— Это вы у нас доктор, — проговорил саардин, не сводя глаз с неподвижного тела. — Вот вы мне и скажите, что это такое.
      Сталиг явно хотел возразить, но потом, видимо, передумал. На какое-то время воцарилась неуютная тишина, а потом Фрейдал опять поднял руку, и писарь возобновил чтение своих записей:
      — "...рассказать мне все. Но он отказался и при этом повел себя агрессивно, так что настаивать я не стал. На следующий цикл он стал еще агрессивнее. Раздражение его увеличилось, руки дрожали, голос срывался... он начал ко мне придираться. Казалось, он ищет повод, чтобы меня оскорбить. Когда я пришел во вторую смену, он накричал на меня. Велел мне уходить. Заявил, что ему больше не нужен техник, а потом разразился какой-то бессвязной речью. Я испугался за его состояние и попытался его успокоить, но он совсем обезумел, набросился на меня и вышвырнул в коридор. Я сразу пришел сюда, чтобы..."
      Саардин подал знак, и писарь умолк.
      — Почему вы его изолировали? — спросил Сталиг, выпрямляясь и оборачиваясь к Фрейдалу.
      — Сэр, я хочу знать, будет ли Боррос жить, а если да, то сможет ли он исполнять свои прежние функции. Когда я получу ответы на интересующие меня вопросы, я с удовольствием удовлетворю ваше праздное любопытство.
      Сталиг вытер пот со лба.
      — Он будет жить, саардин. Я уверен, что будет. Что касается восстановления всех его прежних способностей, я ничего не могу сказать определенно. Надо дождаться, пока он не придет в себя. Я должен проверить его рефлексы.
      Саардин на секунду задумался.
      — Сэр, этот человек оказал сопротивление моим даггамам. Он первым напал на них, хотя они не причинили ему никакого вреда. Они были вынуждены усмирить его и проследить за тем, что он больше никому не будет угрожать. То, что мы сделали с ним, было сделано прежде всего ради его собственной безопасности.
      В первый раз за все это время Фрейдал улыбнулся. Когда он улыбался, он был похож на хищного зверя. Впрочем, улыбка мелькнула и тут же исчезла, как будто ее и не было.
      — Все равно так нельзя обращаться с людьми, — сухо заметил Сталиг. — Это бесчеловечно.
      — Это была вынужденная мера, — пожал плечами Фрейдал.
      Оставив двух даггамов на пороге сумрачной комнаты и велев им немедленно уходить, как только целитель закончит осмотр больного, саардин поспешил уйти.
      — Если Боррос умрет, вы мне лично за это ответите, — бросил он Сталигу на прощание.
      Когда Сталиг с Ронином остались одни, целитель принялся тихонько насвистывать себе под нос, что выдавало его крайнее нервное напряжение. Он тяжело опустился на единственный в комнате стул и весь как-то сник. Его пальцы, сцепленные в замок, легонько дрожали. Казалось, за считанные секунды он постарел на несколько лет. Сердце Ронина наполнилось жалостью.
      — Я дурак, — сказал вдруг Сталиг. — Зачем я тебя потащил с собой?! Не надо мне было этого делать. Ладно, в молодости я был отчаянным и безмозглым. А теперь я уже старик, и мне следовало бы сообразить, чем это все может кончиться.
      Ронин похлопал его по плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь Сталигу, как-то его подбодрить, но он не сумел ничего придумать.
      — Теперь он запомнит тебя, учти. — Сталиг с тревогой взглянул на Ронина. Тот попробовал улыбнуться, но у него ничего не вышло.
      Целитель встал и вернулся к лежащему колдуну. Ронин молча застыл на месте, глядя на этого странного человека с желтой кожей, привязанного к кровати. Мутный оранжевый свет переливался на его длинных прозрачных ногтях, образуя причудливые узоры бликов.
      Боррос открыл глаза как раз в тот момент, когда Сталиг принялся рыться у себя в сумке. Так что именно Ронин первым заметил это и тихонько окликнул целителя.
      В полумраке Ронин не смог как следует разглядеть глаза колдуна. Он заметил только их необычный удлиненный разрез.
      — А, — тяжело выдохнул Боррос, — а-а.
      Он несколько раз моргнул. Потом веки закрылись. Губы были сухими.
      — Наркотики, — констатировал Сталиг, оттянув веко больного и рассмотрев его глаз.
      — А-а, — простонал колдун.
      Ронин склонился поближе к Сталигу, так, чтобы даггамы у дверей не смогли их подслушать.
      — Зачем они его так наказали?
      — Саардин бы, конечно, ответил, что все это сделано для того, чтобы облегчить страдания несчастного. Но я бы ему не поверил.
      — Почему?
      — Ну, во-первых, это не тот наркотик. Боррос уже потихоньку приходит в себя, но наркотик все еще действует. Будь это обычное успокоительное, он бы либо лежал до сих пор в отключке, либо давно бы уже очнулся и поинтересовался, что с ним происходит...
      Колдун опять застонал.
      — Боррос, вы меня слышите? — склонился над ним Сталиг.
      Больной заметно напрягся.
      — Нет, — выдохнул он едва слышно. — Нет, нет, нет... — В уголке его рта показалась слюна. — Нет, нет...
      — Боже милостивый, — прошептал Сталиг.
      Колдун замотал головой. Рот его искривился в беззвучном крике. Жилы вздулись на шее. Сталиг достал у себя из сумки какое-то снадобье и дал его Борросу. Тот успокоился почти сразу: глаза закрылись, дыхание стало ровнее. Целитель отер пот со лба. Ронин открыл было рот, но Сталиг остановил его взмахом руки.
      — Я сделал все, что мог, — произнес он, повысив голос.
      Доктор забрал свою сумку, и они с Ронином вышли из полутемной комнаты.
      — Передайте вашему саардину, — буркнул Сталиг на ходу, обращаясь к даггамам, стоявшим на страже у двери, — что я вернусь на седьмую смену, чтобы проверить состояние пациента.
      — Ты что-нибудь выяснил? — спросил Ронин.
      Привычная обстановка действовала успокаивающе. Осветительные приборы отбрасывали тусклый свет, который казался немного зловещим. В углу, на стопке чистых табличек стояли наготове масляные светильники — на тот случай, если погаснет свет. Где попало валялись скомканные листы бумаги. На противоположной стене прямоугольником темноты чернела открытая дверь в операционную.
      Сталиг покачал головой:
      — Я не хочу тебя втягивать в это дело. С тебя достаточно и встречи с саардином по безопасности.
      — Но ведь я...
      — Я давал клятву. — Сталиг, казалось, злился на самого себя. — И если я говорю, что я ничего не помню, я действительно ничего не помню. Я — целитель. Для меня Боррос — просто еще один пациент, которому нужно помочь.
      — Но он необычный пациент, — возразил Ронин. — Ты что-то узнал, но мне почему-то сказать не хочешь.
      — Это слишком опасно...
      — Да иди ты к черту! — воскликнул Ронин. — Я уже не ребенок, которого надо оберегать.
      — Я не то имел в виду...
      — Разве? Так что же тогда?
      Между ними повисла пауза, и в напряженной этой тишине Ронин почувствовал реальную опасность. Если сейчас кто-то из них не заговорит, вполне вероятно, их давней дружбе придет конец. Странное ощущение. Ронин не знал, почему оно вдруг возникло, и это его беспокоило.
      Сталиг опустил глаза.
      — Я... я всегда относился к тебе как к сыну. Мне, как целителю, многие вещи в жизни просто недоступны... те вещи, которых я так сильно желал когда-то. Ты и твоя сестра — вы всегда были мне очень дороги. А потом... потом остался лишь ты один. — Он говорил очень медленно с трудом подбирая слова. Ронин не знал, как ему помочь. Бывают в жизни такие моменты, когда человеку ничем не поможешь. — Я понимаю, ты теперь меченосец. И я знаю, что это значит. Но время от времени я вспоминаю того мальчишку...
      Сталиг налил себе вина, проглотил его залпом, потом налил еще — себе и Ронину.
      — Вот почему, — продолжал он как ни в чем не бывало, — если ты так настаиваешь, я расскажу тебе, что я узнал.
      И целитель поведал Ронину, что в результате осмотра он убедился в том, что даггамы держат Борроса в изоляции уже давно. Явно не один цикл.
      — Возможно, даже семь циклов. Трудно судить. Очень сильный наркотик.
      По внешним проявлениям действия снадобья, а также по специфической реакции Борроса на голос Сталига целитель определил тип наркотика и заподозрил также, что сотрудники безопасности пытались выудить у колдуна информацию.
      — У них это называется «взять интервью», — продолжал он. — Наркотик, который они ему дали, помимо всего прочего, подавляет волю. Иными словами...
      — Они залезли ему в сознание.
      — Попытались залезть.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Ну, все эти приемы — достаточно хитрая штука... но они не всегда дают необходимые результаты.
      — Но почему бы им просто не конфисковать его записи? Это было бы проще.
      — Целитель пожал плечами.
      — А может, они не сумели их расшифровать. Откуда мы знаем? Но в одном я уверен. Почти все, что мы слышали от Фрейдала, — неправда.
      — Но зачем им такой огород городить, не пойму. Впрочем, если все твои выводы верны, выходит, что органы безопасности сознательно вмешались в работу колдуна.
      — Вот именно, — кивнул Сталиг. — Да еще эти пятнышки Дехна...
      Тут он осекся. Из темноты операционной донеслись приглушенные звуки шагов.
      — Время идет. Уже скоро Сехна, — как можно громче произнес целитель и добавил, понизив голос: — Тебе надо идти на ужин. Понятно?
      Ронин молча кивнул.
      — Завтра, все завтра.
      Доктор снова повысил голос:
      — Ладно, зайдешь попозже. Мне надо будет еще раз взглянуть на этот твой синячище.
      Он подмигнул Ронину. Тот понимающе кивнул в ответ, встал и пошел на выход. В операционной Ронин столкнулся нос к носу с двумя даггамами, которые направлялись к Сталигу в кабинет.
      Он прошел мимо единственного работающего в этом секторе лифта, потому что очередь на него была слишком длинной, а ему не хотелось ждать. Его несколько раз окликали, он рассеянно улыбался в ответ и небрежно махал рукой, но ни разу не остановился ни для официального обмена приветствиями, ни для дружеского разговора.
      Тело его, как это часто бывало, двигалось автоматически. Он шел, погруженный в свои мысли, лишь мельком замечая окружающую обстановку, — ноги его сами знали дорогу до нужной лестницы, которая вела наверх, на его этаж.
      Именно из-за своего отрешенного состояния он прошел мимо Ниррена, не заметив его. Ниррен — высокий и смуглый, с орлиным носом и глубоко посаженными глазами — нисколечко этому не удивился. Он схватил Ронина за руку и развернул к себе лицом. Ронин почувствовал, что кто-то к нему приближается, еще до того, как чондрин дотронулся до него, и не стал сопротивляться. Но внутренне он приготовился, и когда этот «кто-то» рванул его на себя, Ронин молниеносным движением вытащил меч из ножен. Клинок сверкнул, отражая свет. И только тогда Ронин увидел, с кем он собирался сражаться.
      Ниррен засмеялся, обнажая ровные белые зубы.
      — Когда-нибудь я тебя все-таки наколю.
      Ронин, улыбнувшись, вложил меч в ножны.
      — Сегодня неподходящий денек для твоих этих шуточек. — Улыбка Ронина мгновенно погасла.
      Чондрин, однако, пребывал в самом веселом расположении духа. Он вытаращился на Ронина, комично выпучив глаза, и этак потешно прошептал, кладя руку ему на плечо:
      — А-а, тяжкие тайны, каковыми тебе невтерпеж поделиться со старым и умудренным другом. Поведай мне все, и на тебя снизойдет бесконечная благодать.
      Ронин вспомнил предостережение Сталига и тут же сам на себя разозлился. Его действительно мучили кое-какие вопросы, и Ниррен, возможно, мог дать ответы на некоторые из них. Как бы там ни было, он мой друг, сказал он себе и невольно вздрогнул. Мой единственный друг.
      — Ладно. — Он улыбнулся. — Пойдем ко мне.
      Они вышли на лестницу, и Ниррен зажег факел.
      — Опять сегодня устроил себе двойную загрузочку на тренировках?
      Ронин утвердительно кивнул.
      — Когда же ты наконец перестанешь валять дурака и займешься чем-нибудь более конструктивным?
      — Например?
      Чондрин ухмыльнулся:
      — Ну... сейчас как раз появилась вакансия. Хорошая должность у Джаргисса...
      — Да, я уже в курсе...
      — Нет, ты подожди. Для саардина он очень даже ничего. Умный, ловкий и к тому же прекрасный стратег. Вы бы с ним поладили, я уверен. И он уделяет большое внимание защите.
      Это был любимый конек Ниррена. Он мог разглагольствовать часами, разбирая стратегию гипотетических сражений, прорабатывая до мельчайших деталей тактику нападения и защиты. Он считал, что если ты сам выбираешь себе стратегию защиты, то у тебя девять шансов из десяти взять верх над противником, даже если за ним явное численное преимущество.
      — Я еще не встречал саардина, который бы мне понравился, — заметил Ронин.
      — А скажи мне, друг мой, знаешь ли ты Джаргисса?
      Ронин покачал головой.
      — Мы словно все время играем с тобой в одну и ту же игру. Нет, я не знаю его. Не знаю и знать не хочу. Сколько раз мне тебе повторять?
      Ниррен усмехнулся, пожав плечами:
      — Но я все же лелею надежду, что когда-нибудь ты попросишь меня устроить вам встречу.
      Ронин легонько коснулся рукой косых оранжево-коричневых полосок на коричневой рубашке чондрина.
      — Это вряд ли.
      — Послушай, если ты это из-за Саламандры, то тебе надо просто подождать...
      — Дело не в этом.
      — А я думаю, что как раз в этом.
      Оба они замолчали, пристально разглядывая друг друга в неровном пляшущем свете факела. Было слышно, как легонько потрескивают тростниковые прутья и как откуда-то издалека, словно из другого мира, доносится топот крошечных лапок по бетонному полу. Потом раздался звук человеческих шагов, но тут же затих вдалеке. Казалось, стало намного темнее.
      Ронин с удивлением услышал свой собственный голос:
      — Возможно, ты прав.
      И всю дорогу до нужного этажа он не переставал поражаться, что это вдруг на него нашло.
      У Ронина были двухкомнатные апартаменты, то есть ровно на комнату больше, чем у других меченосцев. Такие просторные помещения полагались чондринам; а саардинам, естественно, полагалось еще больше места.
      К'рин была уже там. Она успела уже уложить свои черные волосы для Сехны, забрав их наверх, но еще не переоделась. На ней был рабочий костюм: леггинсы в обтяжку и широкая свободная рубаха с короткими рукавами, скрывающая фигуру. Она была очень высокой — почти одного роста с Ронином. Изящная длинная шея, пухлые губы, широко расставленные темные глаза. Когда Ронин с Нирреном вошли, она улыбнулась и легонько коснулась руки Ронина.
      Он удивился, потому что не ожидал застать ее у себя. Она должна была сейчас либо заканчивать смену на курсах медподготовки, либо переодеваться к Сехне у себя в апартаментах.
      К'рин пропорхнула мимо них к двери.
      — Я их у себя обыскалась, — она помахала у них перед носом серебряными браслетами, — но потом вспомнила, что оставила их здесь.
      Она показала Ниррену язык. Ниррен в ответ ухмыльнулся.
      — Все, я бегу... а то не успею на Сехну. — К'рин умчалась, захлопнув за собой дверь.
      Ронин прошел к буфету, достал графин и бокалы, разлил вино. Он уже напрочь забыл о К'рин.
      Они с Нирреном сели на низкие пуфики, друг против друга. С потолка лился резкий ослепительный свет — в этом искусственном свете лица людей кажутся бесцветными и безжизненными. Ниррен не спеша потягивал вино. Бокал Ронина стоял на полу нетронутый. Он рассказал чондрину о своей встрече с Фрейдалом.
      Глаза Ниррена на мгновение вспыхнули.
      — Ну и что ты по этому поводу думаешь?
      Ниррен встал и принялся мерить шагами комнату.
      — Думаю, прежде всего надо выяснить, с чего бы Фрейдал так носится с этим колдуном.
      — Они уверяют, что он помешался.
      — Если это и правда, то, может быть, это случилось не без их непосредственного участия.
      — А пятна?
      Ниррен резко развернулся.
      — Что?
      — Эти странные пятна у него на висках.
      — А, да. Пятна Дехна. Скорее всего это именно пятна Дехна. Тем более нужно как можно скорее выяснить, что замышляет Фрейдал. Очень немногие знают о Дехне. Это — такая машина Древних. Одно из этих загадочных изобретений, которые не дают нам погибнуть здесь... на глубине трех километров под поверхностью планеты. Они снабжают нас воздухом, светом, теплом. В общем, мы знаем, что они делают, эти машины, но как они действуют — выше нашего понимания. — Теперь в голосе Ниррена слышалась горечь. — Но как бы там ни было, наших познаний достаточно для того, чтобы всем этим пользоваться. В тех местах, где ты видел пятна, к голове прикрепляются провода. Электрический разряд идет в мозг. Это напоминает устройство нашей осветительной системы. Помнишь историю с этим ниром, который открыл панель и дотронулся не до того провода? Когда его нашли, он был весь черный и от него жутко воняло. Его и опознали-то с трудом, потому что нагрудный знак расплавился.
      Ниррен сел и отпил вина.
      — В любом случае аппарат Дехна небезопасен. Так мне говорили. С его помощью очень удобно выуживать у мятежников информацию. Но его очень трудно держать под контролем, что при нашем невежестве в общем-то не удивительно...
      Он замолчал, погруженный в раздумья. Потом добавил:
      — Что, интересно, задумал Фрейдал?
      Ронина вдруг охватило какое-то странное волнение.
      — Если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что саардин по безопасности не только вмешался в работу колдуна, но еще и... пытает его, чтобы выудить информацию, необходимую для каких-то его тайных целей?
      — Именно так, дружище. — Ниррен поднял вверх указательный палец, и глаза его сверкнули. — Но для тебя лично это хороший шанс. Война уже не за горами, и, когда она грянет, Фрейдал с Джаргиссом окажутся по разные стороны баррикад. Мы с ним враги. — Он приобнял Ронина за плечи. — Послушай, приятель. Спокойное время прошло. Если будет война, никто не останется в стороне. Это коснется всех. Ты обязан помочь нам. Попроси Сталига. Пусть он поговорит с Борросом, пока еще есть время. Это единственная для меня возможность подобраться к Фрейдалу. Если мы завладеем его секретом, у нас будет явное преимущество.
      — Возможно, Фрейдалу не удалось «раскрутить» Борроса.
      — Это было бы слишком хорошо.
      Ронин взглянул на него.
      — А то, что они сотворили с Борросом, тебя не волнует? Я даже не знаю, сможет ли он теперь вообще оклематься после того, чем они его там накачали.
      Взгляд Ниррена смягчился.
      — Дружище, взгляни правде в глаза. Речь идет о куда более важном, чем судьба одного человека. Все мы — всего лишь частички единого целого. Саардины погрязли в раздорах. Фригольд рушится у нас на глазах. Ты у нас вольная птица, не состоишь ни при ком. Наверное, поэтому ты еще не осознал до конца, что происходит. Но поверь мне, для того, чтобы выжить, нам придется как следует поработать. Сейчас никого не заботит благополучие Фригольда. Понимаешь? Все они слишком увлечены укреплением своих позиций. Но все это кончится полным крахом. Для всех.
      — А может быть, крахом все кончится не из-за этого, а из-за вашей войны? — спросил Ронин.
      Ниррен поморщился, беспомощно уронив руки.
      — Я не буду с тобой спорить. Мне со своими хватает споров — каждую смену мы только и делаем, что дискутируем. Я не за этим сюда пришел.
      Он усмехнулся и залпом допил вино.
      — А ты все же подумай о том, что я тебе сказал. Больше я к этой теме не возвращаюсь. Просто имей в виду, что я тебе доверяю. Идет?
      Ронин кивнул, а про себя подумал: «Когда он так улыбается, трудно не заразиться его энтузиазмом».
      — Как вам будет угодно, — шутливо расшаркался он.
      Ниррен засмеялся и встал.
      — Ну вот и славно. Тогда я пойду. Я и так едва успеваю переодеться. Увидимся на Сехне.
      Оставшись один, Ронин взял свой нетронутый бокал и отхлебнул вина. Оно было холодным и терпким, но Ронин не чувствовал вкуса — ему казалось, он пьет обычную кисленькую водицу.
      Сехна. Вечерняя трапеза. Священное время. Как много разных традиций, подумал Ронин, входя в главный зал. А сколько сменилось до нас поколений... они покоятся теперь в земле, и мы помним о них лишь потому, что когда-то они, эти люди, установили традиции.
      Жар и шум голосов обдали его горячей слепящей волной. Непрерывное беспорядочное движение. Главный зал был огромен. Его отдаленные закоулки скрывались в дыму и чаду. Ровными рядами — длинные столы и скамьи с низкими спинками. Рука Ронина машинально потянулась туда, где обычно на поясе висел меч, и не встретила привычной тяжести оружия. Без меча Ронин чувствовал себя как-то странно. Неуютно. Но появляться с оружием в трапезной было строжайше запрещено.
      Он прошел в правую половину зала, повернул в нужном месте и зашагал вдоль узкого прохода между столами. На нем были леггинсы и рубашка светло-кремового цвета что лишний раз подчеркивало его независимое положение — ни один из саардинов Фригольда не использовал этот цвет в качестве своего отличительного знака. Разносчики расступались, давая ему дорогу и поднимая над головой громадные подносы с горячей едой, кружками темного пива, графинами сладкого янтарного вина. В воздухе перемешались запахи разнообразных яств легких духов и тяжелого пота.
      Добравшись до своего стола, Ронин занял привычное место между Нирреном и К'рин. Она была увлечена беседой с одним меченосцем, который сидел рядом с ней. Ронин видел лишь темные блестящие волосы и ощущал аромат ее духов. Тельмис, сидевший напротив, молча поприветствовал его, приподняв бокал, а его сосед Г'фанд, светловолосый юноша, совсем мальчишка, что-то говорил разносчику.
      — Ну что, как успехи у нашего ученого мужа за эту смену? — спросил его Ронин.
      Г'фанд повернулся к нему и опустил глаза, не выдержав пристального взгляда Ронина.
      — Все так же, — тихо ответил он.
      Ниррен рассмеялся.
      — А что вообще может случиться... куда-нибудь денется древняя рукопись?
      Он опять засмеялся, и кровь прилила к щекам Г'фанда. К'рин повернулась к ним и, увидев смущение юноши, положила свою ладонь поверх его руки.
      — Да не обращай ты на них внимания. Им просто нравится тебя дразнить. Они считают, что их, умение махать мечом — это самое главное во Фригольде.
      — А вы, госпожа, можете доказать обратное? — отпарировал Ниррен. — Интересно бы было послушать.
      — Успокойся, — осадила его она.
      — Да все нормально, — натянуто проговорил Г'фанд. Он как будто боялся, что никто не станет его слушать. — Я ничего другого от него и не жду.
      — А от меня? — спросил Ронин, откинувшись на спинку скамьи. Тут как раз подошел разносчик, чтобы наполнить его тарелку. Ронин попросил вина вместо пива.
      Г'фанд молчал, не поднимая глаз.
      Ронин принялся за еду, но мысли его были далеко.
      — Ладно, отныне и впредь я постараюсь тебя не подкалывать.
      В этот момент появились Томанд и Бессат. Приветствовали вновь прибывших шумно и наперебой. Толстяк Томанд всегда служил благодатным объектом для дружеского подтрунивания, а тут еще надо было как-то разрядить напряжение за столом. В конце концов, Сехна есть Сехна. Время расслабиться и отдохнуть независимо от того, что творится сейчас во Фригольде.
      Наконец за столом воцарилось спокойствие. Подали еду. Гул голосов нарастал, жара стала невыносимой.
      — Побери меня мороз! — выругался Ниррен. — Почему здесь так жарко?
      Томанд вдруг перестал жевать и, утирая пот со лба, поманил Ниррена пальцем. Тот склонился поближе.
      — Только между нами, — Томанд многозначительно покосился на Ронина. — У нас проблемы с вентиляцией.
      Он отправил в рот очередной здоровенный кусок.
      — Поэтому мы и опоздали на Сехну — пытались выяснить, в чем загвоздка.
      — И безуспешно, как я понимаю, — заметил Ниррен.
      Томанд скривился:
      — Это выше наших возможностей. Слишком много утрачено знаний. — Прожевав, он продолжил: — Мы только и можем, что все прочистить. А как мы возьмемся, скажем, за ремонт, если не знаем, как эта штука устроена. Записи Древних почти все утеряны. Остались одни машины...
      — Нет, — вмешался Г'фанд, — если мы уничтожим машины, мы уничтожим себя.
      Томанд умолк. Вилка с очередным куском замерла на полпути к сальному рту.
      — О чем это ты?
      — Я говорю, что все записи Древних были намеренно уничтожены в первые годы существования Фригольда.
      Томанд отправил кусок в рот и промямлил:
      — Что еще за ерунда? Кто же сознательно уничтожает знания?! Люди цивилизованные так не делают.
      — Древние изобрели множество всяких вещей, — продолжал Г'фанд, тщательно подбирая слова. — Были среди них и смертельно опасные. И потом, они только и делали, что писали. Похоже, наши предки не очень-то полагались на тех, кто придет вслед за ними. Вот они и записывали все подробно, чтобы мы, их потомки, смогли воспользоваться их знаниями. Однако же шанс был упущен. Все записи Древних были уничтожены. Все без разбора. Вот почему я, ученый, не могу изучить их историю, а ты, нир, не можешь разобраться в том, как работают воздушные машины, а саардины не могут понять, как им будет сподручнее уничтожить друг друга и весь Фригольд.
      Томанд вытер рот.
      — Это ты сам до такого додумался? — язвительно осведомился Ниррен.
      — Все это сказочки, — фыркнул Томанд. — Просто он хочет произвести впечатление. Даже младенцу известно, что...
      — Да что ты вообще в этом смыслишь? — взорвался Г'фанд. — Ни черта ты не знаешь. Даже с работой своей и то не справляешься.
      Томанд закашлялся, поперхнувшись. Бессат в тревоге взглянул на него, а Тельмис принялся хлопать Томанда по спине. Лицо Томанда налилось кровью, из глаз брызнули слезы.
      — Да как ты смеешь! — только и выдавил он.
      Но Г'фанд распалился уже не на шутку:
      — Ты жирная свинья! Только и можешь, что жрать. Пользы от тебя никакой. Все вы, ниры, такие, никчемные и...
      — Хватит, — вмешался Ронин. — Я думаю, Г'фанд, тебе следует извиниться перед Томандом.
      Он сразу же понял, что не надо ему было этого говорить.
      — А ты кто такой, чтобы мне тут указывать?! — набросился на него Г'фанд. Глаза юноши гневно сверкали, голос срывался, вены выступили на шее. Он вскочил на ноги и сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Это тебе следует извиниться перед всеми нами. Тебе на нас всех наплевать... — он в ярости взмахнул рукой, — на всех. Ты у нас важный такой. Тренируешься целыми днями. Считаешь себя лучше всех.
      Его голос сорвался на крик. Даже не глядя по сторонам, Ронин почувствовал, что на них уже начали обращать внимание. Монотонный гул в зале затих. Так картина теряет вдруг краски под лучами яркого солнца. Воцарилась неуютная тишина.
      — Г'фанд... — начала было К'рин, но он не обратил на нее никакого внимания, только еще сильней сжал кулаки.
      — Ты думаешь, ты какой-то особенный, потому что тебя привечал и учил Саламандра? Но для чего он тебя учил? Чтобы теперь ты сидел здесь с такими, как мы, не поступив ни к кому из саардинов?! Он, наверное, жестоко в тебе разочаровался!
      Ронин сидел с безучастным видом. Поток гневных слов, казалось, не задевал его. Странно, но он сейчас думал о К'рин, о ее белой коже. А потом — безо всякой связи — перед мысленным взором его встало лицо человека, привязанного к кровати, с двумя маленькими треугольными пятнышками на висках. Страшный, исполненный боли крик явственно прозвучал у него в ушах.
      Погруженный в мысли, Ронин не успел увернуться от неожиданного удара Г'фанда. Стаканы на столе перед ними попадали, их содержимое разлилось по скатерти. Ронин вскочил, и они с Г'фандом повалились в узкий проход. Разносчики шарахнулись в разные стороны. Люди за ближайшим столом притихли, стараясь не попасть под горячую руку.
      Г'фанд размахивал кулаками, распаляя себя злобным рычанием. Ронин, пытавшийся отражать удары, пребывал в полной растерянности. Ему не хотелось увечить ученого, но, с другой стороны, хотелось быстрее закончить драку, пока в нее не вмешались даггамы — доблестные ребята из безопасности. Г'фанд ударил Ронина коленом в бок. Острая боль пронзила тело. У Ронина перехватило дыхание. «Сталиг хотя бы забинтовал меня, что ли», — мелькнула мысль. А потом боевой инстинкт возобладал. Свободной рукой Ронин двинул Г'фанда в челюсть. Удар получился что надо. Глаза ученого чуть не выскочили из орбит. Голова задергалась, как у тряпичной куклы. Ронин перевел дух и в этот момент вдруг почувствовал жгучую боль. Повернув голову, он увидел рукоятку кинжала, вонзившегося ему в плечо. Ронин с проклятием вырвал кинжал, швырнул его на пол и со всей силы ударил Г'фанда под дых. Он заметил еще, как глаза молодого ученого распахнулись и в них, точно пламя, зажегся страх. Кровь ударила в голову Ронина. Он занес кулак для второго удара, но вовремя взял себя в руки. Он тяжело дышал, пот заливал глаза. Потом он услышал какие-то странные звуки — это Г'фанда рвало на пол. Ронин тронул его за плечо. Только сейчас до него дошло, что он сделал и чем все это могло закончиться. Он огляделся в поисках кинжала.
      Ниррен уже стоял рядом.
      — Я позабочусь о Г'фанде, — сказал он тихо.
      Ронин лишь молча кивнул и прижал ладонь к раненому плечу. Оно онемело, и боль пока еще не ощущалась, но надо было остановить кровотечение.
      Подошла К'рин, опустилась перед ним на колени. Он заглянул ей в лицо. Пряди волос выбились из прически, как будто растрепанные ветром. Румянец на щеках. Приоткрытые губы. У него вдруг возникло какое-то странное ощущение: как будто он был инструментом и кто-то невидимый тронул чувствительную струну, извлекая чудесную музыку. Он невольно поежился, и К'рин, неверно истолковав это его движение, приобняла его за плечи. Он стряхнул ее руку. Она наклонилась к его плечу и — так быстро, что только он один это заметил, — облизала его руку, где между пальцами струилась кровь. Ронин поднялся на ноги, но все же успел увидеть, как сверкнули ее глаза.
      — Дорогу! Дорогу! — раздался командный окрик.
      Толпа зевак неохотно расступилась, и Ронин увидел двух даггамов, направляющихся к нему. Наверное, их кто-то вызвал. Ронин выругался про себя. Хуже всего было то, что он так и не успел поднять с пола кинжал Г'фанда. Куда-то он запропастился. «Безопасные» были уже совсем близко. Если они найдут кинжал...
      — Из-за чего была драка? — обратился один из даггамов к Ронину.
      Вокруг Ронина образовалось свободное пространство. Даггамы почему-то не обратили внимания на Г'фанда, которому помогал Ниррен.