Кроукер проследил за парнем, который ходил вдоль границ усадьбы. Это был молодой человек крепкого телосложения, который краем глаза наблюдал за пришельцем.
      - Мне поручено найти убийцу и передать в руки правосудия.
      - Живым или мертвым? - спросила Маргарита, устремив взгляд на его биомеханическую руку.
      - Ну, это будет зависеть от того, как он себя поведет, когда я его найду, - заявил Лью, подняв руку и сжимая искусственные пальцы.
      Маргарита осмотрела каждый палец взглядом скульптора, изучающего каркас незаконченного произведения и пытающегося представить впечатление, которое получит зритель после того, как работа будет завершена.
      - В них скрыта смертельная угроза.
      - Я могу выполнять ими также и самую тонкую работу, - похвалился Кроукер, выбросив из кончика одного из пальцев стальное лезвие.
      Маргарита посмотрела ему в глаза:
      - Это изменило вас?
      - Что "это"?
      - Эта... рука.
      - Каким образом?
      Что-то отвлекло внимание Маргариты, в момент был упущен. Она смотрела на парня, который прикуривал сигарету.
      - Эй! - крикнула она. - Не забудь положить окурок в свой карман.
      Потом снова обратилась к Кроукеру:
      - Вы действительно уверены, что найдете его - человека, который убил Дома?
      - Я найду его.
      Она посмотрела на него долгим взглядом. Солнце светило ей прямо в глаза, и он не мог определить, был ли вопрос задан из простого любопытства или за этим скрывалось нечто большее.
      - Думаю, что я еще задержусь на некоторое время, - сказал он.
      Маргарита повернулась и пошла по плиточной дорожке, проходившей вдоль дома.
      - Не ожидайте приглашения в дом. Там рабочие циклюют новый паркетный пол и все завалено листами пластика и опилками.
      - Не беспокойтесь.
      Она спрятала руки в карманы жакета.
      - Вы упомянули в начале разговора свой департамент. На кого же вы сейчас работаете?
      - Черт побери, если бы я знал, - произнес Лью, затем усмехнулся, увидев испуг на ее лице. - ФБР, - добавил он уклончиво. - Этот случай затрагивает национальные интересы.
      - Не вешайте мне лапшу на уши, - заявила она, резко повернувшись к нему. - Мой брат затрагивал национальные интересы? ФБР годами лизало ему зад.
      - Забавно. Мне казалось, что в конечном счете все было как раз наоборот.
      - Ха! - Она остановилась посмотреть на подстриженную азалию, которая выглядела далеко не блестяще. Ее изящные руки с ловкостью и умело продвигались через переплетенные ветви куста. Лью подумал, что таким образом она делает все, за что берется. - Для человека из ФБР вы, несомненно, знаете немного.
      - Может быть, но я горю желанием знать больше.
      Маргарита выпрямилась и как-то странно посмотрела на него.
      - Этого я не могу сказать о большинстве людей из ФБР. - Они вновь пошли по дорожке. - Я заметила, что все они закомплексованы.
      - Вы имеете в виду что-то вроде межведомственной внутренней борьбы?
      - Нет, дьявол их побери, - ответила Маргарита, приглаживая пальцами волосы. - У них это все личное. Они видят, как эти нахальные молодчики, за которыми они следят денно и нощно, расхаживают в костюмах стоимостью в три тысячи долларов, ездят в машинах "БМВ", живут, не считаясь с расходами, и это задевает их за живое. И они решают, что им следует сбить спесь с того или иного молодчика. - Ее лицо исказила усмешка. - Вы знаете, это напоминает спортивные соревнования: они кажутся вам скучными, если вы не примете ту или иную сторону и не станете болеть за нее. Сделайте победу избранной стороны вашим личным делом. Вот так и поступают фэбээровцы. Чтобы не скучать, они выбирают себе жертву. И она становится для них первоочередной личной целью. - Она взглянула на Лью. - Вы думаете, я все это выдумываю?
      - Нет, я так не думаю.
      Они дошли до задней стены дома. В отдалении, за крытым бассейном, Кроукер заметил среди деревьев двух мужчин. Они казались двойниками пары, которая остановила его перед входом в усадьбу: молодчики с крепкими мускулами, по всей вероятности бывшие полицейские, с циничным взглядом и быстрыми рефлексами, подготовленные к выполнению обязанностей охранников. Один из них держал на толстой цепи из нержавеющей стали молодого ротвейлера. Собака натянула поводок, сосредоточив свое внимание на Кроукере, который был так близко к той, защищать которую пес был специально обучен.
      Наблюдая за собакой, Кроукер вспоминал досье на семью де Камилло, которое он получил из компьютера в реактивном самолете военно-воздушных сил от Лиллехаммера.
      В воздухе ощущался запах, который не был связан с наступившей осенью и которого не мог полностью заглушить горьковатый аромат опавших листьев. Кроукер внезапно произнес:
      - Это не та собака, не так ли?
      - Простите?
      - У вас был ротвейлер по кличке Цезарь, но эта собака... там - другая?
      - И что из этого?
      - Что случилось с Цезарем?
      Маргарита не сказала ни слова, но смотрела на ротвейлера со странным выражением.
      - Цезарь умер, - произнесла она. - Я думаю, что он, видимо, съел отравленную полевую мышь.
      - Это, должно быть, тяжелая утрата.
      Она повернулась к нему, ее щеки внезапно покраснели.
      - Убийство моего брата было тяжелой утратой. А это... - Она подняла руку, затем безвольно опустила ее. - Это была только паршивая собака.
      Ротвейлер остановился на их пути, мотая головой. Его внимание привлек резкий тон слов Маргариты, злобные желтые глаза были устремлены на Кроукера.
      Маргарита перевела взгляд с собаки на Кроукера и вдруг веселым тоном заметила:
      - Если вы сделаете сейчас хоть одно движение, вы - мертвец.
      - Спасибо за предупреждение.
      Она издала какой-то гортанный звук, и ротвейлер отступил. Его бока все еще вздрагивали, и Кроукер не испытывал большого желания посмотреть в полные злобы глаза.
      - Теперь все в порядке, - сказала Маргарита, двинувшись дальше. - Но вам необходимо проявлять большую осторожность.
      - Я буду помнить, что нельзя раздражать вас в присутствии собаки.
      Они пошли дальше по территории усадьбы, через небольшой холм, в направлении к беседке, увитой глицинией. Миновали каменную статую греческого бога Посейдона, владыки морского. Концы его трезубца выглядели очень острыми. Молодчики и ротвейлер следовали за нами на допустимом приличием расстоянии, подобно мадридской дуэнье, идущей за своей высокородной подопечной.
      - Я не думаю, что мой муж захочет разговаривать с вами.
      - По-видимому, нет. Но я не виню его за это.
      Маргарита и Кроукер дошли до беседки. Солнечные лучи пробивались через отверстия в переплетенных стволах глициний и падали на каменные скамьи, покрытые у основания зеленым мхом.
      - Но вы храбрее, чем он. Вы разговариваете со мной.
      Маргарита рассмеялась.
      - Это судьба. Вы застали меня дома.
      Она опустилась на одну из скамеек, Кроукер прислонился к стволу глицинии.
      - Я полагаю, что, будучи теперь капо, мистер де Камилло считает, что он может провести самостоятельное расследование и найти того, кто убил его шурина.
      - Мой муж признанный юрист. Спросите любого из его клиентов.
      - Нет необходимости. Половина всех юристов и ФБР уже занимались этим вопросом.
      Маргарита искоса посмотрела на него, выглядела она более уязвимом, чем это было на самом деле.
      - Тогда чего же вы хотите?
      - Я уже говорил вам. Я хочу найти убийцу вашего брата.
      - Зачем? Для чего это вам? Влезать сапожищами в чужое горе? Или вы входите в мафиозную группировку, подобно трем четвертям фэбээровцев?
      - Ну что же, я скажу вам совершенно откровенно. Всякий раз, когда мне делается скучно, я люблю исправлять несправедливость.
      - Мы в Нью-Йорке, городе, где совершается убийство каждую минуту. Возьмите и займитесь одним из них. Зачем вам лезть именно сюда.
      - Нет, - произнес Кроукер тихо. - Убийство вашего брата - дело особенного сорта.
      - А, вот в чем дело! Известность! - произнесла она с негодованием. Он был доном мафии, самым крупным за все время существования ФПЗС. Я могу понять ваш интерес.
      - Нет. Вам не понять.
      Маргарита пристально посмотрела на него. Кроукер смог разглядеть за ее спиной ротвейлера, натянувшего удерживающую его цепь. Молодчика, в руках которого находился другой конец цепи, в данный момент видно не было, так как его скрывало большое буковое дерево.
      - Кто-нибудь говорил вам, как был убит ваш брат?
      Наступила гнетущая, действующая на нервы тишина, как после выстрела из ружья.
      - Кто-нибудь показывал вам фотографии?..
      - Заткнитесь!
      Она резко встала, и ротвейлер заскулил.
      Осторожно, не делая резких движений, Кроукер достал из кармана пиджака коричневый бумажный конверт.
      - Я думаю, вам следует посмотреть эти фото.
      - Нет! Я...
      Ротвейлер резко бил передними лапами по твердой земле и рвался вперед.
      - Нет! - повторила Маргарита. Но она не могла отвести взгляда от конверта. - Не думаете ли вы, что я хочу, чтобы убийцу моего брата привлекли к суду?
      Кроукер понял, что теперь ему надо быть очень осторожным.
      - Именно этот вопрос я и задавал себе, когда начал разговор с вами. А теперь я думаю, что знаю и ответ.
      Она была более ловкой, чем он ожидал. Когда она брала конверт, он заметил, что ее рука даже не дрогнула. Маргарита вновь села, положила конверт на колени и скрестила на нем руки.
      - Я это говорила, не правда ли? - заметила она почти про себя. - Это судьба, что я оказалась здесь, когда вы пришли.
      Кроукеру следовало бы не спускать глаз с ротвейлера, но вместо этого он все внимание сконцентрировал на Маргарите.
      Ее руки непроизвольно, как если бы они принадлежали другому человеку, открыли конверт и вытащили фотографии. Она бросила взгляд на Кроукера, как ему показалось, как бы ища у него поддержки. Затем судорожным жестом опустила голову.
      Это была первая фотография, изображавшая его сердце, пришитое к пуповине.
      У Маргариты вырвался слабый вскрик.
      Ротвейлер зарычал и, таща за собой стражника, стал приближаться к своей хозяйке, полагая, что она в беде. Собака была права.
      - Миссис Д.?
      - Все в порядке, Джон. Оставь нас.
      До Кроукера донесся звон цепи, которую резко дернул стражник. Ротвейлер вновь заскулил.
      На поверхности фотографии отчетливо виднелись капельки слез, блестевшие в солнечных лучах. Маргарита просмотрела все эти ужасные снимки. Она казалась парализованной. Медленно перебирая их снова и снова, она никак не могла решиться отдать их. Это означало бы еще раз сказать "прощай" своему брату.
      - Зачем вы показали мне их? - прошептала она наконец. - Это выходит за пределы логики человеческого поведения.
      - Да, - подтвердил он. - Теперь вы знаете, почему я здесь.
      Кроукер заметил, что пальцы ее рук побелели.
      - Я согласилась разговаривать с вами только потому, что...
      - Потому, что я полицейский?
      Маргарита покачала головой.
      - Фэбээровцы, по-видимому, считают, что я у них как быв долгу за то, что они взяли Дома в ФПЗС. Но они ошибаются, так как они не выполнили свои обязательства по сделке. Они не защитили его.
      - Это только одна сторона дела, - заметил Лью. - Другая состоит в том, что Доминик Гольдони нарушил правила ФПЗС, и именно это привело к его гибели. Вы забываете, что никогда никто не трогал человека, находящегося под защитой ФПЗС, если он не нарушал контракта.
      - Мой брат никогда раньше не был в ФПЗС.
      "Touche"*, - подумал Кроукер.
      * Укол (в фехтовании) (фр.)
      - Вы знаете, мой детектив, как устроен современный мир? - спросила Маргарита менее суровым голосом. - Никто не хочет взять на себя ответственность. Тогда я никак не ожидала, что фэбээровцы заявят мне: "Извини, но мы выдохлись". Это в принципе слишком вредно для программы. Свои жертвы они будут запугивать, те попытаются бежать, и некоторым из них разобьют головы, а их мозги разлетятся во все стороны.
      По мнению Кроукера, Маргарита была права.
      - Вот в этом все и дело. Что сделал Доминик Гольдони такого, что его понадобилось убивать? - Он внимательно следил за ее реакцией, так, как если бы она была ротвейлером, приготовившимся к нападению. - Он привез из Куинса свою любовницу по имени Джинни, или, точнее, Вирджиния Моррис, чтобы быть с ней там, куда укрыли его люди из ФПЗС, - продолжал Кроукер.
      Маргарита опустила голову. Медленно, одну за другой, она вытирала слезинки с фотографий умершего брата.
      - Джинни была также убита вместе с ним.
      Маргарита резко вскинула голову, так что даже был слышен хруст ее шейных позвонков.
      - Я здесь потому, что пытаюсь выяснить, что заставило Доминика нарушить правила ФПЗС. Моя версия - он хотел прекратить связь с Джинни, а она была против этого. И в этой щекотливой для него ситуации, я думаю, он обратился к кому-то, вероятно к вашему мужу, чтобы он помог ему разрешить возникшую проблему. И может быть, именно это и послужило причиной его гибели. Кто-то проследил за ним и обнаружил, где он скрывается.
      - Тони вам не поможет. Он не помог бы даже полицейскому-калеке перейти через улицу.
      - А вы знали Джинни?
      - Что?
      Нечто в словах Маргариты или же в тоне, каким она их произносила, вызвало в сознании Кроукера мысль о том, что она и ее брат были очень близки друг к другу.
      - Вы должны были знать, что ваш брат "шалил" на стороне, ведь он очень доверял вам, - сказал он.
      Она резко поднялась, так что фотографии соскользнули на землю. Кроукер нагнулся, собрал их, вложил обратно в конверт и поспешил догнать ее.
      - Послушайте, может быть, все и не так... - продолжил он, поравнявшись с ней. - Эти сицилийские штучки. Женщины и дела никогда не смешиваются.
      - Сексуальные склонности Дома не имеют ничего общего с бизнесом, резко бросила она. - Кроме того, семейство Гольдони не состоит из сицилийцев, чего я не могу сказать о своем муже. Наша семья родом из Венеции.
      - Но вы и ваш брат наполовину сицилийцы.
      - Его мать, но не моя.
      Ротвейлер бросился в сторону так быстро, что чуть не свалил с ног державшего цепь молодчика. Потом он остановился, расставив задние лапы. В передних он держал небольшого зверька - бурундучка или, вероятнее, полевую мышь. Ротвейлер начал его жадно пожирать. Послышался негромкий, но явственный хруст разгрызаемого черепа зверька. Маргарита стояла и смотрела на это зрелище без особого волнения или отвращения, просто с любопытством. Такое же выражение было у нее и тогда, когда она увидела Кроукера.
      - Итак, вы знали Джинни Моррис, - заключил он.
      - Я этого не говорила. - Она посмотрела вокруг себя, как если бы в этой так надежно охраняемой усадьбе ее мог кто-либо подслушивать. - Однако и в самом деле я ее знала. Я знала всех его любовниц. Я была единственным человеком, которому он мог довериться полностью.
      - Тогда вы знаете, куда ФПЗС поместила вашего брата?
      - Нет. Я только подготовила Джинни к переезду. Остальное все Дом делал сам.
      - Боже милостивый! - Кроукер понял, почему она плакала над фотографиями, - она помогла своему брату нарушить правила ФПЗС, а за это нарушение он и был убит.
      - Доминик был... необычный во многих отношениях, - произнесла Маргарита. - Что же касается его любви к женщинам, то он был подобен Джону Кеннеди - он просто не мог удержать себя. Кажется, существует медицинский термин того, чем страдали они оба, это "сатириаз".
      - Вы имеете в виду, что ваш брат был болезненно-сексуален?
      - Я уже слышала подобные высказывания раньше, - заявила она, наблюдая, как ротвейлер наконец расправился со своей жертвой. Затем она повернулась к Лью и произнесла с холодным выражением лица: - Вы находитесь сейчас здесь как мой гость, детектив, и я прошу вас в будущем с уважением относиться к памяти моего брата.
      Кроукер собирался вновь прибегнуть к шоку, как средству вызвать непроизвольную реакцию с ее стороны. Когда он впервые подъехал сюда, он был готов отнестись к ней как к простому экспонату итальянской магазинной витрины. Но она оказалась совсем не такой простой. Теперь он начал понимать, что его основные представления об этой тройке - Доминике, Тоня и Маргарите - были, пожалуй, совершенно неосновательны.
      Он предполагал, что парни остаются парнями, и поэтому доверенным лицом Доминика Гольдони должен был быть Тони де Камилло. С первого взгляда такой типичный сценарий был логичен - именно Тони был выбран Домом в качестве своего преемника. Но чем больше Кроукер говорил с Маргаритой, тем больше убеждался в том, что на самом деле эти двое мужчин никогда не были близки друг другу. Теперь его преследовал другой вопрос: если Доминик посвящал Маргариту в свои амурные дела, доверял ли он ей что-либо еще?
      - Я жил один слишком долго. Наверное, мои манеры стали совсем не те, что были прежде.
      - Вы имеете в виду жизнь детектива на улицах Нью-Йорка?
      Услышав это, он не мог удержаться от смеха.
      - Я понимаю ваш намек, миссис де Камилло. Приношу свои извинения. Но я хотел бы, чтобы вы назвали меня Лью, "детектив" звучит так...
      - Формально?
      Он снова засмеялся, почувствовав удовольствие от пребывания в ее компании.
      Маргарита повернулась к нему:
      - В самом деле, почему бы мне не называть вас Лью, а вы могли бы называть меня Маргаритой.
      - Превосходно.
      - Я голодна. Давайте перекусим чего-нибудь.
      Она пригласила его в свой двухместный "лексус". Всю дорогу за ними вплотную следовал "форд таурус". Кроукер посматривал в зеркало заднего обзора, надеясь убедиться, что молодчики оставили дома ротвейлера.
      Маргарита вела машину быстро и очень профессионально. Ей были известны все места, где стояли на боковых дорожках и площадках для мелкого ремонта полицейские патрули, готовые в любой момент перехватить машины, превышающие установленную скорость. Через десять минут они остановились у одного из тех придорожных ресторанов с фасадом, сделанным под каменный и покрашенным золотой краской, в которых вам подают громадное меню на шести страницах и еду, которая, по-видимому, готовится на какой-то крупной центральной кухне, обслуживающей все подобные заведения в Куинсе и на Лонг-Айленде.
      Хозяин заведения, человек со смуглой кожей, который мог быть родом практически из любой средиземноморской страны, подошел к ним сразу, как только они вошли в покрытую бирюзовым пластиком громадную кабину, где могли разместиться полдюжины крупногабаритных взрослых персон.
      - Добрый день, миссис Д., - произнес он почтительно. - Что подать вам сегодня?
      - Закажите пасту*, - обратилась Маргарита к Кроукеру, не открывая меню. - Это единственное блюдо, которое готовится здесь.
      - И бутылку "Валполицеллы" за счет ресторана, - просиял хозяин и поспешно удалился.
      * Итальянское блюдо из макарон.
      Они ели пасту "алио'олио" с горячим итальянским хлебом с хрустящей корочкой. Маргарита положила в свою тарелку горсть молотого красного перца. Кроукер был в Марко-Айленде так давно, что уже забыл вкус действительно хорошей пасты.
      Большую часть вина выпила Маргарита.
      - Почему вы все-таки позволили мне быть вашим гостем? поинтересовался Кроукер во время еды.
      - Из любопытства, - ответила Маргарита прямо, в присущей ей манере, обезоруживающей ее собеседников. - Когда вы приехали, вы были в моих глазах просто еще одним полицейским, посланным сюда, чтобы причинить нам горе. Но потом я поговорила с вами и поняла, что мои представления о вас совершенно ложны. Я придерживалась стереотипов.
      Кроукер рассмеялся.
      - Именно так произошло и со мной. Я думал, что, будучи женой Тони Д., вы знаете... - Он внезапно замолчал, смутившись.
      - У сицилийцев есть поговорка, Лью. Согласно ей, женщины предназначены для того, чтобы убирать, готовить пищу и производить детей, предпочтительно мальчиков, каждые два года. Я не сицилийка и не соответствую ни одному из этих параметров.
      - Однако Тони, будучи сицилийцем, женился на вас?
      Маргарита стерла масло с уголков рта.
      - Я была очень молодой, и он с ума сходил по сексу. Он любил спать со мной.
      - А вы? Что любили вы?
      - В Тони? Он был как белый рыцарь - сильный, красивый, могущественный. Он был старше меня, и он знал, что ему нужно и как получить это. Для молодой девушки подобная грубая сила может быть сильнодействующим возбудителем - особенно когда все другие парнишки, которых вы знаете, барахтаются и мечутся, не зная даже, кем они хотят стать.
      Кроукер подлил ей вина. Маргарита улыбнулась.
      - Вы не сможете напоить меня, Лью, даже не пытайтесь.
      - Итак, вы рано вышли замуж, - отметил он, не обратив внимания на ее замечание. - А что потом?
      - Потом... - Она помолчала; нахмурившись, взяла бокал вина и стала разглядывать его.
      - Боже. Потом пришла жизнь, не фантазия, а реальная жизнь, которая обрушилась на меня. - Она выпила глоток вина. - Совершенно неожиданно я уже больше не была Маргаритой Гольдони. Я стала миссис Энтони де Камилло, женой Тони. И тогда я поняла, что это все, чего он хотел от меня. Это было ударом для меня...
      Она вновь замолчала, отставила бокал и улыбнулась Кроукеру.
      - Но у вас есть свой собственный бизнес.
      - О да. Но только благодаря любезности моего брата, который ходатайствовал за меня перед Тони. Это было ошибкой, так как Тони потерял превосходство надо мной и с тех пор заставляет меня платить за мой бизнес ежедневно.
      - Вы хотите сказать, что он забирает часть прибыли?
      - Нет, - холодно ответила она. - Он забирает часть меня.
      Лавка по изготовлению масок располагалась невдалеке от Гранд-канала. Это было маленькое грязное помещение, наполненное мукой и магией. На потолке разместились тысячи различных масок, висящих вниз лицом, перекрывавших одна другую. Краски на них или гармонировали, или резко контрастировали. В масках скрывалось целое море различных чувств, заключенных в рамки проволочных костей, плоти из папье-маше и покрытой эмалью кожи. Эти маски, выглядевшие живыми, напомнили Николасу о Кирке, которая помещала души своих визитеров в тела зверей, и они могли составить своеобразную коллекцию всего живого.
      Хозяина лавки звали Марин Форново. Это был маленький человек средних лет с рассеянными манерами художника, для пытливого ума которого ограничения светского мира представляются слишком жесткими. Его волосы были редкими, но подобными золотой пряже. Он ходил взад и вперед за выщербленным мраморным прилавком, где были разбросаны принадлежности его ремесла горшочки с мукой, витки проволоки, сосуды с лаком в инструменты, которые он использовал для пайки, выгибания, накладывания на маски разных материалов. Свет отражался от круглых стекол его очков в золотой оправе, слепил его глаза и делал мастера смешным и похожим на карикатуру.
      - Челеста, bellissima! - воскликнул Форново. Он отодвинул в сторону мусор, наклонился через прилавок и расцеловал ее в обе щеки. - Не проходит дня, чтобы я не вспоминал твоего отца и не скучал по нему. Я скажу тебе честно, Венеция стала гораздо хуже после того, как его не стало.
      Он говорил медленно и торжественно, как если бы он все еще был членом давно прекратившего свое существование двора дожей.
      Челеста представила Николаса. Форново посмотрел на него испытующим взглядом, прежде чем одарить кивком головы и слабой улыбкой. Затем он снова обратился к Челесте.
      - В какую беду, дорогая, ты теперь позволила себя втянуть?
      Она рассмеялась:
      - Я никогда не могла скрыть что-либо от тебя.
      - Так же, как и твой отец, - заметил, нахмурясь, хозяин лавки. - Хотел бы я, чтобы он прислушался в тот день к моему совету, cara mia. Если бы он это сделал, я полагаю, он был бы жив сегодня.
      - Все это уже в прошлом.
      - Да, конечно, в прошлом. - Форново глубоко вздохнул. - Но в прошлом спрятаны и все наши грехи. А именно наши грехи в конечном счете и приводят нас к гибели. - Он прищелкнул языком. - Тебе следует хорошо помнить то, о чем забыл твой отец, дитя мое. Я не хотел бы, чтобы ты разделила его судьбу.
      - Я буду помнить. Обещаю тебе.
      Коротышка хмыкнул, по-видимому, не совсем поверив ей.
      - Марин, нам нужна твоя помощь. Ты помнишь ту маску, которую ты сделал недавно для Оками-сан?
      - Домино. Конечно, помню. Замечательная работа. - Он нахмурился. - Она не принесла вреда?
      - Нам нужны некоторые сведения о самой маске Домино, - ответила Челеста, уклонившись от ответа на его вопрос. - Мне кажется, что она не принадлежала к первоначальным венецианским маскарадным маскам.
      - Нет, нет, конечно, нет. Домино появилась в Венеции во второй половине шестнадцатого столетия, - заверил Форново, начав смешивать краски в неглубокой миске. - Фактически она имеет французское происхождение. Словом "домино" французы называли длинные грубые капюшоны, которые носили монахи и которые ввели в моду в Венеции французские аристократы и послы, прибывавшие сюда.
      Краска в миске постепенно становилась чистого небесно-голубого цвета и даже в темной посуде как бы излучала свет.
      - Маска сама по себе - это как бы своего рода шутка, - продолжал Форново. - Венецианцы во все времена были непочтительны, когда дело касалось их римских пап. - Он поднял к свету густую слезовидной формы каплю подготовленной краски и придирчиво осмотрел ее. - Вы знаете, что один из римских пап объявил Венецию угрозой остальному миру. - Сильным движением руки он стал втирать краску в щеку белой маски. - Проклятый человек! Но почему мы должны позорить его? Мы, венецианцы, не будем вспоминать прошлое, если оно не связано с каким-либо ритуалом. Но это и делает нас, венецианцев, великими. - Он окрасил другую щеку маски, края отверстий для глаз, губы, и как бы волшебством алхимика маска превратилась в лицо. "Morte ai tiranni!" Таким всегда был наш воинственный клич. Смерть тиранам на Рима! Будь они папы или Цезари. Наша республика была единственной, которая выжила после падения Римской империи. И это не было делом случая! Форново осторожно отложил в сторону маску, подмигнул Николасу. - Здесь, в Венеции, мы всегда были свободными. Вот почему евреи бежали сюда, спасаясь от преследования в менее просвещенных землях. Гетто было придумано здесь вскоре после 1500 года, и в течение многих лет Венеция была центром подготовки раввинов в Европе. - Он ваял другой горшочек, начал смешивать краски, чтобы в итоге получить алый цвет. - Истина заключается в том, что мы понимаем евреев, а они понимают нас. Мы были на самом деле похожими друг на друга: загадочные, с выдающимися способностями, чрезвычайно практичные знатоки бизнеса. Когда остальной цивилизованный мир был феодальным, мы такими не была. Евреи, которые не могли терпеть феодального мышления, ценили это больше всего. Мы все были капиталистами с незапамятных времен.
      Под умелыми руками мастера появилась ярко-алая краска, возбуждающая, как свежая кровь. Он посмотрел на маску, над которой трудился, кивая головой, как бы выражая удовлетворение совершенным им волшебством.
      - Конечно, мы заставили евреев заплатить за предоставленное убежище. Почему бы и нет? Они могли позволить себе это, и им больше некуда было идти. Мы пометили их, издав декрет об обязательном ношении ими красных шляп. - Форново начал накладывать алую краску. Делал он это бережно, можно даже сказать, с каким-то сожалением. - Было ли это жестоко? - продолжал он. - Почему кто-то так говорит? Мы обращались с ними так же, как и со своим собственным дожем. Мы изолировали евреев в их гетто совершенно так же, как мы сделали дожа заключенным в его великолепном дворце на площади Святого Марка. Клятва, которую он произносил при вступлении в должность, делалась с каждым годом все длиннее, потому что мы постоянно увеличивали список того, что ему запрещалось делать. - Он поднял указательный палец и помахал им. Конечно, время от времени нам приходилось расплачиваться за наши успехи. Как и евреев, нас часто презирали или завидовали из-за того, что мы были такими. В 1605 году разве мы не доказали папе Павлу Пятому, обвинившему Венецию в ереси, что мы лучшие христиане, чем он сам? Кто сражался с турками во имя Христа, в то время как Рим отсиживался? Конечно же, Венеция.
      - Марин, - вежливо прервала его Челеста. - Мы говорили о Домино.
      - Да, да, - сказал Форново почти раздраженно. Он опять отложил маску в сторону, чтобы та просохла. - Я подхожу к этому. Ты думаешь, что я забыл? Он снова быстро окинул взглядом Николаса. - У нас, венецианцев, есть поговорка: когда история недостаточно хороша, сгодится и миф. - Форново улыбнулся своей загадочной шутке. - Существует миф относительно того, как появилась маска Домино на карнавале. Согласно ему, не французские аристократы и послы ввели этот иронический и неверующий типаж в Венеции, а евреи, бежавшие из Франции от преследований антисемитов.
      Он резко повернулся и прошел через ширму из нанизанных на нитки шариков в глубь своей лавочки. Через несколько минут он вернулся, держа в руках какой-то предмет так осторожно, как если бы это было что-то хрупкое или только что родившийся младенец.
      - Домино! - воскликнула Челеста. - Но это невозможно!
      - Возможно, cara mia, - вот она. - Форново хитро улыбнулся ей и протянул им маску. - Но это оригинал, самая старая маска в моей личной коллекции. Я показываю ее сейчас вам, а раньше я показал ее Оками.
      - Знал ли Оками-сан историю Домино? - поинтересовался Николас.
      - Разумеется, - подтвердил Форново, нахмурив броди, - Не думаете ли вы, что я буду таким неучтивым, что продам ему одну из моих драгоценных масок Домино без того, чтобы ознакомить его с ее историей? За какого венецианца вы меня принимаете? - Он скорчил гримасу. - Кроме того, эта маска Домино особая, потому что она была сделана во Франции, в Париже, и была привезена сюда евреями, бежавшими от преследований. - Он осторожно перевернул маску так, чтобы была видна ее внутренняя сторона.
      - Вот здесь имеется имя мастера - А. Алойнс. - Форново указал на метку своим тонким указательным пальцем. - А здесь, несколько ниже, клеймо компании, под эгидой которой работал господин Алойнс. Эта компания по изготовлению масок является самой старой во Франции, и она существует до сих пор.