Ее голова опустилась, и черные волосы рассыпались по, казалось, выточенному из серебра лицу.
      - Это хорошо, что меня уже нет в живых. Я каждый день умоляла Будду вдохнуть в мое сердце чувство любви, которое должна испытывать мать к своему ребенку, но все молитвы остались без ответа. Мое сердце давно ссохлось, остался какой-то омертвевший ком в груди.
      - Мама, но ведь не ты же в этом виновата.
      Она откинула назад голову, и черная волна волос вновь отхлынула на плечи. В ее глазах сверкнуло неистовствующее пламя, а в исказившей лицо гримасе можно было прочитать ярость черного леопарда, оскалившего желтые зубы в готовности убивать.
      - Нет, виновата, - с надрывом прошипела она. - Виновата в том, что я Азия, вынужденная покорно раздвигать ноги, чтобы меня насиловали любые другие нации: французы, русские, китайцы, американцы. Они варварски эксплуатировали нас, приучили к опиуму, превратили в рабочий скот - вот мы и стали похожи на бешеных собак, способных в приступе безумия отгрызть собственную лапу.
      Она распрямилась, хватая сучковатыми пальцами воздух.
      - И я тоже безумна, безумна настолько, что утратила способность любить то, что следует лелеять и боготворить. Ты моя кровь, До Дук, а ведь я смотрела на тебя теми же глазами, которыми все они смотрели на нас, - она покачала головой. - Нет, не трать зря времени на оплакивание. У меня своя карма, и я с радостью принимаю ее. Сейчас я являю собой одну из причин разорения Азии. Это, может быть, и ужасно, но, по крайней мере, хоть что-то.
      - Но я убил тебя! - воскликнул До Дук. - Ведь это из-за меня...
      Прекрасное лицо женщины просветлело.
      - Я бы никогда не сказала им, где ты прячешься. Я сохранила твою тайну, До Дук. Разве ты не думал о том, что я знала, каковы будут последствия? Да, да. Я сделала это с охотой, мне было приятно не поддаваться ни на какие их угрозы. В конечном счете, ox! - она вздохнула, это был единственный значимый поступок в моей жизни. Даже умирая, я чувствовала, что мое сердце все еще бьется, бьется ради тебя.
      Отсвечивающие золотом глаза матери поймали До Дука в свои сети.
      - Теперь настало твое время, мой сын. Не растеряй его зря.
      Должно быть, по небу в этот момент проплыло облако, ибо лунный свет поблек, и вновь сгустились сумерки; проморгавшись, До Дук не поверил своим глазам - прямо перед ним лежал черный леопард. От его мускусного запаха До Дук вновь ощутил приступ головокружения и на секунду смежил веки; когда же он их разомкнул, зверь уже был в воде и быстро плыл вниз по течению, все больше удаляясь от него.
      До Дук опустил голову, и из его глаз хлынули слезы. До этого ему было неведомо чувство любви, и сейчас, ощутив, насколько болезненно его прикосновение, он решил во что бы то ни стало не допускать подобного рода прикосновений.
      Рука на его плечо легла твердо и уверенно.
      - Да, младший брат, - прошептал ему на ухо Ао. - Укрепляй свое сердце до тех пор, пока оно не превратится в камень, покоящийся в твоей груди, ибо тебе предстоит извилистый и рискованный путь.
      До Дук, сидевший согнувшись на берегу горного потока, не столько услышал, сколько почувствовал эти слова, я они заполнили это его внутреннее небытие, эту пустоту, которую в свое время, будучи в услужении у француза, он прогонял, окунаясь в прохладную и безмолвную глубину бассейна.
      Когда он наконец поднял голову, наступил уже тот особый предрассветный час, в котором мир лишен красок, заволочен сырым туманом и никак не желающими униматься ночными тенями.
      - Мы провели здесь целую ночь?
      - Сейчас время не имеет значения, - ответил Ао. - Забудь о времени.
      - Что произошло? - До Дук повернулся к старику. - Черный леопард, гадюка, призрак моей матери. Это все было во сне?
      Губы Ао скривились в сардонической улыбке.
      - Это Нго-май-ут, Лунный Серп. А сейчас послушай меня, и я расскажу тебе о Танце Паау.
      В старые времена, когда цивилизация нунги находилась в зените расцвета, в некоторых наших городах-государствах существовал культ почитания леопарда. Нунги называли животное Паау и верили в его божественное происхождение. Но были и такие, которые жаждали божественной силы и власти, - вот они и решили поймать леопарда Паау. Сделали они это с редким мужеством, хладнокровием и хитростью, заманив животное в замаскированную ловушку их собственного изобретения.
      У Ао была почти гипнотическая манера разговаривать, будто одним только своим голосом он извлекал магию из самой атмосферы.
      - Прежде всего, - продолжал старик, - они перебили леопарду лапы, чтобы он не смог убежать, - все-таки даже их злодейство имело пределы, ибо они не осмелились посадить зверя в клетку, рискуя навлечь гнев Богов. Но, ломая ему кости, люди были уверены, что душа леопарда останется невредимой и, несомненно, перейдет к ним.
      В несломанных костях человека или животного - здесь нет разницы сохраняются остатки "души", из которых соответствующими ритуальными действиями и молитвами можно реконструировать новую жизнь.
      Что же происходило затем? Они кормили леопарда мясом своих еще живых врагов, с тем чтобы тот стал еще сильнее и увеличил присущие ему божественные возможности. Через девять дней животному вскрыли грудную клетку и извлекла еще бьющееся сердце. Съев этот орган, они, обнаженные, забирались во взрезанную и выпотрошенную тушу, дабы пропитаться кровью Паау. Говорят, этот ужасный покров содрогался, прилипая к их обнаженным плечам. Это и был Танец Паау.
      Предрассветный туман, стелющийся над берегом, постепенно опускался, окутывая своим покрывалом струящуюся гладь воды, даже мелодичные звуки потока терялись в этом опаловом мареве. До Дук ощущал себя вне пространства и времени.
      - Они, эти люди, благодаря этому нелепому ритуалу, тем не менее, сумели объединиться, и их сила и власть - реальная или воображаемая возрастала. Врагов этих безумцев непременно находили обнаженными, со сломанными и вывернутыми назад конечностями - то есть этих несчастных прежде всего лишали возможности как сопротивляться, так и спасаться бегством.
      Красновато-желтые глаза Ао приобрели какой-то особенный оттенок.
      - И, что самое важное, их сердца, вырванные из груди, привязывались к пупкам, для того чтобы души жертв не могли покидать тела в момент смерти.
      Ао на секунду повернул голову, и До Дуку представилось, что сквозь пелену тумана старик видит совершенно иные земли в совершенно иные времена.
      - Танец Паау, - сказал он. - Вход к обретению власти и еще большей власти - вот чему я буду тебя учить, ибо именно за этим ты поднялся ко мне в горы. - Он поднял руку. - Сейчас ты должен выбрать какое-нибудь существо, которое будет представлять тебя, название которого станет твоим духовным именем. Выбирай!
      - Белая сорока, - бросил До Дук первое, что пришло ему на ум.
      - Белая сорока, - повторил Ао и повернул голову в сторону До Дука.
      До Дук почувствовал резь в глазах.
      - Ты уверен? - спросил Ао.
      До Дук кивнул. Как ни странно, он был уверен - впервые за всю свою жизнь.
      - Ты сказал. Пусть будет так. Отныне ты станешь Белой Сорокой. Выражение лица Ао было очень серьезным.
      Слова Ао, казалось, пронзили тело До Дука, подобно сотне дротиков, заставив его содрогнуться от неожиданной вспышки боли.
      Глаза Ао напоминали черные камни на дне реки, гладкие и загадочные. После некоторого колебания старик воскликнул:
      - Свершилось! Ты станешь Нго-май-ут, и никто кроме Нго-май-ут не сможет тебя выследить.
      - Что это значит? - прошептал До Дук.
      На губах Ао вновь заиграла сардоническая улыбка.
      - Ты станешь другим человеком. Это тебя пугает? Нет? Хорошо. У тебя будет жаждущая душа, а к пище и питью - скоро, очень скоро - станешь совершенно равнодушен.
      - А чем же я буду поддерживать силы?
      - Это будет зависеть, - серьезно начал Ао, - от того, что останется после того, как ты превратишься в Нго-май-ут.
      - Но я буду смертным?
      Ао ответил не сразу. Наконец он произнес:
      - Если ты получишь смертельную рану, то, да, можешь погибнуть. В этом смысле ты будешь смертен. Но ты будешь Нго-май-ут, и твое тело будет обладать замечательными способностями к рекуперации и регенерации.
      - Значит, я буду близок к бессмертию.
      Глаза Ао были прикрыты.
      - Это уж ты сам определишь.
      Сейчас До Дук был уверен, что Ао изучает его самым пристальным образом. Старик, вытянув руку, держал ее между ними ладонью вверх.
      Пронзительный крик какой-то птицы пронесся эхом сквозь заросли джунглей и завесу тумана.
      Ао ждал, когда До Дук положит свою руку на его ладонь. Наконец их ладони соединились, и мальчик всем телом ощутил пожатие своей руки. И когда Ао заговорил, его голос уже звучал иначе, будто проникая сквозь какую-то завесу или пелену.
      - Ты готов продолжать свой путь из одного мира в другой?
      До Дук открыл рот, чтобы ответить, но Ао закивал головой, будто уже знал ответ, сформулированный в голове младшего брата.
      5
      ВЕНЕЦИЯ - ТОКИО - НЬЮ-ЙОРК
      Николаса разбудил глухой рокот моторных лодок на Гранд-канале. Он открыл глаза - было темно. Взглянул на часы - время рассвета еще не наступило. Пройдясь по комнате, он заметил какой-то тонкий лучик света, пробивавшийся сквозь створку деревянных жалюзи. Раздвинув их, Николас увидел, что по мраморным фасадам строений вдоль по струится бледный свет, оттенки которого он не смог бы ни определить, ни описать. В воде отражался силуэт какой-то морской птицы, который вскоре исчез из виду я больше не отвлекал внимание Николаса, залюбовавшегося четким видом величественных очертаний Санта-Мария делла Салуте.
      Он прошел в туалет, затем в ванную, ополоснул там лицо холодной водой, вернулся в комнату, оделся и вышел из номера. Николас не имел ни малейшего представления, куда направляется, уверен он был в одном: ему необходимо пройтись по улицам, подышать воздухом и как бы примерить к себе этот город, как примеряют одеяния из золотой парчи, ощутить его своей кожей.
      Первый же порыв ветра с rio больно хлестнул по лицу, и Николас, подняв воротник куртки, постарался укрыть им и щеки.
      Он пересек небольшую площадь и спустился к ruga, торговой улице с магазинами. Людей в такой ранний час еще не было, и большинство магазинов было закрыто. Нюх вывел его к маленькой булочной, в которой он купил кофе и изумительного вкуса рогалики. Наслаждаясь хлебным ароматом своей покупки, Николас направился в сторону мостика, ведущего к площади Святого Марка.
      На мостике он на секунду задержался - ему нравилось любоваться с высоты игрой света на шелковой поверхности воды канала. Привязанные к причалам торговые лодки слегка покачивались, терпеливо дожидаясь своих живущих поблизости владельцев.
      Не встретив ни души, он прошел еще через два моста и спустился под арку, выходящую на площадь. Прямо перед ним высился Дворец дожей, слева располагалась кампанила, часы на которой и по сей день били, как и несколько веков назад. Огромное пространство, со всех сторон окруженное бесконечными магазинчиками и кафе с верандами и вынесенными на воздух столиками, в этот ранний час казалось таким таинственным, будто это и не городская площадь, а чертоги Богов, в которые случайно забрел Николас.
      Он выбрался на булыжную мостовую и вскоре услышал воркование раскормленных голубей, дожидающихся предленчевого набега туристов и ассоциируемой с ними очередной кормежки.
      Вдруг до него донесся голос, исполняющий песню. Николас так и застыл на месте, прислушиваясь: ария принца Калафа из блестящей оперы Джакомо Пуччини "Турандот".
      "И никто не уснет", - пел баритон. Подойдя к уличному певцу поближе, Николас увидел, что это дворник, одной рукой кативший за собой тележку с мусором, а другой - ритмично густой метлой разметавший пыль перед собой. Исполняя арию, он откинул назад голову, и Николас, вслушиваясь в эту вечно живую мелодию на фоне величественного амфитеатра дожей Венеции, проникся ощущением, что, независимо от того, какие проблемы он оставил нерешенными в Токио и какие опасности его подстерегают здесь, сейчас, в это утро, в этот час, стоило жить.
      Проходя мимо певца-любителя, Николас поприветствовал его, а тот, мужчина весьма дородный, улыбнулся в ответ и, не сбившись с такта, продолжил свои занятия; его страстный голос, казалось, заполнял всю площадь.
      Повернув за угол, Николас прошел через Пьяцетту в направлении к пристани и Гранд-каналу. Рожденные рассветом цвета, вздымаясь из груди океана к небу и скользя по домам вдоль канала, придавали всему видимому над горизонтом пространству те же самые оттенки, будто бы и не было разницы между морем и сушей.
      Набережная - Рива-дегли-Счиавопи - начала заполняться школьниками, набивающимися в vaporetti, чтобы успеть к утренним занятиям. Покупая билеты и забираясь на паром, они громко переговаривались, и их высокие голоса звенели по всей Пьяпетте. Очутившись внутри, они громко смеялись, шалили, толкали друг друга, отвоевывая свободные места, в то время как в каютах рабочие с тусклыми глазами разворачивали местные утренние газеты, чтобы до самого конца пути не поднимать от них голов.
      К счастью для Николаса, туристов еще не было. Сейчас они, видимо, только выбирались из кроватей, чтобы заказать себе горячие круассаны и крепкий черный кофе со сливками. Николас направился в сторону traghetti*, откуда только что отчалили vaporetti. Справа виднелась статуя Меркурия, слева готовился взлететь знаменитый Крылатый лев. Николас не находил ничего предосудительного в том, что дожи Венеции в качестве символа их города выбрали мифическое животное, - ему это даже правилось.
      * Паром (итал.)
      Отправляя в рот последний рогалик и допивая кофе, Николас размышлял о том, что чем дольше он находится здесь, тем лучше понимает, почему Венеция по сей день является не на словах, а на деле городом-государством. Живущие здесь люди могут быть итальянцами, но на этом все и кончается. В различных районах внутри страны всегда обычно говорят на своем местном наречии здесь Венеция не исключение, однако нигде нет такого дробления в манере мышления, как в Венеции. Их образ жизни уникален - даже для них самих. Раздумывая над всем этим, Николас обнаружил, что это иконоборство вызывает в нем реакцию на самом глубинном уровне.
      Подойдя ближе к Крылатому льву, он уввдел сидящую на постаменте статуи женщину в коротком жакете с меховым воротником. Первая волна школьников схлынула, и набережная вновь обезлюдела.
      Внешность женщины поражала своей оригинальностью. В ее характерном для уроженцев Средиземноморья лице - удлиненный нос и широкий рот - были унаследованы в равной мере черты как финикиян, так и римлян. Густые рыжие волосы были зачесаны назад, что давало возможность видеть се открытое лицо, своей овальной формой напоминающее камею. Поравнявшись с ней, Николас увидел глубоко посаженные зеленовато-голубого цвета глаза. Уперевшись локтями в согнутые колени, она с видимым удовольствием уплетала пирожное с шоколадной начинкой.
      Женщина подняла голову сразу же, как только ее коснулась тень проходящего мимо Николаса, солнечный свет полыхал в голубизне ее глаз, улыбка же подсказала Николасу, кто она такая и где они виделись.
      - Вы не могли бы отодвинуться? Я наслаждаюсь этим видом, - в уголках рта виднелись коричневые пятнышки от шоколада.
      Говорила она по-английски, однако какой-то едва заметный намек на акцент убеждал Николаса в том, что это не ее родной язык.
      Николас присел рядом с ней.
      - Я ждала вас, - сказала она.
      - Надеюсь, не слишком долго. Приятная неожиданность увидеть вас без маски.
      Широко улыбаясь, она вновь принялась за пирожное.
      - Канун дня всех святых уже позади, - заметила она. - При дневном свете мы вновь можем быть самими собой.
      - Даже Микио Оками?
      Она бросила на него резкий пронзительный взгляд.
      - Оками-сан находится в невероятном напряжении. Человек меньшего масштаба, вне всяких сомнений, не выдержал бы такой жизни.
      Николас промолчал, зябко потирая закоченевшие на утреннем холодке руки.
      - Вы будете помогать ему?
      - Какие у него были общие дела с Домиником Гольдони, всесильным доном американской мафии?
      - Что вы знаете о Гольдони кроме того, что он был доном американской мафии? - спросила Челеста.
      - А что еще требуется знать?
      Она печально улыбнулась.
      - Прежде всего Гольдони был полувенецианец и, единственный среди всех капо, несицилийского происхождения. Кроме того, он обладал той особой интуицией, о которой остальные члены мафии могли только мечтать. Он предвидел, что дни Сэма Джанкано и подобных ему уже сочтены, и в мозгу его зрели планы относительно повой эры деятельности мафии. Связи дона в Америке имели решающее значение для Микио Оками в деле реализации его замыслов относительно того, как уничтожить Годайсю. - Она оценивающе посмотрела на него. - Надеюсь, эта дополнительная информация не поколеблет вас в вашем решении помочь Оками-сан?
      Николас уловил озабоченность в ее голосе.
      - Скажите мне, что для вас значит Оками-сан? Работодатель? Нечто вроде отца? Любовник? Или, возможно, все вместе?
      Челеста рассмеялась.
      - Какое чувство гордости испытал бы Оками-сан, услышь он ваши слова. Вам известно, что ему почти девяносто?
      - Этого я не знал.
      - Гм, он уже давно живет в Венеции, но и до приезда сюда... м-м... он поддерживал связи с наиболее влиятельными венецианскими семействами.
      - Полагаю, одним из них было ваше.
      - Мой отец пожертвовал своей жизнью за Оками-сан. - Она вытерла руки клочком бумаги. - Допускаю, что это может звучать для вас несколько неожиданно и непривычно.
      - Вовсе нет. Я ведь наполовину азиат и понимаю, что значит долг.
      - Да, конечно.
      Чуть повернув голову в сторону, она смотрела, как из вод лагуны медленно поднимается солнце. Справа, на противоположной стороне Гранд-канала, в нежно-розовом свете виднелся собор Санта-Мария делла Салуте, а крылья венецианского льва над их головами казались охваченными огнем.
      - Мои предки, или, по крайней мере, некоторые из них, прибыли сюда из Карфагена, - сказала она после некоторой паузы. - Они были мореплавателями, но также и философами, а еще, как говорят, великими учеными. Их очаг был разрушен, город превращен в руины, поэтому им осталось полагаться только на единственного надежного друга. И другом этим было море. Вот так наконец они оказались здесь, в Венеции. - Она повела головой по сторонам, а потом взглянула ему прямо в лицо. - Эти истории любил мне рассказывать дед. Он клялся в их правдивости, точно так же как клялся в том, что знает, где покоится лодка, на которой они прибыли. Он клялся, что она находится под фундаментом дворца, где вы были в прошлую ночь.
      - Этот дворец был вашим домом?
      - Теперь там живет Оками-сан, - ответила Челеста, причем в голосе ее не звучало ни грусти, ни горечи. - Я же сейчас обитаю в другом месте, более уединенном, вдали от Гранд-канала.
      - А остальные члены вашей семьи?
      - Оками-сан купил моей матери собственную квартиру - такую, что ей по силам содержать самой. Что касается моей сестры, то она больше не живет в Венеции.
      Челеста повернулась в профиль, и, глядя на ее высокий с горбинкой нос, Николас представил ее на носу галеры, отплывающей из Карфагена через Средиземное море в поисках убежища, которым впоследствии окажется Венеция.
      - Полагаю, что в свете истории судьба моей семьи совершенно типична. Мы научились привыкать ко всему: к меняющимся временам, к неизбежности и, что самое важное, к политике. Мой отец занимался производством тканей: бархата, кружев, шелка и тому подобных. А дед мой разработал технологию выработки особой муаровой парчи, и эта технология до сих пор является монополией нашей семьи. Предки Оками-сан родом из Осаки, и в свое время они занимались галантерейным бизнесом. Оками-сан и мой отец моментально нашли общий язык, оба были в равной мере горды и прагматичны. По своим взглядам родственники моего отца были очень близки людям с Востока, и им не составило большого труда понять, почему Оками-сан хочет купить их компанию. В конце концов, они остановились на партнерстве.
      Значит, партнерство было абсолютно законным и являлось прекрасным предлогом для пребывания Оками в Венеции, - по некотором размышлении добавила она.
      - Меня же интересует только один вопрос - что Оками сделал для моей семьи. - Николас почувствовал, что Челесте не было дела до того, с какой интонацией была сказана эта фраза.
      - Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Вы поможете ему? - Она мягко перевела разговор на волнующую ее тему.
      Мысли же Николаса вернулись к той ночи, когда Оками рассказал ему о грозящей опасности.
      - Дело тут вот в чем, - сказал тогда Николас Оками. - Весь вопрос в опознании - ведь мы даже не знаем, кого пошлют, чтобы убить вас. Существует также вопрос времени: следует признать, что у нас его мало. В этих исключительных условиях наш выбор очень ограничен. Не будет ничего хорошего в том, что вы. вдруг заляжете на дно, - поскольку вы должны продолжать работу над своим планом, а не имея возможности маневра, вы ничего не сделаете. Так же не будет ничего хорошего и в том, если мы приставим к вам круглосуточную охрану, - потому что тот, кого пришлют, просто воспользуется точным хронометражем вашего времени и к тому же вполне сможет вычислить место, где мы вас прячем. Я же окажусь в невыгодном положении. В подобных безнадежных условиях я не могу позволить себе этого. Моя задача уже осложнена тем, что я не представляю себе, с кем мне придется вести борьбу.
      - Таким образом, ты хочешь сказать, что нам объявили шах? - холодно посмотрел на него Оками.
      - Вовсе нет. Я хочу лишь сказать, что экстремальные условия требуют экстремальных мер.
      Предавшись этим воспоминаниям, Николас вдруг вздрогнул, как будто его пронзил холодный ветер с площади, однако тот вечер никак не хотел уходить из памяти.
      - Для того чтобы помочь вам, я должен стать магнитом.
      - Магнитом?
      - Да. Можете назвать это живым щитом. То, что мне необходимо, так это переориентировать действия убийцы с вас на себя.
      - Я сделаю то, что в моих силах, - вернулся Николас к действительности.
      - Да, я знаю, - кивнула Челеста. - Вчера, после того как вы ушли, мы детально обсудили с Оками-сан все наши возможности. Оками-сан был в вас уверен, но мне самой хотелось услышать это от вас лично.
      Она бросила взгляд на море.
      - Мне необходимо рассказать вам о трех людях, составляющих внутренний совет Кайсё, - потому что один из них оказался предателем, желающим смерти Оками-сан. Во внутренний совет входят оябуны, стоящие во главе трех основных кланов якудза. Тэпуо Акинага, Акира Тёса и Томоо Кодзо. - Она предъявила ему три фотографии. - Всех троих следует считать виновными до тех пор, пока вы не докажете их невиновность. Предупреждаю вас: вы не должны доверять ни одному из них.
      Николас принялся разглядывать фотографии, запоминая лица. Затем взглянул на нос.
      - Оками-сан - не ваш любовник, но вам он очень дорог, поскольку раньше вы говорили, что нагрузки, которые он выдерживает, давно бы убили человека меньшего масштаба.
      - Все верно.
      - А тем не менее он дожил до девяноста.
      Она резко поднялась.
      - Давайте пройдемся. Я замерзла.
      Челеста спрятала руки в карманы жакета, и они пошли вниз по набережной. Над головами их с громким воркованием кружили голуби, слышались крики уличных зазывал, соблазнявших бесплатной поездкой на Мурано в гости к всемирно известным стеклодувам. Их голоса перекрывали даже тарахтенье лодочных моторов. Временами голуби пролетали так низко, что в прохладном воздухе слышалось хлопанье их крыльев.
      - А сейчас я скажу вам то, о чем не знают даже члены внутреннего совета открою вам тайну Кайсё: он владеет корёку.
      Корёку - огненной стрелой пронеслось у него в мозгу.
      - Микио Оками владеет Освещенной энергией?
      - Именно она позволила ему выжить все эти годы, - ответила Челеста. В этом и заключается ответ почти на все ваши вопросы, не так ли? Девяносто с лишним, а силы и настойчивости, как у пятидесятилетнего.
      Чтобы сдержать участившееся сердцебиение, Николасу пришлось взять под контроль дыхание. Мозг среагировал мгновенно. Корёку - ведь это же путь в Сюкэн. Если Оками действительно постиг Освещенную энергию, то он сможет дать ответ, способен ли Николас достичь этих высот. Корёку - переходное звено, вход в Сюкэн. Наконец-то сможет он найти разгадку тайны своих древних предков - возможность сочетаемости Аксхара и Кшира, Света и Тьмы, двух противоположных полусфер Тау-тау, - неужели ему предоставляется такой случай? Да, но только если он обеспечит безопасность Оками.
      - Наконец-то мне удалось задеть вас за живое, - подала голос Челеста.
      - Боюсь, что да.
      Она резко повернулась и бросила на Николаса быстрый взгляд.
      - Оками-сан не согласен с вашим планом. Он не хочет ставить вас на линию огня.
      - Уже поздно говорить об этом.
      - Что вы имеете в виду? Мне кажется, он прав.
      - Ничего не говорите, идите вперед, только чуть быстрее, - неожиданно проговорил Николас.
      Они свернули с набережной на боковую дорожку. Было как раз то время, когда начинали открываться магазины и толпы людей спешили на работу. Вид этих взбудораженных людей удивил Николаса - ему показалось странным и удивительным то, что в этом городе чудес кто-то действительно работает. Трудно было в это поверить. Тем не менее за волшебной оболочкой Венеция продолжала оставаться городом, хотя и весьма своеобразным, в мирском понимании этого слова.
      - Сейчас ни у Оками, ни у меня нет выбора, - продолжил Николас. - Мы оба обречены идти этим путем. А с исходом, каков бы он ни был, вам придется в любом случае смириться.
      - Карма. Это ваша судьба.
      В се голосе Николас уловил иронию.
      - Послушайте, Челеста, если вы не верите в карму, то, значит, она не существует.
      - Вроде гири, - улыбнулась Челеста.
      Ей нравилось наблюдать за его недоуменным взглядом.
      - Да, - серьезно добавила она, - я все знаю о долге чести, долге, выплатить сполна который невозможно.
      Увидев маленькую булочную, Николас увлек ее к витрине, где красовались только что выпеченные батоны хлеба и румяные кексы.
      - Вы голодны? По-моему, только что поели.
      - Мне бы хотелось знать, не привлекают ли наши персоны чьего-либо внимания.
      Челеста следила за тем, как Николас поверх головы продавщицы, добродушной женщины средних лет с розовыми щечками, вглядывается в стекло витрины.
      - Что вы там заметили? - спросила она.
      - В данный момент меня волнует не то, что я заметил, а то, что я чувствую. Кто-то определенно взял нас под наблюдение.
      Они пересекли мост и вышли на другую улицу.
      - Значит, это все-таки началось, - сказала Челеста. - Что будем делать?
      - Кто бы он там ни был, дадим ему возможность еще немного понаблюдать за нами.
      - Зачем?
      - Потому что, чем дольше он будет преследовать нас, тем больше у нас шансов разглядеть его. А именно это мне и нужно, - Николас схватил ее за руку. - Готовы взглянуть в глаза врагу?
      Она слабо улыбнулась.
      - В данных обстоятельствах только об этом и мечтаю.
      - Отдохните, - бросил Лиллехаммер, выходя из кабины пилотов реактивного самолета ВВС США. В руке он держал несколько листков с только что полученным факсом, лицо светилось от возбуждения.
      - Что-нибудь об изуродованной девушке? - спросил Кроукер, отставив чашку с кофе и закрепив ее специальным колпачком.
      - Угадали, - Лиллехаммер потряс в воздухе своими листками. - У нее был мост. Два коренных зуба, вместо выпавших молочных, появиться не пожелали дантисту пришлось потрудиться.
      Лиллехаммер ухмыльнулся - паутинка бледных шрамов обозначилась в уголках рта. Темные облака за стеклами иллюминаторов то сходились, то вновь расходились и хлестали по обшивке самолета, подобно гигантскому конскому хвосту. Уходя от шторма все выше вверх, им даже пришлось глотнуть кислорода над центром Миннесоты, да и сейчас ощущались последствия турбулентности, несмотря на то, что самолет вышел из фронта грозы.
      - Зубной врач постарался на славу - наши компьютеры моментально вычислили ее имя: Вирджиния Моррис. Она из тех, кого поставляло ему ФБР. Видимо, его чем-то не устраивал фэбээровский выбор, и он сделал свой.
      Легкая тряска не мешала Кроукеру наблюдать за проносившимися над ними облаками.
      - Следовательно, она вместе с ним нарушала правила ФПЗС?
      - Похоже на то. Это его старая связь. Я разговаривал с федеральными судебными следователями, ведущими это дело, - у них нет информации, что она сотрудничала с его охранниками, - Лиллехаммер покачал головой. - ФПЗС я вычеркнул из числа подозреваемых. Доминик был всегда неисправимым бабником, его брюк не хватало на ту штуку, что была в них.
      - Стало быть, он под носом ФПЗС таскал за собой любовницу до самой Миннесоты? Как ему это удалось?
      Лиллехаммер пожал плечами.
      - Он командовал легионами. Любой из его подчиненных мог оказаться предателем.
      Кроукеру надоело разглядывать тучи за иллюминатором.
      - Сомневаюсь. Я знаю этих парней. Они привыкли делать свое дело, им нет необходимости лезть в чужие отношения. Зачем брать на себя лишнюю ответственность?
      - Есть какие-нибудь соображения?
      - Относительно предателей из его внутреннего окружения?
      - Разумеется, - вскинул голову Лиллехаммер, - а кто еще мог навести убийцу на след Доминика?
      Кроукер покачал головой.
      - Вам кажется, что душок исходит от Федеральной программы, я же придерживаюсь иного мнения. Гольдони убили в том доме. А как он там оказался? Его похитили? Сомневаюсь. Он был под постоянным наблюдением. Кроме того, если бы убийца был из внутреннего окружения, то он расправился бы с Гольдони на месте, а не где-то на окраинах Миннесоты. А не кажется ли вам, что он намеренно ускользнул от охранников, торопясь на какое-то рандеву? Пет ничего проще - сказал жене, дескать, пошел за туалетной бумагой или вдруг захотелось телячьей вырезки - и был таков.
      - Я допускаю такую возможность, - Лиллехаммер был явно заинтересован. - Но каковы же мотивы его ухода?