- Я не хочу потерять его. Дайна. Я умру, если он бросит меня. В любом случае, это мне понравится.
      - Мэгги, ты не...
      - Боже, какое я дерьмо. Ты - последняя, на ком мне следовало срывать свою злость.
      Дайна притронулась к мягкому ворсу на рукаве платья подруги.
      - Как насчет кофе?
      Мэгги утерла остатки слез, улыбнулась и кивнула.
      - Я мигом.
      Через пару мгновений ее голос уже доносился из кухни.
      - Я забыла сказать. Пользуйся ванной в нашей спальне. Та, которая в холле, сейчас ремонтируется.
      Спальня, располагавшаяся в передней части дома, представляла собой довольно просторное помещение, полное света и воздуха. Из двух высоких окон открывался вид на океан. На покрашенных темно-синей светящейся краской стенах были развешены, заключенные в рамки из серебристого металла, афишы, рекламирующие конверты в "Филмор Ист" и "Филмор Вест" - двух самых известных рок-аренах в шестидесятых, ныне не существующих. Названия группы и фамилии музыкантов были написаны различными цветами: "Хартбитс" вместе с Би Би Кингом и Чаком Бер-ри - голубым и серебристым; "Крим" - бледно-желтым и темно-коричневым; Джимми Хендрикс - темно-красным и песочным; Джефферсон Эйрплейн - зеленым и светло-коричневым, при помощи красок и психоделического шрифта художник Рик Гриффин представлял каждого ведущего исполнителя или группу в почти средневековой манере, точно смелых и доблестных рыцарей с их разноцветными вымпелами и стягами, готовящихся к выходу на поединок. И так же как рыцари, подумала Дайна, они все исчезли так или иначе: группы распались, музыканты умерли или преобразились до неузнаваемости. Все, за исключением "Хартбитс", бывших на вершине уже семнадцать лет и по-прежнему не желавших сдаваться.
      Она обошла сбоку огромную кровать, прикрытую стеганным полосатым одеялом, откинутом назад так, чтобы была видна его нижняя сторона, обшитая тканью кремового цвета, похожая на живот гигантской спящей ящерицы. На нем стоял переносной кассетный магнитофон с открытой крышкой, но кассеты в нем не было. Рядом валялись несколько книг: "Getting into the Death" Тома Диша в изжеванном переплете, "Берлинские рассказы" Кристофера Ишервуда, толстенная "Ветер в ивах" Кеннета Грэхэма с иллюстрациями Артура Раккэма и "Аутсайдер" Колина Уилсона в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц.
      У противоположной стены на столе лежала груда еженедельних музыкальных изданий: "Биллборд", "Рекорд Уорлд" и "Кэш Бокс" вперемешку с "Вэраети" и английскими газетами: "Ною Мьюзикал Экспресс", "Мелоди Мейкер" и "Мьюзик Уик", а также номером "Роллинг Стоун" двухнедельной давности с фотографией "Блонди" на обложке. Возле стола находилась дверь, ведущая в ванную.
      Слева от двери висела фотография группы Криса, заключенная в позолоченную рамку, размером 8х10, сделанная специально для прессы. Яркие пестрые одеяния на музыкантах позволяли безошибочно предположить, что она была снята еще в шестидесятых.
      Дайна, точно завороженная, уставилась на снимок. Она впервые услышала записи "Хартбитс" в начале семидесятых и никогда прежде не видела их столь молодыми. К своему удивлению она насчитала на фотографии пятерых человек. Четверо из них были ей хорошо знакомы. Высокий и красивый Крис - певец и гитарист; Темноволосый и черноглазый басист Ян, тощий и длинный словно жердь; низенький и толстый барабанщик Ролли, похожий на плюшевого мишку, с добродушного лица которого не сходила милая улыбка; Найджел - клавишник, писавший тексты на музыку Криса, жмурящийся, глядя в объектив камеры, что стало со временем фирменным знаком группы. В былые годы он больше всех участников "Хартбитс" уделял внимание имиджу. Пятого, запечатленного на снимке посередине, Дайна не знала. Его длинные волосы были сильно зачесаны назад, оставляя совершенно открытым вытянутое, осунувшееся лицо. В целом, его внешность показалась Дайне грубоватой, возможно из-за тонких губ и по-видимому когда-то сломанного слишком длинного носа.
      Однако больше всего ее поразили его глаза. Они выглядели необычайно выразительными и резко контрастировали с остальными чертами. Благодаря им от его облика веяло тревожной загадочностью. Его взгляд выражал холодное высокомерие и заносчивость, которые почему-то казались Дайне не более чем маской, скрывающей хрупкую ранимую душу. Какое-то неуловимое чувство плавало в глубине этих глаз. У Дайны вдруг появилось необъяснимое, почти непреодолимое желание помочь этому человеку.
      Она покачала головой, смеясь над собой. "У меня разыгралось воображение, подумала она. - Разве, возможно, чтобы простое двумерное изображение запечатлело в себе все это".
      Отправившись на кухню, она, едва переступив порог, ощутила чудесный аромат и увидела, что кофе уже поднимается.
      - У меня нет растворимого, - весело сказала Мэгги. Очевидно, ее плохое настроение улетучилось. - Крис настаивает на том, чтобы мы пили только свежемолотый, и я должна сказать, что не возражаю, поскольку сама уже начала ощущать разницу. - Она выключила плиту и разлила кофе. - Держи.
      Дайна взяла свою чашку и, взглянув на подругу, поинтересовалась:
      - Мэгги, я видела старое фото группы в спальне. Кто этот пятый парень?
      - Ион. - Мэгги отхлебнула кофе и, скорчив физиономию, добавила кофе. Боже. Я пытаюсь пить черный кофе, как Крис, но не могу ничего с собой поделать.
      - Что ты знаешь про Иона, - не отставала от нее Дайна. - Что с ним случилось?
      Мэгги слизнула капельку молока с кончика пальца.
      - Да вообще-то рассказывать особо и не о чем. Прежде он входил в состав группы, а потом - умер. Как раз когда они достигли вершины. - Она повернулась к кухонному столу и, подсыпав себе в чашку сахар, попробовала, что получилось. - У-м-м, так гораздо лучше. Кто-то, может быть Ролли как-то раз заметил, что он был слегка неуравновешен. Не выдержал давления, став знаменитым, я полагаю.
      - Ты когда-нибудь говорила о нем с Крисом?
      - О, нет. Он никогда не говорит о Ионе. Надо думать, это вызывает у него слишком много тяжелых воспоминаний. Он и Найджел выросли вместе с Ионом на севере Англии и приехали в Лондон все вместе искать счастья, - Мэгги наморщила нос. - Ты ведь знаешь, какая у них работа. Слишком много случайностей.
      В беседу неожиданно вмешался рев двигателя под окнами. Обе девушки подняли головы.
      - Папа вернулся домой, - улыбаясь, сказала Мэгги. Оставив кофе на столе, она вышла в гостиную. Ее примеру последовала и Дайна. - У него теперь новая игрушка - мотоцикл, - пояснила Мэгги, берясь за ручку входной двери. Здоровенный "Харлей", сделанный по его специальному заказу. Весь корпус прозрачный, так что видно, как работает мотор. Он грозится прокатить меня на нем, но меня охватывает ужас при одной лишь мысли. Я не залезу на эту чертову машину, даже когда ее двигатель отключен.
      Хриплый рев затих, и они вновь услышали стрекотание сверчков и шум начавшегося прилива - единственные звуки, нарушавшие тишину, разлитую в вечернем воздухе.
      Мэгги распахнула дверь.
      - Привет, - Крис схватил девушку в свои объятия и звонко поцеловал. Она казалась совсем крошечной рядом с его почти двухметровой фигурой. Кожа его была бронзовой от калифорнийского солнца. Именно из-за этого, так он утверждал, он решил обосноваться в Лос-Анджелесе, вместо того чтобы вернуться в Лондон. Разумеется, свою роль сыграли и слишком высокие английские налоги, делавшие для музыкантов жизнь за рубежом куда более выгодной в финансовом отношении. Ян, например, имел дом на Майорке, а Найджел - виллу на юге Франции.
      Отпустив Мэгги, Крис вошел в дом. При виде Дайны на его лице просияла широкая улыбка.
      - Привет, как дела, Дайна? - Они поцеловались. Внешность Криса по-прежнему оставалась весьма привлекательной: темные коричневые волосы спадали ему на плечи густыми волнами, а темно-зеленые глаза временами казались почти черными.
      - Ты сегодня рано, - заметила Мэгги, подводя Криса за руку к софе, на которой он тут же растянулся.
      - Скажи спасибо Найджелу. У нас вышла очередная ссора, и я чуть было не пробил его головой пол, что, несомненно, пошло бы этому придурку на пользу. Скотина!
      - А я думала, что все уже улажено, - сказала Мэгги, сворачивая косяк. Она зажгла его и, затянувшись, передала Крису.
      Тот сделал большую затяжку, издавая при этом шипящий звук, вроде того, что получается при открытии клапана в паровой машине. Он держал дым в легких довольно долго.
      - Ты ведь знаешь, какие это тупицы. У них в одно ухо входит, а из другого выходит, поскольку в голове нет абсолютно ничего. - Он сделал еще одну затяжку, и его настроение вдруг резко переменилось. Усевшись на софе, он стряхнул пепел в тяжелую бронзовую пепельницу. - Однако я рад, что ты здесь, Дайна. - Запустив руку в карман ковбойской рубахи, он извлек оттуда белую пластмассовую кассету. - Догадайтесь, что это такое?
      - Записанные вами дорожки? - возбужденно спросила Мэгги.
      - Даже лучше, - он улыбнулся. - Две мои уже смикшированные песни для нового альбома. Впервые я написал что-то в одиночку без Найджела.
      Мэгги обернулась к Дайне.
      - Послушайте-ка эти вещи. Они совершенно непохожи на то, что группа делала раньше. Это целое новое направление.
      - Да, - подтвердил Крис, поднимаясь на ноги и направляясь к стереосистеме. - Столь необходимый глоток свежего воздуха. - Он присел на корточки перед декой и принялся щелкать клавишами. Через мгновения вспыхнули индикаторы: рубиновые и изумрудные огоньки, мерцавшие, точно далекие звезды. Крис вставил кассету в магнитофон.
      - Готовы?
      Они обе сказали, что да.
      Усевшись на пол он объяснил.
      - Первая песня называется "Гонка", вторая - просто инструментальная вещь, без слов. - С этими словами он нажал кнопку, и комната наполнилась звуками музыки. Мощные гитарные аккорды вплетались в жесткую пульсацию баса, отталкиваясь от прыгающего ритма ударных. Потом в динамиках зазвучал богатый, легко отличимый голос Криса.
      Вспомним дни
      На заднем сидении "Форда"
      Пылающие огни
      Разве мы знали, каким будет счет?
      И что однажды мы вырастем,
      И наступит день последнего экзамена
      То время беспечного веселья
      Кажется таким далеким теперь.
      Мелодия перешла в короткий проигрыш - прелюдию второго куплета.
      Я отказался от стихов
      Которыми мы жили
      Лимузинов и вечеринок,
      И девушек, отдающих
      Все, что у них есть,
      Не выходя из машин
      О, те яркие ночи восторгов и кокаина
      Кажутся такими далекими теперь
      Начиная с этого момента партия гитары начала дублироваться на второй дорожке, и плотность ее звучания резко увеличилась. После второго куплета следовал вызывающий бурный прилив адреналина в крови припев. Потом все повторилось еще раз, а в финале песни вновь преобладал суховатый гитарный риф.
      На несколько секунд в комнате наступила почти гробовая тишина, после чего началась инструментальная вещь. По музыке она представляла собой полную противоположность "Гонке": медленная, призрачная мелодия, построенная на минорных аккордах, которая, закручиваясь по спирали, уходила куда-то ввысь, томная и непринужденная, напоминая Дайне "Адажио для струнного квартета" Самуэля Барбера.
      К концу песни музыка постепенно затихала, но продолжала звучать еще так долго, что Дайна поняла, что уже все, только когда магнитофон, домотав ленту, выключился с легким щелчком.
      Крис повернулся точно на шарнирах к подругам.
      - Ну как?
      - Потрясающе, - сказала Дайна. - Просто не знаю, что и сказать.
      - Тебе понравилось?
      - Я в восторге.
      - Эти вещи великолепны, - произнесла Мэгги. - Найджел, наверно, обделается от зависти.
      - Он еще их не слышал, - сказал Крис. - Как и остальные. Ян и Ролли слышали только "болванку" во время записи. Найджел ничего не знает и ничего не узнает, пока все не будет смикшировано окончательно. - Он вскочил на ноги. - Я собираюсь слегка проветриться.
      - Крис, ты ведь только что вернулся, - грустно заметила Мэгги.
      - Дайна, - спросил он, - не хочешь присоединиться?
      - Извини. - Дайна тоже поднялась. - Завтра надо уже в пять часов быть у гримера. - Она пожелала им спокойной ночи, так остро ощущая на себе взгляд Мэгги, полный зависти и гнева, что даже поежилась, словно прикоснувшись в чему-то холодному.
      Длинный темно-синий "Мерседес" стоял поперек подъездного пути к ее дому, напоминая своим видом массивную крепость. Когда Дайна подъехала ближе, ей показалось, что его тень поглотила маленький домик.
      Остановившись неподалеку от лимузина, она выключила мотор и выбралась из автомобиля. Снаружи ночной ветерок принялся ласкать ее щеки и трепать длинные медвяные локоны.
      Резкий скрежет ее каблуков по гравию заглушил хрипловатое стрекотание сверчков. При приближении девушки задняя дверца "Мерседеса" бесшумно открылась ей навстречу. Внутри него горел свет яркий и по-домашнему теплый, какой бывает только от настольных ламп с красивым абажуром.
      Наклонив голову, она залезла в машину. Первое, что ей бросилось в глаза, это светящийся экран маленького цветного телевизора, на котором ведущий "Ночного шоу" Джонни Карлсон, постукивая по крышке стола своим знаменитым карандашом, заканчивавшимся резинками на обоих концах, что-то беззвучно декламировал, обращаясь к Стоккарду Чейнингу.
      - Я почувствовал, что соскучился по тебе, когда понял, что ты не приедешь домой, - сказал Рубенс.
      - Теперь я дома.
      - Я имел в виду мой дом.
      Дайна отвернулась от него и уставилась в темноту, начинавшуюся сразу за окном машины. За гущей деревьев не было видно ни крутого склона холма, ни гигантской дуги, состоящей из отдельных огоньков у его подножия. Мягкое сидение "Мерседеса" вдруг показалось девушке жестче церковной скамьи.
      - Это никогда не должно было случиться.
      - Что не должно было случиться?
      - Я говорю о прошлой ночи, - ответила она, по-прежнему глядя в сторону. Я была злая, расстроенная... после одного происшествия. Ты подвернулся мне под руку.
      - Я всегда был у тебя под рукой. Она ничего не ответила и лишь обхватила себя за плечи. Ей вдруг стало холодно.
      - Ты ведь не хочешь сказать, что это было всего лишь маленькое приключение...
      - Я вообще не хочу разговаривать с тобой. - ...потому что я знаю, что это на тебя не похоже. - Повернув голову, Дайна увидела, как луч света от лампы выхватывает из темноты заостренную скулу и губы Рубенса. - Ты не отдаешься с легкостью, не задумываясь кому попало. Даже если ты сейчас будешь утверждать обратное, то я в это не поверю, - наклонившись вперед, он щелкнул выключателем, и лица Джонни и Стоккарда исчезли с экрана.
      - И я также знаю, - продолжал он, что мы не просто трахались прошлой ночью. Я говорю так, потому что за последние два года делал это столь часто и с таким количеством женщин, что и не сосчитаешь. Я знаю, что это такое, даже чересчур хорошо, поэтому я повторяю: мы не просто трахались прошлой ночью.
      - Неужели? - спросила она. Ее голос окреп. - А что же мы по-твоему делали?
      - Я сказал бы, что мы занимались любовью. Ты знаешь это, точно так же, как и я.
      - Ну и что с того?
      Рубенс осторожно прикоснулся пальцами к ее плечу.
      - Я не хочу лишаться этого.
      - Ты полагаешь, - холодно поинтересовалась она, холодно оттолкнув его ладонь, - что я могу купиться на подобную фразу? - Дайна почти открыто смеялась над ним, но ощущение тревоги нарастало в ее душе быстрей, чем она сама замечала это.
      - Ладно. Я неправильно выразился. Пощади меня.
      - Знаешь, ты необычайно мил, - свирепые огоньки вспыхнули в ее глазах. Сидя рядом с ним. Дайна чувствовала непрекращающийся ни на мгновение странный трепет в груди, словно у нее вот-вот должен был случиться сердечный приступ. Она взялась за ручку на дверце.
      - Нет, - и это словно прозвучало в ушах Дайны причудливым эхом того самого "нет", сказанного ею вчера на палубе корабля. Рубенс ласково накрыл ее ладонь своей, но тут же поспешно отдернул руку. - У тебя нет оснований опасаться меня.
      - Ты шутишь, - бросила она в ответ, понимая, что он попал в самую точку: паника, охватившая ее внутри, становилась все сильней.
      - Выпей, - открыв бар, он быстро приготовил для нее коктейль из "Бакарди", не забыв положить в него дольку лайма.
      Ледяные кубики легонько звякнули о стекло, когда Дайна взяла стакан и сделала большой глоток. Откинувшись назад, она закрыла глаза и вздохнула.
      - Ты можешь идти теперь, если хочешь, - голос Рубенса показался Дайне лишенным материальной основы, подобный потоку чистой энергии, проникающей в ее сознание. Он походил на голос врача.
      - Я не хочу, - медленно произнесла она, - чтобы ты владел мной.
      - Дайна, я буду с тобой откровенен. Я думаю, что это просто невозможно. Мне кажется, что это обстоятельство и является настоящей причиной...
      - Если я полюблю тебя, то это перестанет быть невозможным.
      - А не рановато ли...
      Внезапно Дайна подняла веки и взглянула ему прямо в глаза.
      - Рано? - спросила она.
      Теперь наступил его черед отвернуться.
      - Не знаю, - ответил он после некоторой паузы. - Я знаю только то, что приехал сюда, чтобы предложить тебе перебраться ко мне.
      - Вот так запросто? Без всяких условий?
      - О каких условиях ты говоришь? Ты считаешь, что за этим стоит какое-то деловое предложение?
      Пропустив мимо ушей его замечание. Дайна вновь прикрыла глаза. Она почти взаправду вновь ощутила нежное ритмичное покачивание корабля и услышала призрачные и протяжные мелодии.
      - Помнишь, я сказала тебе, что вчера что-то случилось? Так вот, я выгнала Марка из дома, застав его... Впрочем, это неважно. Он - скотина, и получил по заслугам.
      - Но, - продолжала она, подсознательно отодвигаясь в самый угол сидения, я пережила настоящее потрясение. Он жил со мной почти два года. У меня всегда было ощущение какого-то... постоянства и надежности. И я не понимала, насколько сильно опиралась на него, пока Марка не стало.
      - Прошлой ночью я была одинока: чужая в чужой стране. Я представляла собой нечто вроде размытой фотографии в альбоме. Потом подвернулся ты..., - она резко повернула голову и впилась в него таким взглядом, что он содрогнулся внутри. - И когда мы занимались любовью, - Дайна произнесла каждое слово так, точно оно составляло целую фразу, - я потеряла над собой контроль до такой степени, как никогда прежде. Я никогда раньше не ощущала себя столь остро просто женщиной. В традиционном смысле этого слова. У меня была своя роль, а у тебя - своя, и...
      - Я не говорил и не делал ничего...
      - Нет, я знаю. Просто комбинация: я и... отчасти ты. Твоя испепеляющая энергия и мощь. Вот что пугает и, в определенном смысле, угнетает меня.
      - Нет, - возразил он, покачав головой. - твой собственный страх угнетает тебя и больше ничего. Дайна с вызовом посмотрела на него.
      - Поехали со мной.
      - Не сегодня, - сказала она, отворяя дверцу машины. Судорога прошла по мышцам ее бедер в тот момент, когда она стояла, наблюдая, как огромный лимузин, мчавшийся вниз по склону холма, растворяется в ночном мраке.
      Той ночью, завернувшись в простыни, она увидела сон об эпохе, давно канувшей в Лету: о днях Вудстока.10 В любом направлении, куда ни кинь взор, бесконечное море людей, повсюду раскачивающаяся бахрома и позвякивающие бусы их стук похож на космические часы; длинные волосы, опускающиеся на глаза и спадающие вдоль голых спин, точно конские гривы. Воздух душен из-за дыма марихуаны и гашиша. Прямо возле нее какая-то пара занимается любовью, не обращая внимания на толпу вокруг. Чуть подальше какой-то мужчина с собранными в косичку спутавшимися волосами поднимает над головой розового, совершенно голого малыша - своего сына. Голова ребенка безжизненно свешивается набок. Мальчик залетел слишком далеко в своем "путешествии" после дозы ЛСД, провалился в глубокий колодец, и его будут извлекать оттуда на пункте первой помощи, куда он перемещается по воздуху, переходя из одних дружеских рук в другие.
      Звучат последние объявления - вступление перед шквалом музыки, готовым обрушиться на публику, как разъяренный бык, которого долго держали к клетке. Что они там говорят? Здесь собралось несколько сотен тысяч людей, раздраженных, томящихся из-за слишком долгой паузы. И какой взрыв радости вызывают эти объявления! Целое поколение, сплоченное общей ненавистью к войне, демонстрирует солидарность и единство. Перед ними на сцене нет богов и гениев, есть лишь музыка, звучащая оглушительно громко, и с каждой минутой все громче, чтобы утопить в пении динамиков смерть, с ревом проносящуюся над рисовыми полями, сухой треск автоматных очередей и падающий с неба кошмарный дождь студенистого огня - напалма. Вот вам, мы не пойдем туда!
      Музыка разносится над полем, грохотом гитар возвещая целому миру о вызове, который они бросают властям, и от этой всеобщей решимости, подобной раскаленному куску металла, в мозгу Дайны вспыхивает огненная буря.
      Теперь образы окружающего мира прыгают и мечутся у нее перед глазами, похожие на вспышки лазеров, в то время, как ее тело дрожит от могучего гула бас-гитары, словно во время землетрясения.
      В течение этого долгого праздника она готовила еду для публики, чинила порванную одежду незнакомцам, мгновенно становившимися членами одной семьи и царящей повсюду атмосфере коммуны, и, кажется, вчера - а может быт;. позавчера - не позволила какой-то совсем молоденькой хрупкой девушке проглотить собственный язык во время эпилептического припадка. Дайна ела мало и не спала вовсе и теперь устало сидит посреди гудящей толпы, чувствуя, что ее уносит вдаль какая-то непостижимая сила, теряет на время человеческий облик и, проделав назад путь эволюции, превращается в животное.
      Внезапно раздается громкий треск, точно она усилием воли разбивает вдребезги зеркало времени. Поднявшись на ноги, она обнаруживает, что является точкой посреди огромной массы, маленькой частью трепещущего органического конгломерата, оборачиваясь вокруг, видит лишь людское море и чувствует себя потерявшейся, будто ее, Дайны, больше не существует и есть только бурлящая толпа. Она - клетка чудовищного тела, спица в колесе, вращающемся, как она теперь понимает, со скоростью, выбранной не ею. Дайне чудится, что она погружается в бездонное море, подхваченная волной прилива, о существовании которого даже не подозревала.
      Она поворачивается. Музыка так встряхивает ее кости, словно они сделаны из пластика. Лица, лица, поток лиц, раскачивающихся, мчащихся ей навстречу, как капельки дождя. Дайна исчезает среди них, и тогда до нее доходит, что она одна из этих капелек.
      Перепуганная, она уходит. Уходит. Уходит. Это отнимает много времени. Как будто выбирается из Манхэттена, за которым тут же начинается следующий и так далее. Она двигается все быстрее и быстрее, увеличивая обороты какого-то сумасшедшего мотора внутри себя. Мимо проносятся бесконечные дома. Бесконечные толпы людей. Лица похожи на окна, двери, проемы переулков. Но, наконец, они сменяются деревьями, травой, ветром и бескрайним голубым с серыми прожилками небом над головой.
      И, выбравшись из толпы, она падает в изнеможении.
      Встав на колени, Хэтер нежно приподняла голову Джеймса из растекающейся лужи его собственной крови и прижала к своей груди.
      - Джеймс, - прошептала она. - О, Джеймс, что нашло на тебя, что ты совершил такую глупость?
      Его огромные голубые глаза приоткрылись, и он попытался улыбнуться ей. Он пошевелил губами, но не смог произнести ни звука, за исключением страшного, пронзительного писка, лишь отдаленно напоминающего человеческую речь.
      Рейчел хотела приблизиться к ним, но Малагез, схватив ее сзади за блузку, оттащил в сторону.
      - Простите, - повторяла она, обращаясь к Хэтер, - простите.
      Тем временем террористы разбирались с остальными заложниками. Американцы и французы были бесцеремонно выкинуты на плюшевую софу, а оба английских парламентария стояли возле дальнего конца мраморного камина, пока им связывали руки. Один из террористов притащил горничную и дворецкого и злобно швырнул их на пол под ноги англичанам. Жестом руки Эль-Калаам послал четверых из своих людей прочесать окрестности виллы и охранять подступы к ней.
      - Хэтер, - голос Джеймса походил на карканье ворона.
      - О, Джеми, - услышав то ли себя, то ли его, она опять заплакала. - Ты был прав. Они хотят вернуть свою землю назад. - Она оторвала лицо от ладоней. - Но они сказали, что если мы станем сотрудничать вместе с ними, то нас скоро выпустят отсюда.
      - Не соглашайся, Хэтер. - Его веки стали опускаться.
      - Разумеется, я соглашусь, - возразила она горячо. - Чем скорее этот кошмар... закончится, тем быстрее нам удастся доставить тебя к врачу.
      - Они так сказали? - он слегка покачнулся в ее руках, и его губы скривились от боли. - Не беспокойся обо мне. Помни только, нельзя верить ни единому их слову.
      В дальнем углу возле входной двери высокий худой человек с пышными усами стоял, склонившись над раненым товарищем, прижав ко лбу того палец. Подняв голову, он произнес:
      - Эль-Калаам, он бредит.
      Бородатый командир террористов, совещавшийся о чем-то с невысоким широкоплечим и почти лысым Малагезом, посмотрел на говорившего.
      - Он уже начал шуметь?
      - Да, - ответил усатый. - Он не в состоянии помочь себе.
      Не говоря ни слова, Эль-Калаам пересек комнату и, убедившись, что все заложники имеют возможность наблюдать за его действиями, вытащил из ножен охотничий нож. Двадцатидюймовое лезвие ярко сверкнуло, отражая солнечные лучи. Нагнувшись, Эль-Калаам без всякого предупреждения резким сильным взмахом рассек острой кромкой горло раненого. Раздался: отвратительный глухой булькающий звук, и тело, зажатое в руках усатого, подпрыгнуло, точно проткнутое снизу копьем. Кровавая пена выступила на губах мертвого террориста.
      Эль-Калаам вытер нож о штаны покойника двумя экономными движениями и вложил его обратно в ножны на левом боку. Вскинув голову, он приказал:
      - Вы, двое, вытащите его наружу.
      - Боже! - хрипло прошептала Хэтер мужу. - Он только что прикончил одного из своих людей.
      - Не удивительно, - Джеймс с трудом шевелил языком. - Он - профессионал, Хэтер. Берегись его. Для человека вроде него слова - всего лишь уловка, способ достижения поставленной цели. С их помощью он подготавливает почву для своих действий.
      - Ну ладно, - Эль-Калаам бросил взгляд на супругов с противоположного конца комнаты. - Поговорили, и хватит. Рита, - обратился он к своей помощнице.
      Та подошла к Хэтер и рывком поставила ее на ноги.
      - Пошли со мной, - грубо приказала она.
      - Что? - Хэтер не могла прийти в себя от изумления. - Его нельзя оставлять в таком состоянии.
      - Тебе позволили пообщаться с ним. Чего еще ты ожидала? Что мы перевяжем его раны и отпустим вас двоих на все четыре стороны? - Рита рассмеялась. Ее мелодичный смех удивительно контрастировал с резким, неприятным голосом. - Ну нет.
      - Но ведь это несправедливо!
      - Справедливость? - на лице Риты появилось злобное выражение. - Где она, эта справедливость? Или, может быть, справедливо то, что нас лишили родины? Что наши женщины и дети умирают от голода? Что наших мужей пытают и убивают сионистские свиньи? - она яростно мотнула головой. - Нет. Не смей даже упоминать в разговоре со мной о справедливости. Ее не существует в этом мире!
      - Пусть кто-нибудь... а-а-а!
      Рита, увидев, что слова не действуют на Хэтер, крепко схватила ее за руку и потащила за собой.
      - Довольно! Пошевеливайся!
      Эль-Калаам неторопливо приблизился к ним.
      - В чем дело? - он переводил взгляд то на Хэтер, то на Риту. - Я отдал простой приказ и полагал, что не составит труда его выполнение.
      - Я выполняю его, - возразила Рита. - Она просто...
      - Дай-ка ее сюда..., - начал было он.
      - Негодяй! - Хэтер сорвалась на крик. - Мерзавец. Поступить так с...
      Стремительным движением, похожим на прыжок змеи, Эль-Калаам кинулся к ней и в бешенстве оторвал ее от земли.
      - Сука! - заорал он точно сумасшедший. - Что ты пытаешься сделать?
      - Стоп! - завопил Марион, выпрыгнув из кресла. - Стоп. - Он бросился вперед мимо расступившихся актеров. - Черт возьми, Джордж, какая муха тебя укусила? - Широко расставив руки, он старался оградить Дайну от Джорджа Алтавоса, игравшего Эль-Калаама. - Джордж...!
      - Зачем эта сука выдумывает новые реплики в мой адрес?
      Между ними тремя завязалась потасовка, в то время как все остальные стояли неподвижно, точно каменные изваяния, ожидая, чем закончится дело. В комнате прошелестел тихий шепоток, однако кому он принадлежал разобрать было невозможно.
      - Это моя сцена! - вопил Джордж, яростно вцепившись в Мариона. - Вот как, значит, мы ее отрепетировали! Она добавляет реплики...
      - Да успокойся ты, наконец, ради всего святого! - пытался урезонить его Марион.
      Трудно было сказать, как все обернется, если б в схватку не вмешалась Ясмин, исполнявшая роль Риты. Она с такой силой вклинилась между Дайной и Джорджем, что Мариону поневоле пришлось выпустить последнего из своих не слишком нежных объятий, чтобы удержаться на ногах.
      - Ясмин, - отдуваясь, произнес он, и темноволосая девушка, поняв его без лишних слов, подхватила Дайну под локоть и потащила ее с площадки прочь, остановившись, только когда возмущенные вопли Джорджа перестали достигать их ушей.
      - Вот, сволочь! - Дайна вырвалась из рук Ясмин и принялась растирать плечо. - Он ударил меня по-настоящему! Он, что, и впрямь рехнулся?
      В этот момент к ним подбежал запыхавшийся помощник режиссера Дон Хоугланд.
      - Я жалею о случившемся. Дайна, - начал он. - То, что сделал Джордж нельзя оправдать..., - он покачал головой. - Я хочу, чтоб ты знала, Марион сейчас беседует с ним...
      - Ага, - язвительно заметила Дайна, - и вне всяких сомнений держит перед ним точно такую же речь.
      Хоугланд слегка улыбнулся в ответ на ее слова. Кларк приглашал этого ирландца для работы над каждым из своих проектов. Причина подобного постоянства была очевидна и заключалась в необычайной красноречивости Дона незаменимом качестве с точки зрения Мариона.
      - Ты ошибаешься. Дайна, - сказал он, понижая голос и притрагиваясь к ее плечу жестом доброго дядюшки. - Все как раз наоборот. Марион вне себя: твои импровизационные реплики показались ему великолепными. Я думал, что он собирается задушить Джорджа на месте. - Хоугланд похлопал ее по руке. - Не переживай. На сегодня работа закончена, а завтра это недоразумение забудется, и все встанет на свои места.