- Но это не имеет значения. Все, что я говорю, не имеет значения. Эта награда, - она подняла статуэтку над головой, - вручается не за слова, а за дела. Она значит для меня больше... чем я могу выразить в словах. Она так долго, так долго была для меня недосягаемой мечтой. Спасибо вам, Рубенс и Ясмин, Джордж и, особенно, дорогой Марион. Спасибо вам всем, за то, что вы доказали, что этот город еще не потерял своей чудесной способности превращать мечту в реальность.
      Казалось, дом Рубенса преображался, по мере того, как все больше и больше людей прибывало на празднование успеха. В гостиной на видном месте рядом с Оскаром Дайны стояло еще шесть золотых статуэток, включая награды за Лучшую Второстепенную Женскую Роль, Лучшую Режиссуру и Лучший Фильм, полученные, соответственно, Ясмин, Марионом и Рубенсом.
      Дайна испытывала такое ощущение, точно она стоит на вершине самой высокой горы в мире, а внизу у ее ног, разбросанные по грандиозному ковру мира стоят миллионы людей, лица которых, светящиеся от восторга, обращены вверх, а руки протянуты к ней.
      Она, Рубенс, Ясмин и Марион вчетвером стояли в центре комнаты на плюшевых подушках с кушетки, держа в руках своих Оскаров, в то время как целая батарея полупьяных фотографов усердно щелкали затворами своих "Сонарсов". Дождь слишком наполнил воздух, словно конфетти. Дайна подмигнула толстой русалке, томно глядевшей на нее с противоположной стены.
      Она залпом осушила бокал шампанского. Давно уже никто из присутствующих не видел такого количества бутылок "Тайтингер бланк де Бланк" в одном месте.
      Дайна оставалась в своем платье от Зандры Роде, но зато провела целых сорок минут в ванной вместе с Менди, художницей по макияжу из "Рейко" на Беверли Хиллз.
      Она вышла из ванной похожая на тигрицу. Менди потрудилась над верхней половиной ее лица, как над одним из своих холстов, потратив изрядное количество красок устрично-белого, сверкающего золотистого, темно-коричневого и бледно-зеленого цветов. При помощи горизонтальных мазков она расширила глаза Дайны, создав поразительную иллюзию, будто они занимают всю ширину лица.
      Окрашенные в белый цвет веки обрамляли темные дуги, в то время как блестящая краска была нанесена лишь на скулы и бугорки над бровями, ставшие от этого еще более выпуклыми, словно поднимающимися навстречу густой челке.
      Менди сняла алмазную нить, которой Дайна подвязала волосы перед церемонией награждения и зачесала их наверх и вперед, так что они стали напоминать львиную гриву.
      Дайна долго стояла перед зеркалом, поворачивая голову из стороны в сторону. Глядя на свое отражение в теплом розовом свете лампы, она издала глухое рычание и, откинув голову назад, расхохоталась.
      - Иди в гостиную, - сказала она Менди, хлопнув ее по плечу, - и повеселись как следует.
      И вот теперь, опорожнив бокал, она швырнула его в пустой камин. Ей казалось, что она может обнять ночь. Она хотела выйти наружу и прижать все звезды к груди, чтобы ощутить их холодный, неземной огонь и знать про себя, что она и только она смогла совершить это.
      Гости продолжали пребывать в пугающем количестве: никто не захотел пропускать такое событие. Мужчины и женщины теснились на софе, сидели по двое-трое в каждом кресле, стояли вдоль стен, лежали на ковре, танцевали перед камином, целовались с крышками унитазов, заваливались на кровати (при этом измучили Марию настолько, что она, всплеснув от отвращения руками, ушла), ползали по теннисным кортам около дома, заворачиваясь в сетку, и бросались, обессилев, в бассейн, отфыркиваясь и отплевываясь, пугая дельфина, резвившегося там.
      И тем не менее подходили все новые и новые лица. Они текли в дом непривычным потоком, таща с собой подарки в виде всевозможных бутылок и кушаний. Дайна думала, что знает их всех, но не была в этом уверена. Впрочем, ничто не имело значения, кроме ее Оскара, которого она то ставила на каминную полку, чтобы полюбоваться на него с другого конца комнаты, то крепко прижимала к груди.
      Она провела восхитительные четверть часа, беседуя с необычно выглядевшим, высоким человеком, невероятно худым и изможденным. У него была желтовато-бледная кожа, черная борода, длинный, крючковатый нос и глаза, похожие на два уголька. Шатаясь, она побрела от него прочь, только когда обнаружила, что обращается к старику на картине Эль-Греко.
      - ...до конца.
      - А?
      - Милочка, пошли, - тихо сказала Ясмин, обнимая ее за талию.
      - Это мой праздник, - ее язык слегка заплетался.
      - Я знаю. Я просто хочу минутку поболтать с тобой наедине. - Она улыбнулась Дайне. - Ты сможешь сразу же вернуться назад.
      У них ушло чуть ли не полчаса на то, чтобы выбраться из дома на улицу. Им пришлось пробиваться сквозь лес людских тел, в котором не было ни одной свободной тропинки.
      Снаружи посреди деревьев и аккуратно подстриженных кустов находилось меньше народу, хотя возможно то было лишь обманчивое впечатление, возникавшее благодаря открытому пространству и большему простору.
      Каблуки их туфель проскрежетали по бетонной дорожке, проложенной вокруг бассейна. Под водой горели огни, от чего она переливалась всеми цветами радуги.
      Дельфин, фыркавший и крутившийся на одном месте, нырнул и, прогнувшись, высоко выпрыгнул из воды. Столпившиеся у бассейна зрители приветствовали его аплодисментами. Великолепное животное, несомненно получавшее удовольствие от такого внимания к своей персоне, прекрасно понимало, что нужно зрителям, потому что повторяло свой трюк вновь и вновь, каждый раз взмывая в воздух все выше.
      Ясмин, наклонив голову на бок, наблюдала за представлением, устроенным дельфином.
      - Как ты полагаешь, о чем он думает? - спросила она. - Говорят, они самые разумные существа на земле после нас. - Они зашагали дальше. - А может быть у него в голове никаких мыслей и лишь одни мечты. - Она повернулась к Дайне. Это было бы очаровательно, верно? - Она с наслаждением вдохнула ночной воздух. - Одни мечты и больше ничего.
      - Тогда сегодня мы все дельфины. - Подняв голову, Дайна посмотрела на звезды, горевшие в ночном небе, и вспомнила свое желание дотянуться до них. Они казались совсем близкими: стоит только протянуть руку...
      - Мне надо сказать тебе кое-что, - услышав слова Ясмин, Дайна взглянула на нее.
      - Только не говори ничего плохого, Ясмин. Оставь это на другой день.
      Ясмин улыбнулась, и ее белые зубы сверкнули на фоне
      смуглого, чувственного лица. Дайна еще никогда не видела ее глаза такими огромными и горящими.
      - Мне сообщили об этом буквально за минуту до того, как я поехала на церемонию. Я искала тебя, но не смогла найти в давке, а потом... просто не было времени. - Она взяла руки Дайны в свои. - Мне предложили главную женскую роль в новом фильме Скорсезе.
      Дайна изумленно уставилась на нее.
      - Правда? - Она прижала Ясмин к своей груди. - Это чудесно! Я так рада за тебя.
      - Дело в том, что завтра я уезжаю в Люцерн для участия в подготовительной работе. Я пробуду там пару недель до начала съемок в Люксембурге, Мадриде и на Мальте.
      Дайна на мгновение протрезвела.
      - Завтра, но...
      - В Люцерне я поселюсь в "Гранд Национале". Я позвоню тебе сразу, как только все утрясется.
      - Значит, я больше никогда не увижу тебя?
      Ясмин рассмеялась.
      - После того, что мы вместе испытали? Как тебе это могло прийти в голову?
      Дайна почувствовала, что слезы наворачиваются ей на глаза, и не могла понять, почему.
      - Просто у меня такое ощущение. Ясмин погладила ее по шее.
      - Не грусти, - утешила ее она. - Нельзя грустить в такую ночь. Я вернусь. К тому же ты сама скоро уедешь на съемки с Брандо. В Сингапур, кажется?
      - Да, Сингапур.
      - Тогда ты не должна думать ни о чем другом. Господи, ведь это целый отрезок в жизни!
      - Может быть мне удастся найти для тебя роль в этом фильме, - с надеждой в голосе сказала Дайна. Она огляделась по сторонам. - Где Рубенс? Я уверена, он может устроить это.
      - Дайна...
      - Нет, нет. Это не проблема. Теперь я могу получить see, что захочу. Засмеявшись, она стиснула Ясмин. - Разве это не было бы здорово? Мы обе в ...
      - Дайна, я уезжаю завтра утром. - Ясмин сжала плечи подруги. - Я хочу получить эту роль.
      - Но...
      - Теперь я должна идти своим путем. Неужели ты этого не понимаешь?
      Дайна почувствовала, как беспричинный гнев зарождается внутри нее. Ей отчаянно хотелось взять ситуацию под свой контроль. Не существовало ни одной веской причины, мешавшей Ясмин уехать, и все же Дайна хотела, чтобы та осталась. Сначала не стало Мэгги; теперь из ее жизни уходила и Ясмин.
      - Я понимаю только то, что ты покидаешь меня.
      - Это неправда. Я всего лишь...
      - О, Ясмин, не уходи! - Музыка, доносившаяся из динамиков, стоявших снаружи дома, играла все громче, пенилась в крови Дайны, как углекислота. Цветные пятна, похожие на яркие вспышки, прыгали у нее перед глазами. Она чувствовала спазмы во всем теле, как если б по нему толчками двигался поток жидкости. Мышцы непроизвольно сокращались под ее блестящей от пота кожей.
      - Дайна, пожалуйста. Я не хочу, чтоб мы расставались вот так. Мы друзья...
      - Черт тебя возьми! - воскликнула Дайна, - Я могу устроить для тебя все, что угодно! Все! Господи, ты даже не понимаешь, как тебе повезло! - Ясмин попыталась дотронуться до нее. - Нет, не прикасайся ко мне! Убирайся к черту!
      Шатаясь, она побрела прочь на поиски Рубенса, но вместо него наткнулась на Мариона, схватившего ее за руку, когда она ковыляла мимо него. Его лицо было разгоряченным от алкоголя, но глаза оставались ясными.
      - Привет! - сказал он. - Мой бог, вот это пьянка!
      - О, Марион! - Она упала ему на грудь.
      - Что случилось, Дайна?
      Его слова каким-то образом проникли сквозь туман, окутывавший ее сознание, и она подняла голову. Разве ей не говорили, что вода не смоет ее невероятный макияж? Она тряхнула головой, и густые пряди волос рассыпались по ее плечам.
      - Сегодня говорим только о хорошем, верно, Марион? - Она улыбнулась.
      - Господи, - заметил он. - Ты похожа на хищную птицу. Этот грим весьма примечателен. Может быть, мне тоже сделать нечто подобное.
      Рассмеявшись, она взяла его руку в свои.
      - О, Марион! Как хорошо быть здесь! Где еще на земле могло бы происходить что-либо подобное?
      ? Даже представить себе не могу. - Он окинул ее трезвым взглядом. Однако, что тебя так расстроило?
      - Да ничего, пустяки. Просто Ясмин ведет себя по-идиотски. Я предложила ей роль в моем новом фильме, но она предпочла уехать.
      - И ты сердишься на нее? Она получила главную роль в очень крупной картине. Как ты могла ожидать, что Ясмин откажется от нее?
      - Но посмотри, что я предложила ей взамен!
      - Все, что ты предложила ей - так это крутиться вокруг тебя, быть вечно второй...
      - Быть моим другом!
      - Послушай, моя милая, - сурово произнес он. - Если б ты относилась к ней как к другу, то сделала бы выбор в пользу того, что лучше для нее.
      - О, Марион, ты ничего не понимаешь!
      - Напротив, я все прекрасно понимаю. Не думай, что я не замечал, что творится с тобой. Этот фильм... Скажу тебе откровенно. Дайна, я ни за что не снял бы еще одну такую же картину, даже зная наперед, что "Оскар" у меня в кармане. Я долго думал об этом. Я не так уж горжусь этой наградой. Я заберу ее с собой в Англию, поставлю на каминную полку в своем кабинете, и каждую неделю прислуга будет смахивать с нее пыль. Ну что с того? Да ничего.
      - Мы все слишком много отдали ради этого фильма. Он обложил каждого из нас гигантской данью. Тебя, меня, Ясмин, Джорджа. Каждый из нас теперь не тот, кем он был прежде. Фильм изменил нас, оставил на нас отметины на всю жизнь. Я уже не узнаю тебя... Я даже не узнаю самого себя.
      - Нет, - Дайна покачала головой. - Не может быть, чтобы ты говорил всерьез. Это те, кто вокруг нас. Они видят нас по-другому, а потому и реагируют иначе.
      - Не будь дурой! - яростно прошипел он. - Ты не в состоянии разглядеть то, что у тебя под носом? - "Нет, - подумала Дайна. - Я в состоянии разглядеть, только не хочу говорить об этом". - Взгляни на Джорджа. Сегодня вечером он улетел в Париж. Ты знаешь, куда он держит путь? В южный Ливан. Одному господу известно как ему это удалось, но его приняли в один из базовых лагерей ООП, расположенный там. Я не сомневаюсь, что ему устроят хорошую проверку, но после этого, - Марион пожал плечами, - он станет одним из них.
      - Джордж - настоящий террорист? - Дайна уставилась на Мариона. - Да у него для этого кишка тонка.
      - Напротив, - мгновенно возразил тот. - Джордж стал чрезвычайно опасным человеком.
      - Джордж неуравновешен.
      - Это делает его еще более опасным.
      - Ясмин знает об этом? Марион пожал плечами.
      - Я не говорил ей. Да и вообще, ей незачем знать. Внезапно слезы выступили на глазах у Дайны.
      - Я тоже люблю ее, Марион.
      Он прижал ее к себе и поцеловал в лоб.
      - Я знаю, милая. Вы очень близкие друзья.
      - Я не хочу, чтобы она уезжала. - Она произнесла эти слова голосом маленькой девочки, уткнувшись лицом в смокинг Мариона.
      - Я уверен, она испытывает точно такие же чувства. Кстати, я тоже уезжаю. Еще чуть-чуть, и пребывание здесь станет невыносимым для меня. Я уже даже не помню, зачем вообще приехал сюда. Я так соскучился по Англии, что не в состоянии думать о чем-нибудь другом.
      Дайна поцеловала его в щеку.
      - Я хочу увидеться с Ясмин. Мне надо поговорить с ней до того, как она уедет.
      Она провела более часа в поисках Ясмин, обшарив все закоулки, но так и не смогла найти ее.
      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем гости стали расходиться. Большинство из них покинуло дом перед самым рассветом. Некоторых приходилось подолгу трясти, пробуждая ото сна, и отпаивать крепко заваренным черным кофе, чтобы они могла доплестись до своих машин и, выехав на пустынные улицы, отправиться домой. Тем не менее эта ночь в Лос-Анджелесе была отмечена не одним дорожным происшествием, и не раз вой сирен, мелькание красных и белых огней нарушали сон обывателей города.
      Однако Дайна и не думала ложиться спать. Сон в эту ночь казался ей чем-то вроде смерти. Все новые и новые порции адреналина поступали ей в кровь, словно из неисчерпаемого источника.
      Дом было не узнать. Впрочем, это не имело никакого значения. Оставив внутренние покои под охраной угрюмого мыслителя Эль-Греко и пучеглазой русалки, самодовольно развалившейся на сверкающих камнях, Дайна и Рубенс вышли в сад, ступая по мокрой траве.
      Отдавшись неистовому порыву страсти, они занялись любовью прямо у подножия высоких пальм, чьи верхушки слегка дрожали на свежем предрассветном ветерке. Небо уже начало едва заметно бледнеть на востоке над низкими крышами домов, но слабое свечение пока еще не угрожало затмить холодный блеск звезд. Серп луны висел невысоко и то исчезал за пучками колышущихся пальмовых листьев, то вновь появлялся из-за них. Слушая пение сверчков и плеск неугомонного дельфина в бассейне, Дайна в мечтах видела себя и Рубенса затерянными на необитаемом острове посреди бескрайнего моря. Моря.
      Сделав передышку, они вновь сомкнули объятия, но на сей раз все было по-иному. Еще никогда Рубенс не был с ней таким нежным, ласковым, бесконечно любящим. В самом конце - она была уверена - он заплакал, хотя возможно, то были всего лишь капли его пота, упавшие ей на плечо и скатившиеся на теплую землю.
      Тишина. Только звуки их вздохов и пение птиц, провозглашающих восшествие на трон дневного светила.
      Дайна заснула на траве. Ее густые волосы раскинулись, точно причудливый хвост языческого полубожества, а загорелая кожа блестела в ртутной амальгаме отраженного света. В полупрозрачном предрассветном воздухе она казалась похожей на персонаж с картины Руссо.
      Мухи с жужжанием носились в крепнущих лучах солнца, а золотисто-зеленая бабочка опустилась на согнутое колено Дайны, но вскоре была подхвачена и унесена прочь порывом ветра. Дайна продолжала спать, не замечая всего этого, и ей снилось, что она вернулась в Нью-Йорк.
      Уже наступил апрель, и повсюду весна вступила в свои права, но здесь в серых спальных джунглях зима еще не желала отступать. Дайна была одета в коричневые ботинки, покрытые снегом, ничем не отличающимся по цвету и консистенции от грязи, и заправленные в них потертые джинсы и старую куртку.
      Ее волосы были собраны сзади в длинный хвост. На лице никаких следов косметики. Глубоко засунув руки в карманы куртки, она, сгорбившись, брела навстречу пронизывающему ветру, завывающему в водосточных желобах. Ее щеки и нос покраснели; зубы стучали от холода.
      Она шла в сторону северной части города, разглядывая на ходу дома, сменявшие один другой, как на конвейере. Время от времени она искала взглядом таблички с названием улицы, но не находила их. За все время ей не попалось навстречу ни одного перекрестка.
      Внезапно она очутилась возле небольшого ресторанчика и зашла внутрь, чтобы согреться. Она узнала покрытую глазурью итальянскую плитку на стенах, и низкий, обитый жестью, потолок. Густые запахи готовящейся пищи обволакивали ее.
      Круглолицые молчаливые люди наблюдали за тем, как она торопливо пробирается мимо столиков, заставленных тарелками и бутылками. Она вспотела и начала дрожать от напряжения, но почему-то не могла додуматься расстегнуть теплую куртку.
      Прямо с порога она устремилась к заднему самому лучшему столику, стоявшему возле окна. Оттуда открывался вид на глухие грязные кирпичные стены, испещренные всевозможными надписями. Тощий пес, бродивший по булыжной мостовой, остановился и поднял шелудивую заднюю ногу.
      Сидевший за столиком человек жадно жрал - именно жрал, а не ел - блюдо, представляющее собой обжаренные в масле яблоки. Он то и дело запускал здоровенные ладони, заканчивавшиеся клешнеобразными пальцами, в глубокую тарелку и запихивал еду в широко раскрытый рот такими пригоршнями, что всякий раз ронял по несколько кусков.
      Она стояла неподвижно, вглядываясь в это лицо, в бледные, почти бесцветные глаза и шапку рыжеватых волос. Жир капал с тонких губ, а к розовым щекам прилипли кусочки пицци.
      Она произнесла вслух имя, его имя, и лицо медленно обратилось к ней. Не вынимая из кармана правую руку, она обхватила пальцами теплую рукоять пистолета. Нащупав курок, она вытащила оружие и несколько раз выстрелила в упор в потное, заляпанное жиром лицо.
      Ничего не произошло, и, опустив глаза, она в ужасе уставилась на золотую статуэтку, которую держала в руке, направив голову в сторону раскрытого рта.
      Лицо оглушительно захохотало. Капельки жира и крошки полетели во все стороны от растянувшихся губ и остро заточенных краешков ослепительно белых зубов, и она увидела черный, зияющий провал рта, огромный, как ночное небо. Пронзительный хохот заполнил весь ресторан, отражаясь от низкого потолка и выложенных плиткой стен, и она развернулась, намереваясь бежать куда глаза глядят. Однако жесткая здоровенная рука кольцом сдавила ее запястье.
      - Постой, моя милая. - Она прочитала эту фразу по движениям губ и в тот же миг обнаружила в своей открытой ладони настоящий пистолет. Крепко сжав его в руке, она, не раздумывая, нажала на курок. Раздался страшный грохот; пистолет дернулся в ее руке раз, два, три.
      Однако развороченное пулями, истекающее кровью лицо принадлежало не Аурелио Окасио. Это было лицо Джорджа.
      Раздался новый взрыв хохота, еще более грубого и жесткого, и когда она, не помня себя, стремглав кинулась в ночь, он летел ей вслед, гремел в ушах с неослабевающей силой...
      Она громко закричала и проснулась. В вышине над ее головой какая-то птица с ярким оперением, возможно кардинал, издавала пронзительные крики, подозрительно напоминавшие отголоски вчерашней вечеринки или смеха из ее сна.
      Все еще полусонная, она зажмурила глаза, с трудом соображая, где она находится. Где-то между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Разлепив сухие губы, она села на траву и позвала почти шепотом:
      - Рубенс?
      Поежившись, она притянула колени к груди и положила кружащуюся голову на ладони. Ужасная головная боль впилась в нее острыми когтями, и Дайна, зарычав, как раненый зверь, открыла глаза навстречу солнечному свету. "Мне надо подняться и уйти в тень", - подумала она и осталась сидеть на месте.
      - Рубенс? - она осторожно огляделась вокруг. Взгляд ее упал на высокое проволочное ограждение корта, и она тут же отвела его в сторону: оно ослепительно сверкало под прямыми лучами солнца. Во рту у нее все пересохло и слиплось, и ей было больно глотать. "Обезвоживание, - тупо подумала она. - О, господи!" Крик едва не вырвался у нее из груди, когда она притронулась к раскалывающейся голове.
      - Ну наконец-то ты проснулась, - сказал Рубенс, появляясь из зарослей.
      - Ш-ш-ш! - предостерегающе прошипела она. Его голос отдавался в ее ушах залпами двух десятков орудий.
      Опустившись на корточки, Рубенс бросил Дайне на колени шелковый пеньюар и протянул ей стакан с апельсиновым соком.
      - На, выпей, - произнес он потише. - Мария приготовила его только что. Она вернулась, решив дать нам еще один шанс.
      - Куда она уходила? - изумленно спросила Дайна.
      - Долго рассказывать. Давай же. - Он вложил холодный стакан в ее ладонь. Выпей. Я положил в него пару таблеток тилинола.
      Она осторожно поднесла стакан к губам и стала пить. Вкус был настолько хорош, что она выпила половину, прежде чем перевела дыхание. Прищурившись от яркого света, она посмотрела на Рубенса, одетого в костюм-тройку.
      - Ты определенно не выглядишь потрепанным.
      Он улыбнулся.
      - Мгновенное восстановление.
      - Только не говори мне, что ты едешь в офис так рано.
      - Сейчас два часа тридцать минут пополудни.
      - Проклятье! Мне надо было позвонить Ясмин.
      - Я не хотел будить тебя.
      - Черт побери, Рубенс!
      Она обхватила голову руками. Рубенс посмотрел на нее сверху вниз.
      - Ты вела себя вчера вечером, как настоящее дерьмо. Она плакала, когда уходила.
      - Ты видел, как она уходила? - Это был идиотский вопрос, и Рубенс оставил его без ответа.
      Откуда-то из зарослей донесся резкий, отрывистый хлопок дверцы автомобиля. Собака гавкнула несколько раз и замолкла. Дайна услышала ритмичное постукивание баскетбольного мяча по асфальту, удар о щит и торжествующий возглас молодого парнишки.
      Поднявшись, она направилась к бассейну. Вода была прохладной и чистой. В ней не плескались и не резвились никакие животные. "Назад в "Маринлэнд", подумала она, вспомнив дельфина и нырнула в воду в том конце бассейна, где было поглубже.
      Внезапное ощущение холода привело ее в чувство и мгновенно утихомирило боль в голове. Вынырнув на поверхность, она поплыла в дальний конец и там выбралась на бортик. Взглянув влево, она увидела поливочную установку, с шипением разбрызгивавшую воду над зеленой лужайкой. Она заметила мгновенный взгляд, брошенный на нее мексиканцем, подстригавшим кусты, но не сделала ни малейшей попытки прикрыть свою наготу. Повернувшись к Рубенсу, она поднесла ладонь к глазам, защищаясь от солнечного света, бившего ей прямо в лицо.
      - Не сиди в офисе целый день. Давай поужинаем на корабле.
      Он подошел к ней, состроив огорчительную мину.
      - Извини. Я думал, что предупредил тебя вчера. Я должен лететь в Сан-Франциско. Если я не закрою сделку по проекту Стиксон Бич сегодня, то она не пойдет в счет этого годового налога.
      - О, господи. Это ведь не обязательно делать сегодня. Рубенс поцеловал ее.
      - Шуйлер говорит, что это жизненно важно. Иначе я потеряю полмиллиона. Даже я счел бы это жизненно важным. - Он погладил ее по спине. - Но я вернусь через два, максимум три дня, и тогда мы проведем на корабле несколько дней. Идет?
      Он оставил ее на краю бассейна под лучами яркого солнечного света в окружении тихих полуденных звуков. Высокая, загорелая, атлетически сложенная, она стояла молча и смотрела ему вслед.
      Она не шелохнулась, услышав, как завелся двигатель и заскрипел гравий под колесами лимузина, увозившего Рубенса от нее. Ей хотелось сорваться с места, кинуться вслед за ним через сад и дом и остановить его. Однако это было невозможно, и поэтому она не тронулась с места.
      Похожие на бусинки капельки воды катились вниз по ее плечам, спине, ногам, ягодицам; стекали горячими ручейками между бедер. Вскоре солнце высушило ее окончательно, и под его теплыми лучами кожа стала гладкой и упругой. Дайна принялась натираться лосьоном, глядя на спину садовника, стараясь молча, одним взглядом, заставить его обернуться.
      Однако этого не произошло и, закончив натираться, Дайна легла в шезлонг и закрыла глаза. Теперь из внешних раздражений она воспринимала только звуки, да и те казались какими-то разобщенными и бессвязными, как если бы они не имели никакого отношения к ней или даже к тому месту, где она пребывала. Поливальные машины все еще свистели и гудели, а мальчик, игравший в баскетбол, должно быть ушел в дом. Через некоторое время единственным звуком, достигавшим ее слуха, был шум ветра в верхушках пальм. Солнечные лучи окрашивали ее веки в красный цвет, а ласковый ветерок сдувал длинные пряди волос с лица, так что они развевались у нее за спиной, как знамя.
      Она крепко обнимала его руками за пояс, вдыхая чудесный запах потертой кожи и длинных волос со слабой примесью аромата одеколона. "Или это его собственный запах, как после долгой физической работы?" - подумала она.
      Для нее это был не столько сексуальный, сколько подлинно мужской аромат. Ее грудь вздымалась от бурного дыхания. Она чувствовала изгиб его позвоночника, когда он еще больше наклонялся вперед, напряжение мышц, порожденное импульсами восхитительного опьянения скоростью, пронизывавшими его с ног до головы. Оно было заразительным. Дайна ощущала, как оно растекается по ее телу, и, задрав голову, дотянулась губами до его уха.
      - Быстрей, - кричала она. - Быстрей, Крис!
      Он заявился в дом Рубенса на "Харлее", когда она лежала, растянувшись в шезлонге возле бассейна. Он провел в студии всю ночь и не имел ни малейшего желания сидеть на месте и маяться от скуки. То же самое в тот момент можно было сказать и про нее.
      Она открыла глаза в тот миг, когда они помчались вниз по Пасифик Пэлисайдс, и увидела океан: тяжелые и темные впадины между волнами и их сверкающие на солнце, словно жидкое золото, гребни. У нее защемило сердце от внезапного приступа непреодолимого желания увидеть голубые бурные воды Атлантики.
      "Этот океан - жалкая замена тому, - думала она. - Вместо яростного, могучего прибоя только... ленивая зыбь, нагоняющая скуку и сон".
      Она опять закрыла глаза, отдаваясь во власть своих грез.
      Она почувствовала тягу центробежной силы, когда Крис сделал широкий разворот вправо, выезжая на Олд Малибу Роуд. Он прибавил газу, и мотоцикл рванул вперед, как стрела из арбалета.
      Ветер завывал у нее в ушах, трепал ее волосы. Встречный поток воздуха обжигал ее обнаженные руки.
      Крис перескочил на соседнюю полосу и еще больше увеличил скорость. Дайна с трудом открыла глаза. Повернув голову, она не увидела ничего, кроме многоцветного пятна, размазанного вдоль Пасифик Коуст Хайвэй: дома, деревья превратились в неразличимые линии. Она вспомнила игру в детстве, служившую ей развлечением, когда она сидела на заднем сидении машины ее родителей во время поездок на Кейп-Код.
      Булькающий смех вырвался из ее горла, и она сжала коленями бедра Криса, точно бока скакуна.
      - Быстрей, - понукала она его. - Ну же! Еще быстрее!
      Они пролетели мимо двух машин так, словно те стояли на месте. Мотоцикл слегка накренился, описывая широкую дугу там, где дорога плавно изгибалась вправо, следуя линии побережья. Далеко впереди громыхали два громадных полуприцепа, выплевывавших серый дым из вертикальных труб.
      - Держись, малыш! - Слова, сорванные ветром с его губ, прозвучали тонко и резко, словно вылетев из дешевого динамика. Они стали медленно отрываться от хвоста машин позади, как ракета, стремящаяся вырваться из власти земного притяжения, а заодно и собственной инерции, Они мчались, словно сумасшедшие. Весь мир для них теперь состоял из одного длинного тоннеля, по которому они летели вперед. Именно летели, потому что казалось, будто не мотоцикл оторвал колеса от покрытия шоссе, а они слились в одно целое с самим ветром.
      Внезапно она ощутила какую-то силу, настойчиво толкающую ее в левый бок. Медленно она повернула голову, чтобы посмотреть в чем дело. "Харлей" раскачивался на своих амортизаторах, в то время как слева к ним подкралась тень большой машины. Она была совсем близко от них и так загораживала свет, что Дайна невольно отметила про себя это обстоятельство. В то же мгновение до нее донесся яростный вопль Криса.
      - Этот ублюдок сделает нас только так! Крик превратился в громкий визг. Ветровое стекло "Харлея" разлетелось вдребезги, брызнув дождем острых, черных осколков ей в лицо. Она почувствовала растущую боль высоко на щеке под правым глазом и услышала жужжание возле уха. Инстинктивно оторвав одну руку от пояса Криса, она поднесла ее к лицу, и, совершая это движение, опасно накренилась вправо. В отчаянии она попыталась прижать колени к его бедрам, но могучий напор воздуха неумолимо тащил ее туловище назад.
      Дайна ощутила острую боль в копчике, когда ее позвоночник прогнулся в обратную сторону, и, словно наркоман в первое мгновение после укола, вдруг с потрясающей отчетливостью одновременно увидела и осознала множестве вещей. Примитивное существо, скрывавшееся в недрах ее организма в смертельном страхе за жизнь, разделило окружающую обстановку на бесконечное множество мелких фрагментов.
      Перед ними шоссе было пустота, лишь в четверти мили впереди виднелись высокие кузова полуприцепов. На встречной полосе промелькнуло несколько автомобилей, но из-за чудовищной скорости, они сливались, в одно пятно и было почти невозможно... Что-то в правом углу глаза мешало ей видеть. Она провела пальцами по этому месту и почувствовала что-то липкое и горячее на своей щеке. Боковым зрением она различила малиновый цвет.