— Ну что, повидал поля? — спросил один. — И как тебе там показалось?
      — Мак не очень хорош, — отозвался второй, у которого был большой нос с красными прожилками и широкими ноздрями.
      — А, снова красные. На это раз нам придется привлечь зеленых...
      — Это не красные.
      Носатый все еще вычищал дорожную грязь из своего серого плаща.
      Первый подозрительно покосился на собеседника.
      — Да? А это, часом, не очередной твой прикол? Ты знаешь, я, в общем, не против того, что зеленые заламывают втридорога, но мы потеряем намного больше, если пропадет урожай. Хотелось бы думать, что ты это понимаешь.
      — Я говорю правду.
      — Ладно, и что теперь?
      Хозяин принес поднос, уставленный яствами и вином. Собеседники приумолкли, дожидаясь, пока он не уйдет.
      Когда хозяин удалился, носатый вздохнул и налил себе вина.
      — Хотел бы я знать. Честно.
      Он подцепил палочками одну рыбешку.
      — По-моему, у красных раскол. На севере.
      Его собеседник беспокойно хохотнул, наливая себе вино.
      — Вряд ли это возможно.
      — Тем не менее прошел такой слух.
      Поднеся чашку к губам, он начал заталкивать рис в рот.
      — С каждым днем исчезает все больше кубару, и урожай не такой, каким должен быть.
      — Ну, если как следует не ухаживать за растениями...
      — Боюсь, это еще не все. — Носатый тоже глотнул вина, наверное для успокоения нервов. — Похоже, что изменилась сама земля, стала уже не такой плодородной...
      Он сильно закашлялся.
      — Ты что, заболел?
      — Нет, слегка простыл. Сейчас холоднее, чем должно быть в это время года.
      Поначалу Ронин слушал их разговор лишь краем уха. Ему хотелось понять этот город, а для этого надо понять его обитателей. Для начала можно послушать, о чем они говорят. Такой способ знакомства не хуже любого другого. Собственно, еще и поэтому он пошел в таверну, а не остановился у одного из уличных лотков, где торговали самой разнообразной едой. Но по мере продолжения разговора он вслушивался все напряженнее. Возможно, это — уже начало; возможно, времени у него меньше, чем он рассчитывал. А если так, ему просто необходимо как можно скорее добиться приема в Совете Шаангсея и разыскать кого-нибудь, кто сумеет расшифровать свиток дор-Сефрита.
      Купцы заговорили о других делах, о ценах и изменениях на рынке. Ронин расплатился и вышел. На Нанкине он спросил у какого-то мальчишки, как добраться до дороги Окан. За полученные сведения пришлось заплатить.
      Ее там не было, и он решил подождать.
      Было уже поздно. Ронин попросил рисового вина, которое ему принесла миниатюрная девочка в розовом стеганом жакете. Он ее вспомнил.
      — Сколько тебе лет? — спросил он, смакуя пряный напиток.
      Девочка опустила накрашенные ресницы.
      — Одиннадцать, господин, — ответила она так тихо, что ему пришлось напрячься, чтобы услышать.
      Ронин открыл было рот, намереваясь продолжить расспросы, но она убежала.
      Он попытался расслабиться, открыть свой слух шуршанию атласа на тугих бедрах, звуку наливаемой жидкости, тихому разговору, напоминающему шорох морских волн. Все заливал золотисто-коричневатый свет. Ронин прищурил глаза. В голове у него трубил далекий и одинокий рог. Послышался тихий смех. Приглушенное хихиканье. Ароматы духов плывут в неподвижном воздухе. Откуда-то пахнуло сладковатым дымком, и он подумал о маковых полях. «На севере много чего боятся», — сказал носатый купец. Почему?
      — Ронин.
      Он открыл глаза.
      Это была Мацу. Ослепительно белая кожа. Глаза-маслины. Миниатюрное гибкое тело.
      — Она придет позже. — Прядь черных волос наползает на глаз. — Позвольте мне проводить вас наверх.
      Она подала ему руку. Рука была твердой и теплой. Он поднялся, погладил пальцами ее ладонь. Они поднялись на второй этаж по широкой лестнице из полированного дерева. Мацу едва доходила Ронину до плеча, но он чувствовал ее поддержку, сильную и успокаивающую. Одной рукой он приобнял ее за узкие плечи. Пока они поднимались, он гладил ей щеку. Желтый свет становился все ярче. Маленькие огоньки дрожали, переливались на гранях хрустального шара-светильника, отбрасывая на их лица крошечные точки света. Ронин посмотрел вниз, на большую опустевшую комнату с золотыми кушетками и низкими лакированными столиками. Даже служанки уже пошли спать. Помещение было безукоризненно убрано: не осталось ни одной немытой чашки, ни одного пятна от вина, ни одной трубки с пеплом.
      Золотистый свет струился вниз. Но вот они вошли в комнату, и Мацу закрыла дверь. Она не стала зажигать маленькую лампу на черном лакированном столике рядом с широкой кроватью. Ронин огляделся. Высокий куполообразный потолок. Стены, расписанные цветами под летним дождем. Шторы были распахнуты, и Ронин увидел в окно, что луна уже высоко, что она призрачна и бледна, но при этом она совершенно отчетливо выделяется на фоне ночного неба.
      Он присел на кровать и посмотрел за окно на мерцающий звездный ковер из крошечных бело-голубых точек, напоминавших редкие самоцветы, что казались такими близкими. Мацу опустилась на колени и сняла с него сапоги. Одна часть неба была светлее, словно на черноту ночи набросили полупрозрачное покрывало, — там проходил мост из света, сотканный из мерцания звезд. Мацу раздела Ронина и подала ему халат с драконами, который он и набросил.
      Уложив Ронина на постель, она тоже забралась в кровать. Ее обнаженное тело дрожало от ночной прохлады, струившейся в открытое окно. Нежная кожа покрылась мурашками. Он положил ее голову себе на плечо и, поглаживая ей волосы, унесся мыслями куда-то далеко.
      Мацу закурила; сладковатый дым окутывал их каждый раз, когда она глубоко затягивалась. Из города, который не спал никогда, в комнату приплывали звуки: отдаленный лай собаки, ритмичное пение на причале, звон металла на булыжной мостовой, дробный топот, хриплый вопль, громыхание повозки и чье-то немелодичное насвистывание. Глаза Мацу остекленели, и остывшая трубка выпала из ее пальцев, раскрытых, словно лепестки белого цветка на фоне темных покрывал.
      Она так и заснула, прижавшись к нему теплым телом. Ронин наконец расслабился. Он осторожно отложил трубку в сторону. Луна казалась огромной на фоне черного мерцающего квадрата окна — она была плоской и тонкой, точно рисовая бумага. Потом на нее набежала туча, и глаза у Ронина закатались. Ему снились маковые поля, колышущиеся на холодном ветру.
      Когда она разбудила его, было еще темно.
      — Сегодня она не придет.
      Луна уже зашла, но небо еще не начало светлеть.
      — Ничего страшного.
      — Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила Мацу тонким, едва ли не детским голосом.
      Она стояла рядом с кроватью в легком шелковом халате, облегавшем ее крепкое стройное тело.
      — Да, — сказал Ронин. — Останься со мной.
      Халат с шорохом соскользнул на пол, и она нырнула в кровать. Черное и белое.
      Они долго молчали. Ронин слушал шум листвы деревьев на дороге Окан. С улицы донеслись шаги и приглушенные голоса. Потом опять стало тихо. Мацу поплотнее закуталась в покрывало.
      — Холодно.
      Ронин ощутил прикосновение ее гибкого тела и прижал ее к себе.
      Они помолчали еще, а потом она заговорила:
      — Ты хорошо знаешь Туолина?
      Ронин повернулся к ней.
      — Нет, не очень.
      Она пожала плечами.
      — Это неважно. Он погибнет в Камадо.
      Поднявшись на локте, он посмотрел на нее.
      — Что ты сказала?
      — Он о многом рассказывал Са на отмелях ночи. Я тоже кое-что слышала. О силах зла.
      — Что ты слышала?
      — Войска риккагина вышли на север не для того, чтобы сражаться с красными. Я слышала, что теперь они сражаются вместе: беззаконные и закон.
      — Против кого? — спросил Ронин, хотя уже знал ответ.
      — Против тех, других, — сказала она, придав этому слову странный оттенок, словно она не хотела его произносить. — Против тварей. Людей, которые не люди.
      — Кто тебе об этом сказал?
      — А это важно?
      — Возможно, что да.
      — Муж одной моей подруги — воин у риккагина Шен-До. Как и их сын. Они долго пробыли там, на севере, возле Камадо. Они вернулись три дня назад.
      Она прильнула к нему. Он почувствовал, как дрожит ее тело, и подумал о листьях на деревьях за окнами.
      — Муж моей подруги теперь ослеп. А их сына вообще принесли в Шаангсей. У него сломана спина.
      Ее голос срывался на каждом слове.
      — Они сражались не с красными и не с бандитами. Они сражались... с кем-то другим.
      По ее телу снова прошла волна дрожи.
      — Даже зеленые озабочены ситуацией на севере. На небе показалась едва различимая полоска серого свечения, заметная только тогда, когда смотришь в сторону, — по ночам, в темноте, боковое зрение работает лучше. Ронин держал в объятиях дрожащее тело, краем глаза наблюдая за тем, как мучительно медленно расширяется серая полоса, предвещающая наступление нового дня.
      Мацу тихо всхлипнула, и тогда он спросил:
      — А кто такие зеленые?
      Он спросил для того, чтобы отвлечь ее; он спросил, потому что хотел это знать.
      — Зеленые. — Она шмыгнула носом. — Ты уже наверняка их видел.
      Двое в черном с топорами на поясе в дверях таверны — те самые, кому хозяин отдал деньги.
      — Я не уверен.
      — Зеленые — это закон.
      Ронин удивился.
      — Я думал, закон олицетворяют риккагины.
      Она тряхнула головой; ее черные волосы скользнули по щеке, и последние слезинки упали на руку Ронина, лежавшую на покрывале.
      — Нет, — тихо проговорила она, уже успокоившись. — Риккагины — пришлые люди, не коренные жители Шаангсея. Они вообще не из этих мест. То есть, конечно, именно из-за них город разросся и стал... таким, какой есть. Но почти все риккагины пришли издалека. Они привели свои легионы, чтобы сражаться за богатство страны, за маковые поля, шелковые плантации, серебро и многое другое. Они перевернули страну и народ, преследуя свои цели. И теперь все служат им.
      Мацу вздохнула, словно не привыкла говорить так много. Она положила голову ему на грудь. Ронин вдохнул ее аромат, чистый и приятный. Они сплели ноги и еще теснее прижались друг к другу, чтобы согреться.
      — Это — древняя земля, — продолжала она. — Очень древняя. И многие здесь еще не забыли обычаи праотцев, бережно передаваемые из поколения в поколение. Наследие предков для нас важнее, чем земля или серебро, даже теперь — после прихода риккагинов и появления факторий.
      Ее рука нащупала его ладонь. Прикосновение было легким, как перышко, но именно это скользящее прикосновение передало ему ощущение предельной близости.
      — Зеленые и красные постоянно воюют между собой. Во всяком случае, так говорят... они враждуют с самого рождения. А теперь каждая из сторон стремится завладеть территорией противника.
      — И откуда происходит эта вражда?
      — Я не могу сказать.
      — Ты имеешь в виду, не хочешь?
      Она с удивлением взглянула ему в лицо.
      — Нет. Я просто не знаю. Да и они сами вряд ли знают.
      Небо над дорогой Окан окрашивалось перламутром. Пошел мелкий дождик, вздыхая среди деревьев и влетая в окно вместе с легким утренним ветерком. В отдалении прозвучал морской рог, приглушенный и меланхоличный.
      Распахнув халат Ронина с извивающимися драконами, Мацу поцеловала его в грудь.
      — Они, — прошептала она, — пленники Традиции.
      Она прильнула губами к его губам.

* * *

      Мацу вскрикнула и отвернулась, а Ронин удерживал ее содрогающееся тело.
      Он мог представить ее потрясение. Зрелище было ужасным. Именно из-за этого неестественного выверта головы. Приглядевшись, Ронин сообразил, что именно было не так. Голова, почти отделенная от тела, болталась лишь на куске кожи, который отсвечивал красным в зловещем свете.
      Постепенно Мацу успокоилась и повернулась, желая взглянуть еще раз, чтобы вывести себя из шокового состояния.
      Началось все с того, что они вдруг услышали чей-то крик. Ронин схватил меч и выскочил из комнаты еще до того, как затих этот жуткий вопль. На его развевающемся халате трепыхались золотые драконы. На широкую лестничную площадку доносились шумы из закрытых отдельных комнат. Спящие их обитатели уже начинали просыпаться, быть может, разбуженные громким воплем. Снова послышался вскрик, на этот раз лишь попытка крика, пытающегося вырваться наружу, точно птица из клетки. Но крик захлебнулся в каком-то булькающем клокотании.
      Ронин помчался вниз по лестнице. Раздался глухой звук, тяжелый и бесповоротный, и Ронин понял, что он только что проскочил нужную дверь. Мацу неслась следом за ним, запахивая на ходу халат. Держа меч наготове, он плечом распахнул дверь и ворвался в комнату.
      Первым делом он взглянул на окно, потому что оно оказалось прямо напротив него и потому что он знал, что другого выхода из комнаты нет. Окно было распахнуто. С одной стороны штору сорвали вообще, с другой болтались какие-то жалкие клочки. Из зала снизу донесся шум, но Ронин не обращал на него внимания. Его привлек мерзкий зловонный запах, витавший в воздухе.
      Она лежала на кровати с головой, вывернутой под невообразимым углом, потому что все — горло, гортань, шейные мышцы — было вырвано, как говорится, с мясом. Лишь клочки кожи и огромная лужа крови. Только теперь он взглянул ей в лицо. Са.
      Он силой вывел Мацу в зал. Она не хотела уходить, а оставаться здесь не было смысла — Са не поможешь уже ничем. Ронин плотно закрыл за собой дверь.
      — Я в жизни не видела такой жуткой смерти, — выдавила Мацу.
      Зал был уже полон. Собрались в основном женщины. Мужчины предпочитали сохранять инкогнито.
      — Кто-нибудь видел Кири? — спросил Ронин, обращаясь ко всем собравшимся. Ее никто не видел.
      Он отвел Мацу обратно в комнату с плачущими под дождем цветами и принялся одеваться. Она поплотнее завернулась в халат: бледно-розовая топь со светло-зелеными папоротниками.
      — Это зеленые? — спросил он для полной уверенности.
      Она мотнула головой. Ее волосы разметались при этом черным густым туманом.
      — Нет, зеленые пользуются топорами... — Она содрогнулась.
      Застегнув пояс, Ронин подошел к Мацу и привлек к себе. Ее бледные руки были как лед.
      — Мне надо уйти, прямо сейчас. Ты понимаешь?
      Глаза у нее подернулись туманом, словно небо на рассвете штормового дня.
      — С тобой ничего не случится? — Он сдавил пальцами ее плечи. — Охранники будут с тобой постоянно?
      Он хотел знать это наверняка. Она взглянула в его бесцветные глаза.
      — Да, — сказала она, и он поверил. — Кири скоро вернется.
      — Скажи ей, что я был здесь.
      На лице Мацу промелькнула тень улыбки.
      — Хорошо, — кивнула она. — Скажу. Дверь за ним тихо закрылась.

* * *

      Пасмурный сумрачный день. Дождь зарядил еще пуще и барабанил теперь по навесам уличных ларьков. Ронин завернулся в плащ. Небо над городом было светлее, но в отдалении клубились зловещие тучи.
      Впрочем, людей на улицах меньше не стало. Повсюду, куда ни глянь, пестрели зонты из промасленной рисовой бумаги.
      Ронин остановился у ларька на улице Блессант, чтобы съесть риса и выпить чая, а заодно и узнать, как лучше добраться до города за стенами. Ему было как-то не по себе, желудок крутило и совсем не хотелось есть. Он только выпил зеленого чаю, прислушиваясь к тоскливой капели дождя на скудном навесе ларька.
      По улице Блессант он добрался до улицы Королевского Ножа, оказавшейся настолько запутанной и извилистой, что временами ему казалось, будто он идет в противоположную сторону от склона горы.
      Он увидел грязного попрошайку, распростертого на мостовой. Лишь миновав неподвижное тело, Ронин понял, что нищий мертв. На смерть в Шаангсее не обращают внимания, говорил ему Тиен. Во всяком случае, на большинство ее разновидностей. Эти невеселые думы сами собой привели его к мысли о смерти Са.
      Еще не задав вопроса Мацу, он уже знал, что зеленые здесь ни при чем. Вонь до сих пор еще стояла у него в носу. Но даже если бы он пришел позже, когда запах уже выветрился, он все равно бы понял, что к чему. Точно так же умер Г'фанд в Городе Десяти Тысяч Дорог. Са убил Маккон.
      Но почему? Почему? Ронин чувствовал, что это действительно очень важно. Отыщи он ответ... но ответ ускользал от него.
      Улица Королевского Ножа завернула наверх. Старые, запыленные лавки заметно поредели, чаще стали попадаться промежутки между домами. Поначалу это были лишь грязные проулки, в которые сваливали отходы и всякий мусор. Но постепенно, по мере того как Ронин поднимался все выше, просветы между домами делались шире. Это были уже настоящие пустыри, заросшие бурьяном и пихтами, гибкими и высокими. Их тонкие темно-зеленые верхушки покачивались на ветру.
      Менялся и облик самих построек. Здесь было больше кирпичных домов в достаточно приличном состоянии. Различные архитектурные стили делали их непохожими друг на друга.
      Однако люди попадались довольно редко, и Ронину пришло в голову, что это — единственное место в Шаангсее из тех, в которых ему до сих пор пришлось побывать, где было не так многолюдно.
      Стояла жутковатая тишина. Ронин вдруг понял, что ему не хватает гвалта и сумятицы толпы, круговерти перемешавшихся запахов жизни и смерти, всеобъемлющего и таинственного ощущения сопричастности к другим людям.
      А еще Ронина поразила странная неестественность этих домов, и он почему-то вспомнил слова Мацу: «Они перевернули страну». Этот Шаангсей казался совсем другим, более чистым и целостным. Ронину даже подумалось, что здесь — среди домов с колоннами, с лепными и коваными украшениями — отвергнуты естественные краски и вкусы этой земли, оставшиеся внизу, у подножия горы; что здесь отчетливо виден характер легионов риккагинов из дальних краев, захвативших эти земли, разжиревших на богатствах Шаангсея.
      Преодолев последний подъем улицы Королевского Ножа, Ронин вступил под прохладную тень города за стенами. Высота стены составляла примерно шесть с половиной метров, а выложена она была из громадных блоков желтого камня, подогнанных настолько искусно, что он с трудом различал стыки между ними. Массивные металлические ворота были распахнуты внутрь, но путь преграждала металлическая решетка.
      В воротах стояли люди в лиловых стеганых куртках и широких черных штанах, вооруженные изогнутыми, с одной режущей кромкой мечами и метательными топорами с короткими ручками. У них у всех были миндалевидные глаза и длинные, смазанные маслом волосы, заплетенные в косы.
      Плотный, плосколицый воин с широким носом вышел вперед и открыл решетку.
      — Зачем ты пришел в город за стенами? — спросил он у Ронина. — Ты часом не новый закупщик?
      В облаке сладкого дыма появился еще один воин. Вынув трубку изо рта, он изучил Ронина пристальным взглядом из-под тяжелых век.
      — Нет, я хочу, получить аудиенцию в Муниципальном Совете.
      Плосколицый захохотал и удалился.
      — Они не примут тебя, — сказал второй, посасывая трубку.
      — Почему? У меня очень важное дело.
      Выпустив струйку дыма, человек лениво повернулся и указал трубкой на тихие улицы города за стенами, окаймленные густыми рядами деревьев. Большие, величественные дома с плоскими крышами, террасами и ухоженными лужайками.
      — Здесь живут жирные хонги, владельцы факторий, и холеные чиновники Шаангсея. Живут и накапливают деньгу, вдали от людских глаз и в относительной безопасности — за отдельную плату.
      — В безопасности от кого?
      Черные немигающие глаза оглядели Ронина с головы до ног.
      — От Шаангсея.
      Воин попытался затянуться, но трубка потухла. Он выбил ее о стену и принялся заново набивать табаком из кисета, который достал из кармана своей стеганой куртки.
      — Никто не бывает в Муниципальном Совете, дружище. — Глаза у него неестественно блестели. — Никто.
      Дождь так и шел. Мрачновато блестели скользкие мокрые мостовые. Деревья шумели на ветру, а где-то сладкозвучно пела птица, затерявшись среди коричневых ветвей и зеленых листьев.
      — Где здание Совета?
      Человек с темными глазами вздохнул.
      — По этой улице налево. Второй поворот.
      Он спрятался под навес.

* * *

      Эхо от мраморных стен. Тихие вздохи. Непрекращающийся шепот. Негромкий стук каблуков.
      Холодный зал без колонн, без каких-либо украшений. Из обстановки — только низкие, широкие скамьи без спинок из того же розового с черным мрамора.
      Он шел через зал, и его шаги отдавались эхом.
      Он прошел мимо безмолвных посетителей, сгорбившихся на скамьях. Что-то в них было странное: они производили впечатление людей, которые просидели здесь так долго, что уже забыли о цели своего прихода. Но они все еще ждали чего-то, хотя надежда дождаться давно улетучилась.
      Мраморный стол, закругленный по углам и массивный, служил надежным щитом для сидевшей за ним женщины. Хотя у нее были такие же черные волосы и миндалевидные глаза, как и у большинства жителей Шаангсея, ее лицу не хватало тонкости, а выступающие скулы говорили о том, что в ее жилах течет нездешняя кровь. Она прекрасно осознавала, что ее светлые глаза и квадратный подбородок производят впечатление силы, и манера говорить у нее была соответствующей.
      — Слушаю вас, господин. Прошу изложить ваше дело.
      Перед ней лежал длинный список имен, и сейчас она вычеркивала пером третье имя сверху.
      — Я хочу получить аудиенцию в Муниципальном Совете Шаангсея.
      Перо опустилось в чернильницу.
      — По какому вопросу?
      Скрип пера.
      — По вопросу чрезвычайной важности.
      Женщина подняла глаза.
      — Неужели? — Она мило улыбнулась, показав белые зубки. — Боюсь, у вас ничего не получится.
      — Я уверен, что как только Совет меня выслушает...
      — Простите, но вы, кажется, не понимаете.
      На ней был простой, без затей, зеленый с золотом жакет в обтяжку, подчеркивавший ее выступающие груди и узкую талию. В целом все это выглядело весьма аппетитно. Ронин также заметил, что ногти у нее выкрашены в сапфировый цвет.
      — Необходимо предварительно записаться, иначе никто вас не примет.
      Она помахала списком.
      — Это может занять много дней.
      — Не думаю, что вы способны оценить всю серьезность положения, — сказал Ронин, уже начинающий чувствовать себя довольно глупо.
      Женщина вздохнула и поджала губки.
      — Видите ли, господин, все, кто желает попасть на прием в Совет, приходят сюда по делам чрезвычайной важности.
      — Но...
      — Господин, вы находитесь в Муниципалитете Шаангсея, резиденции правительства не только этого города, но и прилегающей к нему территории. Поддержание жизнеобеспечения такого обширного района — задача сложная и отнимающая много времени. Вы можете это понять?
      Она подалась вперед, лицо у нее сделалось непреклонным. Выбившаяся из прически прядь волос упала ей на щеку.
      — Если вы не понимаете, я вам скажу, что город должен кормить и обеспечить жильем не только своих многочисленных жителей, но и многие окрестные общины. Плюс к тому мы обязаны заботиться о беженцах, которые постоянно поступают к нам с севера.
      Она почти вызывающе повела плечами. Этот жест был рассчитан на двойной эффект. Она свое дело знает, подумал Ронин.
      — Через порт Шаангсея, уважаемый, проходит основная часть сырья для обеспечения многих потребностей континента людей. В наше нелегкое время все силы уходят на поддержание жизни в этом городе.
      Она подняла руку, блеснувшую синими ногтями, и поправила выбившуюся прядь.
      — Теперь вы и сами видите, можем ли мы беспокоить Совет по поводу и без повода. Если каждый, кто приходит сюда, добьется немедленного приема, я даже не представляю, как город вообще сможет существовать.
      Она вздохнула и откинулась на спинку кресла. Вероятно, по замыслу высоких начальников, вид ее выпирающих грудей должен был служить безыскусным утешением для разочарованных посетителей.
      Наклонившись над столом, Ронин заглянул ей в глаза.
      — Я должен встретиться с Советом сегодня. Сейчас.
      Он не ждал, что она испугается. Она и не испугалась, а только щелкнула пальцами с сапфировыми ногтями. Тут же появились двое охранников с топорами и кривыми кинжалами.
      — Вы мне позволите занести ваше имя в список? — учтиво осведомилась она, глядя на него смеющимися глазами.
      — Хорошо, — согласился Ронин и назвал свое имя.
      — Вот так, — сказала она, записывая.
      Потом женщина снова откинулась назад и показала Ронину розовый язычок.
      — Так оно более благоразумно.

* * *

      Дождь усилился. Они сидели на корточках вокруг маленького костерка под навесом крыши. Язычки пламени вспыхивали и искрились. Когда Ронин подошел, они как раз разливали рисовое вино. Темноглазый посмотрел на него сквозь дым своей трубки; остальные не обратили на него внимания.
      Ронин без приглашения шагнул под навес и стряхнул воду с плаща.
      — В Совете меня не приняли.
      — Да, — сказал человек с трубкой, — чего и следовало ожидать.
      Он пожал плечами.
      — Прискорбно, но что поделаешь?
      Ронин присел рядом с ним. Вина ему никто не предложил.
      — Но мне все-таки надо пробраться туда, — сказал он.
      Плосколицый окинул его мрачным взглядом.
      — Вышвырни его. Тунг, — обратился он к темноглазому. — Чего на него время тратить?
      — Потому что он не из Шаангсея? — поинтересовался Тунг. — Потому что он не цивилизован?
      Он повернулся к Ронину:
      — А что я за это буду иметь?
      Плосколицый понимающе хмыкнул.
      Ронин снял с пояса кошелек и встряхнул его, ответив звоном монет.
      Разглядев кошелек. Тунг скривил губы.
      — М-м-м, боюсь, маловато будет. — Лицо его сделалась грустным. — Маловато.
      — Тогда чего же вы хотите?
      — А что у тебя есть еще?
      Ронин пристально посмотрел на него.
      — Ничего.
      — Весьма прискорбно.
      Он затянулся и лениво выпустил дым, смешавшийся с влажным воздухом, в котором образовался прозрачный узор, таинственный иероглиф.
      — Обожди. Кое-что, кажется, есть. — Ронин запустил пальцы в сапог. — Цепочка серебряная пойдет?
      Он вытащил цепочку, взятую у убитого, и подал ее Тунгу. Серебро тускло блеснуло в рассеянном свете.
      Дождь барабанил по навесу крыши, заставляя листья на деревьях приплясывать в такт этой влажной дроби. Тунг сидел неподвижно, разглядывая и вертя в руках серебряный медальон. Серебро сверкнуло оранжевым отблеском, когда на него попал отсвет костра. Тунг медленно отложил трубку.
      — Где ты это взял? — тихо спросил он.
      — Что?
      Короткая вспышка в темноте.
      — Говори.
      Черная кровь. Кривое лезвие, блеснувшее серебром, в темном переулке.
      — Я жду ответа.
      Голос сделался суровым и скрипучим. Все как один повернулись к ним. Плосколицый поднялся.
      До Ронина наконец дошло. Он встал, глядя на топор с полукруглым лезвием на боку у Тунга. Зеленые.
      Увидев серебряный медальон, плосколицый потянулся к рукоятке топора. Тунг уже вскочил на ноги. Остальные насторожились, побросали чашки и трубки и начали приближаться к нему.
      Ронин отступил назад, проклиная свою глупость. Там, в переулке, были зеленые.
      Между Ронином и открытой решеткой, за которой виднелся заветный Шаангсей, стоял Тунг. Он вцепился в цепочку и выхватил топор. Зеленые стали сходиться, беря Ронина в кольцо.
      — Убейте его, — распорядился плосколицый.

* * *

      Он затаился в зарослях; он дышал тяжело, хватая воздух пересохшим ртом. Он прислушивался, стараясь не пропустить тех звуков, которых давно уже ждал, но слышал лишь шорох падающих намокших листьев. Неба почти не видно. Его поливает дождем, вода стекает по его лицу. Он моргнул, провел ладонью по лбу и глазам. И тут он услышал те звуки.
      Его спасла правая рука. Он выбросил ее вперед и вверх, чтобы остановить смертоносный удар топором. Они думали, что он воспользуется мечом и будет отступать, держа оборону. Он не сделал ни того ни другого. Очертя голову Ронин ринулся на Тунга, поднял руку и отбил топор в сторону, одновременно врезавшись в корпус воина. Тунг, застигнутый врасплох, отлетел к стене. Путь к отступлению был свободен.
      Ронин вырвался за ворота и побежал под дождем, петляя на ходу. Он ни на мгновение не забывал о топорах у себя за спиной — ими можно не только рубить, их можно еще и метать.
      Позади загрохотали тяжелые сапоги. Он услышал крик плосколицего, а чуть подальше — голос Тунга, на удивление спокойный и отстраненный.
      Ронин уже различал звук дыхания за спиной: плосколицый догонял его, потому что бежал по прямой. Ему не надо было метаться из стороны в сторону.
      Ронин обернулся, остановился и выхватил меч. Плосколицый был быстрым и ловким, но его злость могла сыграть на руку Ронину. Он первым сделал выпад, но поскользнулся на мокрой мостовой. Идиот!
      Ухмыльнувшись, плосколицый увернулся, и его топор мелькнул среди струй дождя. Ронин ушел от прямого удара, но топор все-таки зацепил его. Руку пронзила жгучая боль. Не обращать внимания. Он повел свой клинок в обратную сторону, и зеленый, непривычный к обоюдоострому оружию, не успел вовремя отреагировать. Меч Ронина вошел ему в подмышку. Плосколицый вскрикнул. Топор выпал из его дрожащих пальцев. Его разинутый рот наполнялся водой. Ронин крутанул рукоять, чтобы освободить клинок, и рука у зеленого отвалилась. Он завопил и сложился пополам, словно тряпичная кукла. Но остальные уже приближались, и Ронин что есть сил припустил вниз по улице Королевского Ножа.
      Сквозь шум дождя он услыхал грохот сапог и отдающиеся эхом крики. Он прижался к земле. Ветер донес до него перекликающиеся голоса, злобные выкрики. Ронин рискнул пошевелиться, чтобы посмотреть, что там происходит. Зеленые под предводительством Тунга рассыпались цепью. Один из них шел прямо на него.
      В конце концов его спасла повозка, вывернувшая из тупика на улицу Королевского Ножа. Ронин чуть не сбил ее владельца, но все же сумел проскочить. Теперь повозка оказалась прямо на пути у его преследователей. Это была секундная заминка, но Ронин сумел ею воспользоваться. За следующим поворотом начинались ряды домов и обширные заросли, в которых он сразу же и затерялся.