- Он был... старше меня. Я искала у него... защиту, понимаешь? Я верила ему. Я и представить не могла, что он способен на такое, но все случилось так быстро... Я спала, я даже не поняла сначала, что происходит. От него пахло спиртным, и он навалился на меня... Это было как палка или копье, я... я не знала, что делать. А потом я как отключилась. Это не могло быть со мной, это была не я... Я молчала. Я помню, как он хватал меня руками между ног, - ее пальцы впились в Николаса, словно она боялась, что воспоминания захлестнут ее. - Было очень больно, я кричала, а его это как будто возбуждало; он стиснул меня и вжимался в меня - вверх, вниз... В этом было что-то агрессивное, словно им двигала не страсть, а ярость. Понимаешь, страсть я могла бы понять. Но ярость? Как мое доверие могло разбудить в нем ярость? Я пыталась освободиться, и он меня ударил. И это ему как будто тоже нравилось - бить меня, пока он... был во мне, и... Боже! Нет, не могу больше!
      На следующий день Николас присутствовал на уроках, но ничего не видел и не слышал вокруг себя. Он не мог понять, что говорил ему сенсей, и, когда какой-то ученик, занимавшийся айкидо всего второй год, швырнул его на татами, он вдруг осознал, что больше так нельзя. Надо было что-то предпринимать.
      К концу занятий он уже знал, что хочет увидеть человека, сломавшего жизнь девушке, так и не дав ей расцвести.
      Николас нашел Ясуо Хидеюке, кончившего школу лишь затем, чтобы стать рыбаком. Он унаследовал отцовскую лодку и содержал ее как образцовый мичман. Как и говорила Коуи, это был здоровый парень с мускулатурой тяжелоатлета. Угрюмый, неразговорчивый тип, занимающийся делом не из-за любви к нему, но из-за нужды.
      Он сразу же проникся антипатией к Николасу и ясно дал ему это понять.
      - Трогал я Коуи или нет, не твое дело, - заявил он, загородив Николасу дорогу. - И не лезь на палубу, эта лодка - моя собственность.
      - Прошлое не должно умереть, - сказал Николас. - Прошлое Коуи - не твоя собственность.
      - Я занят, - отрубил Хидеюке. - Пошел вон.
      Николас поставил ногу на борт.
      - Сначала я должен получить ответы на некоторые вопросы.
      - От меня ты получишь только один ответ, - Хидеюке схватил рыбацкий багор и взмахнул им, целясь прямо в лицо Николасу.
      Реакция Линнера была чисто рефлекторной. Вместо того чтобы уклониться от нападения, он сам бросился в атаку. Пригнулся - багор просвистел над его головой, - и врезал Хидеюке в живот классическим атеми.
      Здоровяк охнул, но тут же с силой опустил древко багра на шею Николаса. Голову пронзила боль, и Линнер рухнул в просвет между бортом лодки и причалом, но сумел уцепиться обеими руками за фальшборт. Лодка качалась на привязи, угрожающе придвигаясь к бревнам причала.
      - Такой ответ тебе нравится? - взревел Хидеюке, нацелившись острием багра в левую кисть Николаса. Тот успел отдернуть руку, и багор вонзился в деревянный борт.
      Это дало Николасу передышку, достаточную для того, чтобы подтянуться и прыгнуть в лодку. Хидеюке колебался, ударить ли Николаса или сначала выдернуть багор. Он выбрал последнее. Отчаянным усилием он вырвал его из доски, но в этот момент Николас ударил его ногой по коленке. Здоровяк упал, увлекая за собой своего противника.
      Они свалились на палубу и перекатились за борт. Николас ухватился за скользкий от тины трос; Хидеюке, не выпуская своего оружия, схватил свободной рукой левую ногу Николаса и поднял багор для нового удара. Тогда Николас сделал единственное, что ему оставалось, - изо всех сил ударил Ясуо правой ногой по макушке. Не успев размахнуться, Хидеюке отпустил руку, полетел вниз и рухнул прямо в темную воду. И тут же лодку ударило о причал в том месте, где только что была голова Ясуо.
      Полиция три часа допрашивала Николаса, но в конце концов он был освобожден. Свидетели не поняли, почему началась драка, но все как один отмечали отвагу, с которой Николас бросился в воду, пытаясь спасти Хидеюке. Кроме того, он как-никак был сыном полковника Линнера.
      - Я должен тебе сказать кое-что, - сказал он Коуи, когда они на закате этого дня встретились на одном из городских пустырей. - Сегодня я виделся с Ясуо Хидеюке.
      Девушка не двигалась и, казалось, даже не дышала. Краски сбежали с ее лица, а глаза стали как у загнанного зверя.
      - Ты говорил с ним?
      - Он отказался отвечать.
      Похоже, сковывавшее ее напряжение чуть ослабло, и на минуту Николасу показалось, что она с облегчением вздохнула. Он обнял ее.
      - Коуи, он умер.
      - Кто умер? - глаза девушки наполнились тревогой.
      - Хидеюке.
      - Что? Как?
      Николас долго смотрел на нее.
      - Мы подрались.
      - Он дрался с тобой? Ты... Боже, я видела, ты прекрасно умеешь драться. - Она тихо застонала. - Зачем ты был там?
      - Ты знаешь, зачем.
      И тут она закричала на него.
      - Ты отомстить хотел, да?
      - Нет, я... - Николас не знал, что ответить на этот вопрос. Пошел ли он на встречу с Хидеюке ради ссоры? Зачем? Чтобы выслушать его признание и потребовать удовлетворения? Или наказать того за совершенное злодеяние? Нет, не может быть. Он не способен на такое... Тут он вспомнил беседу с Цунетомо, когда старый оябун рассказал ему легенду о верном вассале, совершившем сеппуку из-за смерти сына его господина. "Долг - не только семейное дело, - сказал он тогда Цунетомо. - Все зависит от времени и места, но прежде всего - от собственного выбора". - Не знаю, - сказал Николас.
      - Ты не знаешь! - повторила за ним Коуи. - Кто тебя просил мстить? Лицо ее исказилось от гнева - он ни разу не видел ее такой. - Ясуо ни в чем не виноват. Раз-другой мы держались за руки, больше ничего.
      Николас был потрясен до глубины души.
      - Но ты же сама сказала...
      Коуи зажала уши руками.
      - Я знаю, что говорила тебе, но что я еще могла сказать? Ты сам заставил меня говорить об этом. Возможно, ты был прав, часть меня тоже хочет этого. Но я не могла сказать тебе правду!
      - Какую правду? - Николас с силой встряхнул девушку. Во рту у него стояла горечь, ноги подкашивались. Он снова представил себе, как Хидеюке падает в щель между лодкой и причалом. - Какую правду?
      Увидев, как потрясен Николас, Коуи крикнула:
      - Это был мой отец! Меня изнасиловал мой отец!
      Словно пелена спала с его глаз. Все мелочи, которые он истолковывал неверно, получили объяснение: Коуи, глядящая в отцовскую машину как в могилу, безразличие матери, ревность отца, странное возбуждение девушки, когда она говорила о том, как иногда представляет себе, что отца ее ждет страшная смерть... "Я спала, я не поняла, что происходит..." Она была изнасилована у себя дома!
      Коуи ничком упала к его ногам, закрыв лицо руками. Николас даже не пошевелился, чтобы поднять ее. Эта девушка уже не могла исправить прошлое и настоящее.
      - О, Будда, спаси меня!
      Но Николас, смотревший на нее с жалостью и гневом, знал: им обоим не будет спасения. Его сердце разбито, но какое это теперь имеет значение! Он совершил ошибку гораздо раньше, чем встретил Коуи: спутался с якудзой и оказался запачканным в крови.
      Книга третья
      Череп и кости
      Глубокой темной ночью спит природа
      Вдруг раздается легкий стук в ворота.
      Киороку
      КИОТО - ВАШИНГТОН
      Николас проснулся от приглушенных криков торговцев рыбой. Во сне он видел Коуи, и теперь его мысли были заняты только ею. Ему уже давно не снился этот сон. Почему же он повторился?
      Его память хранила все дни и ночи, проведенные с ней, как если бы время остановилось. Образы, звуки, запахи и особенно ощущения сохранились в его памяти такими же яркими, как в те дни, когда они были вместе. Даже потерю собственной правой руки он переживал бы не так глубоко, как потерю Коуи. Его любовь к ней переросла рамки простого физического влечения. Когда он оставался один, его любовь расцветала в ночи экзотическим неземным цветком. Женитьба на Жюстине ничего не изменила. Николас жил с ощущением страшной утраты, и с каждым днем боль в его душе только усиливалась. Понимая, что его предали те, кто заменил ему семью, Николас не отрицал и своей собственной вины: он сам помогал членам якудзы, дружил с Цунетомо, слушал его предания и в результате, пытаясь переделать плохое в хорошее, погубил молодого, ни в чем не повинного человека. Больше жить в мире якудзы он не хотел, так как всей душой ненавидел теперь этих людей.
      Николас почувствовал легкое движение рядом с собой. Обернувшись, он увидел лицо Сейко, которая лежала на боку под покрывалами. Он молча встал и подошел к раздвижным дверям, за которыми было окно. Они были на втором этаже риокана, традиционной гостиницы, расположенной на боковой улочке, которая выходила на Шидзо-дори, одну из широких и оживленных авеню Киото, На вид эта улица была такой же современной, как любая авеню в Токио. Но стоило лишь свернуть в сторону, как взору открывался вид старого Киото с его отделанными деревом домиками и узкими проулками.
      До своего отъезда из Сайгона Николас успел временно устроить двоюродного брата Ван Кьета на работу в филиал компании "Сато Интернэшнл". Он должен был контролировать продукцию местных фабрик, но не имел права принимать какие-либо ответственные решения. Конечно, Николас мог бы поручить эту работу Сейко, но не стал этого делать из-за подозрений, таившихся в его душе.
      Тати, Сейко и он прилетели в Осаку и через пятьдесят минут добрались до Киото челночным рейсом автобуса. Дело в том, что Ван Кьет обнаружил в бумажнике В.И.Павлова две квитанции. Одна подтверждала оплату челночного рейса автобуса из аэропорта Осаки до Киото и обратно. Другая была выдана одним из ночных клубов Киото под названием "Ниньо-ро" - "Кукольный дом". Странно, но у Павлова не оказалось никакого документа об оплате за проживание в гостинице или риокане, а судя по всему, он был педантичным человеком и бережно хранил все квитанции.
      На улице, за окном, разгружались небольшие грузовички, доверху наполненные свежей искрящейся рыбой, - начиналась утренняя сортировка. Рыбный рынок, расположенный за углом, работал только до полудня, и шесть дней в неделю эта узенькая улочка истекала рыбьей кровью и рассолом.
      Стоя у окна, Николас смотрел вниз на обутых в резиновые сапоги торговцев рыбой, и перед его внутренним взором возникала темная расщелина, наполненная черной водой. Как много лет прошло с тех пор, когда он получил страшный урок! Как много лет прошло с тех пор, когда он перестал участвовать в делах якудзы и отвернулся от Микио Оками, который был лучшим другом его отца! И вдруг в прошлом году Оками снова возник из небытия и потребовал, чтобы Николас выполнил обещание, которое он дал отцу: прийти на помощь Оками, если это будет нужно. Да, в свое время он дал такую клятву и теперь был обязан выполнить ее - защитить Оками. Тем самым он снова был вовлечен в мир, которому уже не мог дать точного определения. В конце концов Лью Кроукер и Николас вышли на человека, который покушался на Оками, - вьетнамца по имени До Дук, и Линнеру пришлось убить его.
      - Николас!
      Он обернулся и увидел, что Сейко уже встала. В комнате сильно пахло жарившейся внизу на кухне рыбой, которую, без всякого сомнения, готовили на завтрак. Скоро ему придется встретиться лицом к лицу с Тати, оябуном якудзы, ее тандзяном.
      - Ты так печален. Хочешь чаю? - спросила его Сейко.
      - Да, очень.
      Она вышла из комнаты, наполнила железный чайник водой и поставила его греться. Пока Сейко заваривала чай, Николас думал о том, что ему очень не хватает Лью. Их разговоры по телефону всегда были немногословны и только по делу, а ему так хотелось поговорить с Кроукером по душам. Обсудить подробности событий, в которые они были вовлечены.
      "Любопытно, сколько женщин задействовано в этой странной истории, сказал однажды Николас Кроукеру. - Смотри, две сестры: Маргарита и Челеста, одна в Нью-Йорке, другая в Венеции, где работает на Оками; дальше - мать Доминика, Рената Лоти, весьма влиятельное лицо в Вашингтоне; да впридачу эта женщина, Веспер, связанная с Дедалусом. Странно то, что все они обладают если не правом принимать решения, то уж во всяком случае реальной властью".
      "У тебя есть версия? - спросил Кроукер. - Мне бы хотелось, чтобы ты помог мне разгадать Веспер - эта женщина не укладывается ни в одну из заранее составленных версий".
      "Как и все остальные женщины. Но у меня такое впечатление, что мы оба не понимаем главного: Веспер - ключевая фигура. Имей это в виду, когда приедешь в Лондон".
      - Ты никогда не доверишься мне? - прервал его размышления голос Сейко. Она смотрела на него поверх своей чашки.
      - Тандзан Нанги обнаружил доказательство того, что Масамото Гоэй, руководитель группы теоретического языка в моем проекте Ти, участвовал в краже микросхемы нейросети. Есть подозрение, что ты помогла ему тайно переправить микросхему во Вьетнам Винсенту Тиню.
      - Да, я виновата.
      - Что?
      Она кивнула головой.
      - Я помогала Масамото, но не ради денег, как считал Тинь, и не по идеологическим соображениям, как думал Гоэй. Я сделала это, чтобы помочь Тати и Ван Кьету проникнуть в Плавучий Город. Незаконный клонированный кристалл, слепленный для Тиня Абрамановым из украденных из проекта Ти элементов, и компьютер Хайв, американский эквивалент, давали им возможность приоткрыть эту дверь. Так им казалось, во всяком случае. К сожалению, Тинь - а он был основной фигурой, связанной с Роком, - отказался сотрудничать, даже когда Ван Кьет попробовал на него нажать.
      Какое-то время Николас обдумывал ее слова. Говорила она правду или лгала? Сексуальное возбуждение, которое он испытывал всякий раз, когда думал о Сейко, мешало ему сделать правильный вывод. Все, что она сказала, казалось правдоподобным. Но было ли все это правдой на самом деле? Был ли он на этот раз среди друзей или же опять оказался среди смертельных врагов?
      - Кто же тогда убил Тиня? Мне кажется, у Рока для этого были и повод, и возможность, если судить по твоим словам и рассказам Тати. И все же у меня нет веских доказательств.
      - Неужели так важно, кто именно убил Винсента Тиня? Он мертв, и ничто уже не воскресит его. - Сейко вздохнула. - Он заслужил эту участь.
      - Правда значит очень много для меня.
      - Я сказала тебе правду. - Сейко протянула ему руки ладонями вверх. Можешь проверить, примени свое тау-тау.
      Николас не сказал ни слова в ответ, не сделал ни одного движения. Его глаза до тех пор впивались в нее, пока она не отвела взгляд.
      Сейко отпила немного чаю и произнесла со вздохом:
      - У меня был брат, Мацуро. Я хочу рассказать тебе о его смерти, потому что он умер при... при особых обстоятельствах.
      Она помолчала, как бы раздумывая, стоит ли рассказывать. Осторожно поставив чашку, она уставилась на нее неподвижным взором. И после минутной паузы продолжила:
      - Мацуро был не таким, как все: его физическое развитие не совпадало с умственным. Он был на два года моложе меня, но по уму он был совсем ребенком. Он не понимал...
      Ее голос стал тише, и на глаза набежала слеза.
      - Он не понимал этого мира.
      Пальцы ее рук, лежащих на коленях, сплетались и расплетались.
      - Как раз в это время, пять лет назад, я жила вместе с матерью и Мацуро. Моя мама работает по ночам - у нее свой акачочин в Киото, что-то вроде ночного бара - поэтому забота о Мацуро в это время суток целиком ложилась на меня. Каждый вечер, прежде чем уложить его в постель, я купала Мацуро в ванне. Это было что-то вроде ритуала, который ему очень нравился. Бывало, я рассказывала ему разные истории, мы болтали, и ему было так хорошо, что порой он казался совсем нормальным. В это время я встречалась с одним бизнесменом из Вьетнама, который многому меня научил в области зарубежных рынков ценных бумаг.
      Сейко снова замолчала, у нее перехватило горло от воспоминаний. С трудом сглотнув, она протянула руку к чашке с чаем, но на полпути остановилась.
      - Понимаешь, он позвонил мне в тот вечер. Я не виделась с этим парнем два месяца, он уезжал в Сайгон по делам. И как только вернулся, сразу позвонил мне. Я... я собиралась только на минуточку отойти от Мацуро, снять трубку телефона. Но это оказался он, а я так тосковала по нему все это время, и ему хотелось так много сказать мне... я застряла у телефона...
      Ее голова склонилась, и слезы закапали на руки, теперь уже неподвижно лежавшие на коленях.
      - Мне нет прощения... за мою оплошность. Прошло семь или восемь минут, точно не знаю, когда я спохватилась, что брат лежит один в ванне, полной воды. Я уронила трубку телефона и вбежала в ванную комнату.
      Ей снова пришлось остановиться. Подобно скалолазу, взобравшемуся на высоту, где воздух сильно разрежен, ей приходилось приспосабливаться к страшной реальности.
      - Это зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами: Мацуро лежал в ванне лицом вниз. Струя воды из крана шевелила его волосы, как завитки прекрасного морского анемона. Но сам он был неподвижен.
      Слезы капали одна за другой на колени Сейко.
      - Я помню это. И воспоминание невозможно стереть или разрушить - оно твердое и холодное, как алмаз. Все остальное было как в бреду. Я вытащила его из ванны, перевернула на спину и стала делать искусственное дыхание, изо рта в рот. Потом я вызвала скорую медицинскую помощь, и когда врачи приехали, все еще прижимала к себе Мацуро. Мы помчались в больницу... А потом были крики и вопли матери, ее гнев... Понимаешь, когда я вбежала в ванную комнату, он уже был мертв, и я не могла - не могу - примириться с тем, что сделала.
      Николас не сказал ни слова. Он просто не находил слов, видя глубокое горе Сейко. В этот момент он понял очень много - какой оторванной от родителей она себя чувствовала, почему попала в теневой мир, полный лжи, предательства и страшной опасности. Сейко прекрасно знала, что ждет ее, если она зайдет слишком далеко и сделает слишком много ошибок: упадет топор, и ее голова скатится вниз, и вина ее будет наконец искуплена.
      Ее горе было подлинным. Воспоминания мучили молодую женщину, в этом он был уверен. Но что побудило ее признаться? Старалась ли она искренно доказать свою невиновность или, как умелый актер, разыграла перед ним личную трагедию, чтобы заставить верить ей?
      Она любила его и всерьёз беспокоилась за него. В этом Николас был абсолютно уверен. Но этого было недостаточно, чтобы правильно оценить ситуацию. Ему как-то надо было расставить все по своим местам.
      Николас встал и подошел к окну. Торговцы рыбой уже разошлись, и от них остался лишь запах потрошеной рыбы. Да, теперь воспоминания о Коуи долго будут преследовать его. Каждая клеточка его тела кричала об опасности. Он знал не понаслышке, что бывает, когда человек начинает принимать участие в делах якудзы. И все же он был связан клятвой защищать главу всех оябунов якудзы. И делает это теперь вместе с Сейко - полувьетнамкой, полуяпонкой, которая, возможно, участвовала в шпионаже против его компании, и с Тати Сидаре - молодым честолюбивым оябуном якудзы, с головой ушедшим в науку тандзянов. Мог ли он верить еще кому-либо, кроме Лью и Тандзана Нанги?
      - Раз уж ты сейчас так откровенна со мной, - начал Николас, - скажи, у тебя есть какие-нибудь сомнения насчет Тати Сидаре?
      Сейко ответила не сразу. Он слышал, как она ходила по комнате, но не повернулся, чтобы взглянуть на нее. Наконец она подошла к нему сбоку, одетая, но еще не накрашенная.
      - Тати не такой, как все оябуны.
      - Ты хочешь сказать, что жизнь вне закона не вскружила ему голову? Что он не одержим идеей власти и влияния?
      Сейко стояла рядом с ним, но он знал, что она почувствовала, какая глубокая пропасть пролегла между ними. Он сделал ей больно, высказав свои подозрения в столь резкой форме и не поверив ее объяснениям. Но это уже нельзя было исправить. Положение, в котором они находились, - необходимость найти Оками прежде, чем его враги приведут в исполнение свой убийственный замысел, и необходимость раскрыть секрет "Факела-315" до того, как он будет введен в действие в мартовские иды, - это положение перечеркивало любые личные переживания.
      - Нет. Я не это имела в виду... В этом смысле он, конечно, такой же, как все вы. Но... позволь мне рассказать тебе одну историю. Когда мы с ним познакомились, я обслуживала столики в акачочине моей матери. Он устроил меня на работу в Токио, где я смогла оттачивать свое мастерство.
      Она протянула руку, чтобы коснуться Николаса, но на полпути остановилась, как бы передумав.
      - Я расскажу тебе об этом именно сейчас, потому что знаю, что должна сделать это. Твоя отчужденность невыносима для меня, твое недоверие - как нож в моем сердце. Под утро, ворочаясь во сне, ты произнес ее имя - Коуи, и душа моя задрожала, как осенний лист.
      - Забудь о Коуи.
      - Потому что она из твоего прошлого? Но этой ночью ты мечтал именно о ней, хотя рядом с тобой была я.
      - Это был всего лишь сон, и ничего более.
      - Нет, не только сон! Ты обнимал меня, а произносил ее имя!
      Он взглянул на Сейко, и лицо его стало мертвенно бледным. До каких пор Коуи будет преследовать его? До тех пор, наверное, пока он не порвет с якудзой? Нет, нет, это невозможно. Воспоминания об этой девушке должны сгинуть.
      В глазах Сейко стояли слезы. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. И продолжала рассказывать:
      - Именно Тати помог мне устроиться к тебе на работу. Это было превосходное место для меня, и я была ему очень благодарна. Потом он попросил меня стать посредником между Масамото Гоэй и Винсентом Тинем.
      - Значит, эта история о том, как ты увидела меня в клубе Нанги, ложь?
      - Нет, не ложь, просто... просто не совсем правда.
      Она перевела дыхание.
      - Я сама хотела подойти к тебе, но страх парализовал меня. Что, если ты отвергнешь меня? Я была уверена, что не вынесу этого. Поэтому я не стала ничего предпринимать, но рассказала Тати о тебе. Через несколько месяцев он сообщил мне, что место твоего помощника свободно и предложил попробовать поступить к тебе на работу. Он же подготовил меня к собеседованию.
      - Значит, к этому времени Тати уже перебрался из Кумамото в Токио и работал на Томоо Кодзо?
      Сейко кивнула.
      - Он ведь умница, все так считают, поэтому быстро поднимался по иерархической лестнице Ямаути. Вскоре о нем прослышал Кодзо. Мне кажется, он понравился Кодзо тем, что хорошо знал Юго-Восточную Азию. И очень скоро Тати стал ответственным за этот сектор перед кланом.
      По ее щекам катились слезы, несмотря на все усилия сдержать их.
      - Тати одержим идеей проникнуть в Плавучий город. Не спрашивай, почему. Я сама не знаю этого. Но теперь я рассказала тебе абсолютно все. Во мне ничего не осталось, кроме вины за гибель брата и любви к тебе.
      - Получается, ты почти ничего не знаешь о Тати. Ты видишь в нем доброту, а может, это только хитрость?
      В дверь осторожно постучали, но Николас не обратил на стук никакого внимания.
      - А что, если он подучил тебя и намеренно внедрил в мою компанию?
      Раздвижные двери раскрылись - на пороге стоял Тати.
      - Время завтракать, - сказал он весело.
      - Эй, да ты просто здорово выглядишь в этой форме! Тебе об этом говорили?
      Кроукер, быстро шагавший к выходу 19 в зале международных рейсов аэропорта Даллеса, резко остановился.
      - Да-а-а... - сказал Бэд Клэмс Леонфорте. - Знаешь, ты прямо как с рекламного плаката "Летайте вместе с нами!"
      - Ошибся рейсом, - сказал Кроукер, глядя мимо Леонфорте. Он хотел успеть на свой самолет. Кроме того, самый вид этого человека был ему крайне неприятен. Однако он пригрозил всадить пулю в голову Маргариты, если Кроукер откажется помогать ему. И теперь Лью просто обязан был держать себя в руках. Он сделал это, сжав зубы.
      - Ну да... Пожалуй, надо бы и мне заказать такую летную форму. Моя милашка будет просто в отпаде! Представляю...
      - Я опаздываю. Что ты тут делаешь?
      В ответ Леонфорте широко улыбнулся и развел руки в стороны.
      - Как что? Присматриваю за тобой, Лью.
      На Бэде Клэмсе был элегантный, хорошо сшитый серовато-коричневый костюм от Армани, на плечи он набросил пальто из верблюжьей шерсти. Его шестисотдолларовые мягкие кожаные мокасины сияли в ярком свете вестибюля аэропорта.
      - Пойдем, поболтаем чуток.
      - Весьма лестное приглашение, но не могу принять его. Как-нибудь в другой раз.
      - Нет, сейчас!
      Добродушная ухмылка сползла с лица Леонфорте, в глазах вспыхнул злой огонь.
      - Ты что же, думаешь, опоздаешь на самолет из-за меня? Не думай об этом. Обещаю, никуда он не полетит без тебя. Ведь ты - ценный груз, не так ли? А у меня имеется кое-какое влияние.
      Кроукер увидел, что у терминала слоняются три бандита Леонфорте - они поймали его в ловушку и сделали это очень профессионально. Поэтому он и позволил Бэду Клэмсу провести себя в помещение за дверью с надписью "Посторонним вход воспрещен". Это была комната без окон, обставленная по-спартански. Старый откидной диванчик, обитый чем-то зеленым, три или четыре стула и складной столик, на котором стояли кофеварка, бумажные стаканчики, лежали пластиковые одноразовые ложечки и сахар - все это придавало помещению дешевый и бедный вид.
      - Совсем как дома, - сказал Бэд Клэмс, снова широко улыбаясь. Резкая смена настроений этого человека действовала как удар хлыстом. - Бог мой, я-то думал, они лучше обращаются со своими летчиками. - Запустив пальцы в свою вьющуюся шевелюру, он повернулся лицом к Кроукеру. - Ну, чем пахнут наши дела?
      - Все отлично. Позволь мне делать свое дело без твоего грязного вмешательства.
      - Какие мы обидчивые, - Бэд Клэмс поднял указательный палец. Придется тебе научиться воспринимать мою братскую заинтересованность в твоих делах именно в такой форме, в какой я ее выражаю.
      - Да отвяжись ты! Связал меня по рукам и ногам, да еще заставляешь выслушивать свои дурацкие шутки!
      Детектив знал, что этого не следовало говорить, но Леонфорте просто бесил его. В ответ Бэд Клэмс подскочил к Кроукеру и ударил его в грудь так, что тот отлетел к стене. Детектив сжал в кулак свою биомеханическую руку, но не поднял ее. Бэд Клэмс сделал шаг назад.
      - Дурацкие шуточки, говоришь... Какого хрена ты выслеживаешь Веспер Архам? Предупреждаю: тебе не поздоровится, если я еще раз увижу тебя с ней, уж я позабочусь об этом!
      - Мне твоей заботы не надо.
      - Да? С этого момента считай меня своим крестным отцом, и куда бы ты ни шел, я буду с тобой. Убежден, тебе обязательно понадобится моя помощь. Бэд Клэмс хихикнул. - Черт побери, дружище. Я знаю, что ты обо мне думаешь. Ты считаешь меня лишь немногим лучше гориллы из зоопарка. - Он ткнул пальцем в грудь Кроукеру. - Но мне наплевать на то, что ты обо мне думаешь, ясно? Заруби это себе на носу. Ты можешь быть какой угодно ослиной задницей, как и все прочие. Сон я от этого не потеряю. Одно ты должен помнить с этой минуты: я всегда слежу за тобой, понял? Не думай, что я не буду знать, куда ты идешь и что ты делаешь, только потому, что ты улетаешь на другой берег, утеночек. И не пытайся помешать мне в Лондоне или где бы то ни было, потому что я просто раздавлю тебя своими тупоносыми башмаками, и тебе это будет не очень-то приятно, ясно?
      - Я слышу тебя хорошо и все прекрасно понимаю.
      Бэд Клэмс рассмеялся.
      - Ну, ты даже говоришь, как летчик. Ты что, показал им свой значок федерального агента?
      - Что-то вроде этого. Они одолжили мне эту летную форму, и я могу бесплатно воспользоваться вторым рейсом на Лондон.
      Он осторожно посмотрел на Леонфорте.
      - Ты кончил запугивать меня? Могу я теперь идти?
      Бэд Клэмс махнул рукой.
      - Делай, что хочешь, Лью. Только помни: всякое действие имеет противодействие, равное по силе и противоположное по направлению. Подумай о последствиях, прежде чем решиться на что-нибудь. Я пленников не беру.
      Огромный самолет запаздывал с отлетом, и Кроукер, сидя в хвостовом отсеке, размышлял о том, не связано ли это с ним. Детектив взошел на борт самолета последним и с порога начал отыскивать взглядом Веспер. Она сидела в салоне первого класса среди миллионеров.
      Он не хотел думать о Бэде Клэмсе Леонфорте, но этот псих не выходил у него из головы. Как он узнал, где и когда появится Кроукер? Значит, следил за ним! И если верить словам этого подонка, в его власти было задержать вылет международного рейса! Похоже на то, что Бэд Клэмс так же необычен в своем роде, как и Доминик Гольдони. Боже, в какой мир он попал! Мир, где подонки общества пробирались в чрезвычайно засекреченное управление федерального правительства, которое вело международную экономическую войну с японской якудзой, но эти мерзавцы владели еще и немалым числом предприятий законного бизнеса! Это вам не сицилийцы, готовые кому угодно снести голову, чтобы запугать своих врагов, и без всякого разбора проливающие кровь, если дело идет не так, как им бы хотелось. Люди, с которыми теперь имел дело Кроукер, не были неотесанными грубиянами. Скорее, их можно было назвать расчетливыми мыслителями, обладающими своего рода даром предвидения, который позволял им делать смелые выводы - и это выходило за рамки простого делового практицизма. Гольдони своими успехами был обязан искусству ловкого надувательства, однако Кроукер имел серьезные сомнения в том, что Бэд Клэмс, этот самовлюбленный тип, псевдофилософ, наделенный вспыльчивым нравом, принадлежал к компании Гольдони или же к компании своего собственного отца, блестящего и несравненного Леона Ваксмана.
      Когда Ваксман, человек с сотней лиц и имен, служил в американской армии в оккупированной Японии, он был известен как Джонатан Леонард, однако от рождения он получил имя Джона Леонфорте.
      У Джонни было трое детей: Бэд Клэмс, Майкл и дочь Жаки, которая погибла в автомобильной катастрофе в возрасте двадцати лет. Майкл был настоящей загадкой. Прирожденный бунтарь, не признававший ничьей власти ни на каком уровне, он служил в спецвойсках во Вьетнаме. Вскоре после этого он пропал где-то в глубине Лаоса, и даже суперразведка спецвойск не смогла его найти. Можно было только гадать - жив он или уже мертв. Микио Оками считал, что он убил Джона Леонарда весной 1947 года в стычке в Токио. Однако Леонард выжил, добрался до больницы и, когда его раны зажили, сделал пластическую операцию. После выздоровления он стал Леоном Ваксманом. Оставалось загадкой, каким образом он попал в поле зрения знатока разведки сенатора Ричарда Дедалуса, однако факт оставался фактом - он был руководителем агентства Дедалуса вплоть до того момента, когда его подлинная личность была раскрыта и вслед за этим наступила его смерть в конце прошлого года.