Побелевший труп был рассечен по диагонали - от правого плеча до левого бедра. Один удар самого острого в мире клинка; в руках мастера меч катана мог легко пройти сквозь металлическую кольчугу, а человеческое тело он резал как бумагу. Древние мечи на протяжении многих веков передавались среди воинов от поколения к поколению, нисколько не утрачивая своей остроты и сокрушительной силы, даже в наше время ни один арсенал в мире не может похвастаться таким великолепным оружием, как японский меч катана.
      От такого меча погибла вторая жертва. Это заставило их пересмотреть свои выводы. Выходило, что Барри Бром не был единственной мишенью ниндзя. Но между двумя трупами трудно было усмотреть хоть какую-то связь. Этот человек принадлежал к беднейшему слою среднего класса - он был рабочим, водителем тяжелого грузовика. Ничего общего, абсолютно ничего.
      И все же ниндзя был где-то поблизости и продолжал убивать.
      Войдя в дом, Николас рассеянно сбросил плащ. Его кроссовки и джинсы до колен насквозь промокли. Но он этого не замечал; его мысли были заняты Жюстиной и тем животным, которое ночью влетело в ее кухню. Он не решался думать о том, что это могло означать. Кроме того, это было совершенно бессмысленно. Тем не менее, он попросил ее оставаться у него и пока не возвращаться домой.
      Ее не было.
      Николас негромко выругался, снова накинул плащ и направился к двери.
      На его стук никто не ответил, но, подходя к дому со стороны пляжа, он заметил огни сквозь окна спальни. Он снова постучал и, встревоженный, дернул за дверную ручку. Дверь подалась, и Николас вошел в дом.
      На пороге он замер как изваяние, вслушиваясь и вглядываясь в полумрак. Николас немедленно понял, что в доме кто-то есть. Он позвал:
      - Жюстина!
      Его беспокоил не только удар меча. Док Дирфорт и Винсент не заметили еще одной детали; по крайней мере, они не придали ей значения. На левом плече трупа, где был уже почерневший кровоподтек, Николас нащупал сломанную ключицу. Он сразу же насторожился, но пока не сказал об этом даже Винсенту. Если его подозрение подтвердится...
      Когда-то жил человек по имени Миямото Мусаси, наверное, величайший воин Японии. Кроме прочих своих деяний, он основал собственную рю - школу кэндзюцу под названием Нитэн ("Два неба"); эта школа практиковала фехтование двумя мечами одновременно. Еще одним нововведением Мусаси было использование - не для тренировки, а в настоящем сражении - деревянных мечей боккэн, которые он считал непобедимыми.
      Николас вспомнил об этом потому, что человек на пляже был убит не одним ударом, как полагал Винсент, а двумя. Удар катана рассек его пополам, и одновременно второй удар раздробил ему ключицу - это был боккэн.
      - Жюстина, это я, Ник. - Теперь в глубине дома послышались какие-то звуки.
      Николасу казалось, будто вокруг него кружатся конфетти, медленно опускаясь на пол и складываясь в определенный, все более различимый узор. И то, что он увидел, потрясло его до глубины души.
      В дверях спальни показался силуэт Жюстины.
      - Что ты здесь делаешь?
      - Жюстина? - Николас удивился ее резкому тону.
      - Зачем ты пришел?
      - Я ведь просил тебя не возвращаться сюда. - Он старался не думать о черной пушистой тушке на залитом кровью полу кухни. Он пытался успокоиться, тщетно внушая себе, что только по чистому совпадению сюда попало животное, которое ниндзя используют для ритуального предупреждения.
      - У меня приступ клаустрофобии, понятно? Я тебе говорила, что со мной это бывает.
      - Здесь опасно оставаться.
      - О чем ты говоришь? Мне здесь хорошо. Это мой дом. Мой дом, Ник.
      В темноте он различал только ее смутные очертания.
      - Мне кажется, ты не понимаешь.
      - Нет, - печально возразила Жюстина. - Боюсь, это ты не понимаешь. - Она сделала шаг вперед. - Уходи. Прошу тебя.
      - Что случилось?
      - Просто... мне нечего тебе сказать.
      - Не может быть.
      - Я не хочу об этом говорить, вот и все.
      - Но это касается не только тебя.
      - Ник, никого больше это не касается.
      - Ты знаешь, что я имею в виду.
      - Да, знаю. Именно поэтому я не хочу говорить. Я... я не готова.
      - К чему ты не готова?
      - Не требуй от меня объяснений, Ник.
      - Я просто хочу понять, что с тобой происходит.
      - Ты... ты совсем не знаешь меня. Да, я такая. Непостоянная. Взбалмошная. - Жюстина вздохнула. - Пожалуйста, уходи. Не надо сцен.
      Николас примирительно поднял руки ладонями вперед.
      - Никаких сцен. - Он подошел к ней поближе. - Я хочу всего лишь получить ответы на несколько вопросов.
      - Ты не получишь никаких ответов. Во всяком случае, сегодня. - Она повернулась к нему спиной.
      - Жюстина, постой! - Он протянул руку, пытаясь ее удержать.
      - Оставь меня в покое! - закричала она, отталкивая его. И потом тихо прошептала: - Оставь меня. Я этого хочу, Ник. Николас повернулся и направился к выходу.
      Щелк. Щелк-щелк. Пауза. Щелк-щелк-щелк. "Хай". Они двигались взад и вперед внутри воображаемого круга, и Терри впервые в жизни испытывал чувство страха перед противником. Он - мастер, сэнсэй - не знал, что такое страх в кэндзюцу. До сегодняшнего дня.
      Это был не столько страх поражения - ему, пусть нечасто, приходилось проигрывать, и он с самого начала знал, что этот человек может его победить. Нет, им овладело более сложное чувство. Дело было в том, как дрался этот Хидэёси. Стиль в кэндзюцу определяет все; можно многое сказать о противнике по тому, как он фехтует, - не только где и у кого он учился, но и что он за человек. Потому что стиль - это еще и философия, и, если угодно, религия, и система ценностей; по стилю видно, что человек ставит превыше всего и что презирает.
      Терри было не по себе, потому что в своем сопернике он угадывал презрение к человеческой жизни. Эйлин попала в точку, когда сказала, что у незнакомца мертвые глаза. Они были совершенно лишены блеска и глубины; за ними не было ничего, только пустота. И это пугало Терри. В исторических хрониках он читал о том, что в начале XVII века, когда Иэясу Токугава сумел объединить враждующих даймё в своем двухсотлетнем сёгунате, были самураи, которые ни во что не ставили жизнь человека. Убийцы, для которых существовали только приказы хозяина и требования бусидо. А ведь кодекс бусидо, несмотря на всю свою жесткость, включал благородную идею человеколюбия, которой эти люди пренебрегали. Терри часто размышлял над тем, что могло их так развратить.
      И сейчас ему почему-то казалось закономерным, что он встретился именно с таким человеком, словно выступившим из глубины веков. "Карма", - подумал Терри.
      Он попытался атаковать, но противник тотчас уклонился. Их деревянные мечи со свистом рассекали воздух; они мелькали с такой быстротой, что неопытному наблюдателю могли показаться большими раскрытыми веерами.
      Терри опустился на одно колено, вращая боккэн над собой, но Хидэёси использовал вертикальный блок. Менее искусный фехтовальщик попытался бы контратаковать мощным рубящим ударом, что привело бы к его мгновенному поражению: Терри хватило бы легкого движения, чтобы поразить его в живот.
      Вместо этого, противник отступил, вынуждая Терри подняться и продолжать поединок. Было уже две ничьи, время истекало, и этот последний поединок должен был скоро закончиться. Но отразив несколько молниеносных выпадов, Терри с досадой обнаружил, что Хидэёси показал еще далеко не весь свой арсенал.
      Больше того, Терри чувствовал, что соперник до сих пор играл с ним как кошка с мышкой.
      Терри яростно наносил удар за ударом, но противник не отвечал на них - его боккэн двигался вслед за мечом Терри, слегка его касаясь. Они теперь находились очень близко друг к другу, и Терри смог в первый раз хорошо разглядеть лицо Хидэёси. На какую-то долю секунды он дрогнул и ослабил дзансин - состояние внутренней концентрации и готовности отразить удар. И тогда противник с нескрываемым презрением отвел в сторону меч Терри и приставил свой боккэн к его шее. Терри проиграл.
      Когда Жюстина вышла из спальни, чтобы приготовить себе коктейль, солнце уже садилось. Выглянув в окно, она увидела серые рваные клочья облаков; мутное небо заливало все вокруг своим тусклым светом, и песок казался твердым и неровным, как застывший свинец.
      Девушка стояла, держа в одной руке бутылку рома. Ей показалось, что на крыльце вырисовывается тень. Поставив бутылку, она осторожно отошла вправо, чтобы получше рассмотреть крыльцо. Теперь она не сомневалась, что там кто-то есть.
      Она почувствовала, как ее тело цепенеет от невыразимого страха, и машинально поднесла руку к горлу. Ее сердце отчаянно колотилось, и она вдруг вспомнила, что сказал Ник. Здесь опасно оставаться. Значит, это были не пустые слова? Теперь она пожалела, что не обратила на них внимания, но тогда она слышала только себя и хотела одного - чтобы он ушел.
      Жюстина изо всех сил пыталась вспомнить, замкнула ля она дверь. Ей казалось, что нет, но уверенности не было. Проверить она не решалась, ведь ей пришлось бы пройти мимо окна. Она думала даже проползти, но побоялась поднять шум.
      Тогда Жюстина вспомнила про телефон. Не сводя глаз с темного силуэта на крыльце, она медленно отступила в комнату и судорожно схватила трубку, чуть не уронив аппарат. Жюстина набрала номер Николаса и закрыла глаза, моля Бога, чтобы он оказался дома. Каждый гудок острой льдинкой впивался в ее сердце. Когда она положила трубку, ее бил озноб и все тело покрылось гусиной кожей.
      Она на цыпочках подошла к дивану и села на подлокотник.
      Она могла бы выскользнуть через черный ход. Но что потом? Звать соседей? А что им сказать - испугалась тени?
      Жюстина внезапно почувствовала, что сходит с ума. В конце концов, эта тень была совершенно неподвижна. Это могла быть спинка стула или...
      Не давая себе времени для отступления, Жюстина решительно направилась к двери, открыла ее и вышла на крыльцо. Воздух был тяжелым от морской соли, но уже не таким влажным; с востока дул легкий ветерок.
      Она заставила себя посмотреть в сторону силуэта.
      - Николас! - вырвалось у нее со вздохом. Он сидел скрестив ноги, опустив руки на колени, и смотрел на море.
      - Что ты здесь делаешь? - Жюстина подошла ближе. - Ник? Что ты здесь делаешь?
      - Думаю.
      - О чем?
      Она сама поразилась своим словам - ей следовало спросить иначе: "А ты не мог бы заняться этим в другом месте - подальше отсюда?". К своему удивлению, Жюстина обнаружила, что его присутствие в доме - присутствие защитника, а не врага - мгновенно развеяло ее тревогу, как дурной сон. Ее мысли прервал голос Николаса:
      - Мне надо с тобой поговорить.
      Это было все равно, что сказать: "У тебя рак". Но Жюстина повела себя более мужественно, чем он ожидал.
      - Ты уверен? - спросила она.
      - Я бы не стал тебе говорить, если бы не был уверен. Я и сам до конца не понимаю, что это значит, но это животное брошено в окно не случайно. Это предупреждение ниндзя.
      - Может, я не права, - спокойно сказала Жюстина, - но разве ты не говорил, что ниндзя нападают без всякого предупреждения?
      Николас кивнул.
      - Да, обычно так оно и было. Но известны случаи, когда делалось ритуальное предупреждение - например, если убийство совершалось из кровной мести или если ниндзя хотел похвалиться своей неуязвимостью.
      - Но это чушь, - возразила Жюстина. - Зачем я могла понадобиться ниндзя? У меня нет ничего общего... Николас молча ждал, пока она сама догадается. Жюстина встала с дивана и стала беспокойно ходить по гостиной" заламывая пальцы. Наконец она остановилась перед баром и приготовила себе ром со льдом, слишком погруженная в свои мысли, чтобы предложить Николасу что-нибудь выпить.
      - .Мне на ум приходит только одно, - сказала она неуверенно.
      - Посмотрим, не совпадают ли наши предположения.
      - Мой отец
      - Твой отец, - повторил Николас. - Рафиэл Томкин. - Он встал и налил себе лимонного сока. - Что тебе известно о его делах?
      Жюстина пожала плечами.
      - Боюсь, то же, что и всем остальным. Я никогда не интересовалась его делами. Ты и сам знаешь - прежде всего, нефть. Транснациональная корпорация. Вот и все, пожалуй.
      - Словом, не густо. Жюстина вздрогнула.
      - Я же тебе говорила.
      - Ладно. Вернемся к этому позже, а сейчас... Ее длинный палец коснулся его губ.
      - Не надо. Ник. Не спрашивай меня ни о чем. Не теперь. Давай оставим все как есть. Прошу тебя.
      Николас смотрел ей в глаза. Он не хотел с ней соглашаться, но она была нужна ему, и приходилось уступать. Он знал, что эта уступка будет нелегкой. Говорить всегда лучше, чем молчать - прописная истина в отношениях между людьми. Все же Жюстина, пожалуй, права: сейчас не самое подходящее время для разговоров. Он отпил большой глоток лимонного сока.
      - Что же нам делать?
      "Хороший вопрос", - подумал Николас. Почти наверняка ниндзя собирался убить ее. Конечно, важно узнать его мотивы, но сейчас это невозможно, и Николас старался об этом не думать. Его мысли занимало другое. Встретить в наши дни это чудовище было само по себе странным, хотя, как Николас объяснил Винсенту и Доку Дирфорту, несколько таких убийц состоят на тайной службе у богатых и влиятельных людей. Но особенно тревожило Николаса то, что ниндзя принадлежал к школе Нимэн. Овладеть таким стилем кэндзюцу особенно сложно, и за этим могло крыться многое.
      - Все, что мы можем пока сделать, - это не оставлять тебя одну.
      Жюстина кивнула. Странно, но она не рассердилась. Скорее, наоборот. "Да, подумала она, - я хочу, чтобы он остался".
      Неожиданно Жюстина почувствовала себя намного лучше.
      Док Дирфорт лежал в гамаке, слегка покачиваясь, и видел сон.
      Ему снился изумрудный, дышащий влагой тропический лес. Но Дирфорту некогда было любоваться его красотой: он изо всех сил бежал сквозь густой подлесок. Время от времени он в ужасе оглядывался назад и видел ужасного зверя, который несся за ним по пятам. Огромный тигр двигался легко и бесшумно, мощные мускулы перекатывались под его гладкой полосатой шкурой. Снова и снова Док Дирфорт встречался взглядом со своим врагом; глаза тигра пылали зеленым огнем, но по форме это были не кошачьи глаза - их овал безошибочно выдавал человека, а точнее, японца.
      Это были глаза ниндзя, которого Дирфорт встретил в филиппинских джунглях в самом конце войны.
      Теперь на пути у Дока Дирфорта встала стена бамбука. Он тщетно метался в поисках прохода; обернувшись, он увидел открытую пасть человека-зверя. Из нее на Дока обрушился поток пламени, охвативший его липким жаром. Он извивался, пытаясь сбить пламя, но оно, как живое, цепко преследовало его. Кожа Дирфорта скручивалась и обугливалась, обнажая мышцы и сухожилия; жар пожирал его кости. Все это время тигр с лицом ниндзя злорадно ухмылялся. Наконец, когда силы оставили Дока, чудовище подняло лапу, которая оказалась ампутированной по локоть человеческой рукой. Тигр поднес этот обрубок к его глазам, словно говорил: "Смотри и помни". На внутренней стороне плеча был выжжен семизначный номер. "Лагерь, - подумал Дирфорт. - Лагерь, лагерь, лагерь". Теперь он был медузой - еще не было людей, не было даже обезьян. Человек еще не зародился в глубине всеобъемлющего моря, еще не вспыхнула искра разума, еще не выползла на сушу первая рыба, чтобы стать амфибией. В этом первобытном море Дирфорт плыл вместе со своим заклятым врагом. "Смотри, смотри, смотри", - говорило чудовище, приближаясь к нему, беспомощному, гонимому волнами. "Нет! закричала медуза. - Разве ты не понимаешь? Ты погубишь всех!" Но непреклонный человек-тигр настиг его. "Это тебе за..."
      Док Дирфорт проснулся в холодном поту, пижама сбилась набок, сжимая его, как смирительная рубашка. Он сделал несколько глубоких вдохов. Пока Дирфорт спал, дождь стих, но вода еще капала с карниза, напоминая о море, о медузе, о ниндзя.
      По пути к Винсенту Терри чуть не погиб, толком и не заметив этого: он был слишком занят своими мыслями.
      Сходя с тротуара Шестой авеню, он думал о Хидэёси. Они договорились встретиться с Винсентом в "Митита", небольшом японском ресторане на Сорок шестой улице. Это заведение в традиционном японском стиле, с баром, где подавали суси, и устланными татами кабинетами, было открыто практически круглые сутки, потому что его посетителями были большей частью японские бизнесмены, недавно прибывшие в страну и жившие еще по токийскому времени. Терри, Винсент и Николас любили этот ресторанчик, потому что там они чувствовали себя как дома.
      Терри шел на красный свет, и его чуть не сбило такси, выскочившее из-за угла. Резкий сигнал прервал его размышления, и он отпрянул на тротуар под скрежет тормозов и прочувствованные ругательства водителя, толстяка с растрепанной шевелюрой. "Ну, кретин!" - донеслось из окна, когда такси, набирая скорость, промчалось мимо Терри.
      Впрочем, это происшествие не надолго отвлекло его от размышлений. Там, в додзё, готовя свой боккэн к предстоящему поединку, Терри наблюдал, как Хидэёси занимался айкидо, а потом каратэ. Он был потрясен силой и ловкостью этого человека. Очень скоро стало очевидно, что по тактике боя он далеко превосходит инструкторов. Додзё Терри быстро завоевал славу одного из лучших залов не только в Америке, но и во всем мире. В немалой степени это объяснялось той тщательностью, с которой владелец отбирал своих тренеров - все они были мастерами высочайшего класса. Видеть их бессилие было для Терри непривычно и горько. Ступив на порог ресторана, он думал о том, как рассказать Винсенту о визите Хидэёси.
      Закончив работу в додзё, Эйлин отправилась в магазины. Она сделала несколько покупок в отделе дамского белья и позволила себе флакон нового одеколона, который раньше не пробовала. Она пришла к Терри еще засветло, забежав по дороге в винный магазин, чтобы купить там бутылку марочного шампанского.
      Эйлин поставила шампанское в холодильник, а пакеты с покупками небрежно бросила на широкую кровать. Вернувшись на кухню, она поставила вариться четыре яйца для икры и проверила, хватит ли лука и хлеба для тостов.
      Потом она пересекла просторную спальню, вошла в ванную, разделась и готова уже была принять душ, как вдруг о чем-то вспомнила. Не завернувшись даже в полотенце, Эйлин прошла в гостиную и поставила на проигрыватель пластинку; громкость она установила так, чтобы слышать музыку в ванной.
      Она пела, стоя под струями и слушая далекую музыку, которая доносилась словно из-за водопада. Эйлин воображала себя на тропическом острове, в бирюзовой воде уединенной лагуны; мыльные руки приятно скользили по стройному телу.
      Эйлин выключила воду и вышла из ванной. Вытирая волосы полотенцем. Задержавшись у большого зеркала, она устроила себе придирчивый осмотр. Эйлин гордилась своей внешностью: гладкая чистая кожа; по-молодому упругое тело; изящная длинная шея и хрупкие, как у фарфоровой куклы, плечи; округлая грудь с длинными темными сосками: тонкая талия над плавным изгибом бедер. Но лучше всего были ноги - длинные и крепкие, с маленькими тугими мышцами, узкими лодыжками и миниатюрными ступнями.
      Ее соски набухли от прикосновения шершавого сине-зеленого полотенца, и она почувствовала тепло, когда медленно проводила полотенцем по животу и ниже к бедрам: ее тело ждало Терри, Эйлин любила прикосновения его рук, таких нежных и искусных; она ненавидела все грубое. Терри знал, что его ласки нужны ей не меньше, чем их продолжение. Она обожала заниматься любовью под музыку: изменяющиеся мелодии, гармонии, темпы делали наслаждение более сильным и утонченным. И конечно, музыка помогала их собственным словам и стонам. Эйлин видела в зеркале, как розовеет ее тело, когда она думает о Терри. Она представила, что он уже пришел, ходит по гостиной, ставит на стол икру и шампанское. Выпустив полотенце, одна рука нежно провела по груди, а вторая опустилась к бедрам. Она вздохнула и вышла в спальню.
      Наклонившись над кроватью, Эйлин открыла сумочку и достала флакон "Шанель N19". Покончив с этим, она натянула только что купленные кремовые шелковые трусики, наслаждаясь ласковым прикосновением тонкой ткани. Такой ее должен увидеть Терри.
      Она взглянула на дверь и нахмурилась. В прихожей было темно, но она помнила, что оставила свет зажженным. Или это ей показалось? Пожав плечами, она вышла в прихожую.
      На полпути к столику, где стоял фарфоровый светильник, Эйлин остановилась и повернула голову. Ей почудилось какое-то движение в комнате. Она видела только густые неподвижные тени. На улице вдруг взвыла кошка, словно с нее заживо сдирали шкуру, потом послышался стук крышек на контейнерах для мусора. Все еще звучала музыка. Генри Манчини. Щемяще-сладкая мелодия, последняя на этой стороне пластинки.
      Эйлин шагнула к столику и нажала кнопку. Свет в спальне погас; она посмотрела туда, не сразу заметив, что не зажегся фарфоровый светильник. Пластинка доиграла, и было слышно, как возвращается на место тонарм и с шуршанием останавливается диск. Теперь был слышен только один звук, где-то совсем рядом, и Эйлин поняла, что это ее собственное прерывистое дыхание.
      - Здесь есть кто-нибудь? - Она чувствовала себя в дурацком положении.
      Мертвая тишина была гораздо страшнее любого ответа. Эйлин посмотрела на светящийся циферблат своих наручных часов и подумала: "Скоро вернется Терри".
      Как зачарованная, Эйлин пересекла гостиную и остановилась у двери, вглядываясь в полумрак. Она вошла в спальню и стала на ощупь искать выключатель. Но прежде чем найти его, Эйлин услышала щелчок проигрывателя в соседней комнате; через несколько секунд раздались звуки рояля, и Манчини начал свой джазовый дуэт с контрабасом. Потом вступили ударные, а через несколько тактов - струнные. Последним зазвучал саксофон; он плакал почти человеческим голосом, придавая музыке мучительное напряжение.
      Эйлин повернулась к двери, но ничего не увидела: проход был чем-то или кем-то заслонен. Она сделала шаг вперед, когда внезапно что-то сомкнулось на ее правом запястье. Эйлин закричала и попыталась вырваться, но это ей не удавалось; кольцо на ее руке сжималось все сильнее, пока ей не показалось, что вот-вот треснут кости.
      - Что вам надо? - вскрикнула Эйлин. - Что вам надо? - В ее онемевшем от ужаса сознании не оставалось других слов; ей казалось, что, в силу какого-то магического заклинания, ночь ожила и бросилась на нее.
      Ее ноги коснулись края кровати; это прикосновение вернуло Эйлин к действительности, и она рванулась вперед. Эйлин не верила, что призраки или даже древние божества ками могут вмешиваться в жизнь людей. Она открыла рот, готовая впиться зубами во врага, кем бы или чем бы он ни оказался. Но в эту минуту ее голова резко дернулась.
      - О, Господи! - услышала она свой голос, который казался совсем чужим.
      Эйлин всматривалась в противника: его голова была закрыта плотным капюшоном и маской, видны были только глаза - совсем близко от нее, мертвые, неподвижные.
      - О, Господи! - Эйлин чувствовала себя совершенно беззащитной, не в силах вырваться из железной хватки. Незнакомец бросился на нее, и ей показалось, что она захвачена стихией, каким-то страшным водоворотом. Эта чудовищная сила не могла принадлежать человеку.
      Казалось, что его пальцы проходят сквозь ее плоть и сокрушают кости. Внезапно в легких Эйлин не осталось воздуха, будто ее бросили на дно океана. Все внутри наполнилось водой; со всех сторон подступала смерть. Ее тошнило, но она не могла открыть рот, не могла глотать. Глаза заплыли слезами, и она яростно моргала. Она начала задыхаться в собственной рвоте.
      Его лицо теперь приблизилось к ней вплотную, но ей казалось, что это не человек. Она ничего не видела, не чувствовала никакого запаха; она не могла понять, что им движет, чего он хочет. Он так сильно сжимал ее, что она не могла даже повернуть головы. Эйлин продолжала сопротивляться, и ей удалось сделать еще один вдох, продливший ее жизнь... Теперь Эйлин видела перед собой пологий склон гори на юге Японии, где она ребенком пряталась от войны. Высокие величественные сосны шумели под порывами западного ветра, и вдоль длинного склона усталой змеей тянулась бесконечная череда беженцев. Эйлин ощутила во рту вкус дзосуй, вареного риса с овощами, который был их основной пищей; ее ноздри наполнились запахом горной репы. Она никогда не думала, что сможет вспомнить все это так мучительно ярко: человеческая память охотнее удерживает приятные воспоминания.
      Внезапно шелковые трусики с треском отделились от ее тела, и она осталась совершенно нагая. Эйлин подумала о Терри, не сомневаясь, что чудовище ее изнасилует, эта мысль бесила ее и одновременно успокаивала. Казалось, смерть отступила, удовольствовавшись ролью случайного гостя на этом празднике.
      Она почувствовала на себе его тело - не горячее, но и не холодное, не человеческая плоть, но и не камень. Эйлин показалось, что ее укладывают в колыбель. Она судорожно сжала ноги, сцепив лодыжки в замок.
      Но совершенно неожиданно для Эйлин незнакомец схватил ее густые волосы, свил их в жгут и обернул вокруг ее шеи. Только когда на ее горле стала сжиматься петля, она поняла, что должно произойти. Яростно сражаясь за каждый вдох, потому что его вторая рука продолжала зажимать ее рот, Эйлин знала, что ему не нужно ее тело. Дикие мысли роились в ее мозгу как извивающиеся угри, а в легких оставалось все меньше и меньше воздуха.
      "Heт! Пожалуйста! Возьми меня, только не убивай! Не надо! Пожалуйста!" Она пыталась кричать, но из горла вырывались только нечленораздельные стоны, что ужасало ее еще больше, будто это чудовище и ее лишило человеческого облика.
      Он сжимал петлю все сильнее, выгибая спину совсем как страстный любовник. Мышцы ее шеи судорожно сокращались, а легкие пылали, словно обожженные кислотой. "Этого не может быть, - думала Эйлин. - Я не могу умереть. Я не умру. Нет, нет, нет, нет!.."
      Она яростно боролась, царапая его ногтями, извиваясь в тщетной попытке сбросить его с себя, заставить отказаться от маниакальной затеи. Но она была бессильна против него. Он был сама смерть.
      Эйлин задыхалась в последних приступах рвоты, которая накатывалась как неумолимая волна цунами. Легкие наполнялись жидкостью, и в предсмертной агонии Эйлин услышала у себя над головой дьявольский свист; подняв глаза, она увидела в небе тень одинокого бомбардировщика, затмившего солнце; от него что-то отделилось и, устремившись к земле, раскрылось черным цветком в ярко-синем небе.
      Взрыв. Адский жар. И невыносимый свет десяти тысяч солнц. "Моя несчастная страна!"
      Пепел, кружащийся в горячем ветре.
      Через открытое окно такси Терри прощался с Винсентом. Дождь не принес облегчения городу, изнывающему от удушливого летнего зноя; это напомнило им Токио.
      - Я позвоню тебе, - пообещал Терри.
      - Да, свяжись со мной, если тебе что-нибудь придет в голову. - Винсент облокотился на край окна. Терри засмеялся.
      - Мне все-таки кажется, что вы с Ником слишком много напридумывали.
      - Мы не придумали этот яд, Терри, - серьезно возразил Винсент. - Или удар катана.
      - Не знаю, старина. В городе полно сумасшедших. И потом, что здесь делать ниндзя? Винсент пожал плечами.
      - Эй, парень, - рявкнул водитель. - Время - деньги. Если вам надо поболтать, зачем было садиться в такси?
      - Хорошо, едем.
      Терри повернул голову и помахал Винсенту, когда такси отъехало от тротуара.
      Потом он назвал водителю адрес и откинулся на спинку сиденья. Теперь он думал, что нужно было подробнее рассказать
      Винсенту о странном посетителе додзё. Так бы оно и вышло, не будь Винсент слишком поглощен недавними событиями. Терри казалось, что Винсент сочиняет эти небылицы просто от скуки. И дело не в его работе, которую никак не назовешь монотонной. Нет, похоже, он устал от Америки и хочет домой.
      Терри подумал об Эйлин, которая ждет его дома. Наконец все препятствия остались позади. "Терпение, - говорил ему сэнсэй, - часто бывает самым сильным оружием. Ты слишком нетерпелив, мой мальчик". Неожиданно Терри вспомнил об икре. Он наклонился к решетке, установленной в толстой поцарапанной пластмассовой перегородке, которая отделяла его от водителя.
      - Послушайте. Я забыл предупредить: мне надо по дороге забежать в "Русский чай". Таксист чертыхнулся:
      - А раньше ты вспомнить не мог? Теперь снова возвращайся в это пекло.
      Он резко выкрутил руль, и машина врезалась в непрерывный поток транспорта. Раздались резкие гудки, сопровождаемые громкими ругательствами и скрипом тормозов. Таксист высунул руку из окна и ткнул пальцем в воздух.
      - Сукины дети! - заорал он. - Когда вы научитесь водить, кретины!
      Терри нацарапал карандашом на клочке бумаги имена: Хидэеси, потом Ёдогими, и наконец, Мицунари. Он смотрел на эти имена так, будто видел их в первый раз, будто это не он сам только что их написал.
      Такси резко остановилось, и водитель повернулся к Терри:
      - Только не заставляй меня долго ждать, ладно? Терри сунул карандаш и бумагу в карман и поспешно вышел из такси. Ему потребовалось несколько минут, чтобы купить две унции свежей икры; когда он вернулся, таксист рванул с места, словно за ними гналась банда налетчиков.
      - Теперь такое время, что не знаешь, чего ожидать, - сказал водитель, разглядывая Терри в зеркало заднего вида, - понимаешь? Садится такой в такси, а потом смотрит на тебя честными глазами и просит остановиться. Глядишь, его и след простыл. И плакали твои денежки, понимаешь? Раньше я таких за версту узнавал, а теперь сам черт их не разберет. Поедем через парк?
      - Да, конечно, - согласился Терри.
      Темный парк точно вымер и казался бесконечно далеким от окружавших его огнями небоскребов, сверкавших яркими огнями.
      Тихонько насвистывая, Терри поднимался по ступенькам. Еще на лестнице он различил звуки оркестра Манчини, доносившиеся из его квартиры. Он улыбнулся, ощутив прилив тепла и уверенности. Эй любила Манчини.
      Терри повернул ключ и вошел в квартиру.
      Он сразу почувствовал, что должен попасть в спальню. Захлопнув дверь, Терри в полной темноте стал пробираться через гостиную. Все говорило ему об опасности. Он не слышал ничего кроме музыки. "Уловка, - подумал Терри. - Если бы не это, я бы почувствовал еще на лестнице. Черт бы побрал эту музыку!"