Кроукер узнал большую часть сведений об отце Бэда Клэмса от Фэйс Гольдони, матери Доминика, которая знала его еще по Токио. Она тоже часто меняла имена. Теперь она была известна в высших кругах Вашингтона как Рената Лоти и обладала чрезвычайно сильным влиянием. Когда Маргарита познакомила Кроукера с Фэйс, он сам убедился в том, какой необычной женщиной она была. Это из-за нее погиб Леон Ваксман.
      Любопытно, что Фэйс ни разу не упомянула имени сенатора Дедалуса. Но Кроукера больше всего интересовали взаимоотношения Дедалуса и Управления по научным исследованиям Министерства обороны - УНИМО. Интересно, знал ли кто-нибудь из тех людей о существовании "Факела-315", о том, что он будет взорван в начале марта? Или все это было лишь плодом его фантазии, сложившей неверную картину из разрозненных фактов и улик? Он надеялся, что следующие его шаги по распутыванию сети нишики, созданной Микио Оками, дадут ему возможность получить ответы на некоторые вопросы, потому что у него было какое-то отдаленное предчувствие, что Оками и покойный Доминик Гольдони были как-то связаны с Дедалусом. По крайней мере, они участвовали в делах теневой корпорации "Моргана, инк.", занимавшейся незаконной торговлей оружием.
      "Итак, действующие лица пьесы постепенно проясняются, - подумал Кроукер. - Доминик представляет свою сестру Маргариту сенатору Дедалусу, который курирует УНИМО. Как выясняется, Маргарита поддерживает близкие отношения с Веспер, которая работает на корпорацию "Моргана, инк.". Веспер к тому же является членом сети нишики, созданной Микио Оками". Что ж, все действующие лица расставлены по своим местам, и теперь Кроукеру нужно было выяснить, какую роль играет каждый из них.
      Он закрыл глаза и мгновенно уснул. Этого нельзя было делать. Проснулся в испуге, на верхней губе выступила тонкая полоска пота, под мышками было влажно. Кроукер все еще находился под влиянием сна, в котором, как в театральной драме, сбывались его худшие опасения. Во сне он видел, что на затемненной сцене двигаются две женские фигуры. Слышался интимный шепот, эротичный звук шелка, скользящего по коже, и вдруг, как внезапная вспышка света, полутьму пронзает знакомый голос - это Маргарита приказывает Веспер убить его.
      Синий дым был похож на туман. Бронзовые тени ползли по потолку, подстегиваемые музыкой, которая доносилась из полукруглых матово-черных громкоговорителей музыкального автомата. Автомат был украшен хромированной декоративной решеткой и поэтому походил на бампер старого американского автомобиля. Этот намеренно старомодный дизайн в стиле "ретро" был последим криком моды в Японии. Через три месяца, когда мода изменится, этот автомат уступит место другому.
      Небольшого роста мужчина в деловом костюме пытался спеть "Стань моей любимой". Он приглаживал ладонью седеющие на висках волосы, стараясь быть похожим на Джерри Вейла, который позади него двигался на экране.
      Когда Николас и Тати вошли в "Ниньо-ро", ультрасовременный ночной клуб в Киото, их накрыла с головой волна грохочущих звуков. "Ниньо-ро", кукольный домик, был переполнен людьми и дымом, в котором японцы с глазами, как буравчики, обсуждали свои деловые проблемы. Николас и Тати медленно двигались сквозь толпу, пробираясь к бару в дальнем углу помещения. Внимание Николаса привлекла стройная официантка, расставлявшая напитки на столике, за которым сидели коренастые японские бизнесмены. Традиционный белый грим делал ее похожей на куклу. Бизнесмены повернули к официантке свои истекающие потом лица и что-то, улыбаясь, говорили ей. Один из них протянул руку за пивом, и Николас увидел замысловатую татуировку, ирезуми, популярную среди членов якудзы.
      В этом ночном клубе бывал и Павлов, поэтому Линнер и Сидаре решили сюда заглянуть, хотя вся обстановка этого заведения им совсем не нравилась.
      - Большой вопрос, здесь этот Зао или нет, - проворчал Тати.
      Будем надеяться, - успокоил его Николас. - Русский не случайно сохранил квитанцию этого ночного клуба. Значит, если он оставался на ночь в Киото, то не платил за ночлег.
      - Может быть, Зао где-нибудь устроил.
      Николас кивнул.
      - Да, похоже, что так.
      - Но как мы найдем его среди стольких людей? Это все равно, что искать иголку в стоге сена, - продолжал ворчать Тати.
      Николас усмехнулся.
      - А мы и не будем искать его. Пусть Зао сам найдет нас.
      Линнер знаком подозвал бармена и, когда тот подошел, наклонился к нему и сказал так, что рядом было слышно:
      - Скажи Зао, что нас прислал Павлов. Дело не выгорело, и Павлов расстроен. Очень расстроен.
      - Я не знаю никакого Зао, - сказал бармен.
      - Ладно, пусть так. Павлов послал нас сообщить ему кое-что.
      Николас многозначительно прикоснулся к тому месту под пиджаком, где мог бы висеть на плечевом ремне револьвер.
      - Я думаю, ты понял меня.
      Бармен пожал плечами и скользящим шагом, будто на роликовых коньках, удалился в сторону. Он налил три порции виски, пару порций саке и наполнил несколько стаканов пивом.
      - Ну что? - спросил Тати.
      Николас пожал плечами.
      - Пока неясно. Но если Зао здешний завсегдатай, бармен наверняка знает его.
      Сидаре допил свое пиво, и Николас, решив повторить заказ, стал оглядываться вокруг. Однако бармен исчез. Возможно, это был хороший знак значит, парню было из-за чего спасаться бегством.
      Из темноты на середину зала ночного клуба вышел один из членов якудзы. Судя по размерам и качеству его свиты кобунов - пехотинцев, - он был немного ниже оябуна. Его вид был типичен для людей подобного сорта. На нем были огромные солнечные очки, закрывавшие пол-лица, черный шагреневый костюм, белая рубашка с вышитым петушиным гребешком на нагрудном кармане, полосатый галстук и отполированные кожаные мокасины.
      - Он идет сюда, - сказал Николас и, когда Тати повернулся было в сторону незнакомца, добавил: - Дай-ка я сам поговорю с ним. Не надо развязывать войну между кланами.
      К тому моменту, когда член якудзы приблизился к стойке бара, Николас уже разгадал его намерение и подготовился к встрече. Широкоплечий, узкобедрый мужчина со злым замкнутым лицом, испещренным следами оспы, подошел вплотную к Николасу и смахнул со стойки его стакан с остатками пива. При этом он не сказал Линнеру ни слова, даже головы не повернул в его сторону, а появившемуся бармену заказал порцию кирина - особого сорта пива. Николас подождал, когда бармен поставит перед клиентом высокий стакан с пивом, затем спокойно протянул руку, взял стакан и опустошил его. Проглотив напиток, он звучно облизал губы и поставил пустой стакан перед мужчиной. Линнер повернулся, чтобы уйти, но почувствовал, как чьи-то пальцы схватили его руку. Он повернулся и заметил, что схвативший его руку мужчина крайне удивился, почувствовав под своими пальцами железные мускулы.
      - Ты не умеешь себя вести, итеки, - сказал по-японски незнакомец, и лицо его нахмурилось.
      Николас стряхнул с себя руку мужчины, затем встал на колени и протянул ему свою правую руку ладонью вверх.
      - Умоляю выслушать мои слова, - сказал он, начиная ритуальный для якудзы обмен вводными репликами.
      На лице японца снова промелькнуло удивление, быстро сменившееся гневом.
      - Да ты издеваешься над нашими традициями, итеки?
      Николас повторил свою вводную фразу, не обращая внимания на заданный ему вопрос.
      Японец принял ответную позу.
      - У меня есть свои слова.
      - Умоляю вас, поскольку ваше положение выше моего, выслушать сначала меня.
      Японец кивнул, выпрямился, и Николас сделал то же самое.
      - Что ж, говори, итеки.
      - Меня зовут Николас Линнер. Я родился в Сингапуре и не принадлежу ни к какому клану.
      При этих словах японец самодовольно ухмыльнулся.
      - Ты намеренно оскорблял меня, опрокинул мой стакан, толкнул меня, да еще и обозвал. Я хочу восстановить справедливость.
      Самодовольная ухмылка на лице японца стала еще шире. Он распахнул свой пиджак так, что Николас увидел рукоятку револьвера, удобно закрепленного на плечевом ремне.
      - Ну, и как ты предлагаешь ее восстановить?
      - Я был вежлив с тобой. Я назвал тебе свое имя, место рождения и плановую принадлежность.
      Японец помолчал озадаченно, потом ответил:
      - Я - Кине Ото. Меня также знают как Зао. Я родился в Киото и являюсь помощником оябуна клана Докудокушии. - Он выставил подбородок. - Знаю, ты принес для меня сообщение от русского.
      - Вот теперь мы понимаем друг друга, - склонил голову Николас. Предлагаю сыграть партию каруты.
      И снова Зао заколебался. Словом "карута" называли карточную игру, которая была когда-то популярна среди семей японской высшей аристократии. Со временем, когда увлечение этой игрой сменилось иными забавами, карута стала излюбленной азартной игрой среди членов якудзы.
      - Что ж, неплохо придумано, - сказал Зао с приглушенным смешком. Он жестом показал на свободный столик. - Давай сыграем в каруту. - Из-за стойки бара быстро появилась колода карт, и Николас спросил у бармена, знает ли он, как сдавать карты. Тот кивнул утвердительно и немного испуганно. Когда Линнер попросил его сдавать карты, он испугался еще больше. Но Зао, сидевший напротив Николаса, не возражал. Он ощупал верхнюю карту в колоде.
      - Поскольку игру выбрал ты, ставки буду определять я, согласен?
      - Идет, - сказал Николас, чувствуя, как Тати нервно ерзает за столом.
      Зао внимательно оглядел помещение.
      - Если я выиграю, ты забудешь, кто и зачем послал тебя ко мне. Кроме этого, ты залезешь на сцену и принесешь публичные извинения.
      - А если выиграю я?
      - Не выиграешь.
      - Если выиграю я, ты расскажешь нам все, что знаешь об этом русском и зачем он сюда приходил.
      Сказав это, Линнер, не обращая внимания на угрожающий взгляд японца, сконцентрировал свое внимание на его жестах и выражении лица - своеобразном языке тела. Во время игры это должно подсказать ему, как добиться победы.
      Зао велел бармену сдавать карты. После первой раздачи у обоих на руках оказались выигрышные комбинации, вторая раздача принесла им обоим проигрыш. Но после третьей Николас выложил на стол карты с выигрышной комбинацией, у Зао же на руках оказались лишь восьмерка, девятка и тройка. Это был проигрыш, к тому же оставшиеся карты как бы на что-то намекали: числовая комбинация карт соответствовала слову "якудза".
      - Я выиграл, - сказал Николас и встал из-за стола. - Вспомни наши ставки, Зао-сан. Теперь ты должен рассказать мне все, что знаешь об этом русском, Павлове.
      - Через час я уйду отсюда, вот тогда и поговорим на улице.
      Николас кивнул в знак согласия и вместе с Тати направился обратно к бару. Зао провожал их взглядом.
      - Что-то не верю я этому парню, - сказал Тати. - Он в бешенстве, что проиграл, особенно тебе.
      - Согласен.
      Николас заказал выпивку для себя и Тати.
      - У нас теперь нет выбора. Мы сами привлекли к себе его внимание, и теперь нам нужно постараться сделать так, чтобы он не пригвоздил нас к стенке.
      Было уже поздно, когда Зао вышел из ночного клуба. Николас и Тати вышли вслед за ним. Дул холодный ветер, и красные фонари вдоль узенькой улочки бешено крутились вокруг своих железных креплений. На улице было совсем мало народа и всего несколько машин, припаркованных к тротуару.
      - Куда это он направился? - удивился Тати, провожая Зао взглядом. Похоже, говорить с нами он не собирается.
      У Николаса было такое же чувство.
      Передние фары машины, стоявшей прямо перед ними, зажглись, облив их ярким светом. Затем в слепящем свете фар возникла мощная фигура Зао, похожая на силуэт черной птицы.
      - Ты проиграл мне, - крикнул Николас. - Время платить долги.
      - Я хочу переиграть.
      Голос Зао, сопровождаемый эхом, раздавался по всей пустынной улочке.
      - Забудь об этом, - сказал Николас. - Ты проиграл. Прими же это как неизбежность.
      - Я не могу забыть, что проиграл тебе, полукровке.
      - И ты не собираешься сдержать свое слово?
      - Что значит мое слово для итеки!
      - Тогда у тебя нет чести, - сказал Николас.
      - Глупая шутка! Что может варвар знать о чести!
      В его огромном кулаке блеснул револьвер, похожий на живую и злобную тварь.
      - Ты для меня все равно, что насекомое, которое имело глупость оказаться на моем пути. - Зао двинулся к Николасу. - Убирайся с моей дороги, или я раздавлю тебя!
      И в этот момент Линнер метнулся вперед. Он услышал щелчок предохранителя и действовал инстинктивно, ибо времени на раздумье у него не оставалось. Вместо того, чтобы двинуться к Зао напрямую, Николас захватил револьвер правой рукой и резко качнулся всем телом вправо. Одновременно ребром левой ладони он нанес мощный удар по бедру Зао. Тот застонал, левая нога перестала его слушаться. Николас выхватил револьвер из его правой руки и стал выкручивать кисть, пока не услышал хруст костей. Почти в бессознательном состоянии Зао рухнул к его ногам, и тут Николас услышал топот кожаных подметок по тротуару - это были пехотинцы Зао!
      Тати схватил револьвер и, пригнувшись к земле, выстрелил по фарам машины. Свет погас, и лица приближавшихся телохранителей стало трудно различить.
      - Эта драка вас не касается, - сказал Сидаре тихим голосом. - Ваш оябун нарушил клятву, поступил бесчестно, он один виноват в том, что случилось. И вы не обязаны за него мстить.
      Линнер ощутил, что в воздухе повисло напряжение, как бывает во время грозы. Кобуны не двигались, но и не уходили. Тогда Николас сам заговорил с ними. Его голос гипнотизировал их. Этому Линнер научился, когда осваивал тау-тау. Постепенно напряжение стало спадать, однако Николас знал, что под воздействием гипноза кобуны будут оставаться недолго, поэтому он, продолжая говорить, жестом велел Тати поднять Зао с земли и запихнуть его на заднее сидение своей машины. Сидаре сел за руль и завел двигатель. Одним прыжком Николас оказался рядом с потерявшим сознание парнем, захлопнул за собой дверцу, и машина рванулась в густую ночную тьму.
      ТОКИО - ЛОНДОН - КИОТО
      Ее нет дома, - сказал молодой человек в инвалидной коляске. - Мама уехала на несколько дней. Может, я могу вам чем-то помочь?
      Усиба улыбнулся.
      - Ты очень любезен, Кен, но я бы не хотел этим злоупотребить.
      - Злоупотребить любезностью калеки? - молодой человек пожал мощными плечами. - Для тебя у меня всегда найдется время, дайдзин. Я же знаю, что ты проделал столь долгий путь не для того, чтобы просто так поболтать и посплетничать с Кисоко.
      Усиба кивнул. Он уже привык к странным манерам Кена. То, что другим могло показаться недостатком вежливости, объяснялось совсем по-другому: Кен просто не любил церемоний, считая их слишком тягостными и обременительными. И не хотел тратить на них свое время. Он вообще был человеком неординарным. Несмотря на свое увечье, Кен обладал большой физической силой и в совершенстве владел боевыми искусствами. Кроме того, Кен собрал изумительную коллекцию древних видов японского оружия, любой музей мог бы гордиться ею.
      Кен нравился Усибе, хотя ему казалось, что тот намеренно старается быть невыносимым. Однажды Кисоко сказала Усибе, что Кену нравится испытывать собеседника, нащупывать его слабые места. При этом в голосе матери прозвучало нечто похожее на гордость. Очевидно, молодому человеку нравилось открывать для себя истинную сущность людей, которую многие ловко умеют скрывать под маской благопристойности и вежливости. В некотором смысле дом, в котором жил Кен, был лабораторией, где изучались люди. А быть подопытным кроликом нравилось далеко не всем.
      - Что ж, с удовольствием останусь поболтать с тобой, - улыбнулся Усиба. - Признаться, я устал от мира, в котором живу.
      - А вам не кажется, - спросил Кен, двигаясь по коридору в сторону кухни, которая находилась в глубине особняка, - что время в этом доме остановилось?
      Внешне молодой человек выглядел вполне привлекательно, у него было чуть удлиненное лицо и мягкие карие глаза, их выражение говорило о том, что у него сильный характер и несгибаемая воля. Но все же в облике Кена было что-то печальное, и эта затаенная печаль трогала сердце Усибы. Иногда у него возникало чувство, что Кен очень близкий ему человек - они оба были брошены на произвол судьбы в мир боли и болезни.
      - Однако за стенами этого дома время идет неумолимо, - продолжал Кен. - Либерально-демократической партии как главной политической силе в Японии пришел конец. - Он скорчил гримасу. - Туда им и дорога.
      - Члены этой партии сыграли решающую роль в развитии страны, и я бы не стал так скоропалительно исключать их из нашего будущего.
      - Я понимаю, что ты сочувствуешь своему старому другу Ёсинори, который попал в беду, - проговорил Кен, и в проницательности ему нельзя было отказать. - Но он всего лишь символ алчности и ничего больше.
      - Ёсинори участвовал во многих схватках на разных фронтах, когда ты был еще ребенком, Кен. Именно благодаря ему и таким людям, как он, Япония сегодня сильна и является одной из ведущих мировых держав.
      - Не только благодаря ему, но в первую очередь таким людям, как ты, дайдзин.
      Усиба ничего не ответил. Этот парень умел быть крайне неприятным в общении. Порой невозможно было понять, верит ли он сам в то, что говорит, или просто хочет вызвать собеседника на оживленную дискуссию.
      - Я тут готовил ленч, - сказал Кен, подкатывая свою коляску к кухонной стойке. - Хочешь перекусить со мной?
      Усиба принял предложение Кена, и тот протянул ему тарелку и бутылку пива. Они устроились у овального дубового стола в левой половине кухни. В этом доме было много неяпонского, но западный и восточный стиль сочетались в нем довольно гармонично.
      Некоторое время они ели молча. Усиба гордился тем, что Кену было хорошо с ним. Молодой человек говорил мало, он больше любил наблюдать, слушать и анализировать. Возможно, эти качества развились в нем из-за его болезни.
      - Ну, как идут твои дела? - спросил наконец Кен. - Мне кажется, дайдзин должен быть знатоком политических игр, иначе трудно добиться положения и сохранить его.
      - Если честно, все эти игры мне начинают надоедать. Слишком много распрей и схваток на разных фронтах.
      - Да ты просто стареешь! - воскликнул Кен. - Такие люди, как ты, должны бы вести себя умнее.
      - Не понимаю.
      - Тебе следует вовремя убраться, - усмехнулся Кен, - пока ты не совершил фатальную ошибку и твоя собственная политика не раздавила тебя всей своей мощью.
      Усиба сначала разозлился от подобной дерзости, но, немного подумав, понял, что Кен просто проявил заботу о нем. Он сказал Наохиро то, в чем он сам себе не смел признаться.
      - Ты прав, конечно, - Усиба отодвинул в сторону тарелку, чувствуя, как у него снова начинает болеть желудок. - Когда правила игры меняются, охотник сам рискует стать жертвой.
      - Звери рождаются, чтобы узнать вкус крови, - сказал Кен. Его рот был набит рыбой, рисом и имбирем.
      Усиба улыбнулся.
      - Когда-то так можно было сказать и обо мне.
      - Это можно сказать о тебе и сейчас, если ты действительно очень хочешь получить награду в этой игре.
      Усиба взглянул на молодого человека с нескрываемым интересом, потом спросил:
      - Так ты считаешь, что вкус крови узнается при рождении?
      - Вот именно. И впитывается с молоком матери.
      Странная фраза. Что-то в голосе Кена заставило Усибу вспомнить, что Кисоко была сестрой Микио Оками и, должно быть, тоже узнала вкус крови при рождении.
      - Так зачем ты приехал, дайдзин? - спросил молодой человек. - Судя по всему, тебе нужен совет моей матери. Какой червь гложет тебя сегодня?
      - Кое-кто совершил ошибку, - осторожно начал Усиба. Кисоко знала о тайном членстве Наохиро во внутреннем совете, потому что она была сестрой кайсё, но Кен, конечно же, этого не знал. - Ужасную, непростительную ошибку, которую следует исправить.
      - В каком смысле исправить - наказать?
      Ничто не ускользало от этого парня.
      - Да, наказать. Но мне это трудно сделать из-за... из-за моих взаимоотношений с этим человеком.
      - Он заслуживает наказания?
      - Вне всякого сомнения.
      Кен кивнул, как бы принимая на веру приговор дайдзина.
      - Тогда придумай наказание, достойное проступка.
      - Хотел бы я что-нибудь придумать, но, честно говоря, ничего путного не приходит мне на ум.
      Некоторое время они молчали. Наконец Кен покончил с едой и сказал:
      - Пойдем со мной наверх, я покажу тебе кое-что.
      В комнату Кена, которая находилась на втором этаже, они поднялись на лифте. В ней было светло и чисто. Отлично натертый деревянный пол блестел. Вдоль одной из стен были аккуратно развешаны большие мечи самураев, длинные ножи для совершения сеппуку, более короткие танго, а также иные виды оружия, известные лишь специалистам и коллекционерам. Некоторые из них Усиба видел впервые.
      Кен подкатил к стене и с помощью сильных рук высвободил свое тело из инвалидной коляски. Сложив ноги в позицию лотоса, он стал передвигать тело, напрягая выпуклые мышцы и опираясь на кулаки. Его туловище раскачивалось вперед-назад подобно маятнику, и от этого его движения казались легкими и не требующими усилий, но Усиба знал, что это впечатление было страшно далеко от истины.
      Кен уселся перед длинным низким комодом, открыл верхний ящик и вытащил оттуда круглый предмет, завернутый в шелк. Это был череп, отшлифованный временем до коричневато-желтого блеска. Периодически череп натирали воском, чтобы он не стал хрупким и ломким.
      - Это череп, - сказал Кен, - Масамото Мусаши, которого я считаю лучшим бойцом, когда-либо владевшим холодным оружием, во всей истории Японии. Мусаши известен всему миру своей "Книгой пяти колец". Это книга семнадцатого века, в ней описана техника и стратегия владения холодным оружием. - Кен осторожно повернул череп. - И знаешь, самый близкий друг Мусаши отделил кожный покров и мышечные ткани и продал череп. У него ничего больше не было, чтобы как-то просуществовать.
      Череп продолжал медленно поворачиваться в руках Кена.
      - Был ли друг Мусаши злодеем или жертвой целесообразности? Или он оказал последнюю услугу Мусаши, чтобы память о нем не умерла вместе с ним, но осталась жить в веках? Подержи его, дайдзин. Ощути силу Мусаши, не утраченную со временем, разве это не есть настоящее бессмертие?
      Череп оказался более тяжелым, чем ожидал Наохиро, возможно из-за своей ауры силы и власти. Кен был прав. Во всех чертах, впадинах и выпуклостях черепа Усиба ощущал те сложные электрические импульсы, которые делали мозг Мусаши уникальным. И на какое-то мгновение он забыл о боли, причиняемой ему раковой опухолью, забыл о своей неминуемой скорой смерти. Здесь он ощущал, как сказал Кен, жизнь после смерти, пусть не совсем в том смысле, в каком это понимают люди, но, может быть, чувство его даже превосходило человеческое воображение.
      - Он подействовал на тебя, дайдзин. - Кен дотронулся до черепа. Теперь ты чувствуешь то же, что и я - рядом с Мусаши нет места страданиям.
      - Да. - Усиба был поражен. - Нет боли, нет смерти, нет времени.
      - Дайдзин, - сказал Кен спокойно, - ты должен наказать Акиру Тёсу за его преступление.
      Усиба, находясь под влиянием ауры черепа Мусаши, не сразу поверил своим ушам. Затем перевел взгляд на лицо молодого человека и понял, что не ошибся.
      - Откуда тебе это известно?
      - Интуиция, основанная на фактах. Не так давно Тёса приходил к матери. Думаю, она убила бы его, если бы я не вмешался. Она считает, что это он приказал покончить с Микио Оками.
      - Возможно, ей известно то, чего я не знаю. - Внезапно череп стал очень тяжелым и Наохиро передал его в руки Кена. - Слишком многие готовы взять на себя ответственность за несвершившееся.
      - И все же кайсё больше не стоит у руля власти, от него избавились. Разве этого недостаточно, чтобы сделать выводы?
      Усиба кивнул.
      - В нашем, мягко говоря, далеком от совершенства мире этого, мне кажется, достаточно. - Он посмотрел испытующим взглядом на Кена. - Зачем Тёса приходил к Кисоко?
      - Спросить, что она знает об отношениях Оками с полковником Дэнисом Линнером... и что она знает о Коуи.
      - Коуи? Зачем ему...
      - Накажи его. - Кен пристально смотрел на череп Мусаши. - Кто лучше тебя сможет придумать подходящее наказание?
      - Я же сказал тебе - ничего не могу придумать.
      - Тогда позволь мне подсказать тебе.
      Кен перевел мягкий взгляд своих карих глаз с черепа на лицо дайдзина.
      - Ты должен обратиться к своему другу...
      - Не понимаю, о ком ты?
      - Я говорю о твоем друге, прокуроре Токио. Танаке Джине.
      Жизнь в Лондоне в это время года походила на жизнь внутри гряды облаков. От Темзы поднимался туман, который размывал очертания административных зданий Сити и приводил огромных воронов Тауэра в дурное настроение. Этим утром в одном из кварталов Сити раздались взрывы, и люди покинули его из-за угроз Ирландской республиканской армии повторить теракт. Улицы, примыкавшие к району, где прогремели взрывы, были оцеплены. Тем временем команды рабочих расчищали завалы, а эксперты рылись среди искореженных взрывом перекрытий здания, пытаясь понять, как действовали террористы.
      Иногда нескончаемый туман рассеивался на какое-то время, обнажая чахлые верхушки голых деревьев Гайд-Парка и парка Сент-Джеймс. Порой туман незаметно переходил в дождь, который, казалось, не имел ни начала, ни конца. Неутомимые лондонцы сновали по мокрым улицам, пробираясь между припаркованными машинами. Их аккуратные тугие черные зонтики были похожи на школьную форму. Людские толпы, подобно приливу и отливу, поднимались из подземки и снова спускались, выполняя повседневные дела и обязанности со стоическим упорством солдат, занятых строевой подготовкой. Из-за всего этого казалось, что некоторые районы Лондона приняли полностью американский вид. Когда-то улица Пикадилли Серкус была как бы квинтэссенцией всего английского. Теперь же на ней размещалось много американских магазинов, неистово предлагавших всем свои товары, и это делало ее похожей на одну из улиц Нью-Йорка. Ее неброские краски превратились сначала в кричащие, а потом и в тошнотворно фальшивые, и, подобно всем фальшивкам, улица обрела свою, порой пугающе независимую, жизнь.
      И снова Веспер удивила Кроукера. По его расчетам, она должна была сразу из аэропорта Хитроу отправиться прямиком в Хаммерсмит, где располагалась компания "Мэлори Энтерпрайзес". Вместо этого ему пришлось последовать за ней до Белгравии, где она вышла из такси на Кингс-роуд и пешком направилась к Итон-сквер. Из городского дома, в который она вошла, открывался великолепный вид на остроконечные шпили церкви Святой Троицы к северу от Слоун-сквер.
      В аэропорту Хитроу детектив чуть было не упустил ее из виду. На пути к месту выдачи багажа она зашла в дамскую комнату. Когда десять минут спустя Веспер вышла оттуда, на ней был рыжий парик длиной до плеч. Она сняла дымчато-коричневые контактные линзы, и теперь ее изумительные васильково-синие глаза сияли на заостренном книзу, в форме сердечка, личике. Макияж на ее лице был весьма экстравагантен - губы были накрашены помадой цвета баклажана, а на ресницах и веках лежал толстый слой черной краски. Шею облегал высоко повязанный шарфик, туфельки она сменила на блестящие черные пластиковые сапожки выше колена, а вместо джинсов и рубашки надела черное облегающее платье из искусственного шелка, едва прикрывавшее бедра. Лью ни за что не узнал бы Веспер, если бы не ее квадратная сумочка, висевшая через плечо.
      В Лондоне Кроукера ожидали значительные трудности: его федеральный значок был здесь совершенно бесполезен и даже, наоборот, мог принести ему массу неприятностей от местных полицейских, которые, он знал это по собственному опыту, не любили, когда янки вмешиваются в их дела. Он уже почти пожалел, что отказался от предложения Бэда Клэмса оказать ему здесь помощь. Но имелся и другой выход - Лью был знаком со старшим инспектором Скотланд-Ярда. Познакомились они в Нью-Йорке, куда сбежал один из подозреваемых, дело которого вел старший инспектор. Тогда Кроукер вместе со своими коллегами выследил подозреваемого и способствовал его выдаче другому государству в лице старшего инспектора.
      Инспектора звали Том Мэйджор, про себя Кроукер называл его Большой Том, так как в английском языке слово "мэйджор" означает "большой". Том был краснощеким мужчиной лет пятидесяти. У него было замкнутое тяжелое лицо йоркширца и усы, похожие на выгнутый руль велосипеда. Выражение его лица говорило о том, что он каждую минуту готов вступить в бой - такое выражение обычно бывает у боксеров. Он, кстати и был им, когда служил в армии. Том всегда улыбался и очень любил эль - особый род пива, который мог поглощать в невероятных количествах. Он также обожал огромные сандвичи, набитые до отказа начинкой.
      Мэйджора в Нью-Скотланд-Ярде не оказалось, но когда Кроукер предъявил свое удостоверение, сержант направил его на Флад-стрит в Челси. Детективу пришлось воспользоваться такси, так как в Челси не было метро, а в маршрутах автобусов он разобраться не смог. Такси стоило страшно дорого, но Кроукер успокоил себя тем, что снова находится на обеспечении сенатора Дедалуса.
      Из-за того, что в Челси было сравнительно трудно добраться, этот район оставался последним анклавом "цивилизованных" жилых кварталов, которыми когда-то Лондон славился на весь мир. Мэйджора Лью нашел легко. Том наблюдал за работой полицейских, которые раскапывали ту часть сада, где новый владелец дома, сажая ель, обнаружил трупы. Потревоженные в своей зимней спячке, луковицы нарциссов и тюльпанов ровными рядами лежали на кучах земли, а поодаль были расстелены широкие пластиковые мешки. На них лежали три неполных скелета. Проходя мимо полицейских, Кроукер услышал, как один из них сказал: "Неудивительно, что этот сад так дьявольски пышно разросся".