Небо, загроможденное гигантскими скоплениями облаков, имело цвет кошачьих глаз. Должно быть, тучи пыли, поднятые с поверхности плато пронизывающими ветрами, придавали небу этот необычный, желтоватый оттенок, словно рожденный кистью художника.
      Вскоре Джейк поднялся и прошел в глубину открытого базара, где торговали преимущественно традиционными шелковыми шалями и платками, а также опиумом.
      Весь товар открыто лежал на всеобщем обозрении. В тени под деревом Джейк дожидался Блисс.
      - Нам повезло, - обратился к ней Джейк. - Он слышал про Чень Чжу, хотя тут его под этим именем и не знают. В здешних местах он известен как Нага. Очень эффектно: он хочет казаться не менее могущественным, чем этот сказочный змей.
      - Джейк...
      - Дядя Томми знает, где найти Нагу, - продолжал Джейк. - Это недалеко. Всего один минь.
      - Джейк. - Блисс взяла его за руку и завела за дерево, чтобы укрыться от любопытных взглядов крестьян. - В чем дело? С той самой ночи на борту джонки моего отца ты не говоришь ни о ком и ни о чем, кроме Чень Чжу. Ты не спишь сутками и почти ничего не ешь. В твоих глазах появилось нечто такое, что путает меня.
      - Пустяки.
      - И то, что произошло в доме у Маккены, тоже пустяки?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Я никогда не видела тебя таким грубым и бессердечным, как тогда. Не знаю, может, правильнее сказать, что я видела перед собой садиста.
      - Мне не доставляло удовольствия то, что я делал.
      - Может, и нет. Однако тебе не мешало бы рассмотреть и другой вариант.
      - Вариантов никаких не было. Кроме одного. Я уже говорил тебе, что Белоглазого Гао готовил мастер.
      - Если так, то он скорее бы умер, чем сказал тебе что-либо.
      Джейк уставился на нее и некоторое время молчал.
      - Что ты говоришь? - спросил он наконец.
      - Я не говорю, - твердо ответила Блисс, - я только прошу тебя рассмотреть вариант, при котором Белоглазый Гао рассказал тебе столько, сколько ему приказали рассказать.
      - Чень Чжу хотел, чтобы я приехал сюда?
      - Возможно.
      - Но зачем? - осведомился он. - Какой смысл в том, чтобы зазывать меня сюда? Для него гораздо проще было бы завладеть "Общеазиатской" через подставных лиц, как он это и делает сейчас.
      - Он боится тебя, - возразила она. - И здесь ему гораздо легче уничтожить тебя, чем в Гонконге. К тому же тут будет некому проводить расследование.
      - Чистой воды глупость, - продолжал стоять на своем Джейк. - Чень Чжу далеко не глуп. - Тем не менее, он не сводил глаз с Блисс, пока наконец не уловил в выражении ее лица некое странное выражение, заставившее его призадуматься. - Впрочем, возможно, тебе известно что-то такое, чего не знаю я.
      Блисс отвернулась. Как рассказать ему о том, что на самом деле случилось с его отцом? - подумала она. - Как подготовить его к да-хэй?
      - Я... - начала было она, но тут же осеклась. Ужасное, тоскливое чувство навалилось на Блисс, ибо она вдруг поняла, что невозможно подготовить Джейка к тому, что она собиралась сказать. Однако это не означало, что он обязательно не поймет ее. С чего она взяла, что будет именно так? Сколько раз она наблюдала за тем, как Джейк погружался в ба-маак. Быть может, это было сродни ее собственным путешествиям по великому мраку да-хэй?
      - Ты изменилась, - неожиданно заметил он.
      - Так же, как и ты. Надеюсь, что ты все же помнишь то время, когда мы были вместе.
      Слова Блисс, словно стрела, пронзили сердце Джейку, и он, выпустив ее руку, бессильно опустился на корточки и замер, прислонясь спиной к дереву.
      Блисс встала на колени рядом с ним.
      - Джейк, - позвала она. - Джейк, что с тобой?
      - Не знаю.
      Она видела, что он говорит неправду, и опрометчиво сказала об этом, даже не подумав о возможных последствиях.
      - Похоже, тебе теперь известно вообще все, да? - вспыхнул он. - Ты знала, когда Белоглазый Гао врет, а когда нет. Сейчас ты проникла в мою душу и обнаружила перемены, произошедшие со мной. Что еще ты знаешь и не говоришь мне?
      Блисс была готова проглотить язык, раскаиваясь в своих словах.
      - Мне кажется, что ты видишь все в искаженном свете, - мягко промолвила она. - Ведь это ты умеешь обнаруживать истину даже там, где она тщательно скрыта. С помощью ба-маака ты...
      - Нет!..
      -Что?
      - Я больше не обладаю способностью погружаться в ба-маак.
      Блисс не могла разглядеть выражение лица Джейка из-за густой тени, отбрасываемой деревом. Впрочем, ей это и не было нужно. Горечь, разлитая в его голосе, говорила сама за себя.
      - Значит, в этом все дело? Джейк повернулся к ней.
      - А что, этого мало? Блисс нежно обняла его.
      - Сейчас ты похож на маленького мальчика, потерявшего своего любимого плющевого медвежонка.
      - Да? А вот сам я чувствую себя человеком, который внезапно ослеп на оба глаза.
      Блисс взяла его за руку, и какое-то время они сидели молча, глядя на бесконечные стаи серых облаков, постепенно затягивавших все небо. Ветер донес издалека гулкий отзвук грома, долго не умолкавший в ушах.
      - Джейк, а ты когда-нибудь испытывал страх перед ним?
      - Перед чем?
      - Перед ба-мааком.
      - Ты имеешь в виду - перед силой?
      - Нет, не совсем. Скорее, перед теми откровениями, на которые там наталкиваешься. Перед связью с иным миром.
      - Я всегда видел в ба-мааке только силу. В этом разница между нами., промелькнуло в ее голове.
      - Может быть, - осторожно заметила она, - именно поэтому ты так переживаешь из-за своей утраты.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Ба-маак представляется мне чем-то гораздо большим, чем просто неисчерпаемым резервуаром сил.
      Джейк, отстранившись от нее, вытянул руки перед собой.
      - Взгляни, - сказал он. - Они трясутся. Лишь благодаря ба-мааку я выходил целым и невредимым из Бог знает каких передряг и разгадывал замыслы противников. Я знал, какой шаг мне следует предпринять и где меня ожидает опасность.
      - А сейчас?
      - Сейчас я потерял все. - Джейк запустил пальцы в свои густые волосы. Стена, стоящая между мной и смертью, рухнула.
      Блисс мысленно порадовалась тому, что не успела рассказать ему правду о смерти отца. Ее вера в Ши Чжилиня была настолько сильна, что Блисс сумела убедить себя, будто старик знал об утрате, постигшей Джейка, и слил свое ки с ее, чтобы помочь единственному оставшемуся в живых сыну.
      Она знала, что нужно Джейку, чтобы пережить столь тяжкое для него время. Однако она знала и то, что бессильна помочь ему: все зависело от него самого. Не случайно сравнила она его с маленьким мальчиком. Подобно ребенку, повсюду таскающему с собой плюшевого медвежонка и верящего, будто тот хранит его от бед, особенно вдали от дома, Джейк уповал на ба-маак. Однако в жизни каждого ребенка наступает момент, когда ему пора расстаться со своими игрушками и начать опираться только на собственные силы.
      То же самое произошло и с Джейком. Кто знает, - думала Блисс, - быть может, Фо Саан зря обучил его умению пользоваться услугами ба-маака. Человек должен иметь полное представление о возможностях своего ки, чтобы разумно применять их, когда это надо.
      - Если ты себе не доверяешь, Джейк, - промолвила она, - то как же ты можешь рассчитывать на доверие Других людей? Ты Чжуань. Я думаю, что только ты сам
      Понимаешь до конца, какая ответственность лежит на тебе.
      Маленькая девочка с ангельским личиком остановилась в двух шагах от них. Ее длинные волосы были убраны на затылок и скреплены красной заколкой в виде цветка.
      - Похоже, ты не понимаешь, о чем я говорю, - медленно протянул Джейк. - И мне некого в этом винить, кроме себя. Я чувствую, что потерял нечто большее, чем просто ба-маак. Блисс. Я чувствую, что потерял часть самого себя.
      - Разве ба-маак - не часть тебя?
      Девочка стояла и смотрела на них во все глаза. Сунув палец в рот, она сосала его, точно леденец.
      - Внутри меня пустыня, - продолжал Джейк. - И она занимает в моей душе куда большее место, чем ба-маак.
      - Но что же это тогда?
      И тут Джейк заметил, что девочка глядит мимо них на что-то, что было совсем рядом. Однако Блисс закрывала ему обзор, и он не мог понять, на что она смотрит. Вдруг девочка заплакала.
      - Если бы я знал, - ответил он Блисс, - то я бы нашел ответы на все вопросы.
      Он говорил машинально, думая только о девочке и о том, что заставило ее расплакаться. Она отступила на шаг назад. Джейк видел по ее лицу, что ей хочется убежать, но она продолжала стоять, словно загипнотизированная.
      Загипнотизированная...
      - Блисс, - тихо промолвил Джейк. - Не шевелись. Он почувствовал, как мгновенно напряглось ее тело.
      - В чем дело?
      - Делай, как я говорю, - шепнул он ей на ухо. - Ладно?
      Он видел ее лицо только краем глаза и не мог разобрать его выражение.
      - Джейк, в чем дело?
      - Не шевелись, я сказал! - прошипел он. Ему пришлось крепко ухватить ее, потому что, почувствовав за спиной опасность, она инстинктивно попыталась повернуться к ней лицом.
      - Ты будешь делать то, что я тебе говорю?
      -Да.
      - Хорошо. Теперь слушай меня внимательно. Что бы я ни предпринял сейчас, не делай ничего. Ты поняла? Совсем ничего. Ты должна стоять абсолютно неподвижно. Ясно?
      - Да, Джейк, по...
      - Нет времени, - перебил он ее.
      С этими словами он перепрыгнул через Блисс и резким ударом пригвоздил ногой к земле извивающееся тело ядовитой змеи.
      Джейк догадался о причине странного оцепенения девочки, зная, что только здесь, на плато, вид змеи мог привести в подобное состояние ребенка, выросшего в одном из местных горных племен.
      Змея моментально изогнулась, пытаясь обвиться вокруг его голени, однако Джейк схватил ее рукой у самой головы. Затем, не убирая ноги, он нагнулся и взялся за ее туловище. Он увидел, что это мве боай. самая опасная из гадин, водящихся в Бирме. Встреча с ней сулила опасность не только из-за ее смертельного яда, но еще и потому, что она, в отличие от многих своих сестер, могла без всякого повода броситься на животное или человека.
      Услышав возглас Блисс, он понял, что она-таки обернулась. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Змея зашипела, и Джейк, прижав ее голову с блестящими бусинками глаз, наступил на нее ногой. Раздался треск ее черепа.
      Пятифутовое туловище мве боай задергалось и замерло. Джейк выпустил его и взглянул на девочку. Та уже плакала вовсю, по-прежнему пригвожденная к месту пережитым ужасом. Приблизившись к ней, Джейк присел на корточки и стал нежно утешать ее. Вняв его ласковым увещеваниям, она доверчиво уткнулась головой ему в плечо, и он бережно взял ее на руки.
      Он поднес ее к тому месту, где лежал труп змеи, продолжая ей что-то тихо говорить. Затем он взял ее руку в свою и, не обращая внимания на ее сопротивление, заставил прикоснуться к мве боай, чтобы она сама убедилась, что змея больше не принесет ей вреда.
      - Плохая, - сказала девочка с акцентом, присущим здешним обитателям гор. Когда Джейк рассмеялся, она добавила; - Да, плохая.
      Он убрал свою руку, но ладонь девочки продолжала лежать на спине змеи. Ее маленькие пальчики путешествовали вдоль скользкой, холодной кожи пресмыкающегося, не приближаясь, однако, к размозженной голове, наполовину втоптанной в землю.
      Наконец Джейк выпрямился, и девочка, взобравшись повыше, обхватила его руками за шею. Приподняв ее, он вернулся в тень под дерево, где стояла Блисс.
      - Надеюсь, что ты понимаешь, - промолвила она, - что тебя хранит то, что есть в тебе самом.
      Джейк не сводил глаз с девочки, покоившейся у него на руках. Ее взгляд, устремленный на него, уже не выражал страха.
      - Ты узнал о присутствии змеи не через ба-маак. И точно так же без помощи ба-маака ты расправился с ней, прежде чем она успела укусить меня.
      - И все-таки... - произнес он, и Блисс почувствовала отчаяние, поднимающееся из глубины его души. - Мой отец мертв, и только потому, что я утратил способность смотреть вперед событий, предвидеть их ход. Я позволил увести себя подальше от джонки в то самое время, когда там орудовали дантай. Ба-маак предупредило бы меня. Но вместо этого...
      Невыразимая боль сдавила его горло, мешая говорить. Бирманская девочка издала странный гортанный звук и встрепенулась. Кончиком пальца она сняла слезу, застывшую в уголке глаза Джейка.
      - Плохой больше нет, - сказала она. - Плохая умерла. Блисс поразилась тому, на какое искреннее сострадание оказалось способно это маленькое человеческое существо. Джейк чувствовал то же самое. Наклонившись, он поцеловал девочку в лоб. Когда он выпрямился, стало видно, что его губы вымазаны в мелкой пудре из коры танана, которой было посыпано все лицо девочки. Та беззастенчиво захихикала, и Джейк, смеясь, крепко стиснул ее.
      Как я хотела бы, - с легкой завистью подумала Блисс, - чтобы я тоже могла заставить его смеяться вот так. Однако девочка не видит кровавого шлейфа, который тянется за ним, и поэтому ей гораздо легче. Джейк чувствует в душе такую пустоту не только оттого, что потеря ба-маака сделала его буквально слепым, но и потому, что, обретя на несколько месяцев отца, он снова остался один.
      Прислонясь затылком к дереву, Джейк промолвил:
      - Возможно, ты и твой отец правы. Ведь вы оба думаете, что меня ждет ловушка.
      - Что тебе с того? - задала Блисс чисто риторический, как они оба знали, вопрос. Джейк вздохнул.
      - В Японии мне удалось выяснить, что дантай, подосланные к моему отцу, были членами клана Моро.
      - Соперники Микио?
      - Нет. В этом-то и самое интересное. Микио воюет с кланом Кизан. - Джейк, подтянув колени, усадил ребенка поудобнее. - Мы проникли в самое сердце клана Моро. Хигэ Моро сказал мне, будто за смерть моего отца ему заплатил некий крупный коммунист из Китая, по имени Хуайшань Хан.
      - Это звучит невероятно, - возразила Блисс. - Где это видано, чтобы японские мафиози и пекинские коммунисты стали впрягаться в одну повозку?
      - Нигде, - согласился Джейк. - По крайней мере, мне не приходилось слышать о подобных вещах.
      - Значит, Моро соврал.
      - Возможно. - Однако чувствовалось, что он не очень искренне произнес это слово. - А что, если не соврал?
      - Я не вижу во всем этом ни малейшего смысла.
      - Шань. Мы наконец здесь, на горе. - Он точно не слышал предыдущей реплики Блисс и, казалось, целиком погрузился в собственные мысли. - Моро сказал мне, что благодаря сотрудничеству именно с этим китайским министром его клан сказочно разбогател.
      - Твой отец когда-нибудь упоминал это имя при тебе?
      - Нет. Зато Моро почему-то упомянул про гору. Я спросил, почему, собственно, ему заплатили такие деньги, и он ответил: "Только гора знает". Джейк опустил задранную вверх голову и изучающе посмотрел на Блисс. - Мне хочется знать вот что: уж не Шань ли он имел в виду.
      - Ты намекаешь на опиум?
      Джейк кивнул.
      - Что-то в этом роде. С другой стороны, пекинские власти всячески препятствуют и выращиванию, и торговле маком. Каждый год одной из основных задач, выполняемых китайской армией, является изоляция Шань с пекинской стороны и совершение рейдов на маковые поля, доставляющих неприятности героиновым баронам.
      - Таким образом, получается, что это ложный след. Джейк наблюдал за тем, как темнеет лицо Блисс. Казалось, он видел перед собой карту неведомой, чужой земли с равнинами, холмами и долинами. Но он хорошо сознавал, что окружающая территория является враждебной и для него, и для Блисс.
      - Белоглазый Гао заявил, что, хотя он и якобы работает на сэра Джона Блустоуна, подготовку он прошел у Чень Чжу. За попыткой захвата "Общеазиатской", несомненно, стоит Чень Чжу, так же, впрочем, как и Блустоун. Таким образом, теперь мы знаем, что эти двое заключили союз. И тем не менее Чень Чжу подсылает шпиона к своему партнеру. Любопытно, правда? Как тебе нравится такое партнерство?
      - Разумеется, не может идти и речи ни о каком доверии.
      - Верно, - подтвердил Джейк. - Во всяком случае, со стороны Чень Чжу. Впрочем, он вообще вряд ли кому-нибудь доверился бы.
      - Ну а куда все это может нас привести?
      - Опять-таки сюда, в Шань. Весьма примечательный факт. Шань - вот что является общим между убийством моего отца и захватом "Общеазиатской".
      - Кто такой этот министр Хуайшань Хан?
      - Хотел бы и я знать. Однако мне думается, что надо пройти долгий путь, чтобы разгадать эту тайну. Что же могло объединить Чень Чжу, Хуайшань Хана, Хигэ Моро, сэра Джона Блустоуна и Даниэлу Воркуту?
      - В этом перечне есть люди, которые по идее должны люто ненавидеть друг друга.
      - Вот это-то и самое загадочное. И пугающее. Какая у них может быть общая цель? Вряд ли развал только йуань-хуаня, как я думал вначале. Эти акулы загрызли бы друг друга в погоней за добычей. Нет, речь идет о чем-то другом. О чем-то, что мы пока не знаем.
      Солнце, долго прятавшееся за тучами, скрылось за горными пиками. Теперь его лучи, отражаясь от облаков, создавали на плато странное освещение. Однако жара не спадала.
      - Что, если все дело в тебе? - спросила вдруг Блисс. - Что, если их цель уничтожить тебя?
      - Именно здесь, в Шань? Вряд ли.
      - Это едва ли не единственное место, где твоя смерть осталась бы незаметной, - вернулась она к своей прежней мысли. - И, возможно, не отмщенной.
      Джейк внимательно посмотрел на нее.
      - Ты хотела бы, чтобы я сказал: "Ладно, давай удерем отсюда и вернемся в Гонконг?"
      - Если начистоту, да, хотела бы, - призналась Блисс.
      - Но я знаю, что бесполезно надеяться на это. Теперь ты уже не повернешь назад.
      - Ты права.
      - Но вот вопрос: почему? У меня есть одно объяснение, но я надеюсь, что оно ошибочное.
      - И в чем же оно состоит?
      - В том, что ты хочешь умереть.
      Джейк взглянул на задремавшую у него на руках девочку, потом снова поднял глаза на Блисс.
      - Марианна, помнится, говорила мне то же самое. Да и первая жена тоже.
      - Значит, в моем предположении есть по крайней мере доля правды?
      Джейк почувствовал напряжение в ее голосе.
      - Нет. Я думаю, что нет, - ответил он.
      - Тогда что же ты делаешь здесь, превратив себя в добровольную мишень? Защищаешь "Общеазиатскую", uyan.b-хуань, мечту своего отца?
      - Все вместе. Да. Защищаю.
      - Нет! - горячо воскликнула Блисс, разбудив девочку.
      - Ты пытаешься успокоить свою изнемогающую под бременем вины совесть. Ты продолжаешь упорно твердить себе, будто ты несешь ответственность за гибель отца. Как будто, владея умением погружаться в ба-маак, ты сумел бы отразить нападение дантай. На самом же деле и с ба-мааком, и без него результат оказался бы одним и тем же. Судьба, Джейк. Почему ты не прислушиваешься чаще к голосу своей китайской крови? Смирись с судьбой, постигшей твоего отца. Я знаю, что он смирился. Это просто такая судьба, что он погиб. И это тоже судьба, что ты был далеко, когда это случилось. Неужели ты думаешь, что с помощью ба-маака тебе быстрее удалось бы справиться со шпионом? Или, зная о том, что эта женщина у тебя на хвосте, ты привел бы ее на джонку, где ждал тебя отец?
      Джейк промолчал в ответ. Ему нечего было сказать:
      Блисс была абсолютно права. Даже если бы не лишился он тогда своей уникальной способности, ничего бы не изменилось. Его отец все равно бы погиб. Судьба.
      Он снова посмотрел на девочку. Она спала довольная, крепко ухватившись во сне за рубашку Джейка, словно это помогало ей чувствовать себя в большей безопасности.
      - Странные мысли иногда приходят мне в голову, - тихо промолвил он. Сейчас я скучаю по своей дочери больше, чем в те времена, когда она была жива и находилась в составе триады, орудовавшей на границе.
      Его глаза встретились с глазами Блисс.
      - Хуже всего то, что мое самое мучительное воспоминание о ней является одновременно и самым правдивым. Ибо это она, а не я, испытывала желание умереть, Блисс. Моя единственная дочь.
      Если бы спасенная им только что девочка увидела его в эти мгновения, то наверняка бы заплакала, ибо ее крошечные ручки не смогли бы утереть те слезы, что катились по его лицу.
      - Он уже в пути!
      Чень Чжу весь сиял от радости. Мгновением раньше он снял с головы наушники и выключил рацию.
      - Хуайшань Хан, - позвал он. - Я только что разговаривал с Белоглазым Гао. Как вы и планировали, Джейк Ши направляется сюда.
      Он остановился на пороге комнаты. Старый министр, скрючившись по обыкновению, сидел в плетеном кресле. У его ног расположилась девушка. Они держали друг друга за руки. Казалось, они оба спали.
      Что да странная близость между уродливым стариком и молоденькой девушкой, - подумал Чень Чжу. - Интересно, какие чувства она испытывает по отношению к нему. Любовь, ненависть, страх? Возможно, и то, и другое, и третье. Определенно "промывание мозгов" сделало ее совершенно другим человеком. Впрочем, кому было доподлинно известно, на что она способна? Теперь она превратилась в орудие мести в руках Хуайшань, Хана. Она, дочь Джейка Мэрока Ши.
      Оружие, которым располагал сам Чень Чжу, было куда могущественнее любого человека, кем бы он ни был. Шань - беспощадная гора, международная организация, превращенная десятилетиями неустанного труда в самую разветвленную и влиятельную сеть торговли наркотиками в мире. Да, Чень Чжу предпочитал полагаться на страшные, перемалывающие кости любого врага челюсти своей дицуй, нежели на обработанную психику отдельного человека.
      То, что его уход из фирмы "Сойер и сыновья" в конечном счете обернулся для него необыкновенной удачей, перевернувшей всю его жизнь, никак не влияло на желание Чень Чжу добиться справедливости. В том, что он сумел извлечь выгоду из страшного удара, обрушившегося на него, была заслуга исключительно его гения. Однако это не оправдывало зло, причиненное ему.
      Кстати, не кто иной, как Цунь Три Клятвы, один из его теперешних врагов, подал ему идею заняться наркобизнесом. Прежде чем поступить на службу в "Сойер и сыновья" по рекомендации Ши Чжилиня, Цунь был крупнейшим торговцем опиума в районе Шань. Он извлекал поистине астрономическую прибыль из своего бизнеса. Узнав об этом, Чень Чжу задумался над тем, насколько больше они могут оказаться у того, кто займет место не на периферии, а в самом центре опиумной империи.
      Так появилась на свет дицуй. разветвленная благодаря поддержке Хуайшань Хана организация. Могущество Чень Чжу стало поистине устрашающим. Но оно казалось ему недостаточным. Он котел большего. Он котел править всем миром.
      И вот теперь он готовился воплотить свою мечту в реальность с помощью двух американцев: Эдварда Мартина Беннетта и Питера Каррена.
      Даниэла сама поражалась изменениям, произошедшим с ней. С тех пор, как она удостоверилась, что внутри нее теплится новая жизнь, ребенок Карелина, все остальное перестало казаться ей столь существенным, как раньше. И в первую очередь угрозы, исходившие от Олега Малюты.
      Предаваясь мечтам о будущем, она сняла трубку телефона и, набрав номер Малюты, назначила ему свидание после работы. Ее предложение сходить в театр, а затем поужинать вместе привело его в восторг.
      Даниэла сказала, что сама заедет за ним. Она отослала домой водителей "Чаек" - и своей, и его - и распорядилась, чтобы ей приготовили служебную "Волгу". Кроме того один из ее помощников зарезервировал места в Концертном зале Гнесинского училища, где в этот день должны были исполнять Бетховена.
      Они прибыли на место за пять минут до начала концерта. Если Малюту и удивило то обстоятельство, что Даниэла сама села за руль, то он ничем не выдал этого. Впрочем, скорее всего он сам был рад остаться с ней наедине.
      Если бы вместо четырех виртуозов на сцене играли, скажем, свиньи, облаченные во фраки, Даниэла и тогда вред ли обратила бы на это внимание; гениальная музыка великого композитора захватила ее. Уставясь в потолок, она перестала ощущать себя, сердце ее словно остановилось, и она, неподвижная и бездыханная, была в эти минуты наедине со своей чудовищно исковерканной жизнью.
      Даниэла чувствовала себя роботом, тупо шагающим неизвестно куда по изрытой ямами и ухабами дороге. Вся ее родина, прежде такая близкая и дорогая ее сердцу, вдруг представилась ей всего лишь умело оборудованной сценой, на которой сама она исполняла причудливую и совершенно непонятную ей роль. Чем она занималась на протяжении стольких лет? И каким образом ухитрялась все это время чувствовать себя вполне счастливой?
      С тоскливым, щемящим чувством в груди она призналась себе самой, что никогда не имела сколько-нибудь ясного представления о том, что такое счастье. Или о том, что значит жить. Все, чем она занималась до сих пор, сводилось к элементарному выживанию. Ее жизнь превратилась в повседневную борьбу за власть. Сколь жалким выглядело такое существование перед лицом ее чистой и прекрасной любви к Михаилу Карелину.
      Малюта что-то говорил ей, но она не могла разобрать ни единого слова, словно перестала понимать русский язык, далекая от всех и вся, как крошечный астероид, затерявшийся в бесконечных просторах холодного, черного космоса.
      - Даниэла...
      -Да?
      Ярко вспыхнувший свет люстр заставил ее зажмуриться.
      Должно быть, антракт, - подумала она.
      - Концерт закончился.
      - Разве?
      - Пора идти.
      Пора идти. Эти слова эхом отозвались в ее голове, точно под сводами пещеры или собора. Она вспомнила о своей набожной матери. Религия сыграла существенную, хотя и скрытую роль в формировании характера Даниэлы. Даже начав работать в Комитете, она сохранила в душе веру в православного Бога и, не имея возможности посещать церковь, регулярно молилась про себя.
      Пора идти. Даниэла поднялась, повинуясь какому-то внутреннему голосу. В фойе ее внимание привлекла женщина с бледным, красивым лицом. В ее ясных, серых глазах застыло выражение, которое Даниэле было хорошо знакомо. Она не раз видела его в глазах заключенных, которых ей приходилось допрашивать на Лубянке.
      Вздрогнув, она поняла, что смотрит на собственное отражение в зеркале. Слегка тряхнув пышными локонами, она выбросила из головы гнетущие мысли и, натянув плащ, вышла на улицу под руку с Малютой.
      Небо над вечерней Москвой прояснилось, и свежий вечерний ветерок уносил прочь удушливые бензиновые пары и цементную пыль. Малюта пришел в восхищение от предложения Даниэлы прокатиться вдоль Москвы-реки.
      Даниэла привезла его на то самое место на берегу реки, где между ними в один из вечеров минувшей зимы состоялся разговор, так сильно врезавшийся ей в память. Перебирая в памяти детали этой встречи, она вспомнила рассказ Малюты про то, как он в детстве провалился под лед и едва не утонул. Теперь она поняла, что в его тогдашних словах таилось грозное предостережение: я пережил тот случай в детстве и точно так же переживу любую опасность.
      Даниэла чувствовала, что он придавал мистическое значение тому происшествию, видя в своем спасении чуть ли не вмешательство сверхъестественных сил. Я избранник небес, - казалось, говорил он. - Поэтому будь довольна тем, что исполняешь мои приказы. Примерно на такой же суеверной основе зиждилось и его отношение к Ореанде. Малюта искренне верил, что она продолжает жить после смерти, точно так же, как в то, что рука всевышнего вытащила его из-подо льда.
      Они выбрались из машины и направились к реке, поблескивавшей отраженным светом в вечерних сумерках. На сей раз Малюта заботливо помог Даниэле спуститься по ступенькам лестницы. Наконец они подошли к воде.
      - Даниэла, - промолвил Малюта, поворачиваясь к ней. В то же мгновение она крепко схватила его за руки и ловкой подсечкой сбила с ног. С громким изумленным возгласом он рухнул на поросшие мхом камни, а Даниэла, упав на колени, изо всех сил ударила его локтем в солнечное сплетение.
      Его колени подогнулись. Он принялся судорожно глотать ртом воздух. Не теряя и доли секунды, Даниэла вскочила на ноги и, умудрившись нечеловеческим усилием сдвинуть с места грузное тело, сунула Малюту по плечи в ледяную воду. Ее пальцы, сомкнувшиеся у него на шее, не позволяли ему даже пошевелить головой.
      Малюта отчаянно сопротивлялся, и Даниэле пришлось сесть на него верхом, чтобы сковать его сильные ноги. Она не хотела, чтобы перед смертью он успел насладиться хоть одним глотком воздуха, не говоря уже о том, что малейшая оплошность с ее стороны могла предоставить ему шанс воспользоваться своим превосходством в силе.
      Ей становилось все труднее, и тогда она, изловчившись, ударила его коленом в пах. Она представляла себе, как в отчаянии он стискивает зубы, преодолевая инстинктивное желание открыть рот, как его легкие разрываются от чудовищной нехватки кислорода. Как его мозг мечется в поисках спасения из подводной могилы.
      Однако на сей раз провидение решило не встревать в земные перипетии, и спасения не было: об этом Даниэла позаботилась. Она продолжала держать Малюту даже когда его тело, обмякнув, замерло неподвижно. Чуть придя в себя она обнаружила, что за какую-то минуту полторы успела пропотеть насквозь. Все вокруг нее расплывалось, точно в тумане, но она сама не знала что тому виной: пот или может быть слезы? Вполне возможно, что она плакала даже не заметив этого.
      Не вытаскивая его голову из-под воды она нащупала рукой ключ, висевший у него на шее. Дернув за него, она порвала цепочку на которой он висел, и спрятала его в карман плаща.
      Затем она сделала все необходимое, чтобы тело Олега Малюты никогда не поднялось со дна Москвы-реки. Покончив с этим, она затащила его в воду так что сама в результате промокла до пояса. Ее стала пробирать дрожь.
      Малюта пошел на дно, как мешок, набитый камнями, чем он, по сути, и являлся в настоящий момент. Всего лишь на мгновение свет луны блеснул на его неподвижном лице, и он исчез из виду навсегда, вняв наконец зову Ореанды. И своей вины.
      Под покровом ночи она пришла в кабинет и прямо с порога почувствовала запах оставленный его уже бывшим хозяином. Сам воздух, казалось, был пропитан холодной, неутомимой злобой которую обильно источал при жизни Олег Малюта.
      Она тут же направилась к столу и уселась в кресло Малюты. Вытащив нижний ящик, она открыла ключом, сорванным с шеи покойника, стальную шкатулку.