Он глубоко втянул в себя воздух. В воздухе не было запаха смерти. Во всяком случае пока. Есть состояния похуже смерти, и Сендзин позаботится о том, чтобы Николас насладился ими, прежде чем он, Сендзин, позволит ему вкусить смерть.
      А пока в воздухе пахнет другой целью, от которой ноздри Сендзина затрепетали. Он пришел за изумрудами тандзянов. Он надеялся, что Жюстина будет в состоянии сказать ему, где они. Но появился Николас. Теперь можно будет одновременно нанести мощный удар и узнать наверняка, не спрятаны ли изумруды внутри дома. Этот удар будет первым в серии, которыми будет изобиловать путь Николаса к гибели.
      Тихий, как смерть, Сендзин спустился со своего наблюдательного пункта и, скользя среди теней, занялся своим делом. Когда он закончил его, появился свет там, где прежде его не было, а за светом - жар, с шипением всасывающий кислород из дома.
      Через мгновение после того, как Сендзин ушел, Николас, вздрогнув, проснулся. Его легкие наполнились дымом, и он закашлялся. Пламя лизало пол, пожирало темноту ночи.
      Киллан и Негодяй стояли на углу улицы в обшарпанном районе на окраине Токио. На другой стороне освещенной, но безлюдной улицы они могли видеть мигающие неоновые иероглифы, возвещающие, что в данном здании размещается отель под названием "Кан".
      - Кузунда сказал, что я должна прийти сюда, - сообщила Киллан в четвертый или пятый раз. Она стояла на одной ноге, то на другой - верный знак, что нервничает. - Наверное, тебе не стоило идти со мной.
      - Я не могу взвалить все это на тебя одну, - возразил Негодяй, тоже, наверное, в четвертый или пятый раз. - Ты уверена, что он даст нам то, что нам нужно?
      - Конечно, даст, - уверила его Киллан с непоколебимой убежденностью революционерки. Она провожала глазами каждую редкую машину, в каком бы направлении она ни двигалась. - У него ведь нет выбора.
      Негодяй на это ничего не возразил, только потрогал рукой оттопыривающийся карман нейлоновой ветровки.
      Когда Киллан прокрутила запись, которую они с Негодяем составили из тщательно отобранных мест пленки, найденной Негодяем в соседней квартире, Кузунда Икуза улыбнулся.
      - Где ты это раздобыла? - спросил он.
      - Это неважно, - ответила Киллан авторитетным тоном. - Главное, она у меня. Интересно?
      - Естественно, - ответил Икуза, поглядывая на нее из-под жировых складок неподвижным взглядом рептилии.
      - И ты хочешь знать, что я хочу за нее? - спросила Киллан, едва сдерживая нетерпение.
      - Наверно, опять что-нибудь экстравагантное? - Опять улыбка, будто его ничто на свете не огорчало.
      - Мне нужно солидное положение. Не работа по самому низкому разряду в "Накано", не работа рекламного агента, убеждающего клиентов покупать вашу новую продукцию.
      - Я думал... - начал Икуза, затем с лязгом захлопнул челюсти. Улыбка исчезла с его лица.
      - Беда твоя, Кузунда, - сказала Киллан, - состоит в том, что ты смотришь на меня как на женщину. Ты красиво говоришь о моих способностях, уме, честолюбии, но всегда добавляешь, что, мол, жаль, что я не мужчина. Неужели ты не понимаешь, как это меня унижает? Наверное, нет. Такое тебе в голову и прийти не может.
      Но теперь ты должен будешь это понять, потому что я хочу потребовать за эту пленку нечто значительное - хотя бы, чтобы спасти лицо. Мне нужно солидное положение в "Накано".
      - А как же с твоими революционными идеями, Киллан? - укоризненно произнес Кузунда. - Должен сказать, ты меня разочаровываешь. - Он надул свои толстые губы. - Теперь я тебя хорошо знаю. Как всякие революционеры, ты жаждешь власти, которую не можешь получить, оставаясь революционеркой. Потому что, получив ее, ты оказываешься в положении человека, купленного истэблишментом. И где же тогда, скажи на милость, твоя революционность? Он сделал примирительный жест. - Ладно, бери свое солидное положение. Любое в коммерческом отделе. Какое хочешь?
      Киллан улыбнулась одними губами, но долго сдерживаемый яд все же просочился наружу.
      - Ты думаешь, что хорошо знаешь меня, но ты ошибаешься. Мне нужен пост не в коммерческом отделе, который является всего-навсего изящным фасадом концерна, а в отделе, где действительно что-то происходит: в научно-исследовательском. Я хочу получать прибыль от того, что может дать ИУТИР. Десять процентов.
      Киллан показалось, что вся кровь отлила от лица Икузы. Она ждала, что он спросит, откуда ей известно про ИУТИР. Но он не спросил. Только назвал ей адрес и время.
      - Приноси с собой пленку, и я дам тебе контракт на подпись.
      Все прошло на удивление гладко...
      - А что если он не покажется? - спросил Негодяй.
      - Покажется, - заверила его Киллан, переминаясь с ноги на ногу. - У него ведь нет выбора.
      - Надо было настоять на том, чтобы он показал контракт до встречи, сказал Негодяй. - И вести переговоры лучше было бы мне.
      - Ты что, шутишь? - возмутилась Киллан. - Тебе надо оставаться невидимкой. Кузунда не должен знать, откуда мне стало известно про ИУТИР. То, что я тебя знаю, одновременно является моей силой и моей слабостью. Так что лучше отойди в тень, когда увидишь Кузунду. Я не хочу, чтобы он тебя узнал.
      Уже прошло две минуты после времени, назначенного Икузой для обмена верительными грамотами. Из-за угла появился черный "Мерседес" и направился в их сторону. Негодяй отступил в тень. Когда машина приблизилась, они обратили внимание, что стекла у нее сильно затененные.
      Вот она уже на расстоянии одного квартала.
      - Это он, - убежденно произнесла Киллан и перестала переминаться с ноги на ногу.
      "Мерседес" внезапно начал резко набирать скорость.
      - Они что, спятили? - закричал Негодяй. "Мерседес" прыгнул на тротуар и мчался прямо на них.
      - Господи боже мой! - выдохнула Киллан, с ужасом глядя на приближавшуюся машину, не в силах пошевелиться. Негодяй бросился к ней, обхватил одной рукой за талию, а другую сунул в оттопыривающий карман ветровки, выхватил оттуда пистолет и прицелился в лобовое стекло приближающегося "Мерседеса".
      Сделав два выстрела по стеклу, он спрыгнул с тротуара, увлекая за собой Киллан. "Мерседес" все-таки задел его за плечо, проносясь мимо, но оба они были через секунду на ногах и мчались прочь во всю прыть. Сердце в груди Негодяя так колотилось, что, он думал, его сейчас хватит кондрашка. За спиной раздался звук, похожий на тот, что бывает при аварии автомашины, но они не оглянулись посмотреть, что случилось. За углом их ждала собственная машина. Рычаг передачи заскрежетал, когда Негодяй врубил скорость. Машина с визгом сорвалась с места и понеслась по пустынной улице. Негодяй все еще хватал воздух ртом, Киллан разрыдалась от ужаса и облегчения.
      Дым заполнил дом. Он был такой густой и такой едкий, что Николас сразу понял, что это - умышленный поджог.
      - Пригнись пониже! - прокричал он в ухо Жюстине. - Ложись на пол!
      Они были уже в гостиной, но дым и искры пожара уже заполнили дом. Было невозможно дышать и ничего не было видно. Николас на мгновение даже затруднился сообразить, в какую сторону надо бежать: план дома, в котором он прожил столько лет, помнился смутно.
      Везде полно окон - запасных выходов - но вот проблема: как добраться до них. Кругом огонь, и они - посередине. Не менее серьезная проблема дым. Чем дольше они находились здесь - тем опаснее становилась ситуация.
      Он взглянул вверх. Морские ангелы, будто чувствуя опасность, сгрудились в центре аквариума, плавники их так ходуном и ходили от волнения. Зубатка, как сумасшедшая, тыкалась носом в камушки на дне, будто что-то искала.
      Николас схватил Жюстину за руку. В ее глазах застыл ужас, но в них было и доверие. Он закрыл глаза, сосредоточился. Нашел "гецумей но мичи" состояние, при котором он мог видеть не глядя, при котором он находил выход, не ища его. И он увидел выход.
      - Пошли! - крикнул Николас, увлекая Жюстину за собой через пламя, чувствуя отвратительный запах паленых волос. Он знал, что еще шесть футов и они будут у раздвижной стеклянной двери, за которой - спасение. Он бросился вперед, но внезапный резкий треск наполнил воздух. Огонь проел деревянную балку, и она стала падать. Никола-су не требовалось поднимать голову, чтобы увидеть опасность. Он отдернул Жюстину и отскочил сам. Горящая балка рухнула, задев его левую руку. Запахло паленым, и Жюстина с криком бросилась к нему на помощь, закрывая его своим телом от осколков стекла, начавшего трескаться от жара.
      Дыму еще больше прибавилось, Жюстина закашлялась и начала оседать на пол. Николас схватил ее на руки и прыгнул через горящую балку. Плечом вышиб закаленное стекло, закрывающее дверь веранды. Ночь рассыпалась на миллиарды стекляшек, но они не ранили, а лишь осыпали Николаса и Жюстину, как град. Уже на берегу Жюстина согнулась пополам, задыхаясь и хватая воздух широко открытым ртом. Ее стошнило. Николас делал медленные и глубокие вдохи. С того самого момента, как он проснулся и почувствовал дым, он дышал особым способом, известным тандзянам, то есть почти не дышал.
      Поддерживая Жюстину за плечи, он гладил ее по волосам, успокаивая, как маленькую девочку. У него только волосы на левой руке обгорели, а в остальном он не пострадал. Издалека уже доносился вой сирен приближающихся пожарных машин. Наверно, соседи позвонили. Со всех сторон бежали люди. Кто нес аптечку скорой помощи, кто одеяло. Николас взял одно из принесенных одеял и набросил Жюстине на плечи. Кто-то мазал ему руку антиожоговым кремом. Больше вроде погорельцам было нечем помочь. Все стояли и смотрели на бушующее пламя. Дом был деревянный, как и все другие дома в восточной части Лонг-Айленда, и пламя пожирало его со страшной скоростью
      - Что случилось? - спросил кто-то. - Из-за чего возник пожар?
      - Не знаю? - ответил Николас. Но он, конечно же, знал. Он носом чуял дорокудзая, Сендзина Омукэ, который и поджег дом. Но зачем? Чтобы убить их? Таким обезличенным способом? Вряд ли. Тогда зачем? Препоручивши свое сознание "гецумей но мичи", позволив ему свободно скользить от ассоциации к ассоциации, он скоро получил ответ. Изумруды! По реакции Николаса Сендзин мог судить о том, не спрятаны ли они внутри дома? Жюстина стояла рядом с ним, склонив голову на его плечо, и вздрагивала. Он обнял ее. - О Ник! тихо сказала она. - Не могу этому поверить. Ничего уже не осталось!
      Подъезжали пожарные машины, пожарные суетились, разматывая шланги, присоединяя их к источникам воды, начиная поливать пожарище сразу с нескольких сторон. Они самоотверженно боролись с огнем, но все было напрасно. Огонь с жадностью пожирал остатки дома, не обращая никакого внимания на водяные струи. Его ярость сконцентрировалась в середине здания и совершенно вышла из-под контроля.
      - Осторожнее! - крикнул один из пожарников, видя, как центральные балки, переломившись, рухнули внутрь, вызвав целый шквал искр и пепла, взметнувшийся ввысь. Толпа охала и ахала, будто наблюдала фейерверк в честь Четвертого июля.
      - Поберегись! Здесь опасная зона!
      Николас грустно смотрел на частичку своего прошлого, пожираемого пламенем. Жюстина права, подумал он, ничего уже не осталось.
      Детектив Эйлбемарл открыл дверь камеры предварительного заключения, отступил в сторону.
      - Вы свободны, сенатор. Искренне сожалею, что пришлось причинить вам некоторые неудобства. Что поделаешь? Работа такая. Иногда бывает весьма неприятной. Как, например, сейчас.
      Коттон Брэндинг молча посмотрел на полицейского. Встал, набросил на плечи смокинг. Рукава закатаны по локоть, галстук и кушак, полагающиеся к смокингу, засунуты в карман. Он вышел из камеры и осведомился: - Не будете ли вы так любезны объяснить, что за чертовщина происходит?
      Шизей, которая до этого стояла в затененном коридоре полицейского участка, вышла на свет. Эйлбемарл провел ее сюда через боковой вход, потому что парадное крыльцо и прилегающая к участку улица были ярко освещены поспешно сооруженными юпитерами телесъемки, забиты репортерами, требующими свежей информации о Брэндинге.
      - Твой приятель Хау умер, Кок, - объяснила Шизей. - Застрелился сегодня вечером.
      - Что?
      - Очевидно, Хау не давал покоя твой успех, - продолжала Шизей, - и он решил предпринять что-нибудь радикальное. В подпитии он подрался с Дэвидом Брислингом и прибил его насмерть. И вот ему пришла в голову фантазия взвалить на тебя это преступление.
      - Великий Боже!
      - Вполне логичная версия, - подвел итог Эйлбемарл, провожая их по коридору. - Вам надо подписать несколько бумаг, сенатор, и вы сможете забрать свои личные вещи. - Он повернулся к Брэндингу лицом. - Если хотите пригласить на этот торжественный акт кого-нибудь из своих друзей из средств массовой информации, то не стесняйтесь, будьте моими гостями. Там их целый букет собрался. на крыльце. Не знаю, как вы захотите с ними поступить, но, если вы предпочтете проскользнуть незамеченным, то и это можно устроить.
      Брэндинг кивнул:
      - Это очень любезно с вашей стороны, лейтенант.
      Они покончили со всеми положенными формальностями в кабинете Эйлбемарла.
      - Он не очень шикарный, - скромно сказал детектив, - но все-таки личный.
      - После камеры, - заметил Брэндинг, - он мне кажется чертовски уютным.
      Эйлбемарл оставил их на минуту, чтобы подшить к делу подписанные Брэндингом бумаги и принести его вещи.
      Оставшись одни, Брэндинг и Шизей посмотрели друг на друга.
      - Я все время здесь думал только о тебе, - признался он. - И ненавидел тебя всеми силами души.
      Шизей спокойно встретила его взгляд:
      - Значит ли это, что теперь ты думаешь иначе?
      - Можно подумать, тебе до этого есть дело! - с горечью воскликнул Брэндинг. - Ты держала меня за полного дурака!
      - Неужели ты действительно так думаешь?
      - Пожалуйста, не надо! Не отпирайся. Я прекрасно все понимаю!
      Тут Брэндинг заметил, что Эйлбемарл вернулся и стоит в дверях. Воцарилось неловкое молчание.
      Детектив сочувственно оглядел их.
      - Немного поцапались? - Он присел на угол стола. - Но мое дело сторона, верно? - Он распечатал большой конверт из бурой манильской бумаги и передал его Брэндингу: - Проверьте, все ли на месте.
      - Все, - коротко бросил Брэндинг, рассовывая по карманам бумажник, записную книжку, ключи и прочие предметы, на полицейском жаргоне называемые "личными вещами".
      - Подпишите здесь. - Затем Эйлбемарл кивнул, давая понять, что официальная часть закончена. - Я вот что хотел сказать вам, сенатор. Вы, конечно, вольны воспринять мои слова, как вам заблагорассудится. Это ваше дело. Но не могу умолчать, что эта девушка - крепкий орешек. Не знаю, какие у вас с ней отношения, да и знать не хочу. Может, уже слишком много воды утекло... - Он пожал плечами. - Но все равно, я хочу, чтобы вы знали. Она, как львица, боролась за ваше освобождение, не боясь даже себя подставить под мои выстрелы.
      Он положил листок, подписанный Брэндингом, в ящик стола.
      - Что там ни говори, а это что-то значит, когда люди себя не жалеют. Во всяком случае, мне так кажется. - Он улыбнулся: - А там кто знает?
      Он слез со стола.
      - До свидания, сенатор, и всего вам доброго. - В дверях он обернулся: - Пользуйтесь моим кабинетом пока. Я выйду к этим индейцам, что собрались снаружи, и объясню им, что и как. А потом вернусь, если нужна моя помощь. Пользуйтесь телефоном, если надо. В город мы звоним через девятку. А в общем, поступайте, как считаете нужным. Работа с прессой - это ваше амплуа. Оставшись опять одни, Шизей и Брэндинг долго смотрели друг на друга. Наконец, поняв, что ему ей нечего сказать, она взяла со стола свою сумочку.
      - Подожди, - попросил Брэндинг, - не уходи.
      - Ты уже говорил такие слова однажды, - напомнила Шизей. - И сам видишь, что из этого получилось.
      - А что именно? - осведомился Брэндинг. Не дождавшись ответа, он взялся за телефон. Первым делом, полистав свою записную книжку, он связался со всеми своими друзьями из средств массовой информации - на работе и дома. Многие из них были уже здесь, перед зданием полиции, и поддерживали связь со своими редакциями по телефону. Эти люди работали без отпусков, новости для них - что зелье для наркомана. Они жить без них не могли.
      Через сорок пять минут он обзвонил кого надо. Осталось поговорить с пресс-секретарем, дать ей соответствующие указания.
      - Я проведу полномасштабную пресс-конференцию завтра. Нет, не утром. Я уже дал предварительное заявление - пока с них хватит. Займемся шоковой терапией. Ага. Давно пора. Начнем в С-14. - Он имел в виду свое секретное "укрытие" в самом здании Капитолия. - Установим там камеры и напустим побольше интиму. Ну, ты знаешь, что я имею в виду. Фотографии крупным планом не помешают. И подробный комментарии. Я рассмотрю это дело со всех сторон, поставлю точки над всеми I. Это окажет на публику такое же воздействие, как неудачное покушение на Рейгана: когда в него стреляли, но он выжил. Если хорошенько расписать, что пытался со мной сотворить Хау, из меня можно будет сделать национального героя. И еще, Маурин, я хочу, чтобы на пресс-конференции был детектив Эйлбемарл, - он заглянул в бумаги, лежащие на столе, - Филип Эйлбемарл. Нет, не так. Я хочу, чтобы он стоял со мной рядом, плечо к плечу. Ну, ты понимаешь. Пресса будет в восторге. Они увидят в нас братьев, родственников души. Хорошо. Да. До встречи. И еще, Маурин. Спасибо тебе. - Он положил трубку, глубоко вздохнул:
      - До чего же долгая ночь!
      - А где твой адвокат?
      - А он был здесь неотлучно во время допросов, - ответил Брэндинг. Когда они опять отвели меня в камеру, он отправился к судье хлопотать, чтобы меня отпустили на поруки. Я думаю, он и сейчас этим занимается. Брэндинг вдруг рассмеялся: - Пусть себе старается. - Он встал: - Ну, ты что, идешь или как?
      Шизей не шелохнулась.
      - Я должна тебе кое-что сказать.
      Брэндинг взглянул на нее:
      - Удивляюсь я, почему ты себя чувствуешь обязанной говорить мне неправду? Неужели ты думаешь, мне так легче?
      - Я ненавижу тот костюм от Феро, что носила на банкете, - сказала Шизей. - Я его сожгла, как только ты ушел.
      Брэндинг промолчал.
      Шизей опустила глаза.
      - Не знаю, - призналась она тихим голосом, которого он никогда от нее не слышал.
      - Ну, - сказал Брэндинг, - это уже кое-что.
      В это утро Кузунда Икуза не имел времени на обмен любезностями. Он подошел прямо к Мадзуто Иши и сунул ему толстый пакет: - Вот ваши деньги. В этом жесте выразилось все его презрение к маленькому человечку.
      Иши открыл пакет. Они были одни в Восточном саду императорского дворца. Все в порядке.
      - Спасибо вам, Икуза-сан. Спасибо. - Он не переставал кланяться, как болванчик.
      - Забудем об этом, - рявкнул Икуза. - что есть у вас для меня? - С нервишками явно хуже, чем вчера. Но вчера тот тип, что шпионил за мной, был на дне Сумиды. Что, во имя Будды, заставило его подняться на поверхность? Не то чтобы Икуза боялся, что от него потянется ниточка и к его персоне, но Икуза верил в приметы, а эта была явно плохая.
      - Вы были правы, - ответил Иши, убирая пакет в карман. - Нанги-сан планирует перейти в наступление. - Они двинулись по дорожке сада, начав свое круговое движение. Утро было просто чудесное, солнце уже высушило остатки ночной росы. - И для этой цели призывает под свои знамена всех своих дружков из Министерства внешней торговли и промышленности.
      - Я это знал! - с удовлетворением заметил Икуза. С одной стороны, его удручало, что после стольких лет на положении свободного самурая Нанги все еще сохранил тесные связи с родным министерством. С другой стороны, он был рад, что министерство раскрыло наконец карты. Если быть до конца честным, эта война давно назревала. Икуза давно чувствовал зависть со стороны министерских чиновников, зависть к растущему авторитету "Нами". Особенно теперь, после смерти старого императора, когда его преемник дает карт-бланш на все политические решения "Нами". Это особенно действует на нервы МВТП, которое несколько десятилетий заправляло, как хотело, экономической политикой страны, пропихивая свою стратегию в горло промышленного сектора.
      Пожалуй, пришла пора положить конец этому соперничеству. В конце концов, у правительственного штурвала не могут стоять сразу два капитана.
      "Ну что ж, - подумал Икуза, - раз Нанги ввязывается в бой, он его получит. Но победа будет за мной, потому что вся стратегическая инициатива у меня".
      - Так что же за операцию замыслил Нанги? - спросил Икуза.
      - Я думаю, финансовую, - ответил Иши, едва поспевая за широко шагающим гигантом. - Судя по тому, какие люди присутствовали на совещании, - здесь он назвал имена самых крупных чиновников МВТП, - можно сделать вывод о направлении их главного удара. Все они связаны с центральными банками. Он хочет переложить финансовые затруднения концерна на их плечи.
      - А взамен? - спросил Икуза.
      - Замечательные условия, ей-богу. Ему не придется закладывать ни одного из подразделений "Сато". - Иши глубоко вздохнул: - Взамен он предложил им вашу голову.
      Ключ. Но ключ к чему? Этого Нанги не знал.
      - Первым делом надо тщательно обыскать квартиру Барахольщика, сказала Томи, предлагая обычную в таких случаях методику.
      - Мы только зря время потеряем, - возразил Нанги, подбрасывая ключ на руке. - Барахольщик никогда не держал у себя дома ничего важного. Это был один из его законов, которого он всегда придерживался.
      - И все-таки, - настаивала Томи, - было бы неразумно без проверки отбросить предположение, что он может к чему-нибудь подойти в доме.
      Три часа спустя они удостоверились, что он действительно ни к чему не подходит.
      - Фу! Ну и свинарник! - изрекла Томи, оглядывая комнату. Когда они вышли, она прибавила: - Никаких следов тайника или сейфа.
      - У Барахольщика сейфа и быть не могло, - заверил ее Нанги. - Ему бы и в голову не пришло завести его, занимаясь таким бизнесом.
      - А что это за бизнес?
      Нанги улыбнулся:
      - Он был большим специалистом по сбору информации. Лучшим из тех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело.
      - Хорошо. Ключ не подошел ни к чему в доме. И он не похож на ключ от сейфа. Логично. Учитывая характер его работы, можно предположить, что его тайник находится в месте, доступ к которому открыт круглые сутки. - Томи покачала головой. - Значит, придется обшарить все камеры хранения на всех вокзалах города?
      - Нет, - ответил Нанги. - На ключе нет номера. Значит, им ничего не откроешь в общественной камере хранения.
      - Так что же он открывает?
      Нанги задумался. Что-то сказанное Томи застряло в его мозгу. Но что? Затем он вспомнил ее точные слова, и они навели его на мысль.
      - Пойдем, - предложил он, - сыграем в пачинко.
      Круглосуточно работающий зал игральных автоматов находился в Гиндзе, шумный, прокуренный и открытый, о чем говорило его название, день и ночь.
      Нанги купил несколько фишек у кассира и пошел вдоль ряда автоматов, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять. Вот он, шестой автомат в шестом ряду. На нем всегда играл Барахольщик.
      Сейчас он был занят парнем лет восемнадцати с бритой головой, но с длинным оселедцем, как у индейца из племени махауков, выкрашенным в цвет оперения фламинго. На ногах были говнодавы со шпорами. Черные джинсы и такого же цвета кожаная куртка покрыты металлическими заклепками, Металлические цепи, свисающие с эполет, ритмично позвякивали, когда парень мастерски работал рычагами, гоняя мяч по лабиринту. Он уже выигрывал целую кучу фишек.
      - Это может длиться вечно, - грустно сказал Нанги. Томи раскрыла свое удостоверение и сунула его под нос панку.
      - Чего тебе? - буркнул тот недовольно.
      - Вали отсюда, а не то я тебя заберу.
      - Да ну? - осклабился парень. - А за что?
      - За нарушение общественного порядка, сынок, - медовым голосом пропела Томи. - Какой может быть порядок при таких волосах? - Покосившись на пистолет, который ему Томи ненароком показала, парень счел за благо "отвалить".
      - Ну, а теперь что? - спросила Томи.
      - Сейчас увидим, - ответил Нанги, передавая ей фишку. - Поиграйте пока, да с огоньком.
      Томи опустила в прорезь фишку, начала играть. А Нанги тем временем обошел аппарат кругом и, остановившись с его правой стороны, нагнулся. Там должна быть маленькая дверца, которую Барахольщик при нем открывал, чтобы достать фишки. Сердце Нанги встрепенулось. В третьей сверху дверце была замочная скважина.
      - Что вы там делаете? - спросила Томи.
      - Последний раз, когда мы встречались, Барахольщик привел меня сюда. Отчасти это было из соображений безопасности. Тут всегда стоит такой шум, что никакая электроника не поможет подслушать разговора. А отчасти потому, что Барахольщик любил сюда приходить, чтобы обдумать что-нибудь за игрой. Но он играл за одним и тем же аппаратом. Я все удивлялся почему, пока не заметил, как он открыл одну из дверок, где они хранят фишки.
      - Ловкость рук и никакого мошенничества?
      - Возможно, - ответил Нанги, - но не только это. УЧИТЫВАЯ ХАРАКТЕР ЕГО РАБОТЫ, МОЖНО ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ЕГО ТАЙНИК НАХОДИТСЯ НА МЕСТЕ, ДОСТУП К КОТОРОМУ ОТКРЫТ КРУГЛЫЕ СУТКИ. Так сказала тогда Томи о Барахольщике, и это навело Нанги на мысль попытать счастья в зале игральных автоматов.
      Он достал ключ, который был обнаружен приклеенным к ноге мертвого Барахольщика, и, читая про себя молитву, вставил его в замочную скважину. Повернул его направо. Никакого эффекта: ключ не пошевелился. У Нанги оборвалось сердце. Затем он попробовал повернуть его налево.
      Дверца открылась.
      Нанги сунул руку внутрь, пошарил везде. И его рука нащупала что-то приклеенное клейкой лентой к верху ящичка, в который проваливаются проигранные фишки. Нанги судорожно дернул предмет и, порвав ленту, вытащил его наружу. Это была микрокассета.
      Вот это называется сорвать банк!
      Николас мчался по скоростному шоссе, пересекающему весь Лонг-Айленд. Стрелка спидометра часто заходила за отметку 95 миль в час. Жюстина свернулась калачиком рядом, на месте пассажира. Плечи ее по-прежнему были закутаны в соседское одеяло. Время от времени она вздрагивала во сне и тихонько всхлипывала. Николас положил ей руку на бедро, как бы защищая.
      Было 04.30 утра, и небо отливало перламутром, как раковина жемчужницы. Облака на горизонте подернуты бледно-оранжевым цветом.
      Николас поднял верх своего "Корвета". Ветер трепал его волосы и выдувал из них отвратительный запах пожарища.
      Им с Жюстиной пришлось одолжить у соседей кое-что из одежды: весь их гардероб сгорел.
      Через каждые двадцать секунд Николас поглядывал на миниатюрный детектор радара, скрытый под щитком от солнца, хотя он и знал, что детектор запищит, учуяв полицейскую машину, караулящую в засаде нетерпеливых водителей вроде него. Наблюдение за детектором отвлекало от безрадостного пейзажа за окном.
      Он одолел расстояние от Вест-Бэй Бриджа до Нью-Йорка за час пятнадцать. Когда он снизил скорость, чтобы войти в тоннель Куинз-Мидтаун, Жюстина проснулась.
      - Который час? - спросила она, потягиваясь.
      - Еще рано, - ответил Николас, въезжая в тоннель. - Спи себе спокойно.
      Жюстина протерла глаза.
      - Очень уж противные сны, - сказала она. - Призраки прошлого все тревожат. - Она повернулась к нему. - Ник, мне приснился Сайго. А потом он превратился в тебя.
      Николас вздрогнул, вспомнив слова Канзацу: ТЫ БОЯЛСЯ ТЬМЫ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. И его ответ: ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО Я И САЙГО - ОДНО И ТО ЖЕ. ОН - ЭТО Я, Я - ЭТО ОН.
      - Этого человека зовут не Сайго, а Сендзин, - сказал Николас. - Я хочу, чтобы ты поняла разницу между ними. Сайго был непрошеным злом. Сендзин преступил границу, отделяющую добро от зла. Понятие морали для него не существует. Он живет - или ему кажется, что он живет - вне этих категорий.
      - Так живет или не живет?
      Они уже вынырнули в Манхэттене, и Николас устремился к центру.
      - Не уверен, что знаю это, - ответил он. - Но это и не главное. Узнать бы, что сейчас у Сендзина на уме. Узнав это, я пойму до конца, что это за человек.
      Он ехал вниз по Второй авеню до самого Гудзона, а потом свернул на запад. В Сохо он свернул на Грин-стрит и остановился напротив здания, напоминающего фабричный корпус. Пять или шесть лет назад подобные здания, где раньше действительно размещались цеха мануфактурного производства, были переоборудованы в просторные и часто шикарно обставленные жилые помещения.
      Николас подвел Жюстину к металлической двери, покрытой эмалевой краской цвета морской волны. Дверь закрывалась на три замка, установленные один над другим, и была укреплена толстыми защитными плитами. Кроме того, дверь была украшена массой кнопок и окошечек с переговорными устройствами. В верхней части Жюстина разглядела стеклышко видеокамеры.
      Николас нажал на кнопку, под которой была таинственная надпись: "Кон". Раздался жужжащий звук, и дверь автоматически открылась. Пропустив их, она вновь закрылась, оставив Николаса и Жюстину в кромешной тьме. Прошла минута, другая. Жюстина стояла молча, хотя ее и распирало от желания задать вопрос. Она чувствовала, что Николас стоит спокойно. Значит так и должно быть.
      Свет вспыхнул без предупреждения, и Жюстина заморгала. Она увидела себя, окруженную собственными отражениями.
      Тошнотворное ощущение галлюцинации прошло, когда одна панель отошла в сторону, и Николас вывел ее из этого зеркального ящика.
      Жюстина увидела, что находится в просторном, но теплом помещении с высокими, как в соборе, потолками. Стены были не прямыми, а вогнутыми в одном месте, выпуклыми в другом, напоминая ей формы человеческого тела. Их украшали огромные художественные полотна в постимпрессионистской манере.
      Помещение было обставлено мебелью, стилизованной под старинную, но с современной мягкой кожей на сидениях и спинках. Кое-где стояли японские лакированные столики со старинными письменными принадлежностями. В одной из ниш в стене стояла скульптура актера театра Кабуки в натуральную величину, в настоящей одежде и в парике. В центре комнаты была лакированная и позолоченная фигура Будды. Как ни странно, комната создавала впечатление не лавки старьевщика, а какой-то удивительной гармонии.
      Посреди комичны стоял японец довольно свирепого вида. Он стоял в напряженной позе и не скрывал этого.