Ниррен ушел.
      Ронин прилег на подушки и стал ждать К'рин.

* * *

      Они пришли за ним после занятий — в первую смену, когда в коридорах почти нет народу. Он пошел с ними, не сопротивляясь, потому что он был человеком неглупым и знал, что рано или поздно это должно случиться. Что они лишь выжидают удобного случая. Потому что они ненавидят его.
      Они, наверное, удивились, что он пошел с ними по доброй воле.
      Они прошли весь коридор до конца, потом свернули на какую-то пустынную лестницу и поднялись наверх — в зал боевой подготовки.
      Там было пусто и сумрачно. Пыль клубилась в лучах тусклого свечения, которые делили пространство на полосы света и тьмы. Ощущение было такое, что здесь незримо присутствуют души предков из ушедших в небытие тысячелетий, чьи кости давно уже обратились в прах... Ронин почувствовал некую странную сопричастность... вот только к чему?
      — Давай, доставай свой меч, — процедил Корлик сквозь зубы. — Из-за тебя рухнули все мои планы.
      Остальные лишь молча наблюдали. То ли Корлик не мог обходиться без публики и позвал их с собой, то ли сами они захотели своими глазами увидеть, чем все это закончится. Ронин, впрочем, не стал задумываться об этом.
      — Больше всего на свете я хотел поступить к нему в ученики. А ты...
      Начало не хуже любого другого. Ронин молчал.
      — Доставай меч, — осклабился Корлик. — Ну давай. — Он взмахнул мечом. — Чего ты ждешь? Испугался? Ладно, я тебе покажу, для чего вообще эта штука. — Он опять помахал мечом. — На этот раз я тебя точно проткну!
      Ронин вытащил меч из ножен. В течение доброй четверти смены он отражал яростные атаки Корлика, удерживая свою позицию, но при этом не предпринимая попыток контратаковать.
      Наконец Корлик, явно разочарованный таким поворотом событий, взревел и швырнул меч на пол. Это, наверное, было условным сигналом, потому что приятели Корлика разом набросились на Ронина и сбили его с ног. Кто-то попытался наступить ему на шею, но он схватил негодяя за лодыжку и принялся с силой выворачивать ему ногу, пока не услышал характерный хруст. Они били его в живот, стараясь перевернуть. Он поднял ноги, чтоб защитить от ударов пах. Он знал: надо немедленно подниматься, иначе его перевернут на живот и он уже ничего не сможет сделать. Они раскусили его намерение и попытались прижать его ноги к полу, но Ронин все же сумел извернуться и встать.
      С ним творилось что-то странное. Корлик и иже с ними как будто провалились куда-то. Рядом послышался чей-то стон...
      Корлик тем временем быстро нагнулся, поднял с пола меч и пошел на Ронина, держа клинок перед собой.
      Ронин попытался добраться до своего меча, который тускло поблескивал на каменном полу, но Корлик не давал ему подступиться к оружию. Выбора, стало быть, нет — чему быть, того не миновать... Странное состояние, когда тебе кажется, будто ты грезишь наяву, сменилось вдруг кристальной ясностью сознания.
      Ронин бросился прямо на Корлика. Широкий клинок взметнулся — его размеры казались сейчас еще больше — и со свистом обрушился вниз. Ронин понял, что ему повезло. Это был вертикальный удар, из тех, которых при должной сноровке можно легко избежать. Увернувшись от нацеленного на него острия, он со всей силой двинул Корлика кулаком в висок и, пока тот пытался восстановить равновесие, успел подобрать свой меч. Он встал сейчас в полосу света, и клинок засверкал серебром.
      Однако Ронин, окрыленный успехом своего хитроумного маневра, не сумел правильно рассчитать, сколько времени понадобится Корлику на то, чтобы оправиться от удара, и поэтому не успел приготовиться к очередной атаке. Хотя он и поднял меч, но недостаточно высоко и под неверным углом, и Корлик мощным ударом перерубил его клинок. В руках у Ронина остался обрубок лезвия. Корлик расхохотался.
      Но в полумраке он не сумел разглядеть этот обрубок как следует, иначе он бы повел себя осторожнее. А так он накинулся на Ронина, не обращая внимания на его оружие — которое было вполне еще боеспособным, — и опомнился только тогда, когда почувствовал, как «жалкий» этот обрубок вонзается ему в грудь.
      Клинок вошел по самую рукоятку, но Ронин продолжал напирать, оттесняя Корлика, пока тот не уперся спиной в стену. По груди его растеклось темное пятно крови. Однако Корлик еще попытался достать Ронина — оттолкнувшись рукой от стены, сделал выпад мечом, но, естественно, не сумел правильно скоординировать движение. Он весь как-то сник и повалился лицом на пол.
      Все остальные тихонько ушли, оставив Ронина стоять над бездыханным телом. Он так и не нашел в себе сил заглянуть в темные непроницаемые глаза своего поверженного врага.

* * *

      От открыл глаза и увидел встревоженное лицо К'рин, склонившееся над ним.
      — Я уже все знаю, — сообщила она. — По всему сектору только об этом и говорят.
      Она закатала ему рубашку.
      — Хорошо еще, что ты сам не ранен. И что не открылась старая рана. — Она присела на постель рядом с ним. — И что теперь?
      Он пожал плечами.
      — Это не настолько серьезно.
      — Но тебя отстранили от тренировок...
      Он сел.
      — Если то, о чем так тревожится Ниррен, все-таки произойдет, то это уже не имеет значения.
      — Не понимаю, о чем ты...
      — О саардинах.
      — А-а. Да. И что же он говорит? В последнее время мы редко с ним видимся. Только на Сехне.
      — Похоже, есть две группировки, которые вот-вот сшибутся лбами... но это для тебя не новость.
      — Стало быть, он сейчас у Эстрилла.
      — Нет. У него особое задание.
      Она встала и подошла к зеркалу в обшарпанной бронзовой раме, висевшему на стене над комодом.
      — Скоро Сехна.
      «Жалко, нет времени сходить посмотреть, как Сталиг приводит Марша в нормальное состояние», — подумал Ронин.
      К'рин принялась укладывать волосы в высокую прическу, время от времени поглядывая на Ронина в зеркало.
      — Почему ты такой грустный? — внезапно спросила она.
      Он облокотился на подушки:
      — А почему тебя это интересует?
      — Потому что... — она отвела взгляд от его лица, отраженного в зеркале, и задумчиво провела рукой по лицу, — потому что я люблю тебя.
      Он увидел, что в уголках ее глаз стоят слезы.
      — Что с тобой?
      Она отвернулась и закрыла глаза.
      — Ничего.
      Слезы блестели уже на ресницах.
      Он подошел к ней и развернул лицом к себе. Длинные волосы, еще не заколотые с одной стороны, упали темной волной, закрывая щеку.
      — Почему ты плачешь? — спросил он слегка раздраженно.
      Она вытерла слезы свободной рукой, и он вдруг заметил, как в ее глазах промелькнул... страх. Или ему это только почудилось?
      — Я ненавижу, когда ты плачешь. Что случилось?
      Ее глаза вспыхнули гневом.
      — Ты хочешь сказать, мне уже и плакать нельзя?
      Ронин отвел взгляд.
      — Да что с тобой такое? — Глаза ее снова наполнились слезами. — Тебе неприятно, когда я даю волю чувствам? А ты этого сделать не можешь... поэтому ты такой, да? Потому что ты не можешь, а я могу. Что тут непонятного?! Почему ты всегда такой сдержанный? Я не понимаю... Ты что, никогда ничего не чувствуешь? Даже когда мы в постели? Это что — просто биологическая потребность?
      Она отвернулась к зеркалу и оперлась о комод, уткнувшись лицом в сгиб локтя.
      Ронин ушел в соседнюю комнату — переодеваться. Когда он вышел, К'рин подняла голову и, взглянув на себя в зеркало, облизала палец, вытерла со щек следы от слез и занялась прической.

* * *

      Им пришлось пройти дальше по коридору, потому что ближайшая лестница, которой они пользовались обычно, оказалась завалена каким-то цементным крошевом и проржавелыми железками. Следующая была свободна — по ней они и спустились на Сехну. Ронин держал в руках зажженный факел. Этой лестницей, видимо, почти не пользовались. Ступеньки здесь сильно скрипели, а кое-где ступенек не было вообще, как будто их снесло некоей неведомой силой, и им с К'рин приходилось перепрыгивать через зияющие пустоты.
      Они шли молча. Если бы они разговаривали, они, может быть, и не услышали бы этот звук. Очень тихий, едва различимый, он доносился откуда-то спереди. Ронин замер на месте и взял К'рин за руку, выставив факел вперед. Ступеньки шли вниз. Дальше была площадка, после которой лестница изгибалась, однако и следующий пролет просматривался достаточно хорошо. Там никого не было.
      Тишина. В свете пламени пляшут пылинки, летящие на огонь, который как будто притягивал их.
      Они медленно двинулись дальше. Звук повторился. Это было похоже на тихий стон, на всхлип боли.
      Ронин с К'рин добрались до площадки. За поворотом лестница уходила в темноту. К'рин хотела что-то сказать, но Ронин жестом остановил ее. Он прислушался, думая уже не о странном звуке, доносившемся снизу, а о... Звук послышался снова, и Ронин больше не сомневался. В первый раз он подумал, что это скребутся те маленькие животные, живущие в стенах, которых слышно почти всегда, когда кругом тихо. Но звук повторился, теперь уже ближе — звук осторожных шагов, доносящихся сверху. Кто-то спускался по лестнице следом за ними. Сколько их там человек, определить было невозможно, но кто-то явно там был.
      Ронин схватил К'рин за руку, и они ринулись вниз, в темноту.
      Загадочный стон раздался опять — теперь уже ближе. Ронин выставил факел перед собой и увидел, что вся внутренняя стена лестничного пролета разрушена. Перед ними зияла черная пропасть глубиной в несколько этажей.
      Они прижались к противоположной стене, подальше от провала, и вдруг увидели чуть ниже по лестнице скорчившуюся фигуру. Человек был растрепан и весь в грязи. Длинные волосы висят сальными прядями, вместо одежды — жалкие лохмотья.
      Ронин подошел поближе, чтобы как следует разглядеть бледное нездоровое лицо, покрытое грязью и потом.
      В глазах незнакомца, когда он увидел Ронина, мелькнул испуг. В пляшущем свете факела были видны огромные расширенные зрачки. Человек боязливо сжался.
      Ронин наклонился и тронул незнакомца за плечо.
      — Ты кто? — Не дождавшись ответа, он добавил: — Мы не причиним тебе вреда.
      Шаги на лестнице приближались. Ронин выпрямился и прислушался. К'рин спустилась к ним, склонилась над незнакомцем, пытаясь с ним заговорить, и вдруг изумленно воскликнула:
      — Ронин!
      Он повернулся к ним, посветил факелом и только теперь разглядел, что вместо правой руки у несчастного торчит лишь обрубок с запекшейся на нем кровью. Присмотревшись получше, он увидел, что рана уже начинала затягиваться новой кожей, то есть была не такой свежей, как ему показалось вначале. Тени плясали на каменных стенах в неверном мерцании факела.
      Но это было еще не все. На шее у этого жалкого существа блестело что-то металлическое. Медленно и осторожно, чтобы не напугать незнакомца, Ронин протянул руку к блестящей штучке, провел пальцем по медальону на грязной цепочке, повернул его к свету и прочитал:
      — Корабб. Нир. Девяносто девятый.
      — Нир?! — изумилась К'рин. — Но как... если он с девяносто девятого уровня, что он делает так высоко?
      — Да еще с оторванной рукой.
      Ронин вспомнил ту ниру, которую встретил в приемной у Сталига.
      — На том уровне располагаются самые большие и самые сложные машины...
      — Это самый нижний этаж?
      — Да, там работают самые лучшие ниры...
      Звук шагов наверху неожиданно прекратился — тот или те, кто преследовал их, остановились на площадке как раз над ними. Ронину показалось, что он слышит приглушенные голоса.
      — Ронин, кто это...
      Он приложил палец к губам и, склонившись над ниром, прошептал:
      — Корабб, ты меня слышишь?
      Незнакомец взглянул на него, перевел взгляд на К'рин, потом — снова на Ронина и кивнул. Только теперь Ронин понял, что перед ним — женщина. В пляшущем свете факела он не смог определить этого раньше. К тому же она была вся такая грязная и сидела, скорчившись в три погибели.
      Нира подняла худой палец. На месте сорванного ногтя чернело пятно запекшейся крови.
      — Все, Ронин. Ты доигрался, — раздался сверху холодный голос. — Мы пришли за тобой!
      Раздался скрежет металла по камню. Этот звук нельзя было спутать ни с чем. К'рин ахнула. Только теперь до нее дошло то, что Ронин понял уже давно: он был без оружия, ведь они шли на Сехну.
      Что-то коснулось его плеча. Нира настойчиво тыкала в него пальцем. Она показала сначала на него, потом — на К'рин, потом — на черный провал под лестницей.
      Он покачал головой:
      — Мы не можем тебя здесь оставить. Здесь ты погибнешь. Понимаешь?
      Она замотала головой, и ее рот беззвучно открылся. Ронину почему-то сразу же показалось, что здесь что-то не так. Судя по всему, К'рин пришла в голову та же мысль. Она протянула руку и приоткрыла нире рот. Затравленные глаза Корабб распахнулись от ужаса. Она дернулась, пытаясь вырваться, но К'рин держала ее крепко.
      — Мороз меня побери! — содрогнувшись, выдохнула она.
      Ронин нагнулся и увидел, что у ниры нет языка. На его месте чернел окровавленный обрубок.
      К'рин отпустила Корабб и повернулась к Ронину. Она была очень бледной.
      — Что произошло? Как такое могло...
      — Ронин. Ронин, мы знаем, что медсестра с тобой, — донесся сверху насмешливый голос. — К'рин? Да, ее зовут К'рин.
      Снова скрежет металла по камню.
      — Не обольщайся. Умереть быстро и с честью у тебя не получится. Смерть меченосца не для тебя, друг мой. Мы перережем тебе сухожилия на ногах, и ты будешь лежать и смотреть, как мы выясняем, из чего сделана твоя женщина. Мы отрежем тебе веки, чтобы ты не смог закрыть глаза, и будем по очереди держать тебе голову, чтобы ты сполна насладился зрелищем. Мы не хотим, чтобы ты пропустил самое интересное. Как ты сам думаешь, скольких она сможет обслужить?
      Раздался мерзкий хохот.
      — Я имею в виду, за раз!
      Смех разнесся издевательским эхом. К'рин невольно поежилась.
      Наверху послышалась возня — их преследователи спускались вниз. Ронин размахнулся и зашвырнул факел в черный провал. Тени тех, кто пришел за ними, уже показались вверху. Далеко-далеко внизу трепыхались алые отблески пламени факела. Но Ронина, К'рин и ниру уже окутала темнота.
      Тени спускались все ниже. Их было четверо. Ронин понял, что надежды мало. Рыжие отблески пламени отразились от лезвия поднятого меча. Ронин уже приготовился к отчаянному рывку вверх по лестнице.
      И вдруг мимо него промчалась маленькая скрюченная тень. Это была нира!
      Она врезалась прямо в четверку спускавшихся к ним негодяев. Послышались крики. В это мгновение догорающий факел вспыхнул напоследок, осветив живой ком, сплетенный из чьих-то рук, ног и тел, который как будто подпрыгнул в воздух и обрушился вниз, прямо в черную дыру. Ронин пытался разглядеть в этой копошащейся массе хоть чье-то лицо... лицо ниры... но тугой комок тел уже скрылся из виду, и он услышал лишь смачный шлепок, похожий на звук разорвавшегося мешка с чем-то сыпучим, сброшенного с большой высоты. От этого звука Ронина едва не стошнило.
      К'рин рыдала, прижавшись к стене.
      Когда Ронин отвернулся от зияющего колодца, она бросилась ему на шею и прижалась к нему всем телом. Ее била дрожь.
      — Я не могу... — бормотала она сквозь слезы. — Я больше не могу...
      Он гладил ее по волосам, открывая в себе нечто новое — очень важное.
      Они еще долго стояли, отнявшись, посреди этого сумрачного мира, распадающегося на части, где смерть ухмыляется им в лицо, а зло и насилие торжествуют почти всегда.
      Неизменная каменная плита чернела мрачным овалом посреди темноты. Ронин стоял на пороге, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к сумраку. Даггамы по-прежнему торчали в коридоре, за поворотом.
      И Ниррена не было на Сехне.
      После Сехны К'рин отправилась к себе на занятия по медицинской подготовке.
      — Мне сейчас надо отвлечься, — сказала она.
      В операционной было темно и очень тихо, поэтому Ронину приходилось быть предельно осторожным, чтобы не выдать своего присутствия. Он прошел через темный зал — вроде бы все нормально. В кабинете не было никого.
      В коридоре, по дороге сюда, его перехватил Г'фанд.
      — Идешь наверх?
      Ронин кивнул:
      — К себе.
      — Не возражаешь, если я немного тебя провожу?
      Вообще-то Ронин возражал, но не знал, как повежливее отделаться от ученого. Все его мысли были заняты только Борросом. Времени оставалось очень мало.
      — Ну, пойдем.
      Они миновали первую лестницу, и Ронину показалось, что он слышит звук капающей воды. Они пошли по второй. Поднимались молча. В воздухе плясали пылинки. Время от времени за стенами раздавались какие-то непонятные звуки.
      Наконец Г'фанд прочистил горло:
      — Я просто... хотел сказать, что... гм... насчет происшествия на тренировке. Никто не хотел обсуждать его на совете. Если тебя это интересует.
      — Я совсем не о том сейчас думаю.
      — А-а. Ну ладно. Просто мы все беспокоились... знаешь... если тебя отстранят от тренировок...
      — Я тебе очень признателен за заботу.
      — Мы все за тебя беспокоимся.
      Ронин взглянул на Г'фанда и заставил себя улыбнуться.
      — За меня волноваться не надо — так им всем и передай.
      — Но ведь тренировки — это твоя жизнь! Я бы на твоем месте очень расстроился.
      — Ты так это говоришь... можно подумать, что я себя просто покрыл позором, — сказал Ронин. — Я честно сражался. Это не я, а они нарушили Устав.
      — Но ведь с инструктором тоже надо считаться, — возразил Г'фанд, явно не понимая, о чем толкует ему Ронин.
      — Не всегда и не всем.
      — Да, — с горечью согласился ученый. — Не всем.

* * *

      Легко и бесшумно, как тень, Ронин добрался до дальней стены и коснулся ее рукой. Открылась потайная дверь. Он шагнул внутрь.
      В маленькой комнатке ничего не изменилось: те же узкие койки и тусклые лампы. И Боррос.
      На этот раз он сидел, напряженно разглядывая свои ладони. Желтая лысая голова легонько покачивалась на тонкой длинной шее. Серые глаза были тусклыми и безучастными.
      Ронин присел рядом с ним.
      — Боррос...
      — Иди, — произнес колдун равнодушным усталым голосом. — Иди и скажи своему саардину, что мой ответ по-прежнему «нет». И другого ответа не будет.
      Он провел пальцами по лбу, и Ронин заметил, что пятна Дехна на висках колдуна стали бледнее.
      — Скажи ему, что он больше уже ничего не сделает. Он перепробовал все, и ничего у него не вышло. Никаких даже проблесков не осталось... я вообще ничего не помню. Так что его попытка перетащить меня к себе в ведомство тоже не удалась. Я не в силах ему помочь, даже если бы и хотел.
      Боррос махнул рукой.
      — Иди к нему и передай, что сказал колдун. Мне он верить не хочет, а тебе, может быть, и поверит.
      — Боррос, прошу вас, выслушайте меня, — прошептал Ронин. — Я не даггам, и Фрейдал — не мой саардин. Мороз проклятый, ну посмотрите же на меня! Я был здесь у вас в прошлом цикле. Вы тогда болели, вам было очень плохо.
      Боррос взглянул на него — в серой непроницаемой глубине его глаз блеснули тусклые золотые искорки — и мрачно хохотнул:
      — Очень плохо мне было? Теперь это так называется? — Его глаза заблестели. — Тебе меня не провести. Ложь и обман без конца... впрочем, ничего другого от него ожидать не приходится. Твое время истекло. Пусть присылает следующего. Но ты ему все-таки передай, что ничего у него не выйдет. Ничего.
      Сейчас Боррос был совсем другим — не похожим на того человека, с которым Ронин разговаривал еще в прошлом цикле. На того человека, которому он спас жизнь. И это тревожило Ронина. Очевидно, что никакой Боррос не сумасшедший. И Фрейдал это сразу поймет, если не понял уже. И было еще одно обстоятельство. Хотя колдун и сумел продержаться так долго, если Фрейдалу припрет, Боррос в конце концов выложит ему все, что тот хочет знать. Фрейдал умел добиваться того, что он хочет. Это Ронин уже понял.
      — Как же мне вас убедить?
      Уловив в голосе Ронина нетерпение и настойчивость, колдун хитровато улыбнулся.
      — Хорошо. Сделаем так: я спрашиваю — ты отвечаешь. И если вдруг мне покажется, что есть в твоих словах что-то неискреннее... любая заминка с твоей стороны... и мы прекращаем наш разговор.
      — Но у нас мало времени. — Ронин покосился на дверь в коридор.
      Боррос пожал плечами, скривив губы.
      — Другого выхода я не вижу.
      — Ну ладно, — махнул рукой Ронин. — Если это вас убедит...
      Взгляд серых глаз колдуна вдруг стал пристальным и холодным. Кристально ясным.
      — Я не сказал, что меня это убедит.
      Ронин раздраженно хмыкнул.
      — Кто ты? — коротко бросил Боррос.
      — Меченосец.
      — Кто твой саардин?
      — У меня нет саардина.
      — Что? — глаза колдуна превратились в щелки.
      — Я никому не служу.
      Бледные руки поверх черного одеяла казались причудливыми белыми цветами.
      — Интересно. — Колдун запрокинул голову. — И на чьей ты стороне?
      — Еще не знаю, но Фрейдал мой враг.
      — Хм. Это действительно так?
      — Он уже дважды пытался меня убить.
      — И ты думаешь, я тебе поверю?
      Всему есть свой предел. Ронин схватил Борроса за грудки и притянул к себе, пока лица их не оказались совсем-совсем близко:
      — Надо было мне бросить тебя подыхать в прошлом цикле. Чего ради я так напрягался — тебя спасал?
      — Отпусти меня.
      Ронин разжал пальцы. Колдун поправил рубашку.
      — Расскажи мне, что произошло.
      Ронин рассказал ему о поединке с Маршем.
      — Ты сломал ему хребет? — переспросил Боррос, мечтательно улыбнувшись. — Ты уверен?
      Ронин пожал плечами.
      Колдун на мгновение закрыл глаза.
      — Это было бы здорово... — Он снова взглянул на Ронина. — Продолжай.
      Ронин рассказал о том, как им с К'рин пришлось спускаться на Сехну по старой заброшенной лестнице, потому что та лестница, которой они обычно пользовались, оказалась заваленной всяким хламом — и отнюдь не случайно, как он теперь понимал, — и о том, как они нашли ниру.
      — У нее на жетоне было написано «девяносто девятый», но я понятия не имею, что она делала так высоко. Она была... вся искалечена. Конечно, руку она могла потерять и в результате несчастного случая, но вот язык... Она...
      В серых глазах колдуна вспыхнули золотые искры. Его голова опять дернулась. Он поежился, но ничего не сказал.
      — Мы не могли ее бросить. А потом...
      Желтая голова Борроса качнулась из стороны в сторону.
      — Мне кажется, я...
      — ... она их всех забрала с собой...
      — Не может быть.
      — ... туда вниз, в яму.
      — Не может быть, нет... Ее жетон, ты его видел. Как ее звали?
      — Я не понимаю, зачем...
      — Говори! — колдун буквально впился в него взглядом.
      — Корабб, — ответил Ронин. — Ее звали Корабб.
      Глаза колдуна вдруг смягчились — у Ронина невольно возникла ассоциация с мечом, убранным в ножны.
      Боррос отвернулся:
      — Мороз бы их всех побрал! Что же они творят?!
      — Я вообще ничего не понимаю, — тряхнул головой Ронин.
      — Да, — прошептал колдун. — В это я верю охотно.

* * *

      — Сначала, я думаю, никто не верил, что я смогу построить эту машину, — спокойно рассказывал Боррос. — В конце концов, Мастаад находился при мне неотлучно и докладывал им о каждом моем шаге. Поначалу я не обращал на него внимания. Просто старался ни к чему его не подпускать, потому что такой у меня стиль работы. Да и вообще я не люблю, когда кто-то лезет в мои дела. Но он был как-то уж слишком нетерпелив, слишком настойчив, и тогда у меня зародились первые подозрения. И потом, эти слухи... ну ты понимаешь... о том, что служба безопасности «пасет» всех колдунов. — Боррос поднял руки. — Откуда ты знаешь, чему можно верить, чему нельзя. Мало ли что говорят... Я как-то не придавал этому значения. Однако, как только я убедился, что я смогу сделать эту машину, я начал подозревать всех и вся. Однажды я застал его за чтением моих записей, и все мои опасения подтвердились. Я его выгнал взашей, а записи сжег. Он, конечно, не смог их прочесть, но он и так знал достаточно, чтобы сообщить им, что мне по силам построить такую машину. И они, ясное дело, не заставили себя ждать.
      — Но ты говоришь, что машина, которую ты изобрел, может определять направление ветра и температуру воздуха на поверхности. Почему...
      — Почему они так испугались? Потому что она докажет, что Наверху есть жизнь. Что там живут люди. А им это не нужно. — Колдун вздохнул. — Старый порядок укоренился во власти. Есть, конечно, противостояние группировок, но это так... мелочь. Если будет война, неважно, кто победит. Как бы там ни было, все равно саардины останутся у власти. Старые схемы, они не меняются. Война принесет разрушения. Будет много смертей. Но потом все войдет в свою колею. Все стабилизируется. И все будет по-прежнему.
      Он взглянул на Ронина.
      — Ты представляешь, что будет с Фригольдом, если люди узнают, что на поверхности можно жить? Что там тоже есть люди. Все сразу рванутся Наверх. Фригольд рухнет. Власти саардинов придет конец. А покуда мы заперты здесь, у нас просто нет выбора.
      — Но здесь мы умрем. Мы уже умираем медленно, но верно, — возмутился Ронин. — И власти должны это понимать.
      Боррос кивнул.
      — Да, они понимают. Но ты сам говоришь, что это медленная смерть. Вот и они полагают, что век, может быть, два мы еще протянем. А потом... — Он пожал плечами. — Они живут настоящим.
      Колдун провел руками по одеялу.
      — Я видел, что там, на поверхности, — сказал Ронин.
      — Да?
      — Есть такая машина — Линзы. Она показывает поверхность планеты. Там все покрыто снегом и льдом. Все.
      Колдун усмехнулся:
      — Прямо над нами — да. Слежавшийся лед. Пласт глубиной в километр, я думаю, хотя точно это не определишь. Но я узнал, что наш Фригольд расположен вот здесь, — растопырив пальцы обеих рук, он описал в воздухе сферу и указал на самый ее верх, — то есть если представить планету как шар, мы находимся примерно в этой точке. Близко к полюсу. Полюса расположены сверху и снизу шара. Здесь всегда все покрыто льдом. Тысячу лет назад снега и льда было меньше, сейчас они покрывают большую площадь. Но отнюдь не всю планету. Ты понимаешь? У центра планеты теплее, земля там коричневая, а в ясном небе сияет солнце. Оно согревает людей и землю.
      — Откуда ты знаешь?
      Боррос пожал плечами:
      — Все равно это все бесполезно. Знания бессмысленны. Потому что уже очень скоро мы все... и Фригольд, и те люди, которые живут на поверхности... все будет уничтожено.
      — Ты говорил об этом, когда...
      — Да, ты при этом присутствовал, и ты видел, в каком я был состоянии. Тогда я был еще более восприимчив к излучениям.
      — Это было... я как будто чувствовал чье-то присутствие.
      Колдун кивнул:
      — Вполне вероятно. В последнее время они как-то особенно активизировались.
      — Но что это было?
      — Я пока не могу объяснить. Сам еще толком не знаю.
      — Но это реально?
      — О да. Только, мне кажется, очень далеко отсюда.
      — И что теперь?..
      — Теперь нам нужно принять решение. Нам обоим. Я должен выбраться на поверхность, к людям, которые Наверху. Я даже не знаю, можно ли остановить эту... силу. Но я все равно должен хотя бы попытаться. И ты тоже, мне кажется.
      Ронину не понравился самонадеянный тон колдуна. Боррос вообще был ему несимпатичен. Почему-то Ронин ему не доверял, хотя и знал, что колдун прав. И это ужасно его раздражало.
      Колдун улыбнулся — ледяной, неприятной улыбкой, в которой сквозила какая-то фатальная неизбежность.
      — Да, вижу, я в тебе не ошибся. Хорошо. Стало быть, решено. И вот еще что: прежде чем мы попытаемся отсюда выбраться, тебе надо спуститься вниз...
      Улыбка растаяла, как кусок льда в огне.
      — Ниже девяносто девятого уровня.
      ... — У меня нет чернил, — сказал Боррос, уколов палец иглой. — Я постараюсь тебе объяснить как можно подробнее, но, боюсь, что мои познания ограничены.
      Колдун надавил на палец, и из крошечной ранки показалась кровь.
      — Но это все-таки лучше, чем ничего.
      Он начал что-то чертить на куске ткани.
      — Но ведь девяносто девятый — это последний уровень, — выпалил Ронин. — Под ним — только каменное основание Фригольда.
      — Еще одна ложь, — назидательно проговорил Боррос. — В чем, в чем, а в обмане они преуспели. Там, внизу, под Фригольдом, — остатки цивилизации... цивилизации наших предков. Я это знаю точно. Потому что Корабб была там. Корабб — моя жена. Мне сказали, что она погибла. Она работала на одном из этих громадных преобразователей энергии. Сказали, что она попала в машину и ее изрезало на куски, так что спасти ее не удалось. Это случилось шесть циклов назад, и все это время я верил... — Он покачал головой. — Я не знаю, во что я верил.
      — Так что же случилось?
      — Я никогда этого не узнаю. Я могу только предположить. За десять циклов до того, как мне сообщили о ее гибели, она мне сказала, что нашла что-то вроде прохода под Фригольд на девяносто девятом уровне Я, естественно, загорелся. Еще бы! Я как представил себе, какие тайны и знания могли там скрываться! Не могли же они сжечь все до последнего — ведь кое-какие книги и карты остались даже у нас, наверху. А уж машины... Впрочем, я отвлекаюсь. Я, естественно, понимал, что мне самому никогда не добраться до этого уровня, и я попросил ее предпринять небольшую вылазку. В общем, она побывала под Фригольдом, и я убедился, что был прав. Ее, наверное, поймали, когда она отправилась Вниз во второй раз, и захотели узнать, что она там обнаружила. Фрейдал, должно быть, заинтересовался... ты видел, насколько силен был его интерес. Потом ее, может быть, и отпустили.
      Боррос замолчал. Ронин следил за тем, как он выводит какие-то линии на кусочке ткани.