Он вышел в тихую ночь, поискал свои звезды – созвездия Южного Креста и Льва, но сейчас они были скрыты легкими облаками, и видны были только звезды первой величины. Луна казалась всего лишь бледным размытым пятном. С юговостока дул ветер, неся с собой жару и острый сухой воздух великой пустыни. Он снова подумал об отце, но не почувствовал ничего. Чувства молчали.
– И ты не будешь скучать по этой земле? – послышался сзади голос.
Он обернулся. Сзади, в лимонножелтом проеме двери, стояла Элена. Сейчас она казалась одновременно и холодноаристократичной, и страшно беззащитной.
– Я… прости, что заставила тебя уйти. Я хотела сказать тебе… – Она замялась, словно боялась сто. – Ты не будешь против, если я немного постою возле тебя? – В ее голосе звучала только печаль.
Он молча кивнул и отвернулся, сам не понимая, почему согласился. Надо было отправить ее назад, в дом. Он слышал шорох ее платья – оно пахло мускусом, ощутил тепло ее тела.
– Я всегда тоскую по Искаилю. – сказал он наконец.
– Тогда почему ты уезжаешь?
В высокой траве слева послышался шорох, и он подумал, что вернулся буробелый заяц.
– Первая моя любовь – это море, – сказал он, сам удивленный мягкостью своего голоса. – Но ведь можно любить многое.
– Да. Я вижу. – Она подняла руку, отбросила со лба прядь волос и заложила ее за ухо. На мгновение воцарилось молчание, затем она сказала: – Понятно, почему тебе интересно, зачем я вышла замуж за Йусти.
Он не сказал ничего, понимая, что любой ответ будет лишним и что она все равно расскажет ему, потому что именно ради этого она пришла сюда.
– Он был так добр ко мне. Я приехала с юга, где на границе до сих пор не утихают схватки. – Она имела в виду границу между Искаилем и Адемом. Для искаильтян эта междоусобица была древней и жестокой, поскольку, как говорили, они в свое время пришли из Адема. – Там погибла моя семья. Родители, сестры. – Она помолчала, облизнула губы. – Я приехала сюда совсем без ничего, и Йусти взял меня к себе. Я не была нищей, но, честно говоря, мне некуда было идти. Мой отец както рассказывал о нем. но это было так давно, когда я была еще девочкой. Йусти никогда не спрашивал, сколько я буду у него жить и уеду ли я вообще. – Свет луны на миг стал ярче, затем плотное облако быстро заслонило луну и погасило ее лучи. – Жена его уже некоторое время болела, и ее постоянные просьбы, требование внимания раздражали его. Тут я и пригодилась. Я оставалась с ней до конца, пока она не умерла. Потом он пришел и попросил меня стать его женой.
– Ты вышла за него замуж по расчету?
– По расчету? Ты о чем?
– Изза его денег.
Она удивленно посмотрела на него.
– Вовсе нет. – Она не обиделась. Пожала плечами. – Наверное, тогда мне был необходим отец.
Он услышал в ее голосе затаенное разочарование.
– Но не сейчас.
– Я не хочу причинять ему боль. Но теперь… теперь мне нужно коечто другое. – Ее холодные пальцы прикоснулись к его шее, согреваясь от тепла тела Мойши. Прикосновение было очень нежным, и она знала, куда класть пальцы.
И вдруг ему все это не показалось абсурдным или даже неправильным, а, наоборот, самым естественным делом. Он тоже этого хотел.
– Иди сюда, – громко прошептал он и потянул ее за руку в высокую траву.
Они вместе опустились на траву.
– Я так одинока, – сказала она, прижимаясь губами к его губам, так что он не просто слышал ее слова, он их чувствовал.
Он медленно снял с нее платье. Ее кожа светилась в ночи, как маяк, указывающий путь… Куда? К утешению? К спасению? Может, ни к чему столь сложному. Может, только к наслаждению.
Ее кожа была мягче, чем он представлял, и влажной на ощупь, словно она была ночным цветком, покрытым росой.
Он долгодолго был с ней. Наверное, целую жизнь. И все время она шептала ему тихие ласковые слова, плакала и спрашивала, томно отвечала, и это единство душ он помнил куда лучше, чем телесную близость, которая была в чемто случайной, хотя, как часть целого, важной.
Когда все кончилось, ее щеки были мокрыми от слез благодарности за то, что он дал ей, за то, что он заполнил ее пустоту, за то, чем теперь она обладала. Это была близость понимания среди самого основного и прекрасного действа. Эго было согласие.
Это был особенный подарок.
Он еще постоял среди стрекочущей ночи после того, как она уже вернулась в дом. После гот, как она ласкала искусными губами и языком его губы, щеки и глаза. Он стоял в раздумьях. Это было и великое удовольствие, и освобождение от все растущей тяжести в душе. Это было начало – понимать, что он делает это с
ней,зная, кого он сейчас награждает рогами. Но изза нее, изза того, что такое она есть, все это вскоре превратилось в детские фантазии. Она была честна с ним, она с искренним чувством касалась его, перешагивала через препятствия. Она без вины приблизилась к нему, она не искала выгод.
«Можешь ли ты мне эти дать? –молча спрашивала она своими пальцами и губами. –
А это? А это? А я взамен дам тебе…» Больше, чем он мог даже ожидать.
Чтото происходило с ним. Он встал и пошел по траве, нагой, забыв об одежде, как в те времена, когда был совсем маленьким и отец кричал, чтобы он чтонибудь надел, а его мать, смеясь, просто качала головой и отпускала его, и он уходил далеко, пока дом не становился лишь черным силуэтом с желтым пятном открытой двери кухни. Он оборачивался, и свет в окнах кухни казался таким далеким, словно на другой стороне широкого залива.
Сейчас он чувствовал себя так, как всегда, когда он бывал в отцовской комнате, – в тепле, среди покровительственной опеки веков. И он наконец понял, чем было вызвано это ощущение – это было чувство причастности к долгой тяжкой истории искаильтян, ощутимое и мощное, как живая вечность. Он воистину принадлежал ей, а она – ему.
Он повернулся лицом к дальним, не видным отсюда горам, среди которых рука Господа возвела высочайшую гору, чтобы та указывала искаильтянам путь сюда, домой.
Вокруг него дышала ночь. Длинная трава гладила его икры, звенели цикады, высились стволы душистых кедров, а дальше светились березы, разбросанные по пастбищу словно указательные столбы. Но надо всем этим ощущались горы. Он почувствовал, как чтото коснулось его…
– Привет, – прошептал он.
– Значит, ты вернулся.
– Ветер принес меня. Он скачал мне, что ты умираешь.
– Ветер, – насмешливо проговорил голос. – Это был Бог. Бог привел тебя.
– Ветер. Бог. Какая разница!
– Ты говоришь, как чужак. – В голосе сквозила горечь. – Но не стоило покидать дом, чтобы говорить такое. Твой брат…
– Ты будешь упрекать меня, как Йеса?
– Он верен Искаилю.
– Он несчастен.
– Он верен.
– Как и я.
– Ты верен только самому себе.
– В этом разница между нами. Мне это нравится. Тебе – нет.
– Ты давно уже отвернулся от меня.
– Нет. Не от тебя. Только от того, чем ты пытался меня сделать.
– Я знаю, что было лучшим для тебя.
– Нет. Я принадлежу морю. Там я счастлив.
– Ты всегда ни во что меня не ставил!
– Я презирал лишь путы, которыми ты хотел привязать меня к себе. Люди – не животные. Ты не сможешь надеть на них узду, чтобы заставить их сделать то, чего ты желаешь. В этом суть истории Искаиля…
– Не богохульствуй!
– А я разве богохульствую? Хотя бы раз, только раз послушай то, что я тебе скажу.
– У сына есть долг перед отцом. Он должен почитать его. Послушание – это знак почтительности.
– Но ты никогда не сознавал, что почтительность нужно заслужить. Если бы ты выслушал меня, ты бы понял, что я
личность,а не только продолжение тебя.
Искаильтяне вырвались из своих уз в Адеме. Это ты принимаешь. И не видишь, что со мной происходит то же самое. Я должен быть свободен и сам выбирать свою судьбу.
На некоторое время повисло молчание. Даже цикады примолкли.
– Я всегда был упрям. Я не хотел, чтобы ты покидал меня.
– Я никогда не замечал этого.
– Я не умел дать тебе понять.
– Однажды я снова вернусь в Искаиль, и на сей раз, наверное, чтобы остаться.
– Ты никогда не оставался надолго. Но я теперь знаю твое сердце. Ты просто возвращайся, и этого уже довольно, сын мой.
И снова он был один в ночи, слезы затуманивали его взор.
«Господи, – думал он, – он умер, умер. Умер».
САРДОНИКС
Чиизаи с Мойши добрались до дальнего берега Моря Смерти на закате. Приближаясь к Мистралю, они пересекли широкое холмистое поле, заросшее нарциссами и лютиками. Их тяжелые чашечки цветов качались на легком ветерке, предвещавшем приближение ночи. Во внезапно павшей темноте их роскошные шафрановые шапочки в багровом свете луны приобрели отсвет раскаленного металла. Вокруг них роились светлячки.
Когда поле вдруг кончилось, они оказались на каменистом выступе, под обрывом которого, метрах в шести внизу, текла стремительная пенистая река, за которой стоял Мистраль.
Замок располагался на вершине высокого холма, хотя за ним тянулась еще более возвышенная местность, переходящая к северовостоку в горы.
Мистраль легко можно было принять за скалу, поскольку цоколь его был сделан из риолита – разновидности зеленого гранита. У основания замок был четырехугольным, но зато выше стены, башни и бастионы расходились под столькими углами, что глазу было просто больно долго смотреть на него.
Решетка ворот была поднята, и они въехали внутрь, хотя и чувствовали себя очень уязвимыми. Замковый двор был пуст, но неожиданно они услышали музыку, струившуюся словно из воздуха. Подняв голову, Мойши увидел, что ветер, проходя между башенками и острыми, как иглы, шпилями, порождал в этом сложном строении звуки, так что замок словно бы сам напевал печальную песнь.
Перед ними стояли распахнутыми каменные двери в главный зал, будто ожидая их приезда.
Они спешились и поднялись по широким ступеням. Перед собой Мойши увидел огромный атриум высотой во весь замок, и, как он понял, это зрительно «снимало» со всего здания большую часть веса камня.
Он увидел узкую лестницу из блестящего обсидиана, изгибавшуюся, как окаменевшая нить гигантской паутины. Он обернулся к Чиизаи, чтобы сказать ей…
– Мы ждали вас, – сказал Мистраль.
Он прыгнул к дверям, но теперь это расстояние казалось страшно большим. Они захлопнулись раньше, чем он успел об этом подумать. Мойши остановился. На внутренней стороне дверей не было ручек.
Чиизаи исчезла. Как же так? Мойши был уверен, что она вошла вместе с ним.
– Отсюда нет выхода, – сказал голос. – Нигде нет. Если только я не пожелаю тебя выпустить.
Он резко обернулся.
– Где ты? – вскричал он. – Покажись!
– Вот я.
Мойши повернулся на голос. Голос словно сгустился, и он увидел на первой лестничной площадке очертания фигуры. Мойши пересек зал и поднялся по лесенке.
Перед ним была девочка лет десяти, хрупкая, светлоглазая, с добрым красивым личиком. Это был лик воплощенной невинности.
– Где Чиизаи? – спросил он.
– В другом месте, – с милой улыбочкой ответила она. – Невредима, но и помешать не сумеет.
– Чему помешать?
Девочка не ответила, протянула руку.
– Идем, – сказала она. – Идем со мной.
– Я хочу увидеть Офейю.
– Я отведу тебя к ней.
Глаза ее были добрыми и живыми, убеждавшими его взять протянутую руку. Наконец он сдался, и она повела его по винтовой лесенке. Колыхавшиеся на ходу длинные ее волосы светились.
– Ты увидишь свою Офейю. В свое время. Но прежде ты должен увидеть еще коечто, после чего, – она пожала плечами, – кто знает, может, ты и не захочешь никогда ее видеть.
Сейчас они стояли на другой площадке. Девочка подвела его к обитой железными полосами двери. Она оказалась крепко запертой, но по знаку маленькой ручки молча отворилась наружу.
– Смотри же!
Это была комната, тускло освещенная единственным маленьким светильником, притаившимся на полке, словно гигантское насекомое. Сама комната была полна всевозможных драгоценных камней, обработанных и необработанных. Огромные светящиеся изумруды и крупные пламенные рубины, безупречные алмазы невообразимой величины, сапфиры, голубые, как полуденное небо. Среди них были рассеяны камни попроще – невероятные золотистые топазы, темные аметисты, огненные опалы, мерцающие жемчужины и прозрачный, глубокой зелени царский нефрит Фасуи.
– Что на это скажешь, Мойши? – спросила девочка. – Что тебе какаято женщина, когда тебя здесь ждет такое богатство, только пожелай. На это ты можешь купить весь Алаарат!
– Алаарат? – Он повернулся к ней. – Что ты знаешь об Искаиле?
Но девочка исчезла. Вместо нее стояла женщина с головой ибиса. Ее роскошное тело было облачено в радужное платье из разноцветных перьев. Голова ее была бела как снег.
– Идем, – сказала она, снова протягивая руку и ведя его наверх.
На следующей площадке за другой дверью он увидел свой дом в Искаиле. а сзади, как раз за кухней, Санду и Йесу, явно о чемто спорящих, хотя слов он не слышал. Йеса ударил ее, и Санда резко отвернулась и побежала в ночь.
– Что ты знаешь о моем доме? – спросил Мойши. – Как ты это устроила?
Ибис кивнула и улыбнулась – нелегко улыбаться с птичьим лицом.
– Такие видения со временем становится очень легко получать, ты просто удивишься, как легко.
– Я и так уже удивлен. – Он окинул ее взглядом. – Прошлой ночью я видел сон.
– О доме.
– Да. О доме. Это твоя работа?
– Каким образом? Это невозможно.
– И все же ты знаешь о моем брате, о моей сестре Санде, о моем доме.
– Да, знаю.
– Откуда?
– Как я и сказала, со временем это становится не так сложно. – Она повернулась и махнула рукой. Дверь распахнулась. – Идем.
Они поднялись на вершину лестницы. Теперь они были уже близко к потолку атриума. Странная музыка тут звучала громче, с разными интонациями.
– Что…
Он теперь стоял перед высокой женщиной с кожей золотого цвета. Волосы – платиновая волна, глаза – огромные граненые рубины. Прозрачные сапфировые ногти. Полуоткрытые груди – опалы. Платье было платинового цвета, такой ткани ни одной ткачихе не соткать, а сандалии на низком каблуке были сделаны из шкурки снежного горностая. На ней был платиновый шлем, высокий, конический, украшенный рогами.
– Я много где бывала. – Голос ее изменился, приобретя металлический призвук. Может, это был ее настоящий голос? Он не знал.
Они вышли на узенькую галерею. Каменные перила высотой едва по колено отгораживали их от колодца главного зала. По украшенному статуями, перекрытому аркой коридору они вошли в нечто вроде гостиной. Каменный пол перед большой плюшевой тахтой и несколькими креслами с высокими спинками был застлан горностаевыми шкурками. За тахтой была стена, которая на три четверти выдавалась в комнату. Слева открывался ряд узких окон, за ними было темно.
Войдя, она бросилась на тахту и вытянулась во весь рост.
– Я бы предложила тебе поесть или выпить, – сказала она совершенно ровным голосом, – но, как ты видишь, здесь ничего нет.
– Почему бы тебе не наколдовать? – Его левая рука лежала на рукояти меча.
Женщина смущенно улыбнулась. Лицо ее блестело.
– Забавное замечание. – Она приложила палец к губам. Он выглядел как драгоценный камешек. – Ты интересный человек. Хотелось бы мне получше с тобой познакомиться.
Он невесело рассмеялся.
– Вряд ли это выйдет. – Он присед на краешек тахты и протянул к ней руку.
– Что ты делаешь?
– Это все – настоящее? – Он обвел рукой комнату.
– Такое же настоящее, как и все прочее, – серьезно сказала она. Но улыбка попрежнему играла на ее губах.
– Но ты – нет.
Она изобразила удивление.
– Я? Я такая же настоящая, как и ты. Ну, прикоснись ко мне, если не веришь.
Его рука застыла в воздухе.
Она рассмеялась, закинув голову.
– Ты несправедлив ко мне. – Она взяла руку Мойши и прижала ее к себе. Прижала пальцы его руки к своей груди. К его удивлению, та оказалась теплой и упругой – по крайней мере она была из плоти и крови. Он чувствовал биение ее сердца. – Ну, что теперь скажешь? – почти прошептала она. Она медленно стала продвигать его руку по кругу. Теперь он нащупал ее сосок.
Он отдернул руку и встал. С высоты его роста ее глаза казались ему полузакрытыми, она томно посмотрела на него.
– Почему ты так боишься показать мне свой истинный облик?
– Боюсь? – сказала она. – Я ничего не боюсь.
– Ты боишься правды, Сардоникс.
– Мне нравится, как ты произносишь мое имя. – Она поднялась и встала рядом с ним. – Я тебе докажу, что не боюсь правды. Попроси меня о чемнибудь.
– Где Офейя?
– Здесь. Наверху.
– Она жива?
– Конечно.
– Ты пытала ее?
– Сударь мой, вы за кого меня принимаете?
– Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос. Сардоникс криво усмехнулась.
– Ну да. Я бы предпочла все же, чтобы ты ответил.
– Что ты делала в Искаиле?
– Ну, мои
дела,как ты сказал, были теми же самыми, что и везде. Я торговала, заключала сделки…
– Пиратствовала, – закончил за нее он.
Она кивнула:
– Верно, я пиратка. Профессия старинная.
– И еще ты колдунья.
Она рассмеялась.
– Кто тебе сказал?
– Я узнал это от одного… друга.
Ее лицо окаменело. Голос стал режущеострым.
– Не из Корруньи этот друг, часом?
– Может быть.
– И чего эта шлюха тебе наговорила обо мне?
– Цуки хочет только, чтобы ты оставила ее в покое, – ровным голосом сказал Мойши.
– Ей следовало подумать об этом намного раньше, друг мой. Теперь слишком поздно. Слишком.
– Незачем…
– Не будь дураком, – отрезала она. – Это тебе не идет. Она снова легла на тахту. – Я то, что я есть, – серьезно сказала она, слегка шевельнув бедрами, так что разрез на ее платье раскрылся, обнажая ноги.
Он отвернулся, подошел к узкому, словно щель, окну и выглянул в него. Правда, смотреть было не на что. Он снова обернулся к ней. Сардоникс попрежнему лежала на тахте.
– Откуда ты родом? – спросил Мойши. Она фыркнула.
– Какая разница?
– Я спросил, потому что мне это любопытно.
– Вряд ли ты мне поверишь.
– Ты же дала слово. Сардоникс, что станешь говорить мне только правду. Даже колдуньи должны иметь честь.
– Хорошо. – Она кивнула. – Я не так отличаюсь от тебя, как ты думаешь. – Она глубоко вздохнула, и он увидел, как ее полная грудь натянула платиновую ткань платья. – Я родилась в стране Адем.
– Адем, – задумчиво произнес он. – К югу от Искаиля. Наши старинные враги.
– Эти две страны имеют границу, – сказала она. – Но я родилась в горах. Далеко от границы. Когда я была совсем маленькой, мои родителибедняки продали меня в рабство. – Она пожала плечами. – Обычное дело среди этого народа. – Он отметил, что она не сказала – «моего народа». – Меня продали одному мужчине. Купцу. Такому богатому, что ему не было нужды работать в течение многих сезонов. Этим занимались другие. У него была куча свободного времени, и он умирал от скуки. Тогда он стал покупать женщин – точнее, девочек. Думаю,
женщиныдля него звучало слишком громко. – Она вытянулась, заложила руки за голову. Возбуждающий жест, поскольку ее груди выпятились еще сильнее. – Ему нравилось связывать меня. Затем он бил меня, пока… Не станем вдаваться в подробности. Ты сам можешь представить себе, что было потом. Достаточно сказать, что это было… очень неприятно. – Она улыбнулась. – Поначалу, конечно, я не сопротивлялась. Как я уже говорила, рабство в этой стране – норма.
– Искаильтяне прекрасно знают об этом, Сардоникс.
– Да. Конечно, ты прав. Искаильтяне восстали, сбросили цепи и покинули Адем.
– С помощью Господа.
– Бога Искаиля. – Она многозначительно посмотрела на него. – Я так вам завидую. – Он не знал, что она имеет в виду – свободу ли, веру ли? Может, и то, и другое. – Через некоторое время, однако, – продолжала она, – я поняла, что слишком себя уважаю, чтобы позволять ему продолжать делать это со мной. И в те дни, когда он играл с другими своими игрушками, я искала то, что мне было нужно. Както ночью, когда он сделал свое дело и, довольный, храпел рядом со мной, я достала четыре локтя крепкой пеньковой веревки, которую тайком припрятала, и привязала его за руки и за ноги к бронзовым столбикам кровати. Он чутко спал, и если бы я не была осторожна, он проснулся бы. Когда я закончила, я сняла с него штаны его шелковой пижамы и… начала свое дело. – Она остановилась, посмотрела на него. – Я не слишком подробно?..
– Продолжай, – только и сказал Мойши.
– Конечно же, он проснулся от переполнявшего его удовольствия. Он открыл глаза и уставился на меня. «Еще, – властно сказал он. – Продолжай, продолжай. Я не думал, что ты так в этом искусна». – Она улыбнулась. – Он и не знал, насколько он прав. Я пустила в ход зубы. – Она стряхнула невидимую пылинку со своего золотого бедра. – Думаю, под конец он утонул в собственной крови.
Мойши смотрел на нее, словно граненые рубины ее глаз могли ему поведать то, о чем не сказал ее голос.
– Я сбежала в горы, – сказала она. – Там был мой дом, и там я чувствовала себя в безопасности.
– А затем, – насмешливо сказал Мойши. – ты встретила старуху, жившую далеко от всего мира, которая обучила тебя колдовству.
Она рассмеялась.
– У тебя есть чувство юмора. Но это же из детских сказок. Ничего такого на самом деле не было. Меня нашли и схватили. – Она пожала плечами. – Может, это было благом – я умирала от голода, я была вся обожжена солнцем. Мало что от меня оставалось. – Она села, положив руки на колени, словно застенчивая девственница. Разрез платья какимто образом закрылся. – Меня бросили в каменный мешок и оставили там гнить. – Она снова рассмеялась. – Думаю, это было недалеко от истины. Но я не могу чересчур жаловаться на судьбу. Меня каждый день поили и кормили. И никто мне не надоедал. Пока я не оправилась, все было в порядке. Но потом я захотела оттуда выбраться.
– И ты выбралась, – сказал он.
– Конечно, – ответила она. – И вот я здесь.
– И как же ты сбежала?
– Взятку дала, – улыбнулась она. – Своим телом. – Вряд ли все можно объяснить только этим.
– Конечно. Но ты ведь не ждешь, что девушка выдаст тебе все свои тайны? По крайней мере, не сразу. – Глаза ее сверкнули. – А мы толькотолько встретились. – Она встала. – Теперь извини, я должна на минутку тебя оставить. – Она коснулась его запястья. – Будь хорошим мальчиком и не уходи. Тут опасно. – Она отвернулась, обошла ту стену, что была слева, и исчезла в темноте.
Некоторое время он стоял на месте, прислушиваясь к песне Мистраля. Затем, будто вдруг приняв решение, повернулся и последовал за ней.
Он повернул за угол.
Там не было света. Впечатление было такое, словно он шел по мелкому морю и внезапно шагнул в глубину. Он повернул было назад, но ничего не увидел. Ни стены, ни окон. Он вытянул руку, пытаясь хоть чтонибудь нащупать. Пустота.
Он услышал смех у себя за спиной и обернулся. Там стоял Хелльстурм, уперев руку в выставленное вперед бедро и безразлично глядя на него. Он поднял другую руку и поманил Мойши к себе.
«Что это? – подумал Мойши. – Очередная иллюзия? Или… – Холод прошел по всему его телу. – Неужели я сражался в лесу с иллюзией?»
Он бросился на Хелльстурма, и высокий тудеск побежал от него, его ни с чем не сравнимый животный смех булькающим эхом отдавался от стен. Мойши выхватил меч, ударил его, развалил его пополам. Но когда он глянул на труп, он увидел вместо Хелльстурма Офейю, и пока он в ужасе пялился на тело, оно черной змеей уползло во мрак.
Тогда он все понял и, сунув меч в ножны, стал спокойно ждать, не двигаясь с места. Через некоторое время он услышал стук сандалий и ощутил прикосновение руки Сардоникс, твердое и холодное. Она повела его за собой.
Он снова очутился в гостиной.
– Я же велела тебе ждать здесь.
– Что это за место?
– Комната. Всего лишь комната.
– Комната, чтобы колдовством вызывать видения?
– Вернее, сны. – Она пожата плечами.
– Стало быть, он мертв.
– Хелльстурм? – засмеялась она. – Бог мой, надеюсь, что да. После того, что ты сделал с ним. – Она улыбнулась. – Благодарю тебя за это.
Он скептически глянул на нее.
– Извините, госпожа, если я ошибаюсь, но, насколько я понимаю, этот демон работает на вас.
– Вернее сказать, работал, – ровно поправила она. – Он сделал свое дело. Его полезность сошла на нет, когда он связался с этой сучкой из Корруньи. Он не стоил тех неприятностей, которые стал причинять. Нет, он пережил свою полезность и все равно умер бы, как только переступил бы порог Мистраля. К счастью, он так до него и не добрался.
– Тогда я в награду заберу Офейю.
Она рассмеялась, и золотая богиня исчезла. Вместо нее перед ним была женщина с плоским лицом и высокими скулами. Медные волосы закрывали всю спину, а глаза были как кобальтовосиние пятна. Кожа у нее была гладкой и золотистой, как у женщин Искаиля и Адема. На ней была зеркальная кираса, поверх – старый кожаный камзол. Мягкие облегающие штаны из черной оленьей кожи, заправленные в охотничьи сапоги выше колен. Низко на бедрах лежал узкий кожаный пояс, на котором висел длинный охотничий нож в ножнах. Она была на удивление маленькой.
– Значит, наконец это истинная Сардоникс?
– Если пожелаешь.
– Ты прямотаки воплощенная неожиданность.
– Не больше, чем любая женщина.
– Может, покончим с этим? – резко сказал он. Он шатнул к ней, и глаза ее стати настороженными.
– Покончить с чем?
– Кончим дурить голову деревенскому парню.
На мгновение лицо ее помрачнело, словно он попал в самую точку, но, когда она заговорила, голос ее был очень тихим.
– Я не хотела этого.
– У меня создалось такое впечатление.
– Извини. Я и правда не хотела.
Он ничего не сказал, хотя и подозревал, что она ждала от него какогонибудь подтверждения, даже нуждалась в нем. Но, возможно, он просто воображал себе все это. Да зачем ей волноваться, что он там себе думает?
– Я хочу Офейю.
– А меня? – спросила она. – Меня ты не хочешь?
– Это было бы слишком просто. Разве ты такова?
– Это не имеет значения, – тихо сказала она, касаясь его руки. – Я могу быть тем, чем ты пожелаешь.
– И Сандой? Она стала Сандой.
– Да.
– И Эленой? Она стала Эленой.
– Да.
– И Цуки?
После небольшого замешательства перед ним предстала Цуки.
– Даже ею.
– Это уже слишком много, – сказал он. – Или слишком мало.
Она снова стала женщиной с медными волосами.
– Я опасалась, что ты скажешь чтото в этом роде, – с разочарованным видом протянула она. – Это слишком для твоей крови.
– Может, в другой раз…
– В другом месте.
– Кто знает? Она улыбнулась.
– Иди куда шел. Там есть однаединственная лестница, которая ведет на верхний этаж. Там Офейя. И та буджунка тоже.
– Стало быть, здесь мы разобрались, – сказал он, положив руку на рукоять меча. – Ты не станешь мешать нашему отъезду?
Она покачала медноволосой головой:
– Нет. Не сейчас. Можете уходить, когда вам заблагорассудится. – Она стояла у окна. Теперь она снова отступила во мрак и растаяла в нем. – Прощай, Мойши АннайНин из Искаиля.
Он пошел туда почти сразу. Он знал, что не было смысла следовать за ней. Только она умела повелевать тем, что лежало во тьме. Так что незачем было тратить время.
Наверху он сначала увидел Чиизаи. Она опиралась на лежащую фигуру, но, как только увидела его, выпрямилась.
– Мойши! – облегченно воскликнула она. – Хвала богам! Ты невредим. Я не знала, что с тобой приключилось. Как только я перешагнула через порог, я… я вдруг очутилась в полнейшей тьме. И вдруг оказалась здесь. Где…
– Я был с Сардоникс, – ответил он, ожидая ее расспросов.
– Значит, ты ее одолел, – радостно сказала она. – Стало быть, нечего тревожиться насчет Огненной Маски.
– Огненной Маски? – нахмурился Мойши. – Я совсем забыл об этом. – Как он мог забыть о такой важной вещи?
Чиизаи вцепилась в него:
– Мойши, где она? Что случилось с Сардоникс? Он проскользнул за ней, упал на колени.
– Сейчас меня больше тревожит состояние Офейи. – Она была бледной, измученной, под глазами были синие круги, похожие на огромные синяки. Он подсунул руку под ее голову и приподнял. – Офейя, – тихо, но настойчиво повторял он. – Офейя. Чиизаи стояла рядом.
– Мойши, где Сардоникс?
– Ушла, – сказал он, думая сейчас только об Офейе. – Не знаю куда. Да какая разница!
Офейя открыла глаза. Поначалу она ничего не понимала, но затем взгляд ее стал осмысленным, и она узнала его.
– Мойши, – еле слышно прошептала она.
– Я здесь, Офейя.
– Она сказала мне, что ты мертв. Сказала, что Хелльстурм… – Глаза ее наполнились слезами.
– Все в порядке, – успокоил ее Мойши. – Я здесь. Все будет хорошо.
Но Офейя продолжала всхлипывать.
– Нет, ты не понимаешь. Все будет очень плохо. Когда она пришла ко мне и сказала… сказала, что ты мертв, я потеряла всякую надежду. – Она смотрела на него умоляющими глазами. – Мойши, я рассказала ей. То, что я знала. Она теперь знает… знает…
Вот, значит, куда она отправилась, подумал Мойши.
– Теперь она добудет Огненную Маску, – голосом, подобным звону тяжелых колоколов, произнесла Чиизаи. – И она намерена ею воспользоваться.
ОПАЛОВАЯ ЛУНА
Он остановил луму у начала стенных плоскогорий, проклиная себя за то, что попался на уловку Сардоникс. Но, как ни странно, он не держал на нее зла. Она же не обманывала его. Ее план был достаточно прост, и у него была прекрасная возможность все понять, но его мысли блуждали в другом месте.