- Да, пробраться к тебе было непросто.
      Атертон Готтшалк приподнялся на больничной койке - три подушки, которые он сразу же, как только пришел в сознание, потребовал у медсестры, покоились за спиной. Подушки на гусином пуху: на поролон у Готтшалка была аллергия. Увидев посетителя, он удивленно вскинул брови.
      - О Господи, Макоумер! Обалдеть можно!
      Подойдя ближе, Макоумер изучающе разглядывал его. В палате они были одни. Мирно гудел кондиционер.
      - Боже праведный, Атертон! Выглядишь ты ужасно. Лицо Готтшалка потемнело:
      - А ты ожидал чего-нибудь другого? Мать твою! Между прочим, меня могли прикончить!
      Макоумер улыбнулся, стараясь, чтобы это получилось как можно более естественно. Ничего, подумал он, шок пойдет только на пользу этому болвану. Пусть помучается неопределенностью своего положения, посмотрим, как ему это понравится: в конце концов, своим дурацким поведением с Кристиан он тоже застал меня врасплох.
      - Как я посмотрю, пуленепробиваемый жилетик пришелся тебе впору.
      - Да, точно мой размер, - Готтшалк кивнул. - Что, черт возьми, произошло с твоим планом?
      Сложив руки на груди, Макоумер наклонился над ним:
      - Ничего. Все прошло по плану, Атертон.
      - Что?! - Лицо его побелело.
      - Кстати, у главного входа в больницу твоя дражайшая жена Роберта дает интервью телевизионщикам. Знаешь, у нее уже появились замашки первой леди.
      - Неважно. Я хочу знать, что, черт возьми, происходит.
      - Сейчас узнаешь, - примирительным тоном произнес Макоумер. - Зачем, как ты думаешь, я сюда примчался? - Он сел на край постели. - Я нанял этого исламского фанатика через третьих лиц, естественно. Он думал, что за всем этим стоят спецслужбы его страны, но какая нам, в сущности, разница, что он думал.
      - Боже праведный! - Готтшалк едва не задохнулся от бешенства. - Ради всего святого, скажи мне, зачем? Он же мог бы убить меня!
      Макоумер кивнул:
      - Совершенно верно, мог бы. Но фактор риска был сведен к минимуму. Прежде чем нанять его, я убедился, что имею дело с профессионалом высшего класса. У него был приказ стрелять точно в сердце. В то место, которое гарантированно защищал бронежилет.
      Готтшалк пожал плечами:
      - Он мог промахнуться!
      - Но он же не промахнулся, - холодно заметил Макоумер и встал. - Теперь относительно твоего вопроса: зачем. - Он кивнул головой на стопку газет и журналов в изголовье его постели. - Исключительно ради этого.
      - Пресса?
      - Ты герой национального масштаба, в тебе уже никак не меньше двадцати четырех карат, Атертон. Твои речи, твоя предвыборная платформа, деньги Совета, потраченные на тебя - одни лишь эти факторы могли бы обеспечить достаточное число голосов. Могли бы. Но я сделал так, что твои слова превратились в непреложную истину. Улавливаешь разницу? Я превратил теорию в ужасающую реальность, и она, эта реальность, нанесла общественности удар в самое солнечное сплетение. То, что произошло с тобой, привело всех в бешенство, это была первая реакция, но потом избиратели задумались и поняли, что ситуация становится неуправляемой. А сейчас уже все пришли к выводу: надо что-то предпринимать, они хотят жестких мер, мечтают о них. Ты и есть эти самые меры, Атертон.
      - Боже, - пробормотал Готтшалк, начиная понимать смысл того, что сказал Макоумер, - ты по крайней мере мог бы посвятить меня в свой истинный план. Я бы подготовился...
      - И твоя подготовка все бы испортила. Неужели ты этого не понимаешь? Все должно было быть абсолютно достоверно.
      - Черт бы тебя побрал, мой милый, между прочим, это моя жизнь, и ты поставил ее на карту!
      Макоумер снова пожал плечами:
      - Ставки очень высокие, Атертон. Высочайшие, я бы сказал. Когда ты стал членом "Ангки", то дал согласие играть по ее правилам, вспомни.
      Лицо Готтшалка постепенно обретало нормальный цвет, но он все еще не мог переварить полученную информацию:
      - Я не желаю, чтобы впредь происходило что-то подобное, надеюсь, ты это понимаешь? Где гарантия, что ты не устроишь такой же спектакль в день моей инаугурации?
      - У тебя есть такая гарантия, Атертон. Мое слово. В январе, когда ты на глазах всего мира будешь приносить присягу на верность Конституции Америки, в окрестностях Нью-Йорка уже начнет действовать отряд террористов. Их целью станет место захоронения радиоактивных отходов. К тому времени мы оба будем знать, какое именно. Они пошлют правительству ультиматум и свои требования, угрожая расконсервировать хранилище, и вот тогда ты начнешь действовать. Ты бросишь против них мобильную группу по борьбе с терроризмом. Преступники будут уничтожены, и ты получишь полную свободу действий. Мы двинемся против наших врагов... Вначале никто и не поймет, что Америка начала наступление на всех фронтах: ни ты, ни я не хотим мирового ядерного пожара, - он засмеялся. - В конце концов, мы же не безумцы. Но блокировать влияние России на страны третьего мира, сместить геополитическое равновесие в сторону максимальной безопасности Америки - это мы обязаны сделать...
      - Это не гарантия. Дел, это всего лишь твои благие намерения. Мне нужно нечто большее, - помолчав, негромко сказал Готтшалк.
      Голова по-прежнему гудела, снова начались боли в груди. Сердце, его сердце! При мысли о том, что пуля наемного убийцы могла бы пробить бронежилет, его едва не стошнило. Мгновенная остановка сердца. Помертвевшее лицо, как у Джона Холмгрена. Смерть. Готтшалк словно видел себя со стороны.
      В глубине души он догадался, что Макоумер каким-то образом причастен к внезапной смерти губернатора. Обычно он гнал эту мысль подальше, не позволял ей выбираться из тайника подсознания. Что бы там Макоумер не затевал, ему было плевать на его планы. Осведомленность в его делах связана с риском для жизни, это как вирус, поразивший организм - он растет и размножается, пока не сожрет человека. Готтшалк не желал пачкаться во всей этой грязи. Мне нужен пост президента Америки, вот и все, думал он.
      - Я требую гарантий, - кулаки его непроизвольно сжались. Тоже мне счастье стать президентом, подумал Готтшалк, если в любой момент тебя могут подстрелить, как куропатку!
      - Атертон, - мягко проговорил Макоумер, - позволь мне напомнить, что ты не вправе что-либо требовать.
      - Да? - глаза его сверкнули. - Интересно, что бы ты делал без меня?
      - Ты же не откажешься от своего единственного шанса стать президентом, я слишком хорошо тебя знаю, Атертон. Власть, вот к чему ты всегда стремился.
      - Черт побери! - воскликнул Готтшалк. - Я требую пересмотра нашего соглашения!
      Макоумер резко наклонился к нему и схватил за лацканы больничного халата:
      - Я устрою тебе пересмотр соглашения, сукин сын! Его условия будут такими же, какие я предложил твоей бывшей любовнице, мисс Кристиан.
      - Кэтлин? - слабым голосом произнес Готтшалк и изумленно поглядел на Макоумера. - Что ты знаешь о Кэтлин, ее нашли?
      - Нет. И никогда не найдут. Она на дне Гудзона.
      - Мертва? - прошептал Готтшалк. - Она мертва? Что?.. - на лице его появилось выражение смертельного страха.
      - Именно. Morte26. Получила по заслугам, которые в ее случае были не столь уж и впечатляющими, в отличие от твоих, Атертон. Ты был полным идиотом, позволив ей подслушать разговор с Эллиотом.
      - Я не понимаю, о чем ты говоришь?
      - Она узнала дату, болван. Она узнала про тридцать первое августа. Она приехала в Нью-Йорк, чтобы проникнуть в "Ангку". Лично я считаю, что она намеревалась использовать полученную информацию для того, чтобы контролировать тебя и, следовательно, влиять на твои действия. Она заставила бы тебя бросить Роберту и заняла бы ее место. К счастью для всех нас, я разгадал ее план.
      - Ты! - задохнулся от гнева Готтшалк. - Боже, ты убил ее!
      Макоумер наклонился и прошептал ему на ухо:
      - Она добилась пересмотра соглашения, можно внести изменения и в договор с тобой, Атертон. На тех же условиях. В любой момент, как только пожелаешь.
      Атертон Готтшалк дрожал от ярости и страха. Он молчал, в отчаянии глядя на белоснежную стену палаты.
      До возвращения в участок Туэйт решил не торопить события, собрать спецгруппу можно и позже, спешка ни к чему. Войдя в кабинет, он увидел у своего стола Айвори Уайта. В руках у него была светло-зеленая папка, в которых обычно хранятся дела по убийствам.
      - Что там у тебя?
      - С возвращением, - ухмыльнулся Уайт. - Мы все...
      - Да, да, знаю, благодарю, сейчас упаду на колени и заплачу, - перебил его Туэйт, уже успевший наслушаться добродушных колкостей коллег в вестибюле участка. - Прибереги цветы и поздравления для кого-нибудь другого.
      - Слушаюсссь! Ссэрр! - Сделал серьезное лицо Уайт. - Без вас здесь творилось черт знает что. Подстрелили кандидата в президенты от республиканской партии, а Борак и Эндерс что-то уж слишком быстро нашли убийцу.
      Легки на помине, подумал Туэйт, увидев выходящих из лифта Борака и Эндерса. Сейчас они направлялись в их сторону.
      - Я уже все знаю, - буркнул Туэйт.
      "Тайм" напечатал гневную передовицу, где заклеймил неэффективность службы государственной безопасности, обязанной бороться с международным терроризмом, особенно если террористы наглеют и начинают действовать на территории Америки. Следом выступила "Вашингтон пост" особо акцентируя внимание читателей на том факте, что покушавшийся использовал советский автомат АК-47. И "Тайм", и "Ньюсуик" посвятили покушению несколько разворотов, рассказав заодно о мировой - "пандемической", как они ее называли, - реакции на акт международного терроризма. А прошлым вечером телепрограмма "60 минут" посвятила всю передачу, что совершенно нехарактерно для канала новостей, проблеме международного терроризма, завершив показ кадрами, снятыми у собора Святого Патрика.
      В действительности же через восемь часов после покушения Атертон Готтшалк стал национальным героем Америки, его имя было у всех на устах - казалось, он навеки завоевал любовь американцев. Последний опрос общественного мнения, проведенный нью-йоркским отделением Си-би-эс, показал, что политический рейтинг Готтшалка взлетел на недосягаемую высоту: более 76 процентов американцев разделяли его позицию, а данные службы Гэллапа свидетельствовали о том, что цифра эта неуклонно растет.
      - Ну надо же, - улыбнулся Борак, - ты пропустил самое интересное.
      - Как дела, Дуг? - поинтересовался Эндерс.
      - О'кей, - с беззаботным выражением лица соврал Туэйт.
      - Надо же, - не обращая ни на кого внимания, продолжал Борак, - этот, мать его, Готтшалк стал прямо Христом-Спасителем. А, хотя, что в этом удивительного? Гаденыш оказался абсолютно прав. Произошло именно то, о чем он предупреждал. И вот что я вам скажу: этот парень будет куда лучше управлять страной, чем тот говнюк, который сидит в Овальном кабинете сейчас.
      - Если я не ошибаюсь, - заметил Эндерс, - ты голосовал за Лоуренса.
      - Ну и что? - В голосе Борака появились агрессивные нотки. - Тогда он вызывал у меня симпатию, - он поднял указательный палец вверх. - Вся штука заключается в том, что этот сукин сын, похоже, знал, что на него готовится покушение и был готов к нему, - он покачал головой.
      - Одна из самых авторитетных служб опроса общественного мнения.
      Туэйт насторожился. Он понимал, что Борак не случайно сменил тему: сейчас он явно намеревался обсудить телефонный звонок, благодаря которому они мгновенно вышли на убийцу.
      - Ты, конечно же, не записал разговор на магнитофон? - спросил Туэйт.
      Борак отрицательно покачал головой:
      - Очень странный звонок, мать его.
      - Значит не записал, - резюмировал Туэйт. - А, между тем, все, что для этого требовалось, элементарное выполнение служебной инструкции.
      Борак отвлекся от размышлений, глаза его сверкнули:
      - А ну, повтори, что ты сказал?
      - Я сказал, что тебе следовало записать разговор на пленку. Борак криво усмехнулся:
      - Тоже мне, умник выискался! Я что, псих, по-твоему? Откуда, мать твою, я мог знать, что это окажется такой важный звонок?
      - Он прошел по каналу 911, ведь так? - невозмутимо заметил Туэйт. - А все звонки по этому каналу подлежат записи. Или ты забыл инструкцию?
      Борак угрожающе двинулся на Туэйта, но между ними встал Эндерс.
      - Скотина! - орал Борак. - Ну, скажи, что я еще не сделал! - От негодования он хрюкнул. - Звонок был анонимный, и прошел он через коммутатор участка. Что теперь скажешь?
      Туэйт на мгновение задумался.
      - И ни один из вас ничего не заподозрил? - спросил он сразу обоих. - А следовало бы. Действительно анонимный звонок прошел бы через оператора 911-го канала связи. Кто, по-твоему, знал, куда и кому звонить? Причем знал точно. Некий законопослушный гражданин? Черта с два!
      Резко повернувшись, он прошел прочь. Пара детективов изумленно глядела ему вслед.
      Уайт нагнал его:
      - Что происходит, черт возьми?
      - Я сам хотел бы это знать, - Туэйт поглядел на него и снова обратил внимание на светло-зеленую папку. - Ты так и не ответил на мой вопрос.
      Они подошли к маленькому, как бойница крепости, окну, выходящему на здание муниципалитета. Внизу сновали люди - некоторые завтракали на открытом воздухе, некоторые нежились на солнце, словом, каждый наслаждался погожим деньком позднего лета.
      Неуверенно глядя на Туэйта, Уайт передал ему папку.
      - У тебя сейчас своих проблем хватает, - Уайт словно оправдывался, - но все же будет неплохо, если ты взглянешь.
      Туэйт перевел взгляд с озабоченного лица Уайта на обложку папки. Открыв ее, он едва не ахнул:
      - Боже праведный!
      Уайт поморщился, словно от зубной боли, но продолжал стоически молчать, пока Туэйт читал дело, а потом снова, на этот раз очень медленно, перечитывал его заново.
      - Когда это поступило в участок? - еле слышно спросил он коллегу.
      - Вчера, рано утром, - Уайт смущенно переминался с ноги на ногу. - Если бы не протекла вода, его бы до сих пор не нашли: гости у него бывают редко, живет он один. Это случилось в ванной.
      - Понятно.
      - Вода перелилась через край и затопила квартиру этажом ниже. Соседи позвонили управляющему, у того был запасной ключ от квартиры. Он вошел и обнаружил тело.
      - Подонки, - Туэйт чувствовал себя беспомощным и, впервые с того дня, когда пришел в полицию, испытывал сомнение в своих силах и возможностях. - Как я понимаю, дело поручено тебе, - сказал он возвращая папку Уайту. - Продолжай заниматься им. Мне понадобится все...
      - Я занимался им, так будет точнее, сэр.
      - Что? - Туэйт резко повернулся к нему.
      - У меня его забрали где-то час назад. На нас наехали парни из ФБР. Просто пришли и потребовали дело. Кстати, здесь подшито распоряжение о передаче его им, можете взглянуть. Все на законном основании. По-моему, покойный был их человеком.
      Туэйт отвернулся к окну. Отец Трейси, мелькнула мысль. Что же, черт возьми, происходит?
      На улице мать вела за руку маленькую девочку. Маленький ребенок и молодая женщина. Вместе. Как Дорис и Филлис, подумал Туэйт. И я никогда их больше не увижу. Как Трейси никогда не увидит отца. О Господи. Он внутренне содрогнулся.
      Все это выше нашего понимания.
      Телекс пришел в полночь по нью-йоркскому времени, послан же он был накануне в полдень по шанхайскому времени. Макоумер только что вернулся из Клуба, где, как обычно, раз в месяц устраивалась вечеринка, во время которой приятное совмещалось с полезным: деловые контакты, полезные знакомства, договоры о сотрудничестве, а великолепное меню создавало непринужденную атмосферу. За одним обеденным столом часто сидели и партнеры по бизнесу, и непримиримые конкуренты, что не мешало и тем и другим наслаждаться обществом друг друга.
      Этот вечер оказался для Макоумера чрезвычайно удачным: акции "Метроникс" стремительно росли, что было связано, как считали все, с неминуемым избранием Атертона Готтшалка президентом. Это понимали все члены Клуба, люди, продумывающие свои действия на много ходов вперед: они знали наверняка, что теперь практически все проекты компаний Макоумера станут необычайно прибыльными, ибо будут иметь приоритет. Дух времени и позиция будущей администрации не давали поводов для сомнений в успехе "Метроникса".
      Макоумер заключил шесть деловых соглашений, два из которых - на дополнительную поставку микрочипов и добычу редкоземельных металлов, - были подписаны прямо за столом. Еще одно, на строительство передвижной буровой установки для добычи нефти, требовало дополнительных переговоров.
      Для хорошего настроения имелись все основания, даже странное поведение Киеу не могло омрачить радости Макоумера. Он сделал все возможное, и теперь можно было немного расслабиться. Лимузин плавно катился по автостраде, Макоумер пребывал в состоянии, близком к эйфории: не последнюю роль сыграло и отменное вино, которым вместо традиционного кофе, завершился десерт.
      Но вот поступил телекс, и хорошего настроения как не бывало. Телекс, как и было обусловлено, пришел в офис "Метроникса", открытый двадцать четыре часа в сутки. Последнее время, в ожидании информации о Тисе, Макоумер взял за обыкновение ночевать именно здесь: дом на Греймерси-парк постоянно напоминал о днях одиночества, в котором он пребывал, вернувшись с войны. Тогда у него было полно денег, при нем постоянно находился Киеу, и ему ничего больше не было нужно: его сжигало честолюбие, нереализованные пока планы я воспоминания о Тисе. Сейчас он отлично понимал, почему его никогда не волновала Джой или другие женщины, которые его окружали. Тиса и только Тиса, он сделался ее пожизненным рабом.
      Дрожащей рукой он снова взял тонкий бледно-желтый конверт. Он был один в темном здании "Метроникса" и вот уже несколько минут вел спор с самим собой: какими бы ни были новости в этом телексе, самое лучшее отправить его в устройство для уничтожения документации, не распечатывая.
      Но он прекрасно понимал, что это невозможно. Костяным ножом для бумаг он одним движением вскрыл прямоугольный конверт. Ладони его вспотели. Макоумер, не глядя, развернул лист бумаги, сделал глубокий вдох и впился взглядом в строки телекса:
      С СОЖАЛЕНИЕМ ВЫНУЖДЕН СООБЩИТЬ, ЧТО ОТПРАВКА СОРВАНА. ПОВТОРЯЮ: ОТПРАВКА НЕВОЗМОЖНА. УРОЖАЙ СНЯТ ПОД КОРЕНЬ. БЫЛИ ПРИЛОЖЕНЫ ВСЕ УСИЛИЯ И ПРЕДПРИНЯТЫ ВСЕ МЫСЛИМЫЕ МЕРЫ. СОБОЛЕЗНУЮ.
      Мертва.
      Слово кололо мозг, как заноза. Мертва. Он мысленно повторял и повторял эти шесть букв до тех пор, пока складывающееся из них слово не потеряло свой смысл и значение, он перестал воспринимать его как элемент английского языка.
      - Мертва, - произнес он вслух, словно надеясь, что это поможет, но смысл был безвозвратно утерян.
      - Тиса мертва.
      И все вдруг встало на свои места, ее имя сделало фразу значимой.
      Макоумер с силой сжал кулак и смял лист бумаги. Его трясло от ярости, такого состояния он не испытывал со времен войны. Все эти годы он воскрешал Тису, надеялся и верил, что где-то там, далеко, она жива. Выжила. Слова Монаха укрепили его в этой вере, превратив ее в убежденность. До тех пор, пока не пришел этот телекс. "Отправка невозможна" - это означала, что ее нет в живых. Фраза "урожай снят под корень" означало, что мертва она уже давно, а это, учитывая то, что сказал ему Монах, означало только одно: Трейси Ричтер убил ее. Он был последним, с кем она вступала в контакт: тогда же он почувствовал в ней двуликого Януса и с тех пор искал возможность разделаться с ней.
      Что ж, подумал Макоумер, в конце концов ему это удалось. Его захлестнула волна гнева. Гнев без начала и без конца, как и отчаяние - безмерное отчаяние, порожденное осознанием смерти Тисы. Сколь жестоки и неправомерны наши ожидания, думал Макоумер, она была так близко, я ждал ее со дня на день, и вот, оказывается, ее уже давно нет в живых.
      Он смотрел в окно, повсюду вспыхивали и гасли холодные сполохи рекламы, светились огни небоскребов на Манхэттене. Макоумер вдруг понял, что может рассуждать спокойно и совершенно трезво. В темном кабинете было прохладно, регулярно вспыхивающий рекламный щит на противоположном здании заливал помещение мертвенно-синим светом. Пот на спине высох. Следовало принять решение, и принять его мог только он, Макоумер. Всего лишь одно верное решение из тысячи возможных вариантов, подобное тому, какие ему приходилось принимать каждый день. Деловое решение, как в бизнесе. Да. Именно так.
      Все долгие годы, когда страсть его горела ровным ярким пламенем, все годы ему приходилось подавлять ее. У него появился шанс вернуть прошлое, и вот теперь все надежды рухнули в один миг, осталось лишь чувство полнейшей безнадежности, которое, словно спираль, раскручивалось вокруг одного-единственного центра - его любви к Тисе.
      Он решительным шагом подошел к своему рабочему столу и опустился во вращающееся кресло с высокой жесткой спинкой. Из нижнего ящика вынул ключ и открыл дверцу бокового отделения стола. Там дожидался своего часа отлично смазанный длинноствольный "магнум-357" и полдюжины коробок с патронами. Макоумер вскрыл коробку и долгим немигающим взглядом уставился на притупленные концы пуль с крестообразными насечками на каждой. Сами пули были отлиты из стали, а их наконечники выполнены из мягкого сплава, в обычном оружейном магазине таких не купить. Их выпускал один из его собственных заводов, в очень ограниченном количестве, специально для Макоумера и по его личному распоряжению. В основе их был заложен принцип пули дум-дум: мягкий наконечник с крестообразными насечками при контакте с телом человека разваливался на несколько частей, разрывая мягкие ткани, внутренние органы, дробя на мелкие кусочки кости. После выстрела из пистолета, заряженного патроном с такой пулей, шансов на выживание не имел ни один человек, даже со здоровым, как у молодого быка, организмом. Даже касательное попадание, например, в кисть руки, вело к тому, что человеку просто отрывало руку вместе с грудными мышцами. Одним словом, принцип кумулятивного заряда.
      Глаза Макоумера странно сверкнули, он, не торопясь, принялся заряжать "магнум", думая только о Трейси, о нем одном, о том, как хорошо было бы всадить ему в сердце или голову одну из этих красавиц. Ненависть к нему упала на дно души и там замерла, свернувшись клубком. В голову или в сердце? Сейчас это было его единственное решение. Так все же куда? Когда придет этот восхитительный момент, раздумывать будет некогда. Вздохнув, Макоумер выбрав голову. Потом вздохнул еще раз и подумал, что сердце было бы предпочтительнее. Он рисовал себе картину, которая предстанет перед ним после этого выстрела, и понял, куда следует целиться.
      Продолжая заряжать пистолет, он вдруг замер и прислушался. Кроме него этот звук больше никто не мог слышать: это было биение его сердца, шорох крови, мчавшейся по венам и артериям, это был его, страшно участившийся пульс. Он бросил взгляд на оружие, которым никогда не сможет воспользоваться.
      Сейчас следовало думать об "Ангке": четырнадцать лет, отданных организации, планирование ее операций вознесли его на недосягаемую высоту, ни один человек не мог и помыслить о могуществе, хотя бы наполовину равному могуществу Макоумера. Он один манипулировал внешней политикой Америки и благодаря этому держал под своим контролем практически весь мир. Мир, на который распространяется влияние Америки.
      Что такое его маленькая жалкая месть по сравнению с этой сияющей вершиной? Менее, чем ничто. Он убрал "магнум" в кобуру и закрыл стол. Он не может позволить себе сделать это лично. По крайней мере, не сейчас, не в этот момент, когда он так близок к цели, что ноздри его раздувались от предчувствия успеха.
      Но изнутри его испепелял пламень, которому требовался выход. Глаза его снова блеснули, и Макоумер набрал номер местного телефона. Услышав, на другом конце знакомый голос, он негромко сказал:
      - Киеу, во имя безопасности "Ангки" ты должен выполнить одно очень важное задание. Повторяю: задание важнейшее и ты обязан его выполнить. Необходимо убить Трейси Ричтера.
      Он опустил трубку и, повернувшись вместе с креслом, долго смотрел на подмигивающие огни Уолл-Стрит. Перед глазами, словно отблески на гранях мелких бриллиантов, полыхало ровное голубое свечение. Макоумер зажмурился, дыхание постепенно восстанавливалось.
      Лорин поглядела на часы:
      - По-моему, пора возвращаться в отель. Монах улыбнулся и поднялся из-за стола. Взяв Лорин под руку, он повел ее к выходу из клуба "Джиньджиань".
      - Вы оказались прекрасным собеседником... Я хотел бы попросить вас об одном одолжении, но боюсь навлечь на себя ваш гнев.
      - О каком именно одолжении?
      Монах повернул к ней свое широкое лицо, и только сейчас она увидела, что лоб его изборожден глубокими морщинами. И каждая из них, подумала она, это след ударов, которые нанесла ему жизнь. Этот человек интриговал ее, примерно так же, как в свое время заинтриговали Трейси и Луис. Такое впечатление, размышляла Лорин, что все они принадлежат к одному и тому же тайному обществу, цели которого неведомы обычным людям, преспокойно расхаживающим по улицам и глазеющим на витрины дорогих магазинов. Ни в одном из этих трех мужчин нет ничего земного, решила для себя Лорин.
      - Я буду только счастлива, - добавила она, - если хоть чем-то смогу вам помочь.
      Улыбка вновь осветила его лицо, и в это мгновение все морщины исчезли, словно их никогда не было.
      - С вами мечтает познакомиться один человек. Женщина. К сожалению, она не смогла быть на сегодняшнем концерте, отсутствие времени не позволило ей и присоединиться к нашей в высшей степени восхитительной беседе в ресторане. Но, как бы там ни было, она одна из ваших самых преданных поклонниц.
      Лорин непроизвольно поглядела на часы - увидев ее жест, он добавил:
      - Я испросил разрешения у мистера Влаского, и он был столь любезен, что нашел возможным пойти навстречу моей просьбе. Его готовность к сотрудничеству восхищает меня. В высшей степени благороднейший человек, - он пожал плечами. Конечно, все зависит только от вас. Если вы устали...
      - Нет, нет, - запротестовала Лорин, хотя ноги у нее подкашивались. Желание остаться, тем не менее, почему-то пропало. - С большим удовольствием, правда.
      Монах расплылся в радостной улыбке.
      - Великолепно! - Он с чувством пожал ей руку. - Я очень благодарен вам. Сюда, пожалуйста.
      Ночь накрыла их своим душным влажным пологом. У входа их поджидал светло-серый "мерседес", двигатель его работал на холостых оборотах. Они понеслись по опустевшим улицам, город казался вымершим, редкие прохожие спешили домой.
      Через несколько минут они свернули на Севен-ист-лейк-роуд и остановились у громадного особняка из красного кирпича, построенного в эдвардианском стиле. Особняк был обнесен высокой бетонной стеной. Они подъехали к литым чугунным воротам, которые сразу же открылись при приближении "мерседеса".
      - Довольно странное сооружение для Китая, - заметила Лорин.
      Монах снисходительно улыбнулся:
      - Не забывайте о влиянии Запада в Шанхае. До культурной революции здесь было очень много европейцев.
      В свете фар "мерседеса" особняк казался бесформенной каменной глыбой, возвышавшейся на фоне черного неба. Дом окаймляли аккуратно подстриженные кусты и невысокие деревья. Окруженный высокой стеной участок казался невероятно большим.
      - Здесь шесть акров, - удовлетворил любопытство Лорин Монах.
      Немного зная о нравах социалистического Китая, Лорин понимала, что жить в таком доме и с таким участком может только очень высокопоставленный чиновник. Вероятно, член правительства, подумала она.
      - Впечатляет, не правда ли? - Монах помог ей выбраться из машины. - Вам что-нибудь говорит имя Вань Хонгвен? Нет? Он был одним из "банды четырех". И это когда-то был его дом, - он повел ее к главному входу. - Теперь он принадлежит мне.
      Интерьер внутренних помещений особняка вполне соответствовал его выполненному в западном стиле фасаду: мраморные полы, большой встроенный в стену камин, высокие потолки; слева в коридоре виднелась винтовая лестница, ведущая на второй этаж, где, вероятно, помещались спальни.
      Обитые золотистым и розовым шелком стулья и диваны в стиле эпохи регентства в сочетании с современным столом, правда, отменного мореного дерева, производили чудовищное впечатление. У стола стояло такое же кресло, вдоль высокой стены расположился покрытый сложной резьбой сервант.
      Монах бросил любовный взгляд на большой персидский ковер, пересек гостиную и остановился перед диваном - только сейчас Лорин заметила, что у камина сидит женщина. Она поднялась и пошла ей навстречу.
      У нее оказалась эффектная фигура и большая высокая грудь, что нехарактерно для женщин Востока. Но Лорин прежде всего обратила внимание на ее лицо: тонкое, чувственное - в нем было что-то от необыкновенно красивого, грациозного хищника. И в то же время это было лицо умного, может быть, даже талантливого человека. Лорин не сомневалась, что встретилась с любовницей Монаха.
      Улыбаясь, она приближалась к Лорин. Глядя на выражение се лица, Лорин почему-то подумала, что, несмотря не великолепие одежд, усыпанные бриллиантами браслеты на изящных тонких запястьях и серьги с изумрудами, женщина эта глубоко несчастлива.
      - Мисс Лорин Маршалл, - неслышно подошел сзади Монах. - Позвольте представить вам мою дочь Тису.
      Дочь. Лорин почему-то обрадовалась, что девушка вовсе не любовница Монаха, и протянула руку. Молодая женщина осторожно пожала ее.
      - Это для меня большая честь, мисс Маршалл.
      - Познакомься, это Лорин.
      Они поглядели друг другу в глаза. Лорин показалось, что огромные черные зрачки Тисы как-то странно сверкнули, в них было какое-то невысказанное желание, похороненное так глубоко в душе, что она, видимо, предпочитала о нем не вспоминать. Мгновение, и все исчезло, глаза ее просто приветливо улыбались.
      - Тиса, моя дорогая, ты не приготовишь нам что-нибудь выпить? - Монах весело потер ладони и повернулся к Лорин. - Чего бы вы хотели? Может, бренди?