Малис. Это была Малис!
      Бедра ее раскачивались, она медленно развела ноги и кончиками изящных тонких пальцев провела по молочно белой коже ног. Пальцы неторопливо двигались вдоль ягодиц, по узкой талии и наконец легли на затвердевшие соски. Киеу овладело безумное желание. Она продолжала ласкать свою грудь, глаза ее были полузакрыты, она слегка постанывала от желания. Между губ появился розовый кончик языка и губы увлажнились. Она призывно приоткрыла рот.
      Затем руки ее скользнули вниз, к основанию живота - она приподняла бедра, и пальцы ее сомкнулись в темном треугольнике между ног. Она глубоко вздохнула, груди ее затрепетали.
      Наблюдая за ней, Киеу чувствовал, что мозг его пылает. Вот и пришло мое время, думал он. Теперь она будет моей. Я овладею ею. Я возьму ее, сольюсь с ней, она будет стонать от удовольствия, когда почувствует в себе мое семя.
      Эрекция его была такой сильной, что Киеу даже ощутил что-то вроде боли. Он медленно двинулся к ней, и это переключение на иной род активности лишь усилило тот шок, который на него обрушился.
      Он был уже совсем близко, когда понял, что ошибся. Ошибся страшно и непростительно. То, что он принял за проявление страсти и желания, было просто реакцией на боль, руки ее не трепетали от предвкушения наслаждения, а защищали самые уязвимые места.
      Над ней склонился рослый мускулистый юон, ненавистный вьетнамский завоеватель. Он крепко сжимал Малис, но она продолжала бороться с ним. Она кусала и царапала его, и насильник высвободил одну руку и изо всех сил ударил Малис кулаком между ног. От пронизавшей тело боли ее едва не вырвало, но вьетнамец зажал ей рот. Ей ничего не оставалось делать, как только проглотить подступивший к горлу ком.
      Теперь в свободной руке юона появился нож, лезвие его было черным, как безлунная ночь, ужасным. Лезвие было обращено к Малис, юон нагнулся над ней и несколько раз со звериной силой ударил головой о покрытое тканью сооружение.
      Клинок по широкой дуге, как стервятник на добычу, обрушился на Малис. Удар пришелся в основание черепа, плоть лопнула, как кожура спелого апельсина.
      Брат и сестра резко дернулись, словно удар ножа одновременно поразил их обоих. Заревев от ярости, Киеу бросился вперед, но в этот момент юон занес руку для следующего удара. Киеу уже почти схватил вьетнамца за запястье, но пальцы его сомкнулись в пустоте...
      Задыхаясь и обливаясь холодным потом он стоял и смотрел, как черный клинок со свистом рванулся к лицу Малис. Этот удар был еще сильнее, хрустнули лицевые кости, послышался треск рвущейся кожи, тонкие лоскуты которой упали к ногам юона.
      Снова и снова вьетнамский солдат вонзал свой нож в Малис, и вскоре еще вздрагивающее кровавое месиво перестало быть похожим на сестру Киеу.
      Упав на колени, он заплакал. Он ничего не смог бы сделать для ее спасения. Он бросил ее, пренебрег ею. Это произошло, когда он, вдохновленный примером Сама, покинул Пномпень и присоединился к ее величеству революции против капиталистических агрессоров с Запада и неверных юонов. Он строил свободную Кампучию. Он ушел ради того, чтобы ее схватили вьетнамцы, чтобы ее пытали, насиловали всем батальоном и потом медленно и жестоко убили.
      Он слышал, как она кричала, босые ступни ног дергались в агонии, изо рта вывалился распухший окровавленный язык... Наконец юон устал. Он удовлетворенно хмыкнул, зажал язык Малис между большим и указательным пальцами, вытянул изо рта и отсек своим острым как бритва ножом...
      Киеу проснулся и огляделся. Не кричал ли он во сне? Его била дрожь. Вокруг него нервно пульсировала душная ночь. Он слышал осторожную поступь хищников, над головой тихо шелестели крылья ночных птиц.
      Он резко поднялся. Слюна во рту отдавала железом. Чтобы успокоиться и выровнять дыхание, он оперся рукой о ствол дерева. Киеу вспотел, его подташнивало. Он попытался задержать дыхание и услышал резкие "скри-скри" порхавших где-то поблизости летучих мышей.
      Немного спустя он снова сел и прижался мокрой от пота спиной к стволу дерева. Надо было дожидаться рассвета. Уснуть уже не удастся.
      Теперь он знал, что надо сделать, прежде чем уйти из Кампучии, и мысль эта пугала его.
      Перед отъездом из города Туэйт решил повидаться с полицейским хирургом. У него мелькнула мысль, что неплохо было бы встретиться с Мелоди или хотя бы позвонить ей, но что-то его остановило.
      Хирург, общительный лысый толстяк с вытянутым как дыня черепом и прокуренными до желтизны усами, ловко перевязал рану и осведомился, чувствует ли Туэйт боль, и если да, то в какие моменты.
      Туэйт был откровенен. Сейчас боль возникала только при резких поворотах и иногда от перегрузки. Хирург удовлетворенно кивнул и выписал рецепт на болеутоляющие пилюли. Выйдя из кабинета, Туэйт тут же выбросил рецепт.
      Этим утром он позвонил своему товарищу из полиции Чикаго. Арт Сильвано, решил Туэйт, поможет получить доступ в управление полиции Кенилворта. Они неоднократно работали вместе, а последний раз сержант из Чикаго попросил Туэйта о более чем серьезном одолжении. Оба они умели обходить правила, и это обстоятельство крепко связывало их друг с другом.
      Сильвано встретил его у ресторана О'Хары. Он почти не изменился, вот только в волосах прибавилось седины и чуть подвыцвели голубые глаза. Это был человек с такими широкими плечами, что на их фоне даже небольшое брюшко не привлекало внимания. Его загорелое, покрытое шрамами лицо всегда напоминало Туэйту о могучих техасских фермерах, хотя он прекрасно знал, что Сильвано родился в Сисеро.
      Они пожали друг другу руки. Глядя себе под ноги, Сильвано сказал, что скорбит о несчастье друга, и тут же перешел к делу:
      - Есть у меня один парень в Кенилворте, один из их трех сержантов. Зовут его Рич Плизент - недурное имечко, учитывая профессию. Он поможет.
      Миновав задымленный центр, Сильвано с облегчением улыбнулся:
      - А теперь, может, посвятишь меня в свои планы? Через двадцать минут они уже были в кабинете Плизента.
      - Туэйт гоняется за одним типом, - Сильвано щелкнул пальцами, - который, как он считает, замешан в убийстве сенатора Берки.
      Плизент пожал плечами:
      - Похоже, тебе не повезло, дружище. Крик-то услышал я, и первым был на месте. Ни единого следа, скажу я тебе. Должно быть, Берки застукал грабителя на месте преступления и попытался напасть. Это была его ошибка. Этот парень профессионал. Не оставил ни одного следа, ни единого отпечатка пальцев.
      Сильвано задумчиво кивнул:
      - И все же мы хотели бы взглянуть на заключение судебно-медицинской экспертизы. Ты нам поможешь?
      - Какие могут быть вопросы!
      Плизент повернулся в кресле и выдвинул один из ящиков металлического стеллажа, где хранились дела. Достал светло-желтую папку, протянул Туэйту.
      Туэйт внимательно просмотрел все записи: ни одного упоминания о состоянии носового хряща. Он глянул на подпись мед-эксперта, который производил аутопсию.
      - Ты знаешь этого доктора Вуда? Сержант смущенно развел руками:
      - Я вообще никого из них не знаю. Чего это вдруг я должен водить дружбу с этой бандой вурдалаков? Думаешь, я в состоянии жрать в покойницкой, комнате, по которой раскиданы куски тел? А они могут! Нет, у меня другое хобби.
      - Можно я позвоню? - Туэйт подался вперед.
      - Валяй, - Плизент подвинул ему телефон. Туэйт набрал номер. Услышав голос телефонистки, попросил соединить его с доктором Вудом. Через несколько секунд ему ответили, что доктор Вуд находится в суде, где дает показания. Не желает ли сэр оставить сообщение? Сэр такого желания не имел и повесил трубку.
      Погрузившись в раздумья, он барабанил пальцами по папке, наконец, положил ее на стол. Потом попросил Плизента показать фотографии места преступления: вряд ли они добавят что-то новое, но было бы глупо не посмотреть. Лучше уж перестраховаться!
      - И еще хотелось бы взглянуть на список украденного. Страховая компания наверняка прислала вам копию.
      Плизент снова пожал плечами. Похоже, это был его любимый жест.
      - Да ради Бога, - он достал нужный лист. - Просто я убежден, что все это напрасная трата времени.
      Туэйт внимательно прочитал список: переносной телевизор, пара напольных антикварных часов, видеомагнитофон, приставка для видеоигр, шкатулка с золотой инкрустацией. К листу был подколот список ювелирных изделий: золотые кольца, запонки с бриллиантами, золотые часы "Филипп Патек".
      - Я был бы весьма признателен, - как можно вежливее произнес Туэйт, - если бы ты помог нам попасть в дом сенатора.
      - О Боже, - простонал Плизент, повернувшись к Сильвано, - это действительно необходимо, Арт?
      - Мне надо взглянуть на это место, - спокойно, но с нажимом проговорил Туэйт.
      - Ладно, черт с вами, поехали.
      Они выехали из Кенилворта. Пригород был довольно живописным - прямые, обсаженные деревьями улицы, идеально подметенные тротуары, большие дорогие дома и особняки со скульптурами; обнесенные живой изгородью. Сквозь густую листву на дорогу падал мягкий свет.
      Плизент провел их в дом. Воздух здесь был спертый: все окна закрыты, а кондиционер, конечно же, выключен.
      Странное место, сразу же подумал Туэйт. Хотя черное и белое в отсутствии хотя бы еще одного цвета всегда производит странное впечатление. Неужели здесь кому-то нравилось?
      Плизент прошел в центр гостиной и стал объяснять, где он нашел тело, в какой позе лежал убитый, короче - реконструировал место преступления.
      - Каким образом проник грабитель? - спросил Туэйт.
      - Когда я пришел, входная дверь была незаперта. Я вошел через нее - не исключено, что грабитель сделал то же самое.
      - Что ж, возможно, - в голосе Туэйта чувствовалось сомнение. На подобные объяснения он не покупался: это была формулировка полицейского-лентяя, а он никогда не доверял лентяям.
      Плизент стоял, позвякивая ключами от дома, а Туэйт и Сильвано осмотрели другие комнаты.
      Ванная была облицована черным кафелем - краны, рукоятки, полочки и плафоны тоже были черными. О чем можно думать в такой ванной? Туэйт недоумевал: покойный сенатор - загадочная личность.
      Спальная же, просторная и роскошно декорированная, напротив, сияла белизной, которая, отражаясь в длинном, во всю стену, зеркале, резала глаза.
      - Очень просторно, - саркастически заметил Сильвано, - так вот, значит, за кого я отдал свой голос.
      Самым обычным оказался рабочий кабинет с высокими, до самого потолка книжными стеллажами; в спальне для гостей, по-видимому, никто никогда не спал или же гостей последний раз принимали очень давно.
      - Надо взглянуть на сад, - предложил Туэйт.
      Плизент застонал.
      Участок Берки занимал весьма приличную площадь. С одной стороны строители вырубили деревья, и на их месте специалист по садово-парковой архитектуре разбил клумбы и посадил декоративный кустарник.
      За особняком деревья пощадили.
      - Как далеко тянется участок в эту сторону? - спросил Туэйт, показывая пальцем от заднего входа.
      - А черт его знает, - легкомысленно ответил Плизент и тут же пожалел о своих словах.
      Туэйт и Сильвано только этого и ждали - спустя мгновение их спины уже скрылись за деревьями. В лучах заходящего солнца танцевала пыль, березы и дубы уходили вдаль ядров на сто пятьдесят и затем расступались, открывая вид на довольно большой пруд. В пруду, поблескивая на солнце оперением, плавали лебеди и пара диких уток.
      Вернувшись к машине Сильвано, Туэйт включил рацию и попросил полицейского оператора связать его с офисом судмедэксперта. На этот раз трубку взял сам доктор Вуд.
      - Говорит сержант Дуглас Туэйт из управления полиции Нью-Йорка, взвешивая каждое слово, представился Туэйт. - В настоящее время я нахожусь в вашем городе и с помощью полиции Кенилворта и Чикаго пытаюсь отыскать след убийцы сенатора Берки. Насколько я знаю, аутопсию проводили вы.
      - Совершенно верно, - у доктора Вуда оказался очень высокий голос.
      - Не могли бы сказать о носовом хряще покойного сенатора?
      - Что? - патологоанатом растерялся.
      - Сенатор ведь погиб от проникновения носового хряща в мозг, не так ли?
      - Да, пожалуй, но...
      - Доктор, будьте добры, ответьте на мой вопрос.
      Вуд задумался.
      - Носовой хрящ, - произнес он наконец, - в принципе, не имел повреждений.
      Туэйт почувствовал как участился его пульс:
      - В принципе?
      - Ну, я хочу сказать, микроскопические отслоения хряща на наружной его части действительно наблюдались, но не более того, он был целым, без переломов и трещин. Это совершенно очевидно.
      - Благодарю вас, доктор, - взволнованно произнес Туэйт, - вы оказали мне большую помощь. Он выключил рацию.
      - Ну? - осведомился Сильвано. Через опущенное стекло машины он с беспокойством смотрел на друга. - Что случилось?
      Туэйт довольно ухмыльнулся:
      - Это мой ублюдок, все точно, Арт. Судмедэксперт только что подтвердил.
      - Надо же, какая радость, - язвительно усмехнулся Сильвано, - но что это меняет? Ты по-прежнему в тупике.
      Туэйт выбрался из машины:
      - Похоже, уже нет. Мне кажется, он не грабитель, а все эти вещи - не более чем маскировка. - Он поглядел на тихо шелестящие под теплым ветром листья. - У него не было грузовика, чтобы вывезти тяжелые вещи, верно? Для чего же тогда он их забрал? Даже если он здоров, как буйвол, ему все равно не под силу было бы справиться со всем этим барахлом. Далеко он с ним уйти не мог.
      И он быстро зашагал туда, откуда они только что пришли. Среди берез и дубов за особняком он вслух ответил на свой собственный вопрос:
      - Пруд.
      Трейси предпочел бы еще немного посидеть в прохладе бара на восьмом этаже Жокей-клуба, любуясь видом на уже опустевший ипподром. Бокал дайкири со льдом вполне сошел бы за чашу триумфатора, которой надлежало бы отпраздновать сегодняшнюю победу. Но в конце концов решил, что это будет не вполне благоразумно. И слишком демонстративно: Мицо не из тех, с кем можно играть в открытую.
      Забираясь в такси, которое ему заказали по радиотелефону прямо с ипподрома, Трейси еле сдерживал злорадную улыбку: впервые он так близко подобрался к намеченной жертве.
      Он был настороже с того самого момента, когда отобедал с Директором. То, что Директор и понятия не имел о намерениях Кима, сказало Трейси о многом. Но одного этого было явно недостаточно. Потому что на месте каждого выясненного вопроса возникало десять новых. Например, сейчас он уже не удивлялся, что за последние сорок восемь часов ему так и не удалось связаться с Кимом. И все же по-прежнему оставалось непонятным, почему вьетнамец привлек его к этой операции.
      Отмахнувшись от вопросов, на которые он все равно пока не мог найти ответов, Трейси приказал таксисту отвезти его на Куин-роуд, в "Даймонд-хауз". Поездка оказалась долгой, за это время Трейси успел обдумать свои отношения с Лорин и понял только одно: призрак Бобби больше никогда не встанет между ними. Он, Трейси, не допустит этого. И объяснит все Лорин.
      На борьбу с уличным движением потребовалось два часа, но он вернулся к себе, имея на руках бриллиант четырех каратов, голубой воды и в платиновой оправе. Войдя в фойе, он сразу же направился к портье и потребовал, чтобы ему предоставили сейф. Он передал портье пакет в фирменной упаковке "Даймонд-хауз" - портье, китаец с очень плохой кожей, подписал квитанцию, широко улыбаясь, вручил Трейси первый экземпляр:
      - Предъявите вот это, - осклабившись, сказал он, - и вы получите свой пакет, мистер Ричтер.
      Трейси поблагодарил его и поднялся на лифте на свой этаж. Перед дверью своего номера он присел на корточки и внимательнейшим образом исследовал замочную скважину: он не ждал незваных гостей, но старая привычка делала свое: в конце концов, он был на задании, и каждая ошибка стоила очень многого.
      Все было в полном порядке. Трейси отряхнул брюки и повернул ключ. К вещам его никто не прикасался. Под матрасом просторной софы покоился несессер, который собрал для него отец. Трейси улыбнулся: сейчас ему это потребуется.
      Безусловно, все зависит от Мицо. План Трейси в любую минуту можно было изменить, план и задумывался, как гибкий. Но реализация его зависела от того, как отреагирует Мицо - в конечном счете, Мицо отводилась главная роль.
      Трейси сел на постель и сбросил туфли: холодный душ будет прекрасной подготовкой к предстоящему обеду, подумал Трейси.
      Ключ к решению проблемы - Мицо. Если Джона Холмгрена действительно отравили - а, судя по фотографиям, так оно и было, - Мицо должен об этом знать. Невозможно возглавлять школу террористов, не зная о подобных вещах хотя бы теоретически. Правда, в случае Мицо речь шла о прикладных знаниях. Сам того не подозревая, Мицо все объяснил своей теорией о специалистах. Отец Трейси знал об этом человеке более чем достаточно, но, как бы там ни было, именно Мицо готовил того, кто сконструировал подслушивающее устройство.
      И еще смерть Мойры... Шло время, а чувство вины не ослабевало. Он снова и снова вспоминал ее слова: "Я почувствовала чье-то присутствие" Чье же? "Как будто просыпаешься после кошмара". Неужели она каким-то образом почувствовала присутствие убийцы Джона Холмгрена? Вообще-то она была весьма своеобразной женщиной, экстрасенсы находили в ней отклик на свои благоглупости. Трейси раздраженно ударил кулаком в подушку: какого черта он не поговорил с ней о ее подозрениях!
      Он сокрушенно покачал головой: такого рода мысли в высшей степени неконструктивны. Необходимо полностью сосредоточиться на Мицо. Ступая босыми ногами по ковру, Трейси подошел к телефону. Он прикинул разницу во времени: в Америке сейчас глубокая ночь. Очень хорошо. Отец в последнее время спит очень мало, ночи, по его словам, стали бесконечными. Если слегка подтолкнуть его память, может, отец даст дополнительную информацию по Мицо.
      Он поднял трубку, и в то же мгновение мир раскололся - сверкнула красная вспышка, послышался взрыв, мощной волной Трейси приподняло и швырнуло на пол. И все кругом погрузилось во тьму.
      Около полудня Киеу понял, что приближается к другой деревне: слева и справа виднелись хорошо протоптанные тропинки, неподалеку от их пересечения возвышалась аккуратная куча пищевых отходов, на лугу паслись буйволы.
      Киеу замедлил шаг и огляделся. Раньше все было гораздо проще: достаточно было произнести слово "Ангка", и ему моментально выдали бы всю необходимую информацию. Сейчас все изменилось.
      Он отправился в путь с первыми лучами солнца, и за это время встретил уже шесть вьетнамских патрулей. Все они были вооружены до зубов и производили впечатление вышколенных и в высшей степени дисциплинированных воинских формирований. Один раз ветер донес до него звуки перестрелки - перестрелки, надо сказать, вялой, на радость отцам-командирам. Это свидетельствовало о том, что красные кхмеры после нескольких годов, проведенных у власти, годов, которые не доставили им особой радости, вновь вернулись к своей привычной деятельности "неистовых революционеров", коими, впрочем, в глазах общественного мнения оставались всегда. Так называемая новая Народная Республика Кампучия была всего. лишь плодом больного воображения вьетнамских оккупационных сил. Это мифическое государство столь же точно отражало надежды и чаяния кхмерского народа, как и кровавый рейх господина Пол Пота.
      То, что во вьетнамской армии служили многие кхмеры, Киеу находил отвратительным. Размышляя об этом, он уже почти вошел в деревню - всего в пятистах ярдах от него виднелись группы занятых какими-то делами людей. Киеу был уже на самой границе джунглей. Впереди начиналось поле, изрытое воронками от бомб и снарядов.
      Под присмотром вьетнамских солдат в поле работали примерно сорок кхмеров. Они были разбиты на две группы, которые шли параллельными рядами. За ними тянулись ровные полосы свежих борозд.
      Пригнувшись, Киеу подобрался поближе и осторожно раздвинул колючие лианы. Теперь он отчетливо видел то, что лежало в "бороздах": отбеленные солнцем и ветром скелеты.
      Наблюдательный пункт Киеу оказался неподалеку от прогалины, где стояли несколько вьетнамских офицеров. До него долетали обрывки их фраз. Он отчетливо услышал слова "проклятая страна". В "проклятой стране" было много таких захоронений - это вытекало, из слов другого офицера, который отвечал за организацию подобного рода могильников в соседнем округе.
      - Слишком много незваных гостей, - пожал плечами рябой офицер, приходится уничтожать следы. Иначе мы станем мишенью вражеской пропаганды.
      - Как мы объясним эти сто двадцать девять трупов? - спросил молодой офицер.
      - Большие цифры впечатляют, - отозвался первый. Он повернулся, и Киеу увидел крупную оспину над правым глазом офицера. - Большие цифры создают иллюзию, что все находится под контролем. Это самое главное, считают Советы.
      Он поднял стек и показал на кхмерского солдата:
      - Эй, ты! Осторожнее с этим трупом. В нашем народном музее ему должно быть отведено почетное место.
      Молоденький солдатик нагнулся и поднял белый череп. Нижняя челюсть отсутствовала - возможно, ее снесло выстрелом. Повязка, закрывающая глаза, была черной от крови.
      - Да, - подтвердил рябой, - он самый. Он снова повернулся к младшему по званию:
      - В музее этот череп будет иметь гораздо более сильное воспитательное воздействие. Мы будем говорить о том, что это - останки Человека Нового: это несчастные кхмеры, которые некогда населяли города. Все они стали жертвами маниакальной жестокости Пол Пота. Вот почему победа будет за нами.
      - Но это же неправда, - возразил молодой вьетнамец.
      - А что такое правда? - спросил рябой. - Любой нужный нам факт становится правдой. Великие революционеры учат: ради обращения в нашу веру молодежи историю следует переписать. Ради этого мы здесь и находимся.
      Киеу почувствовал, что его затошнило, и отполз назад. Поднявшись на ноги, он, крадучись, обогнул поле, не удаляясь, впрочем, от деревни. Что такое правда, думал он. Неужели Пол Пот и его красные кхмеры действительно казнили всех этих людей? Или же это сделали вьетнамцы в первые дни оккупации? И откуда вьетнамские офицеры знают о месторасположении "могильников"? Наткнулись ли они на них случайно? Может, обессиленные пытками революционеры рассказали, где надо искать захоронения? Или они сами знали координаты?
      В конце концов, думал Киеу, все это не имеет никакого значения. Покойным безразлично, узнают ли живые имена их убийц. Покойник он и есть покойник. Но их по-прежнему используют в корыстных целях, даже смерть не спасла от этого. Они по-прежнему были в центре борьбы за власть. И конца этой борьбе не видно.
      Как призрак пробирался Киеу сквозь джунгли. Он осторожно пробирался среди низко свисавших лиан, прислушиваясь к каждому шороху: Киеу опасался не только двуногих хищников - не дай Бог повстречать хануман, зеленую змею, которая прячется в ветвях деревьев и как молния бросается на добычу сверху. В воздухе пахло соком чос теал - дерева из которого кхмеры делали масло для своих светильников. Как же надежно изолируют джунгли Кампучию от остального мира, подумал вдруг Киеу. Четырнадцать лет он находился вдали от них, но даже спустя все эти годы он по-прежнему с легкостью ориентировался в их зеленом лабиринте. Словно и не было этих четырнадцати лет. Словно западная цивилизация не коснулась его своим палящим дыханием - просто память о ней дошла до Киеу из какой-то прошлой инкарнации, смутное лживое де жа вю.
      Тропинка, ведущая к крайней хижине, была пустынна, и Киеу двинулся по ней бесшумно, как облако. В хижине оказались женщины, дети и древний старик - отец главы семейства.
      Они испугались его, онемели от страха. Женщина загородила собой детей, словно Киеу был какой-то чужеземный завоеватель. Старик тихо похрапывал, голова его моталась из стороны в сторону, во сне он вздрагивал. Киеу видел, что старик умирает от малярии. Животы детей были болезненно раздуты.
      Он задал им простейшие вопросы: как называется это место, далеко ли отсюда до следующей деревни на юге, есть ли у них еда, - он готов заплатить за нее.
      На все его вопросы перепуганная женщина отвечала одной и той же фразой:
      - Чей - мой муж, его забрали в армию. У него есть винтовка. Если ты обидишь нас, он убьет тебя.
      У Киеу и в мыслях не было причинять им неприятности, он был предельно вежлив, но настойчив. Однако женщина по-прежнему глядела на него полными страха глазами. Страх ее был таким же осязаемым, как и зловоние хижины. На циновке лежали жалкие съедобные коренья, поросшие толстым редким волосом мимолетный взгляд его, упавший на бедняцкую снедь, еще больше испугал женщину.
      - Я не трону вашу пищу, - торжественным тоном произнес Киеу, - вам самим не хватает на пропитание, я не слепой.
      Женщина снова произнесла фразу об ушедшем в армию муже - Киеу понял, что глава семьи тумаками вбил в нее эти слова, которыми она оборонялась от непрошеных гостей.
      - Я ищу своих родных, - чтобы подчеркнуть смысл своих слов, Киеу сделал жест рукой, - моя семья погибла, но... может, кто-то уцелел.
      Женщина, как автомат, повторила все те же слова. Вновь оказавшись под спасительным пологом джунглей, Киеу понял свою ошибку: эта селянка никогда не видела одежду такого покроя. Привыкшая к крестьянскому платью, военным мундирам вьетнамцев и черной униформе красных кхмеров, женщина испугалась одного лишь вида Киеу. Он не принадлежал ни к одному известных ей социальных слоев. Необходимо было вносить коррективы, и срочно.
      Однако успех его по-прежнему зависел от того, что о его присутствии здесь никто не знал: ему вовсе не улыбалось стать объектом охоты спятившей от безделья вьетнамской армии.
      Киеу снова вернулся на то место, откуда наблюдал за вьетнамскими офицерами. Через полчаса он увидел прячущегося в ветвях ханумана - змея не спала, в вертикальных щелках-бойницах зловеще сверкали желтые глаза.
      Киеу засек это место и, повернувшись вправо, стал наблюдать за пыльной дорогой, ведущей в глубь деревни. Он находился слишком близко к селению и потому не видел, как продвигается работа на "могильнике". Дорога, однако, ни на мгновение на оставалась пустынной. Должно быть, он оказался вблизи расположения вьетнамской воинской части, ибо по дороге шли исключительно люди в военной форме.
      Он опустился на землю и подполз к большому валуну. Неподалеку от него лежал приличный булыжник - Киеу зажал его под мышкой и отполз на прежнее место.
      Ожидание не тяготило его, он повторял про себя буддийские молитвы, и небо откликнулось на его призыв: по дороге в полном одиночестве шагал вьетнамский офицер. Он энергично размахивал руками, обшлага мундира задрались. Резким кистевым броском Киеу послал камень. Камень угодил точно в коленную чашечку, и офицер сморщился от резкой боли. Он остановился и поглядел в ту сторону, откуда прилетел камень.
      Киеу прижался к земле и ударил рукой по ветвям низкорастущего кустарника так, чтобы движение ветвей было заметно с дороги, затем быстро отполз назад. Офицер не отрывал взгляда от кустов - обнажив револьвер, он быстрым шагом направился к обочине дороги, и свободной рукой начал осторожно раздвигать ветви.
      Киеу резко бросил тело вперед, и вьетнамский офицер увидел, как задрожали листья в том месте, где секунду назад был тот, кто швырнул в него камень. Вьетнамец не знал, кого он преследует: человека или зверя. Но, кто бы это ни был, он намеревался убить его.
      Оказавшись в непролазных зарослях, Киеу замер. Руки его обхватили камеру "Никон", он поглаживал футляр, словно сомневался в надежной работе аппарата.
      Еще не видя вьетнамца, Киеу понял, что он совсем рядом.
      Он поднял глаза и сделал вид, что страшно испуган: перед ним стоял вооруженный человек, направив ствол своего револьвера ему в живот.
      - Извините, - обратился к нему Киеу по-английски, - не знаете ли вы как зарядить эту штуковину пленкой?
      - Мим морк пес на? - сказал офицер по-кхмерски. - Мим чумос эй?
      Такой же вопрос задал ему Рос, когда Киеу впервые оказался у красных кхмеров. Как же давно это было! Откуда ты? Как твое имя? Офицер размахивал револьвером. Он повторил свой вопрос.
      Сделав вид, что боится, Киеу отступил на шаг. Он по-прежнему держал перед собой "Никон".
      - Не понимаю, как работает эта чертова камера, - он медленно отступал назад, под густые ветви деревьев.
      Видно было, что офицер разозлился не на шутку: он привык, что ему мгновенно и с подобострастной улыбкой отвечают на все вопросы. Заметив, что Киеу не вооружен, вьетнамский офицер стал действовать более решительно. Он повторил свои вопросы, только сейчас голос его уже почти срывался на крик:
      - Кто ты? Откуда идешь?
      Киеу сделал вид, что не понимает, он продолжал пятиться до тех пор, пока вьетнамец на занял ту позицию, которая устраивала Киеу. Он резко остановился и сказал по-кхмерски:
      - Я иду из Араниапратета. Во всяком случае, именно так я и попал в Кампучию. Меня послали сюда те, кто сочувствует вашему делу - я должен принести им документальные свидетельства того, что вы строите новую Кампучию. Как это благородно, вьетнамская армия из пепла и праха создает юное и могучее государство!
      Офицер изумленно смотрел на Киеу, пафос откровенно политической речи произвел на него впечатление. Было совершенно ясно, что он ждал чего угодно, только не таких напыщенных фраз.
      - Почему ты не отвечал на мои вопросы, когда я тебя спрашивал?
      У него в руках был револьвер, а, значит, он обладал властью и силой. Он хотел, чтобы его собеседник понял, кто из них двоих занимает главенствующее положение.
      - Я не могу сделать ни одного снимка, проклятый аппарат не желает работать, - просительным тоном сказал Киеу, умоляя ханумана соображать чуть побыстрее. - Может, вы поможете мне, товарищ?
      Офицер презрительно выпятил толстую нижнюю губу:
      - Я капитан Вьетнамской Народной армии. Неужели ты думаешь, что мне нечего делать, кроме как заниматься твоим...
      Пораженный невидимым жалом, офицер рухнул на колени. Он широко развел руки, словно пытаясь сохранить равновесие. Револьвер упал к ногам Киеу.