- Примите мои соболезнования. Это настоящая трагедия. - Он вздохнул. Нуждается ли ваш племянник тоже в услугах врача?
      - Я позабочусь о нем, - ответил Цунь. - Главное, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке с моей дочерью.
      Полицейский отдал честь. Затем он спрыгнул в катер. Двигатель, увеличив обороты, затарахтел еще громче, и они растворились в ночи.
      - Это напоминает мне о прошлом. Было время, когда я не мог позволить, себе подобной роскоши.
      Тони Симбал разглядывал картины в резных позолоченных рамах.
      - Вот она.
      Макс Треноди показал на полотно Сезанна. Симбал совершенно не понимал и не любил такую живопись.
      - В Сезанне меня больше всего привлекает то, - промолвил Макс, - что он ходит по грани, за которой начинается анархия.
      Треноди сделал какие-то пометки в буклете, полученном им при регистрации в здании аукциона на Висконсин-авеню, и заметил:
      - Я что-то никак не мог отыскать тебя на вечеринке у себя дома. Ты тогда словно сквозь землю провалился.
      - Мы с Моникой предавались воспоминаниям о старых добрых временах.
      Треноди захлопнул буклет и усмехнулся.
      - Не потому ли моя гардеробная в течение часа была закрыта для посетителей?
      - Вообще-то, да.
      - Давай займем места, не возражаешь?
      Они направились в заполненный на четверть торговый зал аукциона, уставленный рядами серых металлических кресел с откидными сиденьями.
      - Насколько я понял, дело закончилось не слишком весело.
      - Просто никак.
      Треноди оказался прав, предложив занять места: народу в зале прибывало с каждой минутой.
      - Полагаю, - добавил Симбал, - Моника рассказала тебе, что я интересовался Питером Карреном?
      Треноди снова открыл буклет и написал в нем что-то.
      - С чего ты взял, что Моника вообще рассказывала мне что-либо? - промолвил он. - Однако уж если ты затронул эту тему, то, так и быть, скажу тебе по секрету. Мне кажется, что здесь у нас возникли кое-какие проблемы.
      Начавшиеся торги прервали их разговор.
      Позже, так и не купив Сезанна, они вышли на улицу и побрели на запад, к реке. День выдался чересчур хмурым и унылым для конца зимы. Ветер с Потомака был таким же пронизывающим, как и в разгар холодов.
      Треноди, одетый в старую куртку, был похож на студента.
      - Итак, поговорим о деле. Откуда у тебя вдруг такой неожиданный интерес к Питеру Каррену? - осведомился он.
      - Ты сказал на аукционе, что у нас есть кое-какие проблемы. Какие? Они связаны с Карреном?
      - Я думаю, нам стоит поговорить начистоту, - заметил Треноди.
      - Я больше не работаю на тебя, Макс. Дисциплина УБРН не распространяется на меня.
      - И тем не менее мы снова вместе. Что ты можешь сказать по этому поводу? Симбал смягчился.
      - Мне нужна информация.
      Достигнув Вирджиния-авеню, они побрели на северо-запад.
      - Если ты не будешь говорить со мной откровенно, - ответил Треноди, - то я вряд ли сумею помочь тебе. Ты ведь знаешь, что не сумеешь выудить информацию у меня. А без доступа к компьютерам УБРН тебе не удастся... - внезапно он оборвал фразу, не закончив. - Ну да, Моника. Вечеринка. - Он сокрушенно кивнул. - Я дал тебе отличный шанс, не так ли? Наверное, я старею.
      - Я думал о том, чтобы через Монику снова получить доступ к компьютерной сети УБРН. Однако у меня ничего не вышло.
      - Должен отдать девочке должное. Она далеко не глупа. Однако она вся изводится при мысли о тебе, Тони. Бог знает почему, ты ведь такой негодяй. Дай срок, и ее сердце растает, вот увидишь. Правда, с другой стороны, она вряд ли знает тебя так же хорошо, как я.
      - Тебе не приходится спать со мной.
      При этих словах Треноди широко открыл глаза.
      - Господи, неужели отсюда следует, что она имеет лучшее представление о настоящем Тони Симбале, чем я? - в его голосе звучал неприкрытый сарказм.
      Они добрались до южной границы парка Рок Крик. С места, где они стояли, открывался прекрасный вид на дамбу. За их спинами высилась громадина шикарного, но с некоторых пор пользующегося скверной репутацией отеля "Уотергейт".
      Симбал молчал, собираясь с мыслями. Ленивое течение реки навевало скуку и сон. Он вглядывался в грязную, серую воду, словно надеясь отыскать там достойный ответ на выпад Треноди, но нужные слова не шли на ум.
      - Ты поможешь мне или нет, Макс? - вымолвил он наконец.
      - Ты сам ответил на свой вопрос, сказав, что больше не работаешь на меня.
      Симбал чувствовал, что что-то важное ускользает от его внимания. В словах бывшего шефа, в тоне, которым он их произносил, даже в его манере держаться проскальзывали намеки, суть которых Тони не мог расшифровать.
      - Может быть, - сказал он, - нам стоит попытаться стать друзьями?
      - Я доверял тебе. Потом ты, вернувшись из Бирмы, покинул УБРН, когда тебя позвал к себе бывший приятель по колледжу. Интересно, кто сказал, что этот британец владеет монополией на моих ребят?
      Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Каждый обдумывал слова, сказанные другим.
      Раздался громкий гудок баржи, невидимой за изгибом реки, и Симбал невольно поежился.
      - Черт побери, - пробормотал он. - Похоже, наш союз не удался.
      - Возможно.
      Симбал перевел дыхание.
      - Давай покончим с этой грызней, Макс, а? Мне бы очень того хотелось.
      Треноди перевел взгляд на реку, точно высматривая баржу. После некоторого раздумия он кивнул.
      - Ну что ж, это меня устраивает. - Он сцепил пальцы рук. - Я всегда восхищался тобой, Тони. Ты был моим лучшим агентом. Эта потеря оказалась болезненной для меня.
      - Просто я непоседа по натуре, Макс. - Симбал опять глубоко вздохнул. - В этом все дело.
      - Да, конечно. - Треноди кивнул даже несколько доброжелательно. - Мы все должны двигаться дальше.
      Такова жизнь. Некоторое время они шагали, погрузившись в молчание. Мимо протрусили два подтянутых клерка в тренировочных костюмах.
      - Господи, при виде этих молодцов я почувствовал себя безнадежно старым, заметил Треноди.
      - Питер Каррен - твой эксперт по дицуй, верно? - заговорил наконец Симбал. - На прошлой неделе в Нью-Йорке после рядовой встречи со своим агентом был убит Алан Тюн. Я полагаю, что Каррен больше моего знает о нынешней ситуации в дицуй.
      - Мне не вполне понятен твой интерес в данном случае. - Треноди вытер глаза носовым платком: они постоянно слезились у него на ветру. - Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве вы не должны предоставить нам и АНОГ? - он имел в виду Анти-Наркотическую Оперативную Группу в составе ЦРУ.
      - Дицуй только часть того, что поручил мне Донован. Моя задача Юго-Восточная Азия. И если наблюдается какое-то шевеление, то я должен все разузнать. Ну так как насчет того, чтобы организовать мне встречу с Карреном?
      - Теперь это вряд ли возможно. - Треноди не сводил тяжелого взгляда, с Симбала. - Питера Каррена больше нет в живых.
      В теплом свете лампы ее кожа имела рыжевато-коричневый оттенок. Если добавить к этому пышную копну белокурых волос и серые глаза, то станет понятно, почему она производила впечатление волшебницы или феи. Лорелеи или, скорее, Цирцеи, ибо Михаилу Карелину казалось, что в красоте Даниэлы присутствовало нечто от древнегреческой мифологии.
      Любивший историю до самозабвения, Карелин находил в ее внешности черты, присущие представительницам народов, населявших некогда Малую Азию: месапотамцев, ассирийцев, вавилонян. Во всяком случае, у нее был необычный тип лица. Карелин частенько в шутку утверждал, что в ней воплотилась какая-нибудь из цариц древности.
      - Я из русской семьи, - возражала она в таких случаях. - И не знаю и знать не хочу ни о каких ассирийцах и вавилонах.
      Однажды, в очередной раз услышав от нее подобное заявление, он сунул ей в руки книгу.
      - Это еще что такое? - спросила она. - У меня совсем нет времени читать.
      - Это жизнеописание Александра Македонского, - ответил он. - Я думаю, тебе стоит отложить в сторону какие-нибудь не слишком важные дела и прочитать ее.
      - Зачем?
      - Затем, что этот человек пытался завоевать весь цивилизованный мир. И он был чертовски близок к своей цели.
      Карелин верил в то, что Даниэла ставит перед собой ту же цель, что и великий македонский полководец.
      - В наши дни, - заметил он, - тот, кто собирается пойти по стопам Александра, больше нуждается в помощи, нежели он сам в свое время.
      Он находил, что Даниэла чрезмерно честолюбива, и считал, что эта особенность ее характера, придававшая ей, как она сама считала, сил и уверенности в мужском мире, является признаком высокомерия.
      - Высокомерие же, - объяснял он ей, - есть оборотная сторона излишней самоуверенности...
      - Ну и что тут такого?
      - ...за которую часто приходится расплачиваться.
      Она прикусила язык, подумав об Олеге Малюте. Впервые она повстречалась с Малютой в неофициальной обстановке благодаря своему дяде Вадиму. Дядя Вадим хотел, чтобы она приехала в Ленинград в начале января. Все члены семьи полагали, что он выбрал именно это время из-за ее загруженности делами. Казалось вполне естественным, что после новогодних праздников ей легче всего будет выкроить несколько свободных дней.
      И только они вдвоем - Даниэла и дядя Вадим - знали настоящую причину. Мать Даниэлы была верующей. Свои религиозные убеждения ей приходилось тщательно скрывать от отца Даниэлы. Дядя Вадим также был верующим человеком, и ему хотелось провести с племянницей Рождество.
      Там, в Ленинграде, Даниэла впервые встретила Олега Малюту. В то время ее только-только избрали в Политбюро, где Малюта являлся одним из его заправил. Дядя Вадим устроил обед в "Дельфине", плавучем ресторане напротив Адмиралтейства. Впрочем, в это время года Нева была скована льдом, и слово "плавучий" не очень-то подходило в данном случае.
      - Этот человек может оказать тебе помощь и поддержку, Данушка, - говорил тогда дядя Вадим племяннице.
      - Если ты ему понравишься, перед тобой откроются многие двери, и самый сложный для тебя период - следующие полгода - окажется несравненно легче. Олег Сергеевич знает все ходы и выходы в Кремле.
      Не знаю, как насчет Кремля, - думала Даниэла теперь, - но то, что ваш, дядя Вадим, Олег Сергеевич знает все ходы-выходы на кладбище, это точно. Знает все могилы наперечет, и кто где закопан.
      Ирония судьбы заключалась в том, что, заняв один из наиболее могущественных и влиятельных постов в Советском государстве, она попалась в ловушку, точно лиса в собственной норе, из-за злобного коварства всего лишь одного человека. Она не рисковала предпринимать какие-либо контрдействия против Малюты в открытую, ибо была еще слишком слаба для подобных шагов. Новичок в Политбюро, она не знала, как вести себя там, и учеба обещала быть долгой и трудной.
      Она даже не могла использовать в борьбе с Малютой свою собственную агентурную сеть и тайные методы борьбы, ибо знала, что находится под постоянной слежкой. А ведь она являлась не каким-нибудь обычным гражданином: организовать круглосуточное наблюдение за шефом Первого управления КГБ было делом непростым.
      Первое управление представляло Собой обширную организацию, и Даниэла даже не знала лично всех начальников отделов, коих насчитывалось там бесчисленное множество. Многие остались с тех времен, когда Управлением руководил Анатолий Карпов. Даниэла не сомневалась, что Малюта подкупил кого-то из них: единственный способ держать ее под надзором, не вызывая ни малейших подозрений, заключался в использовании ее собственных подчиненных.
      И вот теперь, ворочаясь под большим стеганым пуховым одеялом и чувствуя рядом теплое тело Карелина, она раздумывала, стоит ли говорить ему о вероломном поступке Малюты. Что бы сделал ее высокопоставленный любовник, узнай он о существовании этих фотографий и о том, в чьих руках они находятся?
      Жажда мщения с такой силой вспыхнула в ней, что Даниэла рывком села в постели.
      - В чем дело, котенок? - Карелину нравилось звать ее так.
      - Просто озноб, - ответила она.
      Слезы в снежную ночь. Малюта, упивающийся ее печалью и муками, подобно отвратительному вампиру, в то время, как кто-то щелкает фотоаппаратом, снимая крупным планом ее, Даниэлы, лицо в минуты постыдной слабости. Лицо, по которому катятся слезы.
      - Ничего страшного.
      Карелин сел рядом и обнял ее. Его внешность была такой, что лучше всего к ней подходило слово "неопределенная". Ни то ни се. Не будучи ни красавцем, ни уродом, он с легкостью затерялся бы в толпе. Кремлевские наблюдатели из Англии и Штатов не замечали его, то и дело уделяя все внимание Геначеву, Резцову, Кулагину и другим людям, обаятельным и в то же время властолюбивым. Как в их компанию мог затесаться человек типа Карелина?
      И тем не менее Даниэлу, воспитывавшую себя в соответствии с катехизисом власти, Карелин привлекал гораздо больше, чем другие знатные кремлевские властители. Не претендуя на внимание мировой общественности и международную известность, он обладал качеством, неизмеримо более ценным по сравнению со всей этой внешней мишурой: поразительной внутренней силой. Именно благодаря этому качеству он и стал советником Геначева.
      Карелин не стремился непрерывно расширять границы собственной власти. Его уверенность в себе вызывала восхищение у Даниэлы. Оставаясь в тени, он бродил по коридорам власти, шепча нужные вещи в нужные уши, и творил политику, умело избегая чисток, непременного атрибута идеологизированной системы. Малюта называл его "человеком без лица". Однако правда состояла в том, что Карелин подделывал свое политическое лицо под стратегию. Подобное качество - большая редкость для политика.
      У Даниэлы складывалось впечатление, что в душе Карелина всегда царит невыразимый покой. Чувствуя, как это ощущение безмятежности передается и ей, Даниэла испытывала удивительную радость.
      Радость эта не имела, однако, никакого отношения к физиологическому удовольствию. Даниэла искала и находила наслаждение в объятиях многих мужчин. Она обнаружила, что особей мужского пола можно выдрессировать так, чтобы они доставляли удовольствие. Иное дело - радость. Умение радовать является чисто внутренней чертой. Этому невозможно обучить: оно или есть, или его нет. И, насколько могла судить Даниэла, исходя из своего богатого опыта, второе имело место гораздо чаще первого. Поэтому-то она ценила Михаила Карелина, неизменно дарившего ей радость, гораздо больше, чем любого из прежних любовников.
      Сама она не переставала удивляться этой его способности. Она привыкла была приучена в силу обстоятельств - манипулировать мужчинами в качестве контрмеры против их манипуляций с ней. Стоило ей во взаимоотношениях с ними перейти от оборонительной тактики к наступательной, как в случаях с Карповым и Лантиным (в чьих постелях, к слову сказать, она побывала), как ее карьера получала невиданный по силе толчок.
      С Карелиным все обстояло по-другому. Впрочем, очень возможно, что начиналось все как обычно. Соблазнила ли она его? Память - при непосредственной поддержке чувства, разумеется, - стремилась скрыть в своих глубинах определенные воспоминания, касавшиеся истоков их романа, и теперь некоторые факты казались взятыми скорее из легенд и мифов Карелина, нежели из жизни Даниэлы. Мифов о Даниэле и Михаиле. Подобная мысль не раз вызывала у нее приступы безудержного веселья. И тогда она просто покрепче прижималась к худощавому, все еще достаточно подтянутому возлюбленному.
      В таких случаях Даниэла отчетливо ощущала свой страх перед тем, что в один прекрасный день Карелин возьмет и бросит ее. С другой стороны, она сознавала всю необоснованность этого страха. Она нисколько не сомневалась в искренности чувств Карелина, любившего ее страстно и самозабвенно, но без рабского поклонения, вызывавшего у нее непреодолимое отвращение.
      Всякий раз, заводя новую связь, Даниэле приходилось самой вызывать любовь в сердце мужчины. В результате этого всякий раз чувство, благодаря своему неестественному происхождению, улетучивалось, теряло свежесть. Любовь Карелина была иной. Она знаменовала целую эпоху в личной жизни Даниэлы.
      - Иди ко мне, котенок, - шепнул он игриво. - Приляг.
      Даниэла послушалась его. Расслабившись, она закрыла глаза и задышала ровно и глубоко, убаюканная теплом его тела.
      Во сне она произнесла вслух имя Малюты, не ускользнувшее от внимания Карелина, который, нежно обняв ее, лежал без сна, наблюдая за игрой бледных пятен уличного света на потолке.
      Значит, Малюта, - мысленно повторил он.
      Незадолго до рассвета Даниэла проснулась.
      - Расскажи мне, что связывает тебя с Олегом Малютой, - попросил он.
      - Не понимаю, о чем ты, - настороженно отозвалась она.
      - Не притворяйся, котенок. Я хочу знать, отчего ты боишься его.
      - Почему ты заговорил об этом?
      - Потому что он преследует тебя, даже когда ты спишь. - Карелин повернулся и внимательно посмотрел на нее. - Во сне ты произносишь его имя с ненавистью и страхом.
      Выпростав руку из-под одеяла, она провела ладонью по его щеке.
      - Почему ты не спишь, любимый? Карелин улыбнулся.
      - Я прислушивался к ночи. И думал. И вдруг посреди размышлений я услышал, как ты сказала: Малюта.
      - Что еще я говорила?
      - Больше ничего.
      Даниэла была в растерянности. С тех пор, как она в последний раз доверилась другому человеку, прошла целая вечность. Ей очень хотелось быть откровенной до конца с Карелиным, и именно поэтому она никак не могла на это решиться. Опасность была слишком велика. Следуя зову сердца, человек всегда оказывается обманутым: горькую правоту этой жестокой истины Даниэла познала на себе. И все же всякое любящее сердце жаждет поделиться своими тайнами с предметом любви, ибо такая откровенность порождает новую, еще более интимную близость. Ту самую, которая превращает удовольствие в радость.
      - Я хочу рассказать тебе..., - она осеклась, не договорив фразу.
      В этой войне ты либо за меня, либо против, - сказал ей Малюта. Она вспомнила снег, гробовую тишину ночи и скрежещущий голос Малюты, проникающий ей в сердце. Горький вкус во рту при виде гаснущего света в глазах Алексея, свой указательный палец, дрожащий на спусковом крючке, гулкое эхо от выстрела, звенящее в ушах, и удушливый запах пороха.
      Словно наяву она видела, как Малюта забирает пистолет из ее ослабевшей руки. Она знала, что из этого оружия больше не будет произведено ни единого выстрела. Теперь его предназначение состояло в том, чтобы хранить отпечатки пальцев Даниэлы, дабы быть использованным против нее в случае необходимости как изобличающее доказательство. Я хочу, чтобы ты знала, что я могу в любую минуту предъявить тебе обвинение в убийстве.
      - Котенок... - начал было Карелин.
      - Возьми меня.
      - Котенок, я вижу боль в твоих глазах...
      - Сделай, как я прошу, любимый. - Ее руки заскользили вдоль его крепкого торса. - Пожалуйста.
      Карелин обнял ее. Он положил ладони на ее упругие, высокие груди, легонько проведя пальцами по их кончикам. Даниэла, вскрикнув, уткнулась лицом в его плечо, так что густые, расточающие аромат лаванды пряди ее волос мелькнули перед его лицом.
      Он принялся нежно гладить ее, опуская руку все ниже и ниже, пока, добравшись до темного треугольника внизу живота, не обнаружил, что Даниэла уже готова принять его.
      Тогда он, повернувшись, приподнял ее и бережно усадил на себя сверху. Ее бедра раскрылись, подобно лепесткам цветка на рассвете.
      Он овладел ею. Даниэла подумала, что теряет сознание. Она прижалась спиной к его мускулистой груди, чувствуя, как ускоряется ритм его сердца по мере того, как он все глубже проникает в сокровенные глубины ее тела. Ее голова откинулась назад. Веки затрепетали.
      Даниэле казалось, что она ощущает биение его сердца внутри себя. С каждым движением волна наслаждения, поднимавшаяся от бедер, захлестывала ее и спадала, достигая затылка. Она вся пылала, охваченная огнем любви.
      Он нежно мял руками ее груди, то и дело слегка стискивая их кончики меж пальцев, отчего дрожь пробегала по ее телу.
      - Любимый, - шептала она, с трудом ловя воздух. - Любимый...
      Она принялась вращать бедрами и услышала возле самого уха тихие стоны, вырывавшиеся из его горла вместе с горячим дыханием. Казалось, что он говорил что-то, точно в забытьи, на неведомом языке, однако слова проникали ей прямо в сердце, минуя разум.
      Пальцами побуждая его проникнуть еще глубже внутрь ее тела, она в то же время еще крепче прижималась к нему.
      - Котенок!
      Остекленевшие, ничего не видящие глаза Даниэлы широко распахнулись. Она задыхалась. Ее бедра трепетали, когда она сжимала их, чувствуя под собой ответные судороги, пробегавшие по его напряженным мышцам.
      Он так резко подался вперед, что она вскрикнула, точно от боли. Казалось, поток раскаленной лавы внезапно затопил ее. Инстинктивным движением она накрыла руками его ладони, по-прежнему стискивавшие ее грудь.
      Она никак не могла остановиться. Затем, когда уже все кончилось, она повернулась к нему, шепча:
      - Обними меня, любимый. Обними меня крепко-крепко.
      Впервые в жизни она почувствовала, сколь важны эти ласки после удовлетворения страсти.
      С первыми голубоватыми лучами холодного зимнего утра она промолвила:
      - Я хочу рассказать тебе про Малюту.
      В этой войне ты либо со мной, либо против меня, - звенело в ее ушах. Она ощущала на сердце леденящий ужас перед этим человеком.
      - Я хочу рассказать тебе все.
      Она едва удержалась, чтобы не добавить: потому что Малюта заставил меня плакать, и мои щеки горели от жгучих слез, замерзавших на ветру. И эти слезы, пролитые из-за него, обнажали мое сердце перед его алчным и злобным взглядом. Ему удалось то, что не удавалось со времен ее детства никому, кроме отца Даниэлы. Он заставил ее вновь почувствовать себя маленькой, несмышленой девчонкой. Он сорвал одежду с ее души, и раздетую изнасиловал столь ужасным способом, что это навсегда запечатлелось в памяти Даниэлы. Поступи он так с ее телом - она страдала бы несравнимо меньше.
      - Я хочу, как верующий в храме, исповедоваться перед тобой.
      Карелин молчал. Густые волосы Даниэлы щекотали его щеку. Он смотрел в эти спокойные серые глаза и отчего-то вспоминал шторм, виденный им на Черном море.
      За окном поднялся ветер. Время от времени с улицы доносился шум проезжавших машин.
      - Чем он обидел тебя, котенок?
      - Теперь я работаю на него, - она говорила совсем тихо.
      Даже находясь так близко от нее, Карелин едва расслышал, что она сказала.
      - Сволочь, - так же тихо и бесстрастно промолвил он.
      Тон, которым он произнес это одно-единственное слово, внес успокоение в душу Даниэлы. Мне нечего опасаться с ним, - подумала она.
      - Он заставил меня убить Алексея, - проговорила она сдавленным голосом. Он заявил, будто Алексей работает на него, шпионя за мной. Ну, а потом, после того, как я всадила пулю в голову Алексея из пистолета - из его, Малюты, пистолета, - он рассказал мне правду. Он утверждал, что его человек фотографировал меня тогда, ночью. Я не сомневаюсь, что он и сейчас караулит меня.
      - Ты видела его когда-нибудь? Как он выглядит?
      - Не знаю.
      Карелин задумался на мгновение.
      - Что с оружием?
      Даниэла сидела совершенно неподвижно. Ее глаза оставались сухими. Казалось, она даже перестала дышать.
      - Малюта забрал его. Там остались мои отпечатки. Кроме того, у него есть фотографии.
      - Фотографии с места убийства?
      Раздался хруст.
      - Нет, другие, - прошептала Даниила.
      Она вдруг задрожала всем телом. Что если из-за этого Михаил бросит меня? мелькнуло у нее в голове. При этой мысли она испытала физическую боль. Она не могла даже думать о том, как снова предстать лицом к лицу с Малютой, оставшись в полном одиночестве, не чувствуя за спиной никакой поддержки.
      - Какие другие?
      Даниэла молчала, продолжая трястись. Ее язык прилип к пересохшему небу. Голосовые связки безуспешно напрягались, пытаясь издать хоть какой-нибудь звук.
      - Котенок, - ласково обратился к ней Карелин, - раз уж ты начала, то договаривай.
      Он взял ее руку в свою, словно неумелый подросток, приступающий к устрашающему ритуалу физической близости, и крепко стиснул ее пальцы между своих, стараясь вдохнуть в них мужество.
      - Неужели это так страшно?
      Даниэла закрыла глаза. Она чувствовала себя так, точно собиралась прыгнуть в ледяную воду с высоты десяти саженей.
      - Что сделала бы твоя жена, узнай она про наши отношения? - спросила она.
      Он рассмеялся так неожиданно, что она вздрогнула от испуга.
      - Зачем тревожиться из-за этого, котенок? Единственный человек, от которого она может узнать про нас, это ты. А ты, надеюсь, не собираешься откровенничать с ней на сей счет?
      Однако, увидев невыразимо мучительное выражение на ее лице, он перестал смеяться.
      - Малюта? - его голос зазвенел, как колокол. - У Малюты есть наши фотографии?
      Даниэла молча кивнула. Она боялась произнести хоть слово, чувствуя, что может не выдержать.
      Карелин прислонился затылком к стене.
      - О, котенок, - пробормотал он после долгой паузы. - Я думаю, нам конец.
      - Так что, как видишь, - заключил Треноди, - ни мне, ни тебе, ни кому бы то ни было еще не представится возможность потолковать с Питером Карреном.
      Теперь Симбалу стала ясна реакция Моники на его слова, когда он упомянул в разговоре о Каррене.
      - Как это случилось?
      - Фунт взрывчатки превратил его машину в огненный шар.
      - Ну и ну. - Симбал остановился. Прогулка слегка затянулась, и он уже начал слегка замерзать. - Как производили идентификацию?
      - От него остался один скелет, да и тот без каких-либо отличительных признаков: ни следов старых переломов, ни врожденных дефектов. Поскольку Каррен никогда не обращался к дантисту, осмотр зубов был также бесполезен. К счастью, он постоянно носил на пальце необычное кольцо с печаткой. - Треноди вынул кольцо из кармана и показал Симбалу. - Он принадлежал к некоему Клубу адского пламени, когда учился в колледже. Если не ошибаюсь, в Йеле. Пришлось очистить кольцо от налипших на него обрывков обуглившейся кожи, прежде чем удалось установить его принадлежность.
      - Значит, все верно.
      Треноди поднес ко рту озябшие пальцы и попытался согреть их дыханием.
      - Этого могло и не произойти.
      Вот оно, - мелькнуло в голове у Симбала. Ему показалось, что он уловил причину едва уловимых странностей в поведении Треноди, подмеченных им с первых же минус, встречи.
      - Ты хочешь, чтобы я занял место Питера и внедрился в дицуй? - промолвил он с легкой дрожью в голосе. - Именно этого тебе хотелось с самого начала?
      - И да, и нет. Прежде чем выходить из себя, выслушай меня до конца. Затем, если твой ответ окажется отрицательным, иди на все четыре стороны, и делу конец. Буду с тобой откровенен. Мне действительно нужен человек, не состоящий в штате Управления, который способен продолжать это расследование. Однако мне и в голову не приходило предлагать тебе занять место Питера. Но незадолго до смерти он выкинул одну штуку, и теперь мне понадобился ты.
      - И что же он выкинул?
      - После того как Питер отбыл на выполнение своего последнего задания, стало известно, что определенные...э-э-э... документы весьма серьезного содержания пропали из наших архивов.
      - Каррен прихватил их с собой?
      Порывы ветра, налетавшего с реки, заставили Треноди поднять воротник.
      - Да, похоже на то.
      - Ты можешь сказать мне, что туда входило?
      - Имена, даты, места, агентурные сети.
      - Черт побери!
      - Хорошо сказано, Тони. Наши друзья с Капитолийского холма с радостью вцепятся нам в горло, пронюхав про эту историю. Подкомитеты Конгресса живут исключительно за счет вот таких ошибок. Симбал изумленно взглянул на него.
      - Ошибка? Вот, значит, как это называется?
      - Как бы ты ни назвал это, положение должно быть исправлено, - отрезал Треноди. - И исправлено с величайшей осторожностью. Если какая-то информация просочится даже в другое Управление, то нам не поздоровится.
      Симбал. понял, что речь идет прежде всего о Доноване.
      Откуда-то сзади донесся вой сирены. Когда машина скорой помощи промчалась мимо, и остановившийся было поток машин вновь тронулся с места, Симбал сказал:
      - Мне понадобится неограниченный доступ к компьютерному банку данных УБРН.
      Треноди кивнул.
      - Ты получишь все, что тебе нужно, Тони, - он протянул руку своему бывшему подчиненному, и тот крепко пожал ее. Дождь за окном прекратился.
      В палате было так тихо, что ритмичный шум аппарата искусственного дыхания резал слух. Цунь теребил в руках шнур от жалюзи и с тоской вглядывался в серую мглу сквозь щели в шторах.
      - Эти врачи не знают ни черта, - в отчаянии повторял он. - Они совершенно беспомощны и потому отмалчиваются, не желая говорить правду. Блисс может умереть в любую минуту, а они даже не поймут, что с ней.
      - Успокойся, дядя, - промолвил Джейк. - Врачи же сказали, что рентгеновские снимки у нее хорошие, а энцефалограмма показала отсутствие внутренних травм.
      - Тогда зачем им понадобились новые анализы? Зачем они мучают мою дочь своими дурацкими приборами?
      - Потому что, как выразился доктор, они обнаружили некоторые отклонения в сигналах головного мозга".
      - Я не понимаю, что это означает.
      - Я думаю, они тоже.
      - Вот видишь! А что я говорил?
      - Ерунда, дядя. Эти отклонения не опасны для жизни. Просто они сбивают их с толку.
      - О, Будда! - Цунь Три Клятвы обессиленно рухнул на стул, стоявший возле высокой стойки. - Что за злая судьба преследует нас, Джейк? Какие прегрешения мы совершили в предыдущей жизни, что заполучили таких злобных и могучих врагов в этой?
      - Прежде всего, - возразил Джейк, - следует установить, кто они, наши враги.
      Цунь взглянул на племянника.
      - Ты утверждал, что Блисс видела татуировки.
      - Да, - подтвердил Джейк. - Она сказала, что они из якудзы.
      - Ничего не понимаю. - Цунь недоуменно развел руками. - У нас ведь нет врагов в Японии.