- Жюстина, как ты могла...
      - Помолчи, пожалуйста. Дай мне закончить. Беда моя заключалась в том, что я действительно мучилась от чувства вины. Ты об этом не знаешь, потому что я боялась в этом признаться даже самой себе, но меня приводило в ужас, что у меня родится ребенок. И когда наша дочь умерла, мне запала в душу мысль, что мой страх каким-то образом убил ее...
      Она откинула локон со лба.
      - А что касается Сендзина, ты сделал то, что был вынужден сделать. Не ты меня вовлек в кровавую драму, а Сендзин. Твоя реакция на это была единственно правильной. Никто, кроме тебя, не смог бы остановить его. В этом я уверена.
      Она крепко поцеловала его в губы.
      - Теперь все позади. Во мне растет новая жизнь. Наше дитя, Ник. И я не боюсь этого. Я хочу его так же страстно, как я хочу тебя. И очень скоро мои желания сбудутся, и это будет чудесно.
      Она положила ему голову на плечо, почувствовала силу его рук, обнимающих ее.
      - Господи, как я тебя люблю, - прошептала она.
      Из-за мыса вынырнула лодка Кроукера. На носу стояла Аликс. Держа руку щитком над глазами, она старалась разглядеть их на берегу. Они замахали руками, и Аликс улыбнулась, махая в ответ. Через десять минут лодка подошла к причалу. Аликс сразу же спрыгнула на доски и помчалась к ним, чтобы поскорее обнять. Лью Кроукер помогал своим клиентам с их уловом: потрясающей величины меч-рыбой.
      Он прекрасно выглядел, загорелый, подтянутый. Флоридское солнце наградило его несколько пиратским прищуром глаз, и волосы он отпустил немного подлиннее, чем в бытность свою детективом в нью-йоркской полиции.
      - Привет, Ник!
      - Лью!
      Они пожали друг другу руки, потом обнялись.
      Немного позже, на борту "Капитана Сумо", Лью Кроукер предложил: - Мы уже отошли на несколько миль от берега. Как насчет того, чтобы поохотиться на меч-рыбу? Сегодня хороший день для рыбалки.
      Николас покачал головой.
      - Спасибо, но я бы предпочел несколько другой вид отдыха. Немного устал от охоты и убийств.
      Кроукер бросил на него быстрый взгляд.
      - Уж не превратился ты в своей Японии в чертова вегетарианца?
      Николас засмеялся:
      - Боже мой, Лью, до чего же я рад тебя видеть!
      - Да. Какое-то время я думал, что нам с тобой больше не суждено увидеться на этом свете.
      - Друзья слишком важны в жизни, чтобы их терять, - заметил Николас.
      - Эй, дружище, смотри-ка, что я тебе сейчас покажу! - Кроукер запустил руку в большой холодильник, стоящий на палубе, и извлек оттуда две банки пива. Одну бросил Николасу, другую поднял в левой руке. Титаниево-графитовый протез, который медицинские кудесники из Токийского университета приделали к его культе, был похож отчасти на монтажные фиксаторы, отчасти на щитки какого-нибудь экзотического ракообразного. Кроукер говорил, что первое время он надевал на протез перчатку, но скоро понял, что она выглядит на руке довольно глупо, особенно в тропическом климате.
      - Вот смотри!
      Рука Кроукера сжалась. Раздался звук, похожий на небольшой взрыв. К небу взметнулся гейзер пенистого пива и, опускаясь вниз, изрядно окатил их обоих. Рука разжалась, и на палубу упала сплющенная банка.
      Кроукер рассмеялся, заметив выражение лица Николаса.
      - Пожалуй, этого даже ты не сможешь сделать, - сказал он добродушно.
      Стоя за штурвалом, Аликс кивнула на них Жюстине:
      - Посмотри, прямо как дети! До чего же здорово, что вы с Ником выбрались к нам! Сколько же сможете погостить?
      Глядя на разыгравшихся больших детей, Жюстина сказала с грустью:
      - К сожалению, не так долго, как хотелось бы.
      Киллан очнулась, когда сумерки стали просачиваться сквозь открытое окно. К кисти привязана капельница, по которой в ее вену поступала питательная жидкость. На стуле рядом с кроватью темнел сгорбленный силуэт. Лица не было видно, но Киллан сразу узнала эти старые, натруженные руки, когда на них упал мягкий свет. Искривленные пальцы не потеряли былой ловкости, сгибая туда-сюда листок рисовой бумаги. Вот уже и готова фигурка поднявшегося на дыбы коня. Слегка повернув голову, Киллан увидела на подоконнике целый бумажный зверинец, сделанный ласковыми руками бабушки.
      - Дай попить. - Голос хриплый, какой-то каркающий. Бабушка поднялась, поднесла к губам Киллан фарфоровую чашку. Тепловатый чай, ароматный, восхитительный. Выпила до капли. Потом опять закрыла глаза, уснула.
      Когда она снова проснулась, в окно струился яркий свет дня. Бабушка сидела на том же месте, и ее пальцы работали, работали. Еще зверюшки. Разные. Оригами. Почувствовав какое-то движение подле кровати, Киллан повернула голову. Отец.
      - Пить хочу. - Все то же карканье.
      Бабушка поднялась было, но Кен Ороши остановил ее.
      - Я сам. - Он поднес чашку, и Киллан с жадностью выпила.
      - Помню, как я поил тебя холодным чаем, как сейчас, когда ты была маленькой, - сказал Кен Ороши. - Ты ужасно болела в детстве. Твоя мать просто с ума сходила, тревожась за тебя. - Он поставил чашку. - Врачи проинструктировали меня, чтобы я сказал тебе, когда ты очнешься, что прошла уже неделя, как тебя принесли сюда. Они предупредили, что, очнувшись, ты можешь быть немного дезориентирована во времени. - Его глаза изучали ее разбитое, опухшее лицо. - Полицейские мне все рассказали.
      Не все, подумала она, опять закрывая глаза.
      - Врачи сказали, что они напичкали тебя болеутоляющими средствами.
      - Не знаю, - сказала Киллан все тем же каркающим голосом. - Я ничего не чувствую. - Интересно, почему у него такое озабоченное лицо? Наверно, все дела фирмы не дают покоя. Хоть Икуза и отправился в мир иной, но "Накано" - то не вернешь...
      - Это хорошо, - успокоил ее отец. - Тебя, наверное, беспокоит, почему у тебя такой голос? Врачи говорят, что повреждены голосовые связки.
      - Ничего, - ответила она. - Мне даже начинает нравиться, как он звучит.
      Отец неловко откашлянулся, и Киллан подумала, чего это он хочет от нее? У нее всегда было ощущение, когда он с ней разговаривал, что он от нее что-то хочет. Например, чтобы она не водилась со своими "опасными" революционерами...
      - Знаешь, мне с недавних пор не дает покоя мысль, что я не всегда относился к тебе так, как к твоим братьям. Ты моя дочь. Я никогда не имел ничего против того, чтобы иметь дочь. Женщины занимают важное место в обществе, но, конечно, не такое важное, как мужчины. Так я всегда думал.
      Он неловко переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко рядом с ней.
      - И еще я хочу тебе сказать, поскольку это, по-видимому, для тебя важно, что мне удалось немного уладить свои дела. Тандзан Нанги, который приобрел "Накано", надавил на "Нами". Из-за скандала с Икузой группа "Нами" понесла непоправимый урон. Император отвернулся от них, отказав в своем доверии. У них не было другого выбора, как подмахнуть контракт, который составил Нанги. В результате Нанги оказался собственником всей фирмы, включая научно-исследовательский отдел. Он попросил меня остаться президентом фирмы. Конечно, сам Нанги будет ее председателем, и я буду подотчетен ему. Но он дал мне полную автономию. Например, я смогу сам заниматься кадровыми вопросами. Впервые за многие годы я почувствовал, что управляю своей фирмой.
      Киллан уловила в голосе отца новые нотки. Неужели смиренность?
      - Когда ты поправишься, - продолжал Кен Ороши, - я бы хотел, чтобы ты посетила нашу новую штаб-квартиру в здании "Синдзюку Сутоту", где располагается и "Сато Интернэшнл". Я бы сам провел тебя по всем офисам "Накано". А научно-исследовательский отдел теперь там занимает целый этаж. И его бы я тебе показал. А потом мы с тобой пообедали бы, поговорили... Я очень этого хочу, Киллан.
      Глядя прямо в глаза отцу, Киллан молча кивнула. Когда он ушел, она опять устало закрыла глаза. Почуяв какое-то движение рядом с собой, открыла их и увидела изумительного бумажного мишку-панду у себя на одеяле. Киллан взяла его в руки, улыбнулась. Она так давно не делала этого, что мышцы лица даже отвыкли растягиваться в улыбке.
      - Там, в полиции, - сказала бабушка, - отцу дали прослушать кассету. Сама знаешь какую. То, что он услышал, открыло ему глаза. Он был потрясен и шокирован твоими делами, но одновременно почувствовал какую-то гордость. Впервые в жизни он понял, чего тебе надо. Может быть, ты и сама теперь это лучше понимаешь.
      Так вот что означали новые нотки в голосе отца! Это была не смиренность, а уважение.
      - В любом случае, - продолжала бабушка, - ты вернула его к жизни. И теперь он хочет вернуть тебе долг.
      Какое-то время Киллан лежала молча. Потом она пошевелилась, как будто во сне.
      - Бабушка, - попросила она, - сделай мне обезьянок. Я всегда любила этих проказниц.
      - Конечно, - сказала старушка, беря с подоконника трех мартышек, и поставила их на грудь внучке. - Я знаю.
      Это было самое горькое возвращение Николаса в его любимую Японию. Мысль о том, что они с Жюстиной не могут остаться там навсегда, как грустный спутник, сидела с ним рядом на всем пути. Не то чтобы он раскаивался в принятом решении, к которому они вместе пришли на острове Марко. Они не могут быть одинаково счастливы, живя в Японии, - это факт. Чтобы не ставить их отношения под угрозу, Николас был готов довольствоваться периодическими наездами в Токио.
      Нанги, Томи и Уми нетерпеливо поджидали его и Жюстину в аэровокзале, пока они проходили таможенный досмотр. Нанги выглядел довольно изможденным, но бодрился.
      Уми отвела Николаса в сторону. - Лед начал таять, - сказала она, как всегда, метафизически. - Я рада, что вы вернулись. Но я чувствую, что кое-что тебе еще предстоит узнать.
      В машине Нанги болтал без передышки, рассказывая о слиянии "Накано" и "Сато", о том, каким образом научно-исследовательский отдел в ближайшие годы умножит доходы их предприятия.
      В этот поток новостей Николас только изредка умудрялся вставить слово. Большую часть пути он казался рассеянным, задумчиво глядя на пробегающий за окном пейзаж.
      - Ник, что с тобой? - тихо спросила Жюстина. Уми сидела с закрытыми глазами, очевидно впав в медитацию. Нанги и Томи разговаривали вполголоса о чем-то своем, и, таким образом, Николас с Жюстиной получили минутку для личного общения, на которое можно рассчитывать даже в Японии. - Что тебя беспокоит?
      - Я все думаю про своего деда, - ответил Николас. - Сестра Сендзина считает, что Со-Пенг был негодяем, даже убийцей, что его мать похитила изумруды тандзянов у старейшин в Дзудзи и держала их у себя. Мне бы хотелось докопаться до правды.
      - Но кто может тебе сказать правду? - усомнилась Жюстина. - Никого из них не осталось в живых.
      Николас задумчиво покачал головой.
      - Кое-кто знает правду, Жюстина.
      ХОДАКА
      Пятнадцать дней настоящего лета пришли и на верхние склоны Ходаки в Японских Альпах. Ярко-черные тона уступили место сероватым. Нагромождения скал как-то смягчились, казались менее беспощадными. Снег потерял свою хрупкую корочку, и даже ледники кое-где подтаяли, дав начало студеным ручьям. Три дня после того, как они с Жюстиной приехали в Японию, Николас преодолевал последний участок пути, ступая по каменистой тропе, ведущей к хижине Канзацу.
      - Много ли раз я приходил сюда? - спросил Николас, когда его учитель открыл дверь при его приближении.
      - Нет, - улыбнулся Канзацу, - такие встречи бывают только раз. - Он отступил в полутьму хижины. - Входи.
      После чая Канзацу признался:
      - По правде говоря, я не думал увидеть тебя вновь.
      - Разве Ваш дар ничего Вам не говорил?
      - Нет, - ответил Канзацу, - на твои дела мои пророчества не распространяются. - Он немного помолчал. - Значит, Сендзина уже нет.
      Николас удивился.
      - Вы знали его имя?
      - Не только имя, Николас. Он был какое-то время моим учеником. Поэтому я отлично знал, какую опасность он собой представляет, и мне было страшно. Но когда ты пришел сюда впервые, карабкаясь на Ходаку, задирая голову, чтобы взглянуть на свою Немезиду, Черного Жандарма, я понял, что есть надежда.
      - Если Вы знали, что Сендзин опасен, то зачем Вы его учили? - спросил Николас.
      - По правде говоря, я не учил его, - глаза Канзацу под сумрачными бровями были непроницаемы. - Я назвал его учеником просто для удобства, не имея термина для того, чтобы лучше описать наши с ним взаимоотношения. Сендзин пришел сюда, чтобы испытать меня, точно также, как он испытывал перед этим моего брата Киоки. Я предвидел смерть брата и, соответственно, знал, каким образом можно обмануть дорокудзая. Когда он впервые появился здесь, он был куда сильнее меня. Он владел языком Кширы - языком светозвукового континуума. Это более продвинутая форма Тао-Тао.
      Канзацу пожал плечами.
      - Я делал, что мог. Я ублажал его. Все, что мне удалось сделать, так это утаить от него мои способности предвидения и мою неприязнь к нему. Поэтому много лет спустя, когда он сделал тебя широ ниндзя, он убил моего брата Киоки, а не меня. Киоки допустил ошибку, угрожая Сендзину. А я заставил его поверить в то, что безвреден для него. Более того, он считал, что научился у меня кое-чему, живя здесь. Сендзин не считал меня врагом. Ему и в голову не приходило, что я могу тебе помочь, даже если бы ты знал, как найти меня.
      Что-то в пропахшей благовониями хижине зашевелилось, замаячило за спиной Николаса, вызвав неприятное чувство. Он тряхнул головой.
      - Не понимаю. Вы знали, что Сендзин убьет вашего брата, и Вы ничего не сделали, чтобы остановить его?
      - Это не так, - возразил Канзацу. - Я воспитал тебя.
      - Меня? Но как Вы могли знать, что я остановлю его, если даже Вам это было не под силу?
      - Потому что, дорогой мой Николас, ты - избранник. Последний в роде Со-Пенга и хранитель тандзянских изумрудов.
      - Значит, это правда.
      Канзацу кивнул.
      - Более правдивой правды не бывает.
      - Я хотел расспросить о своем деде, - сказал Николас. - Был ли он тем обманщиком, лжецом и убийцей, каким его считал Сендзин?
      - Разве это так важно?
      - Очень важно, - ответил Николас. - Для меня. Канзацу вздохнул и встал. - Давай продолжим этот разговор на Ходаке.
      Они вышли из хижины, перешли через длинную ложбину, покрытую снегом.
      - Вот правда, - сказал Канзацу. - Там, - прибавил он, указывая рукой в сторону Токио, - там правды нет. Но ты и сам это знаешь. Иначе не проделал бы такой долгий путь сюда. - Они шли, оставляя следы на снегу, который тихонько подтаивал. В чуткой тишине гор можно было даже расслышать этот звук таяния. - Но я должен предупредить тебя, Николас, что правда может быть опасной. Часто лучше повернуться к ней спиной и уйти прочь, не оглядываясь.
      - Я хочу знать, - упрямо сказал Николас. - Я должен знать.
      - Да, - медленно подтвердил Канзацу, - конечно, должен. - В его голосе была странная нотка, будто он с неохотой и печалью в сердце принимал неизбежное.
      Они пересекли ложбину, прошли по черной каменной гряде, с которой ветры давно сдули снег. Ниже был провал в четыре тысячи футов глубиной, выше - отвесная стена Черного Жандарма, уходящая в сиренево-голубое небо.
      Канзацу смотрел куда-то посередине, на ландшафт, видимый только ему одному.
      - Не подлежит сомнению, что твоя прабабушка, мать Со-Пенга, бежала из монастыря Дзудзи, прихватив с собой магические изумруды тандзянов. Она взяла шестнадцать. Это было ее наследие, ее по праву с того момента, как она с плачем появилась в этом мире. У тандзянов остались, конечно, другие изумруды. Но они бездумно растратили их силу, перегружая кокоро своими амбициозными планами иметь своих представителей в чужих краях. И вот пришло время, когда им потребовались те шестнадцать изумрудов.
      Они состряпали жалкую историю и скормили ее молодому тандзяну по имени Цзяо Сиа. Он был очень способным человеком, но излишне впечатлительным. Поэтому старейшины и остановили свой выбор на нем. Они отправили его в Сингапур, чтобы он доставил им изумруды вместе с Со-Пенгом, который, как они знали, в тандзянской магии был совершенно не искушен.
      Мать Со-Пенга забеспокоилась и, боясь худшего, рассказала сыну ту часть, истории о своем наследии, которую смела рассказать. Со-Пенг сделал все, что мог. Он выследил Цзяо Сиа, и произошел бой, в котором победил Со-Пенг. Но победа далась ему дорогой ценой. Перед смертью Цзяо Сиа сообщил Со-Пенгу, что они братья: вышли из одного чрева. В последующие месяцы, зная, что за ним и его матерью ведется наблюдение, Со-Пенг поручил хранение изумрудов человеку по имени Дезару: тот ему был обязан жизнью своей любимой собаки, которую Со-Пенг спас во время охоты на тигра. Этого человека никто не знал, и никто не догадывался о его связях с Со-Пенгом.
      Почувствовав, что им не удается заполучить назад изумруды, старейшины тандзянов решили идти более изощренным, поистине дьявольским путем: они извели всех дочерей Со-Пенга, чтобы тандзянский дар исчез из его рода. Дело в том, что он передается только по женской линии. Со-Пенг ничем не мог воздать им за это, а его друг По Так пытался отомстить тандзянам, но погиб сам.
      Только после смерти второй жены, когда Со-Пенг поклялся, что больше не женится, тандзянские шпионы оставили его в покое, уверенные, что у него уже не будет дочери.
      Но Со-Пенг все-таки перехитрил их всех. Он нашел сиротку, обнаружил у нее тандзянский дар. Приняв ее в свою семью, он сам занялся ее воспитанием и любил ее больше, чем даже собственных детей. Эта девочка была твоей матерью Чеонг. Через нее Со-Пенг обеспечил продолжение рода.
      - Значит, все, чему верил Сендзин, было чепухой.
      - Чистейшей.
      ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ СЕЙЧАС, ТО ЭТО БУДЕТ СЛИШКОМ ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ. ТЫ ДАЖЕ НЕ УСПЕЕШЬ ПОНЯТЬ... Но, получается, это Сендзин не успел ничего понять.
      - Его ненависть, его обет кровной мести ни к чему не привели, промолвил Николас.
      Канзацу остановился у края пропасти. Его глаза были широко открыты, и свет, попадая на радужную оболочку, заставил ее как бы светиться.
      - О нет, не так уж и ни к чему, Николас. Они привели тебя ко мне.
      Канзацу улыбнулся, и Николаса опять посетило неприятное ощущение, что за его спиной что-то зашевелилось.
      - И не только тебе. Тандзянские изумруды тоже.
      - Что Вы этим хотите сказать? - И все еще Николас не верил этому. Но, видно, пришло время взглянуть в глаза тому, что маячило у него за спиной: опасной правде.
      - Те изумруды, что сейчас находятся у тебя, - единственные, которые остались, - сказал Канзацу. - Тот, кто ими обладает, держит в своих руках Вечность.
      Николас вспомнил предостережение Уми. Он тогда улетал в Нью-Йорк. ДОРОКУДЗАЙ БЛИЗОК. БЛИЖЕ, ЧЕМ ТЫ МОЖЕШЬ СЕБЕ ВООБРАЗИТЬ. ПОМНИ ОБ ЭНЕРГИИ ЕГО МЫСЛИ. И О ДАРЕ ОБМАНЫВАТЬ ЗРЕНИЕ.
      Николас отступил назад.
      - Это тебе не поможет, - сказал Канзацу.
      - Вы использовали Сендзина, чтобы напасть на меня. Вы использовали меня, чтобы убить его. Он был единственным человеком, который мог отнять у меня изумруды.
      - Я же тебя предупреждал, что правда здесь и эта правда опасна.
      - Но Вы не всегда были таким, - сказал Николас. - Манипулировать людьми, убивать чужими руками! Я Вас всегда считал неподкупным бессребреником, чуждым алчности.
      - Алчность - странная вещь, - изрек Канзацу. - То тебе вроде и ничего не надо, а потом в один прекрасный день обнаруживаешь, что без этого жить не можешь. Тогда ничего не остается делать, как только сказать себе, что нет ничего слаще, чем поддаться искушению.
      - Господи, Вы говорите об этом, как человек, который на старости лет решился на внебрачную связь!
      - Ну что ж, аналогия убедительная, - согласился Канзацу. - Я сошел с прямого пути акшары. Но зато и награда! Теперь у меня будет все!
      - Нет! - Николас поднял сжатый кулак. - Канзацу, ты сам сказал, что решил поддаться искушению. Но ты ничего не получишь.
      Николас разжал руку. На ней лежали девять изумрудов.
      - Нет.
      Это был более чем крик. И даже более чем вопль. В этом коротком слоге было все: смена прилива отливом, белого черным, света тьмой, бессребренничества корыстью. Путь в силки.
      И силки обернулись ямой.
      Воздух наполнился шипением, искрами и треском, будто огонь в камине запылал или с небес слетела шаровая молния. Изумруды в руке Николаса зашевелились, ожили. Их было девять: мистическое число, почитаемое тандзянами с самого начала времени.
      Изумруды сложились в сложную, объемную конфигурацию. Эта фигура поднялась в воздух и, как стая рассерженных шмелей, ринулась на Канзацу.
      Камни ударили его в лицо с такой страшной силой, что мгновенно превратили его в кровавую кашу. Какое-то мгновение Николас видел их сверкающие грани, внедрившиеся в человеческую плоть, как звезды в бархат неба. И тотчас же в прозрачном воздухе Ходаки разнеслась вонь паленого мяса, как с языческого погребального костра. Страшный крик, подхваченный эхом в заснеженных каньонах Ходаки, раздался, - и Канзацу смело со скалы, как выстрелом из пушки. Перелетев через гряду камней в поднявшемся снежном вихре, он исчез черной точкой в синем-синем небе.
      Растаял в небытии.
      Николас судорожно хватал ртом воздух. Лихорадочный стук сердца причинял боль. Жуткий страх леденил его: страх, что он сейчас схватился с учителем - в каком-то смысле его отцом, хотя бы и духовным; страх того, что он заглянул в лицо столетиям таинственной силы, основанной на обмане и иллюзии; страх того, что в его руках оказалась возможность уничтожить эту силу.
      Вот уж воистину, избранник. Хранитель тандзянских изумрудов. Он исполнил предназначение.
      - ТЕПЕРЬ все кончено, - тихо сказал Николас. Никого рядом не было, но тем не менее он знал, что сказал он это непосредственно своему деду.
      А потом он повернулся и начал тихо спускаться с Ходаки. И даже не обернулся на грозно возвышающегося на фоне багрово-синего неба Черного Жандарма.
      Теперь это был всего-навсего большой кусок черной горной породы.
      Осень отказывалась приходить в Вашингтон. Листья на платанах и вишневых деревьях, такие сочные летом, висели пожухлые и неподвижные в удушающем пекле. Потомак казался таким прохладным и живительным, журча под душным одеялом октябрьской жары.
      Законопроект Брэндинга по финансированию АСИКСа прошел через обе палаты с подавляющим числом голосов "за", и везде высказывалось мнение, что если "Пчелка" пройдет все строгие заключительные испытания, то она составит основу правительственной компьютерной системы уже в ближайшие два года.
      Популярность Брэндинга ширилась по всей стране, и он выжимал все, что можно, из все более щедро отпускаемого ему телевизионного времени. Он уже был в программе "Лицом к нации", в "Телевизионном знакомстве". Си-Эн-Эн посвятила ему целый очерк, и с огромным успехом он отвечал на вопросы журналистов в программе "Горячая линия".
      Они с Шизей сочетались гражданским браком перед Мемориалом Линкольна. По этому поводу разговоров в Вашингтоне было хоть отбавляй. Зачем сенатору из Нью-Йорка жениться с такой помпой в Вашингтоне, если не с каким-то далеко идущими политическим целями?
      Освещение свадьбы в прессе было просто беспрецедентным, ни одна программа новостей не обошла вниманием это событие. Весело разукрашенные балаганчики, смеющаяся публика, звуки музыки, хлопки откупориваемого шампанского. "Форбс" и "Форчун" боролись за право эксклюзивного интервью с Брэндингом. "Ньюсуик" поместил фотографию Брэндинга и Шизей на обложке: "Золотая пара". Журнал "Пипл" поместил фотографию, на которой они целовались по завершении брачной церемонии. Но всех переплюнул "Тайм", назвав их "Новой королевской четой планетарного масштаба".
      Шизей обратилась с просьбой в предоставлении американского гражданства, и уже через месяц (естественно, Брэндинг нажал на иммиграционные службы) она приняла присягу вместе с десятками других иммигрантов разных наций. Церемония тоже удостоилась пристального внимания прессы. Она даже растрогалась, присягая американскому флагу. В этом же месяце всем его товарищам по партии стало ясно, что Брэндинг - их лучшая кандидатура на предстоящих президентских выборах. Так что - чем черт не шутит? - не исключено, что ему самому и придется через два года наблюдать, как в Овальном кабинете устанавливают терминал "Пчелки".
      Был воскресный день, и счастливая пара только что закончила заниматься любовью. День был долгий и томный. Жара с улицы проникала даже под кожу, и они весь день спали и любились. Наконец Шизей поднялась с кровати и направилась в ванную. Проходя мимо кровати, превращенной в ее кабинет, она заметила, что на ее компьютере горит красный огонек. Очевидно, какое-то послание.
      Заинтересовавшись, Шизей подошла, нажала на кнопку, дав машине задание вывести послание на экран. Она села на стул, полная предчувствий. И вот на экране расцвел серпантин вируса ИУТИР. Новая модификация, более быстрая, с новыми элементами, которые выдавали информацию в потоке, перескакивая через гребни волн.
      Через мгновение на экране высветилась надпись - и замигала: ИУТИР УСОВЕРШЕНСТВОВАН. ВНЕДРЯЙ НЕМЕДЛЕННО.
      Шизей погасила экран.
      Новый ИУТИР был уже посажен в ее компьютер, как джин в стеклянный сосуд. Он и сидел там, дожидаясь, когда его выпустят наружу. Терпеливый, как бог.
      1 Лонг-Айленд - расположенная к юго-востоку от Нью-Йорка курортная зона, протянувшаяся от устья р. Гудзон и отделенная от р-нов Манхэттен и Бронкс рекой Ист-Ривер. Восточная часть его (Ист-Энд) заканчивается двумя острыми мысами.
      2 de riguir (фр.) - настоятельно необходимый, незаменимый.
      3 Трумэн Капоте - американский писатель, автор известных романов "Другие голоса, другие комнаты" (1948), "Лесная арфа" (1951) и "Завтрак у Тиффани" (1958) и др.
      4 Итеки (яп.) - варвар, презрительное обращение к европейцу.
      5 Мусаши - известный японский теоретик и практик боевых единоборств.
      6 Ронин (яп.) - свободный самурай, не находящийся ни у кого на службе.
      7 Розеттский камень - обнаруженный в Египте камень с надписью, сделанной с помощью знаков трех различных видов письменности, в том числе и иероглифами. Расшифровав надпись, Ж. Шампольон нашел ключ к египетским иероглифам.
      8 Дислексия (от греч. lexis - речь) - психическое отклонение, выражающееся в том, что человек не понимает смысла прочитанного текста.
      9 Здесь шекспировские аллюзии (Макбет, акт V): "Жизнь - это повесть, которую пересказал дурак: в ней много шума, ярости, но смысла нету".
      10 L'affaire d'amour (фр.) - любовные дела.
      11 Даосизм - философско-религиозное учение о "дао", или "пути вещей", возникшее в Китае в VI - V веках до н. э. Основоположником считается Лао Цзы.
      12 Лимб - место, примыкающее к аду, где, согласно некоторым христианским доктринам, пребывают души "добрых язычников": хороших людей, родившихся в другой религии, некрещеных младенцев и т.
      13 Американский генерал, командующий 3-й армией на Европейском театре военных действий в годы второй мировой войны. Прославился быстрыми и решительными действиями в заключительный период войны.