— Вчера вечером я пришел к тому же выводу. Я подумал, что, если бы не моя мать, мне пришлось бы спасаться бегством вместе с вами.
      — Сын Генриха Клаузена, — задумчиво произнесла Хелден.
      — И кого-то еще. — Он вернулся в реальность. — Мы не станем контактировать с Пэйтон-Джонсом.
      — Согласна.
      — МИ-5 проследит за нами. У них нет выбора. Они приставили к нам человека, они обнаружат, что агент убит. Возникнут вопросы.
      — На которые мы не сможем ответить. Нас преследовали, не мы.
      — Интересно, кто они? Эти двое, — сказал он.
      — "Возмездие", я думаю. Это их стиль.
      — Или «Одесса».
      — Возможно. Но немецкий, на котором говорил один из них, показался мне странным. Я не смогла узнать диалект. Он не из Мюнхена и точно не из Берлина. У него странное произношение.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Оно очень гортанное, но при этом мягкое, если так бывает.
      — Ты думаешь, они из «Возмездия»?
      — Какая разница? Мы должны защитить себя от обоих. Ничего не изменилось. Во всяком случае, для меня. — Она дотронулась до его руки. — Но тебя мне жаль.
      — Почему?
      — Потому что теперь ты бежишь вместе с нами. Ты теперь один из детей — из verwiinschte Kinder . Из проклятых .А у тебя нет опыта.
      Похоже, теперь я приобретаю его на ходу.
      Она убрала руку.
      — Ты должен ехать в Берлин.
      — Знаю. Мы должны торопиться. Нужно добраться до Кесслера и подключить его, он, — Холкрофт сделал паузу, — наш последний шанс.
      Она печально улыбнулась этому слову.
      — У нас есть ты и мой брат, вы оба все знаете и готовы действовать. Кесслер тоже должен быть готов... Цюрих — вот шанс. И разрешение столь многих проблем.
      Ноэль посмотрел на нее. Было нетрудно угадать ее мысли. Цюрих — это безграничные средства, часть которых, безусловно, можно пустить на то, чтобы обуздать, а то и уничтожить фанатиков из «Одессы» и «Возмездия». Холкрофт знал — ей известно, что он сам был свидетелем ужасов, которые те творят; в конце концов, одна треть голосов и так принадлежала ей. Ее брат тоже согласится.
      — Мы подключим Цюрих, — сказал он, — и вскоре сможем остановиться. Мы все сможем остановиться.
      Она задумчиво посмотрела на Ноэля. Потом придвинулась к нему, взяла за руку, опустила голову ему на плечо, и ее длинные светлые волосы упали ему на пиджак.
      — Я позвала тебя, и ты пришел ко мне, — сказала она своим странным певучим голосом. — Мы чуть не погибли сегодня. Тот человек отдал свою жизнь за нас.
      — Он был профессионалом, — ответил Ноэль. — Наши жизни для него ничего не значили. Он искал информацию и человека, который мог бы ее предоставить.
      — Знаю. Я и раньше встречала таких людей, таких профессионалов. Но он хотя бы вел себя достойно; многие бы поступили иначе. Они слишком легко жертвуют другими во имя профессионализма.
      — Что ты имеешь в виду?
      — У тебя нет опыта, ты бы поступил так, как он тебе велел. Он мог использовать тебя как наживку, вызвать огонь на тебя. Для него было бы проще подставить тебя, а потом и меня под пули. Я для него ничего не значила. В суматохе он спас бы свою жизнь и заполучил бы нужного человека. Но он спас нас.
      — Где мы остановимся в Париже?
      — Не в Париже, — сказала Хелден, — В Аржантей. Там на берегу реки есть небольшая гостиница. Очень милая.
      Ноэль снял левую руку с руля и дотронулся до ее волос, струившихся по его пиджаку.
      — Ты очень милая, — сказал он.
      — Я боюсь. Нужно прогнать страх.
      — Аржантей? — размышлял он. — Маленькая гостиница в Аржантей. Для человека, который во Франции всего несколько месяцев, ты знаешь слишком много.
      — Необходимо знать места, где не задают лишних вопросов. Ты быстро учишься, тебя легко учить. Поезжай в сторону Бийанкура. И пожалуйста, побыстрее.

* * *

      Комната выходила на Сену, балкончик со стеклянными дверьми висел прямо над рекой. Несколько минут они стояли на ночном воздухе, глядя на темную воду, он обнимал ее за плечи. Оба молчали; прикосновение успокаивало.
      В дверь постучали. Хелден напряглась; он улыбнулся и успокоил ее:
      — Расслабься. Пока ты мылась, я заказал бутылку бренди.
      Она улыбнулась ему в ответ и снова задышала спокойно.
      — Лучше бы ты предоставил это мне. Твой французский просто ужасен.
      — Я могу сказать «Реми Мартин», — ответил он, отпуская ее. — Когда я учился в школе, это было первое слово, которое мы выучили.
      Ноэль пошел к двери.
      Забрав поднос у официанта, Холкрофт минуту стоял, глядя на Хелден. Она закрыла двери балкона и вглядывалась в ночное небо. Скрытная, одинокая женщина, тянувшаяся к нему. Это он понимал.
      Ему бы хотелось понять и другое. Она очень красива; это очевидно, и рассуждать тут было не о чем. Она не могла не отдавать себе отчет в своей красоте. И очень умна — это было столь очевидное свойство, что комментарий не требовался. А кроме того, она знала обычаи своего таинственного мира. Хелден была эффектной женщиной в широком смысле; она двигалась быстро и решительно. Она, должно быть, десятки раз использовала секс, чтобы чего-либо добиться, но он подозревал, что за этим стоял лишь холодный расчет: «К сведению покупателя: вы получаете только тело, мои мысли принадлежат мне, а не вам».
      Она отвернулась от окна, ее взгляд стал мягким, теплым ,но каким-то далеким, наблюдающим.
      — Ты похож на нетерпеливого метрдотеля, ждущего возможности проводить меня к столу.
      — Сюда, мадемуазель, прошу вас, — сказал Ноэль, направляясь к маленькому бюро в другом конце комнаты. — Не желает ли леди занять столик у воды? — Он пододвинул стульчик к стеклянным дверям и смотрел на нее, кланяясь и улыбаясь. — Если леди будет любезна присесть, будет подан бренди и начнется фейерверк. Факельщики в лодках ждут вашего появления.
      — Но где сядешь ты, мой очаровательный garcon?
      — У ваших ног, миледи. — Он наклонился и поцеловал ее, обняв за плечи и пытаясь угадать, не отпрянет ли она и не оттолкнет ли его.
      Чего бы он ни ожидал, к тому, что произошло, он никак не был готов. Ее мягкие влажные губы раздвинулись и прижались к его губам. Она протянула руки и взяла в них его лицо, нежно лаская пальцами его щеки, веки и виски. Ее губы постоянно были в движении, описывая бесконечные круги, затягивая его. Он чувствовал, как ее груди прижались к его рубашке, ее ноги — к его ногам, противопоставляя силу силе, возбуждая его.
      Потом случилось что-то странное. Она задрожала, обхватив его руками, впиваясь пальцами в кожу, словно боялась, что он уйдет. Он услышал, как она всхлипывает, ощутил, как конвульсивно вздрагивает ее тело. Он обхватил ее за талию, мягко отстранился, заставляя ее взглянуть на него.
      Она плакала. Мгновение Хелден смотрела на него с болью в глазах, и боль эта была так глубока, что Ноэль почувствовал себя вторгшимся в чужое горе.
      — Что такое? Что случилось?
      — Прогони мой страх, — жалобно прошептала она. Она расстегнула свою блузку, обнажив выпуклости грудей. — Я не могу быть одна. Прошу тебя, прогонимой страх.
      Он прижал ее к себе, укачивая ее голову у себя на груди, чувствуя прикосновение ее нежных и красивых, как она сама, волос к своему лицу.
      — Ты не одна, Хелден. И я не один.
      Они лежали обнаженные под одеялом, ее голова покоилась у него на груди, он обнимал ее. Свободной рукой Ноэль приподнимал пряди ее длинных волос, падая, они закрывали ее лицо.
      — Я так ничего не вижу, — сказала она смеясь.
      — Ты похожа на овчарку.
      — А ты — пастух?
      — И у меня есть посох.
      — Это ужасно. У тебя грязный рот. — Указательным пальцем она постучала его по губам. Он поймал ее палец и зарычал. — Ты меня не испугаешь, — прошептала она, поднимая лицо и игриво ловя его язык. — Ты трусливый лев. Ты шумишь, но не кусаешь.
      Он взял ее руку.
      — Трусливый лев? Из «Волшебника страны Оз»?
      — Конечно, — ответила она. — Мне очень нравился «Волшебник страны Оз». Я его сто раз смотрела в Рио. Именно тогда я начала учить английский. Я хотела, чтобы меня звали Дороти. Я даже назвала свою собаку Тото.
      — Трудно представить тебя маленькой девочкой.
      — Но ты же знаешь, что я была когда-то маленькой. Я же не могла возникнуть сразу в полном цвету... — Хелден замолчала, смеясь. Она приподнялась над ним, и ее грудь оказалась у его лица. Он инстинктивно протянул руку к еесоску, она вскрикнула, но прижала его руку своей и снова опустилась ему на грудь. — В любом случае я была маленькой девочкой. И порой я была счастлива.
      — Когда?
      — Когда бывала одна. У меня всегда была своя комната, мама следила за этим. Комната обычно находилась в задней части квартиры или дома, а если мы останавливались в гостинице, я жила отдельно от брата и сестры. Мама говорила, что я самая младшая и то, что они поздно ложатся, не должно мешать мне.
      — Ты, должно быть, была очень одинока...
      — О нет! Я ведь никогдане была одна. Мои друзья были в моем воображении, они могли сидеть на стульях или на моей кровати, и мы разговаривали. Мы могли говорить часами, поверяя друг другу свои секреты.
      — А в школе? У тебя были друзья из плоти и крови? Минуту Хелден молчала.
      — Несколько, очень немного. Теперь, оглядываясь назад, я не могу их осуждать. Мы все были детьми. Мы покупали так, как нам говорили родители. Те, у кого были Родители.
      — Что же им говорили родители?
      — Что я — фон Тибольт. Маленькая девочка с глупым именем. Моя мама была... ну, в общем, моей мамой. Я думаю, они считали, что это клеймо заразно.
      Может быть, на ней и было выжжено клеймо, подумал Ноэль, но не ее мать была причиной этого. «Одесса» Мориса Граффа руководствовалась более важными соображениями. Миллионы и миллионы закладывали свой любимый рейх, чтобы быть использованными предателями вроде фон Тибольта.
      — Дела пошли лучше, когда ты выросла?
      — Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.
      — Друзей стало больше?
      — Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
      — Почему, ведь война кончилась?
      — Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.
      — Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.
      Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
      — Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?
      — Я думаю не об этом.
      — А о чем?
      — Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:
      — Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
      Он ответил ей прикосновением.

* * *

      Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
      Он обернулся и взглянул на нее:
      — Тебе лучше?
      — Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
      — Меня это не интересует.
      — Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.
      — А что это значит?
      — Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
      — Отсылай их ко мне.
      — Лучше не стоит.
      — Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
      — Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
      — Почему?
      — Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.
      — Мы только встретились. Зачем прощаться?
      — Тебе много надо сделать. Мне тоже.
      — У нас обоих есть Цюрих.
      — У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
      — Одно другому не мешает.
      — Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
      — Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».
      — Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
      Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
      — Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
      — Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
      — Так что жеты хочешь сказать?
      — Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
      — Хочу.
      — Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
      — Ты замужем? Хелден засмеялась:
      — Нет.
      — Ну, значит, живешь с кем-то?
      — Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.
      — Какого ответа ты ждешь от меня?
      — Скажи, что обещаешь.
      — Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
      — Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.
      — Мне казалось, я твой друг.
      — Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
      Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
      — В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
      Она колебалась:
      — Возможно. Но у нас столько дел...
      — И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
      — Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
      — Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
      — Выбить откуда?
      — Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
      — Чем я могу помочь?
      — Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
      — Понятия не имею.
      — Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
      — Нет, насколько я знаю.
      — Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно. Хелден нахмурилась:
      — Это трудно.
      — Почему?
      — Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой фирмы на Лестер-сквер — знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. — Хелден замолчала.
      — Ты собрала сведения о Бомонте? — спросил Ноэль.
      — Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.
      — Ив чем же была несообразность?
      — Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми. Впечатление такое, что он из бедной семьи. У них был овощной или цветочный магазин в городке под названием Данхиф, к югу от Абердина, у Северного моря. И тем не менее он учился в университете, в Кембридже, кстати на дневном отделении.
      — На дневном?.. Каким образом?
      — На стипендии, по-моему. Он в ней нуждался, и ему ее дали, вот только прошения о стипендии нет. Все это выглядит странно.
      — Ты попыталась что-то разузнать о его семье в Шотландии?
      — Да, но узнать почти ничего не удалось. Они словно сквозь землю провалились. Я разослала несколько запросов — в городской совет, на почту — в места, которые обычно не приходят в голову. Бомонты были, по всей видимости, англичанами, приехавшими в Шотландию вскоре после войны, они прожили там несколько лет и потом уехали.
      — Может, они умерли?
      — Нет, судя по записям. ВМФ всегда обновляет свою документацию на случай ранений или гибели. Они по-прежнему числятся живущими в Данхифе, но они оттуда уехали. У почтового ведомства не было вообще никакой информации.
      Теперь пришел черед Холкрофта хмуриться.
      — Это звучит дико.
      — Есть еще кое-что. — Хелден выпрямилась. — На свадьбе у Гретхен был один офицер с корабля Бомонта. Его заместитель, кажется. Он был на год или два младше и явно его подчиненный, но между ними было такое взаимопонимание, которое значит больше, чем дружба, больше, чем общение сослуживцев.
      — Что ты называешь взаимопониманием?
      — Они как будто все время думают одинаково. Если один начинает предложение, то второй может его закончить. Один поворачивается в какую-то сторону, второй может сказать, что он видит. Понимаешь, о чем я? Ты встречал людей, которые бы так понимали друг друга? Таких людей?
      — Да, конечно. Братьев. Влюбленных. И часто — военных, долго прослуживших вместе. Как же ты поступила?
      — По тем же источникам я проверила данные и на этого человека. Обнаружилось нечто необычайное. Их учебные и военные досье были почти идентичны, великолепны по всем статьям. Она оба были родом из неизвестных городков, их родители ничем не примечательны и явно небогаты. Оба учились в известных университетах без какой-либо явной финансовой поддержки. И оба стали офицерами, хотя раньше не обнаруживали никакой склонности к военной карьере.
      — А что с семьей друга Бомонта? Тебе удалось их найти?
      — Нет, они числились живущими в небольшом городке в Уэльсе, но их там не было. Они уехали несколько лет назад, и никаких сведений о них не сохранилось.
      То, что удалось узнать Хелден, соответствовало теории Ноэля о том, что Энтони Бомонт был агентом «Одессы». Теперь важно было изъять Бомонта — и его сообщников — из общей картины. Им нельзя позволить и дальше вмешиваться в отношения с Женевой. Может быть, они с Хелден ошибаются. Может быть, они свяжутся с Пэйтон-Джонсом, и пусть у него голова болит о Бомонте. Но следовало рассмотреть и другие возможности, а среди них — и опасность того, что британская разведка откроет досье Питера Болдуина и вернется к «Вольфшанце».
      — То, что ты мне рассказала, совпадает с тем, о чем я думал, — сказал Ноэль. — Вернемся к твоему брату. У меня есть некоторые соображения о том, что произошло в Рио. Не хочешь теперь поговорить об этом?
      Глаза Хелден широко раскрылись.
      — Я не понимаю, о чем ты.
      — Твой брат что-то узнал в Рио, не так ли? Он узнал о Граффе и бразильской «Одессе». Поэтому его травили, и ему пришлось уехать. Это были не деловые проблемы твоей матери или твоего брата. Это были Графф и «Одесса».
      Хелден медленно вздохнула.
      — Я ничего об этом не знаю, поверь мне.
      — Тогда в чем дело? Расскажи, Хелден. Она умоляюще посмотрела на него.
      — Прошу тебя, Ноэль. Я многим обязана тебе, но не заставляй меня так расплачиваться. То, что произошло с Иоганном в Рио, не имеет к тебе никакого отношения. И к Женеве.
      — Ты не можешь этого знать. И я этого не знаю. Я знаю только, что ты должна мне это рассказать. Я должен быть готов. Я слишком многого не понимаю. — Он схватил ее за руку. — Послушай, сегодня я вломился в комнату слепого. Я вышиб дверь, звук был ужасен — неожиданный и громкий. Это был старик, и он, конечно, не мог меня увидеть. Он не мог видеть страх в моих глазах. Его руки дрожали, и он шептал молитву по-французски... Мне захотелось подойти к нему, взять его за руки и сказать, что я понимаю, что он чувствует. Понимаешь, он не видел страха в моих глазах. А я испуган, Хелден. Я не из тех людей, которые вламываются в комнаты, стреляют и подставляются под пули. Я не могу повернуть назад, но я испуган. Так что ты должна мне помочь.
      — Я хочу помочь, ты же знаешь.
      — Тогда расскажи мне о том, что случилось в Рио. Что случилось с твоим братом?
      — Это не важно, — сказала она.
      — Все важно. — Ноэль встал и прошел через комнату к стулу, на котором оставил свой пиджак. Он показал Хелден рваную подкладку. — Посмотри. Сегодня в толпе кто-то пытался воткнуть в меня нож. Я не знаю, как ты, но я с таким прежде не сталкивался, это что-то, о чем я ничего не знаю. Это ошеломило меня... и чертовски рассердило. А пять дней назад в Нью-Йорке человек, который меня вырастил и которого я называл отцом, шел по тротуару и был сбит якобы потерявшей управление машиной, которая целилась в него и размазала его по стене! Его смерть была предупреждением. Для меня!Так что не говори мне о «Возмездии», об «Одессе», о «Вольфшанце». Я начинаю узнавать кое-что об этих сукиных детях и хочу избавиться от них — ото всех до единого. С деньгами в Цюрихе мы сможем это сделать. Без них нас никто слушать не станет. Это экономическая основа жизни. Людей с семьюстами восьмьюдесятью миллионами просто так не отсылают. Их выслушивают. — Холкрофт уронил пиджак на пол. — Мы можем добраться до Цюриха, только удовлетворив женевский банк, а добраться до Женевы мы можем только своим умом. На нашей стороне никого нет, мы одни. Фон Тибольты, Кесслеры... И один Клаузен. Так что же произошло в Рио?
      Хелден посмотрела на рваный пиджак, потом снова на Холкрофта.
      — Иоганн кого-то убил.
      — Кого?
      — Не знаю, я действительно не знаю. Какую-то важную персону.

Глава 23