Далее - лебединый пруд, множество водопадов и открытый дельфинарий. Нанги, однако, не пошел так далеко. Ему надо было купить билет на фуникулер, который поднимал на высоту трех тысяч футов на искусственный атолловый риф, где находился еще один дельфинарий.
      Фуникулер состоял из четырех вагончиков, в каждый помещалось шесть человек. Нанги было велено сесть в крайний левый вагончик. Он встал в очередь, периодически продвигаясь вперед по мере прибытия фуникулера.
      Он не смотрел по сторонам, это недостойно. Однако ему было не все равно, кто стоит рядом с ним, позади и впереди. Он заметил туристов с Запада и из Японии. Китайские подростки весело болтали, обсуждая, несомненно, как здорово быть в парке так поздно. Или, может быть, спорили, какой из вагончиков оторвется от каната и свалится в пропасть. Нанги убедился, что он никого не интересует.
      Его сильно занимало, с кем он встретится. Подошла его очередь. Он поедет вместе с китайской семьей, что стоит за ним?
      Вагончик подошел пустой. Двери распахнулись, и служитель в униформе помахал ему рукой, чтобы он проходил. Он заметил, что служащий не посадил китайцев с ним вместе.
      Внутри было тесно и потому неудобно сидеть. В вагончик впрыгнул человек, Нанги не понял, откуда он взялся. Двери захлопнулись, и мотор заработал.
      Фуникулер медленно двинулся вперед. Они сразу оказались на краю бетонной станции. Вдруг вагончик повис в воздухе, чуть раскачиваясь.
      Нанги обратил внимание на попутчика. Это был грузный китаец неопределенного возраста. Ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Приплюснутый нос, волосы стрижены так коротко, что виден загорелый череп. Китаец показал зубы - все золотые - улыбка или гримаса, Нанги не понял.
      - Доброе утро, мистер Нанги, - сказал китаец, склонив голову. - Меня зовут Ло Ван.
      Нанги ответил на приветствие.
      - Скажите, вы уже бывали в этом парке?
      - Никогда. Хотя я не впервые в Гонконге.
      - В самом деле? - По тону китайца было ясно, что ему это абсолютно все равно. Он повернулся в своем кресле, какие ставят в приемном покое больницы. А я здесь был множество раз. Этот вид не надоедает. Но весьма редко удается взглянуть на него в столь ранний час.
      Вид моря с множеством небольших островков был и вправду великолепен. Повсюду плавали длинные лодки с мерцающими огоньками, словно ювелирные украшения. Лунный свет придавал воде особый металлический блеск, похожий на блеск кольчуги.
      - Считайте, что вам повезло.
      Нанги не понял, относилось ли это к пейзажу или к чему-то еще.
      Вагончик теперь двигался над пропастью, если бы они сейчас рухнули вниз, не уцелел бы никто.
      - До моего сведения дошло, - сказал китаец, - из достаточно надежных источников. - Глаза его сверкнули. - Информация очень важная, жизненно важная, так, кажется, говорят. Это относится к... к связям в Кантоне, которые могут оказаться компрометирующими.
      Нанги кивнул.
      - Это по сути верно.
      - Понимаю.
      Нанги достал копию контракта, подписанного Лю. Он развернул его и осторожно положил на пустое сиденье.
      Ло Ван посмотрел на контракт, потом, не сказав ни слова, посмотрел на Нанги, он знал, что это всего лишь копия. Глаза его ничего не выражали.
      Нанги вручил ему конверт. Осторожно, словно это могло быть опасно, Ло Ван вскрыл его. Вынул содержимое. Кроме черно-белых фотографий 8х10, там были микрокассета и текст записи на двенадцати страницах. Все это представляло отчет о происходившем в квартире Сочной Пен.
      Ло Ван достал золотые очки и минут десять изучал фотографии и текст, не обращая внимания на Нанги.
      Когда он закончил, они подъехали к остановке, где вышли из вагончика, и пошли по узкой каменистой тропинке.
      - Интересно, - сказал Ло Ван, держа неоспоримые доказательства под мышкой, как обычные деловые бумаги. - Но вряд ли стоит того, что вы просите. - Китаец пожал плечами. - Мы можем в любое время вернуть Лю на родину.
      - Не думаю, что это будет просто, - сказал Нанги, старательно обходя камни. - Лю здесь очень важная персона. Его все знают. И если вы отзовёте его сейчас, перед лицом огромного скандала - а могу вас уверить, он непременно последует, - ваша страна потерпит огромное идеологическое поражение. Вы потеряете все преимущества над Англией, которых добились за два с половиной года. И что хуже всего, вы уроните свое достоинство.
      Легкий ветер дул им в лицо, пахло солью и фосфором. Световые сигналы далеких кораблей что-то передавали невидимым абонентам. "Они как Ло Ван и я, подумал Нанги, рассматривая корабли. - Они знают, куда направляются, но не видят".
      Ло Ван напряженно думал. Казалось, единственным выходом для него было бы, если бы Лю поскользнулся в ванне и сломал себе шею. Это спасло бы их от потери лица, и эта умная японская обезьяна уедет к себе домой, на остров. Но он знал, что этого не случится, потому что это невозможно.
      Все, что сказал Нанги, было правдой. Это раздражало. Он не мог исчезнуть с Лю или с информацией этого японца. Одно слово губернатору, и он тут же свяжется с правительством ее величества, с каким-нибудь министром. Это будет смертельно для Ло Вана и его руководства.
      И вдруг его осенило. Он посмотрел на море так, словно ничего не произошло. Он обдумывал все тщательно, со всех точек зрения, словно собирался сделать очень важное приобретение, так оно, собственно, и было. Он не мог получить от этого всего, что хотел. Затягивать дело - значит потерпеть поражение в битве интеллектов.
      Чем дольше он думал о своей идее, тем больше она ему нравилась, и тем больше он ощущал грядущее превосходство над этим восточным варваром.
      - Мы считаем, - начал он осторожно, - что не стоит доставлять неприятностей мистеру Лю. Фактически нам хотелось бы оставить его на своем месте. - Он достал из кармана копию контракта Нанги. - Это признается недействительным, если мы достигнем соглашения по одному вопросу. Все материалы против Лю и, разумеется, против этой самой Пен также будут уничтожены, копии, оригиналы, негативы - все будет доставлено по данному мной адресу. Вдобавок вы подпишете соглашение о том, что с этого дня не будете использовать их против кого бы то ни было, прямо или косвенно.
      - Но я не хочу уничтожать контракт, - возразил Нанги. Он рисковал, но думал, что сможет получить больше.
      Ло Ван стоял неподвижно. Стоял с таким видом, словно Нанги ударил его по лицу этим контрактом. Удивление унизило его, и это было ему неприятно.
      - Чего же вы хотите? - спросил он наконец.
      - Я хочу, чтобы мы вернулись к первоначальному соглашению с Лю. В обмен на тридцать процентов в "кэйрэцу" - без права голоса - вы обеспечиваете нас капиталом в течение последующих трех лет, каждые полгода, первого января и первого июля.
      - Мы уже вложили много денег в вас, мистер Нанги, - заметил Ло Ван. Тридцать пять миллионов долларов.
      Нанги уже качал головой.
      - Это за те беспокойства, какие доставил Паназиатскому банку ваш Чин. На сегодняшний день вы не сделали ни одного вклада.
      Ло Ван смотрел Нанги в глаза. Он кипел от ярости и от унижения. Он не мог позволить себе потерпеть поражение здесь, на родной земле. У него оставался один аргумент.
      - Скажите, - произнес он, - вы действительно утратили интерес к тому, почему мы так стремимся заполучить значительную часть вашего "кэйрэцу"?
      В душе у Нанги появилась тревога, но он с ней справился. Блефует, подумал он. И осторожно сказал:
      - Мистер Лю уже определил коммунистическую точку зрения. Восточный альянс.
      - Да, мы знакомы с недостатками Лю. - Ло Ван наклонил голову. - Вы, конечно, не думаете, что мы ему рассказали все. Нанги молчал.
      - В Пекине сейчас две фракции. С одной стороны - маоисты, с другой сторонники так называемого капиталистического пути. В пятидесятых, как вы несомненно знаете, русские отвергли сталинизм. Мао обвинил их в ревизионизме. Идеологический барьер до сих пор стоит между двумя странами. Однако тайно ведутся переговоры с Кремлем о достижении согласия. Не все довольны течением реки и пытаются найти альтернативный курс. Говорят, они ищут мощное пропагандистское оружие, чтобы использовать его против Советов и руководства Пекина.
      Нанги понял весь подтекст этого монолога. Ло Вану не надо было объяснять, к какому течению он относится. Его хозяева еще не взяли власть на севере.
      Его сердце билось сильно. Знают ли коммунисты о "Тэндзи"?
      - Мне кажется, - сказал он, - из режима Мао ничего хорошего не вышло.
      - Я не буду вести идеологических споров, - ответил китаец. - Ваше "кэйрэцу" может стать ключом к будущему нашей страны. Восточный альянс - это не ложь. Вы просто всего не знаете.
      Нанги чувствовал, что это триумф. "Я победил!" - твердил он себе. Ему больше нечем крыть. Он побежден. Он может знать о существовании "Тэндзи", но не знает секрета. И никогда не узнает.
      - Осталось только внести изменения в документы. Ло Ван согнулся. Ему казалось, что ему уже сто лет.
      - Вы обрекли себя и нас на пакт, который может иметь дьявольские последствия. Я не смею и представить себе, что выйдет из альянса между нашей страной и Россией.
      Он продолжал говорить, но Нанги его не слышал. Успех опьянил его; старинная вражда между ними была непреодолима.
      За сорок минут они внесли все необходимые изменения и подписали документы. Ло Ван достал блокнот и принялся записывать последний пункт, который он изложил Нанги устно. Нанги извинился и отошел позвонить Везунчику Чу. Когда он вернулся, они подписали обе копии, сделанные Ло Ваном. Нанги был счастлив, что ему больше не придется встречаться с Лю и Сочной Пен.
      Оба забрали свои копии документов. Они стояли на скале в изящных шелковых костюмах, несмотря на неподходящий для этого час, торжественные, несмотря на доносившиеся сюда радостные крики людей.
      Со стороны дельфинария послышались громкие аплодисменты: дельфины прыгали в обруч, а тюлени подкидывали носами мяч.
      Нанги осторожно вынул красный конверт и вручил его Ло Вану.
      - А теперь, - раздался из микрофона голос конферансье, - леди и джентльмены, невероятный финал!
      Тони Теерсон, Чудо-мальчик Гордона Минка, как никто разбирался в компьютерных технологиях. Возможно, оттого, что его мозг гораздо лучше воспринимал бинарные заряды, чем расплывчатость человеческой мысли.
      Это был тот редкий день, когда Чудо-мальчик испытывал более сложные чувства, чем голод, жажда, усталость. Радость пришла, когда он наконец закончил работать над шифром - он разложил его по словам, предложениям, параграфам, которые отправил Тане Владимовой и самому Минку.
      Беспорядок, в котором не смог бы существовать ни один нормальный человек, был образом жизни Тони. Идея о порядке относилась для него только к памяти его компьютера и его собственной памяти.
      Теерсон не зря носил свою кличку. Никто, кроме него, на этой стороне Атлантики не смог бы расшифровать хитроумный советский шифр "Альфа-3". Это была невероятная головоломка, самая сложная из тех, что приходилось ему решать.
      И как все гении, Теерсон был подавлен тем, что недоступно его пониманию. Вся его жизнь была посвящена познанию не познаваемого. "Правила логики" такая табличка висела в его кабинете.
      И когда он все же разгадал последнее сообщение "Альфа-3", когда английские слова высветились на экране его дисплея, он не поверил своим глазам, ему показалось, что произошел небольшой сбой. Он очистил экран и еще раз набрал программу.
      И получил то же самое.
      Это был не сбой. Он снова и снова производил операцию. Результат получался один и тот же.
      Он долго сидел перед экраном. Словно читал Марциана. "Никакого сверхсмысла, никакой сверхлогики. Элементарно, как слова в песне рок-н-рола", - подумал он.
      - Плохо, - пробормотал он. - Очень, очень плохо!
      Он чувствовал себя потрясенным.
      Он распечатал текст, очистил экран и решил, что пора повидать Минка.
      Когда Теерсон пришел, Минк обдумывал последнюю фазу своей вендетты против Виктора Проторова. Он был очень собой доволен. Задание Тани Владимовой против своего злейшего врага было шагом, о котором он мечтал долгие годы, но не мог осуществить. Появление Николаса Линнера все изменило.
      Где-то в глубине души Минк считал себя богом Вотаном, созданным Ричардом Вагнером - одноглазым и гордым, любящим, но мстительным.
      Ему никогда не приходило в голову открыто воевать с Проторовым. Он не мог представить себе, что сядет на самолет в Японию, возьмет пистолет, приставит его к голове противника и нажмет на спусковой крючок.
      И не потому, что Минк был трусом. Вовсе нет. Борьба не страшила его. Лишения эмоциональные и физические были частью его жизни много лет. Для него личная месть отходила на второй план перед его обязанностями в Красной Станции, перед его ответственностью за людей, с которыми работал, которых должен был держать единым целым в мире, стремящемся разъединить их. И перед долгом гражданина.
      Многое из этого было правдой, однако, к своей чести, Минк никогда не думал о своих мотивах. Он был больше богом, чем сам мог себе представить. Его твердым убеждением было, что он обладает властью, могущественной, как копье Вотана, копье, с помощью которого он управлял всеми живыми существами, даже гигантами, копье, прикоснувшись к которому умирали. Агенты Красной Станции были копьями Минка, его властью.
      Таня Владимова тоже была его копьем, но он слишком любил ее, чтобы отправить в логово Проторова. Как ни странно, он любил ее так же, как Вотан любил свою дочь Брунгильду. Она была ему ближе всех на свете. С ней он обдумывал все планы, плел все сети. Он не мог представить себе, что пошлет ее на верную смерть от рук своего врага. Он ждал, как умеют ждать только японцы. И наступил подходящий момент. Сейчас она уже прилетела в Японию, она - его оружие против мрака ночи.
      Он резко поднял голову, осознав, что в дверях кто-то стоит. Немногие имели доступ на этот этаж, еще более немногие могли войти сюда в одиночку.
      - Да, Тони, - сказал он, остановив поток мыслей, как останавливают пленку. - У тебя что-нибудь есть для меня?
      Необычность поведения Чудо-мальчика поразила Минка, он махнул ему рукой.
      - Заходи, заходи. - Он уже что-то предчувствовал. Теерсон пересек комнату и сел на стул перед столом Минка.
      - Я прочитал "Альфа-3".
      Он помахал в воздухе листом бумаги.
      - Покажешь или будешь им обмахиваться, как веером?
      Теерсон передал ему лист. Он сидел, положив руки на колени. Он чувствовал себя бесполезным и ненужным.
      Минк посмотрел на текст:
      ПОСЛЕДНЕЕ ВНЕДРЕНИЕ ЧЕРЕЗ ЛИННЕРА НИКОЛАСА. ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ СТАТУС. ОПАСЕН. ЦЕЛЬ: "ТЭНДЗИ", ВАША СМЕРТЬ. САНКЦИОНИРОВАНО ЭТОЙ КОНТОРОЙ. ЛИЧНОЕ ДЕЛО НА ЛИННЕРА ВЫСЫЛАЮ. ПОДДЕРЖИВАЮ ЛИННЕРА. КОНТАКТ ПО ПРИБЫТИИ В ТОКИО. ВОЛК.
      Волк, подумал Минк. Он помертвел, когда понял, что Таня Владимова, его Таня, работает на русских. Как? Боже!
      Он стукнул кулаками по столу с такой силой, что Тони подпрыгнул, словно его иглой кольнули.
      - Убирайся! - заорал Минк. - Прочь с моих глаз!
      Чудо-мальчик вскочил и бросился из комнаты. Он дважды видел Минка в ярости и не имел ни малейшего желания видеть снова. В дверях Минк остановил его.
      - Стой!
      Теерсон повернулся к хозяину.
      - Я одного не могу понять, Таня знала, что ты работаешь над "Альфа-3" и что наверняка его расшифруешь, зачем же она использовала его?
      Чудо-мальчик пожал плечами.
      - Во-первых, я думаю, у нее не было выбора. "Альфа-3" - все еще самый надежный шифр Советов. - Он не мог заставить себя поверить, что разгадал его. - Она знала, что мой предыдущий успех случаен. Не так давно мы об этом говорили. Тогда, как я помню, она даже спросила, как у меня дела с последним сообщением. - Он кивнул. - Я ей сказал, что дело продвигается скверно. Что вряд ли удастся его разгадать. И часов двенадцать спустя меня осенило. Дальнейшее уже было вопросом техники, в основном работал компьютер.
      Минк молча смотрел на Чудо-мальчика. Ему не пришло даже в голову сказать, что возможна ошибка. Он слишком хорошо знал Теерсона, тот никогда не допускал ошибок. Быть может, он разгадывал не все шифровки "Альфа-3", но когда разгадывал, то знал, о чем говорит.
      - Ты хорошо поработал. Тони. - Голос был холодным, как зимняя стужа.
      Теерсон мрачно кивнул:
      - Мне очень жаль.
      Минк жестом показал ему, что он может идти. Оставшись один, он встал, взял ужаснувшее его сообщение и перешел в комнату без окон. Ему живо вспомнилась площадь Дзержинского, казавшаяся ему уродливой, как вся русская архитектура. Темное небо, "Детский мир" напротив, черные ЗИЛы въезжают в черные крысиные норы Лубянки. Он вернулся оттуда сквозь снега, спасая свою жизнь.
      Сколько же информации получили русские? На сколько шагов его опережает Виктор Проторов? Из донесения было ясно: Волк передавал информацию ему. Таня и Проторов. Как же ему это удалось? Как?
      Минк стиснул зубы. Он с трудом дышал. Как, должно быть, смеялся Волк над его предложением отправить ее, чтобы поддержать Линнера? И как она, вероятно, испугалась, когда узнала, что Линнер послан уничтожить ее хозяина.
      Он отчетливо представил себе ее лицо в тот момент, когда она поняла смысл его операции. Как же он в ней ошибался!
      Он ходил взад и вперед по комнате. Москва с ее промозглым зимним холодом окружала его, он забыл о том, что и там происходит смена времен года. Для него облик этого города был постоянен, как и его ненависть.
      "Что же теперь делать? - спрашивал он себя. - Как спасти операцию?" Линнер давно не давал о себе знать. Он не может послать другого агента за ней, она сразу догадается. Эффективнее позвонить и приказать вернуться. Она знала, что для него нет ничего важнее "Тэндзи" и Проторова.
      Он чувствовал себя обманутым, как отец, расстающийся с ребенком, но не мог заставить себя ненавидеть ее. Ничто не могло уничтожить его любовь.
      Должен же быть какой-то ответ, думал он. Столько раз он одерживал победу над, казалось бы, безвыходными обстоятельствами. Почему же сейчас все иначе? Но он знал ответ на этот вопрос. Еще никогда он не сталкивался с катастрофой в таких масштабах.
      Мысль о том, что в его организации советский шпион, выводила его из себя. Таня занимала такое положение в Красной Станции, что знала всех ее членов. Кроме ее предательства, была еще одна опасность - внутри организации. Никто не должен узнать, что она предатель.
      Он судорожно соображал, хватался то за одну, то за другую возможность, отметал варианты, едва они возникали.
      Раздался телефонный звонок. Он не подходил, но телефон продолжал звонить. Он не хотел, чтобы его отвлекали, и протянул руку, чтобы отключить аппарат. Но вместо этого он нажал на кнопку включения и услышал голос секретарши:
      - К вам пришли, сэр.
      - Не хочу никого видеть! Понятно?
      - Да, сэр. Но он не уйдет. Он настаивает на...
      "Черт возьми", - подумал Минк.
      - Кто такой?
      - Он говорит, что вы его знаете. Это лейтенант Льюис Кроукер.
      Все его тело было покрыто кровоподтеками после побоев Проторова и Котэна. Три пальца на правой руке сломаны и сильно распухли. Боль его не беспокоила. Он умел ее контролировать.
      Он подошел к столу Проторова и включил машинку для уничтожения бумаг. Сунул туда зашифрованный текст. Теперь информация существовала только у него в голове.
      Потом он продолжал восстанавливать дыхание. Посмотрел на опухшие пальцы и понял, что их нельзя оставлять в таком состоянии.
      В "Тэнсин Сёдэн Катори" он изучил "коппо", имеющее отношение к переломанным костям. Он использовал эту технику, когда напал на Проторова. Теперь ему нужно было совершить обратный процесс с собой.
      Большим и указательным пальцами он потрогал сломанный палец. Нащупав обломки костей, понял, что все не так уж плохо. Он знал, что делать.
      Европеец сжал бы зубы, напряг бы мускулы от сознания того, что ему предстоит, и тем самым увеличил бы себе боль. Николас расслабил тело и душу, уменьшая боль. Он погрузился в "гёцумэй но мити", и его тело начало исцеляться.
      Когда он вышел из этого состояния, пальцы встали на свои места. Оторвав полоску от рубашки Проторова, он крепко их перевязал, затягивая повязку зубами, но не настолько сильно, чтобы нарушить кровообращение. Затем он оценил обстановку. Она была непростой. Он находился в тупике. Ему еще повезло, что никто не вошел и не увидел, что произошло с Проторовым. Но он знал, что это ненадолго. Он находился в самом центре хорошо защищенной крепости, где каждая дверь была бронирована, как в банковском хранилище. Он взглянул и увидел большую вентиляционную систему. Если бы не его сломанные пальцы и последствия наркотиков, он бы легко пролез в вентиляционное отверстие и добрался бы до выхода.
      Он нуждался в помощи, но все его соратники находились за много миль от него. Поэтому необходимо было получить помощника.
      Используя технику "ити", он, как мог, сымитировал голос Проторова и позвал Русилова. Когда лейтенант вошел, Николас швырнул в него тело Проторова.
      Реакция Русилова была предсказуемой. Он инстинктивно поднял руки, чтобы защититься, и сдавленно вскрикнул, когда узнал шефа.
      Этого было достаточно, чтобы парализовать его на какое-то время, необходимое Николасу. Николас прикоснулся к груди лейтенанта, и тот почувствовал сильное сердцебиение. Он покачнулся, почувствовал слабость, и ему стало сложно дышать.
      Лицо побледнело, на лбу выступила испарина. Но он смог обернуться и произнести:
      - Это невозможно! Ты же умер!
      - Вот еще одно доказательство жизни после смерти! - прошептал ему на ухо Николас.
      Русилов был в крови и глупо пытался стереть ее с себя. Николас обыскал его. У левой щиколотки он нашел нож.
      - Теперь ты отсюда меня выведешь.
      - Это невозможно, - ответил Русилов. Николас сильнее нажал ему на грудь. Это правда! Там стоит электронный сканер. На всех пленников ставят невидимую отметку, которая меняется каждую неделю. Если мы попытаемся пройти через любые ворота, тебя подстрелят и меня вместе с тобой, если мы будем в одной машине.
      - Должен быть еще выход, - сказал Николас.
      - Он есть, - кивнул Русилов. - Но его знал только Проторов. Тебе отсюда не выбраться, ни со мной, ни без меня.
      Николас не отчаивался. Он был тренирован для проникновения и знал, что из каждого построенного человеком здания есть выход, так же как и вход в него.
      - Быстро! Расскажи мне о здании.
      Русилов подчинился. Проторов устроил себе базу в бывшем сельскохозяйственном комплексе. Там было два выхода, бесполезных для Николаса. Внутри деревянных стен были каменные. Специально оборудовано еще одно помещение, в котором они сейчас находились.
      Русилов хрипло засмеялся.
      - Тебе остается только залезть на стену и спрыгнуть в глухой лес, друг мой. Может, ты и не погибнешь, если тебе повезет, ты только переломаешь ноги.
      Николас понял, что Русилов описал ему возможный путь к спасению.
      - Выходи! - приказал он. - Если мы кого-нибудь встретим, он не должен ничего заподозрить. Если закричишь, умрешь. Резкое движение - тоже умрешь. Ясно?
      Лейтенант кивнул.
      В коридоре они никого не встретили. Два лейтенанта отводили врача вниз в камеру. Русилов вывел его на крышу. Они прошли мимо бамбуковых стволов и алюминиевых прутьев, метров по 15 длиной. Николас остановился.
      - А это зачем?
      - Тут кругом бамбуковые заросли, - ответил Русилов. - И здесь хранили бамбук. Алюминиевыми прутьями его прижимали, чтобы не раздул зимний ветер.
      - Возьми два, - приказал Николас. - Бамбуковых.
      На крыше Николас приказал лейтенанту раздеться. Каждую вещь разложил на камнях. Ножом Русилова расщепил бамбуковые стволы пополам. Затем отрезал рукава на одежде, распорол брюки и вынул шнурки из ботинок.
      - Что ты делаешь? - спросил Русилов.
      Николас не ответил. Он разрезал тяжелый кожаный ремень на четыре узкие и длинные полоски, после чего связал их вместе со шнурками. Затем в ход пошли куски одежды. Он работал тщательно, как отец, делающий змея для своего сына.
      Он конструировал "хитоваси". Ниндзя называют это "человеком-орлом". Подобие дельтаплана. Закончив, подошел к Русилову. Без одежды тот словно уменьшился в размерах. Как и большинство военных, без нее он чувствовал себя крайне неловко.
      - Прощай, Русилов! - сказал Николас и дотронулся до одного из "кюконов", девяти основных меридианов: этот находился за ушами. Русилов тут же упал без сознания.
      Николас взял "хитоваси". С юго-запада дул легкий ветер, порывистый и непредсказуемый. Николас мысленно содрогнулся. Карма. Он страшно устал и очень хотел спать. "Скоро, - подумал он. - Сейчас нужно быть осторожным".
      Он шагнул на каменный парапет. Луны не было, и он не мог определить время. Стояла глубокая ночь, но еще не наступило время, когда особые световые оттенки неба говорят о приближении рассвета, и он не знал, когда взойдет солнце.
      Ветер чуть усилился, но, как только он приготовился, ветер стих.
      "Ну!" - подумал Николас.
      Он чувствовал, что у него повышается температура. Прилив сил. Невидимый простым глазом. Он опустил веки и ощутил его.
      Когда он почувствовал, что тело готово, он оттолкнулся сильными ногами и взмыл в темноту. Камнем полетел вниз, но затем подтянул свою конструкцию и попал в поток ветра.
      Он парил в темноте как летучая мышь.
      Возле ротэнбуро Акико заметила Котэна и последовала за ним. Он приехал сюда с пустыми руками, а уезжал с длинной полированной коробкой. Опытный взгляд Акико сразу определил, что это футляр для меча. Судя по его размерам, там лежал дай-катана - самый длинный из всех самурайских мечей.
      Она притормозила, стараясь держаться в тени. Котэн проехал под невысоким фонарем, и она смогла хорошо разглядеть футляр - тот самый, который она видела раскрытым в саду, во время беседы Николаса с ее мужем. Теперь она не сомневалась - это был меч Линнера.
      Их машины ехали след в след. Поскольку движение в этот поздний час было не слишком оживленным, Акико пришлось погасить фары, оставив лишь вспомогательное освещение. Она ориентировалась на хвостовые огни машины Котэна. Раз или два, когда дорога уходила за гребень холма, ей казалось, что она его потеряла. Но поднявшись на перевал, она вновь видела впереди себя рубиновые лампочки.
      Местность была пустынная, и ей приходилось соблюдать осторожность. Безлунная ночь, осложнявшая езду, одновременно и помогала Акико. Котэну было трудно разглядеть, что происходит сзади.
      Примерно через тридцать минут езды машина Котэна резко сбавила ход, свернула на грязную утоптанную лужайку и тут же исчезла в кустарнике.
      Акико поспешно съехала на обочину, оставила машину и пошла пешком. Ехать в автомобиле дальше было нельзя - шум двигателя мог насторожить преследуемого.
      Так как дорожка была неширокая, Акико было нетрудно держать Котэна в поле зрения. На небольшой поляне, окруженной зарослями шепчущегося на ветру бамбука, он остановился. Мужчины были уже здесь, и она подобралась поближе, чтобы подслушать их разговор, из которого ей стало ясно, что Николас сбежал.
      Но что с Сато? Она пробыла в ротэнбуро слишком мало времени и успела узнать только то, что мужчина - по всей вероятности, один из предпринимателей - погиб в результате загадочного взрыва автомашины.
      Кто был этот мужчина, она не знала. Подъехал Котэн и отвлек ее. Но если бы даже и не это, она все равно не могла задавать никаких вопросов, не возбуждая подозрений. Японское общество отличается исключительной клановостью, в нем силен дух общины. Акико была здесь чужая. Если незнакомый человек, вроде нее, начнет вдруг расспрашивать о деле, связанном с убийством или хотя бы с необычной смертью, на него сразу обратят внимание и дадут знать в полицию. Акико это было ни к чему.
      Она слушала и не понимала: они говорили исключительно о Николасе, о том, что Котэн возвращался в ротэнбуро за дай-катана, принадлежавшем Линнеру. И ни слова о Сато, его имя вообще не упоминалось в разговоре.
      Это привело Акико к неизбежному заключению: Сато нет в живых. Похоже, именно он погиб при взрыве автомашины, а может, его прикончили в этом глухом лесном углу. Какая разница? Кто-то взял на себя труд отомстить вместо нее. Это ее не особенно обрадовало: она предпочитала бы отомстить сама. Но факт оставался фактом.
      Ее следующей мишенью был Николас. Она начала осматривать окружающую территорию. Здание в центре поляны очень напоминало сарай, хотя сарая здесь не могло быть.
      Она прошла дальше на юго-запад и обнаружила обломки "хитоваси". Присев на корточки, она потрогала их пальцем, любуясь редким мастерством. Она даже засмеялась от удовольствия.
      Потом она продолжила свои поиски.
      Аликс, разумеется, пыталась его удержать. Она кричала на него, называла безумцем, она даже плакала, умоляя его не уходить.
      Видя это, Кроукер мог сделать вывод, что она искренне за него боится. И тем не менее он сомневался. Ведь Аликс - профессиональная актриса, на своей работе она ежедневно занимается любовью перед камерой. Она может изображать любое чувство с такой легкостью, с какой каждое утро подводит глаза.
      Но потом он подумал: а зачем ей, собственно, притворяться? Что она выиграла бы, удержав его от поездки в Вашингтон? Разве что уверенность, что он цел и невредим. Она отлично знала, кто пытался его убить, во всяком случае, кто приказал это сделать. Это был тот самый человек, который, в нарушение своей клятвы, нанял теперь убийцу, чтобы прикончить их обоих.
      Это был К. Гордон Минк, перед которым Кроукер стоял в эту минуту.
      - Что это здесь за чертовщина? - спросил Кроукер, окидывая взглядом зеленый внутренний дворик. - Какого дьявола вам понадобилось устраивать здесь этот африканский натюрморт?
      Минк выдавил из себя слабое подобие смешка.
      - Я должен прикончить вас на месте голыми руками, - глухо проговорил Кроукер.
      Минк все еще не мог прийти в себя от изумления при виде человека, которого он не далее как минуту назад считал погребенным на морском дне. Он машинально приложил руку ко лбу, будто стараясь унять предательски стучавшую там боль.