Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь, учения и изречения знаменитых философов

ModernLib.Net / Философия / Лаэртский Диоген / Жизнь, учения и изречения знаменитых философов - Чтение (стр. 17)
Автор: Лаэртский Диоген
Жанр: Философия

 

 


" Он ответил: "Когда голоден, то мальтийская, когда сыт, то молосская, из тех, которых многие хвалят, но на охоту с ними пойти не решаются, опасаясь хлопот; так вот и со мною вы не можете жить, опасаясь неприятностей". На вопрос, можно ли мудрецам есть пироги, он ответил: "Можно все то же, что и остальным людям". На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: "Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда". Он просил милостыню у скряги, тот колебался. "Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!" Кто-то попрекал его порчей монеты. "То было время, сказал Диоген, — когда я был таким, каков ты сейчас; зато таким, каков я сейчас, тебе никогда не стать". Кто-то другой попрекал его тем же самым. Диоген ответил: "Когда-то я и в постель мочился, а теперь вот не мочусь". Придя в Минд и увидев, что ворота в городе огромные, а сам город маленький, он сказал: "Граждане Минда, запирайте ворота, чтобы ваш город не убежал". Увидев однажды, как поймали человека, воровавшего пурпур, он сказал: Очи смежила пурпурная смерть и могучая участь. В ответ на приглашение Кратера явиться к нему он сказал: "Нет уж, лучше мне лизать соль в Афинах, чем упиваться в пышных застольях Кратера". Однажды он подошел к ритору Анаксимену, который отличался тучностью, и сказал: "Удели нам, нищим, часть своего брюха, этим ты и себя облегчишь, и нам поможешь". В другой раз среди его рассуждений он стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: "Грошовая соленая рыбка опрокинула рассуждения Анаксимена". Однажды его упрекали за то, что он ел на площади; он ответил: "Голодал ведь я тоже на площади". Некоторые относят к нему и такой случай: Платон, увидев, как он моет себе овощи, подошел и сказал ему потихоньку: "Если бы ты служил Дионисию, не пришлось бы тебе мыть овощи"; Диоген, тоже потихоньку, ответил: "А если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе служить Дионисию". Ему сказали: "Многие смеются над тобою". Он ответил: "А над ними, быть может, смеются ослы; но как им нет дела до ослов, так и мне — до них". Увидев мальчика, занимавшегося философией, он воскликнул: "Славно, философия! любителей тела ты возводишь к красоте души". Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере. "Их было бы гораздо больше, — сказал Диоген, — если бы их приносили не спасенные, а погибшие". Впрочем, некоторые приписывают это замечание Диагору Мелосскому. Хорошенькому мальчику, отправлявшемуся на пирушку, он сказал: "Сейчас ты хорош, а вернешься поплоше". Вернувшись, мальчик сказал ему на следующий день: "Вот я и вернулся, а не стал поплоше". — "Не стал лошадь, так стал кентавр", — ответил ему Диоген. Однажды он просил подаяния у человека со скверным характером. "Дам, если ты меня убедишь", — говорил тот. "Если бы я мог тебя убедить, — сказал Диоген, — я убедил бы тебя удавиться". Однажды он возвращался из Лакедемона в Афины; на вопрос: "откуда и куда?" — он сказал: "Из мужской половины дома в женскую". Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он ответил: "Народу много, а людей немного". Расточителей он уподоблял смоковницам, растущим на обрыве, плоды которых недоступны людям и служат пищей воронам и коршунам. Говорят, что, когда Фрина посвятила в Дельфы золотую статую Афродиты, он написал на ней: "От невоздержности эллинов". Однажды Александр подошел к нему и сказал: "Я — великий царь Александр". — "А я, — ответил Диоген, — собака Диоген". И на вопрос, за что его зовут собакой, сказал: "Кто бросит кусок, — тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой человек — кусаю". Как-то раз он обирал плоды со смоковницы; сторож сказал ему: "На этом дереве недавно удавился человек". — "Вот и я хочу его очистить", — ответил Диоген. Увидев олимпийского победителя, жадно поглядывающего на гетеру, он сказал: "Смотрите на этого Аресова барана: первая встречная девка ведет его на поводу". Красивых гетер он сравнивал с медовым возлиянием подземным богам. Когда он завтракал на площади, зеваки столпились вокруг него, крича: "Собака!" — "Это вы собаки, — сказал Диоген, — потому что толпитесь вокруг моего завтрака". Двое мягкозадых прятались от него. "Не бойтесь, — сказал он им, — собака свеклы не ест". На вопрос, откуда родом был один мальчик, он сказал: "Из тегейского блудилища". Увидев борца-неудачника, который занялся врачеванием, он спросил его: "Почему это? Или ты хочешь этим погубить тех, кто когда-то одолевал тебя?" Увидев сына гетеры, швырявшего камни в толпу, он сказал: "Берегись попасть в отца!" Мальчик показал ему собаку, подаренную ему любовником. "Собака-то хороша, — сказал Диоген, — да повод нехорош". Люди хвалили человека, который подал ему милостыню. "А меня вы не похвалите за то, что я ее заслужил?" — спросил Диоген. Кто-то требовал с него плащ: "Не дам, — сказал Диоген, — если ты его мне подарил, он у меня в собственности, если ссудил, он у меня в пользовании". Один подкидыш ему сказал: "А у меня в плаще золото". "То-то ты его ночью под себя подкидываешь", ответил Диоген. На вопрос, что дала ему философия, он ответил: "По крайней мере готовность ко всякому повороту судьбы". На вопрос, откуда он, Диоген сказал: "Я — гражданин мира". Кто-то приносил жертвы, моля у богов сына. "А чтобы сын был хорошим человеком, ради этого вы жертв не приносите?" спросил Диоген. С него требовали взноса на складчину. Диоген ответил: Всех остальных обирай, но от Гектора руки подальше! Гетер он называл царицами царей, ибо те делают все, что угодно любовницам. Когда афиняне провозгласили Александра Дионисом, он предложил: "А меня сделайте Сараписом". Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: "Солнце тоже заглядывает в навозные ямы, но от этого не оскверняется". Когда он обедал в храме и обедавшим был подан хлеб с подмесью, он взял его и выбросил, говоря, что в храм не должно входить ничто нечистое. Кто-то ему сказал: "Не знаешь, а философствуешь!" Он ответил: "Если бы я лишь притворялся мудрецом, то и это было бы философией!" Человека, который привел к нему своего сына и расхваливал его великие дарования и отличное поведение, он спросил: "Зачем же тогда я ему нужен?" Человека, который говорил разумно, а поступал неразумно, он сравнивал с кифарой, которая не слышит и не чувствует собственных звуков. Он шел в театр, когда все выходили оттуда навстречу ему. На вопрос, зачем он это делает, он сказал: "Именно так я и стараюсь поступать всю свою жизнь". Увидев однажды женственного юношу, он спросил: "И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? Ведь она тебя сделала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной". Увидев невежду, крепившего струны на лиру, он сказал: "И не стыдно тебе, что дереву ты даешь говорить, а душе не даешь жить?" Человеку, сказавшему "Мне дела нет до философии!", он возразил: "Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?" Сыну, презиравшему отца, он сказал: "И тебе не стыдно смотреть свысока на того, кто дал тебе стать так высоко?" Увидев прекрасного мальчика, болтающего вздор, он спросил: "И тебе не стыдно извлекать из драгоценных ножен свинцовый кинжал?" Когда его попрекали, что он пьет в харчевне, он сказал: "Я и стригусь в цирюльне". Когда его попрекали, что он принял плащ в подарок от Антипатра, он сказал: Нет, не презрен ни один из прекрасных даров нам бессмертных! Человека, который толкнул его бревном, а потом крикнул: "Берегись!", он ударил палкой и тоже крикнул: "Берегись!" Человека, преследовавшего своими просьбами гетеру, он спросил: "Зачем ты так хочешь, несчастный, добиться того, чего лучше совсем не добиваться?" Человеку, надушенному ароматами, он сказал: "Голова у тебя благовонная, только как бы из-за этого твоя жизнь не стала зловонной". Он говорил, что как слуги в рабстве у господ, так дурные люди в рабстве у своих желаний. На вопрос, почему рабов называют "человеконогими", он ответил: "Оттого что ноги у них — как у человека, а душа — как у тебя, коли ты задаешь такой вопрос". У расточителя он просил целую мину; тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а у него целую мину. "Потому, — ответил Диоген, — что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо". Когда его попрекали, что он просит подаяния, а Платон не просит, он сказал: "Просит и Платон, только Голову близко склонив, чтоб его не слыхали другие". Увидев неумелого стрелка из лука, он уселся возле самой мишени и объяснил: "Это чтобы в меня не попало". О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость. На вопрос, является ли смерть злом, он ответил: "Как же может она быть злом, если мы не ощущаем ее присутствия?" Однажды Александр подошел к нему и спросил: "Ты не боишься меня?" — "А что ты такое, — спросил Диоген, — зло или добро?" — «Добро», — сказал тот. "Кто же боится добра?" Он говорил, что образование сдерживает юношей, утешает стариков, бедных обогащает, богатых украшает. Развратнику Дидимону, который лечил глаз одной девушке, он заметил: "Смотри, спасая глаз, не погуби девушку". Кто-то жаловался, что друзья злоумышляют против него. "Что же нам делать, — воскликнул Диоген, — если придется обращаться с друзьями, как с врагами?" На вопрос, что в людях самое хорошее, он ответил: "Свобода речи". Зайдя в школу и увидев много изваяний муз и мало учеников, он сказал учителю: "Благодаря богам, у тебя ведь немало учащихся!" Все дела совершал он при всех: и дела Деметры, и дела Афродиты. Рассуждал он так: если завтракать прилично, то прилично и завтракать на площади; но завтракать прилично, следовательно, прилично и завтракать на площади. То и дело занимаясь рукоблудием у всех на виду, он говаривал: "Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!" О нем есть много и других рассказов, перечислять которые было бы слишком долго. Он говорил, что есть два рода упражнения (ascesis): одно — для души, другое — для тела; благодаря этому последнему, привычка, достигаемая частым упражнением, облегчает нам добродетельное поведение. Одно без другого несовершенно: те, кто стремится к добродетели, должны быть здоровыми и сильными как душой, так и телом. Он приводил примеры того, что упражнение облегчает достижение добродетели: так, мы видим, что в ремеслах и других занятиях мастера не случайно добиваются ловкости рук долгим опытом; среди певцов и борцов один превосходит другого именно благодаря своему непрестанному труду; а если бы они перенесли свою заботу также и на собственную душу, такой труд был бы и полезным и ценным. Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие заставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине, это было "переоценкой ценностей", ибо природа была для него ценнее, чем обычай. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу. Он говорил, что все принадлежит мудрецам и доказывал это такими доводами, которые мы уже приводили: "все принадлежит богам; мудрецы — друзья богов; а у друзей все общее; стало быть, все принадлежит мудрецам". А о законах он говорил, что "город может держаться только на законе; где нет города, там не нужны городские прихоти; а город держится на городских прихотях; но где нет города, там не нужны и законы; следовательно, закон — это городская прихоть". Знатное происхождение, славу и прочее подобное он высмеивал, обзывая все это прикрасами порока. Единственным истинным государством он считал весь мир. Он говорил, что жены должны быть общими, и отрицал законный брак: кто какую склонит, тот с тою и сожительствует; поэтому же и сыновья должны быть общими. Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступно, как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и чрез все: в хлебе содержится мясо, в овощах хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры. Так разъясняет он в своем «Фиесте», если только трагедии написаны им, а не его учеником Филиском с Эгины и не Пасифонтом, сыном Лукиана, который, по словам Фаворина в его "Разнообразном повествовании", писал уже после смерти Диогена. Музыкой, геометрией, астрономией и прочими подобными науками Диоген пренебрегал, почитая их бесполезными и ненужными. В ответах он отличался находчивостью и меткостью, как это явствует из всего сказанного. Когда его продавали в рабство, он вел себя с необыкновенным достоинством. Дело было так: когда он плыл на корабле в Эгину, его захватили в плен пираты во главе со Скирпалом; они увезли его на Крит и продали в рабство. На вопрос глашатая, что он умеет делать, он сказал: "Властвовать людьми" — и добавил, указав на богато одетого коринфянина — это был вышеупомянутый Ксениад: "Продай меня этому человеку: ему нужен хозяин". Ксениад купил его, отвел в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему все хозяйство. И Диоген повел его так, что хозяин повсюду рассказывал: "В моем доме поселился добрый дух". Клеомен в сочинении под заглавием "О воспитании" говорил, будто ученики хотели выкупить Диогена, но он обозвал их дураками, ибо не львам бывать рабами тех, кто их кормит, но тем, кто кормит, рабами львов, потому что дикие звери внушают людям страх, а страх — удел рабов. Этот человек обладал поразительной силой убеждения, и никто не мог противостоять его доводам. Говорят, что эгинец Онесикрит послал однажды в Афины Андросфена, одного из двух своих сыновей, и тот, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, вышеупомянутого Филиска, но Филиск точно так же не в силах был вернуться. На третий раз приехал сам отец, но и он остался вместе с сыновьями заниматься философией. Таковы были чары Диогеновой речи. Слушателями Диогена были и Фокион, прозванный Честным, и Стильпон Мегарский, и многие другие политики. Говорят, что он умер почти девяноста лет от роду. О его смерти существуют различные рассказы. Одни говорят, что он съел сырого осьминога, заболел холерой и умер; другие — что он задержал себе дыхание. Среди последних — Керкид из Мегалополя, который так говорит в мелиямбах: …Не таков был мудрец из Синопа, С палкой, в двойном плаще, под открытым небом живущий: Принял он смерть, закусив себе губы зубами И задержавши дыхание. Был он поистине Отпрыском Зевса и псом-небожителем. Третьи говорят, что, когда он хотел разделить осьминога между собаками, они искусали ему мышцы ног, и от этого он умер. А рассказ о том, что он задержал дыхание, — это, по словам Антисфена в «Преемствах», домысел его учеников: Диоген жил в это время в Крании — так назывался гимнасий поблизости от Коринфа; однажды, явившись к нему, как обычно, ученики увидели, что он лежит, закутавшись в плащ, и подумали, что он спит, — вообще же он не страдал сонливостью; а когда откинули плащ, то увидели, что он уже не дышит, и подумали, что он сделал это умышленно, чтобы незаметно уйти из жизни. Между учениками, говорят, разгорелся спор, кому его хоронить, и дело даже дошло до драки; но вмешались родители и старейшины и указали похоронить Диогена возле ворот, ведущих к Истму. На его могиле поставили столб, а на столбе — собаку из паросского камня. Впоследствии сограждане Диогена также почтили его медными изображениями, написав на них так: Пусть состарится медь под властью времени — все же Переживет века слава твоя, Диоген: Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь, Ты указал нам путь, легче которого нет. А вот моя эпиграмма, прокелевсматическим размером: — Диоген, какая доля увела тебя от нас, В дом Аида? — Злой собаки поразил меня укус. Некоторые рассказывают, что, умирая, он приказал оставить свое тело без погребения, чтобы оно стало добычей зверей, или же сбросить в канаву и лишь слегка присыпать песком; а по другим рассказам — бросить его в Илисс, чтобы он принес пользу своим братьям. Деметрий в «Соименниках» сообщает, что Александр в Вавилоне и Диоген в Коринфе скончались в один и тот же день. Он был уже стариком в 113-ю олимпиаду. Ему приписываются следующие сочинения: диалоги «Кефалион», «Ихтий», «Галка», «Леопард», "Афинский народ", «Государство», "Наука нравственности", "О богатстве", "О любви", «Феодор», «Гипсий», «Аристарх», "О смерти"; послания; семь трагедий — «Елена», «Фиест», «Геракл», «Ахилл», «Медея», «Хрисипп», «Эдип». Однако Сосикрат в I книге «Преемств» и Сатир в IV книге «Жизнеописаний» говорят, что все это Диогену не принадлежит, а трагедийки, по словам Сатира, написаны Филиском из Эгины, учеником Диогена. Сотион в VII книге говорит, что Диоген написал только следующие сочинения: "О добродетели", "О благе", "О любви", «Нищий», «Толмей», «Барс», «Кассандр», «Кефалион», «Филиск», «Аристарх», «Сисиф», «Ганимед», «Изречения», «Послания». Диогенов было пять: первый — физик из Аполлонии, сочинение которого начиналось так: "Приступая ко всякому рассуждению, следует, как мне кажется, за основу взять нечто бесспорное"; второй — сикионец, который писал о Пелопоннесе; третий — тот, о котором шла речь; четвертый стоик, родом из Селевкии, которого называют также вавилонянином, потому что Селевкия находится недалеко от Вавилона; пятый — из Тарса, писавший о вопросах поэтики, которые он пытался разрешить. О философе Афинодор в VIII книге «Прогулок» сообщает, что он всегда казался блестящим благодаря притираниям. 3. МОНИМ Моним Сиракузский, ученик Диогена, раб одного коринфского менялы (как сообщает Сосикрат); к его хозяину часто приходил Ксениад, купивший Диогена, и своими рассказами о его добродетели, о его словах и делах возбудил в Мониме любовь к Диогену. Недолго думая, он притворился сумасшедшим, стал перемешивать на меняльном столе мелкую лихву с серебряными деньгами, пока наконец хозяин не отпустил его на волю. Тогда он тотчас явился к Диогену, стал следовать ему и кинику Кратету, жил, как они, а хозяин, глядя на это, все больше убеждался в его безумии. Он достиг такой известности, что его упоминает даже Менандр, сочинитель комедий; в представлении под заглавием "Конюший" он говорит: — А Моним — он не столько знаменит. Ты знал его. Филон? — Который Моним? Тот, что с сумой? — И не с одной — с тремя; Но, поклянусь, никто и никогда Не слышал от него ни слова, кроме "Познай себя", — а сам был нищ и грязен, А все иное почитал тщетой. В самом деле, он был очень строг, всякое мнение презирал и стремился лишь к истине. Написал он "Безделки, с которыми незаметно смешаны важные вещи", 2 книги "О порывах" и «Поощрение». 4. ОНЕСИКРИТ Онесикрит— некоторые говорят, что он был с Эгины, а Деметрий Магнесийский — что с Астипалеи. Он тоже был одним из самых известных учеников Диогена. Его судьба похожа на судьбу Ксенофонта: как тот ходил в поход с Киром, так этот — с Александром; как один написал "Воспитание Кира", так другой — о том, как рос Александр; как первый сочинил похвальное слово Киру, так второй — Александру. Даже в слоге он сходствовал с Ксенофонтом, хотя и был ниже его как подражатель, который ниже образца. Учениками Диогена были и Менандр, по прозвищу Дуб, поклонник Гомера, и ГегесийСинопский, по прозвищу Ошейник, и ФилискЭгинский, о котором уже упоминалось. 5. КРАТЕТ Кратет, сын Асконда, фиванец. Он тоже был одним из славнейших учеников Пса (хотя Гиппобот и говорит, будто он учился не у самого Диогена, а у Брисона Ахейского). От него сохранились такие шутливые стихи: Некий есть город Сума посреди виноцветного моря, Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий, Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден, Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных. В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы, Из-за которых народ на народ не станет войною: Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают. Есть у него и пресловутая "Поденная запись" с такими стихами: Получит драхму врач, но десять мин — повар; Льстецу талантов — пять, но ничего другу; Философу — обол, зато талант — девке. У него было прозвище Дверь-откройся за его обычай входить во всякий дом и начинать поучения. Ему же принадлежат такие стихи: Все, что усвоил я доброго, мысля и слушаясь Музы, Стало моим; а иное богатство накапливать тщетно; и о том, что философия его научила Жевать бобы и не знавать забот. Известны и такие его стихи: Чем излечиться от любви? Лишь голодом И временем, а если нет — удавкою. Расцвет его пришелся на 113-ю олимпиаду. Антисфен в «Преемствах» говорит, будто к кинической философии он обратился, когда увидел в какой-то трагедии Телефа в жалком виде и с корзиночкой в руках: обратив имущество в деньги (а он был из самых видных граждан), он набрал около 200 талантов и распределил их между гражданами, а сам бросился в философию с таким рвением, что даже попал в стихи Филемона, комического поэта. У того сказано: Он, как Кратет, зимой одет во вретище, А летом бродит, в толстый плащ закутавшись. Диокл сообщает, что Диоген убедил Кратета все свои земли отдать под пастбища, а все свои деньги бросить в море. По его словам, именно в доме Кратета останавливался Александр, как в доме Гиппархии — Филипп. Часто к нему приходили родственники, чтобы отговорить его, но он был непоколебим и прогонял их палкой. Деметрий Магнесийский сообщает, что свои деньги Кратет положил у менялы, договорившись так: если его дети будут, как все, тот отдаст им деньги, если же они станут философами, то раздаст деньги народу, потому что философам деньги не надобны. А Эратосфен сообщает, что от Гиппархии (о которой будет речь далее) у него был сын по имени Пасикл, и когда он стал юношей, то Кратет отвел его к блуднице и сказал: "Так и отец твой женился". Кто блудит, как в трагедиях, говорил он, тому награда — изгнание и смерть; а кто блудит, как в комедиях, с гетерами, тот от пьянства и распутства выживает из ума. У него был брат Пасикл, ученик Евклида. Забавную шутку его приводит Фаворин (во II книге "Записок"): Кратет, заступаясь за кого-то перед начальником гимнасия, ухватил его за ляжки, тот возмутился, а Кратет сказал: "Как? Разве это у тебя не все равно, что колени?" Невозможно, говорил он, найти человека безупречного: как в гранатовом яблоке, хоть одно зернышко да будет в нем червивое. Кифареда Никодрома он довел до того, что тот разбил ему лоб; тогда Кратет положил на рану повязку с надписью: "Никодромова работа". Блудниц он бранил неустанно, приучая этим и себя терпеть поношения. Деметрий Фалерский послал ему хлеба и вина — он стал попрекать его и воскликнул: "Ах, если бы источники текли и хлебом!" — ибо, конечно, пил он только воду. Афинские блюстители порядка наказали его за то, что он был в сидонской ткани. "А я вам и Феофраста покажу в сидонской ткани!" — сказал Кратет; и когда те не поверили, то отвел их в цирюльню, где Феофраст стригся. В Фивах его однажды выпорол начальник гимнасия (а иные говорят, что это в Коринфе его выпорол Евтикрат), и, когда его уже тащили за ноги, он сказал как ни в чем не бывало: Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага Впрочем, Диокл говорит, что за ноги тащил его Менедем Эретрийский: дело в том, что Менедем был хорош собою и слыл любовником Асклепиада Флиунтского, и вот однажды, ухватив Менедема за ляжку, Кратет провозгласил: "Вот где Асклепиад!" Менедем рассвирепел и поволок его прочь, а он на это произнес вышеприведенные слова. Зенон Китийский в «Изречениях» сообщает, что к своему плащу он пришил напоказ овчину; выглядело это безобразно, и в гимнасии все над ним смеялись, а он то и дело восклицал, воздевая руки к небу: "Смелей, Кратет, и верь глазам своим и телу своему: сейчас они смеются над твоим видом, а скоро скрючатся от болезней и станут тебе завидовать, а себя ругать за свою лень!" Заниматься философией, говорил он, нужно до тех пор, пока не поймешь, что нет никакой разницы между вождем войск и погонщиком ослов. Кто окружен льстецами, говорил он, тот одинок, как теленок среди волков: ни там, ни здесь ни в ком вокруг содействия и во всех вражда. Почуяв смерть, он спел над собою такие стихи: Спешишь, горбун, в аидовы обители… (потому что на старости лет он и вправду стал горбат). Александр спросил его: "Хочешь, я восстановлю твой город?" — "Зачем? — сказал Кратет. Какой-нибудь новый Александр возьмет и разрушит его опять". "Родина моя, — говорил он, — это Бесчестие и Бедность, неподвластные никакой Удаче, и земляк мой — недоступный для зависти Диоген". А Менандр в комедии «Сестры-близнецы» упоминает о нем так: Пойдешь со мною, в грубый плащ закутана, Как некогда жена Кратета-киника, Который хвастал, будто бы и дочь свою Давал на месяц в пробное замужество Ученики у него были такие. 6. МЕТРОКЛ Метрокл из Маронеи, брат Гиппархии, который сперва был слушателем Феофраста, но по слабости своей однажды во время занятий испустил ветер и от огорчения затворился дома, решив уморить себя голодом. Узнав об этом, Кратет пришел к нему без зову, нарочно наевшись волчьих бобов, и стал его убеждать, что по всему смыслу он не сделал ничего дурного, — напротив, чудом было бы, если бы он не предоставил ветрам их естественный выход; а под конец он взял и выпустил ветры сам, чем и утешил Метрокла: подобное исцелилось подобным. С этих пор Метрокл стал его слушателем и выказал немалые способности в философии. Сочинения свои он сжег (говорит Гекатон в I книге "Изречений") со словами: Се — привиденья преисподних снов! (то есть пустые, праздные); а другие говорят, что сжег он записи феофрастовых чтений, сказавши: Бог огня, поспеши, твоему ты надобен граду. Вещи, говорил он, покупаются или ценою денег, например дом, или ценою времени и забот, например воспитание. Богатство пагубно, если им не пользоваться достойным образом. Умер он от старости, сам задержав дыхание. Ученики его Феомброт и Клеомен; ученик Феомброта — Деметрий Александрийский, а Клеомена — Тимарх Александрийский и Эхекл Эфесский. Впрочем, Эхекл слушал и Феомброта, а Эхекла слушал Менедем, о котором речь далее. Отличился среди них также Менипп Синопский. 7. ГИППАРХИЯ Этими же учениями была пленена Гиппархия, сестра Метрокла. Оба они были родом из Маронеи. Она полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для нее все. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если ее за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, — он сделал все, что мог, но не убедил ее. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нем, и сказал: "Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я". Она сделала свой выбор: оделась так же, как он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах и побираться по чужим застольям. Однажды, явившись на пиру у Лисимаха, она сокрушила самого Феодора по прозвищу Безбожник с помощью вот какого софизма: если в чем-то нет дурного, когда это делает Феодор, то в этом нет дурного и когда это делает Гиппархия; когда Феодор колотит Феодора, в этом нет дурного, стало быть, когда Гиппархия колотит Феодора, в этом тоже нет дурного. Феодор не нашелся ничего возразить на это и только разодрал на ней плащ; но Гиппархия не показала ни смущения, ни женского стыда. А когда он ей сказал: Вот она, что покидает свой станок и свой челнок! она ответила: "Да, это я, Феодор; но разве, по-твоему, плохо я рассудила, что стала тратить время не на станок и челнок, а вместо этого — на воспитание?" Вот какой рассказ есть об этой женщине-философе, а есть и несчетное множество иных. Известна книга Кратета под заглавием «Письма», полная отличной философии, а по слогу порою близкая и самому Платону. Писал он и трагедии, хранящие печать высокой философии, — например, в таких стихах: Мне родина — не крепость и не дом, Мне вся земля обитель и приют, В котором — все, что нужно, чтобы жить. Скончался Кратет в преклонных годах и погребен в Беотии. 8. МЕНИПП Менипптоже киник, был по происхождению финикиец и даже раб (по словам Ахаика в его "Этике"), а хозяин его, по имени Батон, был с Понта (так пишет Диокл). Но по неуемным своим просьбам, внушенным жадностью, ему удалось сделаться гражданином Фив. Важности в нем не было нимало: книги его полны смеха и отчасти даже схожи с книгами его современника Мелеагра. Гермипп говорит, будто он занимался суточными ссудами и за это даже получил прозвище. Он ссужал деньги корабельщикам, брал страховку и накопил большое богатство; но в конце концов стал жертвой злоумышленников, впал в отчаянье и удавился. Мы написали о нем также насмешливые стихи: Раб финикийский, пес лаконской выучки, Прослывший поделом менялой суточным, — Вот пред тобою Менипп; Но в Фивах вором дочиста ограбленный, И о собачьем позабыв терпении, Дух испустил он в петле. Некоторые полагают, что книги его писаны не им, а Дионисием и Зопиром Колофонскими, которые, сочинив их смеха ради; приписали их Мениппу как наиболее на такое способному. Всего было шесть Мениппов: первый писал о лидийцах и делал сокращение Ксанфа; второй — тот, о ком была речь; третий — софист из Стратоникеи, кариец родом; четвертый ваятель; пятый и шестой — живописцы, о которых упоминает Аполлодор. Киник Менипп написал тринадцать книг: "Вызывание мертвых", «Завещание», "Письма от лица богов", «Возражения» физикам, математикам, грамматикам, "Рождение Эпикура", "Празднование двадцатого дня эпикурейцами" и др. 9. МЕНЕДЕМ Менедем, ученик Колота Лампсакского. По словам Гиппобота, он так увлекался чудесным, что расхаживал, одетый Эринией, и говорил, что вышел из Аида к дозору за грешниками, чтобы потом вновь сойти под землю и доложить о том преисподним божествам. Одежда эта была такая: темный хитон до пят, поверх него пурпурный пояс, на голове аркадский колпак, расшитый двенадцатью небесными знаками, трагические котурны, длиннейшая борода и ясеневый посох в руке. *** Таковы жизнеописания каждого из киников. Добавим к этому те мнения, которые для них были общими, — если только мы считаем эту школу философией, а не просто образом жизни. Логику и физику они отвергают (наподобие Аристона Хиосского) и сосредоточиваются единственно на этике; именно Диогену (по утверждению Диокла) принадлежат слова (приписываемые иными Сократу ) о том, что исследовать нужно, Что у тебя и дурного и доброго в доме случилось. Равным образом они пренебрегают и общим образованием: так, Антисфен утверждал, что достигший здравомыслия не должен изучать словесность, чтобы не сбиться с пути вслед за другими.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34