- Тогда я права.
      Его улыбка расцвела.
      - О, иногда при свете голубой луны чувства проникают даже через толстую кожу детективов.
      Он почувствовал, как она зашевелилась в его объятиях, устроилась более удобно. Маргарита обхватила его за шею, вздохнула, прислонилась лбом к его груди.
      - Я устала, - сказала она. - Я никогда не представляла себе раньше, что власть может опустошить тебя.
      - Это скрыто в самой дефиниции. Когда вы были так близки с Домиником, я не думаю, что он разделял возникшее у тебя сейчас чувство.
      - Он обладал властью долгое время. Я не знаю, как он это делал.
      Кроукер знал, на самом деле она имела в виду, что не знает, как она собирается делать это сама. Может быть, она и не будет. Может быть, это было просто желанием.
      - Я, пожалуй, позвоню Лиллехаммеру и скажу ему, что ты согласна, сказал Кроукер. - Нам не нужно, чтобы он стал что-то подозревать на этой поздней стадии. - Он снял трубку телефона. - Он будет в восторге, я уверен.
      Кроукер набрал номер телефона. Вначале была тишина, затем ответила оператор. Он назвал свой код, и она подключила его к линии. Соединение произошло резко, он услышал слабый щелчок, когда включилось противоподслушивающее устройство, и через волны электронных джунглей послышался голос Лиллехаммера.
      - Нас соединили, - произнес Кроукер в микрофон. - Она согласна действовать по вашему плану.
      - Прекрасно. Что вам требуется?
      - Документы. Мы отправляемся в Токио.
      - Токио?
      - Совершенно верно. Он находится там. - Кроукер сообщил номер их рейса. - Просто обеспечьте нам вылет.
      - Все, что вам потребуется, я пришлю нарочным прямо в гостиницу в течение трех часов. Полагаю, вы все еще там?
      - Хорошо. Нам надо встретиться в аэропорту перед самым вылетом.
      - Понятно.
      Кроукер повесил трубку и почувствовал, как у него выступил пот. "Теперь выбор сделан, - подумал он. - Никакого возврата назад". Он обернулся и увидел, что из полумрака на него смотрит Маргарита.
      - Каким образом он попытается расправиться с нами в конце? - спросила она.
      - Надеюсь, что я не дам ему шанса попытаться сделать это.
      Кроукер перешел к ней через комнату. Он все еще был под впечатлением телефонного разговора. Он стоял перед ней, она подняла руки и откинула прядь волос с его лба.
      - Скажи мне, - обратился он к ней через некоторое время. - Что стоит между тобой и Фэйс?
      - Ты о ней ничего не знаешь, - ответила она резко, - поэтому не имеешь права задавать этот вопрос.
      - А ты не думаешь, что наши чувства друг к другу дают мне это право?
      Маргарита, взглянув на него, хотела что-то сказать, но не стала. Позади нее улица была совершенно пуста, широкая, подметенная ветром, строгая, с расплывчатыми очертаниями зданий, служивших домами для каких-то мифических существ.
      Внезапно ее плечи затряслись, и Кроукер подумал, что она плачет. Однако он ошибался - она смеялась.
      - Должно быть, Бог играет со мной в шутки за мои грехи, - проговорила она, продолжая смеяться. - Будучи замужем за презренным сицилийцем, который все же необходим мне, связанная долгом продолжать бизнес моего брата, прикрываясь мужской маской моего мужа, я, тем не менее, безнадежно влюблена в бывшего полицейского, работающего на фэбээровцев. - В ее смехе слышался едва уловимый горький оттенок. - Что стало со мной?
      Какой ответ мог он дать ей? Какой ответ он хотел бы дать?
      Жизнь полна непредвиденными возможностями в поворотами к худшему, но он хотел бы, чтобы этот момент был особенным - чтобы их выбор был безоблачно ясным, а шанс, который они решили использовать, выигрышным. Но как мог он быть в этом уверен? Ответ был прост - другого пути не было.
      Ее руки напружинились, она потянула его за шею, пока их губы не слились. Ее губы были солоноватыми, и он понял, что она все еще тихо плакала в темноте, как это было в конюшне Фэйс.
      - Ты хочешь знать, что стоит между мной и моей мачехой? - прошептала Маргарита, отпрянув от него. - Хорошо, я скажу тебе. Я подозреваю ее. В чем? В том, что ока сделала то, что в ее глазах было чисто деловым решением. Когда мой отец не смог больше заниматься своим бизнесом, когда он стал обузой, она убила его.
      Кроукер чувствовал сильное биение ее сердца, как если бы это было это собственное сердце. Он смотрел без слов на нее некоторое время.
      "Убила" - в этой ситуации слово казалось неприличным, хотя в своей работе он применял его так часто, что совсем привык к нему.
      - Убила?
      - Да.
      - У тебя есть доказательства?
      Она улыбнулась сквозь слезы.
      - Мой детектив, всегда и везде.
      - Я не мог сдержаться. Так уж я вижу мир.
      - Когда-нибудь я очень захочу, чтобы ты получше узнал мою мачеху.
      В ее голосе слышалась отстраненность, и Кроукер понял, что она сказала это просто, чтобы подтвердить, что слышала его слова.
      - Тогда я уверен, я сделаю это.
      Держа ее в своих руках, он не мог даже представить себе, что когда-либо может покинуть ее. Но эта фантазия, как это ни горько, не могла стать реальностью.
      Ее густые волосы щекотали его щеку.
      - Прижми меня крепче.
      Он сильно притянул ее к себе. Его ноздри заполнилась ее запахами и ее дыханием. Автомобили снаружи проносились один за другим, один, два, три. Затем улица снова погрузилась в полную тишину.
      17
      ТОКИО
      По железнодорожным рельсам бегали мыши. Нанги лежал, думая, в плотной темноте. "Сэйко и Гоэи. Предательство дома и за рубежом. О Боже, он и Николас обречены".
      Мыши побежали снова. Он стал думать о звуках, которые проникали через тонкую стенку капсулы, стараясь разобраться в них. Они напоминали ему о шуме, который он слышал в детстве и который создавали мыши, бегавшие по рельсам около их дома. Эти звуки в темноте казались такими же необъяснимыми, как и те, что он слышал два первых раза. Они были похожи на статические разряды в старом радиоприемнике, стуки и визги машин, ведущих какой-то невнятный разговор друг с другом.
      Он потратил часы, следуя за Сэйко по всему Токио, прежде чем пришел к выводу, что она и Гоэи слишком умны и опытны, чтобы встречаться лицом к лицу.
      Тогда он переключился на наблюдение за самим Гоэи. В сумерках, окончив свою дневную работу, Гоэи пришел сюда в Накагин Капсул Тауэр в неоновых джунглях Гинзы. Здание состояло из отдельных модулей-капсул площадью восемь на тринадцать футов каждая, так что их можно было перевозить на грузовике. Конфигурация здания постоянно менялась, по мере того как приезжали или уезжали жильцы и приходилось или увеличивать или сокращать общую жилую площадь.
      Для того чтобы отвлечься от мысли о том, как много могла выдать врагам Сэйко, Нанги в тысячный раз стал просматривать материалы, которые доставил ему сегодня утром американец Манни Манхайм. Но мысли о Манхайме принесли с собой новую волну скорби по поводу смерти Харли Гаунта. Гаунт был первоклассным управляющим, ловким и справедливым. Он понял, чем занимаются Николас и Нанги, и полностью отдался этому таинственному бизнесу производства и обновления будущего. Его будет очень сильно не хватать.
      Разоблачений, содержащихся в материалах Гаунта, было несметное количество. Наибольшее беспокойство вызывало то, что правительство США, а это означало ненавистную Комиссию сенатора Рэнса Бэйна, вытащило так называемый клон "Ти" с черного рынка в Азии и сделало заключение, что в этой машине использована технология "Хайв", являющаяся собственностью "Хайротек инкорпорейтед". Это вместе с копиями закодированных факсов из токийской конторы "Сато" в Сайгоне означало, что у них есть конкретные доказательства, связывающие, по крайней мере в их воображении, "Сато-Томкин" с кражей технологии "Хайв". Поскольку "Хайв" представляет собой основу компьютера, избранного американским правительством для использования во всех своих отделениях, даже сверхсекретных, эта кража могла рассматриваться как измена родине.
      Теперь все стало ясным. Технология "Хайв", которую Николас стремился приобрести, была исключительной собственностью американской компании "Хайротек", и с нею Николас вел переговоры о покупке.
      Неудивительно, что американское правительство заморозило эту сделку. Американцам нужна была кровь "Сато интернэшнл", и они направили удар на ее уязвимое место - "Сато-Томкин", американское ответвление кэйрэцу. Однако Николас, Нанги и "Сато интернэшнл" не совершали ничего незаконного. Все было подстроено этим ублюдком Винсентом Тинем, которому Нанги никогда не доверял.
      Конечно, Тинь не мог действовать в одиночку. Кто-то в главном штабе вступил с ним в сговор, чтобы выкрасть вырвавшуюся вперед технологию компьютера с нейронной сетью "Ти". Тинь использовал свой опыт, знания, контакты и, что было самым дерзким, капитал и научно-производственные возможности "Сато", для того чтобы была изготовлена одна из модификаций компьютера "Ти".
      Кто-то, занимающий высокий пост в проекте "Ти", помог ему. Естественно, американцы взяли под подозрение Николаса. Он возглавлял "Ти". И для многих жз них он стал предателем с момента, когда он объединил "Томкин индастриз" с "Сато интернэшнл". И затем, что еще больше ухудшило его положение, он бросил нью-йоркскую контору "Сато-Томкин" и перебрался в Токио.
      Теперь Нанги сожалел о своей близорукости, когда он настаивал на пребывании Николаса в Токио, чтобы познакомить японских лидеров корпорации с тем, как действуют американский бизнес и правительство и как надо успешно вести дела с их американскими контрагентами. Николас, как всегда хорошо предвидевший будущее, хотел вернуться в Штаты, чтобы убедить в правоте его предложения о совместной работе "Джапэн" и "Корпоративной Америки".
      Но, если верить Гаунту, некоторые люди в правительстве имели свои планы. Они были известны как Рыцари, и их активность уже проявлялась определенное время. Человеком, которого навестил Гаунт и который, совершенно очевидно, убил его, был Уильям Джастис Лиллехаммер.
      Это имя было удивительно знакомо Нанги. Где он слышал его раньше? Называл ли его Оками? И по какому поводу? Он "покопался" в памяти, но не мог припомнить содержание разговора. Восьмимиллиметровая видеокассета, которую Гаунт приложил к присланному материалу, лежала на груди Нанги. Он уже просмотрел ее, но теперь хотел изучить кадр за кадром.
      Доносившиеся звуки были похожи на вспышки энергии, отделявшейся от темноты, а в промежутках между ними царила глухая тишина покинутых людьми на ночь кабинетов. Нанги поправил слуховой аппарат в своей ушной раковине. Бессознательно он положил руку на больную ногу, стал ее растирать, чтобы улучшилось кровообращение и появилось ощущение тепла. Воздух был насыщен запахами пластика и резиновой пыли заброшенных машин. Он зажал нос, чтобы не чихнуть.
      Какая ирония, думал Нанги. Николас, герой, стал объектом страха в Японии и оскорблений в Америке. Где бы была сегодня "Сато интернэшнл" без него? Уж конечно, не на пороге новой технологии компьютеров и телекоммуникации, которая сделает кэйрэцу одной из трех главных корпораций Японии в девяностые годы. Если она выживет. Угрозы, исходившие от министра Ушида, и сведения, полученные от Харли Гаунта, вызывали у Нанги серьезные сомнения в том, что компании удастся выжить.
      Конечно; положение может измениться, если он обнаружит того, кто несет ответственность за утечку технологии "Ти". Стоявший за всем этим Винсент Тинь был убит, без сомнения, одним из его многочисленных врагов. К счастью, Нанги нашел первоклассного частного детектива, нанял его и немедленно направил в Сайгон, чтобы выяснить, насколько глубоко был замешан в этом деле Тинь и кто убил его. Весь сайгонский комплекс "Сато" был временно остановлен, пока он искал замену Тиню. Как он и сказал Кисоко, самой логичной кандидатурой для замены из служащих компании была Сэйко.
      Но Сэйко работала на Тиня и изо всех сил старалась разрушать кэйрэцу.
      Электронная тарабарщина проникала сквозь стенки капсулы через определенные промежутка времени в не казалась беспорядочной. Часть мозга Нанги работала над этой проблемой. Он начал делать быстрые математические выкладка и не спускал глаз со светящегося циферблата своего ручного хронометра. Что напоминала ему эти организованные электронные вспышки? Он напряг свою память. "Правильно. Это напоминает телеметрию. Или закодированные факсы, посылаемые в эфир".
      Он положил ладонь руки на тонкую, как яичная скорлупа, стену и подумал: "Если я ударю по ней кулаком, то, без сомнения, пробью насквозь".
      Кто был в капсуле по другую сторону стены? Не Гоэи. Он оставался только несколько минут, затем ушел. Ровно через семь минут после того, как он покинул здание, мыши стали бегать по рельсам.
      Нанги освободил ухо от слухового устройства, откатился от стены. Он с трудом поднялся в, не обращая внимания на боль в ноге, выбрался, прихрамывая, из модуля. Он осторожно поставил запор в такое положение, чтобы, когда он захлопнет за собой дверь, кабинет вновь оказался закрытым.
      Нанги спустился вниз по узкому коридору, освещенному единственной флуоресцентной лампой. Остановившись около двери кабинета, в который входил Гоэи, надел перчатки.
      Он чувствовал размеренное биение сердца, участившийся пульс. Глубоко вдохнув несколько раз, чтобы успокоиться, он просунул тонкий металлический стержень с заостренным концом в замок, находившийся в центре стальной дверной ручки, стал прощупывать его и определил внутренние контуры замка. Его другая рука, державшая ручку двери, почувствовала, что сопротивление исчезло.
      Дверь немного открылась, и в густой тишине коридора стала отчетливо видна телевизионная камера наблюдения или еще что-то в этом роде. Нанги бесшумно проскользнул в капсулу, закрыл за собой дверь, чтобы свет не проникал в коридор.
      Как оказалось, у него не было оснований для беспокойства. Кабинет был пуст. Фактически это был даже не кабинет, а свободное пространство, в котором находились только аппарат факса и телефон. Оба имели самостоятельную подводку, то есть не были арендованы на время.
      Опираясь на трость, Нанги наклонился над факсом, взял листы бумаги из аппарата. Повернув их к свету черной металлической лампы, он увидел, что на них ничего нет. Только когда он поднес их ближе к свету, он заметил искорки от металлической нити, запрессованной в виде замысловатого рисунка в листы бумаги.
      Код!
      Он сложил листы, положил их к себе в карман и уставился в полутьме на аппарат факса.
      Мыши кончили бегать по рельсам.
      Передача прекратилась.
      Звон колокольчика слышался теперь здесь, в похожей на муравейник фабрике по производству роботов. Электрические голубые дуги разливались внутри цемента, по компонентам из нержавеющей стали, по покрытым медью поверхностям. Это был холодный огонь, который разрывал пелену бессознательности.
      Но Николас не открывал глаз. Он глубоко и медленно дышал, как если бы его мозг был все еще в глубоком сне.
      Он слушал звон колокольчика, далекий, как в другой Вселенной, среди хаоса, который ждал его за тонкой, как лист бумаги, перегородкой его сомкнутых век. Он держался за этот глубокий, ритмичный звук, как тонущий человек цепляется за любой плавающий обломок, чтобы удержаться на поверхности и не опуститься опять в безграничную тишину бездны. Это не было сознательно принятым решением. Оно пришло на примитивном уровне, где-то внутри его сути, при отсутствии мышления, как этому учили его при тренировках. Инстинкт сохранился даже на грани смерти. Только он и больше ничего.
      Продолжался звон несуществующего колокольчика. Если он сконцентрируется на чем-либо еще, боль захлестнет его полностью, ввергнет в бездну отчаяния. Его лицо медленно и мучительно впрессовывалось в тело, которое чувствовало, будто длинные иглы, блестящие жидким огнем или черным ядом, внедряются в плоть. Они входили все глубже и глубже, в самую сердцевину его болевых центров.
      Они не были настоящими, эти длинные ножи, эти стальные шипы. Они шли от разума Мессулете, вызывая Кшира - темную сторону Тау-тау. Никогда раньше Николас так не стремился к корёку, ее сверкающей силе, дороге к Сюкэн, владению, где спокойно сочетаются Аксхара и Кшира. Было ясно, что эта темная сторона разрушила разум Мессулете.
      Но несмотря на усиливающуюся боль, Николас расценивал свое положение с некоторой иронией, ибо стадо ясно, что то, чего Мессулете ожидает от Николаса, он не может дать ему, даже если он полностью потерял волю к сопротивлению. Связь между Оками и доном американской мафии Домиником Гольдони осуществлял секретный посредник с кодовым именем Нишики, который снабжал их информацией и инкриминирующими доказательствами в отношении как друзей, так и врагов. Каким-то образом Мессулете стал подозревать, что Николас и был Нишики.
      Он бы засмеялся, если бы вокруг него всюду не была смерть. Не физическая, нет, это не входило в планы Мессулете, а своего рода психологическое разрушение. Удар за ударом по нервным сцепляющим узлам мозга, и тот превращается в студень. Замена лица была лишь самым первым разрушающим залпом. Затем Мессулете из своего сознания запускал в него горящие иглы, в то время как психика Николаса оставалась в шоковом состоянии, не осознавая себя, не узнавая места, где он находится. Она была приколота, как мотылек к бумаге, к мраку и не имела возможности добраться до Аксхара, до защиты кокоро, этого сердца всей Вселенной. Разум Николаса был нем, парализован, отрезан от всякой возможности найти путь к освобождению. Так в было запланировано Мессулете.
      За исключением звона колокольчика, который резко отражался в частицах его мозга, не было ничего, кроме паутины, искрящейся беспредельной болью.
      Если бы не было этого звона, равномерного и постоянного, его разум уже погас бы. Сознание было только в звуке, который он мог определить, и, будучи на самом краю бездны, не поддающейся воображению, он отчаянно цеплялся за него.
      Он знал, что представляет собой этот звон. Наконец он смог собрать достаточно энергии, чтобы соединить одну мысль с другой, как если бы он был маленьким ребенком, который только учится процессу мышления и соединения мысли с действием. Пелена от шока и паралича была еще достаточно прочно, но под ней он ухитрялся сделать чуть заметное движение.
      Перед опасностью блокировки его психики Николас открыл свой глаз тандзяна, увидел свет звона колокольчика, ясный, прозрачно-зеленый, как холмы Нара весной, и почувствовал, что она недалеко от него.
      Челеста.
      Челеста с нетронутой силой ее разума. Это был план, который они разработали еще в Париже, когда Николас почувствовал опасность ловушки. Она пыталась отговорить его, просила не идти прямо в центр западни. Но у него не было выбора. Разве мог он отступиться от клятвы своему отцу, от своих обязательств по отношению к Оками? Другой человек, душу которого разъел бы страх, возможно, и отказался бы от себя, повернулся и убежал. Но Николай был не таким. Он не мог повернуть назад, а мог только идти вперед через огонь, который, несомненно, ожидал его.
      "Но я не пойду невооруженным, - сказал он Челесте, прежде чем они отправились на Монмартр. - Вы будете моим секретным оружием".
      Она посмотрела тогда на него насмешливо, затем понимание озарило ее лицо и на нем появилось выражение возрастающего страха.
      "Нет, - сказала она, - вы не можете так думать. Мой разум ненатренирован. Ради Бога, я боюсь".
      И Николас, открыв свой глаз тандзяна, обнял ее своим психическим полем, мгновенно успокоил и показал ей дорогу - путь Аксхара, при помощи которого она сможет установить с ним психическую связь и поддерживать ее.
      "Но не будет ли Мессулете чувствовать эту связь?"
      "Нет, - заявил он. - Я держу с вами связь через Аксхара. Он узнает только то, что будет исходить от меня... об Аксхара и моих усилиях остановить его. Вы с вашим ненатренированным умом потеряетесь в психической маске моей защиты".
      Существовала одна опасность, о которой он не стал говорить ей, - если по какой-либо причине она потеряет психическую связь, которую он сейчас устанавливал. Он не знал, хватит ли у нее самообладания восстановить ее. Для того чтобы сделать это, ей пришлось бы столкнуться со страхом за себя, погрузиться в этот страх, пройти через него и, выйдя с другой стороны, увидеть своим разумом, как снова найти его психику.
      Вот что означал этот звон в его сознании, единственное звено к здравому смыслу в этом вихре ловушки Мессулете.
      Челеста.
      Она была здесь, где-то в этом сумасшедшем мире магии и роботов, где лица срываются и прилепляются вновь, как оберточная бумага к куску мяса.
      Он снова пошевелился, истощив этим свои силы, но убедившись в наличии связи между ними, психической нити, которая могла бы спасти его.
      Он оказался неподготовленным к мощному удару психической энергии, которая ввергла его опять в состояние паралича. Он оказался, как муха в янтаре, посаженным в клетку и в фигуральном смысле избитым и окровавленным до неузнаваемости. На нем было лицо До Дука, а его инквизитор, наклонившись над ним, положил большие пальцы своих рук на его глаза и сначала мягко, затем все сильнее давил ими в то время, как монотонное пение возбуждало мембрану кокоро, а заклинания превращали в действительную физическую сущность то, что за мгновение до этого было только частью прозрачного метафизического мира, окружающего реальность, как ее понимает большинство людей.
      Нажимая с силой на глазные яблоки Николаса, До Дук открыл другую дверь в Шестых воротах к кокоро. Эти ворота оставались закрытыми столетиями. Открывать их было запрещено даже тем, кто пришел за Мессулете и узнал их темные и трагические секреты. Это были Шестые ворота, единственные, которые были опечатаны чарами и магическими формулами и которые не пытался раскрыть даже Заратустра.
      Но Заратустра также не решился избрать в качестве своего талисмана белую сороку, посланницу богов, предвестницу их конечной гибели. И именно белую сороку призвал теперь До Дук, произнеся слова, которые он вытянул из сознания Ао после того, как этот шаман нунги отказался сообщить их ему. Что означали предостережения старика по сравнению с силой, которую он освобождал, призывая белую сороку.
      Таким образом запретные Шестые ворота были раскрыты, а До Дук купался в гибельном сиянии ужасной асимметрии, которая распространялась за ними. Он сделал одна шаг и услышал звук, издаваемый белой сорокой, так ясно, как если бы был снова в бескрайних просторах гор, в своем доме среди нунги.
      Он не мог понять, где находится и что лежит перед ним, пока белая сорока, вцепившаяся мощными когтями в его плечо, не произнесла ему на ухо. Тогда он понял.
      Он видел асимметрию такой, какой она была, - другой реальностью, распространяющейся далеко за пределы метафизического кокона, в котором находится физический мир. И вот теперь он использовал ее как небесный меч, вонзив его в разум своей жертвы.
      Николас, получив внезапный мощный удар психической энергии, интуитивно почувствовал последствия его. Он ошибся. Замена лиц была произведена не только ради нанесения шокового удара. Цель в голове Мессулете была более ужасной.
      Давление на глаза стало таким сильным, что его приемники болевых ощущений переполнились, захлопнулись, и все лицо онемело. Затем его пронзило гибельное сияние, и он понял, что должно произойти.
      Мессулете нужно было не только его лицо, но и вся его суть, которую он намеревался высосать из него путем слияния психического и метафизического. Этот процесс и происходил сейчас.
      И он исчезнет, как клубок дыма, оставив лишь мертвую оболочку, в которой нашедшие ее признают самого Мессулете. Теперь, когда сияние полилось внутрь через пальцы Мессулете, продолжавшие сильно нажимать на его глаза, Николас призвал последние остатки энергии и, открыв глаз тандзяна, начал наматывать блестящую нить, нить жизни, которую протягивала ему Челеста, отдающая психическую энергию, которая была ему так необходима.
      И вдруг он остановился в ужасе и отчаянии. Звон колокольчика, чистый прозрачный зеленый свет исчезли.
      - Последние инструкции.
      - Этот человек - Роберт, - заявил Лиллехаммер. - Вы его найдете и доставите мне.
      - Из Японии? А как в отношении соблюдения формальностей?
      - Не существует никаких формальностей, когда дело идет о моих людях.
      В комнате стоял неприятный запах застоявшегося сигаретного дыма и страха, словно в комнате для допросов. Но это было маленькое кубической формы складское помещение воздушной компании в вашингтонском международном аэропорту, где находился Лиллехаммер.
      - Итак, я доставлю его назад, сюда, - повторил Кроукер, чтобы не было никакой ошибки.
      - Верно. - Лиллехаммер бросил на него косой взгляд. - Нарочный доставил вам все, что нужно?
      - Служебные удостоверения, паспорта, деньги в юанях в долларах, билеты, заказ на номер в токийской гостинице. Все.
      - А что в отношении оружия?
      "Солдат - всегда солдат", - подумал Кроукер.
      - Я сумею постоять за себя. - Он поднял свою руку из титана и поликарбоната, сжав вместе иглообразные ногти.
      - Годится.
      - Думаю, что да.
      Кроукер повернулся, чтобы уйти. Затем резко обернулся, как если бы внезапно к нему пришла новая мысль.
      - Еще одна вещь. Почему вы мне не сказали, что знали, кто убил Доминика Гольдони?
      Лиллехаммер, всегда сохранявший хладнокровие, не изменил себе и на этот раз.
      - Откуда вы узнали? - спокойно спросил он. Воздух в камере действительно был отвратительный. Может быть, вышла из строя вентиляция, подумал Кроукер.
      - Это неважно. - Он приблизился к Лиллехаммеру. - Вы думаете, что я растерял все свои контакты?
      - Все это вас совершенно не касается. Я не знаю, какая муха вас укусила.
      Кроукер еще на шаг приблизился к собеседнику.
      - Скажите мне, это До Дук сделал с вами? Превратил ваше лицо в маску? Ведь в этом все дело, не так ли?
      - Пожалуй, хватит об этом, - резко оборвал его Лиллехаммер. Заткнитесь и делайте свою работу. Не дурите со мной.
      - Я вас не боюсь.
      - Тогда вы глупец.
      - Не глупец. Просто достаточно подготовлен. - Он ухмыльнулся, глядя на Лиллехаммера. - Вы когда-нибудь слышала о том, как ходят задом наперед? Нет? Мы так делала нередко в нью-йоркской полиции, иначе рискуешь получить нож в спину. Не от тех, кого вы преследуете или в свое время отправили в отсидку, а от сотрудников министерства внутренних дел: захудалого окружного капитана, лейтенанта, сгорающего от нетерпения подняться по служебной лестнице, районных прокуроров, которым надо поточить свои политические топоры, от любого, с кем или для кого вы работаете. Конечно, мы заботились о своей безопасности. И мы никогда не забывали о тех страшно неприятных способах, которыми приходится предохранять себя от удара ножом в спину.
      Лиллехаммер поднял обе руки.
      - Давайте оставим эту скользкую тему, хорошо? - Он взглянул в сторону. - А, черт! Хорошо, слушайте. Мне необходимо, чтобы вы нашли этого ублюдка. Я не лгал вам. Да, я знаю его... по Вьетнаму. Он был одним из трех человек, которые посадили меня в клетку, издевались надо мной, сделала это. - Он провел по губам указательным пальцем. - Одним из этих подонков был сумасшедший парень по имени Майкл Леонфорте. Он ушел к аборигенам в Лаосе. Меня послали из своего подразделения доставить его обратно, но я был захвачен. Леонфорте командовал группой нунги - членов вьетнамского горного племени. Потом он привлек к себе еще двоих: свихнутого парня по имени Рок и его приятеля До Дука.
      Лиллехаммер, возбужденный болезненными воспоминаниями, ходил взад-вперед по комнатке.
      - Надо мной работал Рок, а другие смотрели, задавали вопросы, на которые я не отвечал. - Он отвел глаза от лица Кроукера. - Вы знаете эти их приемы. - Он передернул плечами. - Во всяком случае, в тот день помощь не появилась. Не было никого, кто спас бы меня. Они аккуратно порезали меня, завернули во что-то и доставили обратно к моим людям, как предупреждение. Проклятое предупреждение. - Лиллехаммер с трудом выдохнул воздух. - Это было давно, но я никогда не забуду пережитого. - Он постукивал ногами по полу, как если бы ему было холодно. - Потом это убийство Доминика. Мне достаточно было только взглянуть, чтобы понять, чьих рук это дело. Подонка До Дука, которого нанял брат Майкла Леонфорте - Чезаре, соперник Гольдони.
      - Что в действительности лежит за вендеттой между семействами Гольдони и Леонфорте?
      - Если бы я знал, я бы вмешался. Omerta, вы меня повяли? В любом случае выбор неизбежно останавливался на До Дуке. Его связь с семейством Леонфорте идет с войны во Вьетнаме. - Лиллехаммер перестал бегать, остановился перед Кроукером. - Этот чертов синий полумесяц, который До Дук вырезал на девушке, - отличительная татуировка всех нунги Леонфорте. Теперь я чувствую, что есть второе лицо, но я его еще не обнаружил. Для этого и нужны мне вы. Я знаю, До Дук на милю не подпустят меня к себе. Он почует меня, это так же верно, как то, что мы оба стоим здесь. Он - полузверь.
      - Почему вы не рассказали мне всего этого с самого начала?
      - Потому что это мое личное дело. Вы бы согласились сотрудничать тогда?
      - Я могу быть вашим Исмаилом, а До Дук - вашим белым китом, улыбнулся Кроукер. - Нет, тогда я бы не согласился.
      - Вот видите! Я не мог рисковать!
      Кроукер подождал немного.
      - Это все?
      - Да, поганое дело. - Лиллехаммер взглянул на свои часы, затем открыл дверь. - Теперь вам придется поспешить, чтобы успеть на свой рейс.
      Свечение падало вниз, как вуаль с неба. Словно наблюдаешь, как тебя едят живым. Каждый мускул в теле Николаса испытывал боль и страх. Маска с другой стороны времени опускалась на него. Через мгновение она начнет разрезать на части его существо, как мясо на окровавленном столе мясника.
      Как безумный, он искал Челесту - блестящую нить, с помощью которой он мог бы вытащить себя из-под оседающей на него смерти, подобной радиоактивному дождю, проникающему через кожу, плоть, кости, разъедающему его всего, начиная с внутренностей.
      "Где она? Что произошло?" Психическая связь была порвана, и случилась та единственная неполадка, которой он боялся. Она теперь не сможет восстановить связь с ним. Он знал, что погибнет без ее помощи.