- Вам двоим выпала честь первыми испытать это новое и сокрушительное оружие против врагов. Вы - первые, кого задействовали в том, что потом войдет в историю как Симпу токубэцу когэкитай - Особый ударный отряд Божественного ветра. Это ваша возможность последовать по стопам майора Оды, стать перевоплощением симпу - божественных ветров, которые потопили в 1274 и 1281 годах пытавшиеся вторгнуться в Японию орды монголов и спасли ее от разрушения.
      И Готаро и Нанги - как, впрочем, и всем в императорском военном флоте была известна история пилота Оды, который пошел на таран и уничтожил своим истребителем Ки-43 американский бомбардировщик Б-17, чем спас целый японский конвой. Тогда он был сержантом. Посмертно его дважды повышали в звании.
      - Майор Сато, - продолжал Ногути, - вас выбрали пилотом, который поведет первую "Оку" навстречу ее пламенной судьбе. Вы же, майор Нанги, будете пилотировать сам "Мицубиси". - Он взглянул на лежащую перед ним стопку бумаг. - Нам известно местонахождение противника: это линкор и эсминец, без сомнения, авангард большой эскадры, которая направляется к Марианам. Ваша цель эсминец. Корабли сейчас, - он снова сверился с донесениями, - в трехстах пятидесяти милях к юго-западу от острова Гуам. Выйдя из этой каюты, вы пройдете прямо на палубу. Ваше снаряжение для полета уже там. Вылет в пять тридцать. Я лично буду наблюдать за вами из боевой рубки.
      Он встал. Инструктаж был закончен.
      Предрассветный воздух был прохладным, с северо-востока дул резкий порывистый ветер. Нанги и Готаро, одетые в летные костюмы, пересекали обширное пространство открытой палубы авианосца. Перед ними виднелись очертания безобразного брюхатого монстра, готового разродиться смертоносным младенцем.
      - Мой полет продлится дольше, чем твой, - сказал Нанги. - Им следовало бы выбрать для "Оки" меня.
      Готаро улыбнулся.
      - Таких, как ты, осталось немного, Тандзан. Большинство из тех, кто приходит сейчас, - сопливые новобранцы, мало или вообще ничего не умеющие. Учитывая это, а также и то, что война совершенно нас истощила, ты думаешь, разумно назначать на испытание этой летающей бомбы пилота-ветерана? - Он пожал плечами. - Что толку, если следующие настоящие участники Симпу токубэцу когэкитай ничего не будут уметь? - Он покачал головой. - Нет, дружище, они сделали правильный выбор.
      Готаро находился с наветренной стороны от Нанги. И когда он резко остановился и повернулся к нему, то своим телом загородил Нанги от жестокого порыва ветра.
      Готаро достал из кармана белый лоскут, светящийся в предрассветной мгле.
      - Это тебе, - сказал он и повязал его поверх шлема Нанги. - Древний символ решительности и отчаянной храбрости. Теперь к тебе подходит еще одно значение слова "симпу". Ты его знаешь?
      Нанги отрицательно покачал головой.
      - Я слышал, что в Токио этим словом сейчас называют лихих таксистов: камикадзе. - Готаро рассмеялся. - Я бы назвал тебя так еще в каюте Ногути, но, боюсь, он счел бы такое слово слишком легкомысленным. Для него это был довольно-таки торжественный момент.
      Нанги взглянул на своего друга.
      - А для тебя, Готаро-сан? Ты ведь знаешь теперь, чем закончится этот полет.
      - У меня есть вера, дружище, - ответил великан. - Я думаю только о том, чтобы служить своей стране.
      - Они сумасшедшие, если думают, что "Ока" действительно испугает американцев. Насколько я их знаю, они, скорее всего, только посмеются над этим. У них нет понятия "сеппуку", пути, которым умирает воин, - сказал Нанги.
      - Тем хуже для них, - продолжал Готаро, - это действительно война двух не понимающих друг друга сторон. Я не могу думать о том, что будет с нами сейчас или что придет потом. У меня есть долг, и я должен его исполнить. А во всем остальном я полагаюсь на Бога.
      Ветер усиливался, высокий небесный свод начинал светиться, растворяя свои черные, как смоль, краски в глубокой лазури. Далеко на востоке, там, где небо встречается с морем, уже показались первые розовые прожилки.
      Готаро коснулся его.
      - Послушай, дружище, капитан Ногути прав. Все мы любим жизнь - это тоже наш долг. Но помимо тебя самого существует еще нечто высшее. Это одна из первых заповедей христианства.
      Они подошли к наполовину прикрытому брезентом самолету, механики уже принялись за дело, и коротко, но вразумительно объяснили им, как работают основные узлы этого, тандема. Все было довольно просто. Двухмоторный "Мицубиси" частично был разобран снизу, чтобы было куда пристроить брюхо грузной "Оки". Его переделали так, чтобы с управлением мог справиться один человек - пилот.
      Внизу был "цветок сакуры". Нанги заглянул внутрь и содрогнулся от ужаса: настоящий летающий гроб, почти без всякого оборудования. Только приборы управления и переговорное устройство для связи с пилотом "Мицубиси".
      Механики объяснили, что Готаро будет лететь в большом аппарате до тех пор, пока не покажется цель. Затем он проскользнет через особое отверстие в узкую кабину "Оки". Все фазы полета были обговорены в деталях, затем обоих майоров попросили все повторить. Было уже 05.19.
      Они забрались в "Мицубиси".
      Море казалось сплошным заревом, отражая своей необъятной, покрытой рябью поверхностью кроваво-красный восход солнца. Огненные лучи света поднимались все выше и выше, вытесняя на небе все оттенки голубого.
      Нанги и Готаро не слышали ничего, кроме монотонного жужжания и постоянной вибрации двух моторов. Теперь Нанги с полной ясностью осознал, в каком же отчаянном положении находится его страна. Он не раз летал на таких самолетах, но теперешний полет представлял собой нечто иное. Часть оборудования, как и говорили механики, была демонтирована. Разумеется, на самолете не было никакого оружия - он заметил это еще на земле, при первом же осмотре. Убрали также и значительную часть внутренней изоляции. Нанги понимал: это было необходимо, чтобы как-то компенсировать довольно значительный - четыре тысячи семьсот фунтов - вес "Оки", на носу которой находилось более двух с половиной тысяч фунтов мощной взрывчатки.
      Но чем дольше он летел на своем "новом" самолете, тем больше убеждался, что убрано было гораздо больше, чем того требовала крайняя необходимость. Он вспомнил, что сказал Готаро о плачевном состоянии личного состава японской армии. Не относятся ли эти слова в той же мере и к японской технике? До какого же уровня опустились их самолеты? Неужели к концу года неумелые подростки возьмут в свои неокрепшие руки винтовки и поплывут в гребных шлюпках навстречу вооруженному до зубов врагу? Мысль об этом заставила Нанги содрогнуться, и он поправил курс.
      Прямо за его спиной Готаро, выполнявший в данный момент функции штурмана, изучал воздушную карту северной части Тихого океана. Он взглянул на часы и, наклонившись вперед, чтобы Нанги смог расслышать его сквозь оглушительный гул моторов, сказал:
      - Мы увидим их примерно через десять минут, приблизительно в двухстах пятидесяти милях к юго-западу от Гуама. - Он снова взглянул на карту. - Мы столкнемся с ними почти прямо над Марианской впадиной. Говорят, это самая глубокая впадина на земле.
      - Знаю! - Нанги пришлось кричать, чтобы быть услышанным. - И стараюсь об этом не думать. Я где-то читал, что там около сорока тысяч футов глубины. Его передернуло.
      - Не волнуйся, - беззаботно ответил Готаро, - ни тебе, ни мне не доведется сегодня поплавать.
      Ровно через шесть минут Готаро коснулся плеча Нанги и указал ему на юг. Нетронутая поверхность океана казалась безмятежной и такой плоской, словно была сделана из цельного куска оружейного металла, прочного и непробиваемого. Но там, куда указывал палец Готаро, Нанги увидел два маленьких пятнышка. Он еще раз скорректировал курс.
      - Время, - сказал ему в ухо Готаро. Нанги выравнивал в это время скорость.
      - Подожди! - крикнул он. Но, когда повернул голову, друга уже не было. Нанги представил себе, как тот скользит по встроенному тоннелю в узкую и тесную, словно гроб, кабину.
      - Я здесь, - услышал Нанги голос Готаро из переговорного устройства. Он сбавил обороты, и самолет начал снижаться. Нанги информировал Готаро о каждом своем движении.
      - Мы на высоте тридцать пять тысяч футов. Я уже могу различить цель.
      - Вижу эсминец, - сказал Готаро. - Только доставь меня туда вовремя, а уж я сделаю все остальное.
      Опытные руки Нанги вели самолет прямо по курсу. Он чувствовал тугую повязку хатимаки вокруг шлема.
      - Сато-сан, - сказал он.
      - Да, дружище.
      Что тут можно было сказать?
      - Двадцать девять тысяч футов. Приближаемся к цели. - Он поднял руку и дотронулся до белой полоски ткани, концы которой трепетали на ветру.
      Небо было необъятным. Слева вдоль горизонта собирались тучи, и от внимания Нанги не ускользнула резкая перемена в направлении ветра. Но территория, над которой они пролетали, все еще была залита солнечным светом. Насколько хватало глаз, везде простиралось безграничное море.
      - Двадцать восемь тысяч! - Нанги положил руку на рычаг отцепления "Оки". Буду отсчитывать тебе обратный счет.
      Должно быть, Готаро почувствовал что-то в его голосе, потому что он сказал:
      - Не переживай, дружище. Выше голову.
      - В отличие от тебя, мне не во что верить, - произнес Нанги, оправдывая свою эмоциональность.
      Стрелка высотомера колебалась возле нижней отметки. Вскоре "Ока" превратится в стремительно несущийся цветок, падающий на грудь океана. Настало время прощаться.
      Сквозь гул ветра по переговорному устройству до него донесся голос Готаро:
      - Такая наша жизнь: сегодня мы в расцвете, а завтра будет ветер соцветья наши нежные срывать - не век же нам благоухать.
      Глаза Нанги застилали слезы, он дернул за рычаг.
      - Прощай, - прошептал он.
      Через мгновение сработали реактивные двигатели, но внезапно "Мицубиси" перевернулся в воздухе. Сначала Нанги подумал, что их задел вражеский снаряд. Нет, что-то не то: они находились еще далеко от цели, чтобы их могли достать корабельные пушки, а в небе, кроме них, никого не было.
      Развернувшись одним крылом в небо, самолет начал стремительно падать вниз, и Нанги с замиранием сердца понял, что произошло. Ободранный фюзеляж весь сотрясался от порывов ветра, он наклонился вперед и закричал в переговорное устройство:
      - Готаро! Готаро!
      - Я все еще торчу здесь, приклеенный к твоему днищу.
      - Двигатели сработали не так! Я не могу выровнять самолет! - Нанги в отчаянии дергал ручки управления, но все было бесполезно, и он знал об этом. Скорректировать тысячу семьсот шестьдесят четыре фунта дополнительной нагрузки было невозможно.
      Потеряв контроль, они неслись по направлению к морской поверхности на головокружительной скорости шестисот миль в час. Нанги все же не терял надежды и делал все, чтобы хоть как-то притормозить их стремительное падение. Через девять секунд реактивные двигатели отключились, но их огромная начальная сила уже оказала свое разрушительное воздействие.
      - Забирайся обратно наверх! - прокричал Нанги, пытаясь вновь подчинить себе самолет. - Я не хочу, чтобы ты находился там, когда мы грохнемся в воду.
      Ответа не последовало, а Нанги был слишком занят приборами управления, чтобы повторить свое предложение. Теперь, когда двигатели уже заглохли, над самолетом удалось установить некоторое подобие контроля. Но они находились слишком близко к воде, и Нанги понимал, что никакой надежды выйти из штопора у них нет. Два мотора "Мицубиси" не могли преодолеть мощный импульс, полученный самолетом от реактивных двигателей.
      Самолет падал под таким острым горизонтальным углом, что Нанги начинал опасаться, как бы у него не отломилось крыло. Он знал, если это произойдет, у них не останется ни одного шанса. Совершенно неуправляемая машина камнем рухнет в океан, и они мгновенно разобьются. Поэтому Нанги попытался изменить угол падения. Если ему удастся хоть как-то его выровнять, у них еще останется какая-то надежда выжить. Когда они врежутся в воду, "Оку" снесет, а поскольку Готаро там уже не будет, все должно обойтись - толстый корпус самолета выдержит такую нагрузку.
      За ветровым стеклом небо, сливаясь с морем, бешено вращалось, словно ярмарочная карусель. Сила притяжения так давила на соединительные швы фюзеляжа, что он весь скрипел.
      В море не было вражеских кораблей, и только на горизонте вызревал шторм, багрово-желтый, как кровоподтек.
      Теперь они были уже совсем близко к воде, и Нанги, у которого в ушах так звенело, что он перестал слышать, покрылся испариной. Другое крыло опустилось еще недостаточно, и давление на него было просто ужасным.
      Он знал, только несколько секунд отделяет их от смерти. Нанги не устраивала перспектива быть заживо погребенным в этом стальном гробу, и он с еще большим усердием приналег на рычаги управления.
      Что-то легло ему на спину, затем сильная рука Готаро сжала плечо, и Нанги подумал: слишком уж долго он там возился. Нанги разозлился на себя и на Готаро, доставившего ему лишнее беспокойство.
      Океан стремительно надвигался на них, и Нанги подумал: дохлый это номер, если нас и не убьет этот чертов угол, то уж взрывчатка на носу "Оки" доконает наверняка. Но он все же не сдавался, и крыло, словно нехотя, начало выравниваться.
      Теперь они были не более чем в пятидесяти футах над водой и все еще падали, падали, как лист на ветру, а могучий океан надвигался на них, переливаясь своей темно-синей, почти черной чешуей - то матовой, то сверкающей; и последняя мысль, мелькнувшая у Нанги в голове, была о том, что под ними - Марианская впадина, и если они утонут, то их уже никогда не найдут.
      Потом Тихий океан подступил совсем близко и ударился о них с такой силой, что воздух вырвался из легких Нанги, точно из взорвавшегося баллона. Тысячи демонов пронзительно закричали у него в ушах, короткая вспышка ослепила его, все внутри оборвалось, пронзая его мучительной болью, распиная на кресле страданий.
      Должно быть, Готаро вытащил его из смятой, искореженной кабины, потому что Нанги не помнил, чтобы он сам оттуда выбирался. Многие годы эти несколько мгновений будут возвращаться к нему в ночных кошмарах, но в памяти его не останется ничего определенного - только смутные воспоминания, ощущение удушья, неподвижности и ужаса.
      А затем - ясное небо над головой, резкий ветер, обжигающий лицо, и убаюкивающее движение волн. Он открыл глаза, но взгляд его застилала красная пелена. Боль пронзила его голову, а когда он попробовал пошевелиться, у него ничего не вышло.
      - Лежи тихо, - сказал кто-то рядом с ним. - Лежи тихо, самурай.
      Дыхание Нанги было затруднено, он делал отчаянные попытки заговорить, но в горле словно застрял ком. Внутри все горело, а рот был точно набит ватой. У него снова начался жар, и пот, будто слезы, струился по его пылающему лицу, в ушах раздавался чудовищный треск, удушливый дым забивал ноздри. Его вырвало, и кто-то поддержал ему голову и вытер рот грязной белой тряпкой, снятой со шлема.
      Взгляд его стал проясняться, и Нанги увидел что-то вздыбившееся, закрывающее собой все на свете, похожее на огромную, черную лапу морского монстра. Он застонал, и от необъяснимого ужаса, охватившего его, весь покрылся холодным потом. Затем в голове у него снова прояснилось, и он понял, что это хвостовая часть "Мицубиси". Он закрыл глаза и потерял сознание.
      Когда он снова открыл глаза, то заметил, что потерял ощущение глубины.
      - У тебя поврежден глаз, - сказал находившийся с ним Готаро. - И что-то случилось с твоими ногами. Так что лежи, не шевелись.
      Какое-то время Нанги молчал, переваривая услышанное. Потом выдавил из себя одно только слово:
      - Взрывчатка...
      Готаро ему улыбнулся.
      - Именно поэтому я и возился в "Оке" так долго. Пытался освободить нос. Взрывчатку я сбросил на высоте около восемнадцати тысяч футов. Она здорово бабахнула.
      - Не заметил.
      Готаро покачал головой.
      - Ты был слишком занят. - Его улыбка снова омыла Нанги, ему стало немного легче. - Знаешь, а ты нас спас. Когда эти двигатели дали осечку, я был уверен, что с нами все кончено. Так бы оно и было, если б не ты.
      Нанги закрыл глаза. Сказанные им два словечка истощили те силы, что еще оставались в нем.
      Когда он снова очнулся, то заметил, что Готаро склонился над его ногами, пытаясь что-то сделать.
      - Что там такое? - спросил Нанги.
      Готаро резко отвернулся.
      - Ничего, просто осматриваю твои раны. - Его взгляд скользнул по вздымающемуся морю.
      - Никакой земли, - произнес Нанги.
      - Что? - переспросил Готаро. - Да, совсем никакой. Наверное, мы недалеко от какого-нибудь из Марианских островов, но не думаю, что это что-нибудь изменит.
      - Скоро нас должен найти Ногути.
      - Да уж, - сказал Готаро, - наверняка скоро.
      - Ему интересно будет узнать, что же именно не сработало. Да и всем вице-адмиралам и адмиралам тоже. Они захотят заполучить нас целыми и невредимыми.
      Готаро не ответил, взгляд его блуждал где-то над водой.
      - А где тот шторм, который мы заметили раньше? - Нанги было тяжело разговаривать и ужасно хотелось пить. Но он не собирался сдаваться. В тишине мысль о зияющей под ними бездне снова заполнит его разум жуткими видениями, у него опять сведет желудок и начнется рвота.
      - Ветер еще не переменился, - рассеянно проговорил Готаро. - Он по-прежнему дует на северо-запад. - Очевидно, он думал о чем-то другом. О чем - Нанги не знал. И не спрашивал.
      Наступило молчание. Только ветер свистел с завидным постоянством, надвигаясь на них невидимой стеной, да вздувшееся море раскачивало их вверх и вниз, вызывая тошноту. Нанги страстно хотелось увидеть на пустынном горизонте хотя бы одну чайку, вестника земли.
      Тело его было влажным, и от ветра, пробиравшегося сквозь все щели и прорехи на униформе, он весь покрылся гусиной кожей. Его мочевой пузырь был переполнен, и, стеная от усилий, он с трудом отодвинулся от Готаро и неловко помочился, надеясь, что ветер и течение отнесут потом это все подальше.
      С его ногами действительно что-то случилось. Он попытался пошевелить ими, но не смог. Превозмогая сильную боль, он приподнялся и дотронулся до них, но ничего не почувствовал. Казалось, они были деревянными.
      Чтобы отбросить навязчивые мысли о параличе, Нанги начал оглядываться. Впервые ему удалось рассмотреть, на чем же они все-таки плыли. Это был кусок бортовой части "Мицубиси". При сложившихся обстоятельствах все произведенные модификации сыграли им на руку. Тяжелая внутренняя изоляция, которая наверняка потянула бы их на морское дно, была демонтирована, ее заменяли перегородки из легкого металла, хорошо удерживающие воздух.
      Нанги мрачно улыбнулся. Ногути и адмиралы будут просто счастливы, когда узнают об этом, подумал он не без иронии. Даже несмотря на то, что их драгоценный "цветок сакуры" отказался падать.
      Закрыв глаза, он снова в изнеможении откинулся на спину, но постоянные толчки и качка отнюдь не располагали к отдыху. Он посмотрел на Готаро. Скрестив ноги, тот сидел неподвижно, как статуя. Может, он молился. Может, ему даже не было страшно. Если это действительно так, то Нанги ему завидовал.
      От усталости и шока он снова стал впадать в забытье и уже не мог с точностью сказать, спит он или бодрствует. Где-то на грани между сном и явью в его помутненном сознании все затаенные необъяснимые страхи снова обрели над ним власть. Он чувствовал себя изолированным от внешнего мира - этакая крошечная клеточка, выставленная напоказ и совершенно беззащитная. Он видел себя плывущим на плоту, чувствовал боль своих ран и даже накатывающиеся на него временами волны тепла, которые сменялись порывами холодного безжалостного ветра.
      И вот он уже не один - из бездонных морских глубин, словно демонический фантом, поднялось и нависло над ним нечто ужасающее. И волны стали вздыматься все выше и выше, будто нагрянул невидимый шторм. Огромные черные пирамиды угрожающе выстраивались в высокие гребни, вдавливая его вниз, в бесконечные, как тоннели, подводные пещеры.
      Похолодев от ужаса, он цеплялся за грубую поверхность своего плота, сердце его бешено колотилось в ожидании того неизбежного, что должно было произойти.
      И затем оно действительно прорвало водяную стену - монстр мрачных глубин океана, такое огромное, что затмило собой небо и звезды: монстр со сверкающими глазами, зияющей пастью и длинными, извивающимися, как змеи, щупальцами.
      Глаза Нанги вылезли из орбит, он пронзительно закричал.
      Готаро тормошил его, пытаясь разбудить.
      - Тандзан! Тандзан! - кричал он настойчиво в его ухо. - Проснись! Проснись сейчас же!
      Нанги открыл глаза. Он обливался потом, а тело его, обдуваемое леденящим ветром, била нестерпимая дрожь. Несколько минут он не мог сфокусировать свой здоровый глаз. Затем увидел обеспокоенное выражение на лице своего друга.
      - Мы влипли.
      - Что такое? - спросил Нанги. Язык у него словно распух и не слушался. Враг?
      - Мне бы хотелось увидеть сейчас хоть кого-нибудь, - сказал Готаро. - Даже врага. - Он крепко прижал к себе Нанги, пытаясь теплом своего тела унять его непрекращающуюся дрожь. - Мне не хотелось говорить тебе об этом раньше, я думал, что смогу сам что-нибудь придумать. Но теперь... - Он пожал плечами. Ты ранен. Не знаю, насколько серьезно. Но ты потерял много крови.
      Конечно, подумал Нанги, досадуя на то, что не догадался об этом раньше. Вот откуда и эта слабость, и эти приливы тепла, которые он ощущал.
      - Я испробовал все, чтобы остановить кровотечение. Теперь это всего лишь тоненькая струйка, но все же... - В глазах Готаро была тоска.
      - Не понимаю, - сказал Нанги. - Я что, умираю? В это мгновение их импровизированный плот сильно качнуло. Но Готаро, видимо, был готов к этому, потому что он крепко обхватил Нанги одной рукой, уцепившись за что-то другой. Их плавучая жестянка оказалась на удивление прочной - вынесла толчок такой силы и не перевернулась.
      Лицо Готаро находилось совсем близко от Нанги. И он увидел в эбеново-черном зрачке своего друга собственное испуганное лицо.
      - Посмотри туда.
      В голосе Готаро звучала обреченность. Нанги проследил за взглядом своего друга.
      - Нет! - выдохнул он охрипшим от ужаса голосом. Справа от них виднелся огромный черный треугольный плавник рыскающей акулы. Оцепеневший от страха Нанги увидел, как слегка изогнутый плавник развернулся и направился прямо в их сторону. Он был большим, таким большим... И Нанги мог представить себе размеры хищника, скрытого под водой. Тридцать футов в длину, нет, сорок... И его разинутую пасть...
      Еще один толчок. Он зажмурил глаза; внутри у него все свело, и его снова вырвало - тем, что в нем еще оставалось, - прямо на себя и на Готаро.
      - Нет, - простонал Нанги. - О нет... - Он был слишком слаб, чтобы повысить голос. Один из его страшных ночных снов стал явью. Смерть его не страшила. Но такая...
      - Вот почему я старался полностью остановить твое кровотечение. Она заметила нас более часа тому назад, когда ты еще исходил кровью. Я думал, если мне удастся остановить кровь, ей надоест слоняться вокруг нас, и она уплывет на поиски чего-нибудь другого. Но я не смог.
      Когда акула ударила их в третий раз, часть трубчатой перегородки, и без того уже расшатанной, отломилась. И нечто находившееся по меньшей мере в десяти футах спереди мощного спинного плавника раздробило ее надвое под темной поверхностью воды.
      Нанги опять стала бить дрожь, и даже тепло тела Готаро не могло ее унять. Зубы его начали отбивать дробь, и он почувствовал, как из раненого глаза потекла кровь.
      - Воины так не умирают, - прошептал он. Ветер, словно расшалившийся ребенок, подхватил его слова и унес прочь. Нанги устало уронил голову на плечо Готаро, и тут его окончательно прорвало: - Я боюсь, Сато-сан. Не самой смерти. А того, какая она будет. С детских лет я боялся морских глубин.
      - Даже воины испытывают страх, - послышался в ухе Нанги громкий низкий голос Готаро. - У каждого самурая своя судьба, так же как и бесстрашие в бою. - Его руки еще крепче обхватили друга, в то время как перегородка в очередной раз содрогнулась от удара. Визг металла - и снова тишина. Вокруг вздымался океан. Плавник отплыл и, развернувшись крутой дугой, снова направился к ним. Судьба может предстать перед тобой в любом обличье, - продолжал Готаро, как будто ничего и не случилось. - Это может быть враг из плоти и крови. Или мстящий "ками". Или даже демон.
      Небо начинало быстро темнеть, подступающая ночь казалась огромной и в то же время близкой, что создавало странное ощущение полной изолированности и одновременно острой клаустрофобии. Тучи нависали так низко, что не было видно ни одной звезды. Темнота, когда она наступит, будет кромешной.
      - Мир полон демонов, - продолжал Готаро, наблюдая за приближающимся плавником, - потому что есть много существ, которые живут не так, как мы. Их зависть неизбежно переходит в ненависть, и тогда они добиваются своего, причиняя нам зло. - Он вытянул руку и железной хваткой вцепился в край перегородки. - Во всяком случае, так говорила моя бабушка. Я до сих пор не знаю зачем - то ли чтобы испугать меня, то ли чтобы дать мне понять, что в этой жизни нужно бороться. Всегда бороться, чтобы добиться того, чего хочешь.
      Теперь стало совсем плохо: перегородка заскрипела и накренилась под таким углом, что их чуть не смыло волной. Нанги чувствовал, что они начинают съезжать набок, Готаро рядом с ним отчаянно цеплялся за край, чтобы удержать равновесие. Нанги делал все, чтобы помочь ему, но понимал, что толку от него мало.
      Когда они снова выровнялись, Готаро прижал к себе Нанги, словно мать, защищающая своего младенца. Их плот все еще раскачивался и жалобно скрипел.
      Готаро почувствовал, как под ним начала образовываться трещина, и сказал:
      - Теперь я благодарю Бога, что бабушка заботится о моем младшем брате, Сэйити. Она очень старенькая, но все такая же мудрая. Думаю, только ей под силу удержать его от того, чтобы он не записался нелегально в армию. Ему почти семнадцать, и, видит Бог, эта война сжевала бы его и безжалостно проглотила. ~" Внезапно голос Сато изменился, и он сказал: - Тандзан, обещай мне, что ты присмотришь за Сэйити, когда вернешься домой. Моя бабушка живет в Киото в Хигасияма-ку, около южной оконечности парка Маруяма.
      Временами у Нанги все начинало плыть перед глазами. В голову словно вбивали гвозди, поэтому связные мысли давались ему с трудом.
      - Я хорошо его помню. Парк... - Он видел перед собой Цветущие криптомерии и деревья сакуры, молодые и полные жизни. Мириады листьев, дрожащих на теплом летнем ветерке. Яркие рубашки детворы, аккуратные строгие узоры кимоно, бумажные солнечные зонтики. Слышал музыку вперемешку со смехом, плывущую над аккуратно подстриженными газонами.
      - Господь мне свидетель, я этого не хочу. - Эти странные слова долетели до Нанги словно издалека, и он почувствовал, как волнение Готаро начинает передаваться и ему, будто невидимая нить протянулась между ними. Но мысль о том, что этот большой и сильный человек находится рядом, в какой-то степени утишала его страх. И он подумал: "Так или иначе, но мы выстоим, пока Ногути нас не отыщет".
      - Молись за меня, мой друг, - услышал он и неожиданно почувствовал, что Готаро рядом с ним больше нет.
      Пронизывающий ветер безжалостно налетел на него, хлипкий плот затрясся. До него донесся приглушенный всплеск, и он начал озираться вокруг своим уцелевшим глазом. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть пену от сильных рывков Готаро, уплывавшего от раскачивающегося плота.
      - Вернись! - закричал Нанги. - О, Сато-сан, вернись! Пожалуйста!
      И тут он чуть не задохнулся, дыхание его остановилось - он увидел мощный изогнутый плавник, поднимающийся над водой, и он уже не мог оторвать от него взгляд. Страх и ненависть, которые клокотали в Нанги, словно превратились в физически осязаемые вещи. Ничего в жизни ему так не хотелось, как убить этого монстра, и, увидев, как черный треугольник быстро рассекает гребни волн, он громко зарыдал, молотя по своим бесполезным ногам.
      Тело Готаро подбросило над водой, когда невидимая акула резко налетела на него и начала швырять из стороны в сторону. Беспомощное перед натиском разъяренного хищника, оно в последний раз показалось над поверхностью воды, увлекаемое на дно силами первобытной природы.
      Глаза Нанги застилали слезы бессильной ярости, и он снова и снова обрушивал на себя удары. Вой ветра криками проклятий отдавался у него в ушах.
      Прошло еще много-много времени, прежде чем он начал молиться Богу, которого он не знал и не понимал, но к которому обращался теперь за утешением. Во имя продолжающейся жизни.
      Книга вторая
      СБОР АРМИИ
      Весна. Подарок
      Вашингтон. Нью-Йорк. Токио. Ки-Уэст
      К. Гордон Минк, руководитель Красной Станции, сидел на головокружительной высоте - гидроподъемник вознес сиденье его кресла до максимума - на два с половиной метра от пола. Между ним и жестким деревянным полом не было ничего, что могло бы предохранить его в случае падения, но Минку это нравилось; он считал, что ощущение опасности рождает творческое состояние.
      В этом здании, находившемся в шести небольших кварталах от Белого дома, его офис был единственным, в котором стены не были увешаны коврами. Минк не желал, чтобы что-либо заглушало звук. Он был фанатиком остроты шести чувств и был таковым уже много лет, с тех пор, как с блеском закончил элитарную академию Фэйрчайлд, упрятанную в захолустную Вирджинию, в такое место, которое большинство из тех, кому удалось выдержать этот злосчастный жребий, называли "Костоломным".
      Минк постоянно задавался вопросом о важности шестого чувства, и его ответ всегда был неизменным: "Интуиция - это все!" В то время как многие его друзья - руководители станции просиживали больше времени за своими непрерывно совершенствующимися компьютерами, Минк уделял этому все меньше и меньше внимания.