона вернулась к столику, взяла рюмку и, допив содержимое, задумалась. Не встретиться с Тристаном было невозможно: она не сможет прятаться в своем доме словно мышка. Но если вспомнить обещание, которое она только что дала Каролин…
      Надо надеяться, Тристан все поймет, а если нет… Было бы приятно сказать, что в мире есть множество других интересных мужчин, только Симона уже видела все варианты и совершенно определенно знала, насколько они унылые. Если Тристан разозлится на ее сегодняшнее промедление, тогда ее будет ждать самый долгий и мучительно скучный светский сезон, какой только может выпасть на долю женщины.
      А если он все поймет и отнесется к этому как настоящий джентльмен… Конечно, настоящий джентльмен не просит леди встретиться с ним в саду в полночь, и настоящей леди даже в голову не придет обдумывать такую возможность. И уж конечно, она не допустит, чтобы ее кровь начинала закипать при мысли о такой встрече.

      Он сошел с ума. Любой врач смог бы это подтвердить.
      Тристан тряхнул головой, продолжая пристально смотреть на темные окна особняка Райленда. Не то чтобы герцог обычно выходил через какую-нибудь из задних дверей своего дома: вероятнее всего, он выйдет из парадной двери и обойдет дом. По крайней мере так поступил бы Тристан сам, если бы знал, что в саду дожидается ублюдок, собирающийся соблазнить его подопечную.
      Тристан оглянулся. Его конь по-прежнему стоял у коновязи сразу за открытыми воротами, и его спокойствие уверило Тристана, что пока никто не идет, чтобы защитить непорочность и свершить правый суд.
      Сделав беззвучный вдох, Тристан снова начал наблюдать за домом, хотя и понимал, как это глупо – сидеть в темноте и ждать молодую женщину. Если уж на то пошло, это гораздо хуже, чем просто глупо: в Лондоне есть множество других красивых женщин, и большинство из них доступны без того риска, который сопровождал отношения с леди Симоной Тернбридж.
      Увы, в этом огромном море доступных женщин не было ни одной, которая заинтриговала бы его так, как Симона. Яркая красота, несомненный ум, освежающе честная прямота, немалая отвага и готовность рисковать, быть такой же открытой в отношении плотских желаний, каким был он сам… Все характеристики лучших куртизанок. Но у Симоны в отличие от куртизанок не было настроя на деловой обмен, этакого: «Если я сделаю тебе вот это, ты сделаешь для меня вот то». Симона была воплощением плотских наслаждений и греховных возможностей, облеченных в форму поразительно чувственной невинности, и это сочетание Тристан находил не только завораживающим, но и неотразимым.
      Неотразимым до полной глупости, если уж на то пошло, если говорить о мужчине его возраста, с его опытом и в его положении.
      Тристан покачал головой и повернулся к воротам, уступая усталому голосу здравомыслия. Если Симона начнет добиваться от него объяснений, почему он не встретился с ней, как обещал, его единственной надеждой будет попытка обрисовать ей свои проблемы. Возможно, при удаче она сочтет его поведение скорее благородным, чем бесхребетным.
      Внезапно тихий шорох заставил его остановиться. Затаив дыхание, Тристан стал настороженно прислушиваться, повернувшись лицом в направлении, откуда донесся звук. Какая-то тень двигалась вдоль стены особняка, и он прищурился, всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть детали. Высокая, стройная, длинноногая фигура. Его взгляд еще раз скользнул по ней.
      Милосердный Боже! Симона, облаченная в брюки! Сердце у Тристана мощно забилось, чресла налились жаром и напряглись при виде того, как она движется через сад прямо к нему. Будет чертовски трудно стащить с нее эти брюки. Юбка, конечно, меньше вдохновляет, зато требует гораздо меньше усилий, чтобы под нее забраться.
      – Ты ведь еще не решил, что я не приду?
      Тристан облизал пересохшие губы и заставил свой разум включиться. Симона была одета просто: черные брюки, черная рубашка, черные сапожки, черная куртка, но вся се одежда так идеально подходила к ее фигуре, что единственная его мысль была о том, как сильно ему хочется схватить ее и прижать к своему телу. Она была такая теплая, такая аппетитная!
      Симона остановилась на благопристойном расстоянии от него.
      – Я собиралась дождаться, когда ты появишься, но меня задержал краткий приступ угрызений совести.
      Совесть. Шестеренки его мозга постепенно входили в нечто похожее на нормальный режим.
      – Судя по всему, ты с этим отлично справилась.
      Симона пожала плечами:
      – До какой-то степени.
      – Разум редко одобряет порывы чувств, и борьба между ними бывает порой весьма неприятной.
      – Если бы только разум не был таким ужасающе скучным и невероятно предсказуемым! – заметила Симона с тихим смехом, который возбудил все его чувства. – Порывы чувств намного забавнее.
      – Пока не приходит время платить по счетам. – Тристан подумал, что напряженность этой минуты – расплата за его поведение этим утром. Если бы его разум и совесть в тот момент действовали, он бы увидел, насколько опасно добиваться этой встречи.
      – Да, счета, – задумчиво проговорила Симона. – Если бы мы с самого начала знали, какой окажется цена… тогда принимать решения было бы гораздо легче.
      – Насколько я понял, ты пришла сюда для того, чтобы очень вежливо отклонить мое приглашение.
      Несколько томительных секунд Симона пристально рассматривала его, прикусив нижнюю губу потам наконец вздохнула и покачала головой:
      – Разум и чувства еще не закончили сражаться друг с другом.
      Итак, он услышал в ее словах повод для надежды…
      – То, что ты остановилась за пределами протянутой руки, говорит мне, что сражение практически закончено и я оказался проигравшим.
      – Мне очень жаль.
      – Не надо жалеть. По правде говоря, пока я дожидался тебя здесь, я и сам перебирал все «за», «против» и испытал такие же сомнения.
      Симона быстро опустила взгляд.
      – Но наверное, совсем по другой причине.
      У Тристана было два варианта: заверить ее в том, что диктат общества для него все-таки имеет значение, и уйти или поведать всю гадкую и печальную правду и изо всех сил надеяться на то, что ему удастся отыскать некое равновесие между благородством и похотью.
      – Есть некоторые вещи, которые тебе следует знать, – проговорил он, сделав окончательный выбор. – О том, что происходит вокруг меня: только тогда ты можешь понять, следует ли тебе проводить время в моем обществе.
      Глаза Симоны задорно сверкнули:
      – Неужели тебя разыскивают за совершенное преступление?
      – Жаль тебя разочаровывать.
      – Проклятие! – откликнулась она с тихим смехом. – Это было бы так увлекательно! Ну, так расскажи мне, что тебя тревожит.
      Теперь, когда ему придется выразить все словами, она решит, что он совсем потерял рассудок…
      – Тебе, наверное, стоит присесть. – Тристан указал на садовую скамейку рядом с воротами, обдумывая проблему, которую сам себе создал. – Это займет некоторое время.
      – Согласна.
      – Дойдя до скамейки, Тристан опустился на нее и подождал, пока Симона устроится рядом с ним, а затем начал с первой неплотской мысли, которая образовалась в его голове.
      – Я всегда подозревал, что мой отец вел жизнь гораздо более широкую, чем позволяли его финансовые возможности. – Он глубоко вздохнул. – Конечно, никаких доказательств этого у меня не было и подтверждение я получил только недавно, в письме от моего брата Джеймса. Джеймс унаследовал имение после того, как погибли отец и старший брат, а когда и он умер, меня вызвали домой, где я обнаружил, что имение разорено, как Джеймс и сообщал мне. Если бы у меня не было моего личного состояния, чтобы расплатиться с долгами, то все пошло бы с молотка на следующий день после моего прибытия в Лондон.
      – Если принять во внимание то, как живет Люсинда, – заметила Симона, – ты не очень-то жалеешь свои средства.
      – Я не дал Люсинде и двух пенсов.
      – Ну, тогда ведь должен встать вопрос о том, кто это сделал, верно? – Симона явно демонстрировала немалую сообразительность. – Если поместье балансировало на грани краха, она не могла получать такое пособие, которое позволяет ей вести жизнь миллионерши и при этом еще вывозить Эммалину в свет.
      – Мне пришли в голову точно такие же мысли.
      – И тебе удалось найти ответ?
      – Да, но он мне не слишком нравится. Оказывается, Люсинда получила крупные денежные выплаты после смерти моего отца и братьев.
      – Откуда? – Симона нахмурилась. – Или правильнее спросить, от кого?
      Тристан усмехнулся:
      – Эти «кто» – различные страховые компании. Так уж получилось, что Люсинда е невероятной предусмотрительностью обзавелась страховыми полисами на жизни любимых родственников, и каждый раз это происходило всего за несколько недель до их неожиданной кончины.
      – Это не предусмотрительность! – воскликнула Симона. – Один раз – еще куда ни шло, но три. Три раза складываются в мотив для убийства. Она вдруг засмеялась. – Скажи, а на тебя она тоже взяла полис?
      Тристан пожал плечами.
      – Пока мне не удалось этого выяснить: конфиденциальность и все такое прочее. Однако по логике вещей все должно быть именно так – ведь Люсинда очень любит деньги.
      – А ей гораздо важнее избавиться от человека, который ее подозревает и способен добиться правосудия.
      Тристан покачал головой:
      – У меня нет никаких доказательств. Смерти отца и братьев были сочтены естественными при дознании, а в отношении Люсинды нет никаких подозрений.
      – Ее финансовые дела были рассмотрены до того, как власти пришли к такому выводу?
      – Похоже, никому даже в голову не пришло, что она не просто сраженная горем вдова и мачеха.
      – А если бы ты предоставил финансовую информацию, власти согласились бы на новое расследование?
      Тристан пожал плечами:
      – Это нашли бы любопытным, но недостаточно весомым для того, чтобы тратить средства короны на официальное расследование.
      – А им известны твои доводы. И они где-то записаны?
      – Известны. Записаны.
      – И Люсинда знает про это?
      – Нет.
      Симона на мгновение задумалась:
      – А почему ты в этом уверен?
      Уверен в чем? Насколько легко он смог бы заключить ее в объятия? Как мало усилий понадобится для того, чтобы прижать ее к себе теснее?
      На самом деле он в считанные секунды мог усадить ее себе на колени, и она оказалась бы в идеальном положении для того, чтобы его руки смогли исследовать такие манящие формы ее попки…
      – Тристан? Я спросила тебя, откуда такая уверенность в том, что Люсинда не знает о твоем разговоре с властями?
      Огромным усилием воли Тристан прогнал навязчивое видение.
      – Как только я сошел на берег, то сразу отправился к поверенному, а затем я поехал искать Ноуланда. Все это было сделано в первые два часа моего пребывания в Англии и задолго до того, как Люсинда могла получить весть о моем возвращении.
      – Почему ты поехал искать Ноуланда?
      – Он сотрудничает со Скотленд-Ярдом.
      – Ну надо же! – тихо проговорила Симона, качая головой. – А выглядит таким безобидным!
      – Такой он и есть. Ноуланд специализируется по шифрам и бумажным свидетельствам. Когда его расследование требует применения силы, он просто дает указания тем, у кого она есть.
      – Мне и в голову бы не пришло его заподозрить!
      Тристан улыбнулся:
      – И Люсинде тоже.
      Нимфа, сидевшая рядом с ним, медленно кивнула:
      – Значит, Люсинда должна позаботиться о том, чтобы ты не прожил достаточно долго и не дал им нужный толчок. Как ты считаешь: она сама делает всю грязную работу или нанимает кого-нибудь для этого? Впрочем, я и так догадываюсь: скорее всего сама. Для таких действий нужны точный расчет и удача; одна неловкость, один просчет – и у нее будут крупные неприятности. – Симона покачала головой.
      – Я с этим согласен.
      – И если учесть, что трое мужчин из твоей семьи уже погибли… – Она тихо кашлянула.
      – Да?
      – Видишь ли, Хейвуд счел своим долгом рассказать мне историю о Безумных Локвудах в первый же вечер.
      Ну да, конечно! Тристан вздохнул и ему отчего-то стало неловко.
      – Не тревожься, Симона, я знал: он сделает это, как только я выйду из кареты. К тому же, это всем известно.
      – Если учесть, что твои отец и старший брат погибли, как все считают, совершив убийство и самоубийство, а твой другой брат оказался в Темзе, Люсинда должна считать, что ее везение может когда-нибудь окончиться. Вместе с тобой это будет уже четыре смерти, и если четвертая смерть окажется насильственной, то даже самые наивные люди начнут задумываться. Скорее она решит сделать так, чтобы твоя смерть выглядела как результат несчастного случая.
      – Просто поразительно.
      Симона сдвинула брови:
      – О чем ты?
      – О твоем уме. Ты рассуждаешь совершенно неожиданным образом.
      «И я нахожу это невероятно сексуальным», – хотелось добавить Тристану, но он вовремя остановился.
      – Правда? – Симона улыбнулась, и искры в ее глазах заплясали ярче.
      Боже, как ему хотелось ее любить! Прямо здесь, прямо сейчас! Тристан протяжно выдохнул, стараясь сдержать свой порыв и привести мысли в порядок.
      – А тебе не пришло в голову, что, оказываясь рядом со мной, ты тоже подвергаешься опасности?
      – Нет. – Симона поджала губы и секунду-другую смотрела в ночное небо, а потом жизнерадостно объявила: – Ну вот, теперь об этом подумала. А где была Люсинда в ту ночь, когда загорелся особняк?
      Догадывается ли Симона о том, какие муки она заставляет его испытывать?
      – Предполагается, что дома, но наверняка я этого не знаю. Она могла уйти после того, как мы с Эм уехали. Ты считаешь, что Люсинда могла устроить пожар, пытаясь меня прикончить?
      – Такая возможность не исключается. Власти не увидели в этом пожаре ничего подозрительного…
      – Ну, не знаю. Думаю, Люсинда предпочла бы нечто более личное. – Тристан улыбнулся. – Понимаешь, ей было бы приятнее видеть мое лицо в тот момент, когда она задавит меня колесами своей кареты.
      – Ты слишком большой, чтобы тебя можно было задавить насмерть.
      Тристан удивленно взглянул на свою собеседницу.
      – Откуда ты знаешь?
      – Я смотрела тем вечером, как ты спускался по веревке, сильный, ловкий…
      «И полный мужской силы», – усмехнулся про себя Тристан.
      – А я и не знал, что ты на меня смотрела.
      – Но надеялся по крайней мере! – со смехом предположила Симона, отклоняясь в сторону, чтобы удариться плечом о его плечо точно также, как они с друзьями толкали и пихали друг друга, когда были детьми. – Никак и ты собираешься выманить Люсинду и разоблачить ее?
      Тристан мрачно посмотрел на нее:
      – А разве я говорил, что это входит в мои планы?
      – Если не входит, то ты мертвец, но, как я полагаю, ты все же обдумываешь способы отмщения.
      – Вот как? И какую тактику ты могла бы предложить? – спросил он, отчаянно пытаясь не отвлекаться от запретной темы.
      – Не знаю. А вот ты наверняка уже что-то придумал.
      Что я готов послать к черту Люсинду и что мне надоело думать, мог бы ответить Тристан, но вместо этого он лишь протяжно вздохнул.
      – Полагаю, Люсинда больше волнуется о том, как набить себе карманы, чем об опасности быть пойманной. Жадность часто делает людей слепыми и чересчур самоуверенными, так что, если ею движет именно это, тогда логично предположить, что она захочет получить от моей смерти как можно больше прибыли.
      – Логичное предположение.
      – Теперь давайте предположим, что меня нашли раздавленным на улице…
      – И Люсинда, комкая платочек, плачет крокодиловыми слезами, получая деньги по страховке…
      – А потом она выходит из конторы страховой компании и отправляется прямо в контору моего поверенного, чтобы еще немного поплакать, выслушивая, как читают мое завещание.
      – О Боже! – прошептала Симона.
      – Вот так-то. Я не имею ни жены, ни наследников, и мне некому оставить состояние, не считая моей сестры.
      – А поскольку Эмми несовершеннолетняя…
      – Да. Я уверен, Эм будет жить очень хорошо, по крайней мере какое-то время, а потом…
      – Потом ее тоже постигнет трагический конец, и тогда Люсинда, ее убитая горем матушка, унаследует твое состояние как единственная ближайшая родственница.
      Тристан кивнул:
      – Это потребует некоторого терпения, но зато до окончания года она сможет стать очень богатой женщиной.
      – Правда, если ты умрешь раньше, чем женишься. – Симона прищурилась. – После женитьбы твое состояние унаследуют жена и дети, если таковые будут, а не Эмми.
      – Все верно.
      – В этом случае, – проговорила Симона задумчиво, – объявление о твоей помолвке повергнет Люсинду в панику. Тебе придется умереть раньше, чем ты произнесешь в церкви слово «да», иначе ей ничего не достанется.
      – Это, конечно, принудило бы ее к определенным действиям, – признал Тристан. – Не думаю, что в процессе избавления от меня она остановится перед тем, чтобы устранить и мою избранницу. Именно этот обременительный для моей совести факт мешает мне предложить какой-либо молодой женщине смело ступить на путь, который окажется смертельной ловушкой. Объяснение всех обстоятельств скорее убьет интерес большинства женщин, которые могли бы подумать о том, чтобы принять мое предложение.
      Симона неожиданно рассмеялась:
      – Тебе нужна молодая женщина, у которой есть немного отваги и глаза на затылке. И не мешало бы, чтобы она была достаточно безжалостна.
      «Да, и еще раз да. И кстати, она могла бы оказаться неплохой любовницей».
      – А теперь признавайся: когда ты в первый раз подумал обо мне, как об ответе на все твои вопросы?
      – Все зависит от того, о чем мы говорим. – Тристан усмехнулся. – Если о моей тоске по прекрасной и страстной возлюбленной, то ты стала этим ответом в первое же мгновение, как я увидел тебя в тот вечер. Ты стояла рядом с Эм у столика с пуншем. А если речь идет о моей сообщнице… – Он вздохнул.
      – Честно говоря, это не приходило мне в голову до того момента, пока вчера утром я не посмотрел, как ты уезжаешь от особняка. В часы, прошедшие с тех пор, моя похоть сражалась с совестью в отношении этого вопроса – ведь тут присутствует немалая опасность…
      – Не волнуйся, никто не поверит, что я готова согласиться на замужество, и конечно, я не готова согласиться. Это будет сделано исключительно для вида и только на то время, которое понадобится, чтобы заставить Люсинду предпринять что-то против тебя в присутствии Ноуланда. Как только это будет сделано, мы расторгнем помолвку и разойдемся.
      – Но я еще не решил…
      – Меня придется принудить к помолвке, – продолжила Симона, явно игнорируя его благородные намерения. – В противном случае об этом начнут сплетничать по всему городу. Сплетни пойдут в любом случае, но если меня не принудят, то они будут не слишком убедительны. Наш план сработает гораздо лучше, если Люсинда не заподозрит ловушки.
      – И все же…
      – Понятно, что нам понадобится скандал, который принудит нас к браку. Чем ближе срок женитьбы, тем быстрее Люсинде придется действовать. Мы смогли бы закончить все это дело еще до конца недели.
      – В идеальном случае. Но идеальных случаев не бывает.
      – Впрочем, если после всего нам удается остаться в живых, твой опекун все равно захочет меня убить за то, что я подверг тебя опасности и вовлек твою семью в ужасающий скандал. На мой взгляд, он будет иметь полное право сделать это по обеим причинам.
      – На самом деле тут есть и светлая сторона, – попыталась прояснить ситуацию Симона. – Дело не в том, что Дрейтон захочет тебя убить: он вряд ли это сделает, зато он разозлится на меня. В результате он может исполнить свою угрозу и отправить меня в свое сельское поместье. Тогда я избавлюсь от необходимости терпеть целый сезон светских увеселений, и…
      – И твоя репутация будет погублена окончательно.
      Симона кивнула в знак согласия.
      – Полностью. Это очень впечатляюще, поверь.
      – Но тогда у тебя больше не будет возможности выезжать в свет!
      – И это можно считать доказательством того, что Бог действительно проявил ко мне милосердие! – воодушевленно воскликнула Симона.
      – Но твои близкие! Им в этом случае придется совсем несладко…
      Симона моментально растеряла свою уверенность.
      – Да, это верно, – признала она и тихо вздохнула.
      – Давай мы сперва все как следует обдумаем, – предложил Тристан, испытывая одновременно удовлетворение от собственного благородства и острое разочарование. – Нам не обязательно принимать решение ночью – это вполне можно сделать завтра, послезавтра или даже через полгода. Люсинда не станет ничего предпринимать, пока ее не вынудят обстоятельства, так что в ее интересах пока выжидать. Чем дольше ситуация останется неизменной, тем меньше подозрений возникнет, если со мной что-то случится. Я поднял этот вопрос только потому, что ты должна знать об опасности, которую я представляю для всякого, кто хочет общаться со мной.
      Симона медленно кивнула:
      – Тогда, наверное, мы подошли к моменту, когда мне следует пожелать тебе доброй ночи и сказать, что я увижу тебя и Эмми утром.
      – Думаю, ты права…
      Однако никто из них не сделал попытки встать. Тристан смотрел, как вздымается и опускается грудь Симоны, борясь с желанием обнять ее и сказать, что, возможно, осмотрительность – это неоправданно высокая цена за лишения себя естественных удовольствий.
      Симона медленно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Огонь страсти горел в глубине ее глаз и звучал в ее голосе, когда она прошептала:
      – Могу я попросить о прощальном поцелуе?
      Добропорядочный человек вежливо отказался бы от подобного приглашения, негодяй ответил бы тем, что сжал ее в объятиях и столкнул в пропасть страсти, заставив забыть обо всем.
      Тристан заставил себя проглотить ставший в горле ком.
      – Боюсь, это слишком опасно.
      Симона печально вздохнула:
      – В последнее время в моей жизни так мало остроты!
      Его чувство чести протестующе застонало, но все же Тристан подавил этот протест и потянулся к Симоне. Обхватив ее за талию, он наклонил голову. Она приняла его ласку с тихим вздохом сладкого согласия, и он ощутил тепло прижавшихся к нему грудей, а ее губы открылись при первом же прикосновении его языка. Она впустила его к себе радостно, жарко, и похотливый огонь тут же растекся по его жилам, собираясь в плотный, пульсирующий стержень желания. Тристан застонал, и хотя голос рассудка снова воззвал к его разуму, он приподнял ее и прижал к себе еще теснее.
      Симона вздохнула, чуть подвинулась у него в объятиях, а потом заставила его сердце сбиться с ритма, когда вдруг перехватила власть над их поцелуем и уселась прямо Тристану на колени.
      Боже, неужели он все еще жив? Тристан скользнул ладонями по ее бедрам и, заведя их назад, крепко прижал Симону к свидетельству своего желания.
      Она на секунду замерла, потом с судорожным вздохом прервала поцелуй. Ум Тристана стремительно перебирал рассыпающиеся слова, надеясь найти те, из которых можно составить извинение. Огонь, горящий в глазах Симоны, лишил его способности дышать и заставлял мысли бешено кружиться.
      – Я не хочу прощаться, – прошептала Симона, покачивая бедрами и направляя волну острого наслаждения по его телу. – Слишком рано…
      Пока Тристан судорожно ловил воздух, она снова потерлась о него медленнее и сильнее.
      – Симона! – простонал Тристан, хватая ее за бедра и отчаянно пытаясь остановить, – это…
      – Это разумный порыв, – заявила она и начала расстегивать пуговицы рубашки.
      Разумный? Нет, он не был разумным. Он был до крайности безрассудным. Но какого черта? Разве ему не все равно? Он только что позаботился о том, чтобы их не поймали с поличным, а что до порыва, то он уже вполне готов. Вот только Симона заслуживает, чтобы ее первый любовный опыт прошел на чем-то более подходящем, чем холодная садовая скамейка.
      Поймав руки Симоны, Тристан положил их себе на плечи.
      – Ты победила, милая, – тихо сказал он, подсунув руки под ее колени.
      Симона победно улыбнулась, когда он встал, держа ее на руках.
      Затем Тристан подошел к своему коню, привязанному за воротами, и бережно поставил ее на ноги.
      – Куда ты меня везешь?
      – В мою постель.
      Ее улыбка была медленной, но такой дивно греховной, что ему понадобилось все самообладание, чтобы отвязать поводья и сесть в седло.

      Симона стояла, ощущая, как отчаянно колотится ее сердце, и смотрела, как Тристан устраивается в седле. Боже, если уж ей суждено попасться на нехорошем поступке, то нет на земле другого мужчины, с которым ей хотелось бы быть пойманной. Надо, чтобы ей отдали должное за то, что она выбрала столь красивого и столь сильного любовника, который одним прикосновением способен превратить разум в пепел… Тристан посмотрел на нее с высоты и медленно улыбнулся, затем подвинулся назад на гладкой коже седла.
      Симона на мгновение задумалась.
      – Садись, а я тебе помогу.
      – Если бы я знала, как это делается, – наконец призналась она. – Мои учителя хороших манер в один голос утверждали, что леди никогда не должны…
      – А они говорили почему?
      – Нет. Но все они приходили в ужас, когда я об этом спрашивала.
      Наконец Тристан сжалился над ней:
      – Ладно, прыгай на приступку, поворачивайся ко мне спиной, и я покажу тебе, почему эти люди были столь непреклонны.
      Симона быстро сообразила, в чем тут опасность, но перспектива испытать это в реальности. Она вскочила на камень и послушно повернулась лицом к ограде. Как только она это сделала, рука Тристана обвилась вокруг ее талии, и он, подняв, посадил ее к себе на колени.
      Теперь Симоне стало совершенно ясно, почему леди не должны садиться на коня с мужчиной.
      – Удобно?
      Услышав этот вопрос, она обернулась к нему и ухмыльнулась:
      – Удобно бывает тогда, когда ты сидишь на мягком кресле в утренней гостиной, пьешь кофе и болтаешь с сестрой. Моей сестры тут нет, а ты совсем не мягкий. Если честно, – тут она намеренно поерзала в седле, потеревшись о его напряженную плоть, – ты явно не похож на подушку.
      – Уверен, что ты смогла бы разгладить меня без всякого труда.
      – Прямо здесь?
      – О Боже! – простонал Тристан, поворачивая коня. Когда они выехали из темноты и оказались на влажных от росы булыжниках мостовой, он крепко сжал поводья. Симона хотела подвинуться вперед и уменьшить его страдания, но в этот момент Тристан положил руку ей на ногу и начал чертить ладонью жаркие круги, которые медленно, но неуклонно перемещались вверх и внутрь.
      – Куда мы едем? – спросила Симона прерывающимся голосом.
      – Это сюрприз.
      Никто еще не прикасался к ней так. Жар его руки и трение ткани брюк заставляли ее кожу пылать.
      Симона закрыла глаза и попыталась унять пульсацию, возникшую внизу живота.
      – Вообще говоря, я никогда особо не любила сюрпризы.
      – Этот тебе понравится, обещаю. – Тристан наклонил голову и нежно прикоснулся губами к ее виску, спросив:
      – Тебе тоже не терпится, Симона?
      Его ладони легли на самую нижнюю пуговицу ее брюк и замерли там.
      – Надеюсь, ты не сочтешь это слишком большим бесстыдством. – Симона заерзала, пытаясь заставить его руку двигаться. – Не то, чтобы меня особо огорчило, если бы ты это сделал.
      – Наедине, – прошептал Тристан, – не существует ничего «слишком».
      – Тогда не могли бы мы ехать быстрее?
      – Сейчас темно, – проговорил Тристан, медленно прижимая ладонь к ее телу, – улицы пусты…
      – Ох! – простонала Симона, когда дивный жар и пульсация вернулись. – Это просто…
      Она судорожно вздохнула, ощутив неожиданный острый пик наслаждения и едва успела радостно улыбнуться, как за ним последовал другой – более глубокий и жаркий, а потом еще, еще. И еще. Симона приподнялась, отчаянно пытаясь отстраниться, надеясь не потерять рассудок в потоке слишком острых ощущений.
      – Боже правый! – прошептала она.
      Тристан рассмеялся, и его смех распространился по ее телу, усиливая чувство удовлетворения. Она улыбнулась и подумала еще раз, что если когда-то где-то и существовал мужчина, достойный скандала, то это Тристан Таунсенд. Симона прижалась щекой к его жаркой груди. Слушая сильное и ровное биение сердца, она закрыла глаза и отдалась во власть этой захватывающей колыбельной.
      Симона стояла в тени, как и велел ей Тристан, и смотрела, как он ведет коня к тускло освещенному закутку в дальней части склада. Часть ее сознания лениво переваривала тот факт, что она безмятежно подчиняется ему. Другая часть была искренне восхищена его попыткой позаботиться как о ее репутации, так и о коне. А еще какая-то часть послушно регистрировала картины, звуки и запахи окружающего мира, которого ей не приходилось видеть с того дня, когда ее причислили к аристократии.
      Они явно подъехали к реке, и Симона уже чувствовала ее запах, слышала ее шум.
      Она повернулась и, отойдя глубже в тень остановилась, чувствуя, как ее сердце переполняется восторгом, Темза. Сегодня прилив был высоким, а вода была теплой.
      – Симона!
      Ах, как мило! Ее не оказалось там, где он ее оставил.
      – Я здесь! – тихо отозвалась она. Подойдя, Тристан обхватил ее за талию.
      Дом. Она дома! Прижавшись к нему, Симона положила руки ему на грудь и мечтательно вздохнула:
      – Туман поднимается и расходится вдоль Темзы. Я уже целую вечность этого не видела. Странно, но иногда людям так не хватает мелочей…
      – Тебе небезопасно быть здесь одной, Симона.
      – Я не одна, – напомнила она ему шепотом. – Я с тобой.
      Тристан несколько секунд стоял молча, а потом спросил:
      – Когда ты в последний раз спускалась к реке?
      Симона вздрогнула. Ей сразу вспомнилось утро того дня, когда ее мир внезапно перевернулся. Прилив был низким, но она не нашла в вонючей грязи ничего, что можно было бы продать, и она вернулась в бордель, думая о том, что ей снова придется весь день голодать. Эсси, содержательница борделя, была в ярости из-за того, что не получала денег от ее речного промысла и…
      Симона решительно прервала воспоминания.
      – Это было много лет назад, – тихо ответила она.
      – И тогда произошло что-то неприятное, да?
      Да. Хорошие воспоминания словно из другой жизни, а вот плохие… Они такие же четкие, как будто все случилось только вчера, но я изо всех сил стараюсь делать вид, что это не так.
      – На самом деле я родилась здесь, у Темзы, – проговорила Симона, ощутив необъяснимую потребность поделиться своей историей. – Где именно – не знаю и думаю, никто не знает, точнее, не интересуется.
      – Почему?
      – Моя мать была проституткой.
      – А отец?
      – Герцог Райленд. – Симона пожала плечами. – По крайней мере так говорят. Я никогда этому особо не верила, но мое мнение никакой роли не играет. Королева объявила, что это непреложный факт, помахала скипетром – и с тех пор я веду жизнь в богатстве, комфорте и почете.
      – А твоя мать? Где она сейчас?
      – Ее убили, когда мне было десять: кто-то перерезал ей горло в темном переулке.
      Тристан крепко прижал Симону к себе.
      – И что потом?
      – Кое-кто согласился дать мне ведро и швабру в обмен на уголок у очага и обменивал то, что я отыскала на берегу, на кусочки еды. Это продолжалось четыре года.
      – К счастью, королева в конце концов помахала своим скипетром.
      – Если говорить об ошибках, то тут мне повезло, – признала Симона. – Каролин и Дрейтон проявили немалое понимание того, что я чувствована в первое время.
      – А теперь расскажи мне о своей прежней жизни и о своей семье.
      – Тут и рассказывать нечего: семья как семья. Отец – пьяница, женившийся три раза. Брат от первой жены, Джайлс, брат – от второй, моей матери, Джеймс, а Эммалина – от Люсинды.
      Симона нахмурилась.
      – Так все-таки маркиз был твоим отцом?
      – По имени, закону и правам наследования – да, но семя было не его.
      Значит, они оба незаконные дети.
      – А он знал, что ты не его сын?
      – Ну разумеется. Мне это никогда не забывали и не простили. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я уплыл в Америку – и мы больше никогда не виделись. То, что именно я унаследовал титул – нелепая случайность, и теперь отец, наверное, крутится в гробу без остановки.
      – А ты знаешь своего настоящего отца?
      Тристан покачал головой:
      – Мать отказалась его назвать.
      Симона вздохнула.
      – Надеюсь, это не герцог Райленд. – Она содрогнулась.
      Тристан тихо засмеялся.
      – Давай не будем об этом. Здесь сыро, лучше нам войти в помещение, – сказал он и повел Симону к двери склада.
      Пока они шли, мозг Симоны покорно фиксировал происходящее. Она еще никогда в жизни не позволяла мужчине вести ее в темный склад… Ей следовало бы испытывать гораздо большую нервозность, но, с другой стороны, основные принципы совокупления не являлись для нее тайной: она росла в борделе и была весьма неплохо просвещена в этом вопросе. Не существовало таких секретов успешных любовных ласк, о которых ей не пришлось услышать, и все представлялось достаточно понятным и относительно несложным. Возможно, она находила бы все более интересным, если бы во всем этом участвовал мужчина, похожий на Тристана…
      Глядя на него, она уже ощущала тепло во всем теле, а его прикосновение… Даже сейчас, когда его пальцы переплетались с ее пальцами, у нее уже ускорился пульс. Хорошо ли это, ей было совершенно не важно: даже если все продлится считанные часы, этой ночью она принадлежит ему и она желанна.
      Тристан остановился сразу за порогом склада.
      – Осторожнее, – предупредил он Симону, отпуская ее руку, – тут повсюду ящики. Сейчас я зажгу лампу.
      Симона ждала в полном молчании, но потом ей это надоело, и она, стянув с себя куртку, положила ее на один из ящиков.
      Найдя спичку, Тристан зажег ее, и Симона ахнула.
      Оставив ее предаваться фантазиям среди вороха ярких шелков, Тристан стал пробираться по заранее проложенному пути.
      – Дальше будет еще лучше, – пообещал он, когда зажженная им лампа осветила стопки сверкающей бронзы и полированного дерева.
      – Да здесь просто волшебное царство! – воскликнула Симона, когда Тристан зажег еще одну лампу и вернулся обратно, чтобы посмотреть, что именно из его сокровищ овладело ее вниманием.
      Тристан остановился на краю пятна света, и его сердце дрогнуло. Он положил клинок там, где Симона обязательно должна была его увидеть, и надеялся, что она заинтересуется им в достаточной мере, чтобы взять его в руки.
      Если не считать последней части его плана, все прошло безупречно. Тристан смотрел на нее, и его разум отказывался думать о чем-то, кроме того, насколько дивным созданием оказалась леди Симона Тернбридж.
      – Просто поразительно! – Симона сделала шаг вперед и наставила острие на воображаемого противника, потом отскочила назад и прочертила клинком стремительную дугу, словно парируя удар. Потом она танцующей походкой продвинулась вперед на два шага, и с каждым движением улыбка на ее лице разгоралась все ярче. – Я еще никогда не видела клинок такой прекрасной работы!
      А он никогда не встречал женщину, которая так свободно и естественно владеет своим телом. Тристан судорожно сглотнул.
      – Когда я впервые держал тебя за руки, мне стало любопытно, откуда у леди могут появиться мозоли на обеих ладонях. Ну, на левой – от поводьев, а на правой? Теперь я вижу – это от рукояти оружия. Тебя, похоже, обучали по всем правилам.
      Симона остановилась и подняла клинок, любуясь светом, отражавшимся от него.
      – Это все Хейвуд и Дрейтон. – Она с трудом оторвала взгляд от клинка. – А ты фехтуешь?
      Тристан медленно кивнул, потом откашлялся и встал с ящика.
      – Нам надо будет как-нибудь устроить поединок.
      Ее взгляд медленно скользнул вдоль его тела.
      – Только не сейчас, – тихо проговорила Симона и благоговейно возвратила оружие в резной ящичек, после чего закрыла крышку и повернулась к Тристану:
      – Полагаю, у нас есть возможность лучше провести время…
      – Именно это я имел в виду. – Тристан протянул руку, и Симона, шагнув к краю освещенного круга, не колеблясь, приняла ее.
      – Какая красота! – прошептала она, проходя вперед к кровати с пологом, которую Тристан соорудил из атласных подушек и отрезов сари с золотой вышивкой. – Настоящая… – Она покачала головой и присела на ящик, на котором он пристроил лампу.
      – Роскошь?
      – О да! – согласилась она, стаскивая с себя сапожок. – И при этом греховная. – Симона наклонилась и сняла второй сапожок.
      – Да, тут ты права. – Тристан подошел к ней сзади и положил руки ей на бедра. – Здорово, правда?
      – Правда.
      Тристан не позволил ей отстраниться и, наклонив голову, прикусил мочку ее уха:
      – Ты привлекла меня с той минуты, как я увидел тебя на другой стороне бального зала.
      – И тебе сразу захотелось это сделать?
      – Да. – Он отпустил ее бедра и, обхватив ладонями груди, прижал подушечками больших пальцев напрягшиеся соски.
      По телу Симоны пробежала глубокая дрожь, а потом она удовлетворенно вздохнула, чувственно повела плечами и высвободилась из его объятий. И тут, отойдя, она повернулась к нему лицом и начала расстегивать пуговицы на рубашке со словами:
      – Я не заставила тебя слишком долго ждать, не так ли? Прошло всего двое суток, и вот мы здесь.
      – Твой энтузиазм делает тебя самой чудесной женщиной из всех, которых мне довелось встречать.
      – И ты не думаешь, что я самая распущенная?
      – Ты самая честная, Симона. – Тристан снял себя сапог и отбросил его в сторону. – Я просто потрясен твоей честностью.
      Симона расстегнула последнюю пуговицу рубашки, и ее пальцы переместились на брюки, после чего штаны скользнули вниз, и через секунду рубашка приземлилась на брюки. У Тристана перехватило дыхание.
      Никакого корсета, никаких панталонов, никаких чулок – только сливочная атласная кожа и завораживающе женственные формы.
      – Иисусе Сладчайший! – простонал он и, сдернув второй сапог, встал обеими ногами на деревянный пол, судорожно переводя дыхание.
      Пока он пытался взять себя в руки, Симона направилась к нему с чувственной улыбкой на губах.
      – Ты совсем забыл про мою честность, да?
      Честность – хорошо, даже замечательно, но в это мгновение Тристана гораздо больше волновала ее высокая грудь идеальной формы.
      – Ты…
      – Да? – Симона медленно переспросила, протянув руки и начала расстегивать пуговицы его рубашки.
      – Исполнение мечты любого мужчины.
      – Неужели? А мне всегда казалось, что мечты мужчины требуют от женщины чего-то большего, чем просто стоять рядом. Если бы я знала, что на их удовлетворение уйдет так мало усилий, то с радостью осуществила бы все твои мечты вчера утром в оранжерее.
      Обнаженная Симона в оранжерее?
      – Ничего, у нас всегда остается завтрашнее утро, – отозвался Тристан с улыбкой, когда Симона провела ладонями по его груди.
      – Верно. Но сперва это должно понравиться мне настолько, чтобы захотелось все повторить.
      Ее пальцы спустились вниз, к первой пуговице на его брюках.
      – «Если», моя нахальная красавица, относится к тому, в состоянии ли ты будешь снова захотеть настолько скоро.
      Ее глаза заискрились, а улыбка стала шире и веселее. Она встретилась с ним взглядом:
      – О, ты считаешь, что ты настолько хорош, да?
      – Непременно захочешь. Но возможно, я должен это доказать?
      – Да уж, будь добр. – Симона повернулась и пошла к постели: – Я жду.
      Тристан смотрел ей вслед, восхищаясь ее изяществом и уверенностью в себе, а она осторожно шагнула на ложе из подушек и, медленно опустившись на колени, села на пятки.
      Боже Всемогущий! Он самый большой счастливец в Лондоне и во всей Англии. Дьявол, во всей Британской империи! Вернее, будет им, когда наконец доберется до ее прелестей.
      Окончательно избавившись от одежды, Тристан чуть прикрутил фитиль лампы и направился к кровати.
      Увидев, что Тристан идет к ней, Симона заставила себя дышать ровнее. Она уже довольно давно не видела обнаженных мужчин, но в ранние годы жизни ей довелось наблюдать за ними бесчисленное количество раз. Далеко не все они выглядели столь впечатляюще, как ее сегодняшний кавалер, и уж точно не внушали такого желания.
      Тристан… Боже правый! Стройные сильные ноги, узкая талия, аккуратные бедра, широкие плечи. Мышцы и сухожилия, которые так красиво изменялись, когда он двигался… Никогда за всю свою отнюдь не уединенную жизнь Симона не видела мужчины, который был бы сложен столь великолепно.
      Тристан шагнул на подушки и опустился на колени перед ней. Проведя кончиками пальцев по ее плечам, он ласково спросил:
      – Тебе не страшно, малышка?
      Симона тряхнула головой и закрыла глаза, наслаждаясь блаженством, расходившимся от мест, которых касались его пальцы. Тепло разливалось по ее телу, сладко согревая и расслабляя. Всегда чувствовать себя настолько дивно – вот чего ей больше всего хотелось.
      Тристан подался вперед, так что его грудь чуть соприкоснулась с сосками Симоны, и нежно поцеловал ее в ухо. Тепло мгновенно превратилось в жар, от которого у нее закружилась голова.
      – Тристан! – прошептала Симона, и ее руки сами легли ему на пояс.
      Поняв это невысказанное желание, Тристан провел губами по губам Симоны и прижал ее к себе.
      – Скажи мне, чего ты хочешь, – прошептал он, пролагая дорожку нежных поцелуев по ее шее.
      – Тебя.
      – Как.
      – Медленно и нежно, – ответила она, целуя его в плечо. – А потом быстро и жестко.
      Тристан рассмеялся и опустил руки ниже, подводя ладони под ее ягодицы.
      – Ты не можешь получить одновременно и то, и другое, – проговорил он, ловя ее восторженный вздох. – Я хорош, но не настолько, так что сделай выбор.
      Симона снова поцеловала жаркий атлас его плеча. Ее мысли кружились в вихре пьянящих ощущений, пульс мощно отдавался во всем теле, живот наполнился жидкой лавой.
      – Я совсем не умею терпеть и ждать, – призналась она, поворачивая голову и нежно прикусывая его шею. – А ты?
      Тристан чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза:
      – А могу попробовать.
      – Пожалуйста, не надо.
      Он маняще улыбнулся:
      – Под подушкой слева от тебя лежит кондом. Будь добра…
      – Да, – прошептала Симона и, высвободившись из его объятий, просунула руку под подушку.
      В этот момент его руки легли ей на талию, а язык медленно прошелся по изгибу ягодицы.
      – Тебе это нравится? – спросил Тристан, повторяя ласку.
      – Да!
      Тело Симоны дрожало от наслаждения, когда Тристан, передвинувшись у нее за спиной, поставил колени между ее ногами. Ее сердце замерло от восторга, когда он плотно прижался к ней. Жар и тугая плоть, жар и влага – вот чистое блаженство!
      – Кажется, у тебя что-то для меня есть?
      А, да… кондом. Она успела про него забыть. Если бы она могла дышать, то извинилась бы. Если бы могла шевелиться, то передала бы ему необходимый предмет.
      – Позволь мне, – прошептал Тристан у самого ее уха, наклоняясь над ней и просовывая руку под подушку.
      Потом он выпрямился с кондомом в руке и скользнул губами по ее коже, заставив Симону застонать от предвкушения.
      Управившись с кондомом, Тристан крепко взял ее за бедра и глубоко вздохнул, заставляя себя двигаться медленно, давая ей время принять его вторжение и привыкнуть к нему. Она ахнула, а когда он двинулся вперед, приподняла голову и опустилась на локти.
      Тристан вошел чуть глубже, сражаясь со стремительно нарастающим желанием, и Симона не вскрикнула, не попыталась его остановить. Симона даже не стала пассивно принимать его робкое продвижение, а подалась навстречу ему с жаждой, которая была не менее сильной, чем его. Наслаждение быстро увлекло Тристана за грань благородных намерений в область древних инстинктов. Симона последовала туда вместе с ним, издав тихий стон радостного согласия.
      Придерживая ее бедра, он задал ритм их танца; ничто никогда не казалось ему таким правильным и предначертанным, как это. Он крепче сжал руки и чуть отстранился, стараясь удержаться у самого пика экстаза.
      – Тристан! – вскрикнула Симона, – не останавливайся! Пожалуйста!
      Бог да поможет ему: он не мог ей отказать и подсунул руку ей под живот. Его пальцы вошли во влажное гнездо завитков и отыскали набухший бугорок в самом их центре.
      Симона застонала и подалась вверх, глубоко втягивая его в себя и унося за грань ослепительного экстаза.
      Наконец Симона вздохнула и позволила Тристану бережно уложить ее на постель из подушек.
      – Как ты? – спросил он, обнимая ее и переворачиваясь так, чтобы они оба оказались на боку.
      Симона промурлыкала что-то в ответ, но что – ей трудно было определить точно. Ее разум плавал в поразительно чудесном море покоя. Возможно, она никогда не вернется обратно, но если Тристан будет вместе с ней, то ее это вполне устроит.
 
      Пробуждение было медленным. Сначала Симона пришла в себя настолько, что почувствовала гладкость и тепло шелка, скользящего по ее груди в такт дыханию. Она улыбнулась и пошевелилась, потягиваясь, вздыхая с ощущением оставшегося при ней удовольствия, а потом открыла глаза.
      Тристан лежал рядом с ней на боку, подперев голову рукой и небрежно набросив на пояс кусок шелка.
      – Привет! – тихо проговорил он, проводя кончиком пальца по ее щеке и улыбаясь. – Добро пожаловать обратно.
      – Кажется, я заснула и не смогла составить тебе компанию!
      Его глаза потемнели.
      – Мне приятно было за тобой наблюдать. Ты улыбаешься во сне? И у тебя есть невероятно чувственная привычка, не просыпаясь, шептать мое имя.
      Симона этого не знала, как не знала и того, почему почувствовала себя так странно из-за того, что теперь это знает он. Неловкость… и странное беспокойство, словно попала в ловушку, сковывали ее.
      Она провела языком по нижней губе и пошевелилась под шелковым покрывалом, отчаянно пытаясь придумать какой-нибудь отвлекающий маневр.
      Спасение нашлось на самом краю пятна света от лампы. Она села и подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть увиденное.
      – Там птичья клетка?
      – Если говорить точно, клетка леди Фионы. – Тристан перекатился на спину и притянул Симону к себе. – Надеюсь, ты это имела в виду?
      – Да, это именно то, что нужно! – Все снова стало безупречным, и Симона потянулась, чтобы прикоснуться губами к его подбородку.
      – Когда у Фионы будет день рождения?
      – Ровно через неделю.
      – Я позабочусь, чтобы клетку доставили утром. Хочешь, чтобы она была завернута и украшена большим бантом?
      – В этом нет нужды. Фиона будет в таком восторге, что даже не обратит внимания на украшения! – Симона теснее прижалась к нему и нежно коснулась губами его губ. – Она будет просто счастлива, Тристан, потому что ее ждет лучший из дней рождения.
      – Но за клетку еще не заплачено…
      Сердце Симоны забилось быстрее при мысли о чудесных возможностях.
      – Конечно. Я заплачу столько, сколько ты попросишь.
      – В пределах разумного.
      – Нет, – возразила она, наклоняясь, чтобы нежно прикусить его нижнюю губу. – Все, что ты пожелаешь. Назови свою цену.
      Тристан тихо застонал и медленно перевернул ее на спину, а потом, опираясь на локоть, приподнялся над ней и провел пальцем вдоль ее шеи:
      – Если дать моим желаниям полную волю, они могут тебя шокировать.
      – Все равно я согласна.
      Больше не медля, Тристан скатился с их ложа, встал на ноги и протянул ей руки. Симона положила пальцы ему на ладони и позволила поднять ее с постели.
      Ее кожа соприкоснулась с его кожей, и по ее телу пробежала волна наслаждения. Тристан нежно поцеловал ее в губы, а потом, наклонившись, подхватил одну из подушек. Симона еще не успела понять, зачем он это сделал, когда он увел ее от постели.
      – Захвати лампу, – тихо попросил он.
      Заинтригованная, Симона послушно выполнила его указание и позволила ему увлечь ее глубже в помещение склада. Боже, что он мог придумать такое, для чего нужна лампа и всего одна подушка?
      Ответ пришел уже через несколько мгновений, когда Тристан свернул за пирамиду ящиков и завел ее в пустое пространство между второй такой же пирамидой. Огромное зеркало стояло на полу, прислоненное к стене; его рама была богато украшена резьбой, поверхность отражала стену, образованную деревянными ящиками. Зеркало буквально кричало о всевозможных чувственных возможностях.
      Тристан провел Симону вперед так, чтобы они оба оказались в центре отражения.
      – Ты по-прежнему чувствуешь себя храброй? – спросил он, бросая подушку к своим ногам.
      Симона улыбнулась и поставила лампу на один из ящиков.
      – Не просто храброй, – прошептала она, кладя руки ему на плечи. – Распутной.
      Он шумно втянул в себя воздух, когда она смело провела языком по центру его груди. При этом ее груди коснулись его живота, а пальцы заскользили по его соскам…
      Потом Тристан переплел ее пальцы со своими и завел их себе за спину. Симона встала перед ним на колени и, рисуя кончиком языка медленные круги, стала перемещать свои ласки ниже.
      Наслаждаясь своей властью над ним, она замедлила спуск, чтобы смаковать его содрогания, его крик наслаждения… Его страсть питала стремительно нарастающую в ней волну желания.
      – Боже! – простонал Тристан, отпуская ее руки, чтобы утопить пальцы в ее волосах. Чуть согнув колени и подавшись вперед, он зарычал: – Пожалуйста, Симона!
      «Пожалуйста?» Ну, раз он попросил так вежливо и поскольку она сама уже была на грани…

      Тристан хмуро обдумывал положение дел. Город еще спал, а у него на коленях сидела невероятно страстная женщина. Последние четыре часа он провел в прекрасных любовных ласках и теперь был полностью удовлетворен. Если уж на то пошло, это было даже больше, чем простое удовлетворение; то, что он вообще встал и оделся, стало результатом невероятного волевого усилия. Как он, к черту, вообще мог что-то чувствовать, само по себе, было загадкой. Но то, что он чувствует себя дьявольски раздраженным…
      Симона пошевелилась в его объятиях и отстранилась от него.
      – Тебе следует поставить меня на землю здесь, – тихо проговорила она. – Остаток пути я пройду пешком: это уменьшит вероятность того, что кто-то тебя увидит.
      – Если бы дело касалось только меня, и дал бы тебе коня у склада и поблагодарил за вечер.
      Симона недоуменно сдвинула брови:
      – Что-то не так?
      Все было так и все – не так. Тристан заставил себя смотреть на приближающиеся ворота сада; ведь если бы он посмотрел на нее…
      – Тристан?
      Он стиснул зубы и проглотил подступающую к горлу печаль. Боже, как ему хотелось выпить! Если уж на то пошло, ему необходимо было напиться до одури. Все шансы были за то, что когда он протрезвеет, то непонятные чувства, которые его донимают, либо исчезнут, либо…
      – Ах, черт!
      Тристан сосредоточил взгляд на мире вокруг себя, точнее, на мужчине, который стоял в открытых воротах. Раздражение Тристана на секунду ярко разгорелось, а потом так же неожиданно исчезло, растворившись в не менее непонятной спокойной уверенности.
      – Мистер Хейвуд, – сказал он, останавливая коня, – добрый вечер.
      – Сейчас утро.
      Симона проворно соскользнула с седла на землю, но Тристан так и не выпустил ее.
      – Нет, – негромко проговорил он, продолжая удерживать взгляд Хейвуда. – Нас поймали, и мы будем расплачиваться с достоинством.
      Он ощутил, как сильно забилось сердце у Симоны, хотя ее вопрос прозвучал почти беззаботно:
      – Что ты тут делаешь, Хейвуд?
      – Дожидаюсь тебя, – ответил Хейвуд хладнокровно. – Если тебе интересно, у тебя появился племянник.
      Сердце Симоны забилось сильнее.
      – Каролин здорова? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие. – А малыш? Он появился на две недели раньше срока!
      – С Кэрри все хорошо, – спокойно произнес Хейвуд, – и с малышом тоже. А вот тебя ждут крупные неприятности.
      Симона посмотрела в сторону дома и демонстративно сунула руки в карманы. Пока она пыталась представить вес последствия и возможные результаты происшедшего, Тристан бросил поводья и заявил:
      – Полагаю, его светлость желает с нами поговорить. Наверное, нам не следует заставлять его ждать.
      Хейвуд молча уставился на него, а потом отступил в сторону и указал на дом широким взмахом руки. Этот жест был равносилен приказу и очень не понравился Тристану, но он все же направился к дому, решив, что постарается справиться с ситуацией и максимально соблюсти приличия.
      – Позволь говорить мне, – негромко попросила Симона, шагая рядом с ним.
      – Спасибо за заботу, но я вполне способен защитить нас обоих.
      – Ты не знаешь Дрейтона, а я знаю.
      – В любом случае через пару минут я с ним познакомлюсь: вряд ли старина Дрейтон станет держать в тайне свои мысли. Говорить с ним – мое дело, а не твое.
      Внезапно Симона остановилась:
      – Я не люблю мужчин-тиранов.
      Тристан пожал плечами и бросил поводья на коновязь у задней двери.
      – В данный момент это не имеет значения. – Он поднялся по ступеням и, открыв дверь, пропустил Симону в дом, а затем добавил: – Я принимаю решения, а ты им следуешь.
      Симона резко выдернула руки из карманов, потом гневно прошагала по лестнице мимо него и, переступив порог, обернулась.
      – Что с тобой, Тристан?
      Тристан и сам не понимал. Впрочем, сейчас было не время и не место разбираться с этим, ведь за ними по пятам шел Хейвуд.
      Оглянувшись, Тристан понял, что они оказались на кухне.
      – Куда надо идти, чтобы попасть в ту комнату, которую твой зять выбрал для проведения допросов?
      – Как хорошо, что эта чертова помолвка только притворная! – буркнула Симона и, резко повернувшись, направилась в глубь дома.
      Тристан последовал за ней. Разумеется, то, что Симона была недовольна, было ему неприятно, но все равно он злился не на нее. А что именно стало причиной его злости…
      Ожидающее его унижение? Но то, что расплачиваться за содеянное, вполне справедливо. Конечно, выговор, угрозы и вынужденное признание того, что он настоящий негодяй, было бы самым удачным поворотом предстоящей встречи. Надо надеяться, лорд Райленд не набросится на него в ярости: крайне неприятно расквасить нос старику.
      Но если Хейвуд окажется хоть немного более рассудительным и не зайдет дальше того, чтобы наставить на него пистолет и потребовать немедленной свадьбы… Что ж: женитьба на Симоне не самое плохое, что может случиться с мужчиной. Правда, тогда получается, что Симону вынудят выйти за него замуж, а это будет уже совершенно другое дело.
      Если герцог будет ожидать свадьбы до полудня, то единственный порядочный поступок – выложить на стол все карты. Он женится на Симоне при условии, что никто не будет знать об их отношениях до тех пор, пока ему не удастся обезвредить Люсинду. Несомненно, если им с герцогом удастся прийти к соглашению, первым делом они должны оградить Симону от ненужного риска.
      – Дрейтон! – вдруг воскликнула Симона, заставив Тристана поспешно вернуться к настоящему.
      Быстро пройдя через зал, Симона вошла в открытую дверь рабочего кабинета.
      – Мои поздравления! Я слышала, что у тебя родился сын и что у Каролин все хорошо.
      – Да, – отозвался мужчина за письменным столом и скрестившим руки на груди.
      Тристан успел заметить, что этот мужчина примерно одних с ним лет и в его глазах не пылает ярость, хотя вряд ли его можно было назвать довольным.
      Симона быстро запечатлела поцелуй на его щеке.
      – Где ты была последние четыре часа? – последовал короткий вопрос.
      – Она была со мной, – ответил Тристан от двери. Герцог Райленд выпрямился и посмотрел на Тристана.
      – Полагаю, вы печально знаменитый лорд Локвуд?
      Тристан кивнул.
      – Лорд Тристан Таунсенд, маркиз Локвуд. Я готов пожать вам руку, но, думаю, мне следует отложить этот жест до более благоприятного момента.
      – Если такой настанет. Моя подопечная была этой ночью в вашем обществе?
      – Да, ваша светлость.
      – Прошу прощения, джентльмены, – раздраженно воскликнула Симона, – может быть, и мне позволено будет что-то сказать?
      – Нет! – ответили Тристан и герцог Райленд в один голос, после чего герцог иронично выгнул бровь.
      – Ступай к себе в комнату! – приказал он Симоне, не глядя на нее. – Я скоро поднимусь и поговорю с тобой отдельно.
      – Сэкономь время и силы, – с горячностью отметила Симона, упирая руки в бока. – Мне не десять лет, и это было моим…
      – Нет Симона! – решительно прервал ее Тристан. – Прошу тебя, – проговорил он уже мягче, – не ставь меня в еще более неловкое положение. Иди и не спорь.
      Симона резко вздернула подбородок и, не произнеся больше ни слова, удалилась из комнаты. Тристан протяжно выдохнул.
      – Вы еще об этом пожалеете.
      Неужели ему не послышалось, и в голосе герцога действительно звучит смех?
      – Не сомневаюсь.
      Герцог медленно поднял взгляд.
      – Вы можете что-то сказать в свое оправдание?
      – Нет, – быстро ответил Тристан. – Впрочем, да. Я ее хотел, я ее соблазнил, и я на ней женюсь.
      Герцог кивнул и снова скрестил руки на груди.
      – Теперь я должен поверить, будто Симона отчаянно сопротивлялась всем вашим попыткам и что вам пришлось чуть ли не изнасиловать ее. Тогда вам удалось выйти из этой передряги без единой царапины? Неужели Симона была вынуждена сделать что-то помимо ее воли? Пожалуйста, не держите меня за дурака.
      – Ни в коем случае, ваша светлость.
      Герцог склонил голову набок:
      – Неужели, вы не знаете, что Симона славится своей взбалмошностью и упрямством?
      – С упрямством я могу согласиться, но взбалмошность? – Тристан покачал головой. – Разве что совсем немного, но до такой степени, как ей хотелось бы внушить окружающим.
      Герцог улыбнулся.
      – Вы уверены, что мы говорим об одной и той же женщине? О Леди Неизбежной Катастрофе?
      Тристан кашлянул.
      – Симона – самая умная и рассудительная женщина из всех, кого я знаю, она намеренно создает возмутительные ситуации просто потому, что это самая интересная сторона ее жизни.
      Секунду герцог обдумывал это заявление.
      – Вы хотите сказать, что она запланировала сегодняшнее событие просто ради развлечения?
      – Ну… В каком-то смысле. Но я убедил ее встретиться со мной ночью, – решительно заявил Тристан. – Мы оба пошли на это, полностью сознавая возможные последствия.
      – И Симона готова за это расплатиться?
      Тристан вспомнил, как упрямица возмущенно прошествовала мимо него при входе в дом.
      – Она заверила меня, что готова, однако что у нее на уме в данный момент, я сказать не могу. Вам лучше узнать это у нее, когда вы будете с ней разговаривать один на один; я уверен, что она не станет осторожничать, выбирая слова.
      Похоже, что эта перспектива одновременно и тревожила, и веселила герцога.
      – A вы все так же готовы за это расплачиваться?
      – Да, ваша светлость, готов.
      Почему-то это заявление заставило герцога нахмурить брови.
      – Могу я сделать одно замечание?
      – Конечно.
      – Большинство мужчин, которые желают жениться, просто приходят к парадной двери дома, стучатся и просят разрешения войти.
      Тристан пожал плечами.
      – Возможно, я не такой, как большинство мужчин.
      – Это мне уже ясно. – Герцог поднялся и направился в глубь кабинета; – Не желаете бренди?
      Вот уж поистине неожиданный поворот! Тристану хотелось отказаться, тем более что не было никаких шансов на то, что они с герцогом когда-нибудь станут друзьями. Однако ни герцог, ни он сам не закончили разговор – так не лучше ли провести остаток беседы за рюмкой?
      – Да, спасибо.
      – А теперь расскажите мне о себе, Локвуд, – сказал хозяин дома, протягивая Тристану рюмку.
      – Что вы хотели бы знать?
      – Обычные вещи. – Пожав плечами, герцог возвратился к письменному столу. – Сколько вам лет, в каком состоянии ваше поместье, есть ли у вас стабильный доход… Кстати, вы либерал или консерватор?
      – Мне тридцать, – ответил Тристан, прекрасно понимая, что герцога нисколько не интересует, какими будут его ответы. – Поместье платежеспособно, но только потому, что я вложил в него мое личное состояние. Мои доходы основаны на судоперевозках, и хотя их величина меняется в зависимости от времени года, состояния морей и погоды, я ни в чем не нуждаюсь, а политика меня совершенно не интересует.
      Герцог кивнул и, оценивая на просвет бренди, спросил:
      – Зато моя подопечная вас, очевидно, интересует.
      Так вот что на самом деле хотел узнать герцог!
      – Мне нравится общество Симоны, – ответил Тристан с непринужденной откровенностью. – Она прекрасна, остроумна и жизнелюбива. А еще она необычайно честна и очаровательно прямолинейна. Я не могу не думать, что, если бы все женщины в мире были больше похожи на нее, жизнь стала бы гораздо более веселой и намного менее сложной.
      Герцог улыбнулся.
      – Если бы вы только что не скомпрометировали Симону, я мог бы проникнуться к вам симпатией: вы честны и определенно не лишены уверенности в себе. Право… – Герцог собирался еще что-то добавить, но остаток фразы остался незаконченным, а его улыбка вдруг погасла.
      Тристан пригубил бренди, без особого энтузиазма ожидая продолжения разговора. Напиток оказался превосходным, и он сделал еще глоток.
      Молчание становилось несколько неловким, так что он наконец спросил:
      – Не скажете ли, о чем вы задумались, ваша светлость?
      Герцог посмотрел в глаза Тристану и нахмурился.
      – Симоне почти двадцать один год, – сказал он бесцветным голосом. – Ей было четырнадцать, когда она попала под мою опеку. До недавнего времени она вела значительно более замкнутую жизнь, чем прежде, и тем не менее мужчины на ее пути встречались с завидной регулярностью. Вы первый, кому удалось вскружить ей голову, и я пытаюсь понять, что именно она нашла в вас столь неотразимо привлекательного.
      Хороший вопрос, но вряд ли у Тристана был на него ответ.
      – Возможно, то, что я богат и достаточно хорош собой? – предположил он.
      – Вам нравится лично становиться за штурвал во время шторма, верно? – Герцог не дал времени на ответ и, кивнув, продолжил: – Симона видит в вас родную душу, из чего следует, что эти отношения могут пойти по двум путям: либо это окажется идеальным союзом, либо приведет к катастрофе.
      Тристан готов был поставить на идеальный союз, по крайней мере в физическом плане. Их тела так прекрасно подходили друг другу, что плотское соединение не просто захватывало дух, но было почти волшебным.
      А вот если выйти за границы плоти – тут он не готов был сделать ставку. Пока ему еще не встречалась такая женщина, от которой он не смог бы уйти, равнодушно пожав плечами. За моментами восторга неизбежно приходила скука и его внимание начинало рассеиваться. Симона, несомненно, будет интриговать его дольше, чем другие, новее же в конце концов…
      – Прошу вас ясно понять одно, – продолжил герцог после паузы. – Ранние годы Симоне пережить было труднее, чем кто-то из нас способен себе представить. Ее нелегко ранить, но когда она задета – боль бывает глубокой. Эта семья возникла в результате обстоятельств, которых не предвидел никто из нас, – тем прочнее связывающие нас узы. Я не допущу, чтобы тот, кто ранил Симону, ушел безнаказанным.
      – Иного я и не ожидал.
      – Также вам не будет позволено разрушить ее репутацию и вы на ней женитесь.
      – Конечно, – легко согласился Тристан. – Но с определенными условиями.
      Герцогу потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, что ему ставят условия.
      – Прошу прощения?
      – У меня имеются некие семейные проблемы, с которыми мне необходимо справиться прежде, чем публично объявить о нашей помолвке.
      – И что это за проблемы?
      Поскольку Тристан не видел смысла тратить время на историю семьи, он сразу сказал главное:
      – Моя мачеха убивает ради денег.
      На лице герцога отразилось недоумение – он явно не ожидал такого поворота событий.
      Тем временем Тристан продолжил:
      – Люсинда взяла страховые полисы на моего отца и обоих братьев незадолго до того, как они встретили свой конец. Полагаю, это она убила их для того, чтобы получить страховую премию.
      Герцог дважды сглотнул, прежде чем спросить:
      – И вы можете это доказать?
      – Нет, ваша светлость, пока не могу.
      – Но вы по крайней мере уверены в том, что именно она это сделала.
      Тристан кивнул и отпил бренди:
      – Я глубоко уверен в том, что она попытается убить меня, прежде чем я женюсь, чтобы я не вздумал поделить мое состояние с женой и ребенком.
      – Боже праведный!
      – Боюсь, праведного здесь не очень много… – со вздохом откликнулся Тристан. – Не случайно нас прозвали Безумными Локвудами.
      – А теперь вы и Симону втянули в эту гадкую историю! Это было совсем нелестным утверждением.
      – По правде говоря, мой план, когда я уезжал отсюда этой ночью, состоял в том, чтобы нас не поймали. Если бы все прошло хорошо, то на горизонте не было бы свадьбы, и Симону это никак не затронуло бы. Но раз это все-таки случилось… я готов поступить, как должно, и жениться на ней. Прошу вас лишь об одном: дайте мне немного времени, чтобы я смог разобраться с мачехой – тогда Симона не окажется пойманной в ту паутину, которую эта женщина может для меня приготовить.
      – Сколько времени, по-вашему, понадобится для осуществления правосудия?
      Тристан легко мог бы наобум назвать любую дату и успокоить герцога, но он не стал этого делать.
      – Не имею представления, ваша светлость.
      Несколько долгих мгновений герцог смотрел на ковер у своих ног, затем поднял взгляд на Тристана и спросил:
      – Кому, помимо нашей семьи, известно о том, что сегодня произошло?
      – Никому.
      – Вот что мы сделаем, Локвуд: вы не будете приближаться к Симоне. И забудете о том, что знакомы с ней. Вам ясно?
      Ясно, но не особенно благородно.
      – Я просил об отсрочке, ваша светлость, а не об освобождении от обязательств.
      Герцог пожал плечами, и Тристан понял, что решение уже принято. Он сделал большой глоток бренди, надеясь, что жидкость, обжигающая ему горло, поможет всем остальным чувствам поблекнуть. При этом он пообещал себе, что позже выпьет достаточно, чтобы все вокруг вообще исчезло.
      Герцог допил свою рюмку и поставил ее на стол.
      – Раз мы с вами закончили… – проговорил он, направляясь к двери, – я, с вашего разрешения, пойду и обниму жену и сына.
      Тристан шагнул в сторону, пропуская хозяина кабинета:
      – Поздравляю с его рождением, ваша светлость.
      Задержавшись на пороге, герцог оглянулся на Тристана и спросил:
      – У вас есть дети, Локвуд?
      – Нет, насколько я знаю. Я всегда предпринимал меры предосторожности, так что…
      – Это неглупо. А вы хотите иметь детей?
      – В настоящий момент нет.
      – Со временем?
      Тристан с трудом изобразил улыбку:
      – Когда моя мачеха больше не будет представлять опасности ни для кого. В мои обязательства входит рождение наследника титула, а значит…
      Герцог презрительно хмыкнул:
      – Вы не узнаете, что такое настоящие обязательства, пока у вас не будет ребенка. – Сделав это заявление, он двинулся дальше, бросив на прощание: – Надеюсь, что вы сможете самостоятельно уйти, как только допьете бренди.
      – Доброй ночи, ваша светлость.
      – Точнее, утро, – откликнулся герцог уже с лестницы.
      Тристан посмотрел на темно-янтарную жидкость, оставшуюся у него в рюмке, и ощутил странное оцепенение. Не то чтобы спиртное хоть как-то повлияло на его мозг: сознание работало прекрасно, поздравляя его с тем, как хорошо он справился с трудностями и с каким благородством держался. Все отношения с Симоной закончились, и это правильно. Однако…
      Осушив свою рюмку до дна, Тристан поставил ее на письменный стол. У него дома тоже есть бренди, и нисколько не худшего качества, чем герцогское. И за какой-нибудь час он сможет превратить приятное оцепенение в чудесное забытье и распрощаться со всей этой нелепой ситуацией.
 
      Симона медленно поднималась по лестнице. Губы ее были сжаты, а яростный взгляд, казалось, вот-вот прожжет ковер. «Мужчины!» – негодовала она. Как они смеют обвинять женщин в стремительных и необъяснимых переменах настроения! Лицемеры! Только что ласковый и заботливый, ее спутник в мгновение ока превратился в самонадеянного, высокомерного сукина сына! Если бы она знала, что Тристан способен вести себя подобным образом, он точно провел бы ночь в своем шелковом шатре в полном одиночестве, ублажая себя собственными усилиями. Зная это, он был таким чудесным ровно до тех пор, пока они не отправились обратно. Еще бы – ведь он уже получил от нее все, чего хотел. Когда она увидит его в следующий раз, то непременно…
      – Рада, что ты еще жива…
      Симона оторвала взгляд от ковра и увидела младшую сестру, стоявшую в дверях ее спальни. Фиона – ангел в белой ночной сорочке с рюшами и аккуратно заплетенными в косы светлыми волосами.
      Боже, какими же разными могут быть сестры!
      – А что, кто-то серьезно рассматривал возможность моей скорой смерти?
      – Нет, – признала Фиона с улыбкой, которая получилась немного искусственной. – Но Дрейтон сказал, что тебе, наверное, следовало бы на нее надеяться.
      Что верно, то верно. К тому моменту, когда герцог с Тристаном завершат все положенные им как мужчинам ужимки и прыжки, она уже и сама захочет умереть. Правда, после этого их будет ждать неприятный сюрприз, а пока еще не настало время разбираться с ними и их раздутыми иллюзиями, существуют более важные вопросы, которые требуют ее внимания.
      – Как Кэрри и малыш?
      – С ними все хорошо. – Теперь голос Фионы зазвучал более убедительно. – Дрейтон отправил Хейвуда за повитухой, она появилась в половине второго, а Каллен родился в десять минут третьего.
      Каллен Макензи. Хорошее сочетание.
      – По пять пальчиков на ручках и ножках?
      – Он безупречен во всех отношениях. Кэрри говорит, что его было очень легко произвести на свет, и она вполне готова родить еще дюжину.
      – Дюжину?
      – Думаю, это было сказано под влиянием настроения, – объяснила Фиона, и ее зеленые глаза ярко заблестели. – Она хочет, чтобы ты зашла к ней посмотреть на Каллена.
      – Прямо сейчас?
      – Как только появишься.
      Дьявол! Дрейтон и его гнев она переживет, а вот сочувствие Кэрри вполне может заставить ее сдаться.
      – Наверняка она устала и спит, так что мне не следует ее будить.
      – Вовсе нет. Спят только Тесс и Анжелина, – возразила Фиона. – Радости по поводу рождения маленького братишки хватило им всего минут на пять. Когда я уходила от Кэрри, они уже свернулись калачиком на той половине постели, которую обычно занимает Дрейтон, но я не сомневаюсь в том, что он уже успел перенести их в их собственные кроватки.
      Другими словами, у Симоны не было никакой возможности найти убедительную отговорку. Все ясно. Дрейтон дожидался Тристана, Кэрри ждет ее. И поскольку не было никакого смысла усугублять положение, Симона, улыбнувшись сестре, покорно направилась к двойным дверям в конце коридора.
      Тихо постучав, она открыла дверь, и, заглянув за приоткрытую створку, предсказуемо встретилась взглядом с Кэрри.
      – Скажи, ты в состоянии принимать посетителей?
      – Заходи и сразу все мне рассказывай! – откликнулась Каролин, перехватывая спеленатого младенца удобнее и приподнимаясь на подушках. – Мне нужно узнать твою версию прежде, чем я услышу все от Дрейтона.
      Симона быстро прошла в комнату.
      – Обо мне нечего беспокоиться, – бодро проговорила она, удобнее складывая гору подушек у Кэрри под спиной, – потому что у меня все хорошо. А вот как ты?
      – Прекрасно. – Каролин со вздохом удовлетворения опустилась на подушки. – Каждый следующий ребенок рождается легче и быстрее.
      Симона присела на край кровати, и, когда она протянула руки, Кэрри с безмятежной улыбкой передала ей Каллена.
      Внимательно вглядевшись в темные глазенки, устремленные на нее, Симона тут же решила, что Каллен появился на свет с некой особой задачей и был готов прямо сейчас приступить к ее выполнению.
      – Тебе не кажется, что он как две капли воды похож на Дрейтона?
      – Еще как похож! Думаю, герцог не смог бы от него отказаться, даже если бы захотел.
      Симона ухмыльнулась и пощекотала Каллену ладошку, а он моментально поймал ее палец и сжал его в кулачке.
      – Ого, Кэрри, смотри, какой он сильный!
      Каролин кивнула:
      – Насколько я понимаю, ты была с Тристаном Таунсендом?
      Симона усмехнулась:
      – Нет, с маленьким лордом Неуклюжим!
      – Что?
      Высвободив палец, Симона вернула Каллена матери.
      – Шутка.
      – Прекрати ерничать, это вовсе не шуточное дело!
      – Знаю, – согласилась Симона и встала. – Дрейтон и Тристан сейчас внизу, прожигают друг друга взглядами. Когда они закончат, то, несомненно, перейдут к назначению даты свадьбы.
      – И что потом? Кажется, тебя такая возможность не особенно волнует.
      Симона подумала, что ей стоило бы волноваться, если бы существовала хоть какая-то вероятность довести помолвку до свадьбы. Но поскольку все здесь было притворством, она не возражала и дальше, играть роль благоразумной и смирившейся девицы.
      – Раз попалась, значит, попалась, – со смехом ответила она, пожимая плечами. – Не думаю, что моя истерика что-то изменит.
      – Похоже, мысль о браке с лордом Локвудом не кажется исключительно неприятной?
      – Могло быть и хуже.
      – Вопрос в том, как выбрать лучшее, тебе не кажется?
      Симона плюхнулась в кресло, стоящее у кровати.
      – Не думаю, что лучшее вообще существует. А если бы и существовало, не уверена, что я смогла бы это выдержать.
      – Лорд Локвуд тоже так настроен?
      – Я не просила его оценивать меня в сравнении с прежними любовницами, – уклончиво ответила она. – Это было бы чересчур самоуверенно. Пока меня вполне устраивают иллюзии.
      Каролин несколько секунд обдумывала услышанное, а потом сказала:
      – Если по какой-то причине Дрейтон сочтет брак неразумным…
      – Если?
      – Просто в качестве пищи для размышлений… – успокаивающе отозвалась Каролин. – Если он не потребует, чтобы вы поженились… ты станешь снова встречаться с Тристаном?
      – Да. И обязательно лягну его в щиколотку за то, что он оказался таким надутым ослом. А ты отказалась бы от Дрейтона?
      – Нет, потому что я люблю его. А ты – ты любишь Тристана?
      Вот он наконец-то главный вопрос.
      – Конечно, нет! К тому же я недостаточно его знаю. Просто мне нравится быть с ним.
      – Почему?
      – Потому что, когда мы вместе, я чувствую себя более живой.
      Каролин удивленно взглянула на сестру:
      – Это как?
      – Ну, все с ним становится намного интереснее, чем обычно, сердце то колотится, то замирает. Это настолько приятно, что даже страшно. Немного похоже на то, как будто ты в большой опасности, но знаешь, что все равно спасешься.
      Каролин медленно кивнула:
      – А что ты будешь делать, если Тристан откажется на тебе жениться и предпочтет больше с тобой не видеться?
      Симона постаралась улыбнуться как можно искреннее и беззаботно ответила:
      – Выслежу его и проткну шпагой. Правда, здорово?
      – Ты этого не сделаешь!
      – Скорее всего нет, но об этом никому знать не обязательно. А если все же сделаю, то потом удалюсь в замок Райленд и остаток дней буду расхаживать по крепостным стенам, вознося вопли к небесам и служа всем захватывающей темой для разговоров.
      Кэрри ухмыльнулась:
      – В замке Райленд нет крепостных стен.
      – Жаль, – вздохнула Симона. – Расхаживание и вопли в коридорах не дадут такого драматического эффекта. Надо будет еще немного подумать: я не сомневаюсь, что все же смогу найти нечто достаточно впечатляющее.
      Кэрри тихо рассмеялась и посмотрела в сторону двери.
      – Привет, милый! – Лицо ее лучилось счастьем.
      Симона внимательно осмотрела своего достопочтенного родственника: никаких следов синяков и ушибов. И настроение у него было значительно более жизнерадостным, чем в тот момент, когда она с ним рассталась.
      – Как вижу, до драки дело так и не дошло, – заметила она, пока Дрейтон присаживался на постель, чтобы обнять Кэрри.
      – Наша беседа прошла исключительно вежливо, – подтвердил герцог, не глядя на нее, а затем поцеловал Кэрри и нежно улыбнулся Каллену.
      Симона отвела взгляд. Ревновать к тому, что есть у Кэрри? Какая нелепость! Мужчины – идиоты, а младенцы хорошо пахнут далеко не всегда; к тому же не все они такие славные с виду, как Каллен. Если уж на то пошло, на свете множество уродливых младенцев, не говоря уже о мужчинах, которые бывают ужасными мужьями и еще худшими отцами.
      – Мне уже пора придумывать фасон свадебного платья? – услышала она свой вопрос.
      – Милая, у тебя пока и без того забот хватает, – любезно отозвался герцог.
      – Наверное, она могла бы надеть мое, – предложила Карелии. – Его надо будет немного ушить, а в остальном…
      – Твое свадебное платье – только твое, – остановил ее Дрейтон.
      Каролин замолчала, и Симона украдкой посмотрела на них. Похоже, оба забыли обо всем, кроме друг друга и Каллена.
      Вздохнув, она встала, и герцог тут же приподнял бровь в безмолвном вопросе.
      – Ладно, Дрейтон, хватит! Я помолвлена или нет?
      – А ты хочешь быть помолвленной?
      Ну что за невыносимый зануда… Рядом с ним Тристан мог показаться настоящим святым.
      – Просто ответь на вопрос: да или нет?
      – Нет.
      Ну и тон – как будто все это не имело ни малейшего значения.
      – Меня с рассветом отправляют в замок Райленд?
      – Нет.
      – Мне запрещается видеться с Тристаном?
      – Да.
      Сердце Симоны екнуло. Ей хотелось спросить, протестовал ли Тристан против этого решения, но она быстро сообразила, что этого делать не следует.
      – Тогда позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. – Симона направилась к двери. – Спи спокойно, Кэрри.
      – Постой!
      Симона оглянулась.
      Не поднимая взгляда, Дрейтон спросил:
      – Ты слышала про мачеху лорда Локвуда?
      Ну, раз он уже осведомлен, значит, Тристан все ему выложил.
      – Да, а что?
      – Когда ты узнала?
      – Еще до того, как мы уехали из сада этой ночью. Еще вопросы?
      Никто ей не ответил, и Симона, закрыв за собой дверь, пошла к себе в спальню, ошеломленная таким поворотом событий. Ее не станут насильно выдавать за Тристана. Ее не отправляют в изгнание. Все будут делать вид, что этой скандальной связи просто не было. Боже, неужели мир встал с ног на голову?
      Не раздеваясь, она упала на кровать, заложила руки за голову и стала разглядывать лепное алебастровое украшение на потолке. Интересно, что обо всем этом думает Тристан? Наверное, испытывает глубокое облегчение от того, что ему удалось избежать насильственного похода к алтарю. Тем не менее остается еще проблема с Люсиндой, которая, собственно, и стала начальным моментом для всего, что произошло ночью. То, что им не нужно жениться…
      Симона вздохнула и закрыла глаза. Придется утром поговорить обо всем с Тристаном, – разумеется, после того, как он попросит прощения за свое гадкое расположение духа, и решить, как им быть дальше. Если, конечно, он уже не плывет обратно в Америку, вознося благодарность своей счастливой звезде.

      Тристан прошел обратно тем же путем, каким его вели внутрь, и, выйдя на заднее крыльцо, обнаружил, что конь терпеливо дожидается его, а Сирил Хейвуд расхаживает по дорожке у крыльца.
      – Хейвуд, – произнес Тристан, когда тот остановился прямо перед ним. – Почему меня не удивило то, что вы меня здесь дожидаетесь?
      – Временами вы бываете чрезмерно спокойным и рассудительным.
      «Судя по всему, сам Хейвуд этим недостатком не страдает», – додумал Тристан.
      – Вы мне не нравитесь, Локвуд. Ну что ж, сказано честно и прямо.
      – Вряд ли, мистер Хейвуд, вы со мной не знакомы. Скорее вам не нравится мой интерес к Симоне.
      – Она еще очень юная.
      – В некоторых отношениях, – согласился Тристан. – А в других она мудрее, чем нам обоим удастся стать когда-нибудь в будущем.
      Хейвуд долго смотрел на Тристана, прищурив глаза, а потом резко заявил:
      – Она не шлюха.
      Так, по его мнению, Тристан считает ее шлюхой? Гнев вспыхнул в нем и пожаром пробежал по жилам.
      – Я до крови изобью любого, – медленно произнес Тристан, – кто позволит себе предположить подобное.
      – Только попробуй ее обидеть – и сам будешь избит до крови.
      Это ему обещает мужчина с одной здоровой рукой? Напомнив себе, что, хотя вступить в драку по этому поводу весьма приятно, все же это было бы нечестно, Тристан пожал плечами.
      – Я все понял, мистер Хейвуд.
      Хейвуд, не двигаясь, смотрел, как Тристан садится в седло, и вдруг, протянув руку, схватил коня под уздцы.
      – Симона мне как дочь! – гневно проговорил он. – Она мне дороже собственной жизни. Вы можете сказать о ней то же самое?
      Тристан судорожно вздохнул и стиснул зубы:
      – Вы имеете в виду собой заслонить ее от любой опасности? Да, могу.
      Хейвуд сузил глаза и, когда конь Тристана подался вперед, отпустил поводья. Потом, не говоря ни слова, он круто повернулся, поднялся по ступеням и ушел в дом.
      Тристан протяжно выдохнул и рассеянно покачал головой, вспоминая о том, какой чудесной была эта ночь до тех пор, пока они с Симоной не уехали со склада. Если бы только они остались там, решив отбросить к дьяволу все попытки придерживаться условностей! Если бы, если бы… Если бы не Люсинда, ему не пришлось бы стать благороднейшим из подонков.
      Зарычав с досады, он тряхнул головой, развернул коня и пустил его в галоп. Когда садовая ограда осталась у него за спиной, он быстро поехал к дому, надеясь там достичь забвения с помощью бренди.
      Небо уже начало розоветь, когда Тристан вышел из конюшни и стремительно взбежал по ступеням, ведущим в его городской особняк.
      Едва он сунул руку в карман за ключом, как дверь открылась, и он перешагнул порог, недоуменно вспоминая, велел ли дворецкому, чтобы его дожидались.
      Сбросив плащ и вручая его лакею, Тристан недовольно спросил:
      – Поттер, есть какая-то причина, которая заставила тебя бодрствовать в такую рань?
      – Лорд Ноуланд ждет вас в кабинете, ваша светлость. Ноуланд?
      Тристан извлек из кармашка часы. Без четверти шесть. Странно.
      Убирая часы, он спросил:
      – Что здесь делает Ноуланд? Не считая того, что ждет меня, я имею в виду.
      – Он не сказал, сэр.
      Ну конечно, не сказал: аристократы не дают объяснений слугам, а слуги не задают вопросов.
      Тристан быстро прошел по коридору к своему кабинету и обнаружил там гостя, который уютно устроился в мягком кресле у весело пылающего камина.
      – Ноуланд, – окликнул он его, отметив пустую рюмку, стоящую на столике рядом с креслом. – Что заставило тебя выйти из дома так рано?
      – Сейчас не рано, а поздно, – уточнил Ноуланд, прикрывая рот тыльной стороной руки. – Я еще не ложился в постель.
      Похоже, он собирается что-то рассказывать…
      – А бренди еще осталось?
      – Немного.
      Проходя к буфету, Тристан спросил:
      – Ты собираешься поведать мне, почему оказался здесь в такой час, или хочешь, чтобы мы поиграли в игру «задай правильный вопрос»?
      – Сегодня вечером я допоздна работал над докладом, который хотел представить моему начальнику утром, – принялся объяснять Ноуланд, пока Тристан наливал себе бренди. – После полуночи я ушел из кабинета и направился домой, по дороге углядев, что ты и леди Симона Тернбридж улизнули, чтобы, как я полагаю, устроить тайную встречу на складе.
      Тристан неодобрительно покачал головой.
      – Так ты следил за нами?
      – Говоря точнее, я следил за леди Таунсенд, которая следила за вами.
      Люсинда? Тристан замер.
      – Этого только не хватало! – пробормотал он.
      – Я так и понял, что ты не заметил ее присутствия. Ну конечно, не заметил. Ему и в голову не приходило, что такое возможно. Глупость и слепота. Непростительная небрежность.
      Тристан поднес рюмку к губам и сделал глоток.
      – Как долго она там оставалась?
      – Не слишком долго, – заверил его Ноуланд. – Как только ты поручил своего коня сторожу, ее карета поехала дальше.
      – Но… Ты уверен, что это была она?
      Ноуланд кивнул.
      – Розалинда остановилась возле дома герцога Райленда под уличным фонарем, и когда она отодвинула занавеску, чтобы наблюдать за вами, я очень хорошо разглядел ее лицо.
      Проклятие! Тристан снова отпил бренди и рухнул в кресло, стоявшее напротив.
      – А где был ты?
      Ноуланд виновато улыбнулся:
      – Я отчаянно пытался скрыться из вида, пока ты меня не заметил и не решил, что я слежу за тобой. Впрочем, ты все равно не замечал никого, кроме леди Симоны. Я последовал за вами на случай, если тебе понадобится помощь.
      Хорошо, что этой ночью хотя бы Ноуланд не потерял головы. Про себя Тристан такого сказать не мог.
      – Спасибо.
      – Четыре часа – это чертовски долгий срок для того, кому приходится торчать на пристани.
      – Это зависит от того, чем человек занимается, – усмехнулся Тристан.
      Ноуланд засмеялся:
      – Я играл в карты с ночным сторожем. Кстати, он прекрасный партнер.
      – Да? А я и не знал.
      – В интересах нашей дружбы и чтобы ничего не утаивать, – продолжил Ноуланд, – хочу упомянуть о том, что я проследовал за вами до городского особняка герцога на тот случай, если леди Таунсенд вдруг решит устроить безобразия на этом этапе вашей вылазки. Как только вы оказались в обществе мистера Хейвуда и остальных ее родственников, я прекратил наблюдение, пришел сюда и с тех пор дожидаюсь тебя.
      Значит, Ноуланду известно, что их с Симоной разоблачили. А он так уверенно сказал герцогу, что их отношения являются тайной! Кажется, столь дивная ночь могла обернуться куда как плохо… Тристан снова пригубил бренди, прикидывая, насколько быстро он способен напиться и как долго может себе позволить оставаться в таком состоянии.
      – Я у тебя в большом долгу, Ноуланд, – проговорил он, надеясь ускорить события и заставить приятеля убраться восвояси, однако Ноуланд намека не понял: он переплел пальцы, пристроил их на животе и, улыбаясь, спросил:
      – Должен я принести тебе поздравления по поводу помолвки?
      Тристан поднял рюмку.
      – Нет. Герцог удовлетворился моим обещанием оставить эту эскападу в тайне и разорвать отношения с Симоной.
      Ноуланд хмыкнул:
      – Это определенно нельзя назвать ожидаемым ходом событий, – задумчиво заметил он. Тристан пожал плечами:
      – Дрейтон – очень необычный пэр.
      – Если учесть то, что ты тоже необычный, разговор, полагаю, получился интересным.
      «Интересный» был не совсем тот эпитет, который использовал бы сам Тристан, но спорить ему все равно не хотелось.
      – Герцог был удивительно вежлив, если принять во внимание все обстоятельства, – признал он и вдруг сморщился, как от боли.
      Ноуланд удивленно взглянул на него.
      – И в чем причина твоего очередного волнения?
      – Люсинда знает про Симону!
      – Пожалуй, – согласился Ноуланд. – Однако свидание не обязательно ведет к женитьбе. Леди Таунсенд не имеет понятия о том, что тебя и леди Симону застали вместе. Почему она вдруг должна решить, что ты планируешь вступить в брак? Пока у нее нет основания торопиться и считать, что ей необходимо принять меры против тебя.
      – Это так ты решил.
      Ноуланд ничуть не смутился.
      – Во время второй части твоего приключения я нигде не заметил ее кареты. Несомненно, она отправилась домой сразу после того, как увидела, куда направились вы с леди Симоной.
      Стремительно перебирая возможные варианты, Тристан кивнул, делая вид, будто соглашается с Ноуландом. И все же, почему Люсинда следовала за ним и Симоной до склада? Разве ей мало было просто знать об их встрече? А если на самом деле она выслеживала их с таким же упорством, какое проявил Ноуланд, и увидела, что у ворот их ждет Хейвуд?
      Неожиданно Тристан почувствовал, что слишком устал и не способен прийти хоть к какому-то разумному решению. Лишь одна мысль казалась ему неоспоримой: с этой минуты он должен держаться от Симоны как можно дальше. А еще ему необходимо предостеречь ее. Люсинда знает про них, и, значит, существует вероятность того, что его мачеха начнет осуществлять свой план. Может, отправить Симоне записку? Или лучше найти какой-то более удачный и разумный путь, которого он просто не видит сейчас из-за усталости?
      Впрочем, в настоящий момент самым разумным было подняться наверх, упасть на кровать и немного поспать.
      Тристан посмотрел на Ноуланда:
      – Я очень ценю то, что ты этой ночью сделал ради меня.
      – Всегда рад помочь. – Ноуланд поднялся. – Но если в следующий раз ты решишь устроить любовное свидание при свете дня, я буду тебе очень благодарен.
      – Свиданий больше не будет, по крайней мере с леди Симоной.
      – Ах да, твое обещание герцогу…
      Это было отнюдь не главной причиной, но годилось в качестве наиболее простого объяснения, и Тристан кивнул.
      – Если уж речь зашла об обещаниях. Надеюсь, ты не станешь ни с кем делиться своими наблюдениями.
      Ноуланд ухмыльнулся:
      – Если только ты мне не скажешь, что на самом деле хочешь на ней жениться и нуждаешься в способе обойти возражения герцога. Тогда я буду рад рассказать о вас всем, с кем только знаком.
      – Тебе просто цены нет.
      – Настоящий друг и все такое прочее. – Продолжая ухмыляться, Ноуланд направился к двери, а Тристан уставился в свою почти пустую рюмку, прислушиваясь к звукам, сопровождавшим уход друга.
      Если бы этой ночью Люсинда решила действовать… Он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, испытывая глубокое отвращение к себе. Они с Симоной остались целы и невредимы только по милости Божьей и по тем соображениям, которые имела в голове его мачеха. Им повезло, и теперь его обязанность – позаботиться о том, чтобы Симоне продолжала улыбаться удача.
      Увы, уроки живописи закончились. Конечно, ему придется придумать для Эммалины подходящую отговорку, однако Симоне он расскажет об истинной причине, по которой больше не сможет ее видеть, – она, безусловно, этого заслуживает. Вот только как ей об этом сказать… Может, напрямую? «Я обещал твоему зятю, что больше не буду с тобой видеться, в обмен на разрешение не жениться на тебе. Это я сделал для того, чтобы защитить тебя от Люсинды. Потом оказалось, что это было довольно бесполезной жертвой, поскольку ей все равно известно о нашей ночной встрече. Мне очень жаль. Я не знаю, насколько серьезно ее помешательство, и не думаю, чтобы она сочла тебя опасной, но тем не менее тебе стоит держать ухо востро и помнить о ней. А за сим – прощай».
      Тристан вздохнул, открыл глаза и допил остатки бренди. Раз он уже выказал себя полным ослом, вполне можно добавить под конец что-то вроде: «Спасибо за чудесную ночь и море наслаждений. Я продолжал бы эту связь, если бы только мог надеяться найти способ, как сделать это безнаказанно».
      К несчастью, он и так уже достаточно сильно уронил себя в ее глазах. Не то чтобы мнение Симоны о нем останется высоким после того, как герцог объявит ей о том, что ее возлюбленному понадобилось не больше минуты на решение ее бросить. Боже, как он все испортил! Если бы только он прислушался к голосу рассудка и не нарушил своих принципов тогда, в саду!
      Конечно, можно просто уплыть из Лондона и разделаться со всем сразу. Ему совершенно нет нужды в наследственном поместье – если уж на то пошло, оно только высасывает деньги из его личного состояния, так что без него он окажется значительно богаче. И ему нисколько не хочется занять свое место в палате лордов. Англия давно перестала быть его домом, да никогда и не была им… Тристан никогда не питал по отношению к этой стране чувства долга, которое заставило бы его пустить корни в английской почве.
      Да, уплыть – это разумно и осмотрительно. Если Люсинда не сможет его разыскать, то она не сможет убить его ради страховой премии, и, что еще важнее, у нее не будет никаких причин причинять зло Симоне.
      Однако… Тристан тихо вздохнул и снова откинул голову на спинку кресла. Он может найти сотню разных доводов, но, если честно, отъезд был бы равнозначен трусливому бегству. Люсинда не только не будет наказана за убийство его родственников, но никто не сможет помешать ей в том случае, если она вдруг решит застраховать Эммалину. А то, какого мнения о нем будет Симона… Боже, ему даже думать не хотелось о том, насколько глубоко будет ее отвращение к нему!
      Из всего этого сумбура следовало только одно: ему необходимо найти способ принудить Люсинду к действиям, не подвергая опасности никого, кроме самого себя. Плохо то, что это гораздо легче сказать, чем сделать… Может быть, если он закроет глаза всего на несколько минут и как следует подумает, ему… удастся… найти…
      – Сэр?
      Проклятие, ну что еще!
      – Сэр!
      Тристан протестующе заворчал, пытаясь отодвинуться от руки, которая трясла его, затем открыл глаза.
      – Грегори?
      – Да, сэр. Извините, но я подумал, что вы захотите это знать: «Констанс» уже причаливает.
      Осмысление каждого слова оказалось процессом медленным и сложным, поскольку голова Тристана никак не хотела приходить в норму. Ага, он у себя в кабинете. И похоже, заснул прямо в кресле. Огонь в камине еще горит, но из-под бренди куда-то исчезла рюмка. Кто-то – наверное, дворецкий – поставил на столике рядом с креслом кофе…
      Проведя рукой по лицу, Тристан выпрямился в кресле.
      – Который час?
      – Десять, сэр.
      Боже, он проспал четыре часа! А ведь когда-то ему вполне хватало и двух.
      Тристан рассеянно провел рукой по волосам.
      – До чего гадко стареть!
      – Была тяжелая ночь? – сочувственно спросил Грегори.
      – Да, пожалуй.
      Протянув руку, Грегори снял что-то с плеча Тристана, а затем повернулся к окну и поднес руку к свету.
      – Долгая ночь с брюнеткой?
      Симона!
      Мозг Тристана судорожно начал работать.
      – Сделай мне одолжение, Грегори.
      – А разве я не этим занимаюсь все время?
      Тристан, прищурившись, посмотрел на своего служащего:
      – Ты вчера так и не нашел, с кем пообедать?
      Грегори неопределенно пожал плечами:
      – Так что за одолжение я должен сделать, сэр?
      Тристан поднялся.
      – Я должен был появиться у сестры и помочь ей писать портрет подруги.
      – Ваша доброта просто бесконечна…
      Тристан, не выдержав, хмыкнул. На самом деле, если не считать проблемы с Люсиндой, он считал себя настоящим счастливцем. Если бы еще Люсинда не портила все остальное…
      – Ты заедешь к моей сестре и передашь ей, что этим утром у меня есть другие обязательства. Вырази мои сожаления и все такое. Пока ты этим занимаешься, я приведу себя в порядок, и затем мы увидимся на причале.
      – А где живет ваша сестра?
      – Кучер отвезет тебя сначала к Эм, а потом к причалу.
      Грегори неохотно кивнул и высоко поднял длинный, волос Симоны.
      – Это вам нужно?
      – Пока не знаю. – Тристан взял волос и вернул его себе на плечо просто для того, чтобы увидеть, что предпримет его помощник.
      Грегори, воздел очи к небу.
      – А имя вашей сестры? Просто чтобы мне не выглядеть глупым невеждой, стоя у ее дверей.
      – Эммалина, – сообщил Тристан. – Леди Эммалина Таунсенд.
      – И вы не будете против, если я приглашу ее пообедать?
      Тристан рассмеялся и начал подниматься по лестнице:
      – Нисколько. Действуй.
      Эм и Грегори – вот забавно! С такой парочкой уж точно не будет сцены, какая случилась у него с герцогом. Кстати, союз этих двоих был бы отнюдь не плох. Эммалина и Грегори люди спокойные, чуть замкнутые, и, главное, более чем готовы не нарушать рамки того, что дозволено обществом.
      В отличие от… Он перевел взгляд на свое плечо и, сняв длинный волос с ткани сюртука, медленно начал накручивать шелковистую нить на палец. При этом он пытался понять, что в Симоне так притягивает его. Он мог умело командовать кораблями и людьми, на всем Востоке его знали, как искушенного купца. Благодаря усердному труду и полной сосредоточенности Тристан сколотил состояние, о котором большинство аристократов могли только мечтать. К тому же он не мог вспомнить, когда в последний раз женщина всерьез отвергала предложенные им плотские утехи. В целом он мог считать себя человеком с острым умом и способностью направить его на достижение хорошо продуманной цели.
      Так что такое было в Симоне, что заставило его отбросить осторожность и рассудительность? Вряд ли он назвал бы ее самой красивой женщиной из всех, с кем ему приходилось встречаться, и она определенно не была первой, уступившей обольщению. Однако Симона оказалась первой, чья цена стала для него чересчур высокой.
      Что в ней было особенного? Возможно, все объяснялось просто: он уже много месяцев не имел возлюбленной, а Симона оказалась готова к любви? Но, если бы ему нужно было только жаркое тело и удовлетворение желания, тогда он мог бы выбрать любую из доброй дюжины замужних женщин, которые маняще смотрели на него на каждом балу. Тем не менее никому из них не удалось пробудить в нем хоть искру интереса. А вот в Симоне оказалось нечто такое, что проникло в глубину его существа и властно сотрясло его до самого основания.
      Постаравшись избавиться от наваждения, Тристан сурово приказал себе прекратить самоистязания. Это была случайная слабость, секундное помрачение рассудка. Он отправит ей предостережение относительно Люсинды – и на этом все, – они больше не увидят ее.
      Аккуратно положив волос на умывальник, Тристан скинул сюртук и заставил себя сосредоточиться на списке грузов, которые прибывают в порт.
 
      Стоя в гостиной особняка Таунсендов, Симона огляделась. Хлипкие белые с позолотой стулья исчезли, но на их месте пока ничего не возникло, поэтому комната казалась несколько менее заставленной, чем накануне. Почему-то она вдруг стала обращать внимание на такие вещи. Прошлая ночь была долгой, хоть и чудесной, но этим утром Симона испытывала такую усталость, что едва справлялась со сном и совершенно не способна была логически мыслить.
      Симона тряхнула головой. Поскольку у коновязи коня Тристана не оказалось, то он скорее всего еще в пути. Если бы она проспала хоть на пару часов дольше, то сейчас у нее хватило бы энергии, чтобы задрожать от возбуждения, но поскольку энергии было мало, предвкушение встречи текло в ней, словно теплый мед. Найти удобный момент, шагнуть в объятия Тристана и, положив голову ему на грудь, закрыть глаза и ощутить под щекой биение его сердца… Разве это не настоящий рай?
      – Ты выглядишь просто ужасно.
      Симона повернулась к двери и заставила себя улыбнуться:
      – Да ладно тебе, Эмми. Зато ты прямо светишься. Если бы ты не была моей подругой, мне бы пришлось тебя возненавидеть.
      – Может, тебе нездоровится?
      – Я немного устала, – призналась Симона, – потому что этой ночью почти не спала. Кэрри произвела на свет мальчика, которого назвали Калленом.
      – Как это чудесно! Так ты теперь тетя…
      – Уже в третий раз, но это мой первый племянник.
      Эмми улыбнулась:
      – Надеюсь, у твоей сестры все в порядке?
      Симона кивнула, и тут в гостиную вошел лакей.
      – Прошу прощения, мисс, – обратился он к Эммалине, – но вас ждут. Этот человек говорит, что его прислал ваш брат.
      На лице Эммалины отразилось удивление, но она достаточно быстро пришла в себя, чтобы вспомнить о требованиях вежливости.
      – Пожалуйста, проведи его сюда.
      Когда лакей удалился, Эмми повернулась к Симоне:
      – От брата? Должно быть, что-то случилось! Тристан обещал прийти сюда утром и помочь мне писать твой портрет.
      Симона пожала плечами; она подумала, что скорее всего Тристан испытывает такую же усталость, как и она, и просто счел за благо остаться дома и выспаться. Хорошее решение – и сама она намерена поступить так же, как только сможет уйти.
      – Мистер Уэйд Грегори!
      Объявив имя гостя, лакей пропустил в дверь довольно высокого мужчину, и Симона отметила, что он определенно не сошел со страниц модного журнала, а это уже говорит в его пользу.
      Взгляд вошедшего скользнул по ней, после чего переместился на Эммалину.
      – Доброе утро, дамы, – проговорил он, вертя в руках котелок.
      О, да он, кажется, покраснел?
      Симона опустила глаза, а Эммалина приветливо улыбнулась:
      – Вы американец! – бесцеремонно воскликнула она.
      Румянец мистера Уэйда стал еще заметнее, когда Эмми принялась рассматривать его, словно дольку лучшего швейцарского шоколада.
      Наконец он откашлялся и поднял голову.
      – Мэм, я клерк вашего брата. Тристан попросил меня зайти к вам и передать его извинения, так как он не сможет присоединиться к вам и вашей подруге для сеанса живописи. Один из его кораблей пришел в порт, и ему необходимо быть на причале.
      – О Боже, я еще ни разу не была на корабле!
      Симона чуть не застонала, прекрасно понимая, что задумала Эммалина. И это когда ей так хочется пойти домой и лечь, а не играть роль дуэньи!
      – Я уверен, что ваш брат будет более чем счастлив видеть вас у себя на судне… ближе к концу недели.
      – Ну, это очень долго. – Эммалина надула губки.
      – А тебе разве не хотелось бы увидеть корабль, Симона? – Нe дав ей возможности ответить, она улыбнулась: – Подождите, пока я надену шляпку и накидку, мистер Грегори, и тогда вы сможете нас сопровождать.
      Грегори чуть не смял котелок: он явно не знал, что ему делать.
      – Это ей свойственно. – Симона пожала плечами. – Вечно мчится куда-то, предоставляя остальным следовать за ней, хотят они того или нет.
      Грегори обреченно кивнул:
      – Ее брат тоже так делает.
      Еще бы! Кстати, порт – место довольно людное, и это даже хорошо.
      – Кстати, я леди Симона Тернбридж.
      Гость вежливо поклонился и тут же отвел взгляд; его щеки снова стали ярко-розовыми.
      Решив, что Грегори может чувствовать робость и неловкость из-за затянувшегося молчания, Симона порылась в памяти, призывая на помощь то, чему ее когда-то учили в части поддержания светской беседы.
      – Давно вы служите у лорда Локвуда?
      – По-моему, целую вечность, – ответил Грегори. – Если точно, семь лет – с того дня, как Таунсенд основал свою компанию.
      В это мгновение в комнату вошла Эмми и спасла их обоих.
      – Симона, я готова! Мистер Грегори, вы надеюсь, тоже?
      Она тут же двинулась в направлении парадной двери, и Грегори, покачав головой, последовал за ней.
      Симона тоже пошла следом за Эмми, надеясь, что ей все же не придется играть роль вечно бдительной компаньонки и в карете она сможет немного подремать.

      Тристан вышел из трюма и прищурился. Солнце нещадно палило, на берегу массивные двери складских помещений были распахнуты, и грузчики уже стояли наготове с тачками и тележками. На палубе матросы налаживали сложный кран с веревкой и блоком, и вскоре он уже извлек первый деревянный ящик из недр судна.
      Неожиданно его взгляд замер. Не может быть!
      Он двинулся вперед по палубе, пытаясь угадать, которая из двух дам убедила Грегори захватить их с собой. Не то чтобы Тристан верил в старую примету относительно того, что женщины на палубе приносят неудачу, но неопытные экскурсантки могли непреднамеренно вызвать катастрофу.
      Добравшись до Грегори и Эммалины, остановившихся в центре палубы, Тристан понял, что долго они не задержатся, так что проблема решится сама собой.
      – Эм, ты, кажется, немного позеленела.
      – У меня и внутри все позеленело, – призналась Эммалина, прижимая ладони к животу.
      Грегори прекрасно играл роль сопровождающего: он бережно взял Эмм под руку и, повернувшись к трапу, предложил:
      – Наверное, вам стоит сойти на берег, леди Эммалина.
      Эмм молча затрясла головой, и они быстро пошли обратно; Грегори едва успел оглянуться через плечо и попрощаться:
      – Сэр, лед. Симона…
      Вздохнув, Тристан направился к другой даме, стоявшей, на носу корабля спиной к нему.
      Ему мучительно хотелось поскорее заключить Симону в объятия, утонуть в ее страсти. Будь проклята Люсинда, а с ней и вся аристократия за то, что они оба к ней принадлежат. И почему, черт подери, он не встретился с Симоной в Америке?
      Внезапно Симона наклонилась и стала смотреть вниз, на воду, предоставив Тристану возможность любоваться весьма вдохновляющей картиной. Его кровь тут же закипела, чресла налились желанием.
      Стиснув зубы, он напомнил себе все причины, по которым ему нельзя больше к ней прикасаться. Тем временем Симона выпрямилась, шагнула в сторону и встала в опасной близости от свернутого каната.
      Вздохнув, Тристан решил, что в качестве предлога этот вполне сгодится и ускорил шаги. Оказавшись рядом с Симоной, он решительно обхватил ее за талию, и она, вскрикнув от неожиданности, обернулась к нему. Смех сорвался с ее губ, когда он горящим взглядом посмотрел ей в глаза.
      – Никогда не вставайте на палубе корабля рядом с канатами. – Тристан неохотно выпустил ее из объятий и восстановил между ними подобающую дистанцию. – Если, конечно, вы не слишком торопитесь на тот свет.
      – Будьте уверены, не тороплюсь. – Симона улыбнулась. – Так что спасибо. – Ее взгляд быстро скользнул по палубе, и улыбка тут же погасла. – Что, Эмми уже уходит?
      – Не думаю. Просто она плохо переносит качку.
      – А мне даже нравится, – бодро объявила Симона. – Вы, наверное, не поверите, но я никогда раньше не была на корабле.
      – Ну почему же. – Тристан с трудом сдерживал желание схватить ее в объятия и целовать до тех пор, пока она не начнет задыхаться. – Я бы предложил вам экскурсию по судну, но не могу этого сделать, пока идет разгрузка.
      – Ясно. А два других ваших корабля такие же, как этот?
      Тристан хмыкнул. Никакая другая женщина никогда не спрашивала его про корабли.
      – «Берни» на двенадцать футов длиннее и на шесть футов шире, – ответил он. – «Мэгги» заметно меньше, но из всех трех она самая быстрая и готова плыть в любой шторм. Поскольку осадка у нее меньше, она может заходить в такие места, куда другие суда даже носа не сунут.
      – И сколько вы сможете выносить жизнь джентльмена, привязанного к суше?
      Еще один вопрос, которого ему еще никто не задавал. Неудивительно, что Симона его так завораживает!
      – По правде говоря, я об этом еще не думал.
      – А по-моему, такая жизнь вам очень быстро надоест, – предположила Симона. – Хотя, конечно, тут есть и другая сторона – долгая разлука с семьей и отсутствие настоящего дома.
      – Но у меня нет семьи, а дом – то место, где я в данный момент нахожусь.
      Симона кивнула.
      – Прежде я тоже жила именно так, – тихо проговорила она, – не на корабле, конечно, но все же и у меня не было корней.
      – А сейчас вы вернулись бы к такой жизни?
      – Нет. – Симона подняла взгляд. – Правда, иногда я думаю о том, как приятно приходить и уходить, когда вздумается, ни перед кем не отчитываясь, но, с другой стороны, если случится что-то ужасное, сейчас, меня по крайней мере кто-то будет искать. Наверное, я так долго жила без дома и семьи, что теперь эта часть жизни для меня гораздо важнее, чем для большинства других людей.
      – Команда тоже похожа на семью, – быстро проговорил Тристан, надеясь, что это прозвучало не слишком беспомощно.
      Обведя взглядом судно, Симона кивнула.
      – А какой из трех кораблей – ваш настоящий дом и ваша настоящая семья? «Мэгги»?
      Тристан никогда не считал, что у него есть дом – будь то на суше или на море, но, не желая признаваться в этом, он лишь улыбнулся и пожал плечами.
      – Возможно.
      – А когда «Мэгги» окажется в порту?
      – Она не плавает в открытом море, так как слишком мала. «Мэгги» ходит по прибрежным маршрутам, а потом встречается с двумя другими кораблями, чтобы передать все, что собрала по дороге.
      – Значит, «Мэгги» мне никогда не увидеть? – Казалось, Симона была не на шутку разочарована.
      – Нет, если только вы не отправитесь ей навстречу.
      Симона вздохнула:
      – Это было бы замечательно, но я не могу себе представить, что Дрейтон согласится дать мне настолько много свободы.
      И тут Тристан решил, что момент настал…
      – Наши отношения закончены, Симона.
      Ее улыбка сразу померкла, но она тут же набрала в грудь побольше воздуха и вернула лицу прежнее выражение.
      – Весьма неожиданное заявление.
      – И скорее всего бестактное, – признал Тристан. – Мне очень жаль. Надо было выразиться удачнее, не так резко.
      – А как же план по разоблачению Люсинды?
      Боже! У Тристана было такое чувство, будто кто-то вонзил ему в грудь нож и повернул его в ране.
      – Люсинда опасна; и если она причинит вам хоть малейший ущерб, я себе этого никогда не прощу.
      – Так вы хотите справиться с ней в одиночку? – тихо спросила Симона.
      – Да.
      – Понимаю. Именно так вы и предпочитаете жить.
      – По-вашему, это скучно. Но…
      – Я помню. Есть немало плюсов в том, чтобы жить одному; в некоторых отношениях это даже безопаснее.
      Но уж очень холодно и пусто. Однако делиться этим наблюдением с Симоной Тристан не стал, он твердо решил вести себя благородно и разорвать их отношения, так что отступать было бы просто позором.
      – Ноуланд говорит, что прошлой ночью за нами следила Люсинда.
      – Ну и что, – Симона перевела взгляд на причал, – поскольку объявления о помолвке не последовало, я сомневаюсь, что она начнет активные действия. Еще одна краткая и ничего не значащая связь вряд ли может ее встревожить.
      У Тристана перехватило дыхание:
      – Если бы я не заботился о вашей безопасности, эта связь не была бы краткой!
      Улыбка, которую адресовала ему Симона, была исключительно любезной.
      – Сказано, как подобает настоящему джентльмену. – Она одобрительно кивнула.
      – Симона…
      – По-моему, у вас чудесный корабль, Тристан. Спасибо, что разрешили мне подняться на борт.
      Симона медленно пошла к трапу, и Тристану стоило немалых усилий заставить свои ноги не сдвинуться с места. Господи, как ему было больно! Даже если бы она накричала на него или разрыдалась, ему было бы намного легче, но стоическая улыбка, которую она сумела, ему продемонстрировать, не могла оставить его равнодушным.
      Тристан даже отвернулся, чтобы не смотреть, как Симона спускается по трапу; среди всех женщин, которых он бросал в своей жизни, она единственное исключение, и воспоминания о ней никогда его не покинут.
      «Не оглядывайся. Делай вид, будто ничего не случилось. Иди. Продолжай улыбаться. Если ты его проткнешь кинжалом – тебя посадят в тюрьму».
 
      – Третий склад!
      Симона оторвала взгляд от земли, стараясь разогнать туман ярости и унижения.
      Эмми и мистер Грегори стояли рядом на причале: у него в руке был бинокль, у нее – пачка бумаг. Когда Симона подошла ближе, Грегори навел бинокль на ящик, который в этот момент поднимали из трюма, и назвал его номер, а Эмми сверилась с бумагами и отчетливо произнесла:
      – Первый склад!
      – Нравится? – спросила Симона, заметив, как блестят глаза Эмми.
      – Очень! Приятно делать что-то такое, что приносит пользу другим!
      Не выдержав, Симона вздохнула.
      – Только не говори мне, что ты уже хочешь уехать!
      – Ладно. Я согласна ждать столько, на сколько у тебя хватит сил оставаться полезной. – Осмотревшись, Симона кивнула на бочонки, стоящие чуть в стороне. – Я просто сяду там и буду смотреть.
      – С вами все в порядке, миледи?
      – Все прекрасно, – солгала Симона и, улыбнувшись Грегори, быстро отошла в сторону.
      Жизнь действительно прекрасна, заверила она себя, устраиваясь на деревянной бочке, и станет еще прекраснее после того, как она справится с потрясением, вызванным тем, что ею воспользовались и выбросили, словно вчерашнюю газету. На самом деле у них дома даже газеты жили два дня, потому что на второй день Фиона стелила их в птичьи клетки. Только наутро третьего дня газеты отправляли в мусорное ведро, чтобы потом сжечь.
      А тут одна ночь, и Тристан счел ее не заслуживающей дальнейших хлопот. Да, он был достаточно добр, заканчивая их отношения – хотя называть то, что было между ними, отношениями предполагало гораздо большую их значимость.
      Симона не раз слышала подобные истории, так что потеряла счет числу брошенных любовниц, которые в конце концов оказывались на улицах или в борделях. Зато мужчины вроде Тристана Таунсенда очень хорошо умели избавляться от надоевших возлюбленных, и при этом сами выглядели весьма благородными, искренне сожалея о случившемся.
      Ну что ж: она получила хороший урок того, что значит самой выбирать себе любовника. Красивые, интересные, опытные и богатые мужчины в будущем будут вычеркнуты из ее списка.
      Симона нахмурилась, сообразив, что таким образом ей остается выбирать из числа непривлекательных, скучных, воздержанных и бедных. Не то чтобы таких было мало. Но что же ей, в конце концов, делать? Тогда лучше уж вообще не тратить ни мгновения своей жизни на то, чтобы принимать знаки внимания от какого бы то ни было мужчины независимо от его качеств.
      Она вздохнула, борясь с подступающей волной печали. Разумеется, им с Тристаном не суждено было оставаться вместе вечно, и она сказала ему об этом с самого начала. Но все же она рассчитывала, что их связь продлится дольше одной ночи, и отношения закончатся на ее условиях, а не на условиях Тристана: он будет умолять, чтобы она передумала и дала ему еще несколько недель райского блаженства, которые он мог бы вспоминать весь остаток своей горестной одинокой жизни, а она…
      Впрочем, фантазии остались в прошлом, и чувство одиночества приходится испытывать ей самой. Не то что ей сильно не хватает Тристана: за три коротких дня он не мог стать неотъемлемой частью ее жизни, но Симона не могла отрицать того, что она получила огромное удовольствие от времени, проведенного в его постели. Правда, у нее нет длинного списка возлюбленных, с которыми она могла бы его сравнить, и откуда ей знать – может, на самом деле он совершенно никудышный любовник!
      Так или иначе она позволила себя соблазнить, а после этого Тристан спокойно пообещал Дрейтону, что их связь закончится после одной-единственной ночи… Боже, как бы ей хотелось найти какую-нибудь норку, в которую можно было бы заползти и больше никому никогда не показываться!
      – Эгей! Грегори!
      «Эгей»? – Симона подняла голову. Грегори отчаянно вглядывался, куда-то, и она проследила направление его взгляда.
      Если на свете и существовала женщина, которая, нисколько не смущаясь, способна кричать «эгей!» на причале, то пышногрудая дама с большим турнюром, которая надвигалась на Грегори, словно собака на кость, лучше всего подходила для этой роли.
      – Мисс Шератон?
      Женщина захихикала:
      – Конечно, это я, дорогой! Какой же вы глупыш… – Она осмотрелась и кокетливо улыбнулась. – А где Тристан; я хочу удивить и его тоже!
      Тристан? Ну конечно, она ищет Тристана! Ах он хорек! Наверняка он встретился с ней, когда возвращался домой этим утром. Черт бы побрал эту американку!
      – Он на борту, мэм, – пролепетал Грегори, при этом вид у него был такой, словно он только что чем-то подавился. – Если мне позволено будет спросить… где ваш муж?
      – Так уж случилось, – прощебетала женщина, – что мужа у меня пока нет.
      Грегори качнулся назад, побледнел и Судорожно вцепился в бинокль.
      – Неужели свадьбу отложили?
      – Точно! – Мисс Шератон прошествовала мимо него, царственно шелестя юбками.
      Наблюдая за тем, как американка поднимается по трапу, Симона от души надеялась, что она споткнется и свалится в Темзу.
      Эмми тихо кашлянула:
      – Какая-то проблема? – Она в упор посмотрела на Грегори.
      – Не из тех, которые я могу решить, – мрачно отозвался он. После чего тяжело вздохнул, покачал головой и поднес бинокль к глазам. – Ящик двести пятьдесят шесть. Кадкой склад?
      – Первый!
      Симона не двигалась с места, хотя ей очень хотелось удалиться, вместо того чтобы наблюдать за тем, как Тристан обхаживает свою новую любовницу. Вот только, если она убежит, непременно создастся впечатление, будто ее волнует, насколько быстро и легко ей нашли замену. Лучше напрячь силы, продолжить изображать равнодушие и сохранить хоть какие-то остатки собственного достоинства. Пока она будет это делать и ждать Эмми, ей, возможно, удастся придумать, как сквитаться с Тристаном Таунсендом.
      Приняв решение, Симона повернулась спиной к кораблю и стала перебирать самые приятные варианты мести.
 
      Тристан поднял голову и прислушался. Стук женских каблучков по стальной палубе зазвучал для него приятной музыкой. Он понятия не имеет, что будет ей говорить, но начнет, конечно, с извинений, а там будет видно.
      Он повернулся со словами:
      – Должен сказать, что я…
      И чуть не свалился за борт.
      – Привет, Трис. Не ожидал увидеть меня здесь?
      Боже правый, этого ему только не хватало!
      – Сара! – со вздохом отчаяния проговорил он. – Что ты здесь делаешь?
      – Бросаюсь в твои объятия! – Она и в самом деле надвигалась на него, как гора.
      Тристан судорожно втянул в себя воздух, потом решительно взял гостью за плечи и, отодвинув ее на пристойное расстояние, прошипел:
      – Успокойся, кругом люди…
      – А разве кому-то есть до нас дело? – со смехом поинтересовалась Сара.
      – Разумеется, да.
      – Ты имеешь в виду Грегори и его новую помощницу?
      Тристан в недоумении посмотрел в сторону причала и убедился, что Грегори и Эм по-прежнему занимаются сортировкой грузов.
      – Новая помощница – моя сестра, леди Эммалина.
      – Ах, Трис! – проворковала Сара, кладя ладонь ему на грудь, – это совсем не лучшее начало, верно? Приношу мои извинения. Однако я уверена, что твоя сестра – милейшее существо и со временем мы с ней прекрасно поладим.
      Тристан поежился.
      – Ты что, собираешься здесь остаться?
      – Конечно, собираюсь, глупыш!
      «Глупыш»? Он всегда ненавидел это слово! Впрочем, эмоции тут вряд ли помогут, и ему лучше успокоиться и собраться с мыслями.
      – А что твой почтенный Джордж думает о жизни в Лондоне?
      – Откуда мне знать? Сейчас он в Сиэтле.
      – Очевидно, ты передумала выходить за него замуж. – Тристан старался как можно быстрее обдумать причины и следствия. – Что-то случилось?
      Сара захлопала ресницами.
      – Случилось? Ну конечно! Я окончательно поняла, Джордж мне не пара, и мы с тобой подходим друг другу гораздо лучше.
      Боже, только не это!
      – И когда именно ты об этом догадалась? Надеюсь, это произошло не в тот момент, когда вы стояли перед алтарем?
      Сара рассмеялась и небрежно махнула рукой.
      – Нет, это было бы слишком жестоко. Все случилось на десять дней раньше.
      – На десять дней, вот как? Но до того, как по городу разошлись слухи о том, что я унаследовал титул, или после?
      Сара выпрямилась, пытаясь изобразить обиду:
      – Неужели ты считаешь, что я бросила Джорджа ради твоего титула?
      – Да.
      – А я говорю «нет»! Титул не имеет значения, Трис. Дело в тебе.
      – Я не помешал тебе заключить помолвку с бедным Джорджем.
      Сара долго смотрела на него, а потом заявила:
      – Ты все время называешь Джорджа «бедным Джорджем». На самом деле он очень богатый.
      – Я называю его бедным, имея в виду его страдания.
      Сара поморщилась.
      – Став британским лордом, ты сильно переменился, – недовольно буркнула она.
      – И не к лучшему. Тебе гораздо лучше вернуться в Сиэтл и…
      – Чепуха! – Похоже, Сара вновь обретала уверенность в себе. – То, что было у нас в Сан-Франциско, мы можем говорить снова, но теперь все будет даже лучше, потому что тебе не придется уплывать на долгие месяцы. Мы можем вечно быть вместе, рядом, – разве это не чудесно?
      Чудесно что? Что ему придется вскрыть себе вены?
      – Сара, я понимаю, ты проделала долгий путь в надежде…
      Гнев на мгновение зажегся в глубине ее синих глаз.
      – Ах вот оно что – у тебя кто-то есть! Неужели ты должен жениться на какой-нибудь бледной английской девице из-за того, что ты стал пэром?
      – Да.
      Несколько секунд Сара смотрела на него, часто моргая глазами, а потом величественно подняла голову:
      – Я слышала, что британцев гораздо легче шокировать скандалом, чем нас, американцев. Это правда?
      Почему он не удивляется ее готовности пойти на такую низость?
      – Не знаю.
      – Ах, Тристан, – промурлыкала Сара. – Я обещаю щедро вознаградить тебя. Прямо сейчас, если хочешь. Не желаешь подхватить меня в охапку и унести к себе в каюту? – Она протянула руку, чтобы разгладить отвороты его сюртука, и улыбнулась мило и многообещающе. – Как только мы там окажемся, я сразу начну тебя ласкать…
      – Нет! – Тристан поспешно отодвинулся от нее.
      – Ну, если ты хочешь сам ласкать меня, то я вполне…
      – Нет! – повторил он грубо, не видя иного способа заставить ее осознать собственную глупость. – Никто из нас никого ласкать не будет ни сегодня, ни завтра, никогда. Я не женюсь на тебе, Сара. Мне очень жаль, что тебе пришлось ехать так далеко только для того, чтобы испытать разочарование, но дело в том…
      – Ах так! – Сара резко повернулась и зашагала прочь, громко объявив: – Значит, будет скандал.
      – Сара!
      Сара остановилась и, обернувшись, ехидно улыбнулась:
      – Когда будешь готов сдаться, вспомни, что я остановилась в гостинице на Сент-Джеймс-стрит.
      Тристан покачал головой, но это не произвело на Сару никакого впечатления: она подняла руку шаловливо пошевелила пальцами, а затем с улыбкой направилась прочь.
      Тристан повернулся и посмотрел в сторону причала, где сидела Симона. К счастью, она, похоже, и не подозревала о том кошмаре, который он только что вынес.
      – Благодарю тебя, Иисусе! – прошептал Тристан, проводя рукой по волосам и направляясь в капитанскую каюту, где в шкафчике всегда стоял бренди.
 
      – Эгей!
      Боже, неужели она вернулась? Игнорируя призывы рассудка, Симона повернулась на бочке и стала смотреть, как блондинка идет по причалу к Грегори и Эмми.
      – Привет, Эммалина, мое имя – Сара Шератон, мисс Сара Шератон. Мы с вашим братом очень близкие друзья.
      Грегори сразу покраснел как рак, а Эммалина хладнокровно обвела мисс Шератон изучающим взглядом.
      – Я подумала, – продолжила Сара, – мы могли бы как-нибудь встретиться за ленчем на этой неделе и познакомиться.
      Симона с восхищением наблюдала за тем, как Эмми независимо распрямила плечи и подняла голову:
      – Мне надо будет справиться у моего секретаря и узнать, когда я свободна.
      «Превосходная работа, Эмми! Просто превосходная! Мои учителя хороших манер тобой гордились бы!»
      – Конечно, – согласилась мисс Шератон, открывая ридикюль и запуская в него руку. – Вот моя карточка, – добавила она секунду спустя, вручая карточку Эмми. – Пожалуйста, сообщите мне, когда вы сможете со мной встретиться.
      Эмми даже не потрудилась взглянуть на маленький прямоугольник плотной бумаги – она сразу засунула его под пачку листов, которые держала в руках, и, повернувшись к Грегори, спросила:
      – На каком номере ящика мы остановились? Надеюсь, мы ничего не пропустили?
      Симона ухмыльнулась и мысленно поздравила подругу с тем, как та сумела выстоять перед нахальством блондинки.
      – А вы кто? – неожиданно раздалось рядом с ней. Симона подняла взгляд.
      – Леди Симона Тернбридж, – ответила она коротко, чувствуя, как гнев закипает в ней с новой силой. – И я вовсе не жажду познакомиться с вами.
      – Я так и подумала. – Сара не спеша отправилась восвояси, бросив через плечо: – До свидания, Грегори!
      Симона надеялась на быстро несущуюся карету и не слишком трагический несчастный случай. Что до Грегори, то он откашлялся и, проведя пальцем под накрахмаленным воротничком, сумел сказать только:
      – Э-э…
      – Никаких объяснений не нужно. – Сара поднялась. – Совершенно никаких. С тобой мы увидимся завтра утром. – Она шагнула к дороге и кликнула извозчика.
      – Симона, подожди! – Эммалина бросилась за ней.
      Симона замерла, держась за ручку дверцы подъехавшего экипажа:
      – Тебе совершенно не обязательно бросать работу ради меня.
      – А я думаю, Грегори прекрасно справится и без моей помощи. Лучше скажи, кто такая эта Сара?
      – Если чутье меня не обманывает, это любовница Тристана.
      – Тогда скорее всего бывшая американская любовница, – решила Эмми.
      Симона сухо улыбнулась.
      – Подозреваю, что теперь уже не бывшая.
      Эмми страдальчески подняла глаза к небу.
      – Да полно тебе! Может, я и не искушенная любовница, но зато прекрасно знаю, что, если бы у брата были намерения в отношении ее, он привез бы ее с собой, когда возвращался в Англию. То, что эта Сара впервые появилась здесь неизвестно откуда… О, я знаю, она за ним охотится!
      Решив, что эти подробности ее мало волнуют, Симона покачала головой и открыла дверцу.
      – Мне все равно.
      – А вот и нет! Ты увлечена Тристаном, а значит, тебе не может быть все равно.
      Симона замерла.
      – Прошу прощения?
      – Да, и он тоже увлечен тобой. – Эммалина довольно улыбнулась. – На случай, если тебя это интересует…
      Но Симону это не интересовало. Она прекрасно знала, что ее бросили, и поэтому закрыла дверцу кареты, а потом села так, чтобы видеть подругу через открытое окно.
      – Эмми, я ценю твою любовь к сказкам и все такое, но между мной и твоим братом абсолютно ничего нет.
      Больше ничего нет.
      – Ха!
      – Правда, Эмми. Я не стала бы тебя обманывать.
      – Ха! – Эммалина круто развернулась и решительно направилась обратно к Уэйду Грегори.
      Симона постучала по стенке кареты, и экипаж тронулся, да так резко, что она чуть не свалилась с сиденья.
      Выпрямившись, Симона поклялась, что когда в следующий раз увидит Тристана Таунсенда, то сделает вид, что его просто нет на свете. Он ею увлечен? Нет, это она увлечена, и увлекли ее очень далеко; но теперь этому ее заблуждению, как и следовало, пришел бесславный конец.
 
      Наконец состоялись похороны тех, кто погиб в огне. Не присутствовать на них было нельзя, так что Симона сидела рядом с Фионой в конце ряда скорбящих, послушно, хоть и не слишком внимательно, слушая печальные слова прощающихся. Большой храм, гроб с латунными накладками, украшенные резьбой скамьи, плотно заполненные собравшимися, священники, ведущие службу в лучших своих одеяниях…
      Люди вставали, чтобы произнести хвалебные речи, превознося жизнь, сердце и душу того, кто лежал в гробу. Это были прекрасные похороны – такое прощание, о каком только может мечтать любой аристократ. Даже погода пошла навстречу устроителям: солнечный свет струился сквозь витражные окна, падая на присутствующих и окружая гроб ореолом, похожим, на нимб.
      Когда хоронили мать Симоны, дождь лил как из ведра. Симона тем утром еще не закончила свою обычную работу, когда Харриет – одна из постаревших девиц Эсси – сказала, что им следует пойти на службу. Симону изумило то, что служба вообще будет – она жалела о том, что Харриет вообще об этом заговорила.
      У них не было денег на извозчика, поэтому они шли пешком, и когда наконец добрались до маленького храма, за которым располагалось кладбище, промокли до нитки, дрожа от холода. Посреди почерневших от сажи, покрытых лишайником и покосившихся надгробий стоял викарий, хмурясь и сутуля плечи под зонтом. Харриет объяснила ему, кто они такие и почему пришли.
      Испустив тяжелый вздох, викарий повернулся и провел пришедших в дальний угол кладбища и горке земли. При их приближении двое мужчин перестали копать и отошли назад, а затем, сняв шапки, склонили головы.
      Викарий встал чуть в стороне и пробормотал «Отче наш», а Симона все смотрела вниз, на простой сосновый гроб, и думала о том, как ее матери, должно быть, неудобно в таком коротком и тесном пространстве.
      Потом викарий ушел, оставив их стоять у могилы. Мужчины с лопатами надели шапки и собрали свои инструменты. Тогда Харриет засунула руку в карман, вытащила оттуда смятую маргаритку, вручила ее Симоне и знаком велела бросить в яму.
      Цветок упал в середину ближе к верхней части – там, где, как представлялось Симоне, руки матери должны лежать скрещенными поверх сердца.
      Потом они вернулись к Эмми, две недели спустя Симона бросила маргаритку в еще одну яму и попрощалась с Харриет.
      В тот день тоже шел дождь. Маргаритка не была мятой, и Симона обращалась с ней очень осторожно, но в конце концов это ничего не изменило. Матери все так же не было. И Харриет не было. Прощальная маргаритка нисколько не уменьшала боли и не заставила солнце выглянуть из-за туч.
      Другое дело, если, конечно, вы принадлежите к аристократии, уточнила про себя Симона, когда присутствующие в церкви встали и открыли сборники духовных гимнов. Она молча стояла рядом с сестрой; на сердце у нее было слишком тяжело, чтобы петь.
      Если вы аристократ, то солнце светит, а хор поет. Мир скорбит о вашем безвременном уходе и покрывает ваш дорогостоящий гроб лилиями и розами. А когда вас похоронят, то над вашей могилой поставят красивое надгробие, чтобы на все времена отметить, что вашу жизнь сочли достойной.
      На могиле ее матери надгробного камня не было, и на могиле Харриет тоже. Не было даже простых деревянных крестов, потому что они были бедными и к тому же проститутками, а те, кто их помнил и о них скорбел, не имели денег даже на то, чтобы взять извозчика.
      Симона вздрогнула от внезапного озарения. Теперь она может купить надгробие своей матери и Харриет – Дрейтон даст ей столько денег, сколько она пожелает. Она может распорядиться, чтобы их имена были высечены золотыми буквами, а еще велеть резчику добавить какие-нибудь возвышенные слова о добрых сердцах и заботливых душах, о любви и дружбе. Может, он еще изобразит херувимов или ангелов, и, разумеется, теперь на могиле всегда будут цветы.
      Боже, почему это не пришло ей в голову раньше? Надо только сказать Дрейтону, что она хочет сделать заказ резчику и попросить, чтобы камни были доставлены в… в…
      Она сморгнула пелену жарких слез: жестокая правда пронзила ей сердце. Симона не помнила, где похоронена ее мать…
      Тристан увидел, как Симона выскользнула из своего ряда и быстро прошла по проходу между церковными скамьями: по щекам ее струились слезы, в глазах пылал огонь.
      Он взглянул в сторону скамьи, где она сидела, проверяя, идет ли за ней кто-нибудь из близких, затем быстро кивнул Ноуланду и пошел следом за Симоной.
      Тристан обнаружил ее на тротуаре у дверей храма: Симона оглядывала улицу, словно не была уверена, в какую сторону ей следует идти.
      – Дорогая, – окликнул он ее, спускаясь по ступеням храма, – с вами все в порядке?
      Симона расправила плечи, подняла голову, провела ладонями по щекам, потом повернулась к нему.
      – Да, у меня все прекрасно.
      Тристан поспешно сцепил руки за спиной, чтобы не поддаться соблазну и не обнять ее.
      – Вы хорошо знали лорда Сандифера?
      – Кого?
      – Лорда Сандифера, – повторил он, кивая в сторону храма. – Человека, с которым мы сегодня прощаемся.
      – О! – Симона шмыгнула носом и отвела взгляд. – Я с ним не знакома.
      – Если не считать его родственников и горстки посторонних, то, наверное, все присутствующие в храме могли бы сказать то же самое.
      – Но раз вы не знали Сандифера, значит, плачете из-за собственных воспоминаний. Если вы хотите уменьшить их бремя, поделитесь ими со мной, и я…
      Глаза Симоны вспыхнули.
      – Прошу вас, уйдите, – отчетливо проговорила она и отвернулась.
      Если бы у него осталось хоть немного мозгов, Тристан именно так и сделал бы, но он остался стоять, и ощущение ножа в груди снова вернулось. Он искал подходящие слова, чтобы снова заговорить. О чем именно – это было не важно, ему просто хотелось, чтобы Симона с ним разговаривала и успокоилась в своих сомнениях насчет их злополучной связи. Да, это было мелко, эгоистично, и он был человеком мелким и эгоистичным, но все же…
      – Симона, – тихо начал он, осторожно подходя и становясь рядом с ней.
      – Эгей! Трис!
      Тристан замер.
      – Ах ты, мой сладенький! – продолжала верещать Сара, выйдя из наемной кареты.
      Сидя рядом с ним, Симона тихо кашлянула.
      – Прошу прощения. Пожалуйста, дайте мне возможность объясниться насчет нее…
      – Объяснитесь! – сухо отозвалась Симона. – Я не пропущу этого ни за что на свете.
      Однако она вовсе не собиралась ему помогать. И поделом – он это заслужил.
      Тристан повернулся к приближающейся мегере с твердым намерением избавиться от нее как можно быстрее.
      – Что ты здесь делаешь, Сара?
      – Ах! – Губы Сары растянулись в счастливой улыбке. – Я случайно проезжала мимо, возвращаясь в гостиницу, и увидела тебя. Конечно, я не могла не остановиться и не сказать тебе, что совсем недавно пила просто чудесный чай и целый час дивно болтала с твоей матушкой.
      Только что ему казалось, что все идет отвратительно, однако это было еще слабо сказано!
      – Моя мать умерла, Сара, и давно.
      Улыбка Сары поблекла:
      – Ну, она же назвалась твоей матушкой!
      – Если ты говоришь про Люсинду, то она моя мачеха.
      Тут же улыбка Сары стала широкой и радостной, как прежде.
      – Какая разница, сладкий мой.
      Тристан с трудом заставил себя разжать зубы:
      – Скажи на милость, что ты нашла такого, о чем можно было бы говорить с Люсиндой?
      – Тебя.
      – И после этого ты рассчитываешь выйти за меня замуж? – Тристан почувствовал, как боль начинает все сильнее пульсировать у него в висках.
      – Не могла же я не сказать ей о том, что жду от тебя ребенка.
      – Надеюсь, ты шутишь! – прорычал Тристан.
      – Матушка жениха не должна быть последней, кто услышит такие вещи, милый.
      – Боже всемогущий, да ты просто дура!
      – Милый, прошу тебя! – Сара даже не поморщилась. – Тебе нет нужды расстраиваться. Похоже, твоя Люсинда была очень рада этому известию.
      Не зная, что сказать, Тристан судорожно ловил ртом воздух. Боже, каким же отчаянным дурнем он был, сделав Сару своей любовницей!
      – Не могу не признать, что у вас по-настоящему интересная жизнь…
      Тристан перевел взгляд на Симону. Теперь он не сомневался, что ему придется ползти по битому стеклу, валяться у нее в ногах, чтобы снова наладить их отношения, но он это сделает. Хотя, может, все-таки не стоит ползти в буквальном смысле слова: если он и готов признать собственную глупость, это еще не значит, что нужно вообще отказаться от гордости и самоуважения…
      . – А вы кто такая? – услышал он язвительный голос Сары.
      Симона медленно перевела взгляд на его бывшую любовницу.
      – Покопайтесь в памяти. Мы встретились на причале два дня назад.
      «О да! Идеальный ответ! Блестяще, Симона!»
      – Ой, ну надо же! – воскликнула Сара и возмущенно взглянула на Тристана. – А ты, парнишка, времени не терял!
      «Парнишка?» – Тристан поморщился.
      – Сара, я пытался быть добрым и сострадательным, но мы миновали ту точку, после которой мое терпение кончается. Слушай меня внимательно. Я на тебе не женюсь, так что устраивай свою задницу в карете, уезжай в гостиницу, пакуй вещи, садись на первый же корабль и плыви на запад.
      – Боюсь, что не могу этого сделать, милый, – злорадно прошипела Сара. – Мы с твоей матушкой сегодня вместе ужинаем и обсуждаем то, как можно заставить тебя поступить со мной по чести. Если ты готов избавить нас от лишних хлопот, ты можешь к нам присоединиться, и тогда мы могли бы провести этот вечер за обсуждением планов свадьбы, что намного приятнее, чем ссора.
      – Меня там не будет, и не мечтай. Еще раз повторяю: я не намерен на тебе жениться.
      – Это мы еще посмотрим, милый. – Сара помахала ему рукой, повернулась и решительно направилась к карете, бросив на прощание.
      – Пока-пока!
      Пока-пока! Боже правый! Тристан посмотрел на Симону.
      – Если она беременна, – заявил он, решив высказаться сразу по существу вопроса, – то это не мой ребенок.
      – Ты уверен?
      – Да. – Тристан кивнул. – Прошло больше года между тем моментом, когда я в последний раз видел Сару, и ее появлением на причале. Да, она была моей любовницей, когда я отплывал из Сан-Франциско, а когда я вернулся десять месяцев спустя, то одновременно получил известие о том, что унаследовал титул, и приглашение на ее свадьбу с неким господином из Сиэтла. Я велел Грегори отправить им подарок и спустя три дня направился в Англию. С этого времени я ее не видел, с ней не разговаривал и, черт подери, с ней не спал!
      Несколько секунд Симона обдумывала его слова, потом пожала плечами:
      – Все это не имеет никакого значения, если говорить о скандале, который она собирается устроить.
      – Плевать мне на скандал.
      – Но если Люсинда решит, что ты мог…
      – Она слишком хорошо меня знает.
      – Нет, я не про то. – Симона покачала головой. – Если бы Сара действительно ждала от тебя ребенка, он стал бы возможным наследником. Люсинда может решить, что все же есть слабый шанс на это, что Сара в конце концов заставит тебя на ней жениться, тогда…
      Полный масштаб последствий только теперь стал окончательно ясен Тристану.
      – Боже! – прошептал он, нервно проводя пальцами по волосам. – Где были мои мозги раньше?
      – Я советую тебе не ходить на обед, – мягко подсказала Симона. – Мощная доза мышьяка, положенная в суп тебе и Саре – вот мечты Люсинды и сбываются.
      – Случайная смерть, которую все сочтут пищевым отравлением.
      – Это не слишком красиво, но, я думаю, Люсинду не особо заботит красота этого момента.
      Взглянув вслед удаляющейся карете, Тристан вздохнул:
      – Сара понятия не имеет о том, какой опасности подвергает себя.
      – Да. И тебе придется ее предостеречь.
      Ох, только не это! Неужели ситуация и без того недостаточно гадкая?
      – Я напишу ей записку и попрошу Грегори отнести.
      – А если Сара решит, что ты просто пытаешься ее отпугнуть? – хладнокровно возразила Симона. – Если она этим вечером захватит эту записку с собой на обед и поделится ее содержанием с Люсиндой в качестве доказательства того, насколько далеко ты готов зайти? Тогда Люсинде придется убить тебя как можно скорее.
      На секунду Тристану захотелось позволить ей это сделать и покончить со всеми неприятностями разом. Однако тут же его натура восстала против мысли, что Люсинда хотя бы в этом останется победительницей.
      – Тот же результат будет и в том случае, если я лично приду ее предостеречь. Она просто расскажет обо всем Люсинде.
      – Значит, решение состоит в том, чтобы помешать Саре сегодня вечером отправиться на обед.
      – И завтра вечером, и послезавтра вечером… А еще во все часы утренних визитов от этого дня и до проклятой бесконечности! Но даже это не будет гарантией того, что с Сарой ничего не случится. Если Люсинда всерьез за нее возьмется, она окажется на волоске от несчастного случая с трагическим концом, где бы ни находилась.
      – Значит, Сара должна вернуться в Америку по доброй воле или нет, или отправиться куда угодно – лишь бы Люсинда не могла ее там найти. – Симона пожала плечами. – По крайней мере пока ребенок не родится.
      Верно, но…
      – Если этот ребенок действительно существует, – прорычал он. – Я не исключаю, что никакого ребенка вообще не существует.
      В этот момент двери храма распахнулись и органная музыка триумфально вырвалась за его пределы. Симона оглянулась, потом серьезно взглянула на Тристана:
      – Просто из любопытства: что именно в Саре вам нравится?
      – Ни черта мне в ней не нравится! – недовольно буркнул Тристан.
      – Но ведь прежде нравилось?
      – Понятия не имею, что тогда со мной случилось, – признался Тристан. – Наверное, она просто была податлива и доступна.
      Ему пришлось пожалеть об этих словах, едва только они сорвались с его губ, потому что глаза Симоны потемнели от боли.
      – Нет-нет, Симона, – поспешно сказал он, – ты нисколько на нее не похожа!
      Ее смех прозвучал довольно неубедительно, и к тому же Симона отвернулась недостаточно быстро, так что он успел увидеть слезы, повисшие у нее на ресницах.
      Тристан инстинктивно положил руку ей на плечо.
      – Правда-правда, я не вру.
      Симона посмотрела в сторону храма и поспешно отстранилась от него, а затем печально сказала:
      – Берегите себя, Тристан.
      Ну, ясно – гроб уже начали выносить, и на них смотрят посторонние. Тристан тоже решил сказать нечто официальное:
      – Спасибо за заботу.
      Симона тихо рассмеялась и отошла от него еще дальше.
      – Я не о вас забочусь – просто та сумятица, которая вокруг вас творится, – это единственный интересный момент в моей жизни. Если вы умрете, мне придется искать новое развлечение, а это так хлопотно!
      С этими словами Симона ушла от него. Никакого взмаха рукой, никаких угроз, никаких глупых «пока-пока!» – одна оскорбленная гордость! Тристан вынужден был признать, что за последние дни он немало потрудился, чтобы нанести ущерб этому ее чувству.
      – Все в порядке, Локвуд?
      Он оторвал взгляд от тротуара и встретился с бледно-голубыми глазами Ноуланда. На самом деле все было настолько близко к полной катастрофе, насколько это вообще возможно. Вот только говорить об этом он не имел намерения, тем более в тот момент, когда мимо них двигалась траурная процессия.
      – Насколько я понимаю, леди Симона оправилась от своего горя?
      Интересный вопрос. Вот только о каком горе идет речь? В тот момент Тристан мог бы сказать, что он лишь минуту назад увеличил количество ее печальных воспоминаний. Пока он не разберется с Сарой и Люсиндой…
      – Нас ждет работа, Ноуланд.
      – Вот как? Полагаю, этот вопрос имеет большое значение для всей нации?
      – А личная проблема тебя не устроит?
      – Ну, если ты настаиваешь… – Ноуланд ухмыльнулся. – Она имеет какое-то отношение к некой хорошо сложенной молодой брюнетке?
      – На самом деле – к блондинке.
      Ноуланд укоризненно поцокал языком и покачал головой.
      – Проклятие, Локвуд! А мне-то казалось, что ты с леди Симоной готов составить прекрасную пару.
      – Неужели?
      – Почему нет? У вас похожий темперамент и ничем не ограниченная жажда жизни.
      – Боже, как ты деликатно выражаешься…
      – Стараюсь.
      – Ладно, ценю, – заверил его Тристан. – Теперь насчет блондинки…
 
      «Как это возможно?» – думала Симона, дожидаясь, чтобы к ней присоединились Фиона и остальные. Она то злилась на него, то, спустя всего секунду, полностью соглашалась с ним. Этот человек соблазнил ее, тут же порвал с ней связь с быстротой, которая, даже по меркам повес, должна считаться чрезмерной, а потом появился с прежней любовницей. И все же ей не удается чувствовать к нему отвращение дольше, чем до следующей его улыбки. Она стала совершенно бесхребетной, слабой, настоящей идиоткой без грана здравого смысла и самоуважения. Ей следовало бы промолчать и тем самым предоставить ему возможность бежать на обед с мисс Эгей, чтобы выпить там литр отравы. Она только облагодетельствовала бы мир, избавив его от этого лгуна. Но нет: ей зачем-то понадобилось предупредить его о возможной опасности, а потом она еще сказала ему, что он должен предупредить свою прежнюю возлюбленную!
      Кстати, надо еще доказать, что Люсинда на самом деле злобная убийца, какой ее пытается представить Тристан. Он вполне мог выдумать все это, чтобы заручиться ее сочувствием и потом обольстить.
      Симона вздохнула. Если честно, она отправилась на встречу с ним в саду, заранее зная, что позволит ему вовлечь ее в опасную связь, а когда Тристан не свернул с выбранного им пути, она с радостью за ним последовала, да еще и была более чем довольна результатом.
      А потом он порвал с ней, и она осталась ни с чем. Ну если не считать воспоминаний о ночи невероятных наслаждений.
      Боже, как мужчины усложняют жизнь! Зато она получила урок и хорошо его усвоила. Никогда больше она не позволит, чтобы какой-то мужчина нарушил ее одиночество… скуку. Неумолимую, абсолютную скуку ее существования.
      – Надеюсь, тебе уже лучше? – Фиона мягко тронула сестру за руку.
      – Не думаю.
      – Может, ты хочешь поговорить об этом? Я очень хорошо умею слушать.
      Симона пожала плечами.
      – Не знаю, с чего начать. Иногда мне кажется, меня что-то беспокоит. Потом, когда я пытаюсь придумать какой-то выход, я теряю нить, и мои мысли переключаются на другое.
      – А о чем ты думала, когда я к тебе подошла?
      – О том, как невыразимо скучна моя жизнь.
      – Скучна? О чем ты?
      – В моей жизни ничего нет, во всяком случае, ничего значимого. Я встаю утром, и мне совершенно нечего делать весь день – по крайней мере такого, что бы имело какое-то значение. Когда меня спрашивают, как прошел мой день и чем я занималась, я не могу рассказать ничего, что было бы хоть немного интересно. Если бы я не вставала, если бы решила провести всю оставшуюся жизнь, лежа в постели и глядя в потолок, это не затронуло бы ни единого человека на этой земле.
      – Неправда! Интересно, с чего ты так решила?
      – Ах, Фиона, полно! Твои животные погибли бы, если бы ты не находилась с ними рядом и не заботилась о них.
      Если бы что-то случилось с Дрейтоном, то либералы палаты лордов были бы потрясены, а рядом с Каролин оплакивающая мужа королева Виктория показалась бы спокойной. Если бы что-то случилось с Каролин, это стало бы крушением мира для всех нас. Но если бы я в ближайшие пять минут приказала долго жить… Абсолютно ничего не произошло бы.
      Фиона долго смотрела на сестру, а потом мягко улыбнулась:
      – Зато все по-другому, когда ты с лордом Локвудом, верно?
      – Во всяком случае, не уверена. Это было непростительно с моей стороны. – Симона вздохнула. – Каролин и Дрейтон – единственные известными мне люди, для которых отношения – это не просто обмен совокупления на деньги.
      – И что плохого, если ты сможешь иметь такое же счастье, как и наша сестра?
      – В надежде ничего плохого нет, – признала Симона. – Но безмерно глупо испытывать разочарование, когда тебе везет меньше, чем кому-то другому.
      – Ты так уверена, что между тобой и лордом Локвудом все кончено?
      – Да.
      По крайней мере с его стороны. С ее… Похоже, ее гордость еще недостаточно сильно ранена.
      – Он сообщил Дрейтону, что наша связь закончена.
      – Люди часто говорят что-то, когда от них этого ждут, но сами они так не считают.
      – А вот Тристан считает именно так.
      Фиона вздохнула:
      – Не знаю, не знаю. Ты все время даешь обещания Дрейтону, но редко их выполняешь.
      – Я совсем другое дело. Теперь бывшая любовница лорда Локвуда приехала в Лондон и…
      – И он не возобновлял отношений с ней.
      – Откуда тебе это известно?
      – Лорд Локвуд вышел следом за тобой из храма, а это значит, что он достаточно сильно привязан к тебе, и твои слезы его встревожили.
      Симоне тоже хотелось бы думать, что Тристан ведет себя благородно, пытается ее оберегать…
      – Возможно, ты и права.
      – Возможно? – Фиона засмеялась, ее глаза заискрились. – На твоем месте я бы подумала о том, где лучше выходить замуж – в Лондоне или в замке Райленд.
      Симона долго молчала.
      – Ты думаешь, я когда-нибудь выйду замуж за Тристана?
      – Да.
      – Но… Он сперва должен сделать предложение, – возразила Симона. – А это вряд ли случится.
      – С каких это пор ты ждешь, чтобы удача сама пришла к тебе? Если этот человек делает жизнь интересной, значит, добивайся его! Устроить скандал лучше, чем лежать в постели, смотреть в потолок и испытывать дикую скуку всю оставшуюся жизнь.
      – Каролин и Дрейтон…
      – Они искренне хотят, чтобы ты была счастлива.
      Вот как? Неужели они будут рады, когда семейное имя начнут смешивать с грязью?
      Симона вздохнула и постаралась улыбнуться сестре.
      – Я подумаю об этом, – пообещала она.
      – Иногда, – мягко заметила Фиона, – лучше не думать, а действовать. Впрочем, сюда уже идут Дрейтон и Хейвуд. Ты едешь с нами или у тебя другие планы?
      – Другие, – поспешно решила Симона, собираясь поскорее раствориться в толпе. – Если я кому-то понадоблюсь, пусть ищут меня у леди Эммалины.
      Фиона пробормотала что-то насчет привета лорду Локвуду от нее, но Симона не стала оборачиваться. Если Тристан действительно окажется у сестры… Симона не знала, что именно он от нее получит, но хороший пинок он точно заслужил, как и порцию холодного презрения, а еще хорошую выволочку. Но если он подарит ей ту улыбку, от которой у нее тает сердце, а потом зацелует до потери сознания, то…
      – То сколько можно морочить себе голову тем, чего не может быть! – проворчала Симона и решительно остановила наемную карету.

      Служащий гостиницы, должно быть, сбитый с толку их титулами и представленной Ноуландом бумагой, подтверждающей его работу в Скотленд-Ярде, бросился к лестнице, оставив Тристана и его друга ожидать в тихой приемной. Ноуланд, опершись на каминную доску, рассматривал свои ногти, а Тристан расхаживал по комнате и думал о том, сколько проблем может возникнуть во время этого разговора. Если Сара откажется вести себя разумно и проявить осмотрительность…
      Наконец он остановился перед Ноуландом:
      – Я бы предпочел выколоть себе глаз, только бы не вести этот разговор.
      Ноуланд благодушно хлопнул его по плечу:
      – Поверь, ты поступаешь правильно и наилучшим образом. Если бы ты ее не предостерег, то потом всю оставшуюся жизнь мучился бы угрызениями совести.
      – А ты уверен, что нет законов, которые оправдывали бы похищение, вызванное вескими причинами?
      – Совершенно уверен. Если Сара откажется действовать, чтобы спасти свою жизнь, ты ничего не сможешь сделать, чтобы заставить ее. Тебе придется просто удовлетвориться убежденностью, что твоя совесть теперь чиста.
      – А если Сара побежит рассказывать Люсинде о том, что Скотленд-Ярд заинтересовался этим делом?
      Ноуланд пожал плечами.
      – Это стало бы самым простым решением. Тогда Люсинде пришлось бы бежать из страны с тем, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.
      – Но в этом случае она никогда не предстанет перед правосудием! – недовольно воскликнул Тристан.
      – Правосудие, друг мой, подобно бриллианту: оно бывает самой разной формы, имеет множество граней, и, как правило, в нем всегда можно найти какие-то изъяны.
      Тристан снова принялся расхаживать по комнате, как вдруг…
      – Милый! Я так и знала, что ты опом…
      Язык Сары остановился одновременно с ногами. Замерев в дверях, она молча переводила взгляд с Тристана на Ноуланда и хмурилась.
      Тристан призвал на помощь всю свою выдержку:
      – Сара, позволь представить тебе моего друга, лорда Ричарда Генри, виконта Ноуланда. Ноуланд – мисс Сара Шератон из Сан-Франциско.
      – Теперь уже не из Сан-Франциско, – уточнила Сара, входя и упираясь взглядом в спутника Тристана.
      – Ноуланд – агент Скотленд-Ярда.
      – О, это уже интересно! Наверное, ему есть о чем рассказать!
      Ноуланд, да благословит его Господь, моментально преисполнился гордости.
      – По правде говоря, мисс Шератон, это правда.
      Поймав хмурый взгляд Тристана, он откашлялся, стал серьезным и деловито проговорил:
      – Есть одно дело, которое заставило меня прийти сегодня сюда, чтобы поговорить с вами.
      – Со мной? – Сара указала на кресло у камина. – Не желаете ли присесть?
      – О, спасибо. После вас, мисс Шератон.
      Тристан оперся о край буфета, скрестил руки на груди и с раздражением смотрел, как они уютно устраиваются, словно им вот-вот должны подать чай.
      – Милый, разве ты к нам не присоединишься?
      – Нет. – Голос Тристана отнюдь не был полон энтузиазма.
      Сара пожала плечами и перевела взгляд на Ноуланда. Пытаясь изобразить из себя воплощение воспитанности и изящества, она мило улыбнулась:
      – Ну, лорд Ноуланд, расскажите мне, пожалуйста, вашу историю. И не забудьте пояснить, почему она имеет отношение ко мне.
      – Да, мадам, конечно. Дело в том, что вам угрожает серьезная опасность.
      – Опасность? – Сара ахнула, красиво прижала ладошку к груди и широко открыла глаза. – Боже! И что же мне может угрожать?
      – Не что, а кто, мадам. Как это не неприятно и не обидно, но источником опасности является не кто иной, как леди Локвуд.
      На секунду Сара обмякла в кресле, потом резко подалась вперед и бросила возмущенный взгляд в сторону Тристана.
      – Жалкий трус! Твоя матушка предупреждала меня, что ты будешь готов на все, лишь бы избежать ответственности.
      Тристан с трудом подавил гнев.
      – Довольно, Сара. Если ты ждешь ребенка, то не от меня, и мы оба прекрасно знаем это, как знаем и то, почему ты явилась в Лондон.
      Сара ахнула, быстро прижала кончики пальцев к губам и часто заморгала ресницами, пытаясь показать, будто с трудом сдерживает слезы.
      – Я здесь, – жалобно проговорила она, – потому что люблю тебя.
      – Нет, не любишь, как и я не люблю тебя. Я никогда не любил и никогда не полюблю, между нами все кончено.
      – Как ты можешь быть таким жестоким? – Сара издала тихий икающий звук, потом сунула руку в карман юбки и, вытащив отделанный кружевом платочек, промокнула глаза. – Я хочу только провести всю оставшуюся жизнь с тобой, дарить тебе счастье, а ты…
      – Проклятие! – прорычал Тристан. – Ноуланд, сделай же что-нибудь.
      – А? Да. – Ноуланд ласково потрепал Сару по руке. – Послушайте, мисс Шератон, хотя Локвуд не любит вас, он совершенно искренно озабочен вашей безопасностью.
      Сара покачала головой и начала комкать платочек.
      – Обвинять собственную мать!
      – Она мне не…
      – Мисс Шератон. – Ноуланд снова взял инициативу на себя. – Заверяю вас, Локвуд не разбрасывается необоснованными обвинениями. Леди Локвуд официально подозревается в убийстве собственного мужа и двух пасынков.
      – Нет! – Сара подняла голову, изображая отважный вызов. – Я просто отказываюсь верить подобному. Она образованная и очень приятная женщина.
      – И еще ты забыла, – проворчал Тристан, – добавить «богатая».
      – На самом деле, мисс Шератон, – продолжил Ноуланд, – финансовые обстоятельства имеют здесь огромное значение. Леди Локвуд получила немалую выгоду от недавней смерти ее родственников – страховка и все такое прочее…
      – Разве страховки в Англии незаконны? – растерянно спросила Сара.
      Тристан прикрыл глаза. К этому моменту разговора Симона уже опередила бы Ноуланда на шесть шагов, не меньше: она бы все сообразила сама и уже собирала бы вещи, чтобы отправиться обратно в Америку.
      А может, и нет, вдруг подумал он. Симона не из тех, кто убегает от поединка.
      – Страхование совершенно законно, мисс Шератон, но страховать людей, а затем убивать их, чтобы получить страховую премию, определенно незаконно.
      – Все равно я не могу в это поверить! – заявила Сара, собравшись с силами. – Если леди Локвуд совершила такие страшные вещи, почему вы ее не арестовали?
      – У нас недостаточно улик, чтобы удовлетворить требования суда, – признал Ноуланд. – Однако мы разрабатываем план, направленный на то, чтобы заставить эту даму действовать, и тогда разоблачим ее как хладнокровного убийцу.
      – Но почему, лорд Ноуланд, я из-за всего этого оказываюсь в опасности?
      Ноуланд любезно улыбнулся.
      – Боюсь, мисс Шератон, вы – непреднамеренно, конечно, – превратили себя в мишень, дав леди Локвуд знать, что намерены выйти замуж за Тристана и ждете от него ребенка.
      – Что-то я не могу понять ход ваших рассуждений. Почему это создает для меня угрозу?
      Казалось, терпение Ноуланда было безграничным.
      – Тристан – богатый человек, у которого нет прямых наследников. Зато у него есть несовершеннолетняя сестра, которая по закону унаследует его состояние в случае смерти. Леди Локвуд, как мать этой девушки, будет контролировать наследство, и, значит…
      –. Но почему меня это должно интересовать?
      «Настолько сосредоточена только на себе…»
      – Если вы выйдете замуж за Тристана и произведете на свет законного наследника, – ничуть не смутившись, продолжил Ноуланд, – то и вы, и ваш ребенок станете единственными наследниками всего немалого состояния, и леди Локвуд не получит ничего.
      На этот раз Сара задумалась; казалось, она действительно была потрясена.
      Заметив это, Ноуланд с облегчением вздохнул.
      – Теперь вы поняли, что в интересах леди Локвуд не допустить вашего брака с лордом Локвудом?
      – Но она меня так поддержала! Она пообещала мне, что заставит Тристана выбрать правильный и благородный путь!
      Тристан изумленно поднял брови. Неужели она действительно поверила?
      Проклятие! Она ведь уже почти им поверила!
      – Так ты ожидала, что тебе прямо укажут твое место в списке тех, кого придется убить? – насмешливо вопросил он.
      Ноуланд бросил на друга недовольный взгляд и тяжело вздохнул, затем потрепал Сару по руке.
      – Увы, мисс Шератон, Локвуд прав. Его мачеха настолько хитроумна, что смогла безнаказанно – по крайней мере пока – убить трех мужчин. Как не прискорбно мне об этом говорить, она не склонна к бескорыстию и потеряет немало денег, если поможет вам принудить Локвуда к женитьбе.
      Сара секунду смотрела в пространство и вдруг мгновенно насторожилась, словно укушенная каким-то крохотным насекомым.
      – Ну, так вот решение очень просто. Тристану достаточно написать завещание, по которому его состояние достанется кому-то другому, а не его сестре.
      – А сестру я должен оставить без гроша? – возмутился Тристан. – Ввергнуть всех, кто мне дорог, в нищету, чтобы у Люсинды не было причины их убивать? Гениальный план, Сара, счастье еще, что я сам до этого не додумался!
      Ноуланд уставился на ковер, видимо, ожидая ответного хода Сары.
      – Ты все это выдумал! – внезапно воскликнула Сара. – Ты нанял вот его… – она указала на Ноуланда, – этого актеришку, чтобы разыграть передо мной спектакль в надежде, что я испугаюсь и убегу…
      – Боюсь, Сара, это правда. Мой тебе совет: скажи Люсинде правду о своем ребенке, а потом возвращайся в Сан-Франциско. Если ты не будешь мешать ей, она не станет тратить время и силы на то, чтобы тебе навредить.
      Подбородок Сары задрожал.
      – Но я действительно жду ребенка! Проклятие!
      – Тогда поезжай в Сиэтл, – предложил Тристан дружелюбно, – и помирись со стариной Джорджем.
      – Но это не его ребенок.
      Теперь Тристану окончательно стало ясно, что ситуация хуже, чем он мог подумать.
      – Господи, Сара!
      – Я его не бросала! – прорыдала она в платочек. – Он разорвал нашу помолвку, когда узнал, что у меня есть любовник!
      – Тогда, – негромко проговорил Ноуланд, – разумнее всего сообщить этому мужчине, кто бы он ни был и где бы ни жил, о его грядущем отцовстве и потребовать, чтобы он выполнил свои обязанности.
      – Как, если он женат и все деньги принадлежат семье его жены. Он скорее умрет, чем признается в связи со мной!
      Пропасть становилась все более глубокой, и Тристан даже заподозрил, что знает ответ на вопрос, который тем не менее необходимо было задать:
      – А твоей семье известны детали случившегося?
      Сара кивнула:
      – Меня выгнали из дома. Папенька по-настоящему вышвырнул мои вещи на улицу, так что все это видели. Я пыталась держаться и надеялась на лучшее, но теперь… Теперь все стало совсем плохо.
      Боже, какая каша! Тристан встретился взглядом с Ноуландом и приподнял бровь в безмолвном вопросе. Кивнув, Ноуланд мягко проговорил:
      – Если вы позволите, мы с Локвудом ненадолго оставим вас, мисс Шератон, чтобы попытаться все же найти для вас какой-то выход.
      Сара кивнула, после чего уткнулась в свой промокший платочек и снова принялась рыдать.
      Тристан молча пошел к двери, Ноуланд за ним.
      – Проклятие, Локвуд! – проговорил он приглушенным голосом, встревоженно оглядываясь на Сару. – Совершенно ясно, что она не может вернуться к своим родным. Неужели ты не питаешь к ней совершенно никаких чувств?
      – Никаких. Конечно, я с радостью обеспечу ей денежную поддержку на ближайшие месяцы, но сейчас самый главный вопрос – это куда ей отправиться?
      – Да, задача. В Лондоне оставаться ей нельзя, это ясно. Если вспомнить, что она наговорила Люсинде, ей точно угрожает опасность.
      Тристан кивнул.
      – Скажи, кто живет в твоем загородном поместье?
      – Пока одни только слуги, но когда светский сезон закончится… Мои родители вряд ли похвалят мое чувство христианского сострадания; скорее они меня прикончат.
      – В любом случае, если Люсинда захочет разыскать Сару, то любая резиденция твоих родственников станет объектом для розысков после того, как она обследует мое жилище. Но если Сара поселится на хорошем постоялом дворе где-нибудь на значительном удалении от Лондона…
      – На постоялом дворе, который будет выбран совершенно наугад, чтобы никаких логических догадок относительно ее места пребывания не просочилось в общество…
      – Вот именно. Может быть, даже где-то на побережье. Предоставь это мне, Локвуд. Я выберу место и позабочусь, чтобы Сара благополучно устроилась в убежище.
      – Я сегодня же открою для нее аккредитив и…
      – Нет, – возразил Ноуланд, качая головой. – Лучше не иметь никаких бумаг, которые бы прямо связали тебя с мисс Шератон. Я оплачу ее расходы, а ты сможешь вернуть мне долг по прошествии некоторого времени. Чем больше времени пройдет между затратами и оплатой, тем труднее будет кому-то проследить путь этих денег.
      – Временами ты меня просто изумляешь.
      Ноуланд довольно улыбнулся:
      – Спасибо, что заметил. И раз уж ты настроен признавать мои заслуги, давай договоримся, что с этого мгновения распоряжаться данным делом буду я. Тогда, если тебя спросят, куда поехала мисс Шератон, ты сможешь честно ответить, что не знаешь, а как только она будет устроена, я заставлю ее написать Люсинде письмо, в котором она признается, что ребенок не твой, и скажет, что возвращается домой, чтобы попытаться призвать к ответу его настоящего отца.
      Все это звучало достаточно разумно, и, кажется, ситуация улаживалась достаточно хорошо. Тристан кивнул и незаметно посмотрел на Сару, надеясь, что на этот раз она не проявит излишнего упрямства.
      Стоя рядом с ним, Ноуланд тихо заметил:
      – Думаю, сейчас самый подходящий момент для меня выйти вперед и сыграть роль благородного рыцаря. Чем быстрее закончатся ее связи с тобой, тем меньше осложнений будет в твоей жизни позже. Не думаю, чтобы мисс Шератон и леди Симона смогли бы когда-нибудь подружиться.
      – Я тоже, – признался Тристан и, кивнув, пожал другу руку, после чего торопливо ушел из гостиницы. Садясь в ожидавшую его карету, он думал о том, насколько странно выглядит все происшедшее. Он ожидал, что ощутит огромное облегчение, когда Сара прекратит преследование, но его чувства по-прежнему пребывали в смятении.
      Отчасти он испытывал грусть из-за того, что Сара поставила себя в такое отчаянное положение. Поездка в Англию ради отвратительной игры стала для нее не только необходимой, но превратилась в единственно приемлемый выход. Правда, если в конце концов у Сары все устроится, она будет даже счастлива тем поворотом, который уготовила ей судьба.
      Но сильнее всего было ощущение того, что ему достался редкий и неожиданный шанс заново начать собственную жизнь. Вот только что ему делать с этим шансом… Пока кругом были одни вопросы и никаких ответов.
 
      Стоит ли ей последовать совету Фионы и положится на свое чутье? Симона сидела на переднем сиденье кареты Таунсендов и размышляла. Возможно, она делает ошибку? Возможно, ей следовало остановить это предприятие сразу же, как только Эмми его предложила? Однако теперь сожалеть было уже поздно. Она этого не сделала в основном потому, что в те секунды, когда ее протесты могли бы принести хоть какой-то результат, ее больше занимала сама возможность встречи с Тристаном.
      К тому моменту, когда Эмми надела накидку, шляпку и перчатки и вышла на улицу, было поздно высказывать сомнения, которые наконец пробились сквозь ее первое чувство нетерпеливого ожидания.
      – Ты моя самая лучшая подруга, Симона. Может, все-таки еще не слишком поздно?
      – Если бы это было так, я бы отказалась участвовать в этом. Ты нарываешься на скандал.
      – Знаю, – согласилась Эммалина с радостной улыбкой. – Зато нам весело, правда?
      Проклятие! Что случилось с застенчивой малышкой, которая совсем недавно предпочитала прятаться за пальмами?
      – Тебе перестанет быть весело, если твой брат все узнает.
      Эмми фыркнула.
      – Да, полно, Симона! – Она беззаботно махнула рукой. – Мы с мистером Грегори будем говорить о перевозках товаров и учетных книгах. Тристан может войти в любой момент – и на самом деле мне кажется, что ему будет приятно видеть, что я интересуюсь его компанией.
      – А еще он достаточно быстро поймет, что на самом деле ты интересуешься его старшим служащим, и дела, которые он ведет – всего лишь предлог.
      – Ни в коем случае! – горячо заверила ее Эмми. – Тристан считает, что я наивная девочка.
      – Ты и есть наивная девочка.
      – А вот и нет!
      Понимая, что нет смысла продолжать этот спор, Симона осторожно спросила:
      – А как же лорд Ноуланд?
      – При чем здесь он?
      – Ну, он, кажется, считает тебя прекраснейшей женщиной во всей Британской империи, разве нет?
      – По-моему, он сказал, что я прекраснейший цветок. То есть редчайший цветок, вот!
      Ободренная тем, что подруга так детально запомнила этот разговор, Симона продолжила:
      – Это очень завидный жених, поверь.
      Эмми фыркнула:
      – Кто это сказал?
      – Светское общество. А что тебя так удивляет? У него есть титул, он сотрудник Скотленд-Ярда и занимает очень хорошее положение.
      – Я и не ожидала, что тебя интересует мнение света, – возмутилась Эмми. – Если уж кто-то способен оценить самостоятельные решения, так это ты, я уверена.
      Симона пожала плечами: она прекрасно знала, что есть границы, которые переступать не следует.
      – Я не родилась аристократкой, Эмми, а ты принадлежишь к этому обществу с рождения, и это меняет абсолютно все. Мое присутствие в свете терпят только потому, что я официально являюсь подопечной герцога и нельзя меня игнорировать, не оскорбив при этом Дрейтона. Все стоят и наблюдают за мной, ожидая, когда я сделаю очередную ошибку, и это служим им развлечением. Мое плохое поведение терпят только потому, что знают: из той немытой невоспитанной толпы, которую они презирают, меня удобно ставить перед их драгоценными безупречными доченьками в качестве примера того, как надо себя вести.
      – И это очень низко с их стороны! – заявила Эммалина, когда карета остановилась. – Я никогда не сделаю такой низости! – Она потянулась к ручке дверцы.
      Симона поймала ее за руку, заставив остановиться.
      – Позволь мне договорить, Эмми, потому что это важно, и ты должна понять. Тебе не дана такая свобода, как мне; это несправедливо, но тут уж ничего не поделаешь. Ты должна следовать правилам, и тебе нельзя флиртовать со служащим, каким бы славным и красивым он ни казался. Если ты намеренно пожелаешь упасть, это будет сочтено признаком аморальности. Общество тебе никогда не простит, что ты его предала.
      – Чушь! – Эммалина освободила руку и вышла из кареты.
      Симона секунду сидела неподвижно, раздумывая над тем, почему именно теперь она вдруг потрясена тем, что испытала неожиданное сочувствие к Каролин и Дрейтону. В какой-то момент ей надо будет попросить у них прощения за то, что она превратила их жизнь в ад.
      – Чушь? – повторила она, следуя за Эммалиной. – Преднамеренное убийство собственной репутации – это вовсе не чушь.
      Приподняв юбки, Эммалина быстро взбежала по ступенькам конторы «Таунсенд импорт», Симона медленно шла следом.
      – Боже! – прошептала она чуть слышно. – Не могу поверить, что сказала такое! Я говорила точь-в-точь, как Карелии!
      – Леди Эммалина! Леди Симона! Какой чудесный сюрприз!
      Симона остановилась на пороге как раз в тот момент, когда взгляд Уэйда Грегори задержался на ней. Его улыбка чуть было не погасла, но Уэйд сумел быстро вернуть ее на место и, кивнув головой, вежливо добавил:
      – Пожалуйста, проходите.
      – Добрый день, мистер Грегори! – проворковала Эммалина. – Как поживаете?
      – Значительно лучше, чем всего несколько секунд назад. Леди, позвольте узнать, что привело вас сюда?
      – Неукротимое любопытство. Мы хотим знать, распакованы ли хотя бы какие-то из ящиков.
      Мы? Симона усмехнулась. Намабсолютно наплевать на то, что в этих ящиках!
      – Их все уже распаковали, – гордо ответил Уэйд. – И, по правде говоря, когда вы появились, я как раз собирался пойти и сверить их содержимое с инвентарным списком. Возможно, вы тоже захотите пройти со мной…
      У Симоны сжалось сердце. Так Тристан, уже разобрал шелковую беседку! И куда же он ее дел? Спрятал все обратно? А что, если он этого не сделал? Сможет ли она притвориться, будто никогда прежде этого не видела? О Боже! А ведь все может обстоять еще хуже! Насколько хорошо Уэйд Грегори осведомлен о личной жизни своего шефа?
      Эмми заговорила, прервав ее приступ панического страха словами:
      – Мы будем просто счастливы, мистер Грегори, – объявила Эммалина. – Может быть, даже я смогу как-то помочь вам в этом процессе. Мне так понравилось помогать сортировать ящики, когда их выгружали!
      На лице Уэйда засияла улыбка; он снял очки, сложил их и спрятал в нагрудный карман сюртука.
      – Как мило с вашей стороны, леди Эммалина. Содействие всегда бывает кстати. Сюда, леди. – С этими словами мистер Грегори направился к двери.
      Симона медленно шла за юной парой, мечтая оказаться в каком-нибудь другом месте. Предоставив Эмми и Уэйду возможность уединиться в лабиринте ящиков, она приостановилась и осмотрелась.
      Мягкий свет струился из окон, находившихся высоко под крышей, пылинки кружились и плясали в его лучах, которые падали на горы деревянных коробок. Она пришла к выводу, что положительной стороной прибытия новых коробок стала необходимость перестроить проходы между ними. Не то чтобы они углубились в помещение очень сильно, но, насколько она могла судить, сейчас склад очень отдаленно походил на то место, куда Тристан привел ее той ночью.
      «И это определенно хорошо», – решила она, неспешно проходя мимо ряда невскрытых ящиков. Скорее всего постель уже разобрана. Меньше всего ей хотелось бы снова увидеть это ложе. Надеяться получить нечто такое, что ты иметь не можешь, совершенно бессмысленно и к тому же больно.
      Но почему в ней все время возрождается надежда на новую встречу с Тристаном? Почему ей так приятно вспоминать ту ночь, которую они провели вместе?
      – Потому что я дура, – пробормотала Симона, рассеянно заглядывая во вскрытый ящик, мимо которого в этот момент проходила. – Проклятая простушка без грана…
      Она резко остановилась: сквозь чувство отвращения к себе пробилось осознание того, что она вдруг увидела.
      Повернув обратно, Симона снова заглянула в ящик, затем, улыбаясь, сдвинула древесные стружки и обхватила пальцами рукоять.
      – Вот это да! – восхищенно прошептала она, вынимая оружие из ящика и, резко повернув запястье, радостно улыбнулась: клинок со свистом рассек воздух. – Просто отлично!
      Сперва Симона сделала несколько шагов вперед, оттесняя воображаемого противника, затем, сделав вид, что позади нее есть еще один, резко развернулась, чтобы оттеснить и его тоже.
      Не закончив выпад, она замерла на полушаге, и ее сердце отчаянно застучало. Напротив нее стоял Тристан и многозначительно улыбался ей.
      У нее подогнулись колени, когда он с легкой насмешкой произнес:
      – Привет, Симона!

      Тристан уже успел развязать галстук и не только расстегнул все пуговицы на сюртуке, но и пуговицу воротничка и две верхние пуговицы рубашки. Небрежно опираясь на какой-то ящик, он улыбался той самой улыбкой, от которой у нее слабеет тело…
      На секунду Симоне захотелось броситься ему на шею. Или нет, лучше медленно подойти к нему, глядя ему в глаза с безмолвным вызовом: пусть только попробует не обнять ее!
      К счастью, гордость уберегла ее от обоих порывов, но гордость не подсказала, что можно сделать вместо этого.
      – Я нашла рапиры, – словно оправдываясь, проговорила Симона, поднимая оружие перед собой.
      – Да, вижу.
      Будь проклята эта его улыбка и то, как искрятся его глаза, когда он смеется… На самом деле она должна бы его ненавидеть или хотя бы испытывать законное негодование.
      – Хочешь, устроим поединок?
      – Нет.
      Какая мягкость, какая нежность и искренность! Если она не отыщет способ разжечь в себе гнев, то выставит себя идиоткой.
      – Боишься проиграть?
      Тристан покачал головой.
      – Когда я выиграю, ты будешь злиться на меня за это.
      Какая уверенность в себе.
      – Так же я могу разозлиться на твое заявление о превосходстве, ты не находишь?
      Тристан секунду смотрел на нее, потом снисходительно улыбнулся и выпрямился.
      – С предохраняющими наконечниками или без них?
      Слава Богу, он кажется, решил уступить ей! Если они начнут биться на рапирах, у нее не будет возможности сделать или сказать что-то невероятно глупое.
      – С наконечниками, – ответила Симона и, достав из ящика вторую рапиру, перебросила ее Тристану.
      Ловко поймав рапиру, Тристан положил ее на ящик. Симона ждала, глядя, как он снимает сюртук и закатывает рукава рубашки. Либо он намеревается обеспечить себе свободу движений во время их поединка, либо отвлечь ее демонстрацией бугрящихся мышц и сильных сухожилий… Проклятие, он и правда очень хорош!
      Симона уставилась в пол и сосредоточилась на том, чтобы надежнее взяться за рукоять рапиры, стараясь не обращать внимания на то, как сильно бьется ее сердце.
      – Готова?
      Симона отступила на положенное расстояние и встала в позицию, после чего приветствовала Тристана взмахом рапиры и стала ждать.
      Тристан небрежно поднял клинок перед собой, что можно было счесть за оскорбление, однако Симона постаралась не отвлекаться на мелочи.
      Его клинок запел в воздухе – и в эту секунду Симона поняла, что Тристан Таунсенд действительно был хорошим бойцом.
      Она инстинктивно парировала выпад. Ее тело и клинок двигались в полном согласии, выполняя конец движения на два счета. В ту долю секунды, когда его атака закончилась, она начала свою атаку, сверху.
      – Совсем неплохо, – признал Тристан, ловко парируя ее выпад.
      – Я знаю.
      – Теперь скажи, насколько хорош я, – заметил Тристан, легко отводя ее клинок. – И насколько мы равны друг другу.
      Шаг вперед. Выпад. Перенос атаки вниз.
      – Ты и так уже доволен собой, а комплимент сделал бы тебя совсем невыносимым. Что до мастерства, тут мы, похоже, на равных.
      Тристан развернул корпус и шагнул в сторону, уходя с линии атаки.
      – Возможно, – спокойно согласился он, одновременно опуская клинок стремительной разящей дугой.
      Острие ее рапиры ударилось о пол и скользнуло вперед, движимое инерцией ее выпада. Сила, которую Тристан вложил в свой удар, резкими волнами распространилась по руке Симоны и ворвалась в и без того возмущенный ум.
      – Нечестный прием! – воскликнула она, когда он шагнул к ней; еще усиливая напор, не давая ей поднять клинок и продолжить поединок. – Ты не можешь…
      – Нет, могу. – Тристан обхватил ее талию и с силой притянул к себе. – Я уже это сделал.
      Это было неправильно и нарушало все каноны, но сила и жар его тела переливались в нее, а выражение его глаз… Теперь они были темными, жадными и пытливыми.
      У Симоны перехватило дыхание, сердце ее билось неровно, но она ничего не могла с этим поделать.
      – Отпусти меня…
      – Нет, – тихо проговорил он, лаская ее взглядом. – Скажи, чего ты хочешь?
      «Тебя».
      Уголок его губ приподнялся в медленной, понимающей улыбке. При виде ее Симона закрыла глаза и стала ждать, надеясь всей своей душой на прикосновение его губ к ее губам. Оно было легким, как пух, и она вздохнула, ощущая, как дрожь предвкушения медленно и сладко растекается по ее телу. Если сейчас он остановится, если отпустит ее и шагнет назад, она упадет… и заплачет.
      Губы Тристана снова прикоснулись к ее губам, на этот раз решительнее и сильнее.
      – О, Тристан! – прошептала она, прижимаясь к нему всем телом и приподнимаясь на носки, чтобы он не смог отстраниться.
      Тристан тихо застонал в ответ, сильнее прижал ее к себе и впился в ее губы. Самым краем сознания, на один короткий миг, Симона уловила звон металла, а потом остался только вкус его губ и ощущение его тела. А еще пьянящая, головокружительная волна жара и безумного желания.
      Его язык проник в ее губы, и она открыла их для него радостно и жадно. Он разжигал ее желание, проникал в ее рот глубоко и решительно, исследовал ее тело властными прикосновениями рук.
      У нее ослабели колени, и Симона стиснула пальцами его рубашку, отчаянно пытаясь не упасть. Тогда Тристан обхватил ладонями ягодицы и приподнял ее над полом. Это движение было быстрым и намеренно бесцеремонным, а результат оказался настолько неожиданным, что Симона вздрогнула и оборвала их поцелуй. Задыхаясь, она открыла глаза и встретила его взгляд, в котором отражались страсть и решительность. Если она будет сидеть на ящике, а он встанет между ее колен… О да! Так может получиться.
      – Боже, Тристан! – прошептала Симона, проводя ладонями по его груди и останавливаясь у пояса брюк. – Это какое-то безумие.
      – Да, – отозвался он охрипшим голосом и сжал ее руки. – Нам надо прекратить.
      Прекратить? Прекратить, когда удовлетворение так близко?
      – У тебя есть кондом?
      Тристан содрогнулся и стиснул зубы.
      – Не здесь, – прохрипел он.
      Ей на секунду захотелось умолять о том, чтобы он не останавливался.
      – Это к лучшему, – сказал Тристан прерывающимся голосом и, сжав ее пальцы, сделал шаг назад. – Безумно опасно, Симона.
      – Знаю, – признала она. Желание ее начало остывать, надежда медленно угасала.
      И тут нахлынувшее разочарование разожгло в ней гнев.
      – И вообще мне все равно!
      – А должно быть не все равно. Это может очень плохо закончиться.
      Что-то он слишком спокоен, благоразумен! Или лучше сказать, благороден и владеет собой.
      – Да, может. – Симона высвободила руки и спрыгнула с ящика, затем остановилась, подняла голову и посмотрела Тристану в лицо. – Вероятно, так оно и будет, но я не хочу учитывать, принимать в расчет и предвосхищать только то плохое, что может произойти. Мне нравится быть с тобой, и если у меня есть выбор, то я предпочла бы проводить свободное время, обдумывая и планируя нашу следующую встречу. Мне хочется предвкушать наслаждение от нашей любви, и я не хочу отказываться от всего этого только по той причине, что в твоей жизни есть тень.
      Тристан вздохнул:
      – Сказано красноречиво и…
      – И искренне! Если ты не захочешь быть моим любовником потому, что я недостаточно хороша или найдешь кого-то еще… Просто скажи – и я стану жить дальше без тебя. Но если ты отталкиваешь меня из-за того, что опасаешься, как бы на меня не напала Люсинда… Разумеется, я ценю твою заботливость, но не настолько, насколько ценю то несравненное наслаждение, которое получаю с тобой.
      Глаза Тристана заискрились.
      – Правда, несравненное?
      Теперь Симона не сомневалась, что убедила его. Ей осталось только…
      – Симона! Симона, ты где?
      Будь прокляты Эмми и ее ухажер!
      Симона повернулась к двери склада и крикнула:
      – Оставайся на месте и не молчи, чтобы я смогла найти дорогу к тебе!
      Эмми послушно принялась что-то выкрикивать, и Симона, поморщившись, повернулась к Тристану:
      – Наверное, будет правильно, если твоя сестра и твой клерк не узнают о том, что ты здесь и что мы были вместе.
      Тристан покачал головой.
      – А ты не думаешь, что они могли слышать, как мы фехтовали?
      – Нет, не думаю. Но так или иначе, я скоро снова с тобой увижусь.
      Симона легко разглядела тревогу в его улыбке и в глубине его глаз. Приподнявшись, она поцеловала его в губы, и Тристан едва слышно застонал, сжимая руками ее талию.
      Шагнув назад, Симона прошептала:
      – Доверься мне!
      Потом она ушла, оставив Тристана стоять с таким видом, словно его только что протащили, словно куль с мукой, по булыжной мостовой.
      Выйдя из лабиринта ящиков, Симона с интересом отметила, что мистер Грегори выглядит не лучше.
      – А, вот ты где! – обрадованно воскликнула Эмми, стоя рядом с ним. – Сказать по правде, мы испугались, что ты потерялась.
      – Потеряла голову от восторга, – ответила Симона. – В одном из ящиков я обнаружила рапиру, оружие превосходного качества. Как вы думаете, мистер Грегори, скоро Лорд Локвуд ее продаст?
      Уэйд вздохнул, потом смущенно сунул руку в карман со словами:
      – Мне надо сперва спросить об этом, мадам.
      Симона с трудом спрятала улыбку, когда Уэйд недоуменно уставился на мешанину из стекла и проволоки, которая оказалась у него в руке.
      – Что случилось с вашими очками? – спросила она с напускной невинностью. – У них такой вид, будто их смяли.
      – Да, похоже на то… – Он начал крутить одну из проволочных дужек. – Наверное, это произошло в тот момент, когда я опустил руку в ящик, проверяя его содержимое.
      Симона кивнула, сделав вид, будто поверила молодому человеку и не замечает, что он крайне смущен, как, впрочем, и Эмми, кончики ушей которой тут же виновато покраснели.
 
      Скоро. Что именно Симона понимает под словом «скоро»? Тристан долго думал об этом, глядя в потолок своей спальни и, в конце концов, с тяжелым вздохом признал, что, по всей видимости, ее понимание отличается от его представлений об этом. Если бы он мог выбрать время для их следующего свидания, то все произошло уже бы спустя считанные минуты.
      Проклятие! Если бы Эмми не подала голос именно в тот момент, он бы признался в том, что у него в кармане сюртука спрятан кондом, потом позволил бы Симоне расстегнуть его брюки, а сам в это время задрал бы ей юбки, и они смогли бы удовлетворить свое желание прямо на месте.
      Теперь же, если Симона намерена заставить его ждать еще несколько дней, придется принять меры, чтобы как-то пережить напряжение.
      Раздавшийся звук был резким, коротким и неуместным. Он повторился почти сразу же.
      Тристан скатился с кровати и прислушался, кто-то бросал камешки в окно его спальни.
      Он подошел к окну, раздвинул занавески, поднял створку и выглянул на улицу.
      – Ого! Неужели я тебя разбудила?
      Его сердце стремительно забилось. Боже, неужели она может быть настолько безрассудной!
      – Это ты?
      – Ну да, я. Хочешь, чтобы я влезла по шпалере? – деловито осведомилась Симона. – Или ты все же спустишься вниз и откроешь мне дверь?
      – Ты сумасшедшая!
      – Шпалера или дверь?
      – Черный ход!
      Симона засмеялась, помахала ему и скрылась за углом особняка.
      Тристан схватил рубашку и, сунув руки в рукава, выбежал из комнаты. Он бегом спустился по лестнице, изо всех сил надеясь на то, что слуги уже ушли на ночь в другую часть дома. Но возможно, кто-то из них решил вернуться в буфетную за стаканом молока и печеньем на сон грядущий, поэтому, чем быстрее он уведет Симону к себе в комнату, тем…
      Он снова ухмыльнулся. Тем раньше он сможет войти в нее.
      Отодвинув засов, Тристан распахнул дверь. Симона уже стояла на крыльце, дожидаясь его; ее волосы свободно рассыпались по плечам, а губы довольно улыбались.
      – Ты удивлен? – спросила она, быстро переступая порог и проходя мимо него в дом.
      – Скорее обрадован, – признался Тристан, закрывая дверь. – Ты совершенно не знаешь страха, да?
      – Я считаю, что жизнью надо наслаждаться с бесшабашной страстью. – Симона шагнула к нему и обвила руками его шею. – А как считаешь ты?
      – Со страстью – да, но безрассудство не должно быть беспредельным. – Тристан бережно обхватил ее лицо ладонями и крепко поцеловал в губы.
      – Если бы у меня в кармане был кондом, милая, то я с радостью бы насладился тобой прямо на этом месте.
      – Ты хотел сказать, если бы у тебя были карманы, – уточнила она и потерлась о его обнаженные ноги. – А где ты держишь кондомы в такое время ночи?
      Да благословит ее Бог за нежелание тратить время зря!
      – Позволь, я тебе покажу, – охотно предложил он, после чего нагнулся, схватил под колени и вскинул себе на плечо.
      Симона со смехом позволила ему отнести себя в буфетную. При этом она не преминула провести ладонями по его прикрытым полотном ягодицам:
      – У этой позы есть свои явные плюсы.
      – Да, есть, и в эту игру могут играть двое. – Удерживая ее одной рукой, Тристан просунул другую руку под подол юбки и провел ладонью вверх по ее ноге. Кончики его пальцев прикоснулись к смертоносному кинжалу, закрепленному на икре Симоны, и он улыбнулся, радуясь тому, что у нее было средство, чтобы защитить себя, когда она шла по ночным улицам к нему домой. Тристан также напомнил себе положить кинжал на столик у кровати, пока кто-нибудь из них случайно себя не поранил. Симона вздохнула:
      – Это слишком приятно!
      – Слишком приятного не бывает, дорогая.
      – Ну, в таком случае…
      Она чуть передвинулась у него на плече, открывая ему доступ, и он незамедлительно воспользовался ее приглашением. Она же приподняла тонкую ткань его рубашки и смело провела ладонями по открывшейся коже.
      – Потерпи еще чуть-чуть! – Поспешно открыв ногой дверь спальни, Тристан направился прямо к кровати.
      – А теперь пора?
      Он наклонился и сбросил ее с плеча на середину кровати, где Симона вольготно раскинулась, лежа на спине.
      – Спасибо, что надела платье, – сказал Тристан, повернулся, чтобы выдвинуть ящик прикроватного столика.
      – Хочешь, чтобы я его сняла?
      – Позже. – Тристан извлек кондом из конвертика.
      – Может, мне хотя бы поднять подол?
      Тристан засмеялся:
      – Ты можешь делать все, что тебе вздумается.
      – Правда? – Симона вскочила с кровати и выпрямилась.
      – Куда это ты собралась?
      – В последнее время я была так занята, – она прижала ладони к его груди и медленно оттеснила его назад, – ходила на похороны, играла роль дуэньи твоей сестры и все такое прочее. В результате у меня не было возможности ездить верхом, а ведь мне этого страшно не хватало!
      Поняв, наконец, в чем дело, Тристан опустился в кресло и положил руки ей на бедра.
      – И что теперь?
      – Сделаю все, что смогу. – Тристан просунул руки ей под юбки и провел ладонями по внешней стороне ее ног! – Только мне понадобится несколько попыток.
      – Повторение – мать учения, – проговорила Симона чувственным шепотом, становясь над ним. – Если ты готов, то я тоже.
      – Готов…
      Боже правый! Ничто и никогда не давало ему такого острого наслаждения. Судорожно вздохнув, он заставил себя поднять голову и открыть глаза. Разумеется, ему нельзя подчиняться, и все же…
      Он тихо кашлянул.
      – Вы прекрасно держитесь в седле, мадам Наездница.
      – Мне это нравится. – Симона медленно качнула бедрами. – И седло прекрасное…
      Тристан вытащил руки из-под ее юбок и взялся за пуговицы на лифе платья.
      – Одежда – совершенно лишняя часть нашей верховой езды.
      – О?
      – Но мы сейчас это поправим. – Он стал ловко расстегивать пуговицы. – Конечно, если предположить, что тебе хочется в полной мере насладиться твоей скачкой.
      – Еще как хочется!
      Тристан ощутил, как по телу Симоны пробежала легкая дрожь. Заставив себя отвлечься от своих ощущений, он раздвинул лиф и легонько провел ладонями по темным набухшим вершинкам ее грудей.
      – Ты невероятно прекрасна!
      Ее веки опустились, и он снова погладил груди, но уже сильнее.
      – Тристан!
      – Да? – шепотом отозвался он.
      – Поводья слабеют.
      – Знаю. Я чувствую, как ты дрожишь. – Он поймал напряженный бутон двумя пальцами и бережно покатал его. – Тебя вот-вот понесет.
      Симона погрузила пальцы в его волосы, и он, повинуясь ее безмолвной просьбе, полностью взял сосок в рот. Она застонала, содрогнулась всем телом и увлекла его в глубины невероятного наслаждения, охватившего не только ее тело, но и саму душу.
      Тристан открыл глаза и улыбнулся. Как, черт подери, им удалось оказаться на кровати? Он решил, что на самом деле теперь это не имеет значения, и повернулся на бок.
      – Так хорошо я еще ни разу не ездила, – мечтательно проговорила Симона, поднимая руку и нежно проводя тыльной стороной ладони по его щеке. – Я продам всех моих коней, переведу тебя в конюшню и стану кататься по пять раз в день.
      – А тебе не кажется, что это вызовет зависть других наездниц?
      – Об этом я не подумала. Впрочем, меня это не слишком волнует.
      «Найдется ли на свете лучшая любовница?» Тристан приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее. Прекрасная и темпераментная. Если даже он проживет до ста лет, все равно ему не найти другой женщины, которая бы сравнялась с ней.
      – Ты смотришь на меня так, словно я могу в любую секунду испариться.
      – Я запечатлеваю тебя в памяти, – признался он, не успев сообразить, насколько близок к тому, чтобы сделать признание, которое будет совершенно искренним в этот момент, но о котором он может пожалеть уже на рассвете. – Хочу потом написать твой портрет.
      – Надеюсь, ты покажешь его мне, когда закончишь?
      – Если захочешь. – Она провела кончиком пальца по его груди. – Скажи, ты пишешь портреты всех своих возлюбленных?
      – Только тех, которых не хочу забывать.
      – Не будет ли слишком большим любопытством спросить, сколько уже их в твоей коллекции?
      – У меня нет коллекции, но, если хочешь, я куплю специальную папку, чтобы хранить там твой портрет. Или лучше я вставлю его в позолоченную раму и повешу на стену.
      Глаза Симоны сверкнули.
      – Пожалуйста, не вешай мой портрет там, где его могут увидеть другие.
      – Не беспокойся, этот портрет лично для меня.
      – Спасибо, – тихо сказала Симона, напряжение ушло из ее тела, и она улыбнулась.
      – Полагаю, ты уже достаточно хорошо все запомнил?
      – А что?
      Она провела пальцем по его подбородку.
      – Я подумала, что пора снабдить тебя дополнительной порцией вдохновения, прежде чем я отправлюсь домой. Или даже двумя.
      – Художник без вдохновения – просто жалок, – согласился Тристан, наливаясь желанием под ее пальцами. – Поэтому позволь помочь тебе избавиться от этого ненужного платья…
 
      Если бы Симона смогла придумать предлог, чтобы остаться, она бы это сделала, поскольку в уходе ей чудилось нечто ужасающе окончательное. На самом деле это было не так. Тристану не хотелось выпускать ее из своих объятий, и, прежде чем позволить ей уйти, он заставил ее пообещать, что она снова вернется. И все же…
      Симона покачала головой и взяла кинжал со столика, на который его швырнул Тристан.
      Она закрепляла нож у себя на ноге, когда он приподнялся на другой стороне кровати и начал натягивать на себя рубашку.
      – Зачем ты одеваешься?
      – Чтобы проводить тебя домой, – ответил Тристан, подбирая брюки с пола. – Я предпочитаю не бродить по городу нагим.
      Симона выпрямилась.
      – Я сумела благополучно прийти сюда без сопровождения, верно?
      – Верно – и невероятно благодарен тому, что по дороге с тобой ничего не случилось.
      Она принялась нервно надевать платье.
      – Послушай, Тристан, – начала она, просовывая руки в рукава, – я ценю твою заботу, но вполне способна позаботиться о себе сама. Пусть сейчас я дочь герцога, но еще не забыла, как надо драться и убегать.
      Тристан сунул ногу в сапог.
      – Ты вообще не должна вставать перед таким выбором.
      – Ладно, лорд Любезность, давай говорить прямо, – парировала Симона, застегивая лиф. – Если я пойду одна и наткнусь у ворот на Хейвуда, то смогу придумать какую-нибудь подходящую историю, а если ты будешь со мной, наша песенка спета. Второго прощения не будет.
      Тристан натянул второй сапог:
      – Меня тревожат не Хейвуд и не твой зять, а Люсинда.
      Симона фыркнула.
      – Она слишком занята мисс Эгей, чтобы думать обо мне.
      – Мисс Эгей?
      – Сара Шератон, – пояснила Симона, обувая туфельки.
      – О! – Тристан подошел ближе к ней. – Мне показалось или твои черные глаза позеленели от ревности?
      Сердце Симоны заколотилось нелепо быстро. Все же она сумела беззаботно заметить:
      – Не пора ли поменять тему.
      – Давай не будем ее менять. – Тристан нежно приподнял ее подбородок. – Во-первых, я не питаю к Саре абсолютно никаких чувств и у тебя нет причин ревновать меня к ней. Во-вторых, Ноуланд увез Сару из Лондона и спрятал подальше от опасности – где в точности, я не знаю и не хочу знать.
      Симона решила не показывать ему, что ее это хоть как-то интересует, но ей необходимо было знать наверняка:
      – А что насчет ребенка?
      Тристан пожал плечами.
      – Похоже, он действительно имеется, причем, по ее словам, от женатого мужчины. Жених разорвал помолвку с Сарой, когда узнал о любовной связи, а семья отреклась от нее, узнав о ее беременности.
      – И тебе ее не жалко?
      – Она сама принимала решения, и исправлять катастрофические последствия не моя обязанность. А вот уберечь ее от Люсинды обязан.
      При мысли о том, что когда-нибудь он может вот так же говорить о ней какой-то другой женщине, у Симоны больно сжалось сердце, и она, отворачиваясь, проговорила:
      – Обещаю, что никогда не стану для тебя обузой.
      – Тебя это не касается.
      – Нет, касается. Именно поэтому я пойду домой без сопровождения. – Симона повернулась и направилась к двери.
      – Доброй ночи, Тристан, хороших тебе снов.
      Ей не удалось открыть дверь даже на ширину пальца: рука Тристана резко легла на край створки и заставила ее захлопнуться. Вот и весь ее блеф.
      Она с укором посмотрела на Тристана:
      – Мне надо идти, иначе меня поймают.
      – Нет. Либо ты соглашаешься в моем обществе проделать весь путь до дома твоего зятя, либо ты отсюда не уйдешь.
      – Ты просто тиран.
      Тристан пожал плечами и кивнул:
      – Попробуй на какое-то время стать беспомощной и зависимой, просто чтобы сделать мне приятное, – он наклонился ближе к ней, – и чтобы твой портрет оставался спрятанным.
      – Это низко, Тристан!
      – Лучше пойти на низость, чем потерять тебя навсегда.
      – Если я увижу эту картину где-то, кроме твоей спальни, ты труп!
      Засмеявшись, Тристан открыл дверь, однако задержался ради еще одного долгого поцелуя. После этого они вышли из дома и еще на один день вернулись в обыденную жизнь.

      Симона закрыла дверцу кареты и заглянула в окошко снаружи:
      – Удачи, Фиона, и спасибо, что подвезла.
      – Если начнется дождь, я заеду и заберу тебя домой. – Глаза Фионы весело заблестели. – Тогда, может быть, ты познакомишь меня с лордом Локвудом.
      Симона засмеялась.
      – Не думаю, чтобы он сегодня здесь появился.
      – Кто знает? Он этим утром может оказаться таким же бодрым, как и ты.
      Симона покачала головой, изумляясь настойчивости сестры. Помахав ей рукой на прощание, она повернулась к дому, легко взбежала по ступенькам и постучала в дверь. Прошлой ночью она проспала в лучшем случае всего несколько часов, однако чувствовала себя просто великолепно. Оказалось, что ей для этого нужно было всего лишь получить приглашение от Эмми с просьбой ее навестить.
      – Доброе утро, леди Симона, – сказал дворецкий, впуская ее в дом.
      – Доброе утро, Бастон. Если не возражаете, я подожду леди Эммалину в гостиной.
      – Да, мадам, я сейчас же сообщу ей о вашем приезде.
      Симона остановилась на пороге гостиной и осмотрелась. Белые с позолотой стулья и кресла исчезли. Не стало и стола с хрустальной лампой, который стоял в углу. Также на месте не оказалось громадного буфета со всяческими безделушками.
      Симона выгнула бровь и покачала головой. Не то чтобы ее когда-то можно было заподозрить в глубоком знании модной обстановки, но даже она понимала, что процесс очистки зашел слишком далеко. Комната стала казаться больше, что, конечно, к лучшему, однако без буфета одна из стен оказалась совершенно оголенной, комнату словно перекосило в направлений оставшейся мебели.
      Симона прошла и встала там, где раньше находился буфет, чтобы, когда пол накренится, она последней соскользнула бы в вестибюль. Лучше уж приземлиться на кушетку, чем оказаться под ней!
      Ее брови поднялись еще выше, когда она осмотрела комнату с новой позиции. Исчезли не только буфет и мелкие фигурки и графины, но и картины в огромных золоченых рамах, а там, где они висели, остались большие прямоугольники.
      Симона могла придумать лишь два возможных объяснения этим переменам. Первое заключалось в том, что леди Локвуд коренным образом меняет убранство дома. Вторым было то, что содержания, назначенного ей Тристаном, не хватает для оплаты ее любви к красивым ювелирным изделиям, и она продает мебель, чтобы заплатить за свои побрякушки.
      – Доброе утро! Извини, что заставила тебя так долго ждать.
      Симона пожала плечами, ведь она ждала совсем не долго.
      – Эмми, куда подевалась вся мебель?
      Эммалина обвела комнату недоуменным взглядом и покачала головой.
      – Не имею представления. Она здесь, когда я ухожу из дома, а когда я возвращаюсь – ее нет. Не имею ни малейшего представления о том, куда ее переставляет матушка. В этом доме есть помещения, в которых я не бывала уже много лет. Надеюсь, ты не против попозировать мне сегодня?
      – Что? – недоверчиво уставилась на нее Симона. – И ты не хочешь снова пойти проверять списки товаров?
      Эммалина улыбнулась.
      – В разлуке чувство крепнет. По крайней мере так говорят.
      – Не знаю, не знаю. Завтра и послезавтра снова будут похороны, они займут целый день. Ты уверена, что тебе следует настолько затянуть разлуку с мистером Грегори? А что, если у него плохая память?
      Эмми ухмыльнулась:
      – О, думаю, он очень долго меня не забудет!
      – Пока не починит очки?
      – Да ладно тебе! Я уже запомнила, что в будущем надо лучше их беречь. – Махнув рукой в стороны двери гостиной, Эмми добавила: – Я сказала, чтобы в оранжерею подали кофе с пирожными.
      Они не спеша прошли в заднюю часть дома, и по пути Эмми разглагольствовала о живописи, а Симона шла молча, отмечая перемены. Повсюду немало предметов мебели. Либо леди Локвуд обставляет второй дом, либо она закупила все драгоценности Лондона.
      – Мне кажется, Тристан больше не будет приходить на наши сеансы. Надеюсь, ты не разочарована? – поинтересовалась Эммалина, когда они вошли в оранжерею.
      Симона почувствовала тревожное покалывание в затылке, но все же постаралась ответить как можно спокойнее:
      – Думаю, он очень занят делами, поскольку «Мэгги» пришла в порт. Живопись – отнюдь не главное в его повседневных делах.
      – Нет, дело не в этом, – решила Эмми, направляясь к чайному столику, который стоял рядом с ее мольбертом. – По-моему, главное в том, что он не хочет встречаться с матушкой.
      Да, возможно, это и так, подумала Симона и посмотрела на свой портрет. Боже правый! Тристан ничуть не ошибся относительно способностей Эмми к живописи. Она действительно получилась похожей на мартышку, истерзавшую подушку, а если присмотреться внимательнее, то подушка и вполовину не была так истерзана, как сама мартышка. Если Эмми все-таки решит подарить свой шедевр Дрейтону и Каролин, Симоне придется настоять на том, чтобы все семейство собралось у сарая, где жгут мусор.
      – А ты знаешь, что Сара в день похорон лорда Сандифера явилась с визитом к матушке?
      Застигнутая врасплох, Симона стала медленно расстегивать ротонду, соображая, что она знает на самом деле и в какой информации ей стоит признаваться. Если вспомнить слова Тристана о том, что он старается по возможности защитить сестру от всей неприглядности происходящего, то и ей следует делать то же.
      – Она явилась сказать матушке, что ждет ребенка от Тристана.
      – Вот как! – Симона, повесила ротонду на спинку стула и, подойдя к Эмми, стоявшей у чайного столика, непринужденно спросила:
      – И что же, твоя матушка поверила ее словам?
      – Когда речь идет о Тристане, матушка всегда готова поверить всему самому плохому.
      – Но разве он не позаботился о ней после того, как вернулся из Америки?
      – Позаботился? Да они с матушкой терпеть друг друга не могут!
      Тщательно подбирая слова, Симона заметила:
      – Они породнились в момент, сложный для них обоих. Я уверена, что у обоих были основания…
      – Да, но они не демонстрировали свою ненависть открыто до тех пор, пока матушка не попыталась соблазнить Тристана, а он не рассказал об этом отцу.
      – О! – Симона поморщилась. Столь впечатляюще гадкий момент был недопустим даже по меркам Безумных Локвудов.
      – У папеньки с Тристаном был из-за этого ужасный скандал, и потом Тристан уехал в Америку. Мать так и не простила ему того, что он ее отверг, а он не простил ей того, что из-за нее стал изгнанником.
      – Не знаю, что и сказать! – призналась Симона. – Все это так ужасно!
      – Вот именно, ужасно. Отец обвинил матушку во всяких гадких вещах. Он даже сказал, что я на самом деле не его ребенок.
      – Ах, Эмми, как это, наверное, больно!
      Эммалина пожала плечами и подала Симоне чашку.
      – Он с нами не жил, так что мне не приходилось с ним встречаться, и слава Богу. Но он почти ничего не давал нам на жизнь, и каждый раз, когда мы садились есть хлеб с маслом, матушка ругала Тристана последними словами за то, что он с нами сделал.
      – Но разве Тристан в этом виноват?
      – Так считает моя мать, – отозвалась Эмми с сухим смешком. – Впрочем, не пора ли закончить этот невеселый разговор? Может, ты хочешь тартинку с клубникой или с абрикосами?
      – Лучше с клубникой, – быстро ответила Симона, чувствуя, что от признаний подруги у нее голова идет кругом. Ее детство на улицах и в борделе было суровым, голодным и временами жестоким, но оно хотя бы было честным. Расти ребенком в богатом доме со всеми преимуществами аристократки, а потом узнать, что кругом мерзкая ложь… Удивительно, что Эмми вообще до сих пор способна улыбаться! Из этого можно было сделать вывод, что она гораздо более сильная личность, чем можно было ожидать.
      – Симона?
      – Да, прости, я что-то задумалась.
      – Я вижу, – мягко констатировала Эмми. – И мысли у тебя грустные. Пожалуйста, не надо из-за всего этого волноваться. Матушка может твердить что угодно, но Тристан будет делать то, что сам пожелает. Если он не захочет жениться на этой женщине, Саре, то и не женится, а возможный скандал не имеет для него значения.
      Симона кивнула. Она отлично помнила о том выходе, который придумали Тристан с Ноуландом. Следует ли ей рассказать об этом Эмми, или же Тристан предпочел бы, чтобы его сестра была ограждена от всей этой ситуации?
      Она медленно пила кофе, пытаясь принять правильное решение.
      – Может, перейдешь на кушетку, Симона? Боюсь, что скоро небо затянется облаками, и освещение ухудшается.
      Ну что ж: раз Эмми не ожидает от нее каких-либо комментариев по поводу Сары и Тристана…
      Захватив с собой чашку и тартинку с клубникой, Симона устроилась на кушетке, пытаясь понять причину, по которой не испытывает глубокого облегчения, какого можно было бы ожидать. Из-за Сары никакого скандала не будет; при этом благодаря Ноуланду Саре больше не угрожает опасность со стороны Люсинды.
      Если верить Эммалине, Люсинда до сего дня продолжает винить Тристана за все то, что с ней произошло. Боже, из какой же странной семьи происходит ее любовник! Нет ничего удивительного в том, что он считает корабль своим домом. Бегство в Америку было, наверное, лучшим из того, что он смог для себя сделать.
      А вот почему он все-таки решил вернуться – это оставалось для Симоны загадкой. На его месте она предоставила бы Люсинде потратить неправедно добытое богатство на мебель и драгоценности, а потом снова пасть в нищету и уж точно не побежала бы домой, чтобы этой мачехе стало легче убить ее ради новой порции денег.
      Конечно, если включить в эту ситуацию Эмми, положение изменится. И заметно изменится. Эмми не совершала никаких проступков и в отсутствие Тристана вынесла годы трудной жизни. И в более широких планах ее матери Эмми вполне могло отводиться место очередной жертвы. Если возвращение Тристана и имеет какую-то логическую причину, то это может быть только его сестра.
      Тристан, безусловно, очень хороший человек, и даже если их любовная связь в конце концов оборвется, решила Симона, у нее останется чудесный эталон, по которому она станет мерить всех мужчин, попавших в зону ее внимания. И все равно все они будут очень-очень сильно не дотягивать до этого эталона!
      Симона вздохнула. Если бы они жили в идеальном мире, тогда их связь никогда не оборвалась бы. Тристан понял бы, что любит ее, опустился бы на одно колено, с обожанием заглянул в лицо и поклялся в вечной преданности, а потом умолил ее выйти за него замуж. После свадьбы они народили бы полный дом детишек и были бы вечно и неизменно счастливы.
      Симона тихо рассмеялась и тряхнула головой, прогоняя нелепую картину. Идеала не существует, как и вечного и неизменного счастья, разве не ясно?
      «Боже! – подумала она, отставляя чашку. – Похоже, я устала сильнее, чем думала, если все вокруг кажется мне приятным! Интересно, заметит ли Эмми, если я немного подремлю и соберусь с мыслями?»
 
      Тристан пожал руку торговцу, еще раз поблагодарил его за крупную покупку, а потом проводил до двери. Когда дверь за покупателем закрылась, он повернулся к своему помощнику:
      – Не забудь выписать себе немного денег, чтобы починить очки.
      Уэйд спрятал чек в переносную конторку:
      – Хорошо, сэр.
      – Как это они могли настолько сильно погнуться? Ты что, ввязался в драку?
      Уэйд отодвинул конторку и снял очки с носа. Пытаясь выпрямить дужки, он смущенно ответил:
      – Вчера я забыл, что очки лежат у меня в кармане сюртука и…
      – Ты не обязан мне отчитываться. Вот только почему ты краснеешь?
      – Я не краснею, сэр.
      – Поверь, Грегори, ты красный как свекла. Так что на самом деле случилось, отчего твои очки согнулись пополам и к тому же перекосились?
      Уэйд оттянул воротничок рубашки и смущенно закашлялся, затем устремил взгляд в окно.
      – Очки лежали у меня в кармане, когда меня застигла врасплох некая юная леди.
      – А я, случайно, не знаком с этой леди?
      – О Боже, сэр!
      – Неужели на тебя набросилась моя сестра?
      – Это не ее вина, – проговорил Грегори дрожащим голосом. – Наверное, я сделал что-то такое, что заставило ее…
      – Стоп, – негромко сказал Тристан. – Я знаком с тобой дольше, чем с моей сестрой. Ты не смог бы инициировать бурное проявление страсти, даже если бы следовал письменной инструкции.
      – При иных обстоятельствах я оскорбился бы!
      – Да полно! Друг мой, ты благообразен, воспитан, респектабелен, и в тебе нет ни капли от хищника.
      – Я не согласен, сэр. Будучи вдохновлен должным образом…
      Тристану понадобилось все его самообладание, чтобы не расхохотаться.
      – Ну и что дальше?
      – Дальше я женюсь на ней, сэр! – выпалил Грегори. – Это единственное, что может сделать в данных обстоятельствах порядочный человек.
      Когда Тристану удалось справиться со смехом, он, откашлявшись, спросил:
      – Ты, наверное, в детстве был алтарником?
      – Я методист. У нас мальчики у алтаря не прислуживают, а только зажигают свечи.
      – И ты тоже зажигал свечи, так?
      Грегори выпрямил спину и расправил плечи.
      – Сэр, вы очень затрудняете ситуацию. Я изо всех сил стараюсь поступать благородно…
      – И я очень ценю твои старания. Но если ты не влюбился в Эммалину без памяти, то я не думаю, что женитьба на ней принесет счастье вам обоим.
      – Но почему же? Вашу сестру целовали!
      – Целовали? И это все?
      – Целовали довольно крепко!
      Если бы Тристану пришлось жениться из-за поцелуя, то он оказался бы у алтаря уже в двенадцать лет.
      – Бога ради, Грегори, успокойся и забудь все, что было. Я поговорю с Эм и внушу ей, чтобы в будущем она вела себя как подобает.
      – Я чувствую себя просто ужасно, сэр!
      – Это заметно.
      Колокольчик над дверью звякнул, и Тристан, повернувшись, заметил на пороге Ноуланда. Все мысли о сестре тут же испарились у него из головы при виде друга с повязкой на голове, подбитым глазом и расквашенным носом.
      – Ну и ну! – Тристан покачал головой. – С тобой явно случилось что-то из ряда вон выходящее.
      – Нам устроили засаду на почтовой дороге к югу от Лондона.
      – Сядь, ты едва на ногах держишься! – приказал Тристан, ставя перед Ноуландом стул. – Когда? И что с Сарой?
      – Сегодня рано утром. – Ноуланд осторожно опустился на стул. – Мы остановились на ночь в одной из придорожных гостиниц, а утром успели проехать всего пять миль, когда на карету напали. Мой кучер пустил лошадей вскачь, но избежать катастрофы не удалось. Карета перевернулась и…
      – Господи!
      – Какое-то время спустя меня привели в чувство добрые самаритяне, вытащив из канавы. Кучера нашли на дороге, у него перелом руки и ноги, но, к счастью, он жив. А вот мисс Шератон я нигде найти не смог.
      – Возможно, она ушла за помощью, – предположил Грегори.
      Тристан молча ждал продолжения, зная, что ответ будет не столь простым и обнадеживающим.
      – Ее багаж тоже исчез. – Ноуланд вздохнул. – Я навел справки на обратном пути в Лондон, но никто ее не видел.
      – Могу биться об заклад, что Люсинда знает, где она! – Тристан снял с вешалки сюртук. – Оставайся здесь! – приказал он Ноуланду. – Я все сделаю один.
      – А вот и нет! – заявил Ноуланд, поднимаясь и с трудом обретая равновесие. – Что бы ни случилось, тебе полезно будет иметь рядом свидетеля.
      – Ты хочешь помешать мне ее убить?
      – Если дело дойдет до этого, я поклянусь, что это была самозащита.
      – Сэр, можно мне с вами? Я постараюсь подхватить лорда Ноуланда, когда он будет падать.
      – Превосходная мысль, Грегори, – признал Тристан, беря Ноуланда под руку. – Запирай контору и следуй за нами.
 
      Обезьяна в оранжерее, в сапогах и хромает. Бедная истерзанная обезьяна!
      Симона засмеялась и с трудом разлепила глаза: Эмми, пристально смотрела на нее из-за края холста.
      – Боюсь, что я заснула, – призналась она, потягиваясь и шевеля плечами. – Мне приснился очень странный сон: в нем была хромая обезьяна, обутая в сапоги.
      – Где?
      – Здесь, в оранжерее.
      Эмми вышла из-за мольберта.
      – У тебя ужасно странные сны.
      «На самом деле нет», – мысленно возразила Симона. Чем более усталой она оказывалась, тем ярче становились ее сны. Иногда в них появлялась мать, но не слишком часто, поэтому с годами ее лицо становилось все менее четким и узнаваемым.
      Однако, кто бы ни являлся ей во сне, Симона обычно знала, откуда взялась эта фигура и чем вызвано ее появление. Хромая обезьяна была вполне понятной, а вот наличие на ней сапог – странным и необъяснимым. Не исключено, что она просто слишком туго зашнуровала ботинки.
      Симона пошевелила пальцами ног. Ага, вот и нашлось объяснение!
      – Эмми, – сказала она, вставая. – Мне надо походить несколько минут, иначе у меня ноги отвалятся.
      – Ну, если надо, – недовольно отозвалась Эмми. – Только, пожалуйста, не слишком долго: у меня решающий момент, и мне надо, чтобы ты сидела совершенно неподвижно, иначе ничего не получится.
      Симона медленно двинулась к дальней стене. Она может лежать неподвижнее окоченевшего трупа, но это ничего не изменит: Эмми все равно остается самым безнадежным живописцем на свете. Будет чудом, если у нее на портрете не окажется две головы и три руки.
      Что-то заскрипело.
      Гравий? Может, это обезьяна сошла с портрета и…
      Сердце у Симоны оборвалось, страх пронизал все тело. Время словно остановилось, а потом странно растянулось, превращаясь в тягучую вечность наблюдения и ужасающего понимания.
      Это точно не обезьяны. Трое мужчин. Они вышли из самых темных углов того мира, в котором она когда-то жила, и теперь за фунт готовы сделать что угодно.
      Симона повернулась, собираясь бежать, но тут же вспомнила про Эммалину: выглянув из-за края картины, Эмми застыла на месте, с ужасом глядя на происходящее.
      Симона ни минуты не сомневалась, что это дело рук Люсинды – она наняла убийцу, и те нашли и ее, и Эмми. Теперь ей нужно бежать, вырваться на свободу и предупредить Тристана.
      Мужчины приближались, времени оставалось совсем мало. Если ей с Эмми удастся добраться до двери и закричать…
      – Беги! – изо всех сил крикнула Симона.
      Эмми вздрогнула и стала озираться, словно не могла сообразить, в какую сторону ей следует бежать. До чего же не подходящий момент она выбрала для того, чтобы снова превратиться в глупую, робкую, светскую девицу!
      – К двери в дом!
      Эммалина повернулась, и тут мир превратился в пестрый вихрь, над которым Симона была не властна. Удар пришелся сзади – сильный и безжалостный, он моментально сбил ее с ног. В следующую секунду у нее перехватило дыхание, время замедлилось и остановилось. Цепенея, она еще успела заметить, как у двери мелькнул край подола Эмми.
      Симона попыталась набрать в грудь воздуха, но ее вжали в пол, так что крика не получилось.
      Один из мужчин пробежал мимо нее, направляясь к Эмми, другой остановился рядом.
      Симона изо всех сил старалась заставить разум работать. Выругавшись, она начала лягаться и отчаянно попыталась вывернуться.
      Руки на ее плечах сжались сильнее, потом чья-то рука сгребла ее волосы и рывком запрокинула голову. Симона вскрикнула от боли, и тут же к ее лицу прижали влажную ткань, имевшую сладковатый запах фруктов. Это было почти похоже на духи, но не совсем. В чем-то запах был даже лучше. Она не задохнется: она достаточно легко может дышать, и все же…
      Проклятие! Руки, сжимавшие ее, стягивали ей кожу, и у гравия на дорожке были острые края, которые больно впивались в тело. Камень у нее под левым бедром был просто громадным и под коленом тоже. Натуго затянутые шнурки ботинок врезались в нее, причиняя не меньшую боль, чем руки, которые ее сжимали.
      Вырваться. Бороться. Она нужна Эмми. Тристан погибнет, если она не сможет его найти и предостеречь. Он не знает, что она… любит его.
      Сладко, но не приторно. Тряпица пахла как розовый сочный левкой.

      Тристан судорожно стискивал зубы, слушая рассказ Ноуланда; предоставив Грегори играть роль заинтересованного собеседника, он хмуро смотрел в окно кареты.
      Ему следовало все сказать Люсинде в тот же день, как он вернулся в Англию. Надо было потребовать, чтобы она призналась в своих преступлениях и добровольно сдалась властям. А если бы она отказалась это сделать, ему следовало убить ее.
      Вместо этого он решил действовать в соответствии с требованиями закона, выбрал праведный и тонкий путь, считая, что сможет ее перехитрить – и предоставил судебной машине двигаться к идеально выверенному и доказательному концу. Однако механизм оказался проржавевшим и слишком медлительным, чтобы реагировать на неожиданные повороты жизни, которые происходили за пределами его власти.
      Одним из таких поворотов была встреча с Симоной – прекрасной, страстной и дьявольски отважной. Конечно, ему следовало выждать и не проявлять к ней внимания, но он не сдержал себя и дал повод своим желаниям влиять на принимаемые решения. Он вел себя не умнее шестнадцатилетнего юнца, позволив Люсинде включить Симону в число своих врагов.
      А потом неожиданно появилась Сара с глубочайшим неведением относительно того, насколько опасную игру она затеяла.
      Карета начала замедлять движение, и Тристан сказал себе, что время пришло. Пора было заканчивать со всем этим. К черту машину правосудия! Пусть Ноуланд станет его свидетелем, и Грегори тоже. В конечном итоге важно только то, что Люсинда больше не сможет строить козни, составлять опасные планы и убивать.
      Скорее всего Сара еще жива. Если бы целью Люсинды было ее убийство, то его совершили бы на дороге, выдав за прискорбную катастрофу. Нет, Люсинда наверняка придумала более обширный и сложный план. Прежде чем он свернет ей шею, она должна будет сказать ему, что это за план и куда увезли Сару.
      Распахнув дверцу, Тристан дождался, когда его спутники присоединятся к нему.
      – Имейте ввиду, – сказал он, – все должно закончиться в ближайшие несколько минут. Я не позволю Люсинде причинить зло еще хоть одному невинному человеку.
      Грегори нахмурился – он явно не понимал, о чем идет речь, тогда как Ноуланд кивнул и одернул жилетку.
      – Согласен, это единственно возможный путь. Мы с тобой, Локвуд.
      Никто не потрудился постучать: они просто поднялись по ступенькам, после чего Тристан открыл дверь и вошел. Бастон застыл у столика в прихожей:
      – Лорд Локвуд, нижайше извиняюсь за то, что не услышал вашего стука…
      Тристан остановился только потому, что рассчитывал получить от дворецкого дополнительные сведения. Коротко кивнув ему, он сказал:
      – Ничего страшного, Бастон.
      – Лучше скажи, где моя мачеха?
      Бастон был настолько потрясен отсутствием привычных церемоний, что ему понадобилось несколько секунд для того, чтобы прийти в себя.
      – Она у своей сестры, ваша светлость…
      – Что?
      Бастон кивнул:
      – Сегодня утром вскоре после завтрака ее милость получила известие от своей сестры, собрала сундук и уехала, сказав, что будет отсутствовать весь день или, возможно, два дня.
      – У своей сестры, – тупо повторил Тристан, пытаясь выудить из памяти нужную информацию.
      – Да, ваша светлость. Кажется, у нее ухудшилось здоровье…
      На свадьбе его отца присутствовали какие-то женщины, которые, как сказала Люсинда, являлись ее сестрами. И в самом деле все они имели некоторое сходство, но были заметно приветливее и добрее, чем Люсинда.
      И еще они были старше. Казалось достаточно правдоподобным, что одна из них болеет, однако то, когда именно это произошло… Люсинда не покидала свое жилище почти год, и именно в тот день, когда Сару похитили, она запаковала вещи и куда-то умчалась. Невероятное совпадение!
      – А о которой из сестер идет речь? – поинтересовался Тристан.
      – Боюсь, она этого не сообщила.
      – И она не сказала, где живет ее сестра?
      – Нет, милорд. Она очень спешила, извините.
      – Неужели ничего, даже никакой записки? – подал голос Ноуланд.
      Тристан нахмурился. Проклятие! Он совершенно забыл, что они с дворецким не одни!.
      – Нет, милорд, – вздохнул Бастон.
      – А когда мачеха уехала, – спросил Тристан, – она взяла свою карету? Как давно это было?
      Бастон извлек из кармана часы и открыл крышку:
      – Миледи уехала два часа и тридцать семь минут тому назад, ваша светлость, – сообщил он, защелкнув крышку, вернул часы на место. – Это произошло через двадцать минут после приезда леди Симоны. Да, милорд, она взяла свою карету.
      Симона!
      Тристан почувствовал, что его пульс стремительно ускоряется.
      – Леди Симона по-прежнему здесь?
      – Да, ваша светлость, они следи Эммалиной в оранжерее. Насколько я понимаю, одна позирует, другая работает над портретом.
      – Отведи лорда Ноуланда и мистера Грегори наверх, – приказал Тристан дворецкому, – и помоги им осмотреть комнаты Люсинды в поисках каких-то указаний на то, куда она могла поехать. Я загляну к Эм и леди Симоне, а потом тоже приду к вам наверх. – Тристан, не оборачиваясь, зашагал в заднюю часть дома, на ходу обдумывая, что ему делать дальше. Он предоставил Люсинде слишком много времени и возможностей, и теперь ему следует прежде всего позаботиться о том, чтобы Симона и Эммалина оказались как можно дальше отсюда. Их необходимо спрятать в таком месте, куда Люсинда добраться не сможет. Пожалуй, он отвезет их к герцогу Райленду и оставит под его опекой, а когда Симона и Эммалина будут в безопасности…
      Но как, к дьяволу, он разыщет Люсинду? Она может быть где угодно! Конечно, Тристан ни на минуту не поверил истории насчет поспешного отъезда к одру заболевшей сестры, но на данный момент это был единственный след, который по крайней мере следовало проверить. А вдруг Эммалина знает, где живут ее тетки? Тогда в его руках окажутся столь необходимые адреса…
      С этой мыслью Тристан распахнул дверь оранжереи и не сразу осознал, что видят его глаза.
      – Нет, только не это!
      Мольберт был перевернут, баночки с красой в беспорядке валялись вокруг, портрет лежал на полу, и в его центре зияла дыра. Один лишь жакет Симоны сиротливо висел на спинке стула, тщетно ожидая свою хозяйку.
      Голова Тристана кружилась, горло сжал спазм. Он опоздал, Эммалина и Симона исчезли точно так же, как исчезла Сара.
      Где-то в глубине его существа внезапно словно прорвало плотину. Ярость прокатилась по его жилам, превращая его смятение и жалость к себе в пепел и кристаллизуя мысли. Эммалина наверняка окаменела от ужаса, но не Симона… Именно в борьбе с Симоной был опрокинут мольберт и испорчена картина.
      Присев среди мешанины баночек, Тристан схватил жестянку со скипидаром и перевернул ее. Тонкая струйка растворителя забрызгала камни у его ног. Баночка упала не так давно, иначе все содержимое испарилось бы, но сколько именно времени прошло с тех пор? Скорее всего краска была пролита не больше часа назад, но это означало, что похитители уже далеко и настигнуть их будет очень трудно.
      Борясь с чувством собственного бессилия, Тристан выпрямился и двинулся вперед, внимательно осматривая мебель и растения в кадках. Ни одна подушка не была сдвинута с места, ни единой кадки не оттолкнули в сторону, и уж тем более не перевернули; даже чертова листочка не оторвали от стебля. А вот гравий… На нем оказались небольшие поврежденные участки. Если принять во внимание их форму и расстояние между ними, нетрудно предположить, что какой-то человек бежал по дорожке к мольберту. Неужели Симона стояла рядом с Эм., когда их застигли врасплох?
      Застигли врасплох… Как, черт подери, это могло случиться? Совершенно очевидно, что бандиты не проходили через дом, иначе прислуга заметила бы их.
      Тристан пошел по усыпанной гравием дорожке, которая вилась среди растений и вела к задней стене дома. Дверь уже была близко, когда какой-то проблеск слева от дорожки привлек его внимание. Он остановился и наклонился, отодвигая в сторону зеленые с белым листья вьющегося растения. Под ними обнаружился стеклянный пузырек вроде тех, которые аптекари используют для продажи микстур. Тристан поднял бутылочку, отметив, что только пара капель прозрачной жидкости сохранилась на самом ее дне.
      Чувствуя, как у него обрывается сердце и сводит, желудок от неприятной уверенности, он вытащил пробку, поднес отверстие к носу и осторожно принюхался.
      – Локвуд!
      – Я здесь, Ноуланд! – отозвался он, быстро возвращаясь обратно, крепко сжимая пузырек в кулаке.
      – Мы ничего не нашли в комнатах леди Локвуд, что дьявольски неприятно.
      Тристан не ответил; он молча стоял рядом с Ноуландом, не сводя глаз с разбросанных принадлежностей для живописи.
      Вдруг его лицо покрылось бледностью.
      – Грегори!
      Когда клерк поднял взгляд, Тристан бросил ему пузырек.
      – Лови!
      – Хлороформ? – спросил Ноуланд, пока бутылочка кувыркалась в воздухе.
      – Да. Будем надеяться, что тот подонок, который его использовал, знал, что делает, иначе…
      – Иначе – что?
      – Иначе Эм и Симона вполне могли получить передозировку, – объяснил Тристан, направляясь к большому пятну сбитого гравия на полпути между стеной и дорожкой.
      – Вы хотите сказать, что они могут умереть?
      – Мы надеемся, что этого не случится, – ответил Ноуланд, пока Тристан рассматривал гравий. – Я сильно сомневаюсь, что леди Локвуд обрадует доставка трупов. Скорее те, кто захватил леди Эммалину и леди Симону, должны очень аккуратно применять это средство.
      – А почему, вы думаете, ей нужно, чтобы они были живы?
      – Потому что в противном случае их убили бы прямо здесь. Судя по всему, у Люсинды есть какой-то более сложный план.
      – Но откуда мы знаем, что их не убили, а тела просто увезли, чтобы это только выглядело как похищение? Что, если их бросили на темной и залитой дождем дороге…
      – Извольте взять себя в руки, мистер Грегори. Сейчас середина дня, небо достаточно чистое, а леди Локвуд нужны деньги, которых она уж точно не получит за счет смерти одной из этих леди. Вот смерть Тристана – это совсем другое дело.
      – Это означает, – сказал Тристан, наклоняясь и поднимая с гравия несколько длинных иссиня-черных волос, – что в ее план входит использование этих леди в качестве приманки, так Люсинда рассчитывает заманить меня в опасное место.
      – А разве одной женщины для этого мало? Зачем ей все три?
      – Вот этого я не знаю, – неохотно признался Тристан, накручивая волосы Симоны себе на палец. – Даже не догадываюсь. Ноуланд, у тебя нет никаких идей насчет этого?
      – Боюсь, что нет, хотя я уверен: как только мы увидим процесс осуществления ее планов, то хлопнем себя по лбу и посетуем на то, что они были до обидного предсказуемы, а потом выругаем себя за слепоту и полную тупость.
      Грегори пожал плечами.
      – Все это не внушает особых надежд на благоприятный исход, лорд Ноуланд.
      Тристан был слишком занят собственными мыслями и вопросами, чтобы обращать особое внимание на этот обмен мнениями: судя всему, совсем недавно на этом месте шла нешуточная борьба. Наклонившись, Тристан внимательнее осмотрел землю, но крови не обнаружил, что принесло ему невероятное облегчение. Оставалось надеяться, что насильники не догадаются обыскать Симону, тогда у нее по крайней мере останется кинжал – неплохое средство, чтобы защищать себя и Эммалину.
      Тристан повернулся и снова посмотрел туда, где стоял мольберт – там осталось несколько небольших пятен, но помимо этого…
      Да, похоже, в то время как Симона оказала сопротивление, Эмми этого не сделала. И хотя реакция обеих ни в коей мере не была удивительной, Тристану пришлось признать, что он разочарован в сестре.
      – Локвуд, у меня есть предложение.
      Тристан поднял голову и встретился взглядом с Ноуландом.
      – Я слушаю.
      – Совершенно очевидно, что у нас нет выбора. Мы должны встретиться с леди Локвуд.
      – Согласен. – Тристан кивнул. При этом он не переставал думать о том, что еще ему следует предпринять. – Грегори, я хочу, чтобы ты вернулся в контору у склада и ждал там. Ты, Ноуланд…
      – Я отправлюсь в Скотленд-Ярд, чтобы сообщить о двух новых похищениях. Чем больше глаз и ушей будут задействованы в поисках молодых леди, тем больше у нас шансов их найти.
      Этот человек умел читать мысли! Поразительно. Если бы только он смог поскорее прочесть мысли Люсинды…
      – Мне нужно найти герцога Райленда.
      – О черт! – воскликнул Ноуланд. – Об этом я и не подумал. Наверное, это хорошо объясняет, почему мои начальники продолжают держать меня в кабинете. Хочешь, мы поедем с тобой в качестве моральной поддержки?
      – Спасибо за предложение, но, наверное, лучше, если это будет моим сольным выступлением.
      – Ты уверен?
      Тристан кивнул.
      – Если я что-то узнаю, – осведомился Грегори, – то куда мне передать новости?
      Тристан на мгновение задумался:
      – В ближайшие два часа я скорее всего буду в доме его светлости, а потом вернусь к себе домой. Думаю, Люсинда будет искать меня там.
      – Тогда по дороге на склад я заеду к вам домой и скажу вашим слугам, где вы находитесь. Мало ли что еще может случиться.
      – Верно. Молодец, Грегори, не забудь напомнить, чтобы я прибавил тебе жалованье.
      – Если я смогу помочь благополучному возвращению обеих дам, это станет для меня достаточным вознаграждением, сэр.
      После этого заверения все разошлись. При этом Тристан продолжал думать о том, что Эммалина, Сара и Симона – единственные женщины на свете, по отношению к которым у него есть какие-то обязательства, и теперь он подвел каждую их них. Его единственная надежда заключается в том, что все они будут действовать хоть сколько-нибудь разумно, хотя вряд ли это будет иметь какой-то благоприятный результат в отношении Сары. Она может взять обратно свое утверждение, будто беременна от него, но… Люсинда, руководствуясь простой рассудительностью и логикой, ей не поверит, так как рождение потомка, законного или нет, может испортить ее далеко, идущие планы. Вот только почему Люсинда не убила Сару этим утром на дороге? Идеальная случайная смерть. Нет, очевидно, Люсинде Сара пока нужна живой.
      Тристан вздохнул и провел пальцами по волосам. Несомненно, Ноуланд прав: когда план Люсинды будет раскрыт, ему придется укорять себя за то, что он прежде о нем не догадался.
      Больше всего шансов на то, что из этого испытания невредимой выйдет Эммалина: в конце концов она ведь дочь Люсинды и не представляет никакой опасности для амбициозных стремлений матери. На самом деле, если Эм останется жива, у Люсинды будет доступ к деньгам, оставленным на ее имя. Но тогда почему она захотела похитить и Эм тоже?
      В конце концов Тристан пришел к выводу, что это похищение оказалось непреднамеренным. Эм захватили просто потому, что она находилась рядом с Симоной.
      А вот Симона… Он так ясно видел ее своим внутренним взором! То, как она маняще запрокидывала голову, чтобы улыбнуться ему, как уверенно и умело прикасалась к его телу! Боже, как хорошо ему было, когда она удовлетворенно вздыхала и утыкалась лицом ему в плечо после того, как они любили друг друга. Никогда прежде Тристан не испытывал тех ощущений, которые просыпались в нем рядом с Симоной. Эти чувства были невероятно глубокими и сильными. Как бы нелепо это ни звучало, с ней и солнце сияло ярче, и жизнь обещала больше надежды и счастья. Тристан считал часы до того момента, когда они снова смогут быть вместе, и постоянно искал возможности оказаться у нее на пути.
      Господи, как ему нравился блеск ее глаз, ее смех, когда она реагировала на его поддразнивание, страсть, с которой она уступала ему. Симона никогда не робела, никогда не ссылалась на неопытность или стыд, не прибегала ни к единой из миллиона уловок, с помощью которых женщины заставляют мужчин исполнять их прихоти. Она сотнями разных способов будила в нем желание и тысячами разных способов дарила ему счастье.
      Однако Люсинда вряд ли знала обо всем этом. Скорее всего в ее представлении Симона была в его жизни очередной Сарой – еще одной женщиной, чье общество сейчас приносит ему удовольствие и которую он вскоре сменит на другую. Люсинда не имела никаких разумных оснований, чтобы похитить Симону. Совершенна никаких. Симона не ждет его ребенка, она не надеется выйти за него замуж.
      Нелогичность того, что Люсинда включила ее в свои планы, пугала Тристана сильнее всего. Он трезво оценивал шансы Сары остаться живой и мог оценить, какова вероятность того, что Эммалина уцелеет. А вот Симона… Он не сомневался, что она сумеет позаботиться о себе, так как росла на улице и не потеряла своих знаний, став аристократкой. Она вывела их из огня в тот вечер, когда случился пожар. Если у нее появится хоть малейший шанс бороться или бежать, с ней все будет в порядке, но если шанса не будет…
      Ах, если бы он не встретился с ней или если бы у нее хватило терпения дождаться того времени, когда он разберется с Люсиндой! Но он встретился с Симоной и не смог устоять перед напором своих страстей.
      Тристан со стоном закрыл глаза, ощущая, как его душу наполняет боль. Время, когда он легко убегал от мерзости и разочарований своей жизни, закончилось. Он больше не будет годами плавать по морям и больше ни единой ночи не станет кувыркаться в постели с женщиной, чьего имени либо не знает, либо не потрудился запомнить. Богатство также больше не будет мерилом его достоинства и источником спокойствия. Он будет молиться каждый день и просить о таких вещах, которые до этого дня его не интересовали.
      Однако и сейчас он не намерен покорно принимать судьбу. Если он уйдет, то уйдет, сражаясь за возможность вести такую жизнь, о какой прежде даже не мечтал.
      – Симона! – прошептал Тристан. – Прошу тебя, дорогая! Пожалуйста, не говори ей, что я тебя люблю!

      Герцог Райленд сидел за рабочим столом, а постоянно сопровождающий его Хейвуд опирался на каминную доску и был явно не рад видеть Тристана. Оба были не вооружены, что являлось определенным плюсом в данной ситуации, однако на столе лежало немало предметов, которые, будучи совершенно безобидными, могли в одно мгновение превратиться в смертоносное оружие. Тем не менее Тристан прошел в кабинет, твердо намереваясь исполнить свою миссию.
      – Судя по вашему виду, – проговорил герцог, облокачиваясь на спинку своего кресла, – я заключаю, что вы пришли сюда не для того, чтобы пригласить нас поиграть в карты в вашем клубе.
      – Вы правы, ваша светлость, – признал Тристан и без обиняков сразу перешел к делу. – Я здесь для того, чтобы сообщить вам не слишком приятное известие: леди Симону похитили.
      – Что? – вскричал Хейвуд, делая шаг вперед, однако герцог продолжал сидеть молча, пристально глядя на Тристана:
      – Да, похитили вместе с моей сестрой. Их силой забрали из оранжереи в доме моей мачехи чуть больше часа тому назад. Когда мы обнаружили место преступления, со мной находился инспектор Скотленд-Ярда, и сейчас он мобилизует усилия властей на поиски Эм и Симоны.
      – Ясно. – Герцог энергично подался вперед, его глаза потемнели. – С изложением фактов мы закончили. Теперь скажите, у кого она и почему?
      – «Кто» – это скорее всего моя мачеха. «Почему»… – Тристан покачал головой. – Я мог бы сделать пару предположений, но это всего лишь догадки.
      Хейвуд тихо выругался:
      – Вы в состоянии по крайней мере сказать, где Люсинда может держать Симону и вашу сестру?
      – Если бы мог, я бы уже был там.
      Хейвуд сжал кулаки, но герцог взглядом приказал ему остановиться.
      – Какое предположение вы считаете наиболее вероятным? – спокойно спросил он.
      – Полагаю, согласно планам Люсинды, Симона должна послужить приманкой, – ответил Тристан, выделяя самое важное. – Люсинде нужно, чтобы я умер, и она воспользовалась Эм и Симоной, чтобы заманить меня туда, где ей удобнее осуществить задуманное.
      Хейвуд обжег его гневным взглядом:
      – Дрейтон пересказал мне последнюю главу из «саги о Безумных Локвудах». В ваших обвинениях слишком много домыслов. У вас нет ни твердых доказательств, ни реальных улик против леди Локвуд…
      – Поэтому ее до сих пор не арестовали, не обвинили, и она, оставаясь на свободе, продолжает совершать свои преступления.
      – И вы говорите нам, – медленно произнес Хейвуд, – что вступили в отношения с Симоной, зная, что она может стать следующей жертвой вашей мачехи?
      Тристан напомнил себе, что он ожидал такого вопроса, – и уже отвечал на него. Однако он до сих пор не придумал хорошего ответа на этот вопрос, и ему осталось только одно – сказать правду.
      – После встречи с Симоной, – начал он, – я открыл в себе ряд отнюдь не похвальных качеств. Самое неприятное из них то, что, когда я оказываюсь рядом с ней, мои умственные способности словно куда-то испаряются. При этом я все равно не могу держаться от нее на расстоянии.
      Если учесть обстоятельства, при которых ему пришлось сделать это признание, Тристан совершенно не ожидал, что герцог отреагирует на это ухмылкой; ворчание же Хейвуда, напротив, не было для него неожиданностью.
      И тут Хейвуд бросил на стол перед герцогом золотую монету… Было совершенно очевидно, что они заключили пари и что Хейвуд проиграл.
      Пока Тристан соображал, что говорить дальше, герцог рассмеялся:
      – Такое случается даже с лучшими из нас, Локвуд. Добро пожаловать в наш клуб. Сделать с этим ничего нельзя – надо просто действовать дальше, как умеешь.
      Тристан понятия не имел, о чем говорит герцог, но ему не понравилось то, что его рассматривают как неуклюжего дурачка. Когда все это безобразие закончится и когда он благополучно вернет Симону и Эм домой… Впрочем, до этого действительно надо еще дожить.
      – Несмотря на последнюю неудачу, – заявил он, – я успешно веду дела, составил личное состояние и…
      – И влюблены в Симону, – закончил герцог. Проклятие! Как он об этом догадался?
      – Пока вы не научитесь вести остальную свою жизнь с учетом этого факта, у вас останется ощущение, будто весь ваш мир пошел вразнос… – Герцог покачал головой. – Куда-то испарившиеся способности – какое чудесное описание! Я хорошо помню это состояние, хотя оно и не вызывает у меня особого удовольствия.
      – Самое плохое, что ты сделал, – заметил Хейвуд, – ты снес стену. Но ты не похищал Каролин.
      – На самом деле я безжалостно оборвал нашу связь и бросил ее на растерзание орды идиотов и прихлебателей, что было не слишком благородно с моей стороны.
      Тристан прищурился:
      – Не сомневаюсь, ваша светлость, что я не единственный в мире олух, но в настоящий момент это меня мало утешает. Сейчас мне гораздо важнее благополучно вернуть домой сестру и Симону.
      – И что вы собираетесь для этого сделать?
      – Удовлетворить требования Люсинды.
      – То есть на ее глазах пронзить себе грудь мечом?
      – Если потребуется, я сделаю и это.
      Герцог неодобрительно покачал головой:
      – А вам не приходило в голову, что Симона – довольно опасная заложница?
      – Пожалуй.
      – Откровенно говоря, Локвуд, – герцог поднялся, – меня больше тревожит, что мне придется нанимать адвоката и защищать ее от обвинения в убийстве, а не то, как ее спасти. – Он открыл ящик стола, достал оттуда револьвер и, засунув его за пояс брюк, застегнул сюртук. – Поскольку леди Локвуд скорее всего пришлет свои требования к вам домой, я предлагаю отправиться туда и ждать. А тебя, Хейвуд, я попрошу остаться здесь на тот случай, если что-то пойдет не так.
      – Конечно. – Хейвуд кивнул, после чего Райленд указал на дверь своего кабинета. – Ну что, идем?
      Тристану ничего не оставалось, как только последовать за хозяином дома к двери.
      Миновав вестибюль, они вышли из парадной и спустились по ступеням.
      – Имейте в виду, Локвуд, – сказал герцог, когда они сели в карету, – по мнению Сирила Хейвуда, ни один мужчина в мире никогда не будет достоин Симоны.
      Тристан замер.
      – Он ее любит?
      – Скорее как старший, обожающий и совершенно слепой ко всем недостаткам брат. Надеюсь, со временем он смягчится, когда увидит, что Симона счастлива с вами.
      – Вы так уверены, что она согласится выйти за меня замуж?
      Герцог пожал плечами, потом кивнул:
      – Если, конечно, вы ее об этом попросите.
      «И если Симона выйдет из этой переделки живой». – Тристан невольно поежился, но тут же снова взял себя в руки.
      – А вы не будете возражать против нашего брака?
      Герцог рассмеялся:
      – Разве мое мнение хоть что-то изменит для вас обоих?
      – Скорее всего нет, – признался Тристан. – По крайней мере в ближайшем будущем.
      – Тогда я не вижу особого смысла становиться у вас на дороге. А поскольку первая брачная ночь уже состоялась, то на данный момент я счел бы свадьбу простой формальностью.
      Тристан задумался. Его первый раз с Симоной был совершенно не похож на то, какой он представлял себе первую ночь с невестой. В его видениях всегда присутствовала масса неловкости, уговоров и никакого удовлетворения, если не считать сделанного дела, после которого брак считается действительным. По правде говоря, он даже не рассчитывал на то, что последующие годы будут приносить больше удовлетворения, чем эта первая ночь. Титул, жена, необходимое количество детей, процветающее поместье – все это его долг перед обществом, который он обязан исполнить, и не более того.
      – О чем вы думаете, Тристан?
      – О том, что до моей встречи с Симоной я ожидал от жизни прискорбно мало.
      Герцог усмехнулся:
      – Я бы посоветовал вам продолжать в том же духе. Кстати, Симона отвратительно готовит и все, что найдется в доме, готова назвать трапезой.
      Что ж, подумал Тристан, устремляя взгляд в окно кареты, поиски подножного корма – это не единственное, что сохранилось из ее инстинктов выживания, и в его силах получше развить все остальное.
 
      Проклятие, как же у нее болит голова! Симона попробовала открыть глаза, и ей показалось, что они сейчас вывалятся. «Тогда ты станешь слепой», – пригрозила она себе.
      Мозги ее, похоже, тоже совершенно размякли, а ведь есть более важные вещи, о которых ей надо срочно подумать, чем о том, что у нее болит все тело и особенно руки. Наверное, руки связаны у нее за спиной, а правая болит сильнее левой из-за того, что она лежит на боку и рука оказалась под ней.
      Ноги… Она сосредоточила свое внимание на щиколотках. Ну, одна хорошая сторона тут имелась: ноги у нее совсем не связаны. Еще большая удача: ее не обыскивали, и нож по-прежнему остался в ножнах, а его рукоять вжимается ей в икру.
      Ощутив прилив надежды, Симона снова принялась анализировать мир, находящийся за пределами ее закрытых глаз. У нее связаны только руки, и она лежит на боку на…
      На полу? Да. При этом пол жесткий, холодный и, судя по тому, как у нее щекочет в носу, пыльный. Но он не такой цепеняще холодный, каким бывает камень, так что скорее всего это деревянный пол в доме с плохой домоправительницей.
      С плохой домоправительницей? Можно подумать, эта деталь имеет значение. Гораздо важнее знать, где находится дом. С другой стороны, это может оказаться вовсе не дом, а склад или конюшня.
      Нет, это не конюшня – Симона не ощущала ни намека на запах сена или кожи. Склад? Если это и склад, то он расположен далеко от причалов, потому что она не чувствует запахов реки.
      Что же ей делать? Эти сведения слишком скудны. Иного выбора у нее нет: ей придется рискнуть и попробовать увидеть, что творится вокруг.
      Симона на мгновение открыла глаза, но этого хватило, чтобы сердце у нее начало колотиться сильнее. Она поспешно сглотнула и тут же ощутила живую рану по всему пути воздуха до легких.
      Симона с трудом заставила себя не застонать, не желая доставлять женщине по другую сторону кровати хоть малую толику удовольствия.
      Она сделала медленный вдох, заставляя свои нервы успокоиться, а разум работать над разгадкой той ситуации, в которой оказалась. Руки у нее связаны, и она лежит на полу в комнате, которая, похоже, является спальней. Поскольку ковров на полу не видно, то скорее всего это спальня небогатого человека или номер постоялого двора.
      Если принять во внимание яркость солнечного света, которую Симона успела оценить, вечер еще достаточно далеко. Но все же, возможно, кто-то уже успел заметить их с… Эмми! Симона снова открыла глаза и осмотрелась. Нет – подол платья, который она видела по другую сторону кровати, принадлежал не Эмми.
      Почувствовав некоторое облегчение, Симона снова продолжила притворяться, будто остается без сознания. Скорее всего Эмми лежит на кровати, а Люсинда сидит в кресле в дальнем конце комнаты. С того момента, как их с Эмми увезли из оранжереи, прошел час, а может, два. И что же теперь ей со всем этим делать? Ждать спасения? Когда Тристан за ними приедет, он, несомненно, высадит дверь, но сколько времени ему потребуется на то, чтобы сюда добраться? И откуда он узнает, где они находятся, и какую именно дверь ему надо вышибать? Если только Люсинда не отправит ему записку с указанием адреса…
      А ведь скорее всего именно так она и собирается сделать. «Вас будут рады видеть в… А если вы не явитесь, то ваша сестра и возлюбленная умрут».
      Надо признать, такой план определенно имеет неплохую драматургию. Однако зачем Люсинде все эти хлопоты? Пуля, выпущенная из кареты, которая быстро ехала бы мимо складской конторы, была бы гораздо более действенным решением. Тристан мертв – и концы в воду.
      Почувствовав, как обрывается ее сердце, Симона поспешно заверила себя, что Тристан жив. Это определенно так – иначе Люсинде не было бы никакого смысла похищать ее и Эмми, тем более оставлять обеих в живых.
      – Ну что, пришла в себя?
      Симона вздрогнула и насторожилась.
      – Зачем вы это делаете?
      Облегчение из-за того, что Люсинда обращалась не к ней, в следующее мгновение сменилось глубочайшим потрясением. Сара Шератон?
      Неужели Люсинда захватила в плен и ее? Но зачем?
      Симона напрягла слух, стараясь не упустить ничего из-за громкого стука своего сердца.
      – Все очень просто, – насмешливо ответила Люсинда. – Такую идеальную возможность просто нельзя было упускать.
      Боже! Если на кровати не Эмми… то, что Люсинда сделала с дочерью?
      – Возможность для чего?
      «Хороший вопрос, Сара. Но ты непременно должна взять себя в руки».
      – Для того чтобы поймать Тристана в любовном треугольнике. Просто невероятно убедительно – у властей не появится ни малейшего сомнения в том, что произошло, когда это место будет обнаружено. Конечно, все будет выглядеть страшно некрасиво: настолько некрасиво, что им и в голову не придет посмотреть глубже и задать какие-то дополнительные вопросы.
      – Треугольник?
      – Ну да. Ты, Тристан и леди Симона Тернбридж.
      «О? И это все, что ты можешь сказать?»
      – Я дам тебе возможность выбрать лучшую роль в этой драме, – продолжила Люсинда. – Что ты предпочтешь: оказаться трупом, который обнаружат в постели в объятиях несчастного мертвого Тристана или который найдут в ногах кровати? Отвергнутая женщина убила любовника и его возлюбленную, а потом трагически обратила оружие против себя самой – правда, здорово?
      Н-да, хороший план и по-своему безумно интересный. Но он не отвечает на вопрос о том, почему они с Сарой до сих пор живы. Можно смело держать пари, что Люсинда не убьет никого до тех пор, пока сюда не прибудет Тристан. Кроме того, выстрелы из огнестрельного оружия обычно привлекают внимание. Интересно, как Люсинда рассчитывает заставить всех занять нужное положение и сделать три быстрых выстрела, которые бы дали именно тот результат, какой ей нужен? А потом еще остается этап «уйти с места происшествия, не будучи замеченной». Это тоже не просто, особенно когда на звуки выстрелов сбежится вся округа.
      И какое место в этом амбициозном плане отведено Эмми? Собиралась ли Люсинда ее похищать? Может, ее оставили где-нибудь по дороге? Симоне очень хотелось думать, что это именно так. Тогда Эмми сейчас находится с Тристаном, рассказывает ему о том, что случилось, и… И что еще? Да, по сути, больше ничего, кроме как сохранять спокойствие и ждать.
      – Я бы предпочла, – голос Сары внезапно окреп, – получить рану и остаться в состоянии рассказать властям, что случилось, когда обезумевшая леди Симона ворвалась в спальню.
      «О, как это низко! Сговариваться с этой сукой, чтобы снасти свою шкуру!»
      – Неплохая идея, – признала Люсинда, – и я могла бы всерьез ее обдумать. Но поскольку я не люблю делиться, а выжившей свидетельницы мне совершенно не нужно, мне придется отказаться от твоего любезного предложения. Но все же мне нравится то, как работает твоя голова. Мыс тобой очень похожи.
      «И это еще одна причина, по которой ты должна умереть».
      – И это – еще одно важное соображение, милая моя мисс Шератон, по которой я не могу позволить тебе жить дальше.
      – А где Тристан и Симона? Вы их тоже похитили?
      – Леди Симона лежит на полу по ту сторону кровати, аккуратно связанная и усыпленная хлороформом, а Тристан скоро должен появиться, чтобы сыграть роль благородного рыцаря и попытаться спасти даму своего сердца, которая оказалась в беде. Кстати, Тристана будет гораздо легче уложить в постель, если на ней будет лежать леди Симона, а не ты, так что мне придется заручиться силой мышц, которая нужна для того, чтобы поменять вас местами. Жди меня здесь и никуда не уходи, а я сейчас вернусь.
      – Куда вы идете?
      «Спасибо, что задала этот вопрос, Сара».
      Ручка двери с визгом повернулась, дверные петли застонали. Потом дверь тихо закрылась, и в тот же миг Сара шумно зарыдала.
      – Прекрати распускать нюни! – рявкнула Симона, перекатываясь на спину и садясь. – У нас две секунды на то, чтобы отсюда выбраться.
      – Так ты все слышала?
      Неуклюже поднявшись на ноги, Симона огрызнулась:
      – Представь, я не глухая.
      – Нуда, конечно.
      – И спасибо за то, что предложила продать меня, чтобы спасти собственную проклятую шкуру.
      – У меня не было выхода. Ты и сама так же сделала бы.
      – Ну, это вряд ли. А теперь говори тише, – приказала Симона, обходя вокруг кровати. – Нас никто не должен слышать. Сядь.
      Сара послушно выполнила приказ, и это позволило Симоне заметить два интересных факта. Первый заключался в том, что локоны на макушке этой особы представляли собой шиньон, который должен был вот-вот отвалиться, а второй показывал, что те, кто осуществлял ее похищение, были не особенно опытны в таких вещах.
      – Боже, не могу поверить: тебе связали руки спереди! – Симона остановилась и покачала головой. – Скорее! Скатись с кровати и запусти руки мне под подол. На икре моей правой ноги закреплен нож – достань его и помоги мне освободиться.
      Надо отдать Саре должное: она не заставила просить себя дважды. Правда, когда шиньон упал на пол, она чуть не подавилась рыданием, но в целом…
      Повернувшись к Саре спиной, Симона подставила запястья.
      – А куда мы пойдем? – спросила Сара, перерезая веревку. – Здесь только одна дверь, и скорее всего она охраняется.
      – Не думаю, – возразила Симона, освобождая руки и забирая у Сары кинжал. – По-моему, за дверью должно находиться сразу несколько выходов. – Быстрым взмахом она рассекла путы Сары. – Готова спорить с тобой на десять фунтов, что один из них всего в паре шагов отсюда и ведет прямо на улицу.
      – А ты не ошибаешься?
      – Это мы сейчас узнаем. – Симона решительно направилась к двери. – Кстати, ты не видела Эмми?
      – Кого?
      – Леди Эммалину, сестру Тристана. Нас вместе с ней захватили в оранжерее.
      – Нет. Я спала с тех пор, как карета перевернулась.
      Перевернулась? Карета? Впрочем, сейчас не до объяснений.
      Прижав палец к губам, Симона прислушалась, затем повернула ручку, приоткрыла дверь и выглянула в коридор, вдоль которого тянулась вереница дверей, похожих одна на другую, словно близнецы.
      Постоялый двор, и, судя по облупившейся и грязной краске, не слишком хороший. Можно подумать, Тристан повел бы какую-то женщину в такое жалкое место!
      Открыв дверь чуть шире, Симона убедилась, что три двери явно не вели в номера; из них одна, в дальнем конце коридора, выходила на улицу.
      – Я выиграла десять фунтов! – прошептала Симона, быстро переступая через порог. – Идем.
      Повторения Саре не понадобились, и зато короткое время, которое понадобилось для того чтобы дойти до второй двери, она успела трижды наступить Симоне на пятки.
      Едва Симона распахнула дверь, как Сара выскочила наружу и пронеслась мимо нее, сжимая в одной руке шиньон, а второй высоко поднимая подол, однако Симона задержалась еще на несколько секунд, чтобы тихо закрыть дверь и потом поудобнее перехватить рукоять кинжала. Затем она поспешила следом за Сарой.
      Постоялый двор скрылся из виду и остался далеко позади, когда Сара наконец остановилась, привалилась к стене какого-то дома с осыпающейся штукатуркой и стала жадно ловить ртом воздух. Подойдя к ней, Симона внимательно посмотрела на нее:
      – Ты ведь не занимаешься фехтованием, верно? Ну ладно, об этом потом. Ты сказала, что карета перевернулась. Что за карета? Где это было? Когда?
      – На дороге к югу от Лондона, – быстро ответила Сара, прижимая руки к груди. – Сегодня рано утром. Со мной был лорд Ноуланд.
      – Надеюсь, он цел?
      – Он был жив, когда меня выволокли из-под обломков и положили на лицо какую-то тряпку. Что было потом, я не помню.
      Симона понадеялась на то, что лорд Ноуланд не только вполне живой, но уже вернулся в Лондон и нашел Тристана. Если он этого не сделал…
      Она посмотрела на небо, пытаясь определить время и угадать, что случилось за часы, прошедшие с тех пор, как их с Эммалиной похитили из оранжереи. Слуги услышали шум борьбы и обратились к властям? Или, может, Эмми смогла вернуться домой и рассказать о том, что с ними произошло?
      Знает ли Тристан о том, что Люсинда уже начала осуществлять свой план? Если нет, то где он может находиться в это время дня? Куда ей следует пойти, чтобы отыскать его и предупредить? На склад? К нему домой? В клуб?
      Боже, как мало она о нем знает! Ей понадобится вечность, чтобы узнать больше! За кофе и тостами, за утренней газетой в постели. Поздно вечером в саду, наблюдая, как встает луна, пока Тристан стоит у нее за спиной и обнимает, крепко прижимая к себе. В карете по дороге в театр или после спектакля, по дороге в загородное поместье, на балу…
      Подавляя страх, Симона заставила себя медленно вздохнуть. Боль в горле заставила ее вернуться к настоящему, напомнив о необходимости мыслить ясно и здраво.
      Если Тристану не известно о том, что Люсинда начала осуществлять свой план, – это одно, а если он об этом знает – совсем другое. Сейчас он может оказаться где угодно – на складе, в городском особняке, в доме у Люсинды.
      Люсинда.
      О Господи! Что, если Люсинда уже отправила свое приглашение? Тогда Тристан уже едет на этот постоялый двор, где непременно попадет в западню. И что предпримет Люсинда, когда обнаружит, что приманка сорвалась с крючка? Убежит? Но это возможно только в мире, где нет таких вещей, как жадность, злопамятность и месть.
      Чувствуя, как у нее сжимается сердце и тошнота подступает к горлу, Симона повернулась и зашагала обратно.

      Тристан беспокойно расхаживал по кабинету, возмущенный уже тем, что в данной ситуации абсолютно ничего не может сделать. Ожидание – удел маленьких детей и стариков, а не удачливых торговцев и пэров.
      Он посмотрел в сторону кресла и по меньшей мере в сотый раз изумился тому, как герцог способен даже в такой момент хладнокровно читать книгу.
      – Я хорошо знаю Симону, – сказал Райленд, не отрывая взгляда от страницы. – Если будет хоть малейшая возможность изменить ситуацию в свою пользу, она это сделает.
      – А если этой возможности не будет?
      – Тогда она создаст ее из ничего. Эта малышка поразительно изобретательна. – Тристан потер руками лицо, и герцог, услышав его досадливый вздох, добавил: – Если это не так, то вы сможете поразить ее своей изобретательностью, когда леди Локвуд вызовет вас к себе.
      – Мне совершенно не хочется никого поражать, ваша светлость. Сейчас главное, чтобы Симона была в безопасности.
      – А по-моему, главное – терпение.
      – Терпение – это признак святости, – проворчал Тристан, снова принимаясь расхаживать по комнате. Сам он никогда не был святым, а если учесть, что он намеревался при первой же возможности прикончить собственную мачеху, то у него практически не оставалось шансов на то, чтобы достичь святости.
 
      Симона осторожно отстранилась от стены с облупившейся штукатуркой; не обращая внимания на крысиные писк и возню, она снова сосредоточила внимание на фасаде постоялого двора. По тротуарам сновала обычная для этого времени дня публика, по улице ехал обычный транспорт, но ее сейчас занимали семейная карета Таунсендов и еще два экипажа – наемная карета, на задней стороне которой была надпись «ДА У МАРКО», и видавший виды товарный фургон. Кучера Таунсендов нигде не было видно. Эмми тоже не показывалась. Только извозчик наемной кареты был на месте и дремал на козлах.
      Терпение Симоны было на пределе. Когда же наконец Люсинда покинет постоялый двор и сядет в свою карету? Эта женщина наверняка уже обнаружила, что пленницы сбежали, и ее плану грозит провал.
      Неожиданно Симона с ужасом подумала о том, что Люсинда вполне могла обойтись без сложной мизансцены и попросту застрелить Тристана, как только…
      Впрочем, тогда ее наверняка заподозрят в убийстве и получение страховки окажется под угрозой, не говоря уже о наследстве. Люсинда же хочет получить все, без осложнений и хлопот: именно это и есть причина всех убийств. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что эта женщина сдастся, убежит и спрячется.
      Но какие ресурсы у нее остались? Кучер, слуга постоялого двора, пьяный посетитель? Люсинда не может не ощущать дефицит времени, раз они с Сарой уже направляются к Тристану, чтобы предупредить его. Если только…
      С отчаянно забившимся сердцем Симона теснее прижалась к стене, прячась глубже в тень и наблюдая, за тем, как двое мужчин выносят из постоялого двора свернутый в рулон половик. Третий мужчина, выйдя следом, что-то сказал им вслед и снова ушел в дом, а двое продолжили свой путь.
      Край грязно-белой ткани свисал вниз, выбившись из передней части свертка. «Простыня? – предположила Симона, наблюдая за их движением. – Простыня внутри ковра?» Этот постоялый двор явно не относился к тем местам, где обращали внимание на уборку и украшение помещений. Черт подери, тут вряд ли выносили половики на улицу, чтобы хорошенько выбить. Тем более зачем им могла понадобиться простыня?
      Мужчины свернули за угол здания и направились к фургону. Теперь Симона смогла ясно разглядеть длинный сверток и убедиться, что простыня не единственное, что находится внутри него. Неровный сверток имел именно такую форму, как если бы в половик завернули тело.
      Мужчины остановились у фургона, перехватили сверток и затем бесцеремонно сбросили его на пол фургона. Туча пыли поднялась вверх, когда сверток ударился о деревянный настил с глухим стуком.
      Пыль еще продолжала клубиться, а один из мужчин уже забрался на козлы и взял в руки вожжи. Второй подошел к наемной карете, остановился у дверцы и сказал что-то тому, кто сидел внутри, а потом хлопнул по дверце, чтобы разбудить извозчика. После этого он направился к карете Таунсендов и забрался за козлы.
      Тем временем возчик фургона уже отъехал от тротуара, и наемная карета пристроилась сразу за ним.
      Симона выбежала из своего укрытия и бросилась к выходу из проулка; сердце ее отчаянно колотилось. На долю секунды свет больно ударил ей в глаза, но она успела увидеть, как наемный экипаж сворачивает за угол. Когда он исчез из вида, карета Таунсендов также отъехала от постоялого двора.
      Симона смотрела, как карета, двигаясь вдоль улицы, следует не за извозчиком, а за фургоном и его мрачным грузом. «Кто мертв? – гадала она. – Кучер Таунсендов?» Ее сердце сжалось при мысли об иной возможности.
      Крепко зажмурившись, Симона постаралась не обращать внимания на отчаянное биение сердца, восстанавливая в памяти образ свернутого половика. Нет, слава Богу, нет. Тристан не успел бы приехать за то время, которое ей понадобилось для того, чтобы пробраться обратно к постоялому двору, а кучер Таунсендов был слишком велик. Сверток же казался маленьким, размером примерно с…
      Эмми!
      Симона подавила волну тошноты, открыла глаза и огромным усилием воли заставила свои мысли течь в другом направлении. В наемном экипаже должна была сидеть Люсинда, но куда она поехала и почему не села в карету?
      Впрочем, какое теперь это имело значение? Важно было только то, что вопреки всякой вероятности Люсинда отказалась от своих планов и сбежала. Опасность миновала. Возможно, она возникнет снова, возможно, нет, а пока…
      Симона проглотила ком, вставший у нее в горле, и заставила себя дышать ровнее. День еще не закончился, и ей предстояло сделать несколько сложных вещей. Сара не могла далеко уйти, так что, если поспешить…
      Шагнув на мостовую, Симона огляделась. Наемный экипаж остановился в начале квартала для высадки пассажиров, и Симона побежала к нему, намереваясь добраться до него раньше, чем его успеет нанять кто-то другой.
      Она оказалась рядом с экипажем как раз в тот момент, когда сидевший в нем мужчина вышел на тротуар. Собираясь сесть в карету, она кивнула в ответ на его приветствие и едва сдержала улыбку. На мужчине был котелок из дешевого тонкого фетра, зато новехонький, а костюм его являлся форменной одеждой респектабельных клерков по всему миру. Она должна была отдать незнакомцу должное: он пытался следовать моде. Жаль, конечно, что его портной украл у какой-то несчастной лошади клетчатую попону, чтобы осуществить эту попытку.
      Когда незнакомец повернулся и протянул руку в карету, Симона с трудом сдержала досадливый стон. «Шевелись, мадам Клерк, – мысленно негодовала она, – двигай свою турнюр. Я спешу!»
      Сначала из темных глубин экипажа показалась нога, затем туфельки на высоком каблуке. Вот как? В полдень в Уайтчепеле без чулок? Юбка из кружева на основе из тонкого полотна… Ну что ж: совсем неплохо.
      Симона стиснула зубы, борясь с острым желанием поторопить парочку. «Время – деньги, мадам, – мысленно напомнила она пассажирке, которая выползала из экипажа со скоростью улитки. – А вы его тратите даром».
      Как только между женщиной и экипажем появился достаточный зазор, Симона вспрыгнула на ступеньку и посмотрела на извозчика.
      – В тот же час на следующей неделе, Роджер?
      Симона замерла: этот голос ей уже случалось слышать.
      Она стремительно обернулась:
      – Диана? Диана Данли?
      Глаза, устремленные на нее, оказались густо накрашены и обведены черной линией.
      – Надо же, какая неожиданная встреча! – сухо проговорила Симона. – Жаль, что у меня нет времени поболтать, но… – Она пожала плечами. – Передайте мои приветы вашей матушке и скажите ей, что, поскольку моя сестра уже родила, мы могли бы встретиться за ленчем, скажем, на следующей неделе.
      Диана не ответила, и Симона, снова посмотрев на извозчика, сообщила ему адрес городского особняка Тристана, пообещав двойную плату за скорость. Между тем Диана продолжала неподвижно стоять рядом со своим клиентом, который не спеша листал карманную записную книжку.
      Забравшись в карету, Симона закрыла дверцу и ударила ногой в стенку. Экипаж тронулся, увозя ее из мира, который, по ее разумению, был слишком уродливым и непредсказуемым.
      Она провела руками по лицу, а потом откинулась на спинку сиденья и стала глядеть в потолок. Похищение и убийство, крысы, бордели, шлюхи. Обычный, ничем не примечательный день в мире лондонских районов бедноты. Как далеко она отошла от этого всего за шесть лет! Если Бог есть… Нет, даже если Бога нет, она больше никогда в жизни сюда не вернется!
 
      – Извините, что помешал, ваша светлость.
      Тристан стремительно обернулся и обнаружил, что дворецкий, стоя в дверях кабинета, держит в затянутой в перчатку руке какую-то бумагу.
      – Это только что доставили.
      С забившимся сердцем Тристан шагнул к двери и взял записку.
      – Посыльный принес письмо к дверям кухни и сказал, что в нем содержится что-то очень важное.
      Тристан развернул сложенный листок и обнаружил на нем адрес, нацарапанный незнакомым почерком. Больше там ничего не оказалось: ни инструкций, ни угроз, ни обещаний; впрочем, в этом не было необходимости.
      Быстро подойдя к столу, Тристан вручил записку герцогу.
      – Френч, – обернулся тот к дворецкому, – пожалуйста, скажи Джону, что я скоро отправлюсь.
      Когда дворецкий с поклоном удалился, герцог негромко заметил:
      – Это где-то в Уайтчепеле.
      – Вы можете узнать здание?
      – Ну, сам я там не бывал…
      – Не важно, – отозвался Тристан и, вынув револьвер из ящика стола, проверил барабан. – Я это место найду. Если вы отнесете эту-записку лорду Ноуланду в Скотленд-Ярд и попросите, чтобы он встретился со мной там, я буду вам очень благодарен.
      Герцог не спеша сложил записку.
      – Пусть туда сбегает кто-нибудь из ваших слуг, а я отправлюсь с вами.
      Тристан прекрасно понимал, каковы соображения Райленда: на месте герцога он тоже не согласился бы играть роль посыльного. Однако существует огромная разница между участием в спасении и участием в мести.
      Закрепив револьвер на поясе, Тристан взял со спинки стула сюртук.
      – Когда все это закончится, моя мачеха скорее всего будет трупом, – объявил он будничным тоном, просовывая руки в рукава. – Если окажется, что вы при этом присутствовали, вас сочтут пособником – и это еще в лучшем случае, а в худшем вы окажетесь сообщником. Что до скандала, то он гарантирован даже с большей вероятностью, чем судебный процесс.
      – Скандалы забываются и проходят, а что до вопросов законности… Данные под клятвой показания герцога имеют немалый вес. Если суд и состоится, то он окажется очень коротким.
      Дольше сопротивляться не имело смысла. Кивнув в знак согласия, Тристан забрал у герцога записку и направился к двери.
 
      Поспешно спрятавшись за стволом старого дуба, Симона осторожно выглянула из-за него. Обрывки и фрагменты разговоров, мимолетные взгляды и жесты стремительно вставали в ее памяти, сдвигая кусочки мрачной, уродливой мозаики на неоспоримо верные места.
      Гневные слезы навернулись ей на глаза, но она поспешно смахнула их и, наклонившись, достала кинжал. Держа рукоять так, чтобы клинок прилегал к внутренней стороне предплечья, она начала пробираться вдоль стены дома, выискивая открытое окно, чтобы сделать то, что сделать необходимо. А сожалеть можно будет и потом.
 
      Парадная дверь резко распахнулась. Секунду Тристан изумленно думал о том, какого черта дворецкого понесло на улицу, и вдруг его сердце захлестнула волна облегчения.
      – Эм! – воскликнул он, распахивая объятия. – Слава Богу!
      Лицо Эммалины резко сморщилось, и она с тихим плачем бросилась в его объятия, а потом спрятала лицо у него на груди.
      Тристан крепко прижал сестру к себе, потом взял за плечи и чуть отстранил, чтобы осмотреть ее с ног до головы.
      – С тобой все в порядке?
      – Да-да, все хорошо, – она поспешно кивнула, – но матушка захватила Симону и Сару. Я не могу тебе сказать, где они, потому что не знаю улиц, но я могу тебя туда отвести.
      – Хорошо. Скажи только, как тебе удалось сбежать. Тут Эм подозрительно посмотрела за спину Тристану.
      – Не бойся, это герцог Райленд, – пояснил Тристан, – опекун Симоны.
      – Матушка меня отпустила, – пролепетала Эммалина, прерывисто дыша и быстро обшаривая взглядом вестибюль. – Она посадила меня в наемный экипаж, велела ехать домой и притвориться, будто я ничего не знаю, иначе меня ждет смерть. – Судорожно вздохнув, Эм жалобно посмотрела на брата. – Она сошла с ума, Тристан, причем совершенно бесповоротно! Ты должен ее остановить!
      Тристан с трудом подавил раздражение, напомнив себе, что Эмми – существо хрупкое и случившееся больно ранило ее душу.
      – С Симоной и Сарой все в порядке? Люсинда не причинила им вреда?
      – С ними все было в порядке, когда я в последний раз их видела. Они были связаны, но целы.
      – Френч! – позвал Тристан дворецкого. – Пусть кто-нибудь из слуг немедленно доставит записку лорду Ноуланду в Скотленд-Ярд и передаст, что леди Эммалина на свободе.
      – Сколько человек наняла леди Локвуд? – поинтересовался Райленд.
      – Не знаю, – вздохнула Эммалина.
      – А сколько человек напало на вас в оранжерее?
      – Двое. Впрочем, какая разница? Вы тратите драгоценное время, задавая мне эти глупые вопросы, а там…
      – Ты останешься здесь, Эм. – Тристан взял сестру за локоть и, проведя в кабинет, усадил ее в кресло. – Сделай глубокий вдох и немного приди в себя, а я распоряжусь, чтобы тебе подали чаю. Обещаю, мы вернемся вместе с Симоной раньше, чем ты успеешь его допить.
      Эммалина резко вырвала руку:
      – Сперва я должна отвести вас туда!
      – Думаю, это совсем не обязательно, – мягко произнес герцог. – У нас есть адрес, который прислала ваша матушка.
      – Я не… – Эммалина сделала короткий вздох и стала нервно мять юбку. – Но…
      Неожиданно в сознании Тристана зазвучал сигнал тревоги. Эм явно на грани паники и почему-то упрямо хочет, чтобы они действовали по ее плану, хотя они ей все объяснили, успокоили ее и убедили, что она в безопасности.
      Тристан быстро взглянул на герцога.
      – Но что, Эммалина? – настойчиво поинтересовался он. – Может быть, ты хочешь что-то рассказать про Симону?
      Внезапно его взгляд привлекла стройная фигурка в темном костюме, появившаяся в этот момент в дверях.
      – Симона, слава Богу!
      – Кое-чего Эмми не знает, – негромко проговорила Симона, медленно входя в комнату. – Ее мать уже успела послать за тобой.
      Тристан перевел взгляд на Эммалину: в ее лице не осталось ни кровинки, а глаза, устремленные на Симону, были полны паники.
      – Эмми приходится на ходу придумывать новый план, – продолжила Симона, медленно идя к ним. – Потому что она не рассчитывала найти здесь Дрейтона, и это сразу осложнило дело. Все рассыпается, и она суетится, пытаясь хоть что-то спасти.
      Эммалина покачнулась, и вдруг в мгновение ока паника исчезла. В одну секунду ее сменил блеск расчетливого ума, а голубые глаза наполнились искренним недоумением.
      – Почему ты такая недобрая? – с укоризной произнесла она, однако Симона уже не обращала на нее внимания.
      – В оранжерее нас захватили трое мужчин; при этом Эммалина стояла у мольберта и спокойно смотрела на происходящее. Мне показалось, что она с перепугу не может сдвинуться с места, но дело было вовсе не в этом. Она просто ждала, чтобы меня усыпили.
      – Это неправда!
      Это была правда – теперь Тристан не сомневался в этом. Он видел рассыпавшиеся краски, испорченный портрет и даже был разочарован тем, что его сестра не оказала захватчикам никакого сопротивления.
      В этот момент герцог многозначительно кашлянул, но Симона, не отводя взгляда от Эммалины, остановила его движением руки.
      – Кто завернут в половик, Эмми?
      В глазах Эмми промелькнул хищный блеск, но тут же спрятался за поддельным туманом недоумения.
      – Не понимаю, о чем ты!
      – Тело было слишком маленькое для мужчины, так что вряд ли это ваш кучер. Я подумала, что это ты, но поскольку ты стоишь здесь… Это случайно не твоя матушка?
      Люсинда?
      Тристан почувствовал, что совсем ничего не понимает. Судя по изумленному возгласу герцога, тот тоже находился в растерянности.
      – Бедняжка! – Эммалина печально вздохнула. – Твой разум…
      – «ДА У МАРКО».
      На этот раз недоумение Эммалины было неподдельным, и Симона кивнула.
      – Это было написано на задней стенке наемного экипажа, который отъехал от постоялого двора после того, как труп бросили в фургон. Не сомневаюсь, что когда-то это была «ЕДА У МАРКО», но краска с «е» облупилась. Как ты думаешь, много ли шансов на то, что в Лондоне найдется два фургона со стершимся «е» и что я увижу эту надпись дважды на протяжении получаса? Один раз фургон отъезжал от постоялого двора, а второй отъезжал, когда я приехала сюда.
      Эммалина судорожно сглотнула и затравленно посмотрела на Симону.
      – Эмми? – тихо окликнул ее Тристан.
      Эммалина вздрогнула.
      – Она бы и меня тоже убила! Считайте, что это была самозащита.
      – Самозащита? – Симона мрачно усмехнулась. – Если бы ты вернулась спасти нас с Сарой, а потом поехала за Тристаном, то на этом все закончилось бы – ты бы добилась цели и даже стала бы героиней. Но ты этого не сделала, Эмми; ты приняла план своей матушки и стала его осуществлять.
      – Может, кто-то из вас, – негромко произнес герцог, – потрудится сообщить нам, что это был за план?
      Грудь Эммалины быстро вздымалась, дыхание стало быстрым и неглубоким, поэтому за нее ответила Симона:
      – Все должно было выглядеть так, будто Тристан убит вследствие ссоры в любовном треугольнике. Тристан, Сара и я. Угадывая остальное, я бы предположила, что трупы Люсинды и ее кучера будут найдены в течение сегодняшнего дня среди обломков кареты.
      Райленд кивнул.
      – В итоге леди Эммалина осталась бы единственным выжившим членом семьи.
      – И единственной наследницей, – уточнил Тристан. – Именно так Люсинда и планировала, но только в роли выжившей она видела себя.
      По лицу Эммалины медленно расплывалась улыбка.
      – Все равно вы ничего не докажете! – Эммалина с вызовом оглядела собравшихся. – Против меня нет никаких свидетельств!
      – Ошибаешься, Эмми, – холодно заметила Симона. – Нам достаточно будет найти тех людей, которые вытащили половик с постоялого двора. К тому моменту, когда они закончат спасать свои задницы, твоя шея окажется в петле.
      – Моему слову поверят больше, чем словам неотесанных преступников! – презрительно бросила Эммалина.
      – Это так, но когда к их словам присоединятся мои…
      Улыбка Эммалины дрогнула, потом окончательно погасла; она обвела комнату беспомощным взглядом, и слезы ручьями побежали по ее щекам.
      – Успокойся, Эм, все будет хорошо. – Тристан протянул руку и погладил сестру по плечу. – Ты не пойдешь на эшафот; вместо этого мы найдем тебе врача, и он вернет тебе разум.
      Эммалина медленно покачала головой, потом, шмыгнув носом, неуверенно спросила:
      – У меня нет никакого выбора, да?
      – Нет. – Достав из кармана носовой платок, Тристан шагнул к ней. – Игра закончена, Эм.
      Эммалина медленно подняла взгляд.
      – Но я не хочу всю оставшуюся жизнь провести в Бедламе!
      Тристан вздохнул.
      – Есть и другие места, где…
      – Нет, Тристан. Раз уж мне суждено окончить свои дни в сумасшедшем доме, тогда справедливо, чтобы ты… – она перевела взгляд на Симону и вынула руку из кармана, – отправился в ад!
      Тусклый блеск металла поверг Тристана в смятение; на секунду он замер на месте, и тут же мир взорвался обжигающим жаром, словно на него пахнуло оглушительным грохотом дьявольского огня.

      Уэйд Грегори стоял в дверях и смотрел на кровать, где, обложенный подушками, лежал Тристан.
      – Вы уверены, что он поправится?
      Симона кивнула.
      – Врач сказал, что Тристан пролежит в постели больше недели.
      Грегори печально вздохнул.
      – Надеюсь, все это время вы будете с ним?
      Симона пожала плечами.
      – Похоже, у меня нет выбора.
      – Когда он очнется, успокойте его, пожалуйста, я сумею управиться без него в конторе столько времени, сколько будет нужно. – Уэйд Грегори осторожно кашлянул. – И еще скажите ему, что я ужасно сожалею насчет леди Эммалины и его мачехи.
      – Я все сделаю, мистер Грегори, и… спасибо вам за вашу помощь.
      – Рад был служить, леди Симона. – Уэйд поклонился и вышел, после чего в комнате появилась домоправительница.
      – Добрый вечер, мадам, – сказала она, гремя связкой ключей. – Полагаю, вам уже пора чего-нибудь поесть. – Она опустила нагруженный поднос на столик у дальней стены. – Здесь также блюда для его милости, если он почувствует голод, когда проснется.
      Прошло уже шесть часов… Когда же наконец прислуга поймет, что она не хозяйка этого дома?
      – Спасибо, миссис Дэвис.
      – Если вам еще что-то понадобится, мадам, – сказала домоправительница, остановившись на пороге, – просто потяните сонетку.
      – Еще раз спасибо. Разумеется, я так и сделаю. – Симона улыбнулась и повернулась к постели.
      – Привет, Тристан, – сказала она, присаживаясь на кровать рядом с ним, затем, наклонившись, нежно поцеловала его. – Не стану спрашивать, как ты себя чувствуешь.
      Тристан с трудом открыл глаза. Он обвел взглядом ее фигуру.
      – С тобой все в порядке?
      – На мне нет ни царапины. – Симона демонстративно подняла руки. – Фиона говорит, что я живуча, как кошка. А ты, надо полагать, ждешь подробного рассказа обо всем, что происходило после твоего ранения?
      – Нет, если все было так гадко, как я подозреваю.
      – Эмми по-прежнему живехонька, если тебя это тревожит.
      Тристан снова закрыл глаза и протяжно вздохнул.
      – Думаю, ты угадал – она по-прежнему совершенно безумна, – с грустью добавила Симона. – Теперь она все время под наблюдением и не сможет повредить ни себе, ни кому-либо из окружающих, поскольку Дрейтон поместил ее в частную больницу около Бата. Ноуланд отправил с ней трех служащих, чтобы она добралась туда без всяких приключений.
      Тристан кивнул.
      – А Люсинда?
      – Карета разбилась за Лондоном. – Взгляд Симоны сделался суровым. – Обломки обнаружили под каким-то мостом. Люсинда и ее кучер были мертвы, как я и предполагала.
      Тристан ласково сжал ее руку.
      – Ты не перестаешь меня изумлять, – тихо проговорил он, гладя большим пальцем ее ладонь, – и ты самая невероятная женщина из всех, какие мне встречались.
      «Невероятная?» Он так говорит просто потому что не знает и половины.
      – По-моему, ты преувеличиваешь… – неуверенно произнесла Симона. – Лучше скажи мне, что у тебя болит?
      Тристан вздохнул:
      – Кажется, левый бок.
      – Это от пули Эмми. Если бы ранение не было сквозным, хирургу пришлось бы ее вырезать. К счастью, это не понадобилось.
      Тристан хмыкнул:
      – Готов держать пари, что его работа оказалась легкой.
      – Если тебе интересно, то серьезных внутренних повреждений у тебя не нашли, но какое-то время рана будет болеть.
      В глазах Тристана загорелись озорные искорки.
      – Наверное, у меня останется шрам, а я слышал, что женщинам шрамы нравятся.
      Симона вздохнула. Похоже, они с Хейвудом два сапога пара.
      – А где еще тебе больно? – спросила она.
      – Плечо чертовски горит. – Тристан чуть пошевелился. – У Эмми, случайно, был не двухзарядный пистолет?
      – Однозарядный.
      – Тогда кто же еще в меня выстрелил?
      – Никто. – Симона потупилась. – Но, боюсь, в твое плечо воткнулся мой нож, а синяк у тебя на лбу оттого, что ты ударился об угол стола, когда падал на Эмми.
      Тристан отпустил ее руку и осторожно пощупал лоб.
      – Но как твой нож оказался в моем плече?
      – Я бросила нож в Эмми, – объяснила Симона, – а ты оказался прямо на траектории полета, когда попытался отнять у нее пистолет. К счастью, острие вошло не очень глубоко, потому что, как сказал врач, у тебя стальные мышцы. Там у тебя тоже будет шрам, но маленький: чтобы зашить рану, понадобилось всего пять швов.
      Тристан устремил взгляд в потолок. Пять швов, дыра от пули и шишка размером с яйцо.
      – Ну что ж, – неспешно проговорил он, – я ведь неплохо себя показал во всей этой истории, верно?
      – Ты произвел на меня большое впечатление, – охотно подтвердила Симона.
      – Чем именно? Моей способностью принимать в себя все, что летит?
      – Это вышло чисто случайно. – Симона хихикнула. – Не сомневаюсь, что у тебя хватило бы находчивости, чтобы избежать письменного стола, если бы тебе только что не прострелили бок, а в плече у тебя не торчал нож. Кроме того, не забывай о том, что ты меня спас. Рана у тебя в боку предназначалась мне.
      Тристан хмыкнул.
      – Это самое малое, что я мог сделать. К сожалению, я не разгадал план Люсинды и не знал, куда отправиться тебя искать, так что тебе пришлось самой себя освобождать. Я также не догадался, что Эмми сошла с ума, убила свою мать и решила воспользоваться ее планом, чтобы убить нас.
      – Дорогой, ты чересчур строг к себе. – Симона ласково усмехнулась. – Я тоже не поняла, что Эмми сорвалась в пропасть, пока не добралась сюда и не увидела отъезжающего извозчика. И я не подозревала о плане Люсинды, пока та не сочла нужным поделиться им с Сарой.
      Тристан мгновенно насторожился:
      – Черт, Сара! Я о ней совершенно забыл. Надеюсь, с ней все в порядке?
      Симона пожала плечами:
      – Похоже, да. По крайней мере она сумела добежать до своего гостиничного номера, побросать в сундук свои пожитки и купить билет на корабль, отплывающий в Кадис.
      – В Кадис?
      – Люди Ноуланда доложили, что это был первый корабль, который ей удалось найти после того, как мы убежали от Люсинды. Правда, я велела ей прийти сюда и сказать тебе, что мы сбежали и чтобы ты не являлся на вызов, который тебе пришлет Люсинда, но…
      – Но Сара, как всегда, сделала все по-своему. До этого считалось, что она выходит замуж за Джорджа.
      Симона тихо кашлянула:
      – Если уж мы заговорили о замужестве…
      – То что?
      – То у нас возникла небольшая проблема. – Симона постаралась не выдать своего волнения. – Впрочем, ничего такого, что мы не смогли бы решить.
      – И что это за проблема?
      – Понятия не имею, как это получилось и почему Дрейтон так думает, – начала она, – но, похоже, у него создалось впечатление, будто мы собираемся пожениться.
      Тристан собирался действовать совершенно иначе, но раз уж сам герцог…
      – Милая, у него создалось впечатление, что мы собираемся пожениться, потому что я попросил его благословения.
      Симона изумленно заморгала.
      – Не может быть!
      – Может. Герцог счел необходимым предупредить меня, что ты отвратительно готовишь и имеешь привычку бродить по кухне в поисках еды, а потом назвать результат поисков трапезой. Еще он сказал, что вряд ли меня интересует его мнение и потому он не намерен тратить свое время на то, чтобы нам мешать.
      Симона улыбнулась: в этот момент она почувствовала, как поет ее сердце. Ах, до чего хороша жизнь! И дальше она обещает стать еще лучше, но, конечно, она не будет торопить процесс, который к этому приведет.
      – Интересно, с чего тебе захотелось на мне жениться? – поинтересовалась она. – Дрейтон сказал правду – хуже меня никто не готовит.
      – Но повар у меня уже есть.
      – К тому же я не умею ни шить, ни вязать, ни вышивать…
      – Ну и что? У меня есть портной, а если мне нужны связанные или вышитые вещи, я иду в галантерейную лавку.
      – Кроме всего прочего, я же настоящий скандал! – В голосе Симоны послышалась тревога. – Лондон уже гудит от пересудов о том, как и зачем я ударила тебя ножом.
      Тристан ухмыльнулся:
      – Сомневаюсь, чтобы кто-то особенно переживал из-за этого. Куда интереснее последние новости о Безумных Локвудах. Дорогая, мне очень жаль, но сумасшедшая сестра, убитые мачеха и кучер, два похищения и нападение на представителя Скотленд-Ярда опередили небольшую ножевую рану как минимум на несколько миль.
      – Ну ладно. Теперь давай посмотрим на это с такой стороны… Мне-то зачем выходить за тебя замуж?
      Тристан попытался гордо выпятить грудь, но, к его большому сожалению, рана не дала ему этого сделать. Тем не менее он не растерялся:
      – У меня стальные мускулы. – Он спустил одеяло ниже пояса. – Не хочешь на них посмотреть?
      Вместо ответа Симона расстегнула верхнюю пуговицу блузки со словами:
      – Ты не единственный в мире человек с великолепными мускулами. И потом мускулы – не всегда главное.
      – Это так, – согласился Тристан и тут же занялся пуговицами на ее юбке. – Но я получу преимущество перед остальными, если ты будешь знать, что я тебя люблю?
      – Получишь. – Симона покровительственно улыбнулась. – Но ты сильно ударился головой, и порядочность требует, чтобы тебе дали время и ты смог прийти в себя.
      Тристан запустил пальцы ей за пояс и притянул ближе к себе, а она охотно позволила ему это сделать.
      – Ты можешь дать мне целую вечность и еще один день, – прошептал Тристан, легко касаясь губами ее губ, – но это ничего не изменит, Симона. Я тебя люблю. Я люблю тебя с той минуты, когда ты села на подоконник и предложила мне добиваться тебя.
      – А теперь, когда ты меня добился?
      – Так я тебя добился? Ты моя?
      – Целиком и полностью. Я люблю тебя с той минуты, как ты ухмыльнулся и ловко срезал с меня платье.
      – Ну и ну! – Тристан в восторге помотал головой.
      – А помнишь тот морской узел? Я тогда чуть в обморок не упала.
      Он рассмеялся.
      – Похоже, мы потратили даром массу времени. – Он быстро расстегнул пуговицы ее блузки. – Что ты скажешь на то, чтобы больше его не тратить впустую?
      Симона прищурилась:
      – Возможно, сейчас тебе не следует слишком напрягаться.
      Тристан медленно улыбнулся – он отлично знал, как действует на нее его улыбка.
      – Счастливые люди поправляются быстрее, поверь.
      Симона с трудом перевела дыхание:
      – Только не в том случае, когда у них рвутся швы, открываются раны, и они умирают от потери крови.
      Умереть от потери крови? Ну уж нет!
      – Думаю, в ближайший час у меня ничего не порвется – ну, может, только твоя блузка, если ты не придвинешься так, чтобы я смог расстегнуть пуговицы.
      Симона не двинулась с места.
      – Ты ведь не собираешься стать одной из вечно беспокоящихся и суетящихся жен?
      – Если ты на такую рассчитывал, – ответила она и, тихо засмеявшись, встала с кровати, – то тебя ждет горькое разочарование.
      Тристан напрягся.
      – Куда это ты собралась?
      – Разве не ясно? – Симона подошла к столику. – Мне давно следовало бы уйти домой, чтобы подумать о спасении остатков благопристойности и все такое прочее.
      Благопристойности? Если бы сейчас благопристойность Симоны кого-нибудь интересовала, то Хейвуд уже стоял бы в ногах его кровати и неодобрительно хмурился.
      Спрятав улыбку, Тристан спросил:
      – Полагаю, тебя уже ждут внизу, чтобы забрать домой?
      – Я об этом ничего не знаю.
      – Милая, если уж Хейвуду все равно, то остальным и подавно. И потом нам слишком поздно притворяться, будто нас интересует благопристойность. Как говорят в таком случае, корабль уже давно уплыл.
      Симона вздохнула:
      – Тогда скажи, может, тебе хочется есть?
      – Хочется, но не есть.
      – Значит, ты хочешь чего-нибудь выпить? Кстати, миссис Дэвис принесла чаю…
      – Нет, только не чай! – К этому моменту в голове Тристана уже стал складываться блестящий план. – У меня в секретере есть бутылка бренди.
      Симона подошла к богато украшенному резьбой секретеру из красного дерева и опустила крышку.
      – Тут еще две рюмки! – с удовлетворением отметила она, доставая из пазов открывшееся ее глазам сокровище – фляжку и две стопки. – Как это предусмотрительно с твоей стороны!
      Она налила в каждую рюмку по щедрому глотку, потом снова закрыла бутылку и протянула одну рюмку Тристану.
      – Смотри, как бы от этого у тебя еще больше не заболела голова.
      – Напротив, это поможет мне забыть о боли, – ухмыльнулся Тристан, принимая рюмку.
      – Что еще я могу тебе подать? Ты уверен, что не хочешь есть?
      – Уверен. Там у меня в шкафу, – добавил он, терпеливо продолжая осуществлять свой план, – лежит альбом для этюдов и угли. Выдвини нижний правый ящик.
      Симона внимательно посмотрела на него, потом тихо рассмеялась, отпила немного бренди и пошла к шкафу. Тристан наблюдал за тем, как она наклоняется и достает его рисовальные принадлежности: улыбка его стала шире, кровь разгоралась от восхищения.
      – И что ты намереваешься рисовать? – спросила она, возвращаясь к нему.
      – Тебя.
      – Вот как…
      – Я ведь обещал тебе это сделать, помнишь?
      – Конечно, помню. – Озорно блеснув глазами, Симона провела кончиком языка по нижней губе, после чего, медленно расстегивая пуговицы на блузке, спросила: – Где мне устроиться?
      Тристан победно ухмыльнулся. Поставив бренди на столик у кровати, он похлопал по пустой половине кровати.
      – Ты настоящий повеса! – шутливо возмутилась Симона, позволяя ему притянуть ее ближе и усадить на кровать.
      – Если хочешь, я могу исправиться.
      – Не смей и пытаться! – с притворным ужасом воскликнула Симона. – Никогда! Я люблю тебя таким, какой ты есть.
      Тристан медленно провел кончиками пальцев по ее шее.
      – Сейчас твое сердечко трепещет и замирает, я прав?
      – Да. Мне пойти запереть дверь?
      Тристан отвел ткань с ее груди и улыбнулся:
      – Ты считаешь, мы должны вести себя скандально?
      – Да. – Симона уже дрожала от нетерпения. – Но только в этот единственный раз.
      – Конечно. – Тристан заключил ее в объятия и прижал к себе. – Только в этот раз. А потом на всю оставшуюся жизнь мы станем респектабельными членами общества.
      Симона рассмеялась. Теперь ее сердце было полно безграничной надежды на то, что она навсегда останется счастливейшей женщиной из всех женщин, которые когда-либо жили на земле.