Манни безвольно смотрел, как человек вытащил бумажник, положил пачку денег на сиденье мотоцикла, вынул свои водительские права, протянул их Манни.
      Какой-то момент Манни стоял неподвижно. Его сердце стучало в груди, как вышедший из-под контроля мотор, и ему было трудно дышать.
      - В чем дело? - спросил человек. - Вы не хотите заключить сделку? В эти дни много людей приходят сюда и предлагают десять с половиной тысяч наличными за "софтейл"?
      Как деревянный, Манни протянул руку и взял права. Каким-то образом они провалились между его пальцами, и он, как во сне, нагнулся и поднял их. Затем он стал читать их, автоматически, как зомби. Он с трудом слышал, что говорил ему человек. На правах было имя Мак Дивайн. Манни взял деньги, не пересчитывая, так как Дивайн тщательно считал их перед этим.
      - Здорово! Мой сосед наложит в штаны, когда увидит этого красавца на моей дорожке, - заявил Дивайн, ухмыляясь. - Он искал такой последние три года.
      После того как он удалился, ведя мотоцикл, как если бы это был его собственный сын, Манни прислонился к двери, тяжело дыша. Он весь взмок от пота. Затем быстро вернулся в свою клетку, надел пальто и положил толстый конверт во внутренний карман. Выйдя на улицу, запер дверь, опустил железные жалюзи, замкнул их замком. Было только три часа дня, но он решил кончить работу в этот день.
      На гнущихся, как резина, ногах он отправился в банк, вложил всю дневную выручку, включая деньги, полученные от мистера Дивайна, в отверстие для ночных вкладов. Затем отправился делать то, что он должен был сделать этим утром, - выполнять поручение Гаунта.
      Звон колокола отражался где-то глубоко в нем, подобно дребезжащему голосу, который твердит что-то в ранний утренний час, когда сознание притуплено грустным оцепенением после взрыва яростных безрассудных эмоций.
      Звон продолжался, как биение сердца или проповедь, как неразличимый словесный текст, как полет воробьев после захода солнца.
      Если он был жив, то не представлял, в каком состоянии он находится. Его мысли, все еще хаотичные, как расплавленная магма Вселенной, казалось, существовали сами по себе, вне границ мозга или тела, были как бы острием светового луча, неуверенно мерцающего в космической ночи.
      Никакое прошлое, никакое настоящее не присутствовало в этих мыслях, и это отсутствие содержания делало логику неуловимой, как мечта. Не было ни дыхания, ни циркуляции крови, ни желания двигаться. Как могло существовать движение без мозга или тела? А лишь оно могло дать мысли плотность и содержание.
      Звучание колокола продолжалось. Это не было звуком, так как у него сейчас не было ушей, чтобы услышать его. Это был пульс, не имеющий тона голоса, не принадлежащий ни человеку, ни машине, свидетельствующий о том, что где-то в безмерном пространстве суть всего существует в самом деле.
      Свет, тень на душе. Так что он все же существовал. Он находился в доме из металла. Казалось, что это было где-то под землей, громадное конусообразное пространство, наполненное сапфировым светом и резкими отзвуками работающих механизмов. Он вдохнул в себя запах металла, горячий и аморфный, прохладный и маслянистый. Во всяком случае, он дышал.
      Его глаза, пытающиеся вновь научиться концентрировать взгляд, видели, как на различных автоматических машинах делаются руки, ноги, ступни и кисти, торсы, гидравлические пальцы и инфракрасные глаза. Перед его все еще затуманенным взором медленно создавались прекрасные существа. Это было подобно тому, как если бы он наблюдал начальное Создание, будучи где-то между сознанием Бога и горном Вулкана.
      Или, может быть, это была просто фабрика по производству роботов. При помощи дедукции он наконец смог сделать разумное предположение относительно того, где он сейчас находится. Он не был мертв, он был в Токио. Каким дьявольским способом Мессулете доставил его сюда?
      Никаких других людей, только точные движения металлических цилиндров через тень и свет. Пчелоподобное гудение механизмов, биение сердец десятков тысяч освобожденных от тела душ, радостное оперное пение жизни существ из стали, титана, сверхплотного пластика, кремниевых кусочков и световодных проводов.
      Он втянул в себя воздух, наслаждаясь испытанным при этом чувством, как еще одним доказательством, что он в самом деле жив. Воздух здесь пропускался через три фильтра кондиционера и был чище, чем где-либо за городом. Но тем не менее он был пропитан вонью машин. Казалось, что в нем содержится много статической энергии, как в облаках, наполненных нарастающей грозой, а вдали лучезарный зигзаг молнии царапал лапой воздух, как беспокойный зверь.
      Внезапно сильнейший приступ головокружения затмил плотину света и звука, и мир превратился в острие неопределенного серого цвета. Его веки закрылись.
      Резкая боль вернула сознание.
      - Проснитесь! Вы и так спали слишком долго!
      Голос казался удивительно знакомым.
      Он открыл глаза. Дрожь побежала по его спине, когда он увидел, что над ним склонилось его собственное лицо. Его собственные губы изогнулись в улыбке, его собственные глаза сузились от удовольствия.
      - Добро пожаловать в новую жизнь. - Его собственный голос донесся к его ушам, как при галлюцинации. - Она будет короткой. Но я обещаю вам, что она будет полна сюрпризов.
      Николас умер.
      15
      МОНТОК - ВАШИНГТОН - ТОКИО
      Кроукер смотрел на Маргариту, намыливавшуюся под душем. Через занавеску ему был виден только ее расплывчатый силуэт, однако он не мог оторвать от нее глаз. Они находились в довольно старом мотеле в Монтоке, вместе в одной комнате, потому что она настояла на этом, заявив, что не хочет оставаться на ночь в одиночестве. Чего она больше боялась: неизбежного возвращения Роберта или своего мужа?
      Как только Маргарита ушла в ванную, Кроукер осмотрел местность из окна. Асфальт с масляными пятнами, несколько припаркованных автомобилей там, где в летнее время было бы море лакированного металла и хрома. Через дорогу - странного вида забегаловка, какие существуют только в восточной части страны, с наклеенной красно-желтой пластиковой вывеской "ЦЫПЛЯТА И ДАРЫ МОРЯ". Она работала допоздна и была освещена холодными флуоресцентными лампами. Имелся также плакат "Бад Лайт". Его неоновые лампы бросали яркие краски в темноту.
      Эта иллюминация помогла ему заметить парня плотной наружности, с мягким овальным лицом, вышедшего из магазина с картонной коробкой в руке, в которой были две чашки с кофе и бутерброды. Другая, свободная рука болталась сбоку, как его учили, с тем чтобы можно было быстро выхватить оружие или сделать что-то еще, что может понадобиться на его пути.
      Кроукер проследил, как он забрался в черный "форд таурус", припаркованный почти напротив забегаловки. Загорелся на мгновение свет в машине, и Кроукер успел заметить там второго парня.
      Он был совершенно уверен, что это были люди Тони де Камилло. Он этому не удивился. Их с Маргаритой не трудно было обнаружить, особенно для человека, имеющего возможности Тони Д. В конце концов они пользовались "лексусом" Маргариты, не сменив даже номерных знаков. В этих условиях, Кроукер это понимал, было совершенно невозможно сохранить надолго в секрете место их пребывания.
      Кроукер перестал размышлять о "таурусе" и его плечистых пассажирах, когда Маргарита приоткрыла дверь в ванную комнату. Там и так было слишком жарко и не было возможности отрегулировать термостат, а дополнительное тепло и пар от душа сделали пребывание в ванной просто невыносимым.
      Запахи плесени и морского прибоя плавали, как пыль в воздухе. Парни в машине не предпринимали никаких шагов до приезда Тони Д. А он приехал только утром. Кроукер думал, как ему вести себя при их неизбежной встрече, чтобы никто не пострадал.
      Он смотрел на двигающуюся за занавеской фигуру Маргариты и понимал, что ему надо заняться сейчас другими делами. Ему, как он чувствовал, нужно еще приспособиться к новой реальности, которая состояла в том, что это она, а не Тони Д., была наследницей владения Доминика Гольдони, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Она держала в своих руках власть теневого мира Гольдони, в котором губернаторы, начальники полиции, судьи, конгрессмены... делают все, что она прикажет.
      Он теперь видел, как Гольдони перехитрил их всех - фэбээровцев и их врагов. Он предоставлял важную информацию в ФПЗС, да, он выдавал тех, кто был около него, под его началом, для того чтобы там поверили, что он помогает им разрушить его империю. Но он не давал фэбээровцам никаких фактов о себе или о том, как он управляет своим владением. Его не прельстила спокойная жизнь, которую они создали для него в корпусе морской пехоты. Что же касается его врагов из семейства Леонфорте, то их внимание было направлено на Тони Д., который являлся ложной мишенью.
      Если быть откровенным, а он считал, что сегодня как раз то время, когда надо быть предельно правдивым, Кроукер одновременно был напуган и восторгался умом Маргариты. Он никогда не встречал никого, похожего на нее, более того, даже никогда не представлял себе, что могут существовать подобные ей люди. Несомненно, общение с ней произвело на него глубокое впечатление от близкого столкновения с третьей силой. Маргарита была так далека и непостижима для его образа жизни, как если бы она была неземным существом.
      Она вышла из ванной, завернувшись в полотенце. Казалось, для нее не существовало никаких запретов.
      - Вы знаете мою душу, - сказала она, когда раздевалась перед ним, прежде чем пойти в ванную. - Почему я должна скрывать от вас свое тело? Тогда она засмеялась. - Тони настаивал, чтобы мы выключали свет, когда занимались любовью.
      Пожалуй, этот ублюдок Тони Д. был только практичен, подумал Кроукер, не осмеливаясь смотреть на работу его жестоких рук: рубцы и черные кровоподтеки в различных местах по всему ее телу.
      Глядя теперь на силуэт в ванной комнате, Кроукер подумал, что мог бы любить эту женщину так, как не любил ни Гельду, ни Эликс. Но тут же стал сомневаться в своих чувствах. Мужчине очень легко в начале связи спутать любовь с похотью, убедить себя, что он чувствует что-то в своем сердце, когда на самом деле возбуждение происходит чуточку ниже.
      Говорят, что мужчины ищут красоту в своих подругах, а женщины - силу в партнерах. Как много мужчин встречал Кроукер во время службы в отделении по расследованию убийств, которые были запуганы женщинами, имеющими силу? Как правило, срабатывал почти инстинктивный рефлекторный механизм. Интересно, что сам он никогда не испытывал ничего подобного. Действительная сила в женщине была такой редкостью, таким бесценным даром. Он считал, что она вызывала сексуальное желание. Этим также можно было объяснить нахлынувшее на него чувство.
      Ночь и Маргарита.
      - Почему вы так смотрите на меня? - Ее глаза, светящиеся в насыщенном паром излучении, исходящем от лампы в ванной, казались такими невинными, лишенными хитрости и уверток, что на мгновение Кроукер почти поверил, что их сегодняшнего разговора никогда не было, что она просто домашняя хозяйка, избитая мужем, прекрасная, желанная, одинокая, которой нужны кров и защита. Все бы было тогда так просто, и все его проблемы решились без этих теневых и светлых сторон гораздо более сложной реальности.
      Он откашлялся и прошел мимо нее в ванную комнату.
      - Мне нужно принять душ, - глухо произнес он.
      Маргарита потянулась, обвила его руками. Он почувствовал нежный запах мыла и свежевымытой кожи.
      - Слишком рано, - сказала она, - принимать душ.
      Она подняла плечо, и полотенце соскользнуло с ее тела. Он почувствовал через рубашку, что она еще влажная.
      - Вы пахнете, как зверь, - прошептала она, нагибая вниз его голову.
      Ее губы раскрылись под его губами, мягкие и чувственные. Ее маленький язык скользнул по его зубам. Он думал, что должен сказать "нет", оттолкнуть ее от себя сейчас же, в эту самую минуту, когда все еще было возможно, но вместо этого он заключил ее в свои объятия.
      Она издала гортанный стон, ее ноги поднялись, обхватили его и сомкнулись над его ягодицами. Кровать оказалась далеко, да она и не понадобилась. Ее груди прижались к нему, от нее волнами исходило тепло.
      Их губы разомкнулись на мгновение, и он произнес:
      - Тони...
      - Я не хочу Тони, - выдохнула Маргарита. Ее руки были заняты его ремнем. - Я хочу тебя.
      Он сохранил ясность ума, достаточную, чтобы понять, что он должен быть нежен с ней, какой бы страстной она ни стала. Он понимал важность этого, так как его чутье подсказывало ему, что Роберт был близок с ней. Роберт, который изуродовал и убил ее брата, кто вернул ей се собственную жизнь.
      Она толкнула своими пятками его брюки, и они сползли на пол, дернула за пуговицы его рубашки. Держать ее было тяжело.
      Кроукер оторвал ее от себя, опустил на пол, нагнулся на коленях над ней. Несколько долгих секунд он вглядывался в ее огромные, влажные, беззащитные глаза, в которых можно было прочесть стремление к нему, ее потребность в Роберте, се восторг от пребывания на пороге ее империи. Все это сливалось в один постоянно меняющийся узор, такой сложный и многообразный, что он сразу же почувствовал, что тонет в нем, абстрактное не становилось предметным. Он хотел бы затеряться в громком пульсе своей крови, заполнившей нижнюю половину тела.
      Кроукер наклонил голову к ее груди. Свет, падавший из ванной, освещал выпуклые части ее тела, оставляя в таинственной тени мягкие изгибы и завлекающие извилины. От нее исходил специфический аромат. Он вдыхал его как фимиам, облизывал ее твердые, темные соски, проводил языком вокруг пупка, скользнул губами в центр легкого изгиба ее живота.
      Маргарита испустила глубокий стон, сжала его голову с обеих сторон, пропустила пальцы через его волосы, ласкала их, в то время как в нее вошел его язык. Бессознательно она вздернула вверх ноги, ее бедра широко раскрылись. Он слышал ее прерывистое дыхание, и это разжигало его еще больше. В комнате были только эти звуки, ритмичные, глубоко эротические, похожие на всхлипывания, вырывавшиеся из самой глубины ее существа.
      - О боже, о боже, о боже! - звучало в темноте. Ее голова качалась вперед и назад, мускулы ее напряглись, ее промежность поднималась к его губам и языку. Затем, продолжая подергиваться, она обвилась ногами вокруг его тела, стараясь прижать его ближе к себе, забрать в себя все больше и больше его, и тогда...
      Наступили спазмы такой силы, что вся нижняя часть ее тела изогнулась над полом, как арка. Ее половой орган раскрылся, как цветок, ее пот смешался с другими более интимными выделениями. Затем наступила реакция тяжелое дыхание, неровное, заглушаемое рукой, которой она прикрывала лицо.
      Кроукер стоял на коленях, он слышал, как она пошевелилась. Маргарита встала на колени перед ним. Ее тяжелые груди были столь прелестны, что он потянулся и обхватил их своими ладонями. Она прикрыла рукой его биомеханическую руку, прижалась губами к его губам, затем слизала с его лица капельки своей же жидкости.
      Ее голова опустилась, ее рот ласкал его соски. Она опускалась все ниже и ниже, покусывая, щекоча, пока его не поглотила целиком невероятная влажная теплота. Почти мгновенно он отодвинул ее от себя так нежно, как только сумел. Зная, о чем свидетельствуют ее кровоподтеки, он не мог видеть ее, смиренно склонившуюся над ним. Он хотел другого и для нее, и для себя.
      Он лег на спину, привлек ее к себе и вскоре почувствовал, как его вновь захватила волна тепла. Она выгнула спину так, что ее груди поднялись вверх, села на него верхом. В этом непривычном положении вначале было неудобно, но экстаз постепенно нарастал.
      Чувство от ощущения, когда Маргарита была на нем, а он в ней, было непередаваемым. Он держал в руках ее груди, глядя прямо ей в лицо. В колеблющемся свете она казалась одновременно большей и меньшей, чем была при, полном солнечном освещении, полной таинственности от множества секретов, которые она так бдительно хранила в себе.
      Маргарита резко выдохнула воздух, отвела его руки от своих грудей и прижалась к нему всем телом. Ее бедра поднимались и опускались. Ее пальцы переплелись с пальцами из поликарбоната, графита и титана.
      Ее глаза были широко раскрыты, лицо Маргариты почти прижималось к его лицу. Он провел языком по ее щеке, и она прошептала с благоговением:
      - Я иду снова. Я не могу... Это...
      Она закрыла глаза, ее пальцы ласкали его шею. Из глубины ее горла вылетали слабые звуки.
      - Пожалуйста, - задыхалась она, - пожалуйста.
      Он не мог сдерживать себя, да и не хотел этого больше. Он весь отдался наслаждению. Его ягодицы напряглись, вся его сила собралась в одной точке, затем обрушилась, как горный поток через пороги.
      Они забрались в кровать, уснули в липком изнеможении в объятиях друг друга.
      Когда они открыли глаза, серый дневной свет цвета старой устричной ракушки заполнял комнату.
      - Мой детектив. - Маргарита улыбнулась и нежно его поцеловала. Они медленно освободились друг от друга, как бы не желая разрушать ту ауру, которая, подобно ночной тени, защищала их от превратностей и суровых испытаний реальной жизни.
      Когда они принимали вместе душ, Маргарита сказала:
      - Я говорю себе, что прошлая ночь была как загул, утоление голода и была неизбежной после всех бед, свалившихся на меня, и из чувства благодарности к тебе.
      - И ты этому веришь?
      - Нет, - сказала она, смывая мыло со своего тела. - Но я хотела бы верить. Это сделало бы будущее более простым.
      Она хотела выйти из-под душа, но он обнял ее, повернул лицом к себе. Его настоящая рука закрыла большое черно-синее пятно на ее бедре. Она схватила его биомеханическую руку и прижала ее к своей груди.
      У них не было другой одежды, кроме той, в которой они приехали. Пуговицы рубашки Кроукера рассыпались по полу как подтверждение того, что страсти прошлой ночи не были сном.
      - В городе должно быть какое-либо заведение, где мы могли бы купить джинсы и рубашки, - заметила Маргарита.
      Кроукер смотрел, как она надевает белье.
      - Ты никогда не вернешься домой, правда?
      Она посмотрела на него.
      - Как я могу? Старой Маргариты больше нет.
      - По-моему, проблема в том, что Тони не знает этого, и ты никогда не сможешь убедить его, что это правда.
      - Не беспокойся о Тони, - ответила Маргарита, надевая туфли.
      - Я не думаю, что у кого-либо из нас сейчас был выбор. Пара его молодчиков провела эту ночь по другую сторону дороги.
      Маргарита пересекла комнату и выглянула в окно.
      - Черный "таурус" слева от заведения "Цыплята и дары моря".
      - Да, - заметила она, - рядом с ним теперь появился "линкольн таурус". - Она повернулась к нему: - Пойдем, если ты готов.
      На улице им в спину подул прохладный мокрый бриз со стороны моря. Он шевелил еще мокрые волосы на голове Маргариты. Когда они переходили пустынную улицу, открылись передние дверцы "тауруса" и из него вышли те двое, которых видел Кроукер прошлым вечером. С удовольствием он отметил, что их одежда была так же измята, как и его, и что они и наполовину не были так спокойны, как он сам.
      Тот, который купил кофе и бутерброды, подошел к "линкольну", открыл заднюю дверцу. Оттуда выпрыгнул Тони де Камилло. Он встал, слегка расставив ноги, и стал поправлять манжеты своей рубашки. Его глаза следили, как Маргарита и Кроукер направились в его сторону.
      Кроукер испытывал странное, почти сверхъестественное чувство, как будто он оказался в центре перестрелки двух враждующих сторон на Дальнем Западе, завершавшей дикую и грубую историю, полную ненависти и мести.
      Когда они наполовину перешли дорогу, двое парней двинулись им навстречу, но Тони Д. повернулся и тихо сказал что-то. Они остановились, уставившись на Кроукера. Их руки свободно висели по бокам. Он чувствовал, что они проклинают его за длинную, утомительную ночь.
      Маргарита повернулась к Кроукеру и, повторяя действия мужа, сказала:
      - Оставайся здесь. Дай мне самой все урегулировать с Тони.
      Маргарита понимала, что ею руководила не столько храбрость, сколько внутреннее ощущение здравого смысла. Тони нашел ее. Ей было совершенно ясно, что самое худшее в этой ситуации - это позволить им встретиться всем вместе: Тони с его парнями и ей с Кроукером. Тогда ситуация определялась бы в мужском стиле: за сильной ссорой почти неизбежно последовало бы насилие. Она не могла позволить этого.
      - Детка, - сказал Тони. Его темные глаза переместились с лица Маргариты на Кроукера. - Ты провела ночь с этим типом?
      - Какое тебе дело?
      - Иисус Христос! Потому что ты моя поганая жена, вот какое дело.
      Он не сказал "потому что мы женаты". Это многое объясняло в характере их отношений.
      - Тогда смотри на меня, - резко заявила Маргарита, - а не на него.
      Его глаза переметнулись на нее.
      - Есть проблемы, которые необходимо решить.
      - Мы их решим.
      - Ты ушла от меня. Ты спрятала ребенка.
      - Франсину! - Она вышла из себя, кричала так, что ее слышали Кроукер и головорезы Тони. - Нашу дочь зовут Франсиной!
      - Да, да. - Его губы сжались. - Я найду, куда ты ее спрятала. Думаешь, не смогу?
      Маргариту удивили происшедшие в ней перемены. Его обычные запугивания лишь укрепляли ее решимость.
      - О, я не сомневаюсь в этом. Но к тому времени найду для нее другое место. И я буду делать так снова и снова. - Она покачала головой. Неважно, что ты думаешь теперь, Тони, но ты ее никогда не получишь. И знаешь, чем упорнее ты будешь пытаться заполучить ее, тем больше она будет ненавидеть тебя, и тогда для тебя все будет потеряно.
      На какое-то время наступила тишина. Она слышала его дыхание и думала о том, как высоко подскочило его кровяное давление. До нее донесся звук какого-то движения за спиной. Она обернулась и увидела, что Кроукер переминается с ноги на ногу прямо за ней.
      Тони наклонился вперед, так что его лицо было совсем близко от нее. Он не был побрит и вылил на себя слишком много одеколона. Она была довольна, что получила доказательства спешки, в которой он примчался сюда.
      Когда он заговорил снова, его тон был ниже, более примирительный. Это был нежный Тони.
      - Ты знаешь, что поступаешь глупо, детка. Не понимаю, зачем ты делаешь меня смешным в глазах этих ребят. Должен сказать, что после недавних событий и слухов о том, что Леонфорте начинают предпринимать какие-то шаги, твоя мораль начала как бы катиться по наклонной. Ты мне нужна дома, детка. Ты принадлежишь моей стороне.
      - Единственным лицом, которое действует здесь, являешься ты, Тони. Красивый Тони, чуткий Тони. Ты расстрелял свои патроны, с тобой покончено. Я поняла это, но мне этого недостаточно. Настало время, чтобы и ты осознал реальную действительность.
      Он украдкой смотрел на нее, не зная, как поступить с этим странным существом.
      - Брось пороть чепуху, - заявил он с угрозой. - В конечном счете, ты же не хочешь иметь во мне врага.
      - О Тони, я не хочу, чтобы мы были врагами. Но мы никогда не сможем вернуться к тому, что было раньше.
      - Это единственное, чего я хочу, и я переверну небо и землю, чтобы добиться своего.
      Теперь он напоминал обидевшегося ребенка.
      - Я не собираюсь разводиться с тобой, не беспокойся. По крайней мере, сейчас. Существует одна непреодолимая причина не оставлять тебя - мы нужны друг другу. Доминик рассчитывал на то, чтобы ты служил для меня маской. Без твоего мужского фасада я не могу эффективно продолжать дело Доминика. Без меня у тебя не будет контактов Дома. Самое большее через шесть месяцев наша семья откажется от тебя, и ты станешь парией.
      - Черта с два!
      Она не сказала ни слова, понимая, что нужно время, чтобы он переварил эту правду, нашел путь, как спасти свое лицо.
      - Ах, черт, - заявил он наконец. - Действительно, я всегда имел неприятности с некоторыми ветвями семьи: Инфантес, Делларкос. Я привык преодолевать внутренние распри в корпорации, чтобы спасти зад клиента. Это игра в совершенно другой мяч. Эти дерьмовые куски сала...
      Они оба рассмеялись, впервые за очень длительное время.
      - Да, - согласилась Маргарита, - этих вонючих кусков сала может оказаться целая пригоршня и даже больше, если они выйдут из подчинения.
      - Может быть, мы нужны друг другу. - Его глаза выражали беспокойство. - Ты сейчас едешь домой?
      - Нет. У меня еще есть дела.
      - С ним? - Тони повернулся в сторону Кроукера.
      - В том числе.
      - Ладно, детка. Я его проверил, полностью сканировал. Твой друг не является фэбээровцем.
      - Я знаю. Он рассказал мне. Он бывший полицейский, работал в Отделении по расследованию убийств в полицейском департаменте Нью-Йорка. Его даже до сих пор помнят в этом городе.
      - Великий боже, детка, надеюсь, ты знаешь, что делаешь?
      Маргарита чувствовала, как бьется ее сердце.
      - Я тоже надеюсь.
      - Это тип, от каких всегда предостерегал меня твой брат...
      Он протянул руку, хотел коснуться ее, затем, по-видимому, раздумал. Его руки бессильно повисли.
      - Я хочу, чтобы ты была осторожна с этим человеком.
      - Не беспокойся.
      - Как мне сдержать себя? Даже мысль о том, что ты имеешь дело с этим представителем закона, заставляет чесаться мои руки. Ты знаешь, что я имею в виду. Помнишь, когда я узнал, что "Уорнер Бразерс" собирается обмануть Эдди Ментора на семизначном контракте. Я спас для Эдди более миллиона, но здесь... - Он покачал головой. - Я не знаю.
      - Я могу постоять за себя.
      - Да. Ты это ясно дала понять.
      Маргарита хотела сказать "спасибо", но для этого время еще не настало, слишком много обид он нанес ей. С некоторой болью она поняла, что, к сожалению, для него такое время может никогда не наступить.
      - Относительно семейств. У Инфантес есть сын, Джои, который крутится вокруг Кейт, младшей дочери Делларкос. Они любят друг друга. Поговори с ними. Устрой их свадьбу.
      - Пресвятая мадонна! Два капо убьют друг друга... если они вначале не убьют меня.
      - Свадьба - это самый наилучший выход для всех. Ты увидишь... любовь детей зарубцует раны. За какие-нибудь шесть недель обе семьи станут лучшими друзьями. - Маргарита взглянула на него. - Так бы поступил Дом.
      Она была готова повернуться и уйти, когда он спросил:
      - Так что же насчет ребенка?
      Она смотрела на него очень долго, потом сказала:
      - Оставь ее, Тони. Франси больна. Она больна булимией, и мы, ты и я, сделали ее такой. Наши отношения развивались не в вакууме. Наша маленькая психодрама имела громадные последствия для Франси. Она страдает от ожогов радиации, излучавшейся нашим поведением. Я совершенно уверена, что ей необходим отдых от вас обоих.
      - Ну что ж. - Он опустил голову. - Дерьмо.
      Маргарита кивнула.
      - Это, пожалуй, правильно отражает ситуацию.
      Кроукер смотрел, как она уходила от мужа. Она не обернулась, но Тони Д. смотрел ей вслед до тех пор, пока она не присоединилась к Кроукеру, затем повернулся на каблуках, резко что-то скомандовал парням и забрался в темный комфорт "линкольна". Заработали моторы, и они уехали.
      Кроукер откашлялся.
      - Как все прошло?
      - Прошло. Это все, что я могу сказать.
      Маргарита выглядела уставшей, лишенной той бравады, которая придавала ей уверенность, когда она шла навстречу Тони.
      - Давай позавтракаем, - обратилась она к Кроукеру, увлекая его вниз по улице. - К тому времени, когда мы закончим, откроется магазин Уайта.
      Он кивнул, не сказав ей слова. Глядя на нее, он думал о том, какое воздействие оказал на нее Тони. Ему вспомнился странный момент, когда они вместе рассмеялись, это было так нелепо. Его смущало, что он так хотел узнать причину проявившейся между ними близости. Он жаждал спросить ее, но знал, что не сможет сделать этого, а ее молчание в продолжение всего завтрака подсказывало ему, что она не собирается ничего говорить сама.
      Они прибыли в Вашингтон четырехчасовым дневным рейсом. Лиллехаммер, как и обещал, встретил их на аэродроме. Он выглядел как огурчик, как если бы прибыл сюда прямо из клуба здоровья. Одет он был щегольски, в черный как уголь костюм и белоснежную хрустящую сорочку. На его галстуке красовался глаз быка.
      - Хорошо слетали? - спросил он, "разглядывая Маргариту проницательными голубыми глазами.
      - Интересная пара деньков, - ответил Кроукер. - Это - Маргарита Гольдони де Камилло.
      - Очень приятно, - Лиллехаммер представился ей. - Ужасно то, что сотворили с вашим братом.
      - Я понимаю, - ответила Маргарита. - Пятно на вашем послужном списке.
      - Не совсем так. - Лиллехаммер принял вызов. - Все в правительстве, кто знал Доминика, просто обожали его. За то, что он сделал, взял удар на себя, назвал имена, исправил ошибки своей жизни. Все это требовало настоящего мужества, и я, как бывший солдат, лично уважал его.
      Это была интересная речь, даже хорошая, думал Кроукер. Но он не верил, чтобы она обманула Маргариту.
      - Благодарю вас, - скромно произнесла она. Покончив с любезностями, Лиллехаммер провел их через запруженный людьми зал, вывел на улицу, где их дожидался большой седан с правительственными номерами и с работающим двигателем. По глубокому, хрипловатому звучанию мотора и характерному хлопку закрываемых дверей Кроукер понял, что машина бронирована.
      - Думаю, я понимаю, насколько тяжело вам было согласиться на эту встречу, миссис де Камилло, - произнес Лиллехаммер, по-видимому, искренне. - Но мои коллеги считают, что только вы одна можете помочь нам найти человека, который убил вашего брата, и, поверьте мне, мы очень хотим сделать это.
      - Почему?
      - Извините? - Лиллехаммер поежился.
      - Я спрашиваю "почему", мистер Лиллехаммер? - Маргарита прямо посмотрела на него. - Почему это так важно, чтобы вы нашли убийцу Доминика? Может быть, это просто вопрос гордости, своего рода - как лучше выразить это? - альтруизм по отношению к человеку, которым вы восхищаетесь и которого вы уважаете, но в то же время которого вы распинаете?
      Кроукер собрал все силы, чтобы сохранить улыбку на лице, но Лиллехаммер покраснел.