Затем Ао усадил на спину крокодила До Дука, заставив его вцепиться ладонями в бронированную шею этой гадины. Душа До Дука ушла в пятки, биение сердца, подобно ударам грома, сотрясало грудь, пульсация крови разрывала барабанные перепонки. И вдруг, неожиданно, без всякого предупреждения, Ао подтолкнул его еще вперед, так что голова До Дука оказалась вровень с мордой крокодила. Отвратительные глаза рептилии смотрели прямо на него.
      Зачем Ао сделал это? Даже сейчас, отчетливо вспоминая этот момент. До Дук не смог бы ответить на вопрос. Догадки, конечно же, были: лишний раз напомнить, что, не найдя себя среди людей, не исключен вариант обрести свое "я" среди диких зверей.
      Другие бы ужаснулись этому предположению, но только не До Дук. Он был единственным свидетелем того, как Ао вонзил нож в мозг крокодила, как раз между глаз, которые за несколько минут до этого разглядывали До Дука если и не с особым любопытством, то, по крайней мере, с интересом.
      В ночь того же дня, наблюдая за тризной племени, наслаждавшегося жареным мясом убитого крокодила, которое До Дук помогал Ао отделять от костей, он вновь ощутил видение ауры и вспомнил того какаду, его почти человеческий крик, будто он сам душил его своими окровавленными в требухе крокодила руками.
      И с тех пор как он впервые очутился у нунги, этот неистовый крик птицы стал значить для него больше, чем заслуженное и почти желаемое наказание от его наставника.
      Именно в этот момент До Дук явственно ощутил чувство греха, но не того греха, о котором безапелляционно, с каким-то истовым усердием толковали миссионеры - ненавистные его сердцу католики, - а греха перед самой матерью-природой. Не в их глазах, а в красном свете зрачков какаду До Дук узрел ореол страсти, какое-то внеземное сияние и упоение собственным грехом.
      И даже когда старейшины окончательно признали его своим и он сам обрел статус шамана, крик этой птицы не давал ему покоя, выворачивая сердце наизнанку.
      По собственной инициативе он вызвался поймать и убить крокодила, как это сделал Ао тринадцать месяцев назад, - возражений не последовало. Ему предстояло разделать тушу и принести окровавленные куски мяса, чтобы все старые и молодые - смогли убедиться в его силе.
      Как ему и было предписано, До Дук вышел на охоту один. Крокодила он обнаружил довольно быстро - огромная туша, подобная стволу срубленного гигантского дерева, отдыхала в тихих водах реки Сонгба. Вряд ли кто-либо решился перешагнуть этот естественный барьер, чтобы перебраться на противоположный берег.
      Сила и спокойствие: именно эта мысль, подумал До Дук, приходила ему в голову, когда кричал какаду, будто птица имела власть над его сознанием. Способен ли человек, будь то шаман или священник, властвовать над волей себе подобного? Нет.
      Вместо того чтобы вонзить нож в крокодила. До Дук, что-то ласково наговаривая, взобрался ему на спину и заглянул в его подернутые красной пеленой глаза - сразу вспомнился первый урок Ао. По мутным водам речонки он плыл на шее чудовища, пока не увидел на берегу миссионеров, вдалбливающих в местных жителей - обитателей низин католические истины о Боге, Дьяволе, адском огне и всеобщем проклятии. Эти миссионеры почти не обращали внимания на своих слушателей, на окружающие их леса и первобытные дебри. Их сознание витало в Риме, и нигде, кроме Рима.
      Один из них, прервав тираду, спустился к илистому бережку, чтобы окунуться и немного освежиться, - крокодил моментально рванулся вперед и, ухватив его за колено, потащил вниз по течению. Чтобы прекратить крики служителя Бога, До Дук заколол его; затем освежевал миссионера, отделил мясо от костей - крокодил терпеливо наблюдал за всей этой процедурой, когда же дело было закончено, зеленое чудовище нырнуло в воду, вышвырнув До Дука с его добычей на берег.
      Какая-то неведомая энергия вливалась в старейшин племени, когда они пировали, наслаждаясь человечиной, которую им торжественно вручил До Дук. В его же ушах продолжал эхом отдаваться крик какаду, и он, улыбаясь, вместе со всеми хватал руками сочное ароматное жареное мясо.
      - Я бы мог убить вас обоих, - отрезал Мик Леонфорте. - Возможно, мне и следовало именно так поступить.
      - Ты не пожалеешь, что мы присоединились к тебе.
      Рок сказал эту фразу с такой убежденностью в голосе, что Леонфорте как-то сразу умолк и долго рассматривал его. Наконец он произнес:
      - Вам ведь почти ничего не известно. Когда же вы кое-что узнаете, тогда посмотрим.
      - Стало быть, ты хочешь нас испытать? - спросил Рок.
      - Прежде всего вы должны понять, что законы здесь диктую я. Если же эта истина окажется вам не по зубам, можете считать себя покойниками. Это уже доказано на практике.
      - Уже доказано, - промолвил До Дук. - Ты имеешь в виду предыдущую группу из Пентагона.
      - Здесь я царь и бог, - несколько иначе высказал свою мысль Леонфорте, будто не замечая реплики До Дука.
      Он подал знак, в из кустов появились гуав. Они жевали вяленую рыбу и холодный сухой рис. Даже эта неприхотливая еда после сухого пайка показалась Року с До Духом манной небесной.
      - Можете спросить у моих ребят, - добавил он.
      Вновь До Дук убедился, что кому-нибудь в Пентагоне не составило бы особого труда прилепить к Леонфорте ярлык психопата. ОЭУ - существовала такая аббревиатура, и До Дук не сомневался - именно так его рассматривали все хорошо знавшие Мика в Сайгоне - опасен в экстремальных условиях. Такой вывод напрашивался сам собой, был весьма логичен, но и чрезвычайно опасен. Видимо, именно подобные умозаключения и угробили тех парней из первой спасательной группы. До Дук понял, что, если будет чрезмерно разговорчив, они с Роком моментально окажутся на небесах.
      - Мне понравилось то, что ты сказал о золотой курочке, - подал голос Леонфорте. - Что же тебе известно об этом трубопроводе из Золотого Треугольника?
      - Только то, о чем мог догадаться. Мой командир был нем как рыба, следовательно, он в курсе всех этих дел.
      - Почему ты так в этом уверен?
      - Прежде всего, у него отлично налажена связь с отделом Пентагона, ведающим странами ЮВА. - До Дук на секунду задумался. - К тому же он не кадровый. Бывший профессор из колледжа. Ему обрыдло на гражданке, и он прыгнул в полковники. На короткой ноге с воротилами из высших штабов.
      До Дук слизнул соль с кончиков пальцев.
      - Во-вторых, приказ, который я получил, заключался в том, чтобы освободить тебя и доставить именно к нему, а не в структуры Пентагона, - До Дук ухмыльнулся. - Тоже приказик из серии, попахивающей дерьмецом. Когда же я встретил тебя, все встало на свои места - дружба моего "гражданского" полковника с шишками из Пентагона и его указания доставить тебя именно к нему стали для меня секретом Полишинеля.
      Лицо Леонфорте озарилось улыбкой:
      - Чем больше я смотрю на тебя, До Дук, тем больше ты мне нравишься. Видимо, я сделал правильный выбор, не вышибив тебе из сорок пятого калибра мозги.
      Мик поднялся, стряхнул с брюк крошки риса. Гуаи взяли автоматы на изготовку.
      До Дук, медленно расправляя затекшие ноги, более чем когда либо чувствовал себя во власти Леонфорте.
      - Пойдем, - бросил Мик. - Я должен показать тебе еще кое-что на базе.
      Солнце еще не успело зайти, как они добрались до стоянки. Сквозь дымку облаков светились верхушки деревьев. В гуще кустов слышался звонкий клекот птиц, а где-то вдали раздавался предупреждающий рокот какого-то большого хищника - наверняка тигр, подумал До Дук.
      Лагерь Леонфорте примерно соответствовал той стоянке, которую воображал себе До Дук. И хотя люди там жили не в палатках, а в домишках, вся ее инфраструктура свидетельствовала о бедности и невзгодах, о которых европейцам было бы весьма трудно судить. Запах помойки и гниющей рыбной требухи застревал в горле.
      В одно мгновение и без какого-либо знака Леонфорте - До Дук, по крайней мере, его не заметил - гуаи рассеялись. Остался лишь один, который сопровождал их к наиболее презентабельному домику. До Дук предположил, что это резиденция самого Леонфорте, но ошибся и с этого момента принял окончательное решение относительно иллюзорности своего мнения раскусить этого человека с налету.
      Как оказалось, в постройке располагалась тюрьма, и в ней был заключен только один мужчина: явный европеец в темной ферме вьетконговцев; на его куртке не было знаков различия, но выправка и манера держаться выдавала в нем явного военного.
      - Один из твоих дерьмовых шефов? - спросил Рок.
      Леонфорте кивнул:
      - Безумный Шляпник.
      Узник был загорел и хорошо сложен. Строен и высок - его голова почти упиралась в потолок импровизированной камеры. Пронзительные голубые глаза без видимого предубеждения изучающе смотрели на пришедших. До Дуку хорошо была знакома эта маска безразличия.
      - Он возглавлял первую группу, охотящуюся за мной, - пояснил Леонфорте.
      До Дук хотел было спросить, что случилось с остальными, но вовремя осекся - этот старший группы и есть ответ. Он единственный в этом лагере, других нет. Мик о них даже не упомянул. Следовательно, они мертвы.
      До Дук понял, что Леонфорте уже пересек тот роковой рубеж, который им с Роком только предстояло миновать, решись они связать свою дальнейшую жизнь с этим человеком. Для себя эту проблему До Дук решил без особых угрызений совести: законы, принятые в человеческом обществе, уже давно перестали быть для него нормой и его не очень тяготил новый шаг, который поставит его вообще вне закона.
      - Что ты собираешься с ним делать? - нежным голосом, но с убийственной интонацией, хорошо известной До Дуку, спросил Рок.
      - Еще не решил.
      Рок сделал шаг в направлении Шляпника. Глядя ему прямо в глаза, он произнес:
      - У меня есть идея.
      До Дук не стал возражать против того, что задумал Рок, поскольку план Рока только укреплял их взаимоотношения с Миком Леонфорте. Предложение Рока произвело положительное впечатление и на самого Леонфорте, ибо он сразу же удваивал свою власть над гуаи и, следовательно, над собственно "золотым" трубопроводом; кроме того, эти двое оказывались повязанными с ним одной ниточкой - на всю оставшуюся жизнь. Неплохое послание придумал Рок Болванщику, подумал Мик.
      - Когда они получат нашу посылку, - как бы продолжил его мысль Рок, то дважды задумаются, прежде чем послать кого-нибудь за нами.
      Рок приказал гуаи привязать Шляпника к бамбуковой изгороди. Затем, склонившись над ним, начал задавать вопросы. В этом заключалась уловка.
      Допрос должен был убедить Шляпника в том, что им необходимо выведать известные ему секретные сведения военной разведки. Основной же замысел заключался в том, чтобы подставить его, сделать живой дезинформацией. Появление Шляпника в дверях Пентагона должно было вызвать ответную реакцию со стороны Червонной Королевы.
      - Мы можем убить его, - пояснил Рок, - это самое простое решение вопроса, но в этом случае никакого послания не получится. Его смерть просто спишут на счет чарли. Мы же отправим более ценную посылку: инсценируем его освобождение, и тогда он напоет Червонной Королеве много полезных для нас песен, а сольная ария будет о том, что мы честно исполняем свой воинский долг.
      До Дука поразила дальновидность Рока. Пусть пердуны из Пентагона лишний раз убедятся, что война важнее золота. Во всем мире всех власть имущих интересует лишь запах золота - вне зависимости, будь ты капиталист, марксист, фашист или анархист. Непреложная истина - коммерция выше всякой идеологии.
      До Дук и Майкл Леонфорте смотрели, как Рок обрабатывает Шляпника, чередуя яркий свет фонаря, крик и удары плеткой. Делал он это настолько методично - любая медсестра в регистратуре госпиталя могла бы позавидовать ему, - что даже у До Дука по спине пробежали мурашки.
      Откуда у Рока такие навыки? В Первой пехотной такому не учат. Не человек, а раздразненный питбуль, вцепившийся в живую плоть.
      Видимо, и у Леонфорте это зрелище вызвало подобные же ассоциации:
      - Этому дерьму он научился у "оборотней"?
      - Никогда не видел ничего подобного. Меня этому не обучали, - буркнул До Дук.
      Разговор происходил в низинке, служащей отхожим местом.
      - Твой старший офицер наверняка большой дока в подобного рода делах?
      - Бауэл? Не замечал. Не понимаю, какого черта он торчит в этой задрипанной "Научной фантастике", вместо того чтобы пригреться в Пентагоне.
      - В этом нет ничего удивительного. Стереотипное мышление власть имущих: здесь он повелевает и не обязан отвечать на вопросы. Нет никому дела до того, кто он на самом деле, - предположил Мак, застегивая ширинку.
      - Возможно, - До Дук также застегнул брюки. - Но по-моему, эти пердуны видятся тебе на каждом дереве. Они же не бананы.
      - Позволю тебе заметить, - сказал Леонфорте, когда они возвращались к площадке, где Рок приводил в сознание измученного Шляпника, - что в этом деле тебе и твоему приятелю придется высматривать всякую нечисть и на банановых деревьях. В противном случае вы окажетесь на электрическом стуле еще до того, как придумаете себе оправдание.
      В воздухе витал запах страха, пота и фекалий. Перед ними тугими буграми мышц дыбилась спина Рока. Работая над своим пленником, он даже скинул куртку.
      До Дук разглядел в руке Рока лезвие опасной бритвы. С ловкостью хирурга Рок уродовал ею лицо Шляпника.
      Услышав звук приближающихся шагов, он прокомментировал:
      - Хочу быть уверенным в тем, что он не забудет о допросе в необходимой нам информации.
      Всхлипы и стоны смешивались с рычанием какого-то хищника. Подойдя к Року, До Дук узрел всю операцию. Сжатый рот пленника расширялся по мере того, как лезвие взрезало уголки губы; из-под щек пузырилась кровь.
      До Доку опротивело смотреть на истязание. Он сделал знак Леонфорте, и они отошли в сторону от этой бойни. Над ними радостно вновь засияло солнышко.
      - Твой друг явный трудоголик.
      - Ты не знаешь его даже наполовину, - ответил До Дук. - Но янки более других чувствительны к запаху денег.
      Леонфорте усмехнулся.
      - Ты прямо как мой отец. Тот всегда говорил, что запах денег перешибить невозможно.
      - Рок же, как мне кажется, жаждет либо власти, либо денег.
      Леонфорте вытер пот со лба.
      - Для него это вопрос веры: нечто вроде чаши Святого Грааля, закончил свою мысль До Дук.
      - Твоя идея мне абсолютно ясна. По-моему, над Безумным Шляпником он поработает еще пару дней.
      - Я не думаю, чтобы в этом была какая-либо нужда, - заметил До Дук. Какой в этом смысл?
      - По правде говоря, мне это абсолютно безразлично, - бросил Леонфорте.
      Допрос закончился. Леонфорте, гуаи и их пленник отправились по своим местам. Шляпника предполагалось отпустить завтра утром.
      - Пора заняться делом, парни, - сказал он, когда Леонфорте отпустил гуаи. - Мне бы хотелось знать, когда ты сможешь оторвать чарли от этой золотой жилы.
      Откинув голову назад, Леонфорте расхохотался.
      - Неужели до тебя так и не дошло, а?
      - Дойти и до дурака сможет, - с досадой на себя бросил До Дук.
      - Ты принял очень серьезное решение. До Дук. Из Золотого Треугольника путь ведет только в Штаты. Чарли к нему и носа не совали. Всем этим треугольным дерьмом заправлял долбанный Дядя Сэм. Вся война держится на этом золоте и на наркоте.
      - Ты хочешь сказать, что правительство Соединенных Штатов проложило этот опиумный путепровод? Ты что, рехнулся?
      - Если под правительством ты имеешь в виду Конгресс или Комитет начальников штабов - то нет, - ответил ему Леонфорте. - Всем этим делом заправляют шишки из разных министерств: обороны, юстиции - одним словом, из исполнительных органов, у которых есть власть тащить все, что они могут.
      - То есть?
      - Власть. Сила, - ответил Леонфорте. - Этих говнюков только власть и беспокоит: манипуляция правительством, событиями, людьми, состоянием экономики. Власть и игры с законом. У этого клана есть даже собственное имя - Сеть.
      - Откуда тебе все это известно?
      - Именно эта Сеть меня сюда закинула, но, оглядевшись, я понял, что поставленная передо мной задача слишком масштабна, поэтому я решил выполнять ее, сообразуясь только со своим собственным мнением.
      Леонфорте вновь усмехнулся.
      - Я сам возьму от этой Сети больше, чем она от меня. Именно поэтому Болванщик так ищет меня в джунглях и хочет вернуть назад.
      - Какое дерьмо, - бросил До Дук. - Неужели Сеть, зная о тебе все, положилась именно на тебя в деле транспортировки наркотиков в Штаты?
      Блеснув глазами, Леонфорте рассмеялся.
      - У меня есть кое-какие высокопоставленные друзья. Во всяком случае, были. К тому же и братец у меня - ангел-хранитель.
      С лица неподвижно стоящего До Дука градом катил пот. На некоторое время мозг его был парализован. Услышанное поразило его, особенно то, что вместо слова "отец", которого он ждал, прозвучало "брат". Имена многих Леонфорте перемешались у него в голове, - кто же из них главарь мафии?
      - А сейчас ты обманываешь своих же людей. Для чего?
      Леонфорте пожал плечами.
      - Не тебе говорить про джунгли. Ты же вьетнамец и прожил в них всю жизнь. В этих горах только сила и власть что-либо значат. Это как укус вампира. И я подумал, для чего мне быть каким-то мальчиком на посылках у Сети, в то время как я сам смогу править своей империей. - Он опять засмеялся. - К тому же, До Дук, это просто глупо - имея свою голову на плечах, зависеть от безмозглых толстосумов.
      - Если все то, что ты мне говоришь, - правда, то Сеть не оставит тебя в покое. Они готовят против тебя целую дивизию.
      Леонфорте фыркнул.
      - Неужели? И сколько же именно батальонов они вышлют? Сколько дураков-офицеров найдется, чтобы возглавить эти подразделения? Особенно в такой горячей точке, как Лаос? Сомневаюсь.
      На его губах появилась кривая улыбка.
      - К тому же я должен решить кое-что с братом. Это меня не очень обременит.
      До Дук тщательно обдумывал услышанное. Он размышлял: каким образом военная разведка вышла на досье Леонфорте и сделала ставку именно на этого лейтенанта? Как случилось, что Бауэл, возглавивший "оборотней", послал его, чтобы вызволить Леонфорте? До Дуку вновь вспомнилась инструкция полковника о том, что Мика необходимо приволочь к нему живым или мертвым.
      Он вздохнул и признался:
      - Хочу тебе кое-что сказать. Мне было приказано доставить тебя назад, на базу, - хотя бы и мертвого.
      Леонфорте кивнул.
      - Сеть и до тебя посылала за мной. Ну и что из этого?
      - Первая группа, может быть, и была Сетью, - сказал До Дук. - Мой же полковник Бад Пауэлл выразился совершенно однозначно: он приказал мне доставить тебя лично к нему, а не в отдел Пентагона по ЮВА, мне показалось это странным в...
      Леонфорте, задумавшись, посмотрел на До Дука. Поморгал, как бы не веря своим ушам. Наконец негромко сказал:
      - И кто же давал тебе эти приказы?
      - Мой полковник. Бад Пауэлл.
      - Брат. - Прозвучало это так, будто Леонфорте произнес имя Бога. Пауэлл работает на моего брата в Сети. Значит, братец пошел против меня.
      Он отвернулся в сторону; плечи его вздрогнули как бы от порыва ветра, озноб от которого ощутил только он. Когда он вновь повернулся к До Дуку, глаза его неестественно блестели, и До Дук услышал:
      - Это все меняет. В том числе и твою роль в этом деле.
      Таких слов До Дук не ожидал.
      Книга 2:
      Старые враги
      Правда о человеке заключается прежде всего и именно в том, что он пытается скрыть.
      Андре мальро
      7
      ВЕНЕЦИЯ - ТОКИО - ВАШИНГТОН - ПАРИЖ
      Когда Челеста пришла в сознание, то ни демона, ни моста Канфа уже не было. Она глубоко и судорожно вздохнула, как бы пробуждаясь от ночного кошмара. Очнулась она на сыром полу в огромной холодной комнате без окон, находившейся, казалось, в самом центре здания. Никакой мебели в помещении не было, только семь огромных медных канделябров, в воздухе витал отвратительный запах ядовитого гриба, о котором ей рассказывал Николас.
      Наконец она увидела его - сгорбившуюся спину на том месте, где в видениях им представлялся этот ужасный мост из костей и черепов. Николас был обнажен по пояс - будто рубашку и куртку он потерял в этой схватке.
      Челесту удивил его могучий торс, увитый сплошными спиралями тугих мышц.
      - Николас?
      Ответа не последовало.
      Наконец ей удалось восстановить дыхание. На одном из пожухлых от времени гобеленов, которыми была увешана комната, Челеста смогла рассмотреть вытканные на нем сцены охоты, восходящие к древности: несущийся в серебряном ореоле единорог и рогатый дракон, изрыгающий ядовитые огненные струи.
      Как зачарованная, она долго вглядывалась в глаза охотников, затуманенные пеленой страха и запахом крови.
      Особенно трагично то, думал Тандзан Нанги, что все это так страшно закончилось в Токио, в стране, которую она не понимала и которая в конечном счете стала причиной их разрыва с Николасом.
      Нанги молча смотрел на закрытый гроб, установленный в храме Святой Терезы - единственной римско-католической церкви в районе Синдзюку, расположенной в пяти кварталах к западу от Мэйдзи-дори. Именно в этот храм, когда Жюстине стало совсем невмоготу, Нанги впервые привел ее.
      С тех пор церквушка стала ее постоянным местом, где она молилась своему Богу; в ней же ее и отпоют. Вместе с Риком Милларом.
      Как сквозь туман, перед глазами Нанги проплывало ее лицо - вечно напряженное в жизни и успокоившееся после смерти. Сверлили мозг воспоминания рева полицейских машин, свет их фар и фигуры санитаров, извлекающих из покореженного автомобиля то, что осталось от Жюстины и Рика.
      Кто бы мог подумать, что Рик Миллар, обратившись к нему с просьбой разыскать Жюстину, имел тайное намерение увезти ее назад в Америку? Откуда было знать, что, переспав с ним, та согласится?
      Вновь перед глазами Нанги возникло лицо Жюстины - это было как наваждение.
      Он гнал от себя ее образ - слишком много страданий она причинила его другу, - но не мог. Нанги не был истовым синтоистом, тем паче христианином, он просто умел хорошо понимать человеческие взаимоотношения, и его самого немного коробило от стремления Николаса обратить в другую веру свою жену.
      На секунду звук ритуальных псалмов прервал ход его мыслей.
      Отчасти Нанги понимал Николаса: Тау-тау. Он чувствовал, что стоит Николасу убедить себя в своей причастности к тандзянам - происхождение его матери не оставляло в этом сомнений - и он станет другим человеком. Именно эта мысль приводила Жюстину в ужас.
      Даже Нанги почти ничего не знал о тех тайнах, в которые посвящал Николаса его наставник и враг Канзацу на заснеженных просторах Ходаки, этих японских Альп. Нанги был уверен лишь в одном: что бы там ни происходило, вернулся оттуда уже не прежний Николас.
      Теперь тот был всецело поглощен познанием секретов его предков, какими бы мрачными и жуткими эти тайны ни были. Нанги с Николасом часто говорили о многих вещах, были друзьями, вместе радовались успехам и разделяли горечь неудач, у них не было секретов друг от друга, лишь одна тема была запретной - Тау-тау. Непосвященные туда не допускались.
      Нанги понимал это, даже восхищался внутренней дисциплиной Николаса, позволявшей ему не раскрывать своей сущности, даже самым близким друзьям и жене. Жюстина же этого явно осознать не могла. Николас доверял ей как никому другому и поэтому считал само собой разумеющимся, что она поймет его, он также был уверен - рано или поздно она полюбит Японию, как любил эту страну он сам. То, что Николас ошибался в обоих случаях, было не столько неожиданным, сколько трагичным.
      И вот закономерный результат, глядя на гроб, размышлял Нанги. Такова ее карма. Этого и следовало ожидать. Он почувствовал, как слезы обожгли его глаза, но не сделал ни малейшего движения, чтобы вытереть их. Нанги хотел чувствовать их тепло, их вес, их горечь на своих щеках, ему было обидно за себя, но в большей мере жалко Николаса, которого не было в Японии и который никогда не узнает истину о последних тридцати часах жизни своей жены.
      Он тяжело оперся на палку, в ладонь врезалась вырезанная в форме головы дракона мощная рукоятка. Я ведь все это видел, подумал он, но ведь ничего не предпринял. А что я мог сделать? Кто бы меня послушал? Разве можно предвидеть свою судьбу? Случилось то, что и должно было случиться.
      Звуки хора, усиленные блестящей акустикой храма, нарастали крещендо слишком громко даже для привычных ушей святых отцов и кающихся грешников.
      Неожиданно Нанги ощутил, что кроме него с Жюстиной в церкви есть еще кто-то. Он повернулся, испытав приступ боли в ноге, и увидел Сэйко, помощницу Николаса. Ее присутствие каким-то образом напомнило ему о Гельде - сестре Жюстины и ее единственной из живых родственнице. Все утро Нанги пытался дозвониться до нее в Штаты, но безрезультатно. Видимо, она куда-то переехала.
      Только убедившись в том, что Нанги узнал ее, Сэйко медленно подошла к нему.
      - Извините, что беспокою вас, Нанги-сан, - сказала она, поклонившись, - но вы желали знать все новости о Линнере-сан, если таковые появятся.
      Внимательно ее слушая, Нанги заметил, что Сэйко отводит глаза от гроба. Выло ли в этом неприятие буддистами предания тел умерших земле вместо очистительной кремации, или же здесь крылось нечто иное? Поскольку Нанги был другом Жюстины и та делилась с ним своими сомнениями, он знал о ее подозрениях относительно связи Николаса с Сэйко. Нанги всячески разуверял ее, убеждал в верности мужа, но сейчас, видя и чувствуя беспокойство и тревогу Сэйко, не мог не задуматься об истинном положении дел.
      - Линнера-сан больше нет в Венеции.
      - Что?
      - Он выписался из отеля и куда-то поспешно уехал.
      - Какой адрес он оставил?
      - Никакого, - нижняя губа Сэйко мелко дрожала, обнажая маленькие белые зубки. - Портье гостиницы ответил, что не имеет понятия, куда он отправился.
      Некоторое время Нанги молча смотрел на нее, и этот испытующий взгляд заставлял Сэйко нервничать еще сильнее. Ей явно хотелось продолжить разговор на солнечной улице, однако Нанги, только сейчас осознавший, сколь многое из-за постоянной поглощенности работой оказалось вне поля его зрения, не предлагал ей выйти из храма. Напряжение, всегда замечал он, самая плодотворная среда для нечаянных оплошностей, позволяющих получить неожиданную информацию.
      - Сколько раз ты пыталась связаться с ним?
      - Три.
      - И он ни разу не ответил?
      - Нет, сэр.
      - Следовательно, последний раз ты беседовала с ним перед его уходом из офиса, когда он вылетал в Венецию?
      Нанги уловил в ее взгляде некоторое замешательство и попытался оценить его, подобно знатоку, пригубливающему дорогое вино.
      - Нет, сэр. Перед вылетом я встречалась с Николасом-сан в аэропорту.
      - Он сам потребовал этого?
      - Нет, сэр.
      Сэйко переминалась с ноги на ногу. Ее глубокие карие глаза забегали, и Нанги еще глубже осознал, какая стена пролегала между ней и Жюстиной.
      - В день отъезда Линнера-сан я получила зашифрованный факс от Винсента Тиня из Сайгона. Сообщение было срочным и важным - перед отъездом Линнера-сан в Венецию он должен был с ним ознакомиться.
      Нанги заметил, как на лбу девушки выступил пот, хотя в храме не было жарко, скорее даже прохладно.
      Сэйко протянула ему копию факса. Он прочитал его два раза, никак не прокомментировав, впрочем, он никогда не комментировал никаких документов. Собственно, особых причин для паники нет. Николас наверняка согласился, хоть и не имел возможности проконсультироваться с Нанги.
      - Что ты с этим сделала? - неожиданно спросил он.
      На сей раз Сэйко была готова к этому вопросу.
      - В отсутствии Линнера-сан я отправила факс Винсенту Тиню с просьбой уточнить этот пункт относительно теневого правительства в Сайгоне, шепнула она. - Ответа не получила.
      - Это меня не удивляет, - сказал Нанги, оценив про себя ее инициативность. Именно подобному стилю работы учил ее Николас. - Слишком мало времени для того, чтобы раздобыть достоверную информацию. Не будет же он кормить нас слухами.
      - Я не это имела в виду, - заметила Сэйко, облизывая губы. - От него вообще не пришло ответного факса.
      Голоса певчих, теперь все сопрано, вновь начали нарастать крещендо, затем звуки стали постепенно затихать, и наконец в стенах храма ненадолго воцарилось лишь эхо.
      Некоторое время Нанги переваривал услышанную новость и искал возможные пути решения возникшей проблемы.
      - Мне кажется, лучше нам немедленно возвратиться в офис и попытаться связаться с Тинем.
      Выбравшись на залитую светом улицу - на небе не было ни облачка - они как бы очутились в гигантской стеклянной сфере постмодернового мегаполиса, окруженные стеклом и сталью небоскребов.
      Тем не менее, они были рады короткой прогулке к припаркованному у обочины "БМВ" с шофером; Нанги терпеливо ждал, пока водитель откроет заднюю дверцу.
      Жюстина откровенно говорила Нанги, что ее постоянно мучает мысль о возможном романе Николаса с Сэйко.
      Нанги делал все возможное, чтобы разубедить ее в этом, но, похоже, Жюстина не хотела прислушиваться к голосу здравого смысла.
      А, собственно, почему она должна была принимать на веру все его аргументы? Из собственного опыта Нанги знал, что любовь не такая уж эфемерная штуковина, как считает большинство людей. Это нечто цельное, даже весомое, ко многому обязывающее, ненасытное. Прикосновение любви подобно поцелую ангела, невидимому, но подсознательно ощутимому, нечто вроде намека на приобщение к чему-то очень возвышенному.
      Внешняя невозмутимость в выражении лица Сэйко вовсе не свидетельствовала о ее внутреннем спокойствии - навык, выработанный годами. Ему как-то сразу стали понятны все переживания Жюстины. В отношении Сэйко к Николасу лежало нечто большее, чем просто преданность своему боссу. Что именно? На этот вопрос он был бессилен ответить. Впрочем, и сам Николас был чрезмерно учтив и внимателен по отношению к ней.
      Нанги повернул голову в ее сторону.
      - Если в Сайгоне возникли какие-нибудь проблемы, то мне потребуется твоя помощь как эксперта. Будь к этому готова.