Рядом с рощей протекал ручей. Его журчание успокаивало меня лунными ночами он казался серебряным. Вода в нем была такой холодной, что обжигала рот.
      Эта роща казалась мне храмом с высокими и стройными бамбуковыми колоннами. В конце лета, когда цикады звенели особенно звонко, верхушки бамбука пронзали оранжевую дуну. - Юкио уютно прижалась к Николасу. Он ощущал рядом с собой ее нагое тело. - Только там я чувствовала себя дома. Мой тайный приют. Там я стала женщиной. - Ее тело начало дрожать, словно от холода. - Я привела туда одного мальчика с соседней фермы. Наверное, для него это тоже было в первый раз, и все "вышло очень неловко. Он видел, как это делают животные, и пытался им подражать. Он так волновался, что начал раньше времени.
      - На Западе, - заметил Николас, - говорят "кончил". Все наоборот.
      - Я слышала, то же самое со смертью, - прошептала Юкио. - Они ведь не понимают сеппуку, правда? Прыгают с небоскребов или...
      - Или сносят голову пулей.
      - Странно. - Она хихикнула. - Наверно, они и в самом деде варвары.
      - Давай не будем говорить о смерти. - Николас обнял ее.
      - Давай. Мы не будем. - Юкио просунула руку между его бедер и стала нежно гладить.
      - Ты только об этом и думаешь, - сказал он хрипло.
      - Это все, что у меня есть, - со стоном ответила она.
      Четвертое Кольцо
      КНИГА ОГНЯ
      I
      Уэст-Бэй-Бридж - Нью-Йорк. Нынешнее лето.
      - Нет, нет, нет! - кричала она сквозь смех. - Забудем об этом.
      На сей раз она побежала к нему, а не от него, как бывало раньше. Она бросилась к нему через дюну, схватила за ноги и повалила на землю.
      Жюстина смеялась, а Николас выплевывал песок изо рта.
      - Очень смешно!
      Она прыгнула на него, и они покатились по песку. Прохладный ветер с моря трепал их волосы. От зажженных огней на ее крыльце струился сквозь туман мягкий успокаивающий свет.
      Лицо Жюстины было совсем близко от Николаса. В ее широко раскрытых глазах он видел мерцающие искорки. Ее длинные волосы соединяли их как мост, ее длинные пальцы, легкие и холодные, как мрамор, лежали на его щеках.
      - Я не хочу быть грустной, Николас, - тихо сказала Жюстина. Николас нежно поцеловал ее.
      - Я здесь.
      - Знаю.
      Ее игривое настроение прошло, и она стала очень серьезной.
      - У меня было много времени, чтобы подумать... обо всем.
      - Когда ты лежала в постели? Жюстина покачала головой.
      - Нет. Раньше, в воде. Говорят, что в таких случаях перед человеком проносится вся его жизнь, - Она засмеялась, но в ее голосе слышалась печаль. Со мной было по-другому. До этого я плавала и сочиняла о тебе всякие безобидные небылицы, а потом в какую-то минуту мне показалось, что я уже никогда не выплыву. - Глаза Жюстины затуманились. - И тогда я подумала, что больше не увижу тебя. - Она говорила так тихо, что Николас с трудом разбирал слова. - Мне страшно. Мне страшно, что я тебе это говорю. Одно дело признаться себе в своих чувствах, а другое - сказать об этом вслух, понимаешь? Жюстина пристально посмотрела на него.
      - Я люблю тебя. Когда я рядом с тобой, я ни о чем не могу думать. Обычно мне хочется куда-то пойти, кого-то встретить, но когда я с тобой, это все уже неважно. Я знаю, это звучит по-детски и слишком романтично, но...
      Николас засмеялся.
      - Романтично - да. Но не по-детски. И что в этом плохого - быть романтичным? Я сам такой. Правда, в наши дни это редкость.
      Ее глаза ждали ответа.
      - Ты меня любишь, Ник? Если нет, так и скажи - ничего страшного. Просто мне нужна правда.
      Николас не знал, что ей ответить. Его душа была полна воспоминаний, радостных и горьких, и он знал, что Юкио все еще имеет над ним власть. Он ощущал себя рыбой, которая яростно борется с течением. Но он не был рыбой, и с какой стати он должен был бороться? Почему это так важно для него?
      - Николас чувствовал, что ответы на эти вопросы есть, нужно только получше разобраться в себе. Его до сих пор жгли слова, сказанные Кроукером в ресторане, и он злился на себя за это. Что, если Кроукер пpaв? В самом деле, как он воспринял смерть Терри и Эй? Конечно, это не было ему безразлично. Он не машина, он должен что-то чувствовать. Но он не мог плакать. Наверно, можно страдать и по-другому: в этом Николас был похож на свою мать. Он слишком владел собой, чтобы показывать свои чувства. Но он постоянно переламывал себя, и это могло оказаться губительным. Не понимая себя до конца, он никогда не мог стать хозяином положения, не мог совладать ни со светом, ни с мраком. Эта мысль больно кольнула Николаса, и где-то на краю его сознания стало что-то зреть...
      - О чем ты думаешь? - На лице Жюстины застыла тревога.
      - Ты не должна ничем жертвовать, - сказал Николас. - Ни для меня, ни для кого-то другого. Это опасно.
      - К черту! Я ничем не жертвую. С этим кончено. Я ничего для тебя не сделаю, если только не захочу этого сама. - Ее глаза яростно сверкали в темноте. - Разве это так страшно, что мне хорошо с тобой? Что я этому рада? Почему ты этому противишься?
      Ничего не подозревая, Жюстина задела его за живое.
      - Господи, почему ты это сказала? - Николас сел, слыша как колотится его сердце.
      - Может быть, это правда? - Жюстина старалась заглянуть ему в глаза. - Не знаю. Но я чувствую, как откликается твое тело. Это важнее слов, так было давно, когда еще не было ни книг, ни кино... ничего. Когда у человека был только другой человек. Я хочу знать, почему ты от этого отмахиваешься. Ты не доверяешь своему телу? Но оно лучше твоего рассудка выбирает, что тебе нужно. - Жюстина рассмеялась. - Не могу поверить- Это ты - ты, который работал со своим телом всю жизнь, и ты не веришь ему.
      - Ты ничего об этом не знаешь, - коротко проговорил Николас.
      - Ах, вот как? - Она села рядом с ним. - Тогда расскажи мне. Объясни мне попроще, чтобы я поняла своим женским умишком.
      - Не веди себя как ребенок.
      - Это не я веду себя как ребенок. Ник. Прислушайся к себе. Ты страшно боишься хоть немного открыться перед другим человеком.
      - А ты не думала, что на это может быть причина?
      - Думала. Поэтому и спрашиваю: что с тобой?
      - Возможно, это тебя не касается.
      - Ладно, - вспыхнула она. - Теперь я вижу предел, за который мне не дозволено переходить.
      - Тебе некуда переходить, Жюстина. Я не твоя собственность.
      - Так ты отвечаешь на мою откровенность?
      - Ты хочешь откровенности? - Он знал, что не должен этого делать, но в эту минуту ему было все равно. - Сегодня в городе я встретился с твоим отцом.
      Во взгляде Жюстины появилось недоверие.
      - Ты встречался с отцом? Как?
      - Он подобрал меня на вокзале и посадил в свой лимузин. Прием мне устроили по высшему разряду. Жюстина встала.
      - Я не хочу об этом слышать.
      Ее голос внезапно стал грубым. Она слишком живо помнила Сан-Франциско, и в ней закипала ярость. Она чувствовала свое бессилие. Так было всегда. Всегда.
      - А по-моему, тебе стоит послушать. - Николаса словно кто-то тянул за язык; ему было почти приятно видеть ее искаженное болью лицо.
      - Нет! - закричала Жюстина, закрывая уши руками, и побежала прочь.
      Николас встал и пошел за ней по холодному песку.
      - Он хочет знать о нас все. О тебе он уже и так все знает. Что ты делала. Чего не делала.
      - Будь он проклят! - Жюстина поскользнулась и снова выпрямилась. Она побелела от ярости; ее огромные глаза горели диким огнем.
      - Господи, да вы оба подонки! Зачем ты мне это рассказываешь? Ты настоящий сукин сын!
      Жюстина бросилась на него, но Николас оттолкнул ее.
      - Он подумал, что я похож на Криса...
      - Заткнись! Заткнись, мерзавец! Но Николас не чувствовал жалости.
      - Он предложил мне работу, и что самое смешное - я согласился. Теперь я работаю на него.
      - Как ты мог это сделать? - закричала она. Николас понял, что она имела в виду не работу.
      - Боже мой! - Вся в слезах Жюстина вбежала по ступенькам в дом.
      Николас рухнул на колени и зарыдал, уткнувшись в холодный неумолимый песок.
      - Он скоро будет здесь, - сказала А Ма. - Все готово?
      - Да, мама, - ответила Пенни, сидевшая у ног А Ма. - Астра только что принесла... все, что нужно.
      Красивое белое лицо Пенни склонилось над альбомом в кожаном переплете. Вертикальными столбцами она уверенно выводила китайские иероглифы. Время от времени Пенни макала кисть в баночку с тушью.
      Подождав немного, она решилась обратиться к своей госпоже:
      - Вы думаете, нам следует пускать сюда этого человека? - Пенни не поднимала глаз от альбома; на мгновение у нее похолодело в груди при мысли о том, что А Ма может придти в ярость.
      Но А Ма только вздохнула. Конечно, Пенни была права. В прежние времена она никогда бы этого не допустила. Да. Но времена изменились, и приходилось к ним приспосабливаться. Когда А Ма заговорила, в ее голосе не было слышно и тени сомнения.
      - Пенни, дорогая моя, ты прекрасно знаешь, что это связано с большими деньгами. У меня нет предрассудков, не должно их быть и у тебя.
      На самом деле она кривила душой. А Ма, которой было теперь далеко за шестьдесят, родилась на китайском побережье, между Гонконгом и Шанхаем. В семье росло пятнадцать детей, но она всегда держалась особняком от своих братьев и сестер. Вероятно, определенную роль в этом сыграло ее имя. Согласно местной легенде, когда-то девушка по имени А Ма хотела нанять джонку. Только один человек во всем порту согласился с ней поплыть. Когда они вышли в море, поднялся ужасный шторм, но девушка сумела благополучно вывести джонку из урагана. А Ма знала, что в ее честь на острове Макао был построен храм.
      Она повернулась в кресло, и оно тихонько скрипнуло. Через открытое окно ясно доносились звуки улицы. На соседнем углу допоздна работал рыбный рынок. В это время года там продавали прекрасных кальмаров. А Ма расслышала несколько громких голосов и поморщилась при зауках кантонского диалекта. Здесь, в ее ломе, говорили только по-пекински. Так было в доке. где она родилась. Так было и теперь.
      А Ма поднялась, молча подошла к окну и выглянула на узкую многолюдную удочку. Она знала, что может переехать в любое другое место ii Манхэттене. За долгие годы она получила немало заманчивых предложений, но неизменно отказывалась. А Ма считала, что ее заведение должно располагаться в самом сердце Чайна-тауна. В этом невзрачном, даже убогом районе была своп особая атмосфера, во многом напоминавшая А Ма о ее детстве.
      И это ей нравилось. Даже теперь, заработав миллионы, среди небоскребов Манхэттена она чувствовала себя по-прежнему неуютно, словно только что приехала в Нью-Йорк.
      "Да, здесь мне хорошо, - думала А Ма, глядя на темную улицу, на яркую шумную толпу; вспоминая запахи свежей рыбы по утрам, когда рыбаки приносили свой улов, и ароматы китайской кухни, доносившиеся из соседнего ресторанчика. - Очень хорошо".
      А Ма снова вздохнула. Конечно, муниципальный совет Чайна-таун не был бы в восторге, узнав о ее подлинном занятии. Зато полицейские с удовольствием получали каждый месяц свою тысячу долларов. А Ма всегда сама вручала эти деньги и собственноручно угощала их чаем.
      Чем старше она становилась, тем больше думала о своем далеком доме в Фучжоу и тем дороже становился ей Чайна-таун, который, пусть отдаленно, напоминал ей о доме. О том, чтобы вернуться в Китай, не могло быть и речи: А Ма не испытывала любви к коммунистам, и даже теперь, когда поездка на родину стала возможна, сама мысль об этом была ей противна.
      Нет, все, что ей нужно в Фучжоу, сосредоточилось здесь.
      За углом дома зажглись красные и синие огни японских ресторанов, Японцев она возненавидела задолго до коммунистов. Богатые и высокомерные дельцы, набившие карманы в Шанхае и пресытившиеся его ночной жизнью, приезжали на юг в поисках новых впечатлений. "Они так не похожи на китайцев, - с удивлением думала А Ма. - Впрочем, за ними не стоит многовековая история, как у нас". Японцы сравнительно молодой народ. Когда в Китае уже процветали императорские династии, уже изобрели порох, на их островах жили только невежественные дикари айну. Если современные японцы происходят от них, то нечего удивляться их воинственности.
      А Ма отвернулась от окна и сказала:
      - Я хочу его видеть. Пенни. Мы не должны ошибиться. Пенни кивнула, отложила альбом и кисть, поднялась и пошла к двери.
      - Пенни...
      Девочка остановилась, держась за дверную ручку.
      - Что, мама?
      - Он ведь не отсюда?
      - Нет, мама. Он из города. А Ма кивнула.
      - Хорошо. Не хочу... связываться с соседями. После ухода Пенни, А Ма стала думать о ней. Она поступила Правильно, приблизив к себе эту девочку. У нее был быстрый ум и ловкие руки. Хотя А Ма никогда бы а этом не призналась, но случалось, она прислушивалась к мнению Пенни, и теперь ее тревожило, что девочке не нравился этот японец.
      Пенни - это имя А Ма дала девочке, когда взяла ее на работу. Она давала имена всем своим девушкам, и они пользовались только ими. Это было скромно, удобно и, по мнению А Ма, соответствовало роду их занятий. Кроме того, ей было приятно давать имена своим "детям" и то, что они называли ее "мама". На родине А Ма это слово значило очень много.
      Придет время, думала А Ма, когда она устанет. И тогда она должна быть уверена, что передаст дело в надежные руки.
      Пенни вернулась с мальчиком лет одиннадцати. Она остановилась на пороге и положила руки ему на плечи. Мальчик стоял совершенно неподвижно; глаза его ничего не выражали. Через полуоткрытую дверь А Ма слышала тихую суету приготовлений к вечеру. Сегодня они ожидали только одного или двух гостей. А Ма была не против, так как это тоже входило в непомерно высокую плату, которую она потребовала с японца.
      А Ма посмотрела на мальчика: чистая гладкая кожа; в скулах и глазах что-то монгольское; широкий рот с чувственными губами.
      - Это Филип Чэн, - представила его Пенни.
      - Закрой дверь, дорогая, - мягко приказала А Ма. Она сложила перед собой руки и переплела пальцы. - Здесь у тебя будет другое имя, - обратилась она к мальчику. - Воробей. Так тебя будут называть, понятно?
      Мальчик кивнул и медленно улыбнулся.
      - Называй меня мамой.
      - Да, мама.
      - Тебе все объяснили? Не должно быть никаких неожиданностей.
      - Да, - ответил он радостно. - Пенни все объяснила. Нет проблем.
      - Правда? - А Ма приподняла брови. - Посмотрим. Хорошо, Воробей, теперь оставь нас. Разыщи Вербу - она проведет тебя в комнату. Ты знаешь, что делать дальше.
      - Да, мама. - Мальчик повернулся и вышел.
      После того как Пенни прикрыла за ним дверь, А Ма спросила:
      - У него есть родители? Пенни покачала головой.
      - Он живет с дядей-пьяницей, который и не заметит, если он исчезнет на всю ночь.
      - Это надежно?
      Пенни кивнула, и ее черные волосы взметнулись как конская грива.
      - Верба сама все проверила.
      А Ма позволила себе улыбнуться.
      - Ты хорошо поработала, детка.
      Пенни низко поклонилась, чтобы скрыть румянец, выступивший у нее на щеках. Нечасто А Ма обращалась к ней так ласково.
      - Спасибо, мама, - прошептала она.
      А Ма молча подошла к Пенни и взяла ее за подбородок.
      - А теперь скажи мне, что тебя беспокоит, - произнесла она тихо.
      Под всезнающим взглядом А Ма трудно было найти нужные слова. Пенни казалось, что ее язык оцепенел.
      - Давай же, детка, говори. Ведь дело в японце? Что же в нем тебя так волнует?
      - Мне стыдно, что я совсем не умею скрывать свои чувства, - печально призналась Пенни. Она прикрыла глаза, едва сдерживая слезы.
      - Чепуха! - В голосе А Ма слышалось раздражение. - Если я читаю твои мысли, это вовсе не значит, что ты не умеешь их скрывать. Меня ты можешь не стесняться. А теперь ответь на мой вопрос.
      - Мне не нравятся наркотики, - объяснила Пенни. - Мне кажется, нам не стоит с этим связываться.
      Минуту А Ма не отвечала. Она вспомнила, как совсем еще маленькой девочкой ездила в Шанхай. А Ма никогда не курила опиума, но этот запах навсегда запечатлелся в ее памяти. Ее ноздри задрожали от одного воспоминания.
      Этот запах был в воздухе в ту ночь, когда коммунисты пришли за ее мужем. Они нагрянули внезапно и точно знали, где его искать. Кто-то им помог.
      Муж А Ма активно занимался политикой. Он смотрел далеко вперед. Он видел приближающийся смерч революции и, возможно даже, понимал ее неизбежность. И все же он яростно сопротивлялся.
      - На этот раз, - говорил он в своих выступлениях и писал в листовках, - мы должны взять пример с японцев. Что хорошего принесла им изоляция? Пришло время, и стало очевидно, что страна, опутанная железными цепями своих традиций, оказалась в застое. Тогда они встали на путь западного капитализма и, посмотрите, чего добились. Можем ли мы пренебречь этим историческим пpимepoм? Победа коммунизма отрежет нас от Запада, от того самого капитализма, который принес процветание Гонконгу и Шанхаю, и Китай окажется на задворках мировой цивилизации.
      Они ворвались в дом и швырнули А Ма к стене, так что она ударилась головой о комод. Потом вытащили из постели мужа, раздели донага и стали избивать тяжелыми дубинками и прикладами винтовок. Красные звезды на фуражках, погоны на плечах. Окровавленного и потерявшего сознание мужа А Ма выволокли из дома, и больше она его не видела. До сих пор она не знала, жив он или мертв. А Ма надеялась, что ему не пришлось долго мучиться. Наверно, он смог найти кусок проволоки или какую-нибудь простыню. А Ма старалась не думать о том, что они могли с ним сделать.
      С тех пор прошло много дет, но иногда, в серые мрачные дни, когда дождь хлестал по окнам и застилал улицу густой пеленой, А Ма казалось, что эта рана никогда не затянется.
      Она вернулась мыслями к настоящему и улыбнулась, глядя на Пенни. Красота девочки была безупречной.
      - Хорошо, что ты так думаешь, дорогая. Ты знаешь, обычно я не терплю наркотиков в своем доме. Но для этого человека мы делаем исключение.
      "Он по-своему борется против китайских коммунистов, - подумала А Ма. - Он надеется, что здесь его никто не знает. Никто, кроме меня. Я должна знать все о каждом, кто приходит сюда. Просто на этого человека потребовалось больше времени и больше денег. Но всегда найдутся люди, готовые помочь; все имеет свою цену".
      - Могу я спросить, почему? - тихо сказала Пенни. А Ма потрепала ее по плечу.
      - Тебе на надо этого знать. - Она улыбнулась. - А теперь иди и помоги Вербе, Уже скоро. Пенни опустила глаза.
      - Да, мама. Уже иду.
      А Ма смотрела, как девочка молча выходит из комнаты, и думала: "Куда катится этот мир?"
      В это время японец выходил из кинотеатра. Он быстро пересек Сорок девятую улицу и вскочил в автобус.
      Не доезжая одну остановку до конечной, японец вышел, свернул на Восьмую улицу и прошел к Купер-скверу, где стояла скульптура в виде черного металлического куба. На одной его грани кто-то написал белой аэрозольной краской: "Зомби любит Карен Р.". Эта надпись выглядела здесь вполне уместной.
      На углу Восьмой улицы и Третьей авеню японец снова сел в автобус и доехал до Кэнел-стрит. Там он нашел телефон-автомат и посмотрел на старомодные уличные часы над ювелирным магазином.
      Японец набрал номер справки и проверил время. Затем он выждал ровно минуту и пятьдесят секунд и набрал другой номер, нью-йоркский. Ему не нравилась эта процедура, но так было условлено.
      На другом конце подняли трубку. Японец прочитал семизначный номер автомата, из которого он звонил, и немедленно нажал на рычаг, не опуская трубку. Какая-то женщина недовольно посмотрела на него и пошла искать другой автомат.
      Через четыре с половиной минуты раздался звонок, и он отпустил рычаг. Разговор шел на японском.
      - Да. - Он слышал глухой шум международной линии.
      - Опишите положение.
      - Все идет по плану.
      - Подробнее. Какие у вас результаты?
      - Результаты? - Он, казалось, немного растерялся. - Я на месте и делаю все, что требуется.
      - Понятно. - Наступила пауза; в трубке слышались отголоски других разговоров на линии. - Мы хотим быстро покончить с этим делом.
      - Мне сказали об этом с самого начала. - Каждые пятнадцать секунд японец тщательно осматривался вокруг. У него не было особых подозрений, но никогда не следует забывать о собственной безопасности.
      - Вот именно.
      - Но здесь нельзя спешить, вы сами знаете. Мы договорились, что я буду действовать по-своему - иначе я никогда бы не согласился.
      - Да, да. Мы знаем. Но жизнь меняется, и последние события в стране требуют ускорить развязку.
      - Я никогда так не поступаю. Я...
      - А теперь поступите. - Голос был ровным и мягким, как шелк. В нем не слышалось ни волнения, ни угрозы. - Необходимо, чтобы вы закончили дело в течение семидесяти двух часов.
      - Я не думаю....
      - Вы получите двойную плату. На том конце повесили трубку.
      - Добрый вечер. - А Ма изобразила улыбку и протянула руку. - Мы рады...
      - Все готово? - оборвал ее гость. А Ма сумела скрыть свое раздражение по поводу вопиющего нарушения ритуала. Она была очень воспитанная женщина и не одобряла такого невежливого, даже грубого поведения. У нее возникло желание выставить этого типа вон. А Ма вполне могла обойтись без его денег. Но он убивал коммунистов в Китае. Она знала о трех высокопоставленных руководителях; значит, на самом деле жертв было гораздо больше. А коммунистов она ненавидела гораздо больше, чем японцев. Кроме того, были уже сделаны все приготовления. Если бы А Ма сейчас выгнала его, пропали бы все труды ее людей.
      А Ма улыбнулась японцу своей самой дружелюбной улыбкой.
      - Все готово, как мы и говорили.
      Ее широко поставленные черные глаза пристально изучали японца. "Он изменился, - подумала она. - Теперь он выглядит более напряженным, на грани срыва. Должно быть, отсюда он отправится убивать еще одного коммуниста". Впрочем, это ее не касалось.
      - Не хотите ли сначала выпить чая?
      - Нет.
      - Как раз готовятся дим сум. Гость покачал головой. А Ма пожала плечами.
      - Как вам будет угодно.
      Варвар! Он ничего не понимает в красоте; время подгоняет его как европейца. Что ж! Японцы стали очень похожи на европейцев: подражание у них в крови.
      - Верба! - мягко позвала А Ма.
      В комнату вошла высокая стройная женщина с худощавым лицом, на котором выделялись удлиненные глаза и полные губы. Она держалась с замечательным достоинством, и ее никак нельзя было принять за одну из девушек А Ма: видно было, что ее положение здесь гораздо выше.
      Верба не сводила глаз с А Ма.
      - Проводи этого господина в Золотые покои. Все комнаты для гостей назывались здесь по цвету. Верба поклонилась и повела японца по тускло освещенному коридору. Стены, за исключением лепных украшений, были обтянуты сине-зеленым шелком, пол - покрыт бежевым ковром. Такого же цвета были и закрытые двери, мимо которых они проходили.
      Они поравнялись с последней дверью на левой стороне, и Верба остановилась. Она взялась за дверную ручку.
      - Подождите минутку.
      Японец схватил ее за узкое запястье и рывком повернул к себе.
      - Ты что... - он заговорил на кантонском диалекте, но увидев выражение ее лица, перешел на пекинский. - Старуха послала тебя ко мне? Я сказал ей, что мне не нужны высокие.
      Верба молча смотрела на него.
      - Послушай, ты мне не нужна. Понятно? Это какая-то ошибка.
      Верба посмотрела на пальцы, сжимавшие ее запястье.
      - Скажи хозяйке, что это ошибка. За те деньги, которые я...
      Японец удивленно замолчал. Девушка даже не пыталась вырваться от него. Ему захотелось, чтобы она сопротивлялась, даже закричала. Он сжал ее руку сильнее, но она не проронила ни звука. Тогда он отпустил ее.
      Верба повернулась и молча открыла дверь, не переступая порог.
      Японец вошел в комнату и обернулся, но дверь за ним уже закрылась.
      Большая комната была устлана зеленым ковром; стены окрашены в золотистый цвет, а потолок выбелен. Посередине стояла большая кровать, рядом - широкий диван и три стула. Вся мебель была обита золотистой тканью. У окна стоял полированный шкафчик. Через дверь в стене открывалась просторная и богато украшенная ванная.
      Японец выглянул в окно и увидел чугунную пожарную лестницу; в ванной окон не было. Обычные меры предосторожности. Он обернулся. Перед ним стояли мальчик и молодая женщина.
      - Как тебя зовут? - обратился японец к мальчику, не обращая на девушку никакого внимания.
      - Воробей.
      - Ты пpинec?
      Мальчик кивнул и сделал шаг вперед.
      - Стой, - приказал японец. - Отдай ей. Мальчик обернулся и передал что-то девушке.
      - Давай сюда.
      Девушка поклонилась. Она налила чашечку горячего сакэ и протянула ее японцу.
      Он посмотрел на нее сверлящим взглядом и выбил чашку из ее рук. Девушка едва сдержала крик; рука пылала от удара.
      - Не делай ничего, - сказал он холодно, - пока я не прикажу. Понятно?
      Девушка молча поклонилась.
      - Покажи, что у тебя.
      Она разжала пальцы. На ее ладони лежали две коричневые таблетки и какое-то черное вещество. Японец взял его, понюхал и удовлетворенно кивнул. Потом он попробовал таблетки кончиком языка и приказал девушке их смолоть.
      Сочетание опиума и синтетического препарата было японцу знакомо. Его приучил к этому один сокурсник много лет назад. Тогда напряжение в рю было просто невыносимым. Конечно, многие расслаблялись с помощью сакэ, но для него этого было недостаточно.
      С остекленевшими глазами японец наблюдал, как девушка, стоя на коленях, готовит смесь в каменной ступке, которую она достала из шкафчика. Ее длинные черные волосы блестящей волной падали на спину.
      - Когда девушка подала ему трубку, японец приказал ей наполнить ванну.
      - Я могу это сделать, - вызвался Воробей.
      - Стой, где стоишь, - рявкнул японец и повернулся к девушке. - Делай, что тебе говорят.
      Она поклонилась и почти побежала в ванную. Раскуривая трубку, он услышал шум льющейся воды.
      Японец сделал три глубокие затяжки и вынул трубку изо рта.
      - Иди сюда. Воробей. Вдыхай. Нет, глубже. Вот так.
      Японец забрал у мальчика трубку и снова затянулся. Он уже не слышал ничего, кроме отдаленного бульканья воды; это было похоже на звук водопада.
      Теперь, на вдохе, воздух казался ему холодным, а на выдохе - обжигал ноздри. Японец чувствовал, как бьется его сердце, как бежит в венах кровь; ему стало жарко.
      На него навалилась какая-то тяжесть, словно он был глубоко под водой. Тяжесть опускалась по его рукам и ногам; его мошонка, казалось, стала раздуваться.
      - Иди сюда, - приказал японец мальчику, и они вместе вошли в ванную.
      Девушка, стоя на коленях, пробовала температуру воды. Ванна была заполнена уже на три четверти.
      - Раздень мальчика!
      Собственный голос отзывался глубокой вибрацией в груди у японца. "Слова накатывали как волны и устремлялись наружу, одни - маленькие и блестящие, как насекомые; другие - огромные и неуклюжие, как жирафы.
      Японец жадно смотрел, как девушка приближается к мальчику.
      - Делай это на коленях, - потребовал он, с удовольствием наблюдая, как послушно она выполняет его приказы. "Надо будет потом похвалить старуху".
      Мальчик стоял совсем нагой. Его мышцы только начали формироваться. Японец смотрел на него с расширенными зрачками, тяжело и мерно дыша. Девушка села на пол, поджав ноги и склонив голову; ее длинные черные волосы блестели.
      Японец приказал ей раздеть себя. Сначала она сняла с него рубашку, а потом, опустившись перед ним на колени, остальное. Он не смотрел на нее; его взгляд был прикован к мальчику.
      Когда девушка раздела его, японец не глядя схватил ее за голову и ткнул лицом себе в пах; ее рот открылся. Мальчик дрожал от возбуждения.
      Японец оттолкнул девушку и забрался в горячую ванну.
      - Теперь вымой меня, - сказал он ей.
      Затем он заставил ее сполоснуть ванну. Когда это было сделано, японец снова влез туда; девушка пустила воду.
      Он лежал, расслабившись в горячей воде, и смотрел в сверкающий белизной потолок, словно был здесь совсем один. Он думал о телефонном звонке и улыбался. В любом случае он собирался убить Томкина в течение трех дней, но и не подумал говорить об этом своим нанимателям. Чем меньше они знают, тем лучше. Любые сведения могут в какой-то момент стать важным преимуществом, а он всегда выходил победителем как раз потому, что преимущества были на его стороне.
      Японец не смог удержаться от смеха. Его тело задрожало, и об стенки ванны ударились мелкие волны. Итак, ни сказав ни слова, он добился того, что его вознаграждение удвоилось. Впрочем, оно было достаточно высоким с самого начала. И недаром - Рафиэла Томкина безуспешно пытались убить уже несколько раз. В своем успехе японец нисколько не сомневался. Его мысли занимала только процедура. Да, он был прав в своих предположениях: легче всего поразить Томкина в его новом офисе. Вокруг - никого, а лабиринты коридоров и недостроенных переходов позволят мгновенно скрыться.
      Разумеется, это можно сделать и с большего расстояния: винтовка, бомба и так далее. Но эти методы не входили в арсенал японца. Это было бы чисто западное, трусливое убийство. Он привык делать свою работу собственными руками. "У ниндзя тоже есть кодекс чести, который сильно отличается от малодушного бусидо, - подумал он с презрением, - но столь же нерушим". Чтобы выполнить свою миссию, ему нужно только оказаться рядом с жертвой. А если это невозможно, то не стоит и браться за дело.
      Итак, это произойдет на последнем этаже нового здания, в отделанном бархатом кабинете - прекрасно! Не сегодня и, скорее всего, не завтра. Осталось еще Кое-что подготовить. Спешка ни к чему. Японец мысленно, шаг за шагом, повторил свои действия, чувствуя как нарастает приятное щекотание в паху. Сейчас его волновало только одно: не слишком ли очевидными были его поступки? Пожалуй, с убийством Ито он просчитался. "Нет, - решил он, - я хотел сделать это с самого начала".
      Возбужденный пенис японца показался над водой, и он заворожено посмотрел на него.