Эрик Ластбадер
      Сирены
      ЧАСТЬ 1
      МОЛНИИ
      Молнии
      вчера полыхавшие на востоке,
      сегодня уже на западе.
      Каикаку
      Глава 1
      Дайна Уитней сбавила скорость, вписываясь в крутой поворот дороги, поднимавшемуся по заднему склону холма. Как и предсказывали, жара спала сразу же после наступления сумерек, и душный, пропитанный запахом горелой резины воздух отступил на восток, туда, откуда его принесло; свежий ветер с океана омывал холмы и долины вокруг Лос-Анджелеса.
      С вершины Беверли Хиллз казалось, будто расплывчатые огни под качающимися верхушками пальм уносились прочь, исчезая в туманной дали.
      Выйдя из поворота, Дайна с нежностью подумала о своем серебристом "Мерседесе", выводя его на середину извилистой ленты дороги. Она слушала хриплый рев двигателя и вспоминала строчку из Яна Флеминга: "Она вела машину, как мужчина, с чувственным наслаждением..." Или что-то в этом роде. Фраза напомнила ей о Марионе, режиссере "Хэтер Дуэлл" - фильма, в котором она снималась. Последние шесть недель она много работала над лентой и лишь недавно вернулась со съемок, проходивших на затопленных солнцем холмах к северу от Найса. Марион, имевший репутацию человека, создающего ощущение максимальной правдоподобности в каждой из своих картин, тем не менее настоял на том, что все интерьеры надо снимать в Голливуде.
      - Там я могу контролировать время, задерживать солнце в небе, управлять ветром, вызывать дождь, - объяснял он Дайне в день возвращения. - Когда снимаешь фильм на природе, все время сталкиваешься с ее капризами. Я же хочу контролировать абсолютно все. В этом, в конечном счете, и заключается преимущество Голливуда.
      Он расхаживал взад и вперед перед Дайной, уговаривая ее так энергично, что походил на паровую машину, работающую на полной мощности.
      - Однако такой контроль требует немалых усилий. Находясь в Голливуде, забываешь о реальности. Чем больше отдаешься этому месту, тем больше оно засасывает тебя - как шлюха высшего класса. И ты чувствуешь себя так хорошо, что не хочешь, чтобы это ощущение прекращалось.
      Дайна вспомнила, как ее агент Монти впервые заговорил об этом проекте. "Риджайна Ред" с ее участием только что вышла на экраны и получила превосходные рецензии критиков. Это был блестящий, противоречивый фильм, полный блеска и остроумия. Но еще более важным было то, что в нем она сыграла свою первую главную роль и, как указывал сам Монти, достигла поворотного момента в карьере.
      - Я думаю, ты готова, - сказал он ей однажды за завтраком в Ма Мэйсон, превзойти свой успех в "Риджайне Ред". - Дайне приходилось наклоняться вперед, чтобы за звоном стаканов и то усиливающимся, то стихающем гулом манерных светских голосов услышать, что он говорит. Вокруг прогуливались, время от времени присаживаясь за столики, заказывая, кто коктейль из виски и мятного ликера, кто простой аперитив, представители высшего общества Беверли Хиллз, совершавшие утренний моцион. - Не подумай, что я недооцениваю ту работу, продолжал Монти. - Любая картина, снятая Джефри Лессером, привлекает всеобщее внимание. Просто я считаю, что тебе пора браться за нечто более серьезное, чем боевик из серии пиф-паф! Пойми это. Я просто утопаю в море сценариев для тебя.
      - Что ты говоришь, - рассмеялась она.
      - Нам следует вести себя осторожно и предусмотрительно. Нет ничего проще, чем найти для тебя картину сейчас. Но мы не должны вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Ты хочешь узнать, что я имею в виду? Я уже сказал, приходи ко мне в контору. Там этого добра лежат целые горы. Лос-Анджелес перемалывает сценаристов пачками, превращая их в котлетный фарш. Я уже несколько месяцев не могу наткнуться ни на одну стоящую идею.
      Разумеется, как он того и хотел, она слышала, что за этим "но" кроется нечто невысказанное, но не собиралась доставлять ему удовольствие, приставая с расспросами.
      Она чувствовала себя точно собака на привязи, зная, что отчасти это чувство объясняется скукой от вынужденного безделья, в то время как Марк был по уши в работе, снимая новую грандиозную политическую картину. Последнее обстоятельство, казалось, только усиливало ее недовольство.
      - Я не желаю, - резко возразила она, - ждать целый год, пока тебе подвернется мифический проект, о котором ты мечтаешь. Я хочу работать. Если дело и дальше пойдет так, как сейчас, я просто свихнусь.
      Именно тогда Монти вдруг улыбнулся. Дайна подумала, что его улыбка просто неотразима. Она была широкой, во все лицо, но главное - в ней присутствовала необычайная теплота. Когда Монти улыбался так, Дайна безоговорочно верила каждому его слову, впрочем, он умудрялся заставить кого угодно поверить, что такая улыбка предназначается именно этому человеку и никому больше.
      - Что ты думаешь, - спросил он весело, - насчет того, чтобы начать работу прямо сейчас? - С этими словами он вручил ей папку со сценарием в голубом переплете.
      - Ты - просто скотина, - ответила она, смеясь.
      Монти согласился дать ей на прочтение и размышление всего одни сутки, и она знала почему: он не хотел, чтобы ее возбуждение успело улечься.
      Вдали от его офиса во время завтрака на Малибу, он поинтересовался: "Ну, как тебе это понравилось?"
      По его лицу она уже видела, что он сам думает на сей счет и решила слегка подразнить его: "Не знаю. Я еще не закончила".
      - Черт возьми, Дайна. Я говорил тебе! - вдруг он осекся, увидев перед собой ее смеющееся лицо. - Ага. Ну что ж, возможно, если я отвечу на имеющиеся у тебя вопросы, то это поможет тебе принять решения.
      С чувством внутреннего удовлетворения она продолжала безмятежно потягивать кофе со льдом.
      - Кто снимает фильм?
      - Марион Кларк.
      Ее брови удивленно поползли вверх. "Тот англичанин, который ставил "Стоппред" на Бродвее пару лет назад?"
      - Он самый, - Монти кивнул. - Тогда он получил "Тони".1
      Дайна все еще была озадачена. "Что он делает здесь? И при чем тут кино?"
      Монти пожал плечами. "Очевидно, при том, что он хочет этим заняться. К тому же этот фильм не первый для него. Он уже снял два, хотя, впрочем, они не в счет: у него было слишком мало денег. Но на сей раз "Твентиз Сенчури Фокс"* не поскупилась".
      - Как они вышли на Кларка?
      - Хм... - его карие глаза скользнули в сторону и уставились на залитую ярким утренним светом гладь Тихого океана, туда, где несколько чаек беспорядочно кружили над самой поверхностью воды в поисках завтрака. - Его нашел продюсер. По-видимому, он имел возможность ознакомиться со сценарием и внести в него существенные изменения. Затем, заручившись поддержкой продюсера, он приступил к полнокровной работе над текстом, с результатом которой, - Монти кивнул маленькой птичьей головкой, при этом его впалые щеки задрожали, словно пытаясь стряхнуть вечный загар, - ты только что ознакомилась.
      - Этот продюсер, - сдержанно поинтересовалась Дайна. - Кто он такой?
      Монти смущенно почесал широкий нос, выбил короткую дробь вилкой на деревянной крышке столика. "Послушай, Дайна... - начал было он.
      - Монти...
      Он хорошо знал этот требовательный и предупреждающий тон и сказал, точнее, выдавил из себя: "Рубенс".
      - О, господи! - Монти вздрогнул от ее крика и вцепился пальцами в край стола с такой силой, что они побелели. - Этот сукин сын пытался затащить меня к себе в постель с тех пор, как я появилась здесь! И вот теперь ты предлагаешь мне сниматься в его фильме? Я просто не могу в это поверить!
      Она вскочила с места откинув стул назад одним движением бедер без помощи рук и, торопливо выбравшись из ресторанной суматохи на мягкий песок, зашагала прочь. Прочь от дороги, по которой с шипением и свистом одна за другой проносились машины, направлявшиеся в сторону бульвара Сансет.
      Очутившись на пляже, Дайна нагнулась, сняла туфли и двинулась навстречу набегающим на берег волнам прибоя. Подобравшись к ним вплотную, она почувствовала, что песок под ее ногами стал другим: плотным и не таким теплым. Еще шаг - и через мгновение она очутилась по щиколотку в воде, приятно пощекотавшей ей пятки. Дайна поежилась, испытывая ужас при мысли о работе с Рубенсом. Она так старательно избегала его, но теперь, похоже, отступать было некуда. Ее гнев на Монти был направлен не по адресу, и внезапно Дайне стало стыдно за то, что она накричала на него.
      Она скорее почувствовала, чем действительно увидела, что он, выйдя из ресторана, следует за ней. Ему было трудно идти по песку: Дайна издалека слышала его частое и тяжелое дыхание. Запоздало она вспомнила о сердечных таблетках, которые он регулярно принимал.
      - Мне кажется, - мягко произнес он, - что ты ведешь себя немного как примадонна. Эта роль может оказаться решающей в твоей жизни. Ты...
      - Мне не нравится, что ты начинаешь строить планы у меня за спиной.
      - Мы с Рубенсом старые друзья. Я знаю его уже лет десять, а то и больше. Если ты посмотришь на мое предложение без эмоций, Дайна, ты поймешь, что это именно то, что тебе нужно.
      Ее гнев вспыхнул с новой силой. "Что Рубенс знает обо мне, как об актрисе? Я прекрасно понимаю, на что он рассчитывает".
      - Мне кажется, что ты заблуждаешься на сей счет.
      Дайна лишь махнула рукой, отметая его возражения. "Один приятель пытается выгородить другого". Она отвернулась, избегая его настойчивого взгляда. В голове у нее царил полный хаос. "Имя Рубенса, - подумала она с горечью и злобой, - открывает любую дверь в Голливуде. Но какие двери оно открывает в моей душе?"
      Неестественно яркое небо на западе над океаном походило на театральные декорации, напоминая Дайне о тяжелой борьбе, которую ей пришлось выдержать на пути от постоянных отказов к эпизодическим, а затем второстепенным ролям.
      Солнечные лучи золотили горбинку у нее на переносице и превращали ее яркие фиалковые глаза в темные, почти черные. Ее обычно такие чувственные губы были сейчас плотно сжаты.
      После долгой паузы она заговорила низким, угрожающим голосом: "Я - не шлюха, - сказала она. - Если Марион Кларк хочет, чтобы я снялась в "Хэтер Дуэлл", он, черт возьми, может сам позвонить тебе!"
      - Именно так, - хладнокровно ответил Монти, - он и поступил.
      Марион Кларк оказался совсем не таким, каким она его представляла. Прежде всего, он был гораздо старше и к тому же обладал незаурядной внешностью. На его морщинистом лице выделялся длинный аристократический нос, а мягкие седые с металлическим отливом волосы были зачесаны на лоб, как у римского сенатора. Дайна с удивлением спрашивала себя, не происходит ли он от старинного и знатного английского рода и не пал ли он жертвой в Голливуде, подобно тому, как великолепный дикий зверь падает, сраженный пулей невежественного белого охотника.
      Она смотрела в его проницательные голубые глаза, похожие на маленькие кусочки льда, и думала: "Нет, только не с такой отталкивающей физиономией". Но потом он заговорил, и лед растаял, превратившись в стремительный ручей и лучистую радугу.
      Их первая встреча произошла в студии, где предстояло снимать все интерьерные сцены. Марион был погружен в изучение сценария, однако, как только Дайна представилась, он тут же вручил папку худому плешивому, несмотря на молодой возраст, помощнику и, решительно взяв ее за руку, повел прочь от скопления людей. По тому, как он вел ее, указывая дорогу не столько словами, сколько пальцами, Дайне показалось, что она поняла, какого рода руководства актерами ему хотелось осуществлять.
      - Как хорошо ты знаешь сценарий? - поинтересовался он спокойным, бесстрастным голосом.
      Она смущенно улыбнулась. "Боюсь, у меня не было времени выучить свою роль".
      Однако, прежде чем она успела закончить эту фразу, он уже энергично потряс головой: "Нет, я говорю о другом".
      Дайна ждала, что Марион пустится в объяснения, но он опять притих. Со стороны казалось, что он с головой ушел в собственные мысли. Наконец они дошли до паутины улиц, которая по замыслу какого-то телевизионного продюсера должна была изображать один из районов Нью-Йорка. Дайна, впрочем, не находила в ней ни малейшего сходства с любой из частей этого города, в которых ей доводилось бывать. Прожектора были установлены, но не горели. Только что вымытый асфальт блестел. Вдруг все огни вспыхнули одновременно, и почти тут же длинный черный "Линкольн" проскользнул мимо Дайны и Мариона так медленно, что шорох покрышек был едва слышен. Кто-то потребовал еще воды. Огни погасли.
      - Итак? - произнес Марион резко.
      Дайна не могла понять, чего он от нее хочет. "Мы сейчас устроим пробу?" поинтересовалась она.
      - Ты помнишь сцену, - сказал он так, словно все время думал именно об этом, - начинающуюся сразу, после того, как твоего мужа застрелят?
      - Когда я поворачиваюсь и кричу на Эль-Калаама?
      - Да.
      - Я не...
      Однако он начал разыгрывать эпизод, не дожидаясь ее ответа, и Дайне ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру. Так же, как и большинство режиссеров, с которыми ей приходилось иметь дело, он работал скорее в соответствии с собственными мыслями, не обращая внимания на окружающих.
      У Дайны появилось ощущение, что ее затягивает в какую-то трясину и, окончательно растерявшись, она начала паниковать, позабыв все реплики и действия.
      Так продолжалось до тех пор, пока какая-то фраза, произнесенная Марионом, не пробудила Дайну, и в то же мгновение Хэтер Дуэлл перестала быть для нее загадкой. Она поняла замысел Мариона, стремившегося показать ей, что слова сами по себе не имеют значения, и сделать ясным для нее сущность характера Хэтер, чтобы увидеть, сможет ли Дайна справиться с ролью. Поняв, есть ли в ней то, что есть в Хэтер. В состоянии ли она, подобно той, выдержать страшный удар судьбы и продолжать жить.
      И не зная, в какой момент это произошло (Дайна уже успела понять, что так бывает всегда во время действительно удачных актерских перевоплощений), она перешагнула через барьер и стала Хэтер Дуэлл.
      Дайна вышла из студии, с трудом переводя дыхание; ее голова кружилась. Ей лишь мельком удалось взглянуть на уже начавшийся процесс монтажа ленты сращивание кадров, превращающихся в единую живую ткань, наполненную глубоким содержанием. Впрочем, в случае положительного решения вопроса относительно ее участия в картине, Дайне еще предстояло наблюдать его в течение долгих дней. Зато она прикоснулась к самой сердцевине художественного замысла, лежащего в основе фильма, и теперь точно знала, что хочет сыграть эту роль больше всего на свете.
      Кровь бешено стучала у нее в висках. Дайна хорошо знала это ощущение, но на сей раз оно оказалось гораздо сильнее обычного. Ей вдруг почудилось будто ни что иное, как ужасное, внушающее страх непреодолимое биение самой жизни, раскалывающее время на бесконечную череду крошечных быстролетных фрагментов, отдельных и многообразных, отличных друг от друга, каждый из которых сам по себе представлял целую жизнь. Только теперь она отдала себе отчет, как много времени прошло после окончания работы над "Риджайной Ред"; как сильно она тосковала по следящему зрачку камеры, запечатлевающим ее в таком маленьком и вместе с тем огромном квадратике кадра цветной пленки. Она думала о том, что появление на экране станет ее новым рождением. Для нее наступило время новой жизни; она чувствовала, как возбуждение волнами прокатывается по ее телу и трепещущие живые струны мышц и сухожилий звоном отзываются в голове. Она знала, что не сомкнет глаз этой ночью, а, возможно, вообще не сможет спать до тех пор, пока не будет знать точно, что роль достанется ей.
      Она послушно позволила Мариону увести ее назад мимо пары полупустых контейнеров для мусора, по "эрзац" переулку, где даже "грязь" на земле была искусственной, вдоль "кирпичных" стен из штукатурки и фанеры, с которых свисали аккуратно надорванные выцветшие афиши. Внезапно они вновь очутились в Голливуде.
      - Теперь выслушай меня, - он остановился и повернулся к ней. Яркий свет падал на его лицо, слегка расцвечивая и без того розовые щеки - результат частых злоупотреблений алкоголем. - Тебе может показаться, что "Хэтер Дуэлл" это фильм, где главное само действие. Во всяком случае, так думают люди из "Твентиз Сенчури Фокс". - Марион произносил каждое слово так, словно оно жило своей собственной жизнью и не было никак связано с другими. - Все остальные тоже уверены, что мы не упустим эту сторону дела из виду. - Он слегка улыбнулся тонкими губами и предостерегающе поднял указательный палец. - Но ты не должна заблуждаться на этот счет. Наша картина совершенно иного рода.
      - За последнее десятилетие терроризм в мире приобрел характер эпидемии, подобно коммунизму в двадцатые годы. Кстати, их политические идеалы одни и те же. Так вот, суть "Хэтер Дуэлл" не в столкновении между евреями и палестинцами. Мы не собираемся снимать картину о войне, понимаешь? - Марион еще выше поднял палец, дотронувшись им до кончиков седых волос.
      - Мы ставим перед собой более обширную задачу и намереваемся рассказать о том, что будет понятно и близко каждому. "Терроризация" ума - вот что является главной опасностью; тот эффект, который террор оказывает на индивидуальную личность, - он задумчиво поджал губы. - В конце концов, Хэтер Дуэлл мало чем отличается от тебя и от миллионов других женщин, которые увидят фильм.
      - Вплоть до этого момента, столь круто изменившего ее судьбу, каким боком она соприкасалась с терроризмом, насилием, душевными муками и пытками? Джеймс старательно оберегал ее от ужасов оборотной стороны жизни.
      - Но теперь, - он ткнул пальцем в воздух, словно директор, добравшийся в своей речи до наиболее яркого места, - теперь она сталкивается со всем этим лицом к лицу. Как изменит ее противостояние терроризму? Что случится с ней? Эти вопросы и являются ключевыми в нашем фильме. Ты понимаешь?
      - В этом - подлинная сила "Хэтер Дуэлл" и причина того, почему я согласился снимать картину, а Рубенс вложил в нее так много своих собственных денег. В этом, а вовсе не в автоматных очередях, масках и запахе крови и трупов - замечательных аксессуарах, которые помогут превратить ленту в дорогостоящий боевик.
      - Но это еще не все. По мере развития событий в фильме герой должен совершить осознанный выбор, ты понимаешь? Недостаточно снимать такие картины, которые просто развлекают, Дайна. Мы создаем мечты для людей во всем мире, и поэтому на нас лежит тяжелый груз ответственности за то, чтобы не забивать им постоянно головы песком и мусором. Мы должны приложить все усилия, чтобы стать проводниками идей, предложить зрителям нечто, чего бы они не смогли бы открыть для себя без нас. В этом наша уникальность, - Марион стоял, вытянувшись на кончиках носков; его щеки раскраснелись от возбуждения.
      - Наш фильм посвящен ужасной истории ума, поединку воль, набору деликатных моментов страха, усиливающегося с каждой секундой, невзорвавшейся бомбе, угрожающей живой ткани человечества, проникшей в самую его сердцевину. А что же Хэтер Дуэлл? Об этом тебе следует спросить себя, Дайна. Выживет она или умрет?
      Таков уж Марион, подумала Дайна, сбавляя скорость на особенно крутом изгибе дороги. Необходимо начать жить своей ролью для него и для себя самой, прежде чем он подаст команду включить камеру.
      Она вспомнила последний отснятый эпизод с Эль-Калаамом. Да, говоря словами Мариона, то был поединок воль.
      Эти воспоминания вдруг всколыхнули в ее памяти далекие образы Манхэттена: голубые тени на тротуарах; каньоны дымчатого стекла и стали; жаркий августовский ветер, шумящий вдоль Риверсайд-драйв; парк, полный пуэрториканцев, одетых в майки без рукавов, готовящих тропические плоды и черные бобы в самодельных жаровнях на древесном угле. Уличная испанская речь жужжала у нее в голове, точно музыка из старых немых фильмов. Неужели это было всего лишь пять лет назад?
      Она вновь притормозила. Здесь узкая дорога была почти отвесной, поэтому-то Дайна и выбрала этот путь, словно бросавший вызов ее рефлексам и координации. Вершина холма осталась позади. К раскинувшемуся внизу Лос-Анджелесу стремительно подкрадывалась ночь.
      Дайна въехала в S-образный поворот и внезапно почувствовала себя на пороге какого-то большого приключения, словно Фернандо Кортес, пускающийся в далекое плавание в погоне за золотом древней Мексики.
      Монти был прав как никогда. "Хэтер Дуэлл" стал ее фильмом и теперь он должен либо прославить имя Дайны, либо похоронить ее надежды на успешную карьеру. Дрожь прошла по ее спине и она беспокойно поерзала на обтянутом кожей сиденье. Так многое в ее судьбе зависит от других людей! Чтобы ее успех состоялся, все разрозненные нити должны сойтись в одной точке. Ей казалось, что она сидит верхом на управляемой торпеде или...
      Она судорожно вцепилась в руль "Мерса"; за окном уже замелькали кремовые и бледно-голубые стены домов. Дайна с такой яростью дернула за рычаг коробки скоростей, что чуть не сломала его. В конце концов, о чем она так тревожится? Ведь она - актриса. Это ее работа вдохнуть жизнь в мертвые строчки, написанные на белых листах сценария. Ей пришлось превратиться в Хэтер Дуэлл, врастать в роль, пока она не стала ее новой реальностью, новой жизнью. Она оставила себя - Дайну Уитней - в стороне, в качестве заинтересованного наблюдателя за судьбой совершенно другой личности.
      Каким образом ей удалось осилить эту задачу? Она не понимала и знала только, что в результате некоего таинственного процесса ее душевные возможности удесятерились.
      Она с силой надавила на газ.
      Возбуждение, подобное лихорадке, гнало ее вперед. Она жадно вдыхала ночной аромат листвы деревьев, облепивших склоны холма. Марк уже должен был вернуться в город со съемок, размышляла она. На этот раз их отлучки из Лос-Анджелеса частично совпали: он уехал вскоре после ее отъезда. Они не писали друг другу и редко перезванивались, но до нее все чаще доходили тревожные слухи о каких-то трудностях, связанных с его новым фильмом на военную, точнее антивоенную тему. "Коппола не смог сократить его", - несколько раз говорил ей Марк. Он сильно отставал от графика съемок из-за того, что постоянно вносил изменения в сценарий. Да и деньги - их надо было получать откуда-то.
      Дайна почувствовала, как тепло разливается по ее телу, когда ей удалось отвлечься от этих мыслей. День подходил к концу, и она окутывала себя образом Марка, точно пледом, чувствуя, как его сила проникает в ее плоть, медленно рисуя его руки, ласкающие ее спину, его открытый горячий рот у своих губ...
      Она въехала во двор своего дома и заглушила мотор. Внутри горел свет ободряющий знак, но наружный фонарь был потушен. "Узнаю его, - подумала Дайна. - Он так занят политикой, что не обращает внимания на мелочи жизни".
      Она весело взбежала по ступенькам, размахивая сумкой и что-то мурлыча себе под нос. Темно-зеленые побеги плюща, которым был увит вход в дом, блестели в последних лучах солнца, отражавшихся в огромной чаще неба. Дайна вставила ключ в замок и распахнула дубовую дверь.
      Едва переступив через порог, она в ужасе замерла на месте, завороженно уставившись на два обнаженных тела, извивавшихся в любовных судорогах на голом паркетном полу.
      От внезапного приступа ярости кровь вскипела в ее веках и в ушах зазвенело, в то время как она молча смотрела на подымающиеся и опускающиеся с животной силой черные ягодицы Марка. В ее голове мелькнула мысль, что они напоминают ей маятник адских часов, отсчитывающих последние мгновения любви, оставшейся в мире.
      Оцепенело она подумала, что девушке должно быть холодно лежать на полу. Потом, точно в тумане, она услышала пыхтение и тихий сосущий звук, и осознание ужасного унижения словно превратило ее в маленькую растерянную девочку. Она вспомнила свое первое и последнее бесшумное вторжение в родительскую спальню однажды утром на рассвете. Вслед за этим она почувствовала головокружение и странное ощущение тесноты в груди, точно каким-то образом забрела в поле повышенной гравитации. Ей показалось, что все ее тело заморожено, и она не в состоянии пошевелиться.
      Затем девушка застонала, и оцепенение Дайны как рукой сняло, как будто она прикоснулась рукой к оголенному проводу. Швырнув назад сумку, она прыгнула вперед.
      - Эй! - шея Марка изогнулась, когда он повернул голову. Увидев Дайну, он сделал попытку отстраниться от девушки.
      - Нет, нет, нет! - ее голос поднялся до визга, и длинные белые пальцы вцепились в его напрягшиеся бицепсы. - Не уходи! Еще нет! Нет... О! - ее выдох был похож на взрыв.
      Сжатый кулак Дайны метнулся к его испуганному лицу. Удар пришелся в ухо. Марк шумно выдохнул. Тогда ее плечо обрушилось на его, и он свалился с девушки с хлопком, подобно тому как пробка вылетает из бутылки.
      Он поднял руки, защищаясь. "Эй, эй. Что за...!" От любовного пыла не осталось и следа.
      - Ты - грязный ублюдок! - это было все, что она нашлась крикнуть ему в лицо. - Ты - грязный ублюдок! - Ей казалось, что она вот-вот задохнется от собственной ярости.
      Оставшаяся на полу в одиночестве девушка дергалась и каталась из стороны в сторону, зажав ладони между мокрых бедер. Ее раскрасневшиеся груди тряслись. Она еще не осознала, что произошло, и невидимая ниточка, связывавшая ее с Марком, не порвалась окончательно.
      - Боже, Дайна!
      Она продолжала избивать его, не давая раскрыть рта. Он и так уже успел сказать слишком много. Дайна работала кулаками совсем не по-женски: ее тренировки при подготовке к съемке не прошли бесследно. Они немало добавили к тому, что она приобрела, живя в Нью-Йорке, где росла, учась защищать себя и играть в американский футбол. Исступление и гнев не помешали ей применить свои знания на практике.
      - Дайна, Дайна, ради всего святого... О! - ради всего святого, выслушай меня!
      Однако она не собиралась слушать ничего, зная, насколько Марк силен в логике, обеспечившей успех его политической карьеры. После очередного удара его рот наполнился кровью: ее кольцо из золота и нефрита - прощальный подарок, который она купила себе, уезжая сюда из Нью-Йорка - рассекло нежную кожу на его нижней губе.
      Он отпрыгнул в сторону с расширенными от страха глазами, понимая, что не в состоянии остановить ее. Дайна увидела гримасу ужаса, исказившую его красивое лицо.
      Ее глаза вспыхнули, и она потянулась за своей тяжелой сумкой. "Убирайся отсюда, скотина! - она даже не могла назвать его по имени. - Проваливай! И забирай вот это, - она пнула ногой лежащую девушку, выводя ее из оцепенения, с собой".
      Осторожно, не спуская глаз с Дайны и держась от нее на безопасном расстоянии, Марк сделал круг и, потянув девушку за руку, помог ей подняться. Ее маленькое и стройное тело, покрытое калифорнийским загаром, казалось почти болезненно худым. Даже теперь она не выказывала ни малейших признаков смущения, а когда Дайна, наконец, рассмотрела ее как следует, то с легким изумлением поняла, что девушке никак не больше пятнадцати лет. Ее крошечные груди вызывающе торчали вперед, а волосы на лобке были гладко выбриты.
      Марк, стоявший в нелепой позе, зажав под мышкой одежду свою и ее, в последний раз попытался было что-то сказать, но Дайна отрезала: "Не надо. Не говори ничего. Ты был здесь просто временным постояльцем и все. Я не желаю слушать тебя, - слезы, блестевшие в уголках глаз, мешали ей видеть. - Тебе нет оправданий, нет..."
      Он вышел за дверь, спотыкаясь, толкая перед собой раздетую, дрожащую от холода девушку, и завернул за угол дома, туда где оставил свою машину.
      Откуда-то издалека, как ей показалось, донеслось отрывистое покашливание заводимого мотора, эхо от которого мучительно долго умирало в ночном воздухе. Глядя в окно, она видела два рубиновых огонька, то исчезающих за стволами деревьев, то вновь вспыхивающих в темноте.
      Дайна стояла неподвижно, прислушиваясь к шороху листвы, чувствуя себя словно рыба, попавшая в сеть, вытащенная на поверхность из прохладных морских глубин и теперь судорожно хватающая ртом воздух, очутившись в мире, где все для нее было новым, чужим и пугающим.
      Она отвернулась от окна, с трудом удерживая равновесие, прошла в гостиную и остановилась возле бара. Ее взгляду открылась шеренга бутылок. Помедлив, она потянулась за "Бакарди" и неожиданно вздрогнула всем телом, так что светлая жидкость заплескалась в бутылке. Налив рому на три пальца, Дайна в один присест опрокинула в себя содержимое стакана, словно это была лечебная микстура. Ее глаза закрылись сами собой, а по всему телу вновь пробежала дрожь. Оттолкнув от себя хрустальный стакан, она покачала головой и почти бегом вернулась в холл.
      Кинувшись в спальню, она распахнула дверцы шкафа и вытащила оттуда всю одежду Марка. Затем она очистила от его вещей и комод и свалила все в кучу на ковре. Все, что поместилось, она запихнула в его потрепанный чемодан, видавший, как любил говорить сам Марк, "жару Ла-Паса, блеск Буэнос-Айреса и еще тысячу других мест", и захлопнула крышку. Подхватив его в одну руку и оставшуюся одежду в другую, она вприпрыжку бросилась к входной двери, неуклюже спотыкаясь и ругаясь на чем свет стоит, больно ударившись о ножку стула.
      Снаружи ее встретило пение ночных птиц, порхавших в темноте между кронами деревьев. На противоположной стороне холма заходилась в лае собака, должно быть почуявшая койота, прокравшегося на ее территорию.
      Дайна прошла по склону туда, где привольно росла низкая неподстригаемая трава и какие-то плотные колючие кустики. Она постояла, в раздумье глядя на чемодан, оттягивавший ей руку. Он сопровождал Марка, когда тот перебирался из Бирмы в Таиланд и дальше, как он утверждал, с большим риском для жизни через границу в запретную Камбоджу. Он делал это из сочувствия к искалеченным и умирающим людям на другом конце света, считая себя, по крайней мере, отчасти ответственным за их мучения и беды. Но испытания, которым он подвергался там, сделали его слепым в отношении таких же элементарных вещей у себя дома" Подобно космонавту, возвратившемуся домой после прогулки по луне, размышляла Дайна, он разительно переменился: его мысли исказились до неузнаваемости, и чувства стали пародией на то, какими они когда-то были. Пламя каких-то неведомых пожарищ спалило его душу.
      Наконец, она избавилась от своего груза, швырнув чемодан в ночь. Некоторое время она стояла неподвижно, наблюдая за тем, как он, кувыркаясь, медленно катился вниз по склону, заросшему папоротником, таким высоким, что он походил порой на подлесок тропических джунглей. Пролетев ярдов двадцать, чемодан ударился углом о землю, отчего крышка распахнулась, и все содержимое вывалилось наружу.