Ронин поглубже вдохнул.
      — Да так, пустяки. Небольшое недоразумение.
      Даггам недоверчиво хмыкнул.
      — Слишком уж много народу собралось поглазеть на это «небольшое недоразумение».
      — Что вы, людей не знаете!
      — Знаем-знаем. Вы, меченосцы, горазды на всякие выходки. Даже на Сехне и то умудрились повздорить. Если у вас есть проблемы, пожалуйте в зал боевой подготовки. Но только не здесь. Понятно?
      Ронин кивнул:
      — Так точно.
      Второй даггам за все это время даже не шелохнулся. Он молча и пристально наблюдал за Ронином. Глаза его были настолько невыразительны и пусты, что казались нарисованными.
      — Имя, — потребовал первый даггам.
      Ронин назвал себя. «Безопасный» переписал имена всех присутствующих, а потом записал объяснение Ронина относительно причины драки.
      — А что у тебя с плечом? — подал голос второй «безопасный».
      — Я как раз собирался об этом спросить, — с плохо скрываемым раздражением буркнул первый.
      — Просто чтобы потом без вопросов, — примирительно проговорил второй.
      — Ну так что? — Карандаш выжидательно замер в воздухе.
      — Я, наверное, поранился, когда упал. Об осколок порезался. Тут столько тарелок разбилось.
      — Да, я вижу. — Даггам обернулся и крикнул в толпу: — Ну и чего стоим, здесь ничего интересного нет!
      Народ стал потихонечку расходиться.
      — Пойдем, — бросил даггам своему напарнику и, повернувшись к Ронину, заметил: — А вы чтобы все здесь убрали.
      К'рин молча стояла рядом, держа руку у Ронина на плече. Он поглядел на Ниррена, и тот покачал головой:
      — Я все сделаю. Ты о себе позаботься.
      Он все еще поддерживал Г'фанда, который никак не мог прийти в себя.
      Ронин кивнул и собрался уже уходить, но тут взгляд его упал на побледневшего и покрывшегося испариной Томанда. Бессат успокаивал толстяка, точно маленького ребенка. Они вдвоем подошли к Ронину, и Томанд сказал:
      — Я не знаю, что... — Тут он заметил кровь. — Но он сам напросился.
      — Все эти разговоры надо было когда-нибудь прекратить, — вставил Бессат. — Спасибо тебе.
      Ронину вдруг стало противно.
      — Это все так, болтовня. На самом деле он так не думает.
      — Но он все же изрядно меня оскорбил, — едва ли не хныча, заметил Томанд. — Однако теперь, я уверен, он уже точно так не думает.
      — Пойдем, — поспешила вмешаться К'рин, почувствовав, что разговор принимает опасный оборот. — Надо промыть тебе рану.
      Ронин взглянул на нее.
      — Да, — вздохнул он. — Пойдем.
      — Кто-нибудь видел, как ты его подобрала?
      — Думаю, нет. Они все были слишком заняты.
      — Ну еще бы.
      — Глубоко он вошел?
      — По самую рукоятку.
      Ронин сидел на кровати и вертел в руках кинжал Г'фанда, задумчиво разглядывая клинок, обагренный его же кровью. К'рин наклонилась над ним и принялась обрабатывать рану, время от времени роясь в открытой сумке, брошенной тут же, на кровати.
      Сначала они пошли к Сталигу, хотя Ронин и подозревал, что это будет не слишком удобно. Но в операционной было темно, в кабинете — тоже, и никто не знал толком, куда ушел доктор и когда он вернется. Так что пришлось идти к К'рин, у которой дома хранились все необходимые препараты.
      Тщательно продезинфицировав рану, она принялась зашивать края.
      — Что с ним такое случилось? Мальчишка таскает оружие на Сехну... О чем он думает, интересно?! — возмущалась К'рин.
      — Во-первых, он далеко не мальчишка, — ответил Ронин, стараясь не дергаться. — И он очень серьезно относится к своей работе. Может быть, даже слишком серьезно. Ученым не так-то легко приходится в наших условиях, и это его раздражает. Наверное.
      Он забыл, что ему нельзя двигаться, и пожал плечами.
      — Сиди спокойно, — велела К'рин.
      Она на мгновение замерла и продолжила накладывать стежки.
      — Я уверен, что все так и есть, как я сказал Томанду:
      Г'фанд просто погорячился.
      К'рин закрепила шов и наложила повязку.
      — Однако же он на тебя напал.
      — Да — согласился Ронин. — Что меня и беспокоит.
      К'рин достала из сумки какую-то мазь и принялась смазывать распухшие ссадины у него на ребрах.
      — Почему?
      Он пожал плечами.
      — Тебя действительно это тревожит?
      Он не ответил. Ему было приятно чувствовать прикосновение ее пальцев. Втирая мазь, она легонько массировала больной бок. К'рин пыталась понять, о чем думает Ронин. Быть может, о ней? Она вытерла руки и распустила волосы. Они упали ей на плечи, обрамляя черными кольцами бледное лицо. Она все же запачкала пару прядей мазью, которая переливалась при ярком свете причудливыми радужными бликами.
      — Я в первый раз видела, как ты дерешься, — произнесла она очень тихо.
      Было в ее голосе что-то такое... какая-то вкрадчивая нотка... Ронин почему-то вспомнил, как она быстро склонилась к его руке, чтобы слизнуть его кровь. Он в сердцах отшвырнул кинжал, который, описав в воздухе сверкающую дугу, вонзился в пол. Ронин сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
      — Успокойся. Все хорошо, — прошептала К'рин.
      Но он все равно продолжал психовать.
      — Меня учили, — проговорил он с расстановкой, — как убивать и как уцелеть самому. Этому учат всех меченосцев. Кто-то лучше усваивает, кто-то хуже. В те годы, когда рядом был Саламандра, все было иначе. А теперь инстинкт снова берет свое... чистый, животный инстинкт... потому что нет времени даже подумать. Промедлишь секунду — и ты умрешь.
      Он умолк на мгновение, вытянул руки. Впечатление было такое, что он обращается к самому себе, как будто К'рин здесь не было вовсе.
      — Я его чуть не убил. Еще бы немного — и я бы точно его прикончил. А он был такой беззащитный... Он сам испугался того, что сделал.
      — Да, я знаю.
      К'рин прильнула к нему всем телом, и Ронин невольно напрягся, почувствовав прикосновение ее грудей. Она продолжала легонько массировать ему спину.
      — Я бы хотела увидеть тебя на Поединке, — прошептала она ему в самое ухо.
      Теперь ее руки переместились ему на шею. Медленными круговыми движениями она снимала усталость с его напряженных мышц.
      — Знаешь, я иногда представляю себе, какой ты в драке.
      — Да неужели? Вот уж не думал, что ты занимаешься этакой ерундой.
      Он расслабился. Прикосновение ее груди приятно его волновало.
      — Я вообще женщина непредсказуемая, — рассмеялась она и принялась растирать ему мышцы вдоль позвоночника. — И ты всегда побеждаешь в драке?
      — Всегда. — Он знал, что она ждет именно такого ответа. Собственно, ей и не надо было об этом спрашивать.
      Ее пальцы скользнули ниже, и их тела снова тесно соприкоснулись. Он вдыхал аромат ее духов. Пряди ее волос мягко и нежно касались кожи. Разговор, кажется, исчерпал себя. В тишине раздавалось учащенное дыхание К'рин. Ронин не сразу сообразил, что и сам он дышит не слишком ровно.
      Продолжая массировать ему спину, она дошла уже до поясницы. Ее пальцы коснулись его ягодиц. Губы были так близко, что дыхание ее щекотало ему ухо.
      — Ты потрясающе дрался. Ты дрался, ты истекал кровью, а я все это время думала только об одном.
      Теперь движения ее рук стали настойчивее и смелее.
      Он молчал. Он уже возбуждался.
      Она коснулась губами его уха.
      Он повернулся к ней и, забыв о боли, усадил К'рин к себе на колени. Принялся гладить ей волосы, а потом притянул к себе и яростно прижался губами к ее губам. Губы ее приоткрылись. Его сильные руки ласкали податливое тело К'рин. Она тихонечко застонала. Он потянулся к застежке у нее на блузке...

* * *

      Ронин впервые их видел. Они были высокие, стройные и достаточно молодые. Рукояти кинжалов, закрепленных на портупеях поверх серых рубах, тускло поблескивали в ярком искусственном свете — здесь, на верхних уровнях, осветительная система работала пока еще без перебоев.
      — Фрейдал хочет тебя видеть, — сказал один из них. Он, по-видимому, не сомневался в том, что обращается к нужному человеку, хотя Ронин не знал ни того, ни другого.
      Ронин сразу же подумал о Борросе, и ему стало немного не по себе. Было еще очень рано, примерно середина первой смены. Ронин как раз направлялся к себе. Даггамы перехватили его почти у двери, неожиданно вырулив из-за угла и преградив ему дорогу. Да, сказал себе Ронин, на этот раз Сталиг оказался прав: Фрейдал очень опасен.
      — Сию же минуту, — уточнил даггам.

* * *

      Служба безопасности занимала целый сектор на Верхнем Уровне. Ронин попал сюда в первый раз — сюда вообще редко пускали чужих, хотя, сколько он себя помнил, во всех коридорах ходили самые невероятные слухи о таинственных странных делах, которые здесь творятся. Раньше он относился ко всем этим слухам с изрядной долей скепсиса; теперь, однако, он пересмотрел свое к этому отношение.
      Но вскоре он с удивлением обнаружил, что тоскливые серые стены с массивными дверями, охраняемыми даггамами «при полном параде», сменились уже не такими унылыми помещениями. В ярко освещенных комнатах шла самая что ни на есть будничная работа: даггамы сортировали таблички, перекладывали бумажки — словом, вели канцелярию. Попадались и неосвещенные кубатуры. Вероятно, складские помещения. Но некоторые из комнат явно пустовали «без дела», что озадачило Ронина. Справа открылась какая-то дверь, и в коридор вышел даггам. В тусклом мерцающем свете Ронин успел заметить большой письменный стол, на котором было разложено что-то совсем уже непонятное, испещренное какими-то линиями. Дверь мягко закрылась, и они двинулись дальше. Вокруг ничего не менялось: все тот же гнетущий сумрак, даггамы в невообразимых количествах. Что же это такое было на том столе?
      — Сюда.
      Они вошли в тесную комнатку с искусственным освещением.
      — Жди здесь.
      Даггамы вышли, оставив Ронина одного. Он огляделся. Безучастные серые стены. Голый пол. Стол. Два стула. Мрачные тени, подрагивающие над столом. Ронина потихоньку одолевала усталость. В плече пульсировала тупая боль. Ему ужасно хотелось есть. Да и помыться бы тоже не помешало.
      Дверь открылась, и в комнатушку вошел даггам. Уже другой. Глаза цвета мутной грязи. Взгляд, исполненный плохо скрываемой враждебности. Ронин узнал его. Марш. Интересно, подумал еще Ронин, он специально зашел меня «навестить» или же он состоит в личной охране саардина? Марш указал большим пальцем на дверь:
      — Сюда.
      — А чем ты еще занимаешься кроме того, что торчишь у двери? — спросил Ронин, не сумев справиться с накопившимся раздражением.
      Марш скорчил гримасу. Его поросячьи глазки сузились.
      — У меня-то хоть есть саардин.
      — Который тебе говорит, что делать, — добавил Ронин.
      — Конечно. А что еще нужно? — Марш стиснул зубы. — Что еще нужно солдату, кроме хорошего командира? А у нас есть такой командир.
      Ронин придвинулся ближе.
      — Вот поэтому мы и... — Марш ухмыльнулся.
      — Что вы?
      — Ничего, — набычился даггам. — У меня есть приказ. Присмотреть за тобой, чтобы ты чего не натворил.
      Ой ли? Ронин обогнул даггама и шагнул через порог. Марш закрыл за ним дверь. Стены второй комнаты были выкрашены в темно-серый цвет. Освещение совсем слабое. Никаких ковров, зато на двух стенах — какие-то непонятные росписи в темных размытых тонах. Резной стол, расположенный почему-то по диагонали, делил комнату пополам. За столом в кресле с высокой спинкой восседал Фрейдал собственной персоной, одетый, как и в тот раз, в темно-серую форму. Серебристые знаки отличия поблескивали на груди. Лампа стояла как раз у него за спиной, так что лицо саардина оставалось в тени. Лампа на потолке освещала только его макушку. Когда Ронин вошел, Фрейдал даже не соизволил поднять глаза. Напротив него с отрешенным видом сидел писарь с неизменным пером и табличкой. Впечатление было такое, что он вообще способен воспринимать окружающий мир только в форме произнесенного слова. Ронин заметил один пустой стул, но предпочел не садиться.
      Выдержав паузу, Фрейдал пошелестел бумажками, отложил в сторону какой-то список и наконец поднял голову:
      — Сэр?
      Рука писаря пришла в движение, легонько скрипнуло перо.
      — Вы посылали за мной, — спокойно и четко произнес Ронин.
      — Да, посылал.
      Фрейдал не предложил Ронину сесть. Его мертвенно-белый искусственный глаз жутковато поблескивал в ярком свете.
      — Вам лучше все рассказать самому.
      — Я не понимаю...
      — Вы все понимаете, — оборвал его саардин. — Прекрасно вы все понимаете.
      Рука писаря продолжала вычерчивать знаки на табличке.
      — Я вас слушаю, сэр.
      Фрейдал сцепил руки в замок. Явственно хрустнули костяшки пальцев. Лицо его, остававшееся в тени, было непроницаемо. Только поблескивал немигающий искусственный глаз.
      Ронин лихорадочно думал.
      — Это просто недоразумение...
      — Сэр, я вам не верю.
      Теперь Ронин хотя бы понял, откуда ветер дует.
      — Я думал, что все это в прошлом, но... — начал он с самым невинным видом. — В общем, там пошли всякие замечания насчет Саламандры...
      — Трудно поверить, что вы так ранимы.
      Бледная ладонь Фрейдала шевельнулась, блеснул отполированный ноготь.
      Что, интересно, он хочет услышать? Быть может, немного правды...
      — Мы... мы не сошлись во мнениях, как вы, наверное, знаете.
      Лоб Ронина покрылся испариной, что было сейчас очень кстати.
      — Многие почему-то считают, что мне доставляет огромное удовольствие, когда его оскорбляют. Но он был моим сенсеем, и я многим ему обязан.
      Он замолчал. Фрейдал тоже не произнес ни слова, и Ронин догадался, что саардин обдумывает услышанное и соотносит его слова с официальным отчетом об инциденте.
      — Он много чего нехорошего наговорил, — произнес наконец саардин.
      — Кто?
      — Этот ученый.
      — Я не...
      — У нас есть свидетели.
      Такое пустячное дело, удивился про себя Ронин. Что ему все-таки надо?
      — Я думаю, что, учитывая обстоятельства, его можно понять.
      — Вы его защищаете?
      Осторожнее, Ронин.
      — Он не представляет опасности, саардин. В конце концов, он всего лишь ученый.
      Снова зашелестели бумаги.
      — Осторожность, она никогда не бывает излишней, — многозначительно изрек Фрейдал, — когда речь идет о традиции. Подобное происшествие во время Сехны — причина достаточно веская для проведения дознания. Надеюсь, вы это понимаете. Приказ есть приказ. Его надо исполнить любой ценой. Любой. Сехна — время для проявления уважения к саардинам, а значит, и к самому Фригольду. Без порядка Фригольд — ничто. Без дисциплины, традиций и правил мы превратимся в варваров. Вы понимаете это, сэр?
      Саардин разжал руки, его ладони легли на стол. Была в этом жесте немая угроза.
      — Я знаю, что вы ни при ком не состоите. Такой у вас принцип. Но разве этому вас учили в высшем эшелоне?
      Искусственный глаз сверкнул, отражая свет.
      — Что, интересно, подумал бы Саламандра о своем ученике... простите, сэр... бывшем ученике, который затеял драку во время Сехны?
      Фрейдал неодобрительно поцокал языком, потом слегка повернул голову, и Ронин заметил, что он улыбается.
      — Я весьма сожалею, что был вынужден побеспокоить вас в такой ранний час, но... — саардин пожал плечами, — служба есть служба.
      Белесый глаз снова сверкнул на свету. Фрейдал опустил взгляд и уткнулся в бумаги.
      — Вы забыли свой меч, — заметил он как бы между прочим.
      И тут Ронин все понял. Он замер на месте, почти не дыша и не сводя напряженного взгляда с блестящих волос саардина. Где-то хлопнула дверь, послышался топот сапог по бетонному полу.
      — Вот и пай-мальчик, — проговорил саардин. Ронин услышал в словах Фрейдала плохо скрываемое раздражение, и это немного его порадовало. Звуки шагов замерли вдалеке. Вновь стало тихо.
      Разболелось плечо.
      — В общем, вы делайте свое дело, — поднял голову Фрейдал, — а я буду делать свое. — В голосе саардина вновь зазвучали поучительные нотки. — Вы знаете, сэр, для чего была создана наша служба? Тому две причины. Первое — защищать Фригольд от нападения извне, и второе — обезопасить Фригольд от тех, кто хочет разрушить его изнутри.
      Он опять сцепил пальцы в замок.
      — Мы — последние, кто уцелел. Земля наверху скована вечной мерзлотой. Там никому не выжить. Все остальные Фригольды давно погибли. Потому что они отказались от своих традиций. Потому что у них не было дисциплины. Такой, как у нас, сэр... Они все погибли, а мы еще держимся. И клянусь вечным морозом, сэр, я сделаю все для того, чтобы так продолжалось и дальше. Мы уцелеем, должны уцелеть. — Фрейдал разжал пальцы. — Там, наверху, никого не осталось, но здесь, во Фригольде, еще есть кое-кто, кто желает нам зла. — Руки его тяжело опустились на стол. — Но я этого не допущу. Вам понятно, сэр?
      Ронин кивнул.
      — Хорошо.
      Саардин неожиданно повернулся в своем кресле и указал на настенную роспись у себя за спиной:
      — Вы видите это? Изумительная работа. Шедевр. Нам в жизни не сотворить ничего подобного. Как по-вашему, сколько ей лет? Двести? Триста? Тысяча! Как минимум тысяча! Что вы на это скажете? Мы и понятия не имеем о том, кто ее написал. Мы даже не знаем, что это были за люди. Может быть, наши предки. А может, и нет. Никаких свидетельств. Загадочно, правда? — Он опять повернулся к Ронину. — Во Фригольде много чего загадочного. Просто никто ничего не знает. У нас нет времени, чтоб заниматься загадками прошлого. Но даже если бы мы узнали, все равно большинству было бы наплевать. Однако же есть еще люди, которые любят соваться, куда не просят. И на этом они обжигаются.
      Воцарилась гнетущая тишина. Ронину вдруг стало трудно дышать.
      — Я думаю, вы — человек разумный, — добавил Фрейдал и, сверкнув белесым искусственным глазом, опять занялся своими бумагами. Писарь отложил перо.
      Ронин застыл в растерянности.
      — Вы не опоздаете на тренировку, сэр? — осведомился саардин, не поднимая глаз.

* * *

      Выбросить ногу вперед. Блокировать удар. Выпад. Рывок. И все это — одним движением. Вернуться к исходной позиции. Глядя на то, как противник его нагнулся, чтобы поднять оброненный меч, Ронин подумал, что это — не боец. Такой никогда ничему не научится.
      Неподалеку практиковался Ниррен. Он сделал медленное обманное движение — его соперник попался на удочку — и применил «солендж», сложный фехтовальный прием. Острие его меча коснулось открытой груди противника. Если бы это был настоящий бой, соперник Ниррена уже бы давно пал смертью храбрых. Ронин вытер пот со лба, наблюдая за тем, как Ниррен отступил назад и поклонился сопернику.
      Вокруг стола медленно переливались тени, рыжее пламя мерцало, играя бликами на рукоятках кинжалов.
      Голоса двух сотен мужчин отражались звенящим эхом от стен громадного зала. Воздух, кажется, пропитался тяжелым запахом пота. Ронину не терпелось повидаться со Сталигом, но он не мог пропустить занятие. Внутреннее чутье подсказывало ему, что теперь он должен особенно тщательно придерживаться обычного ежедневного распорядка. Он решил не пренебрегать предостережением Фрейдала.
      ...все взгляды прикованы к столу в центре комнаты. Линии сходятся, образуя знакомый рисунок. Но у него не было времени рассмотреть, что же там — на столе. Если бы он смотрел прямо на стол... Сплетение линий отпечаталось в его сознании, но, как бы Ронин ни пытался, он не мог вспомнить, на что они были похожи. Быть может, само всплывет в нужный момент...
      К нему подошел, улыбаясь, Ниррен.
      — Как насчет поразмяться?
      Ронин согласно кивнул. Они с Нирреном заняли исходные позиции и настороженно замерли, присматриваясь друг к другу.
      ...с другой стороны, он уже больше не сомневался. Он знал, что ему делать дальше. В сущности, именно предостережение саардина повлияло на его решение. Не то чтобы он наплевал на просьбу друга. Но именно потому, что этот опасный и влиятельный человек с белым искусственным глазом и хищной улыбкой неоднозначно дал ему понять, что не стоит соваться, куда не просят, Ронин теперь собирался выяснить все о Борросе, непонятно с чего помешавшемся колдуне. Сильные мира сего всегда правы. Но любому терпению есть предел...
      Ниррен атаковал первым, и Ронин, погруженный в раздумья, едва не пропустил удар. Ему пришлось попотеть, чтобы отвести клинок друга в сторону. Ниррен применил «файес»: нижний выпад мечом вперед и в последний момент резкий подъем клинка вверх, — прием, предназначенный для того, чтобы вспороть противнику живот, чем при удачном стечении обстоятельств и заканчивался поединок. У Ронина не было времени на ответный маневр. Он успел лишь увернуться и ударить мечом снизу на уровне бедра. Главное в поединке — реакция на уровне инстинкта и скорость. Неопытный меченосец в этом случае отступил бы и проиграл сражение. На «файес» надо отвечать контратакой. Мечи со звоном скрестились. Ронин отпрянул назад, пытаясь воспользоваться инерцией движения Ниррена — в этом как раз и состоял главный недостаток «файеса», — но тот отразил удар.
      К концу боя явное преимущество дважды оставалось за Ронином, однако ни тот, ни другой не добились бесспорной победы. Но они к этому и не стремились. У каждого была своя техника. Свой индивидуальный стиль борьбы. На занятиях они учились друг у друга, перенимая приемы. При этом друзьям приходилось держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям. Ронин знал много хитрых уловок, но он никогда не применял их в поединках с Нирреном, потому что догадывался, что и у того, в свою очередь, есть кое-что в запасе.
      ...пропитанные смолой тростниковые факелы освещают обшарпанные бетонные стены лестницы, ведущей на верхние этажи. Перед мысленным взором Ронина снова возникло загадочное переплетение линий. И тут его осенило. Изображение, отпечатавшееся в глубинах его сознания, внезапно обрело смысл...
      Ниррен предложил ему пропустить по стаканчику после занятия, и Ронин с готовностью принял его приглашение. Хотя он собирался увидеться со Сталигом и подумать о Борросе, сейчас ему было гораздо важнее поговорить с чондрином.
      Апартаменты Ниррена мало чем отличались от апартаментов Ронина, разве что располагались на несколько уровней ниже: те же две комнаты, небогатые меблировкой.
      — Сиррега нет. Так что мы можем разговаривать свободно.
      Ниррен достал из шкафчика графин и бокалы. Они пили темное красное вино, приходя в себя после боя. Ронин удобно устроился на диване, смакуя вино, которое разливалось по телу приятным теплом.
      — Я тебя раньше об этом не спрашивал, но теперь мне интересно: как вообще обзаводятся саардинами?
      Ниррен задумчиво посмотрел на него и отхлебнул вина.
      — Ты имеешь в виду убеждения? — Он покачал головой и добавил с улыбкой: — Выходит, все это неправда, что о тебе болтают?
      — Ты сам знаешь, что правда, а что неправда.
      — С чего ты это взял? — Ниррен снова тряхнул головой. — О тебе столько всего говорят, и все говорят разное. Может быть, потому, что у тебя так мало друзей. Или, может быть, из-за того, что ты ни при ком не состоишь. Никто не может понять, почему...
      — И ты, стало быть, тоже не можешь, — оборвал его Ронин.
      — Ну нет, дружище. Это твой выбор. Я уважаю твое решение. И все же... можно ведь попытаться...
      — Если есть убеждения.
      Ниррен пожал плечами:
      — А если и нет, то что? Думаешь, все у нас с убеждениями? Многие в глубине души вообще ни во что не верят. Просто ничего другого, кроме мира саардинов, они не знают. И тем не менее тебя боятся... да, это верное слово: боятся... потому что для них ты — загадка. Ну и из-за Саламандры тоже. Они думают, ты избегаешь людей из-за какого-то страшного преступления, которое якобы у тебя на совести. Забавно, правда? Однако я отклоняюсь от темы. Ты спрашивал, как я заимел себе место при саардине.
      Он наполнил бокалы по новой.
      — Сейчас я тебе расскажу. Когда я был еще учеником, у меня был друг. Неважно, как его звали. Он был очень честолюбив. Мечтал стать чондрином, а со временем — и саардином. Но в жизни все очень сложно — мы с тобой понимаем это, а мой друг не понимал. Он хотел власти, но не признавал традиционных путей. Я видел, что с ним происходит. Я тогда мало что смыслил в жизни, но я чувствовал... знаешь, нутром... — Ниррен приложил ладонь к животу, — вот здесь я чувствовал, что он поступает неправильно. Я пытался с ним поговорить, убедить его. Но он меня просто не слушал. Он кивал, говорил: «Да, я согласен. Это дельный совет». А потом делал все по-своему.
      Ниррен не на шутку разволновался. Он отхлебнул вина и внимательно посмотрел на Ронина.
      — И вот однажды мы пришли на занятия и нашли его в зале... Он лежал на полу в луже крови. Голова, руки, ноги — все было отрезано и разложено в форме пятиконечной звезды. Жуткая получилась картина.
      Он допил вино и налил еще. В комнате было тихо. В коридоре снаружи — тоже. Ронин прокашлялся:
      — И что потом?
      — Я понял, что мне нужно выбрать себе саардина. И как можно скорее.
      — После того, что ты там увидел?
      — Вот именно. Еще вчера человек был жив, полон энергии и презрения к Традиции, и вдруг, его нет. Был человек и весь вышел. Через него просто-напросто перешагнули, словно это и не человек, а какой-то ненужный хлам. Его разрубили, как тушу, и бросили на пол. Мы все это видели. Я так думаю, те, кто его «обработал», хотели, чтоб мы это видели. И чтобы мы поняли, что к чему.
      Я сразу понял, что должен делать. Я, друг ты мой, реалист. Я знал, чего он добивался. Он вовсе не был каким-то злодеем. И то, что он так рвался к власти... это было, наверное, правильно. Без нее мы ничто. Без власти мы ничего не добьемся. Власть — это связующее звено между мечтой и реальностью. Теперь я понимаю, а он это понял еще тогда. Просто ему не хватило терпения, он слишком спешил и заплатил дорогой ценой. Я о нем не скорблю, пойми.
      Мы живем в мире реальном, каждый дурак это знает. Не обязательно с ним соглашаться, но нужно суметь как-то вписаться в рамки, если ты понимаешь, о чем я. С единственной целью — добраться до власти. И тогда все возможно, дружище. Все.
      Ниррен замолчал, и Ронин понял, что тот ждет ответа. Как будто прочитав его мысли, Ниррен заметил:
      — Я не жду никакого ответа. Я просто хотел, чтобы ты это знал. — Он встал и пошел к буфету за следующим графином.
      — А зачем?
      Ниррен улыбнулся:
      — А тебя удивило, что я тебе все это рассказал?
      — Ты и сам знаешь, что да.
      Чондрин рассмеялся:
      — Не так уж и хорошо я тебя знаю.
      — Потому что я не рассказываю о своем прошлом? Разве это так важно?
      — Прошлое делает человека, — проговорил Ниррен с нажимом. — И ты просто обманываешь самого себя, если думаешь, что это не так.
      — Все люди разные.
      — Это верно.
      — Я имею в виду — в душе. В глубине естества.
      — В глубине естества все люди едины в духе.
      Ронин угрюмо покосился на друга.
      — Ты действительно в это веришь?
      — Да.
      — А я нет.
      У Ронина возникло вдруг странное ощущение: словно студеный ветер промчался по сокровенным глубинам его души, проникая в ее потаенные уголки — туда, куда Ронин боялся всегда заглянуть. В ушах непонятно с чего раздался какой-то шум. Тело покрылось испариной. Его как будто пронзили тысячи крошечных булавочек. Откуда-то издалека донесся сдавленный страшный вопль. Он пытался понять, разглядеть... но перед глазами поплыл туман...
      — ...ты знаешь? — услышал он голос Ниррена, который как раз потянулся к его бокалу, чтобы подлить вина. Ронин снова прокашлялся и закрыл бокал рукой.
      — Все. Мне хватит, — хрипло выдавил он.
      Ниррен рассмеялся:
      — Пожалуй, ты прав. Нельзя надираться в такую рань.
      Он закрыл графин пробкой и убрал его в буфет.
      — Ты мне не ответил.
      — Насчет чего?
      — Ты знал, что Джаргисс — мой второй саардин?
      — Нет, я...
      — Это достаточно редкий случай. Не многие умудряются благополучно сменить саардина и остаться при этом в живых.
      Взор Ронина по-прежнему застилала какая-то странная пелена.
      — Но ты все-таки умудрился.
      — Да, но мне здорово повезло. Джаргисс узнал обо мне, о моей ситуации. И сам меня нашел.
      — А кто был первым?
      — Дхарсит.
      Ронин вспомнил давешнего чондрина. Его восковую бледность. Белый шрам через щеку от глаза. Черные с золотом нашивки. Он рассказал Ниррену об инциденте.
      — Каков саардин, таков его чондрин, — невозмутимо отозвался Ниррен. — Ничего удивительного. Военных они вообще ни во что не ставят. Это люди Фрейдала.
      — Но ведь он такой ярый традиционалист.
      — Да, но это не имеет значения. Он их просто использует. Когда он с ними покончит... людей Дхарсита он первым двинет в бой, и они все погибнут... он разом избавится и от саардина, и от чондрина.
      — Я сегодня имел с ним беседу. Фрейдал посылал за мной.
      Ниррен замер.
      — Нет, кроме шуток?
      Тон его был безучастным и ровным, но Ронин быстренько соотнес напускное безразличие друга со всеми последними событиями и понял, что Ниррен встревожился не на шутку.
      — То ли он просто перестраховывается, то ли действительно есть у него к тебе интерес. — Ниррен нахмурился. — Не нравится мне все это.
      — Я там кое-что видел в секторе безопасности. Там была комната, а в комнате даггамы изучали какую-то штуку, разложенную на столе. Толком я ничего не успел разглядеть, но теперь я уверен. Это была карта.
      Ниррен вдруг посерьезнел.
      — А ты не мог ошибиться?
      — Нет.
      — Замечательно. Еще что-нибудь можешь вспомнить? Какие-нибудь подробности на карте...
      Ронин покачал головой.
      Ниррен присел на диван, но тут же вскочил.
      — Пойдем, — сказал он. — К Джаргиссу.
      — Вообще-то я думал заняться делами.
      Они уже были у двери. Ниррен знал, что на Ронина давить нельзя.
      — Хорошо. В другой раз.
      — Да, — кивнул Ронин. — В другой раз.
      У него ранено плечо. Так что есть повод пойти к Сталигу, не привлекая нежелательного внимания. Пусть себе докладывают Фрейдалу — на этот счет Ронин не беспокоился. В дверях он столкнулся с Сиррегом. Тот как раз выходил из апартаментов целителя. Его оранжево-коричневая рубашка была заляпана кровью, а рука забинтована у запястья.