Николас почувствовал это, отвернувшись от стены со сверкающими телефонными автоматами: предостерегающее щекотание вокруг шеи. Он спокойно направился к книжному магазину, хотя и не собирался туда входить. Просто он стоял к витрине лицом и не хотел резко изменять направление движения. Люди входили в магазин и выходили из него. У кассы выстроилась небольшая очередь: карманные издания бестселлеров продавались на двадцать процентов дешевле обычного.
      В витрине отражался большой участок зада позади Николаса, хотя наблюдение затруднялось бликами от огней и искажением в стекле. Не стоило слишком долго тут задерживаться. Николас посмотрел на часы. У него оставалось еще пятнадцать минут, и он вовсе не желал провести это время в вагоне поезда, особенно теперь.
      Ник отошел от витрины книжного магазина и стад пересекать зал по диагонали. Перед ним прошла старушка, катившая перед собой сумку на колесиках. Его обогнали два моряка в белой летней форме, один из которых рассказывал другому соленый анекдот. Молодой женщины у колонны уже не было. Трое темноволосых ребятишек шумно проследовали к перрону под присмотром матроны с суровым лицом. Около автоматических камер хранения стоял мужчина в черной нейлоновой куртке; изо рта у него торчала зажженная сигарета. Напротив него человек в светло-коричневом костюме листал свежую газету. К нему подошел другой человек с небольшим саквояжем, они обменялись рукопожатием и ушли.
      Николас вошел в кафе и уселся за стойку рядом с толстяком, который расправлялся с большим куском орехового пирога. Перед ним на стойке лежала долларовая бумажка и несколько монет. К губам толстяка прилипли крошки пирога и остатки крема. Он не обратил на Николаса никакого внимания. Николас заказал сосиску и апельсиновый сок. Колонны кафе были отделаны зеркалами, с помощью которых Николас продолжал наблюдение. Ему принесли заказ, и он расплатился.
      Тревожное ощущение не покидало Николаса. Без сомнения, за ним следил человек, владеющий харагэй. Связь была двухсторонней, потому что наблюдатель по неосмотрительности подошёл к нему слишком близко.
      Николас вытер губы жесткой салфеткой, последний раз взглянул в зеркало и вышел из кафе. До поезда оставалось немногим больше пяти минут, и за это время он должен был заставить того человека выдать свое присутствие. О том, чтобы пропустить поезд, не могло быть и речи. Жюстина не выходила у Николаса из головы. Ей наверняка угрожала опасность, и Ник чувствовал себя совершенно беспомощным вдали от нее. Одно дело попросить Дока Дирфорта присматривать за ней время от времени, и совсем другое - находиться там самому в решающую минуту. В такой ситуации Николас мог рассчитывать только на себя,
      Ему оставалось сделать еще одну вещь. Он вернулся к автомату и позвонил лейтенанту Кроукеру.
      - Слушаю. - Голос был хриплым и раздраженным.
      - Это Николас Линнер, лейтенант.
      - Что там у вас?
      - Я возвращаюсь на побережье. Жюстине нужна моя помощь.
      Кроукер молчал. Николас медленно скользил взглядом вокруг себя.
      - Кроукер, за мной кто-то следит.
      - Вы, похоже, переутомились или насмотрелись детективов?
      - Я еще никого не заметил - пока. ( Опять наступила тишина, только где-то на линии тихо звучала музыка.
      - Откуда же вы знаете, что за вами следят? - спросил наконец Кроукер.
      - Вы можете мне не поверить.
      - И все-таки.
      - Это харагэй. Называйте это шестым чувством, телепатией - как угодно.
      Николас ожидал услышать очередное едкое замечание.
      - Кто это, по-вашему, может быть?
      - Ниндзя.
      Послышался подавленный вздох.
      - Оставайтесь на вокзале, Линнер. Я выезжаю.
      - Нет. Он никогда не пробудет здесь так долго. Кроме того, он вас учует за квартал.
      - Но мы не можем сидеть сложа руки.
      - Поверьте, лейтенант, от вас сейчас ничего не зависит. Предоставьте его мне.
      - Вам? Вам-то зачем в это ввязываться?
      - Думаю, он охотится за Томкином... возможно, и за Жюстиной. Вот почему я туда еду.
      - С каких это пор вас волнует безопасность Томкина? - В голосе Кроукера послышалось негодование.
      - С тех пор, как я стал на него работать. С сегодняшнего дня.
      Николас услышал в трубке возмущенное сопение.
      - Черт! Послушай, Линнер...
      - Нет, это вы послушайте, Кроукер. Вы не понимаете, с кем имеете дело. Сегодня в додзё я попытался вам кое-что объяснить, но, пожалуй, правду говорят об американцах: они слишком тупоголовы, и им трудно что-нибудь втолковать.
      Николас повесил трубку и смешался с толпой пассажиров, спускавшихся на платформу номер семнадцать. Жжение не прекращалось. Когда Ник выходил на платформу, ему показалось, что он заметил подозрительное лицо. Лицо промелькнуло перед ним на долю мгновения. Николас хотел повернуться и рассмотреть его, но сделать это в плотной толпе было невозможно.
      В поезде Ник сел у окна. Тревожное чувство прошло. Может, его никогда и не было? Этот вопрос был лишним: Николас слишком хорошо знал ответ. Но почему ниндзя преследовал его? Николас не мог найти удовлетворительного объяснения, хотя и не сомневался, что оно существует.
      Последние пассажиры заходили в вагон и поспешно рассаживались. На секунду выключился кондиционер, и послышался чей-то стон. Лампочки мигнули и снова зажглись. Кондиционер заработал на полную мощность. Все шло своим чередом.
      Прозвенел звонок" и двери вагона захлопнулись. Платформа стада медленно удаляться. Николас выглянул из окна. В конце платформы старый негр размахивал щеткой. Мелькание за окном становилось все более быстрым.
      Город остался позади, и Николас думал только о Жюстине. Он задремал, прислонившись головой к окну. - Билеты, пожалуйста.
      Ник вздрогнул и проснулся. Перед его глазами всплыло лицо человека с какими-то смазанными чертами, словно луна в тумане летней ночи.
      Гелда смеялась. Когда она смеялась, ее грудь тряслась, а это, как говорила Сорви-голова, возбуждало ее больше всего.
      Сорви-голова всегда могла рассмешить Гелду, и это была одна из причин, по которой Гелда любила проводить с ней время. Второй причиной являлось тело актрисы.
      Кожа у Сорви-головы была золотисто-коричневой, с головы до ног, никаких следов от бикини. Наверное, это ее естественный цвет - Гелда никогда об этом не спрашивала. Сорви-голова была высокая, даже выше Гелды, и очень стройная. Она носила длинные волосы, завитые в мелкие локоны, и это ей очень шло.
      Ноги у Сорви-головы были длиннее, чем у Гелды, более тонкие и изящные; маленькие идеально круглые груди, тонкая талия, довольно узкие бедра. В ней было что-то мальчишеское и одновременно очень женственное, и это естественно уживалось друг с другом. Сорви-голове нравился Дикий Запад: загорелые мужественные ковбои, мускулистые скачущие кони, но больше всего необузданность.
      Как сказала Груша, это было скорее удовольствие, чем работа.
      - На этот раз, Джи, я решила, будто нашла то, что нужно, ( рассказывала Сорви-голова.
      Она лениво лежала в ванне; в воздухе сладко пахло фиалками. Гелда опустилась на колени рядом с ванной, медленно вращая хрустальные краны. Вода ударила по белому фаянсу, между расставленных ног Сорви-головы. На стене висели перепачканные ковбойские брюки, словно ритуальная жертва, которую скоро должен поглотить священный огонь.
      - Но, знаешь, - продолжала Сорви-голова, - я ни на минуту не верила в свое счастье.
      - И чем же все кончилось? - Гелда увеличила напор горячей воды.
      - Чем кончилось? - взвыла Сорви-голова. - Мой чудесный техасец, мой славный ковбой оказался педиком. - Она оперлась локтями на края ванны и выгнулась навстречу струе воды, - Он плакал в постели и жаловался, что женщины его пугают. - Она откинула голову и закрыла глаза, наслаждаясь теплым потоком. - Нет, видно не суждено мне найти ничего стоящего. - Сорви-голова раскрыла глаза и посмотрела на Гелду. - Но, знаешь, мне это, кажется, все равно. - Ее голос понизился до хриплого шепота. - У меня есть ты, и лучше уже, наверно, не бывает. - Она протянула руки. - Иди сюда, дорогая. Снаружи холодно.
      Гелда встала и стряхнула с плеч розовый халат, который со сладострастным звуком соскользнул на кафельный пол. Сорвиголова задрожала при виде ее наготы. Гелда вошла в ванну.
      - Таких, как ты, больше нет, - шептала Сорви-голова. - Нигде. - Она гладила плечи Гелды, ее шею, грудь, - И мне не важно, сколько это стоит.
      Длинные пальцы Гелды тихонько гладили под водой ее бедра.
      - А что, - мягко спросила Гелда, - если бы это ничего не стоило?
      Брови Сорви-головы нахмурились, и Гелда одним пальцем разгладила морщинки.
      - Не надо так делать, - ласково сказала она.
      - Вначале это имело значение, - призналась Сорви-голова. - Теперь уже нет. - Она пожала плечами. - В конце концов, счет оплачивает студия... - Ее губы растянулись в улыбке. - Я прихожу сюда, чтобы встретиться с тобой, дорогая. Так уж получилось, что за это надо платить. Ну и что? Деньги приходят и уходят. Ты гораздо лучше, чем грамм кокаина или русский соболь.
      Гелда улыбнулась.
      - Это комплимент? Сорви-голова рассмеялась.
      - Ты же знаешь, что да. - Она посмотрела по сторонам. - Где on?
      Гелда продолжала гладить ее мягко, но настойчиво. Она чувствовала, как под ее пальцами сильнее бьется пульс.
      - У нас еще много времени, дорогая. Расслабься. - Пальцы Гелды ласкали нежную кожу. - Я все сделаю, как нужно.
      Сорви-голова взяла в руки полные груди Гелды и стала тереть их большими пальцами, чувствуя как напрягаются соски.
      - М-м, - прошептала она. - Вот что мне в тебе нравится: двойственность. Огонь и лед, нежность и сила, самка и маленькая девочка.
      - Я лишь твое отражение, - прошептала Гелда.
      - Нет, это не правда. Я знаю, что ты любишь меня так же, как я тебя. Можно сколько угодно дурачить мужчин, но женщину не проведешь. Я чувствую. Ты хочешь меня, Гелда.
      Пальцы Гелды медленно приблизились к мягкому бугорку, осторожно проникли внутрь.
      - Ты - единственная женщина, которой я хочу обладать вот так, - сказала она.
      Бедра Сорви-головы сотрясались, и вода ударялась о края ванны. Они были внутри своей вселенной, отдаваясь своим приливам и отливам. Гелда опустила руку под ягодицы Сорви-головы. Та застонала и взяла в рот грудь Гелды.
      - А-а! - Грудь выскользнула у нее изо рта, покрытая слюной. - Знаешь, на съемках, по ночам я думаю о тебе. Я вижу твои большие груди, твои длинные ноги. О Господи! - Она вцепилась Гелде в плечо. - Давай же, давай!
      Гелда опустила руку через край ванны и подняла револьвер. Круглые блестящие глаза Сорви-головы затуманились от вожделения.
      - Дай мне, - хрипло прошептала она, и Гелда поднесла к ее рту черное дуло. - Еще! - Но Гелда отняла револьвер и, удерживая извивающуюся Сорви-голову, осторожно вложила его между ее ног. Сорви-голова рванулась вверх, и ствол револьвера вошел в нее, опускаясь все глубже и глубже. Гелда только два раза осторожно потянула револьвер вверх и вниз, как почувствовала приближающиеся спазмы. Она ждала, пока наслаждение достигнет кульминации. Тело Сорви-головы было очень чувствительным, и Гелда безошибочно определяла наступление оргазма.
      Сорви-голова отчаянно дернулась, высвободившись из рук Гелды, и тогда та нажала на курок - раз, два... шесть раз. При каждом выстреле Сорви-голова вскрикивала под мощной струёй горячей воды.
      Ее бил озноб. Она обняла Гелду, прижалась к ней и прошептала:
      - Оставь его там, оставь. - Веки ее задрожали. - О Господи! - Грудь Сорви-головы поднималась так, будто она только что пробежала марафон.
      - Еще раз, - просила она. - Еще раз...
      Ровно в шесть пятнадцать Винсент встретился с лейтенантом Кроукером у входа в ресторан "Митита". Поблизости было много театров, и теперь посетители спешили пообедать перед спектаклем.
      В полутемном зале столики были отделены друг от друга деревянными перегородками. Бар, где подавали рисовые колобки суси, был почти полон, но Винсент увидел только одного американца.
      Их проведи в дальний конец ресторана. Здесь не было европейских столов и стульев. В маленьких комнатках, устланных татами и отделенных сёдзи, стояли только низкие столики.
      Мужчины сняли туфли и вошли в одну из комнаток; Винсент заказал сакэ для обоих. Официант оставил им светло-желтое глянцевое меню и ушел. Кроукер положил на стол папку и достал из нее два листа бумаги.
      - Вы когда-нибудь видели этого человека?
      Полицейский художник сделал наброски человека лет за тридцать, азиата, с широким носом, плоскими щеками и безжизненными глазами.
      Винсент внимательно посмотрел на рисунки и покачал головой.
      - Нет, но честно говоря, это меня не удивляет.
      - Почему?
      - Ведь это человек, который приходил в додзё к Терри в день убийства?
      - Откуда вы знаете?
      Официант принес сакэ, и они молча ждали, пока он наполнит крохотные чашечки. Когда он ушел, Кроукер испытующе посмотрел на Винсента.
      - В тот вечер мы обедали с Терри, - задумчиво сказал Винсент. - Говорил в основном я. - Его голос стад печальным. - Теперь я об этом жалею, потому что Терри был чем-то озабочен. Он сказал мне только, что в тот день к нему пришел позаниматься один японец. Каратэ, айкидо... и кэндо. - Винсент отхлебнул сакэ и взмахнул рукой. - Теперь я в первый раз пытаюсь сопоставить все факты. Видите ли, Бэнноку, инструктор по кэндзюцу, находился тогда в отпуске. И если тот человек хотел фехтовать, у него мог быть только один партнер. Сам Терри.
      Кроукер пожал плечами.
      - Ну и что в этом такого? Линнер сказал мне, что Танака был мастером кэндзюцу - сэнсэй, так вы это называете? Винсент кивнул.
      - Да, но Ник не сказал вам о другом: Терри давно уже отложил свой меч. Я не могу объяснить вам почему: что-то изменилось в его душе. Он больше не находил удовольствия в кэндзюцу.
      - Когда это случилось?
      - Не знаю точно, пожалуй, месяцев шесть назад.
      - Тогда почему же Линнер не сообщил мне об этом? Винсент подлил сакэ себе и Кроукеру.
      - Честно говоря, я не уверен, что Ник сам об этом знает. Он... в нем тоже происходят какие-то перемены, но пока неясно к чему они приведут. Мы по-прежнему с ним очень близки, и с Терри он был близок, но в последнее время он как-то отдалился. Я уверен, что у Терри была возможность рассказать Нику о своем решении, но он, видимо, решил этого не делать. - Винсент пожал плечами. - В любом случае, - он показал на рисунки, - если это тот человек, он изменил свою внешность. Если бы даже я или Ник его и видели раньше, мы никогда не узнали бы его по этим рисункам.
      Кроукер кивнул.
      - Ладно. - Он стал складывать рисунки обратно в папку. Винсент остановил его.
      - Почему бы нам не дождаться Ника? Оттого что он посмотрит, хуже не будет.
      - Линнер позвонил мне сегодня в конце дня. Он отправился в Уэст-Бэй-Бридж: у его девушки какие-то трудности. - Кроукер закрыл папку. - Никто не видел, как этот тип входил или выходил. Ни в додзё, ни в квартиру Терри.
      - Ничего удивительного. Это профессионал. Очень опасный профессионал. Боюсь, вы не представляете, с кем имеете дело.
      - Точно то же сказал мне Линнер, - взорвался Кроукер. - Мне это не нравится.
      - Но это так, лейтенант. Надо смотреть правде в глаза. Этот парень может убрать с дороги любого, кого сочтет нужным.
      - Даже Рафиэла Томкина? Винсент кивнул.
      - Даже его.
      - Но это уже пытались сделать несколько раз, - возразил Кроукер. - И тоже с помощью профессионалов.
      - Этот профессионал не такой, как другие. - Винсент вздохнул. - Мы говорим не о гангстере из Детройта или... где они там водятся.
      - В Джерси-сити, - криво улыбнулся Кроукер.
      - М-да. Так вот, это ниндзя, лейтенант. По сравнению с обычным наемным убийцей он просто супермен. - Винсент постучал по столу кончиком указательного пальца. - Это маг.
      Кроукер пристально посмотрел в глаза собеседника, пытаясь уловить в них насмешку.
      - Вы что, серьезно?
      - Серьезнее не бывает.
      Подошел официант. Мужчины заказали обед и еще сакэ.
      - Не спешите, - сказал Винсент официанту, который кивнул и неслышно исчез.
      - Линнер водил меня сегодня в класс кэндзюцу, - сообщил Кроукер.
      - В какой?
      - Не знаю, как он называется. Там был сэнсэй по фамилии Фукасиги.
      У Винсента странно изменилось выражение глаз.
      - Вы удостоились большой чести, лейтенант: туда допускают немногих. И Николас решил взять вас туда... - Он тихонько присвистнул.
      - М-да... И это после того, как я его оскорбил. Значит, он не держит обиды.
      Теперь глаза Винсента погрустнели.
      - Дело не в том, сердится он или нет. Вы должны знать, что потеряли лицо.
      - Потерял лицо? Что вы имеете в виду?
      - То, что сказал. Отношения между людьми основаны на уважении - на взаимном уважении. Отсюда вытекает доверие. И долг. Я не спрашиваю, что вы сделали - нет, нет, не надо, я не хочу этого слышать. Но я знаю одно: если вы его оскорбили, он стад вас меньше уважать.
      - Какое мне дело до того, что он обо мне думает?
      - Да, вероятно, это вас не волнует. - Винсент улыбнулся. - В таком случае не стоит больше говорить об этом. - Он медленно отпил сакэ и снова наполнил свою чашечку.
      Кроукер откашлялся и через некоторое время спросил:
      - Так что вы собирались сказать?
      - То, что Ник не должен вас прощать - судя по визиту к Фукасиги, он это уже сделал. А вот вы должны думать о том, как восстановить утраченное равновесие.
      - И как это можно сделать? - Кроукер насторожился.
      - О, если бы я знал ответ на этот вопрос, я был бы очень мудрым человеком. - Винсент покачал головой. - Но сегодня, лейтенант, я совсем не чувствую себя мудрым.
      За стойкой сидел человек с искусно наложенным гримом, который сделал его плоские щеки более полными, изменил форму носа и углубил глазные впадины. Даже собственная мать вряд ли узнала бы его, хоть она и была необыкновенно проницательной женщиной.
      Он наполовину съел свою порцию сасими, когда в ресторан вошли Винсент и лейтенант Кроукер. Не поворачивая головы, человек краешком глаза проследил, куда они прошли.
      Через несколько минут он аккуратно отодвинул тарелку и двинулся по направлению к туалету. В зале было многолюдно, слышался ровный гул голосов. По дороге человек прошел мимо комнаток с татами. В туалете никого не было. Человек помыл руки, глядя на себя в зеркало. Потом он вернулся к стойке, расплатился и вышел.
      На улице было душно. Человек подозвал свободное такси. Ему пришлось пересаживаться четыре раза, прежде чем он нашел подходящую машину.
      Ровно в 20:18 полицейский Пит Трейвин остановил патрульную машину возле самого бордюра. Он уже второй раз сегодня проезжал по Двадцать восьмой улице, и того, что он увидел в проходе между трехэтажным каменным домом и небольшим ателье, еще двадцать минут назад здесь не было. Трейвин думал о добрых старых временах, когда все полицейские патрулировали только по двое. Теперь же, в связи с серьезными финансовыми затруднениями, в некоторых районах города полицейских посылали на дежурство по одному, несмотря на их дружные протесты.
      Время от времени трещала рация, но в его районе все было спокойно. Трейвин достал фонарик и направил его в сторону темного прохода между домами. Луч света выхватил ряд мусорных баков, выкрашенных в серебристый цвет. Было очень тихо: ни одного пешехода, только легкий шум моторов доносился с Лексингтон-авеню.
      Трейвин открыл дверь со стороны тротуара и вышел из машины. Одной рукой он расстегнул кожаную кобуру и осторожно свернул в переулок, освещая путь фонарем. За открытыми металлическими воротами находилось несколько крутых бетонных ступенек. Правая стена - стена трехэтажного дома - была глухая, а слева, на стене ателье, начиная со второго этажа располагались окна жилых квартир. Из окон лился странный мерцающий свет: работали телевизоры.
      Трейвин спустился по ступенькам. У него возникла мысль вызвать кого-нибудь из участка, но он решил этого не делать, пока сам что-нибудь не обнаружит.
      За мусорными баками лежала глубокая тень, но из нее высовывался какой-то странный предмет, который и привлек внимание Трейвина. Он подошел ближе, оторвал руку от кобуры и присел на корточки. Тело наполовину прикрывал джутовый мешок, но Трейвин увидел лицо, одной щекой прижатое к стене. Он приложил два пальца к шее и убедился, что человек мертв.
      Трейвин встал и, ни к чему не прикасаясь, поднялся по ступенькам на улицу. Он осмотрелся по сторонам, В направлении к Лексингтон-авеню шли, взявшись за руки, парень с девушкой. Больше никого не было. Трейвин позвонил сначала в свой участок, потом - в судебно-медицинскую экспертизу.
      - Яне могу ждать до утра, - кричал он дежурному в патологоанатомическом отделении. - Мне нужно что-нибудь знать уже сегодня.
      После этого полицейский вернулся к трупу. Ни бумажника, ни денег, ни документов. Но этот человек не выглядел бродягой. Трейвин снова дотронулся до тела. Оно еще не успело остыть. Трейвин выпрямился. Вдалеке послышались пронзительные звуки сирен, которые становились все громче.
      По отпечаткам пальцев удалось установить личность убитого. На это потребовалось около трех часов. И сразу же перед полицией встал новый вопрос что случилось с его такси?
      Винсент вышел из ресторана и оглянулся по сторонам в поисках такси.
      Он нисколько не был пьян и чувствовал себя прекрасно, несмотря на духоту летнего вечера. Все заботы и тревоги, которые не отпускали его уже несколько месяцев, отпали как старая кожа.
      Винсент шел немного неуверенно, но отдавал себе в этом отчет, и ему это даже нравилось. Ему давно пора было расслабиться.
      Винсент вдыхал тяжелый воздух, наполненный выхлопными газами и запахами кухни из соседнего кафе. Ему казалось, что он на Гиндзе, в Токио, среди веселой толпы и ярких неоновых огней рекламы.
      Он смотрел на проходивших мимо людей, и у него слегка кружилась голова. Винсенту захотелось смеяться, но он подавил в себе это желание, а потом подумал: "Почему бы и нет?". И расхохотался. Никто не обратил на это внимания.
      Винсент двинулся вдоль по улице. Шум машин с Шестой авеню напомнил ему о далеком морском прибое. Он подумал об адмирале Перри, который в 1853 году привел свои корабли в порт Урага, положив конец двухсотпятидесятилетней изоляции Японии. Лучше бы всего этого не произошло. Лучше бы не рушились вечные оковы волшебного плена.
      Такси тронулось и медленно поехало вдоль тротуара. Когда оно поравнялось с Винсентом, он махнул рукой, и такси остановилось. Большая, удобная машина. С кондиционером. Конечно, это было частное такси, а не одно из тысяч, принадлежавших крупным фирмам: в салоне отсутствовала обычная пластиковая перегородка.
      Винсент назвал адрес и откинулся на сидении. "Даже на переполненных улицах современного Токио, - думал он, - среди всей этой городской суеты и европейских костюмов, можно наткнуться на старинный синтоистский храм, затаившийся где-то между высотными зданиями. Можно услышать призрачный звон бронзовых колокольчиков, позеленевших от времени, и почувствовать тонкий аромат благовоний. В такие минуты весь городской смрад исчезает, и душа вечной Японии, незапятнанная нашествием Запада, призывает древних богов".
      В салоне было темно. Винсент посмотрел в окно на мерцающие огни и понял, что машина движется очень медленно.
      - Послушайте, - вяло возмутился он, - я не собираюсь ездить с вами всю ночь.
      Водитель слегка повернул голову, и Винсент разглядел его глаза в подоске зеркала. Он увидел, что водитель японец и попытался прочесть его имя на карточке в правом углу приборного щитка, но не смог ничего разобрать в полумраке. Тогда Винсент обратился к водителю по-японски и извинился за грубость.
      - Ничего, - ответил таксист. - Сегодня у всех тяжелый день.
      Они повернули на Пятьдесят четвертую улицу, потом на Восьмую авеню. По обеим сторонам выстроились дешевые забегаловки и низкопробные эротические театрики. На тротуарах было полно проституток, уличных торговцев наркотиками, подозрительных негров и пуэрториканцев - клоака большого города во всем ее вызывающе-мрачном великолепии.
      - Сегодня вечером я чувствую себя как в Японии, - сказал Винсент.
      - Этого никто не хотел, - пробормотал водитель. - Лучше бы все оставалось по-прежнему.
      Винсент снова подумал о военных кораблях Перри. Пожалуй, он прав. Мы не должны были...
      Неожиданно водитель повернулся к Винсенту. На лице его плясали синие и зеленые блики ярких огней рекламы. Он улыбнулся - узкая черная щель, как в традиционной маске театра Ноо. В его каменных глазах, казалось, не было места никаким человеческим чувствам. Этот пугающий контраст между улыбкой и враждебными глазами напомнил Винсенту о первом спектакле Ноо, который он увидел в шестилетнем возрасте. Тогда маска демона ужаснула его.
      В лице водителя было что-то странное, но в тусклом свете Винсент не мог понять, что именно. Он наклонился вперед. Ему показалось, что это лицо покрыто какими-то пятнами, как будто...
      Винсент откинулся назад, пораженный догадкой, но его сознание было притуплено алкоголем. Лицо таксиста по-прежнему нависало над ним как голова змеи: щеки надулись, а губы округлились. Из черного отверстия вырвались мелкие брызги, и Винсент не сразу сообразил, что нужно задержать дыхание.
      После ухода Винсента Кроукер сел скрестив ноги и подпирая голову кулаком. Он заказал еще сакэ и с отвращением подумал о возвращении домой. Ему понравился этот напиток: почти безвкусный, но от него становится по-настоящему хорошо.
      Кроукеру не хотелось домой. "Нет, нет, - думал он, - я не хочу видеть Элис". Эта мысль удивляла и одновременно раздражала его. Удивляла потому, что это впервые стало так очевидно, а раздражала - потому что он позволил этому зайти так далеко. Кроукер не испытывал гнева по отношению к Элис, просто не хотел ее больше видеть. Ему показалось забавным, что люди могли быть так близки когда-то, а потом стать совершенно чужими. "Одно из свойств человека, заключил он философски, - но чертовски неприятное свойство".
      Официант принес новую бутылочку сакэ и наполнил чашку. Кроукер опорожнил ее и сразу же налил еще. Ему не терпелось позвонить своему агенту по деду Дидион, но он подумал, что такой поспешностью может испортить все дело. Кроукеру казалось, что все упирается в одно: имя и адрес той девки.
      Лейтенант прикрыл глаза и отчетливо увидел квартиру Анджелы Дидион. Первое, на что он тогда обратил внимание, был запах. Тошнотворно-сладкий эфир и что-то еще. Что это могло быть? В темной гостиной Кроукер ничего не обнаружил. Зато в спальне он увидел костяную индейскую трубку и безошибочно уловил запах опиума. Он попробовал его кончиком языка: опиум очень высокого качества. Вряд ли такой можно купить у уличного торговца. Но это была спальня Анджелы Дидион, и вполне естественно, что у женщины, которую считали самой дорогой фотомоделью мира, все было самое лучшее. Лейтенант оставил трубку на месте.
      Натянув резиновые перчатки, Кроукер приблизился к стенному шкафу рядом с огромной кроватью. Спальня была полностью выдержана в темно-синих тонах - от шелковых панелей на стенах до абажуров. Когда лейтенант вошел, горела только одна лампа, у кровати.
      Он осторожно отодвинул дверку шкафа. Там красовалось несколько шелковых платьев и множество мехов - от длинной шубы из русского соболя до броского манто из серебристой рыси. Внизу выстроились в ряд дорогие модельные туфли.
      На ворсистом коврике между кроватью и шкафом лежал черный шелковый пеньюар. Кроукер обошел его и приблизился к кровати. Кровать была сделана на заказ, в форме полукруга. Поверх темно-синих перкалевых простыней лежало скомканное одеяло в шелковом пододеяльнике. Оно обвивало лодыжки Анджелы Дидион, словно морской прибой, готовый вот-вот ее поглотить.
      Дидион лежала наполовину на кровати, голова свешивалась с края, длинные золотистые волосы касались пола. Глаза были подведены, щеки нарумянены, губы подкрашены. Она была совершенно нагая, если не считать тонкой золотой цепочки вокруг талии; других украшений на ней не было. Тело занимало правую половину кровати. Левая была пуста, но примятая подушка позволяла предположить, что недавно там кто-то лежал. На простынях виднелись какие-то пятна, еще влажные. Крови нигде не было. Под спину Анджелы Дидион была подложена подушка.
      Кто-то хорошо над ней поработал. Ее шея, грудная клетка, живот были покрыты синяками, которые уже начали темнеть. Спина Анджелы Дидион была странно выгнута. Лицо её ничего не выражало: никаких следов боли, или страха, или страсти.
      Эта смерть могла показаться Кроукеру очередной нелепой смертью - он видел их слишком много, - если бы жертвой стал кто-то другой. Но это была Анджела Дидион. "Очевидно, она была необыкновенной женщиной, - думал Кроукер, глядя на тело убитой. - Ее красота оказалась сильнее даже смерти "; Кроукер сознавал, что перед ним прекрасный образец человеческого рода, и было грустно, что это тело так безжалостно разрушено. Впрочем, чувство жалости часто охватывало лейтенанта при виде мертвых тел, если только они не принадлежали подонкам, которые были уничтожены собственными пороками и без которых городу легче дышалось.
      Он оторвал взгляд от кровати, обошел ее и наклонился над черным шелковым пеньюаром на ковре. В полумраке спальни пеньюар был почти незаметен на темно-синем фоне.
      Кроукер нагнулся, осторожно поднял его одним пальцем и поднес к носу: он ощутил слабый запах духов. Лейтенант выпрямился и подошел к туалетному столику. Он поочередно просмотрел набор костяных гребней и щеточек, зеркальце в овальной черепаховой оправе, тушь для ресниц, румяна, пудру, кремы. На серебряном подносе стояли два флакона духов. Кроукер медленно принюхался к каждому из них, затем вернулся к шелковому пеньюару. Его догадка подтвердилась: пеньюар пах другими духами и принадлежал другой женщине.
      Кроукер потратил на это дело много времени и сил и, наконец, напал на след. Теперь он с нетерпением ждал, когда агент узнает имя и адрес той женщины. Любовницы Анджелы Дидион. Точнее, одной из ее любовниц. Она, разумеется, не была убийцей - судя по размеру пеньюара, она была слишком хрупкой, чтобы нанести такие повреждения. "Не было использовано никаких предметов - только кулаки", - заключил патологоанатом. Значит, убийца был крупным и очень сильным.