Как бы между прочим она сказала Оками, что Жак Донноуг действительно "вспахивает ароматное поле", и указала на комнату в задней части верхнего этажа. Оками находил странным, что американцы строго запрещают сексуальные связи между мужчинами. В Японии это была признанная форма отношений в течение столетий.
      Хозяйка заметила, что Донноуг настаивал именно на этой комнате, но она не могла понять почему. Обойдя по периметру здание, Оками разгадал загадку. Окно места встреч Донноуга выходило в угловую темную улочку, где было легко затеряться в случае полицейской проверки или какой-либо другой опасности.
      Оками вернулся в "Железные ворота" и уже собирался подняться по лестнице, когда заметил входившую в дверь армейскую медсестру Фэйс Сохилл. Он видел ее, когда ходил на встречу с Джоном Леонфорте.
      Он быстро отступил в темную часть зала, ведущую к кухне. Женщина направилась прямо к лестнице и поднялась по ней. Было странно видеть ее здесь, а еще более странным казалось то, что она, очевидно, хорошо знала это заведение.
      Оками подошел к хозяйке и спросил, знает ли она что-либо об этой американской женщине.
      - Она приходит сюда время от времени, - ответила женщина, вспоминая. Пожалуй, в один из трех или четырех дней, когда приходит Донноуг. Она никогда не появляется здесь, когда его не бывает. Что она там делает с двумя мужчинами, я не имею понятия. - Она передернула плечами. - Я сказала Донноугу в первый раз, когда это случилось, что ожидаю получить от него большую сумму. Он заплатил, ничего не спрашивая.
      Заинтересовавшись, Оками тихо поднялся по лестнице вслед за Фэйс Сохилл.
      В конце коридора он остановился, обдумывая следующий шаг. Инстинктивно он приложил ухо к двери, которая в подобных заведениях бывает достаточно тонкой.
      - Вы уверены, что это безопасно? - донесся до него через дверь голос Сохилл.
      - Я говорил вам, - раздался мужской голос, несомненно принадлежавший Донноугу, - он не говорит по-английски.
      - От всего этого у меня мурашки по телу.
      - От чего? - холодно спросил Донноуг. - Секса между мужчинами или беготни за Альбой?
      - Вы ужасно легкомысленны для человека, играющего в такие опасные игры, - заявила Сохилл. - Если Виллоугби узнает, что вы делаете...
      - Он не узнает. Маленький фашист слишком занят тренировкой мозгов своих японских полковников. Он хочет сделать из них шпионов. - Он слегка кашлянул. - Полагаю, что это тяжелая работа, если вы полноценный военный преступник.
      - Этим людям место за решеткой, - заметила Сохилл. - Мне известны те зверства, за которые они должны нести ответственность.
      - Это знает и Виллоугби, могу заверить вас. Однако он спокойно спит по ночам. Но это потому, что у него на уме коммунисты. Его план состоит в том, чтобы использовать этих японских офицеров как ядро нового военного генерального штаба перевооруженной Японии. "Советы, - любит он повторять, всего на расстоянии плевка отсюда".
      Оками чувствовал, как кровь приливает к его внутреннему уху. Его сердце стучало, а во рту стало сухо. С чем он столкнулся? Он был прав относительно Виллоугби. Но почему Сохилл бегает, как выразился Донноуг, между ним и Альбой? И почему Альба, а не его босс Джонни Леонфорте?
      - Я опаздываю, - сказала Сохилл. - Давайте мне это.
      Ее голос стал внезапно громче, и Оками сообразил, что она сейчас откроет дверь.
      - Вот, пожалуйста, - прозвучал голос Донноуга. - Последний дурак из пятнадцати в группе Виллоугби. Это будет праздничный день для Альбы.
      Оками услышал шорох, отпрянул от двери, повернулся и быстро пошел обратно по коридору. Когда он спускался по лестнице, то услышал, как открылась дверь и по коридору застучали высокие каблучки.
      Оками уселся на покрытую лаком черную скамью и стал дожидаться, когда Фэйс спустится вниз.
      - Мисс Сохилл, - обратился он к ней, вставая и улыбаясь, когда она сошла с последней ступеньки.
      Она обернулась. Ее холодные темно-синие глаза оценивающе смотрели на него, как если бы он был заинтересовавшей ее дамской сумочкой в витрине магазина.
      - Вы - Микио Оками. Я помню вас.
      - Совершенно верно. Могли бы мы выпить чего-нибудь?
      - Боюсь, что об этом не может быть и речи, - заявила, нахмурившись, Фэйс. Она крепче прижала коричневый конверт, который держала под мышкой. Я уже опаздываю. Джонатан не любит, чтобы его заставляли ждать.
      - Вы хотите сказать Винсент Альба?
      В первый раз на лице Фэйс мелькнуло удивление.
      - Ну хорошо, в этом случае, я думаю, сумею уделить вам минуту-другую.
      Оками провел ее в акасосин, ниже по той же улице. Красная лампа заведения весело покачивалась в темноте. Внутри стоял шум и было так накурено, что они не могли видеть даже конца длинной, узкой комнаты. В полумраке Оками протолкался к бару, заказал две порции шотландского виски, даже не поинтересовавшись у Фэйс, чего она хотела бы выпить, и отвел ее в незанятую кабину в задней части помещения.
      - Вы и Альба занимаетесь кое-какими незаконными делишками, - заявил Оками, как только они уселись.
      - Прошу прощения?
      - Может быть, вы спите за спиной Джонни?
      Фэйс рассмеялась.
      - Да. И, может быть, луна сделана из зеленого сыра. - Она снова засмеялась. - Этот парень - человекообразная обезьяна.
      - Вы работаете на человекообразную обезьяну?
      Фэйс повернула к Оками голову. Ее темно-синие глаза имели необыкновенную способность меняться в зависимости от обстановки. Сейчас в них просматривалась полупрозрачность табачного дыма. Она улыбалась.
      - Вы или ясновидящий или хорошо умеете подслушивать.
      - Что есть у него, чего нет у Джонни?
      - У Альбы? Он абсолютно лоялен. И он знает, как выполнять приказы.
      Фэйс взяла стакан и выпила немного виски.
      - Джонни рассеян, вспыльчив. Его планы покорить меня не всегда соответствуют реальности.
      - Так что Винсент Альба является его пастырем.
      Она согласно кивнула головой.
      - Можно сказать и так.
      Оками несколько минут изучал эту женщину. Она была удивительно красива, с овальным лицом, бледная, с кошачьими глазами и полными губами, сложенными бантиком. Она напоминала ему одну интересную гейшу, с которой он однажды встречался. Кроме того, она умела вести разговор, что было особенно интригующим.
      - На кого работает Альба?
      - Сейчас вам лучше не знать этого, - заявила Фэйс таким серьезным тоном, что это заставило Оками призадуматься.
      - Лучше будет, если я задам эти вопросы майору Донноугу.
      Надо отдать ей должное - Фэйс при этих словах Оками даже не моргнула.
      - Я замечаю кое-что новое в нашем разговоре, - сказала она, подняв брови. - Должна я предположить, что у Винсента и у меня появился новый партнер?
      - Это так просто?
      Она передернула плечами.
      - Когда в Риме... - Она заметила его удивленный вид и добавила: - Это ваша страна, так что мы находимся в менее удобном положении, чем вы. Кроме того, если вы намекнете Донноугу, мы все полетим в трубу. Мое решение простое. Две трети барыша лучше, чем ничего.
      Минуту он раздумывал.
      - Что делает Альба с информацией о группе военных преступников Виллоугби?
      - Ничего, насколько мне известно. Он просто передает ее обратно в Соединенные Штаты.
      - И вы оба не имеете даже представления, как она используется?
      - Нет.
      Оками решил, что таким путем он ничего не достигнет.
      - А что, если я приставлю пистолет к голове Винсента Альбы и задам ему эти же вопросы?
      Фэйс фыркнула, и ее глаза потемнели.
      - Боже милостивый, вы, глупцы, все одинаковы, не так ли? Все должно решаться оружием.
      Омами почувствовал, как его уколола прозвучавшая в ее голосе нотка презрения. Он протянул руку.
      - Дайте мне посмотреть, что Донноуг передал вам.
      Фэйс взглянула на него с любопытством, как если бы она видела его впервые.
      - Я вижу, вы не даете мне никакого выбора.
      Оками быстро просмотрел доклады разведки, которые скопировал Донноуг. Виллоугби не терял времени зря. Генерал-лейтенант Арисю, бывший шеф военной разведки генерального штаба, и ряд его офицеров были уже включены в историческую секцию "G-2" и снабжали Виллоугби свежей информацией о движении советских войск на Дальнем Востоке, а также давали оценку другой разведывательной информации. Полковник Такуширо Хаттори, который был ранее начальником первой секции генштаба специальной оперативной дивизии, теперь руководил демобилизацией японских военных. Это было ужасно в двух отношениях. Военному преступнику было поручено вылавливать других военных преступников. А если план Виллоугби в отношении перевооружения Японии станет реальностью, Хаттори будет возглавлять орган по ремобилизации армии.
      Это позор, подумал Оками. Он должен был собраться с силами, чтобы остановить охватившую его от гнева дрожь. Из этих людей, которые появлялись сейчас перед его глазами, как хористки в танцевальном зале, сделали своего рода знаменитостей, вместо того чтобы приговорить их за содеянное ими к семи мучениям ада.
      - Вы, кажется, несколько взволнованы, мистер Оками. Пожалуй, я закажу еще по порции виски.
      Оками, преодолевая личную враждебность к тому, что он узнал, стал думать о более широких последствиях этих бумаг, а именно, как они будут использованы начальником Винсента Альбы в Штатах. Кем бы он ни был, несомненно, он является капо мафии. Почему его должно интересовать, что люди из армии США привлекают военных преступников в свои спецслужбы?
      Принесли виски, и Оками выпил свою порцию залпом. Ему было теперь безразлично, что подумает о нем Фэйс Сохилл. Содержимое бумаг Донноуга отодвигало ее на второй план. Она была, несмотря на красоту и ум, только женщиной, роль которой в этой игре он уже знал. Это была маленькая роль, как и у Джонни Леонфорте. Как назвал ее Донноуг? Скороходом? Его и полковника интересовало, поддерживает ли кто-либо Леонфорте, и теперь он знал ответ - таинственный капо Винсента Альбы в Штатах.
      - Скажите мне, мисс Сохилл, какова ваша роль во всем этом? Мафия - это чисто мужская игра.
      - А вы, мистер Оками, знаете все о мужских играх, не так ли? - Она при этом так ласково улыбнулась ему, как если бы он был ее любовником. Прежде чем продолжить, она опустила глаза и помолчала. - Дело в том, что у меня беспокойная душа. Я - хорошая американка. Я прибыла сюда, чтобы исполнить мои обязанности перед своей страной, используя все мои возможности.
      - И просто случилось так, что вы попали в плохую компанию, скептически заметил Оками.
      - Я полюбила не того человека. - Ее лицо выражало печаль и сожаление. - Признаю, что было глупо влюбиться в Джонни из-за его энергии маньяка, его сумасшедших мечтаний.
      Она сначала подняла, а потом резко опустила руку себе на колени.
      - Почему так произошло? Может быть, это последствие войны или же виноват этот город - Токио, такой чужой и странный, и разоренный. Я... устала от всего.
      Лицо ее вновь озарила такая же обезоруживающая улыбка.
      - Вы знаете, я любопытна, как кошка. Даже Винсент и Джонни не смогли долго скрывать от меня свои дела. Винсент, когда узнал об этом, хотел меня выбросить, но... - Ее улыбка стала еще шире. - Я обвила Джонни своими бедрами, и он разрешил мне остаться. Так что я оказалась втянутой в это подобно дереву, захваченному ураганным штормом.
      Оками не знал, верить ему или нет. Затем понял, что это не имеет абсолютно никакого значения. Важна была только информация, украденная у Виллоугби.
      Он поднялся, все еще держа бумаги в руке.
      - Я сниму копию. Верну их вам завтра утром.
      Фэйс была в отчаянии.
      - Винсента хватит удар.
      - Пускай, - заявил Оками. - Ему следует начать привыкать к новому партнеру.
      - Этот доклад бесценен, - сказал Оками. - Это - оружие, которое мне нужно для того, чтобы отомстить.
      Полковник изучал данные ему Оками бумаги, когда оба они прогуливались в парке "Уено". Полковник делал вид, что не замечает у Оками бутылку виски, к которой он время от времени прикладывался. Оками не ложился спать этой ночью. Он был пьян, он пил, начиная с того момента, когда покинул Фэйс Сохилл. Его приподнятое настроение росло с каждым шагом, который он делал, тая как теперь он видел, как расправиться с теми, кого он больше всего ненавидел.
      Было раннее утро. С реки Сумида все еще поднимался, завихряясь, туман. Фарфоровое голубое небо проглядывало через остатки ночного сумрака наподобие птенца малиновки, выглядывающего из своей скорлупы. Внизу вишневые деревья йосино были усыпаны шапками розовых цветов, таких бледных, что они казались почти белыми.
      Воздух был насыщен ароматом, который всегда вызывал у Оками воспоминания детства. В те дни он видел отца очень мало, но каждую весну отец брал Оками и его брата в парк "Уено", чтобы полюбоваться цветением вишен. Сладковатый эфирный аромат напоминал ему, как он держался за руку отца. Она была жесткой, сухой и придавала чувство уверенности. Он был счастлив, когда высокая фигура отца нависала над ним.
      "Посмотри на цветы вишни у тебя над головой, - вспоминал он слова отца, которые тот произносил шепотом, почти с благоговением. - Они распускаются очень быстро, а затем в самый пик своей красоты падают на землю и умирают. Вот почему мы все так их любим. Все люди подобны этим цветам. Их красота в нас самих, мы с ними одно целое. Шидзен - "природа" это слово пришло из Китая, потому что у нас нет такого слова. Зачем оно нам нужно? Разве человек и природа не одно и то же?"
      Через несколько лет, когда Оками позвали в дом отца в ночь его убийства, Оками стоял на коленях около кровати и дожидался прибытия матери. Он не позволил никому из людей отца войти в спальню, хотя и не мог запретить им двигаться по дому и по прилегающей территории, чтобы охранять его. Потом он расправится в одиночку с каждым, кто проявил нерадивость при исполнении своих обязанностей по отношению к отцу. Но в тот момент он склонил голову и, взяв холодную руку отца в свои руки, чувствовал, хотя и было другое время года, тот нежный, сладковатый запах, исходящий от цветов вишни в разгар их краткой лучезарной жизни.
      Теперь, снова шагая по парку "Уено", Оками глубоко вдыхал в себя волшебный аромат, полный воспоминаний. Он взглянул на полковника, который снова и снова прочитывал документ, почте не делая каких-либо замечаний.
      - Если вы направитесь с этими материалами прямо к Макартуру... обратился к нему Оками.
      Полковник строго посмотрел на него.
      - С чего вы взяли, что он еще незнаком с планами Виллоугби?
      У Оками не было готового ответа на такой вопрос.
      - Здесь, среди вишневых деревьев, - мягко сказал полковник, - мы должны не спеша, спокойно посмотреть на всю эту картину.
      Он сделал несколько глубоких вздохов, и Оками снова подумал, что понимает, почему ему так нравится этот человек с Запада.
      - Я знаю, на что способны эти люди, - продолжал полковник тем же спокойным тоном. - Я знаю, что они отдали приказ уничтожить вашего брата.
      - Он был пацифистом, - сказал Оками приглушенным голосом. - Он был храбрым, а не я. Он открыто высказывал то, что я чувствовал своим сердцем, но никогда не говорил вслух.
      - Вероятно, он также был несколько глуп, - заметил полковник. - В то время нельзя было высказывать то, что думаешь, если это противоречило мнению большинства.
      - Нет, нет, разве вы не понимаете, что он был прав для себя самого. Он был героем. - Горечь в голосе Оками была как яд, всыпанный в кубок вина. А наградили меня. Это была шутка, конечно, потому что все, что я сделал, я сделал со страха за свою собственную жизнь. Мой капитан выстрелил бы мне в спину, если бы я не исполнил приказа. Я должен был рискнуть. - Вероятно потому, что он был пьян, он добавил: - Вы не собираетесь спросить у меня, почему я должен был рискнуть и получить пулю в спину?
      Полковник остановился, взял пустую бутылку из руки Оками.
      - Я знаю почему. Из-за славы. Если только мы могли бы упасть, как цветы вишни весной - такие чистые и светлые!
      Когда полковник продекламировал стихи, которые написал пилот-камикадзе перед смертельным полетом, Оками заплакал. Он был пьян, рядом с другом, так что это было позволительно и даже желательно. Внутренняя напряженность от сдерживания в себе эмоций периодически требует выхода.
      - Генерал Макартур не может, вероятно, одобрять то, что задумывает делать Виллоугби, - сказал Оками, вытирая глаза. Холодный, освежающий ветер выветривал из него хмель, несмотря на все его усилия не трезветь. Перевооружение Японии сейчас было бы дипломатической неудачей для вашей страны и экономической катастрофой для моей. Если Япония не найдет пути для создания новой экономической базы, основанной на товарах мирного времени, не будет будущего для всех нас.
      - Согласен, - заметил полковник. - И также, я полагаю, согласен с этим и Макартур.
      Он спрятал руки за спину и стал ритмично ими пошлепывать одна о другую.
      - Но мы еще не знаем, куда идет эта информация и кто может сейчас иметь к ней доступ. Кто является сейчас нашим врагом, Оками-сан? Я не знаю его, а вы? У меня растет подозрение, что враг может быть могущественным и имя ему - легион.
      - У нас нет времени для размышлений. - В своем состоянии он словно выплюнул последние слова. - Вы должны пойти к Макартуру...
      Полковник покачал головой.
      - Нет, послушайте меня, мой друг. Мы должны разрушить план, задуманный Виллоугби, но нам следует быть осторожными. Макартуру претит даже малейший намек на раскол между его людьми. У него свои проблемы с президентом и союзниками, и он очень осторожно относится ко всему, что могло бы вызвать отрицательную реакцию общественности. Нам нужно узнать, что на уме у тех, кто выступает против нас. Скажите, Оками-сан, могли бы вы вытащить свой катана, если бы были глухим, немым и слепым?
      - Да, если я буду должен сделать это, - ответил глухо Оками. Он продолжал находиться в возбужденном состоянии из-за остатков алкоголя в организме и из-за жажды отмщения.
      Полковник помолчал, повернулся к Оками. Они стояли под старой вишней. Окруженные ее воздушными, ароматными ветвями, они были похожи на богов на вершине горы Фудзи, рассуждающих о судьбе смертных под ними.
      - Вы не похожи на человека, способного пойти на самоубийство. Я знаю вас достаточно хорошо, - резко сказал полковник.
      Он вновь покачал головой.
      - Нам известно, что Альба и его капо в Штатах вторгаются сюда, и не только в американский черный рынок, но также и в ряды вашей собственной якудза. Мафия и якудза в одной постели - пугающая перспектива. Это и есть наша главная проблема. Замысел Виллоугби - только часть более широкой картины, которую нужно четко представить, прежде чем мы будем знать, по какому пути нам пойти.
      - Полагаю, что настало время, чтобы я нанес визит Альбе.
      - Нет. Думаю, что это было бы ошибкой. И, кроме того, мы еще не знаем, кто наш друг и кто враг.
      Они продолжили прогулку. Солнце грело их плечи. Утренний свежий ветерок прекратился. Полковник был вынужден помолчать, пока они проходили мимо пары вооруженных солдат. К ним подбежал ребенок. Его руки были полны цветков вишни, которые он собрал на траве.
      Он подбросил их вверх, и бледно-розовые лепестки разлетелись как снежинки. Ребенок побежал, и его радостный смех разнесся по парку.
      - Самое благоразумное сейчас - встретиться с Джонни Леонфорте, продолжал полковник, когда они остались одни. - По тому, что вам удалось узнать, он, кажется, является слабым звеном в этой цепи. Если это так, его легче всего сломать.
      - Может понадобиться применить силу.
      Лицо полковника было серьезным.
      - Оками-сан, жизненно важно знать, с какого рода ситуацией мы столкнулись. Будущее вашей страны и, вероятно, моей находится в подвешенном состоянии.
      Оками выбирал место и время с большой тщательностью. Он потратил три дня, следя неотступно за Джонни Леонфорте, с тем чтобы узнать его распорядок дня. Наконец он решил перехватить его, когда он отправится на квартиру Фэйс Сохилл.
      Оками узнал, что, как правило, Леонфорте оставлял вечера свободными, так как это было время, когда он проворачивал большинство своих прибыльных сделок. Оками следил из тени с противоположной стороны улицы, как Леонфорте подъехал в служебном "джипе".
      Сжав плоскую рукоятку своего вакидзаси, длинного, слегка изогнутого ножа, который был плотно прижат к животу, Оками быстро пересек улицу.
      - Джонни! - позвал он, приблизившись к нему.
      Леонфорте повернул голову так быстро, что Оками мог услышать хруст его шейных позвонков. Глаза Леонфорте сузились.
      - Вы! Я сказал вам...
      Оками выбросил вперед правую руку и нанес Леонфорте сильный удар в солнечное сплетение, где сходятся под мускулами основные нервные каналы.
      - А... а... а!
      Звуки, издаваемые Леонфорте, напоминали мычание человека, которому в рот вставляют кляп. Он начал наклоняться вперед, но ухватился одной рукой за заднее сиденье, а другой нащупывал свой офицерский пистолет сорок пятого калибра. Оками спокойно протянул руку и крепко сжал известное ему место на руке Джонни около плеча. Вся правая сторона Леонфорте сразу онемела.
      Оками вытащил его из "джипа", проволок в узкую, продуваемую ветром улочку на сторону, где был расположен жилой дом, в котором находилась квартира Сохилл. Прислонив его к мрачной железобетонной стене, он пару раз ударил по перекосившемуся лицу Леонфорте, пока его глаза не приняли осмысленного выражения.
      - Я сожалею, что дело дошло до этого, - сказал Оками, нанеся ему коленкой сильный удар в пах.
      У Леонфорте началась сильная рвота. Оками ловко отступил в сторону, чтобы его не испачкало. Потом он чуть оттащил и Джонни в глубь улочки, подальше от грязи.
      - Я хочу звать, что происходит.
      - Пошел к черту!
      Оками ударил с такой силой по его голове, что услышал треск черепной кости. Леонфорте застонал, затряс головой. В уголках его глаз стояли слезы.
      - Я убью тебя за это, - процедил сквозь окровавленные зубы Леонфорте.
      - Я вижу, тебе не терпится получить такой шанс, - сказал Оками. Он сунул пистолет Леонфорте в его руку, а сам отступил назад, схватившись за рукоятку своего вакидзаси. - Вот твой шанс.
      Несмотря на перенесенные побои, Леонфорте действовал быстро. Дуло его пистолета поднялось как в тумане, а пальцы нажимали на спусковой крючок. Но Оками уже вступил внутрь периметра своей обороны, а отточенный кончик клинка прокалывал кожу на горле Леонфорте.
      - Ну, давай, - прошептал Оками. - Дави на крючок.
      Леонфорте тяжело посмотрел на Оками, как если бы только что очнулся от сна.
      - Что... - он с трудом сглотнул. - Что ты хочешь?
      - Скажи мне, что намерен делать Винсент Альба.
      Леонфорте заморгал.
      - Винни? Что ты имеешь в виду? Он - паршивый охранник.
      - Хм... хм. Он здесь затем, чтобы контролировать тебя.
      - Ты спятил, со своего дерьмового ума, босс.
      Но Оками было ясно, что Леонфорте все тщательно обдумывает, прежде чем сказать. Он может быть горячим и неконтролируемым, но он - неглупый человек.
      - Тогда Жак Донноуг тоже сумасшедший, потому что это я услышал от него.
      - Мадонна! - вскричал Леонфорте. Он начал смеяться. Тело его затряслось, из глаз полились слезы. Он выплевывал кровь, но, очевидно, не замечал этого. Он пытался отдышаться, однако мешала боль от побоев. Смех становился все сильнее. Он все нарастал и наконец перешел в истерику.
      Если Фэйс Сохилл и была удивлена, увидев Оками, по выражению ее лица этого сказать было нельзя.
      - Мистер Оками, входите, пожалуйста, - заулыбалась она, открывая дверь в свою квартиру.
      Оками перешагнул через порог, захлопнул за собой дверь. Фэйс Сохилл все еще была в форме. Оками посмотрел на две шпалы майора на ее погонах, удивился, что у нее такое высокое воинское звание. Все в ней было удивительно.
      - Хотите выпить? - спросила Фэйс, направляясь к столу с откидывающейся крышкой.
      - У меня сегодня был ужасный день.
      Когда она принялась готовить напитки, Оками заметил, какие сильные и ловкие были у нее пальцы.
      - В шесть утра начала кровоточить язва у генерала, думаю, что тут дело в амебе. Его внутренности в гадком состоянии.
      Фэйс передала Оками стакан с шотландским виски, чокнулась и отпила глоток. Она сбросила ботинки и забралась в двойное изогнутое кресло, поджав ноги.
      Он знал о ее сексуальной притягательности и умении использовать этот дар природы. Он собрался и задал ей вопрос:
      - Где ваш босс? Где Альба?
      Фэйс спокойно посмотрела на него.
      - Вышел.
      - Я подожду, - заметил Оками, отставляя стакан. Холод льда был ему неприятен. - Я повстречал внизу Джонни. Он выглядел не совсем здорово.
      Фэйс выпрямилась.
      - Что вы сделали?
      Заметил ли он признак страха в ее прекрасных глазах?
      - Я сделал то, что должен был сделать. Кроме того, Джонни очень хотелось подраться.
      Фэйс встала, через его плечо посмотрела на дверь.
      - Я надеюсь, что Христос помог вам убить его, потому что, если в нем осталась хоть капелька жизни...
      В этот момент дверь резко отворилась, и Джонни Леонфорте, обливаясь кровью и потом, вломился в комнату с пистолетом в руке.
      - Оками, ублюдок, я убью тебя к чертовой матери!
      Оками позволил своему телу поступать в соответствии с глубоко сидящим в человеке инстинктом самосохранения. Следуя сути боевой тренировки, состоящей в том, чтобы не дожидаться приказаний своего ума, он бросился головой вперед за кресло, с которого встала Фэйс, внимание которой в это время было сосредоточено на Леонфорте.
      - Джонни!..
      - Заткнись! - закричал Леонфорте. - Что вы двое делаете вместе? Устраиваете против меня заговор, как ты уже сделала с вонючим шпионом Альбой? Или занимаетесь интимным делом?
      - Не глупи.
      Этого не надо было говорить.
      - В любом случае, это за мой счет! - Он выплевывал слова, брызгая слюной, как сумасшедший. - Уйди с пути, Фэйс, или я всажу пулю и в тебя!
      Она пыталась его успокоить, но было слишком поздно.
      - Джонни, взгляни здраво... Между Оками и мной ничего не происходит. Если ты только успокоишься...
      - Я успокоюсь, - оскалился Леонфорте, нажимая на спусковой крючок, когда ад покроется льдом! - Последовали выстрелы - один! два! три! Пули полетели через спинку кресла, как раз когда Оками потянул Фэйс вниз. Одна из них попала в ее левое бедро.
      - Ox! - вылетело сквозь ее зубы, сжатые от боли и шока.
      Перебравшись через нее, Оками прополз всю длину кресла и быстро выглянул из-за своего искусственного укрытия. Леонфорте стоял, расставив ноги, с руками, вытянутыми перед ним, в классической позе стрелка из пистолета. Он снова выстрелил. Пуля рикошетом прошла так близко от левого уха Оками, что он почувствовал в нем боль.
      - Я знаю, где вы находитесь, мерзавцы, и я выбью из вас все мозги.
      Оками не сомневался, что Леонфорте сдержит свою угрозу. Он никогда не думал о смерти, но сейчас смотрел ей прямо в лицо. Его не особенно тревожило то, что он видел. Он чувствовал, что кровь бьется в его венах, а сильные мышцы сердца сжимаются и разжимаются. Его жизнь находилась в ладони его руки. Он не собирался отступать и решил, что если выберется отсюда живым, то никогда не позволит себе попасть снова в положение слабого. "Готов или нет, но я пошел!" - решил он.
      Оками собрался с силами, чтобы начать действовать, потому что дальнейшее пребывание за прикрытием кресла означало неминуемую смерть.
      В это мгновение он услышал громкие алые голоса. Затем послышался звук выстрела, но пуля не прошла через спинку кресла.
      Оками решил выглянуть еще раз и увидел, к своему удивлению, как Леонфорте ударил рукояткой пистолета по окровавленной голове Винсента Альбы. Он уже всадил две пули в Альбу и теперь пытался свалить его на могучие колени ударами пистолета по голове.
      Выскочив из укрытия, Оками обогнул кресло и бросился к месту, где стоял Леонфорте. Как и догадывался Оками, Леонфорте боковым зрением заметил его движение. Но в болезненном состоянии он реагировал на все замедленно. Когда он понял, что кто-то движется, то решил, что Оками бросится прямо на него. Поэтому он дважды выстрелил в этом направлении.
      Это дало возможность Оками подобраться с другой стороны и накинуться на Леонфорте. Он заметил, что Леонфорте направил на него пистолет, и понял, что у него есть только один шанс. Его вакидзаси находился в горизонтальном положении. Нож Оками полоснул по лицу Леонфорте и врезался в его грудь в тот момент, когда он произвел свой третий выстрел. Оками почувствовал, как нож натолкнулся на ребра и проскочил между ними.
      Леонфорте зашатался, его глаза широко открылись. Он попытался что-то произнести, вероятно, последнее ругательство, но глаза закатились, а ноги потеряли устойчивость. Он качался над быкообразной фигурой своей последней жертвы. Рука Леонфорте скользнула по окровавленному лицу Альба, как по льду. Затем он рухнул назад на столик с напитками, разбросав бутылки во всех направлениях.
      Холодная вязкость ликера сливалась с тошнотворной сладковатостью смерти.
      Оками, испачканных кровью, с ножом в руке, стоял, уставившись на Леонфорте. Он пытался вызвать в себе чувство сожаления, но так и не смог.
      Через минуту он повернулся и пошел обратно, туда, где лежала Фэйс, наполовину закрытая перевернутым креслом, на котором она раньше сидела. Оками отложил свой вакидзаси, снял с нее опрокинутое кресло.
      - Много крови?
      Она вмела в виду кровь, которую потеряла сама. Оками направился в кухню, нашел тонкое полотенце, вернулся и, встав на колени, крепко завязал ее бедро несколько выше раны.
      - Недостаточно, - сказал он, имея в виду, что недостаточно для того, чтобы умереть.
      - Я не чувствую своей ноги.
      - Так и должно быть.
      Фэйс взглянула на него.
      - Я не знаю. Это не моя область. - Она попыталась засмеяться. - Я прошла через всю войну и никогда не видела ни одной раны.
      - Интересная война, - заметил Оками.
      - Джонни?
      - Мертв. Но раньше он убил Альбу.
      - О боже! - прошептала она. Ее глаза закрылись, а губы зашевелились. Дайте мне подумать. - Ее глаза внезапно открылись и показались ему такими же красными, как и кровь, разлитая по всей комнате.