– Прошу извинить меня за то, что мои слова относительно мистера Холлидея могли показаться вам бестактными и грубыми. Все случившееся действительно очень неприятно, но я просто не знаю, как это выразить по-английски. А кроме того, сэр, трудно скорбеть о человеке, которого ты никогда не знал.
      – Я погорячился. Забудьте об этом, пожалуйста.
      – Вы очень любезны, но, боюсь, я не имею права забывать о распоряжениях… сделанных мистером Холлидеем и его компаньоном, пребывающем здесь, на Миконосе. Пожалуйста, мне нужен ваш паспорт и письмо.
      – А кто он? – спросил Джоэл, доставая из кармана паспорт, в который было вложено и письмо. – Я имею в виду его компаньона.
      – Вы юрист, сэр, и конечно же понимаете, что сообщить данную информацию я смогу вам, только когда будут устранены все… барьеры. Я думаю, что это правильно.
      – Совершенно справедливо. Я спросил на всякий случай. – Джоэл протянул банкиру паспорт с письмом.
      Ласкарис снял телефонную трубку, нажал кнопку и произнес несколько слов по-гречески, по-видимому вызывая кого-то. Несколько секунд спустя отворилась дверь, и загорелая, ослепительной красоты брюнетка грациозной походкой подошла к столу. Она выжидающе уставилась на Конверса, который тут же понял, что банкир внимательно следит за ним. Сделай Конверс какой-нибудь знак, брось на Ласкариса еще один взгляд – и знакомство состоялось, заключено молчаливое соглашение, и кусок, возможно, существенной информации окажется в банкирском архиве. Этого знака Джоэл не подал – не нужно ему такое начало. Если человек одним кивком может стать богаче на полмиллиона долларов, ему не следует искать еще и дополнительных поблажек. Это свидетельствует не о надежности его положения, а о чем-то другом.
      Следующие десять минут ушли на ни к чему не обязывающую болтовню о самолетных рейсах, таможнях и общем упадке транспорта. За это время паспорт и письмо прошли, по-видимому, соответствующую проверку и вернулись в кабинет управляющего. На этот раз доставила их не ослепительная брюнетка, а юный белокурый Адонис, танцующей походкой подошедший к столу. И опять Ласкарис посмотрел на него: он был готов предложить все, что пожелает его богатый клиент.
      Конверс с улыбкой поглядел в теплые глаза Ласкариса и, не выдержав, расхохотался. Грек ответил ему улыбкой, пожал плечами и отпустил мальчишку.
      – Я всего лишь управляющий местным отделением банка, сэр, – сказал он, когда дверь закрылась, – и никак не определяю общей политики банка. Мы ведь, в конце концов, на Миконосе.
      – Через который проходит много денег, – подхватил Джоэл. – А на кого, по-вашему, я должен был клюнуть?
      – Ни на кого, – ответил Ласкарис, покачав головой. – Вы поступили правильно. Иначе вы сделали бы глупость, а я совсем не считаю вас глупцом. Я выполняю обязанности управляющего банком здесь, на набережной, и неплохо разбираюсь в людях.
      – Поэтому вы и были выбраны посредником в данном деле?
      – Нет, не потому. Я друг живущего здесь, на острове, компаньона мистера Холлидея. Кстати, фамилия его Биль, доктор Эдвард Биль… Как видите, у вас все оказалось в полном порядке.
      – Доктор? – переспросил Конверс, принимая паспорт и письмо. – Он что, врач?
      – Нет, он не медик. Он – профессор истории из Соединенных Штатов, в отставке, – пояснил Ласкарис. – У него хорошая пенсия, и несколько месяцев назад он перебрался сюда с Родоса. Интереснейший человек и с весьма глубокими познаниями. Я веду его денежные дела – в этой области его познания не глубоки, но и тут он зачастую высказывает весьма интересные соображения. – Банкир улыбнулся и снова пожал плечами.
      – Надеюсь, – проговорил Джоэл, – нам предстоит переговорить с ним о многом.
      – Это уж не мое дело, сэр. А теперь, может, займемся вашими деньгами? Как и где вы хотели бы получить их?
      – Большую часть я возьму наличными. В Женеве я приобрел для их хранения особый сенсорный пояс – действие батареек рассчитано на целый год. Если его попытаются с меня снять сирена завоет так, что у грабителя полопаются барабанные перепонки. Деньги предпочел бы получить в долларах, за исключением, разумеется, нескольких тысяч.
      – Пояса эти весьма эффективны, сэр, если только вас не оглушат и если рядом окажутся люди, которые услышат этот сигнал. Не надежнее ли взять обычные тревел-чеки?
      – Наверняка надежнее, но я полагаю, что мне не стоит лишний раз ставить свою подпись.
      – Как вам будет угодно. Какие купюры вам дать? – спросил Ласкарис, пододвигая к себе блокнот и карандаш. – И куда прикажете перевести остаток?
      – А можно разместить деньги так, – осторожно спросил Конверс, – чтобы я мог получать их, не называя своего имени?
      – Конечно можно, сэр. Честно говоря, это достаточно широко практикуется у нас, на Миконосе, как, впрочем, на Крите, на Родосе, в Афинах, Стамбуле, да и в большинстве стран Европы. Мы будем пересылать условия выдачи вклада вместе с написанными вами собственноручно словами – чья-нибудь фамилия, набор цифр… Я знал человека, который пользовался словами колыбельной песенки. В этом случае вам, естественно, придется пользоваться услугами вполне определенных банков.
      – Естественно. Назовите мне несколько таких банков.
      – Где?
      – В Лондоне, Париже, Бонне, возможно, в Тель-Авиве, – сказал Джоэл, припоминая сказанное Холлидеем.
      – С Бонном трудновато, они жуткие формалисты. Стоит опустить одну запятую, и они тут же бросаются к своим так называемым властям… Тель-Авив значительно проще, денежные операции у них проворачивают быстро и просто, как заседания в кнессете. Лондон и Париж работают неплохо, но стараются при этом содрать с вас семь шкур. Они уверены, что вы не станете подымать шум из-за налоговых отчислений, и пользуются этим. Истинные грабители!
      – Вы прекрасно разбираетесь в этих делах, не так ли?
      – У меня имеется опыт, сэр. Итак, каковы будут ваши распоряжения?
      – Сто тысяч я возьму прямо сейчас – купюрами не крупнее пятисот долларов. Остальную сумму вы разошлете по разным счетам и объясните мне порядок их получения.
      – Это несложно, сэр. Итак, начнем писать имена или номера… а может, слова колыбельной?
      – Лучше цифры, – ответил Конверс. – Я – юрист. А имена и колыбельные песенки – предметы, о которых мне в данный момент меньше всего хотелось бы думать.
      – Как вам угодно, – ответил грек, придвигая блокнот. – А вот – номер телефона доктора Биля. Как только мы завершим наши дела, можете ему позвонить… А можете и не звонить. Это не мое дело.
      Доктор Эдвард Биль, житель острова Миконос, разговаривал по телефону размеренным, хорошо поставленным голосом профессионального преподавателя. Ни спешки, ни эмоций. Все обдумано и продумано.
      – Там есть бухточка, а вернее – просто груда камней, куда по ночам никто не заходит. Это примерно в семи километрах от набережной. Вы доберетесь туда пешком. Идите по западной дороге вдоль берега, пока не увидите огни буйков. Спуститесь к самой воде. Там я вас и найду.
      Свет луны, время от времени пробивающийся сквозь ночные облака, быстро гонимые ветром, освещал полоску воды у погруженного во мрак берега. Далеко в море подпрыгивали вверх-вниз красные огоньки буйков. Джоэл с трудом перебрался через завалы камней и остановился у самого среза воды. Он прикурил, полагая, что пламя зажигалки и огонек сигареты позволят обнаружить его присутствие. Так оно и произошло – не прошло и нескольких секунд, как из темноты раздался голос, однако произнесенные им слова никак не вязались с образом старого профессора, отдыхающего здесь от трудов праведных.
      – Стойте на месте и не двигайтесь, – услышал он властный голос. – Возьмите сигарету в рот и затянитесь, потом поднимите руки и держите их прямо перед собой… Так. А теперь затянитесь поглубже. Я хочу видеть дым.
      – Да я же задохнусь! – выкрикнул Джоэл, закашлявшись. Раздуваемый океанским бризом дым попал ему в глаза. Затем он почувствовал, как чья-то рука быстро прошлась по его одежде, под мышками и вдоль ног. – Что вы вытворяете? – не выдержал он, невольно выплевывая сигарету.
      – Оружия нет, – удовлетворенно произнес голос.
      – Разумеется, нет!
      – А у меня есть. Можете опустить руки и повернуться.
      Конверс резко обернулся, кашляя и протирая слезящиеся глаза:
      – Вы сумасшедший сукин сын!
      – Курение – отвратительная привычка. На вашем месте я бы непременно бросил. Не говорю уж о вреде, причиняемом вашему организму, вы только что имели возможность убедиться как еще ее можно обратить против вас.
      Джоэл, мигая, уставился перед собой. Владелец властного голоса оказался сухощавым седовласым стариком среднего роста в белой холщевой куртке и таких же брюках. Лицо его, насколько мог рассмотреть Джоэл в переменчивом свете луны, было глубоко изрезано морщинами, на губах едва заметная улыбка. Однако пистолет, который он твердо держал в руке, был направлен в голову Джоэла.
      – Вы – Биль? – спросил Джоэл. – Доктор Эдвард Биль?
      – Совершенно верно. Ну как, успокоились немного?
      – Учитывая столь сердечную встречу, думаю, что да.
      – Вот и хорошо. Тогда я его спрячу. – Ученый присел на песок рядом с полотняной сумкой, спрятал в нее оружие и поднялся. – Извините, но я должен был удостовериться.
      – В чем? В том, что я не вооружен до зубов?
      – Холлидей мертв. Вместо вас могли подослать кого-то, кто легко справился бы со стариком на Миконосе. В таком случае этот человек наверняка имел бы с собой пистолет.
      – Почему?
      – Потому что он мог и не знать, что я старик. Он мог с успехом считать, что я вооружен до зубов.
      – А знаете, вполне возможно, я подчеркиваю – возможно, что у меня и в самом деле мог оказаться пистолет. Неужто вы тогда разнесли бы мне череп?
      – Почтенный юрист впервые отправляется на остров и проносит пистолет через контроль в Женеве? А как бы вы его добыли здесь? Кого вы знаете на Миконосе?
      – Ну уж при желании можно было бы расстараться, – возразил Конверс, понимая несостоятельность собственного утверждения.
      – Я организовал за вами слежку с момента посадки самолета. Вы направились прямо в банк, затем в гостиницу Коунени, где выпили за столиком в саду, и тут же вернулись в свой номер. Кроме таксиста, моего друга Костаса, консьержа в гостинице и официанта в саду, вы не разговаривали буквально ни с кем. Значит, вы – настоящий Джоэл Конверс, и мне ничто не угрожает.
      – Вы больше похожи на наемного убийцу из Детройта, чем на академика, живущего в башне из слоновой кости.
      – Я не всегда вращался в академических кругах, но вы правы: я весьма осторожен. И все мы должны соблюдать осторожность. С людьми типа Джорджа Маркуса Делавейна это единственная разумная стратегия.
      – Разумная стратегия?
      – Называйте это подходом, если вас так больше устраивает. – Биль сунул руку за отворот куртки и достал сложенный лист бумаги. – Вот имена, – сказал он, подавая его Джоэлу. – В операции Делавейна имеется пять ключевых фигур. По одному от Франции, Западной Германии, Израиля, Южной Африки и Англии. Мы установили личности четырех из них, но так и не смогли узнать, кто англичанин.
      – А как попали к вам эти имена?
      – Сначала из записей, обнаруженных Холлидеем в бумагах Делавейна, когда генерал был его клиентом.
      – Значит, это и была та случайность, о которой он упоминал? Помнится, он сказал, что такого случая больше не представится.
      – Не знаю, что именно он вам сказал, но бумаги, несомненно, попали к нему случайно. Злая шутка, которую память сыграла с Делавейном, бич многих стареющих людей, поверьте моему опыту. Генерал попросту забыл о назначенной встрече с Холлидеем, а когда Престон прибыл, секретарь ничтоже сумняшеся впустил его в кабинет, чтобы он смог подготовить там необходимые для генерала бумаги. Сам же генерал должен был прибыть через полчаса или чуть позже. Престон увидел папку на генеральском столе, он знал эту папку, знал, что в ней материалы, которые могут быть ему интересны. Не долго думая, он засел за работу. Обнаружив имена, он припомнил то, что знал о связях Делавейна в Европе и Африке, и все стало более или менее ясно. Картина получалась весьма примечательная. Для любого, кто хоть немного разбирается в политике, с этими четырьмя именами связаны страшные воспоминания.
      – Делавейн знал, что он раскопал эти имена?
      – Я полагаю, что полной уверенности у него нет. Сделав выписки, Холлидей ушел, не дожидаясь генерала. Но ведь случившееся в Женеве кое о чем говорит, не так ли?
      – Делавейн знает, – мрачно констатировал Конверс.
      – Или просто не хочет допускать никакого риска, особенно если распорядок действий утвержден, а в том, что такой график имеется, мы уверены. Отсчет времени уже начался.
      – Отсчет перед чем?
      – Судя по контурам готовящейся операции – а нам удалось кое-что расставить по местам в этой головоломке, – должна на наступить длительная полоса широкомасштабных беспорядков, которые парализуют определенные правительства.
      – Это не так-то просто. Как они собираются это осуществить?
      – Пока можно только гадать. – Ученый поморщился. – По-видимому, будут широко проведены акты насилия, их исполнителями станут те самые террористы, которых снабжает сейчас оружием Делавейн со своими людьми. Воцарится полный хаос, под этим предлогом они выступят в едином союзе с военными и возьмут власть в свои руки.
      – Такое уже бывало, – заметил Джоэл. – Вооружить и вскормить предполагаемого противника, затем выслать вперед провокаторов…
      – …С огромными деньгами и материальными ресурсами, – продолжил Биль.
      – А когда они выступят, навалиться на них и стереть в порошок. Обыватели рассыплются в благодарностях, назовут героев спасителями и начнут маршировать под их барабаны. Но как они намереваются это осуществить?
      – Это-то и есть основной вопрос. Каковы их цели? Где они выступят? Кто они? Мы не имеем об этом ни малейшего представления. Будь у нас какие-нибудь данные, мы смогли бы противостоять им, но этих данных у нас нет, и мы не можем терять время, гоняясь за призраками. Придется действовать на основе того, что удалось собрать.
      – Опять время, – прервал его Джоэл. – Почему вы так уверены, что начался предстартовый отсчет?
      – Повсюду усилились беспорядки, всевозможные волнения, кое-где они приняли массовый характер. Партии оружия из Соединенных Штатов переправляются в порты Англии, Ирландии и ФРГ и попадают в руки террористических групп вроде “Бадер-Майнхоф”, “Красных бригад” и других. Под Парижем и Мадридом маршируют Красные легионы. Слухи об этом доходят из Мюнхена, Средиземноморья, арабских государств. Поговаривают о каких-то окончательных приготовлениях, но никто не знает, о чем, собственно, идет речь, хотя все уверены, что начнется это очень скоро.
      – И когда именно?
      – По нашим сведениям, в пределах трех – пяти недель.
      – Господи! – Джоэл почувствовал не только злость, но и страх. – Эвери Холлидей перед смертью прошептал мне нечто странное. Он повторил слова своих убийц: “Аквитания…”, “Они сказали, что ради Аквитании…”. Таковы были его последние слова. Что они могут означать, как по-вашему?
      Старый ученый медленно отвернулся и задумчиво посмотрел в сторону водной глади, глаза его поблескивали в переменчивом свете луны.
      – Это безумие, – прошептал он.
      – Мне это ни о чем не говорит.
      – Естественно, – извиняющимся тоном произнес Биль, снова поворачиваясь к Конверсу. – Это говорит о размахе. Просто невероятно…
      – Я вас не понимаю.
      – Аквитания… Да, именно Аквитанией называл ее Юлий Цезарь… Так именовались южные области Франции, которые в первые столетия после Рождества Христова простирались от Атлантического побережья до Средиземного моря. На севере они доходили до устья Сены и тянулись западнее Парижа…
      – Я кое-что слышал об этом, – прервал его Джоэл, не желая выслушивать академическую лекцию.
      – Весьма похвально, ибо большинство людей знают только о более поздних временах, скажем, начиная примерно с восьмого века, когда Карл Великий завоевал эту область и создал там королевство Аквитания, унаследованное затем его сыном Людовиком и его сыновьями – Пепином Первым и Вторым. Именно этот период и события последующих трех столетий представляют для нас интерес.
      – Какой?
      – Так создавалась легенда об Аквитании, мистер Конверс. Подобно многим амбициозным генералам, Делавейн, подражая Цезарю, Наполеону, фон Клаузевицу и даже генералу Паттону, считает себя знатоком истории. Заслуженно или нет, но я считался одним из знатоков ее, он же – всего лишь жалкий школяр. Школярство склонно к поспешным, бездоказательным выводам. И в данном случае мы видим результаты.
      – О чем это вы?
      – Легенда об Аквитании весьма противоречива, и всякие “А что, если бы…”, которые раздаются все чаще и чаще, в конце концов приводят к полному искажению известных нам исторических фактов. Видите ли, Аквитания в ходе ее истории то неоправданно расширялась, то вдруг съеживалась до крохотных размеров, и переходы эти бывали весьма резкими. Короче говоря, наделенный воображением школяр мог бы прийти к выводу, что, не будь политических, матримониальных или военных просчетов Карла Великого, его сына, двух Пепинов, а затем – Людовика Седьмого Французского и Генриха Второго Английского, которые оба были женаты на любвеобильной Элеоноре, Аквитания подчинила бы себе большую часть Европы, а то и полностью поглотила бы ее… – Биль помолчал. – Теперь-то вы начинаете понимать? – спросил он. – Понимаю, – прошептал Джоэл. – Господи, теперь мне понятно.
      – И это еще не конец, – продолжал ученый. – Поскольку Аквитания некоторое время считалась законным владением Англии, то можно предположить, что со временем она владела бы и всеми ее колониями, включая и те тринадцать, что лежали по другую сторону Атлантического океана, – позднее Соединенные Штаты Америки… Само собой разумеется, что ничего подобного произойти не могло, ибо это противоречило бы основным законам развития западной цивилизации, действующим со времен основания Рима и вплоть до падения Римской империи. Нельзя разрушить государство, затем насильственно объединить и править вопреки воле его народов, вопреки их культурным традициям – по крайней мере, продолжительное время.
      – Но кое-кто пытается сделать именно это, – сказал Конверс. – Джордж Маркус Делавейн.
      – Да. Мысленно он сконструировал ту Аквитанию, которой никогда не было и быть не может. И это очень опасно.
      – Почему? Вы ведь сами сказали, что это невозможно.
      – Невозможно, если следовать тем, прежним законам развития общества. Но следует учитывать, что в истории еще не было периода, подобного нашему. Не было столь мощного оружия и такого всеобщего разброда. Делавейн и его приспешники делают ставку именно на два этих фактора. – Старик указал на лист бумаги, который Конверс все еще держал в руках. – Есть у вас спички? Посветите себе и взгляните на эти имена.
      Конверс развернул бумагу и достал из кармана зажигалку. Огонек осветил бумагу, и он принялся изучать ее содержимое.
      – Господи, – проговорил он, напряженно вглядываясь в текст, – да они тут все под стать Делавейну. Истинное сборище милитаристов, если только я правильно думаю. – Джоэл погасил зажигалку.
      – Так оно и есть, – подтвердил Биль. – И список возглавляет генерал Жак Луи Бертольдье из Парижа, человек весьма примечательный, незаурядный. Активный участник Сопротивления во время войны, получивший чин майора менее чем в двадцать лет, но позднее – непоколебимый член салановской ОАС. Это он стоял за покушением на жизнь де Голля в августе 1962 года, намереваясь лично стать во главе республики. И это ему почти удалось. Он верил и продолжает верить по сей день, что алжирские генералы способны восстановить величие Франции. Уцелел же он не только потому, что представляет собой ходячую легенду, но и потому, что имеет много единомышленников среди элиты командного состава, поставляемой Сен-Сиром. Короче говоря, это – фашист и фанатик, скрывающийся под личиной респектабельности.
      – Таков же, по-моему, и этот Абрахамс, – заметил Конверс. – “Сильный человек” Израиля, который расхаживает в военной маскировочной куртке и грубых башмаках, не так ли? Горлопан, выступающий в кнессете и митингующий на стадионах, который призывает залить кровью Иудею и Самарию, если сынам Авраама откажут в их притязаниях. Даже израильское правительство не может заставить его заткнуться.
      – Многие откровенно боятся его – он весьма энергичен и для многих уже стал символом, чем-то вроде грома небесного. По сравнению с Хаимом Абрахамсом и его последователями даже правительство Бегина выглядит чем-то вроде кучки жалких и запуганных пацифистов. Он – сабра , и евреи европейского происхождения терпят его потому, что он проявил незаурядные командные способности в ходе двух войн и пользовался уважением – если не симпатиями – всех военных министров со времен Голды Мейр. Они знают, что он может понадобиться им и любой момент.
      – А кто такой ван Хедмер? – спросил Джоэл, снова воспользовавшись зажигалкой. – Он из ЮАР? Здесь о нем сказано: “Палач в мундире” или что-то в этом роде.
      – Ян ван Хедмер, он же – палач Соуэто , как называет его темнокожее население. Он с пугающей легкостью отправляет на казнь “нарушителей” при полном попустительстве правительства. Выходец из старинной семьи африканеров, в которой со времен англо-бурской войны все были генералами, он не видит причин, по которым Претории следовало бы, наконец, вступить в двадцатый век. Кстати, он ближайший друг Абрахамса и часто навещает его в Тель-Авиве. Он весьма эрудирован и очень обаятелен, даже выступает на международных конференциях, да и внешность его никак не соответствует его внутреннему облику и репутации.
      – И наконец, Ляйфхельм, – завершил знакомство со списком Конверс, еще раз щелкнув зажигалкой. – Противоречивая фигура. Дисциплинированный солдат, который, даже выполняя сомнительные приказы, не терял своего достоинства. Его фигура мне неясна.
      – Полностью согласен, – сказал Биль, кивая. – В определенном смысле история у него очень необычная и очень страшная. Правда о нем скрывается весьма тщательно, в расчете на последующие его услуги. Эрих Ляйфхельм был самым юным из генералов, возведенных Гитлером в фельдмаршалы. Он предугадал падение третьего рейха и предусмотрительно совершил поворот на сто восемьдесят градусов. Из безжалостного убийцы и фанатичного арийца он превратился в скромного профессионального военного, который пришел в ужас от нацистских преступлений, когда ему “открыли глаза”. Так он получил отпущение всех грехов – Нюрнбергский процесс никак его не коснулся. В годы “холодной войны” западные союзники широко пользовались его услугами, допуская его ко всем секретным документам, а позднее, в пятидесятых годах, когда дивизии возрожденного вермахта пополнили силы НАТО, он оказался на высоких командных должностях.
      – Не о нем ли упоминалось в газетах несколько лет назад? У него тогда было вроде бы несколько серьезных столкновений с Гельмутом Шмидтом, это верно?
      – Верно, – подтвердил отставной профессор. – Но газетные статьи отражали лишь половину правды. Приводились слова Ляйфхельма о том, что немецкий народ не должен перекладывать груз своей вины на плечи молодого поколения. Этому, по его словам, следует положить конец. Грядущие поколения должны гордиться своим народом. Были еще и угрозы в сторону Советов, но ничего более существенного.
      – А в чем состоит вторая половина правды? – спросил Конверс.
      – Он требовал снятия любых ограничений в области перевооружения вермахта и выступал за расширение разведывательной службы, построенной по образцу Абвера, а также за возрождение исправительных работ за участие в политических демонстрациях. Он требовал также изъятия из школьных учебников тех мест, где говорится о бесславном прошлом. “Гордость нации должна быть восстановлена”, – твердил он, постоянно выступая с позиций оголтелого антикоммуниста.
      – Но это – программа третьего рейха в момент прихода Гитлера к власти.
      – Совершенно справедливо. Шмидт раскусил его и понял: если генерал добьется своего, воцарится полный хаос. Бонн не йог допустить этого, и Шмидт вынудил Ляйфхельма подать в отставку, устранив его таким образом от решения правительственных дел.
      – И все же он продолжает выступать.
      – Только не публично. Однако он очень богат и сохранил прежние связи и друзей.
      – И среди них – Делавейн и его люди.
      – Он теперь считается у них главной фигурой. Припомнив что-то, Джоэл еще раз щелкнул зажигалкой, пытаясь рассмотреть нижнюю половину листа. Там было два столбца имен; в колонке слева – под названием “Государственный департамент”, справа – “Пентагон”. Всего человек двадцать пять.
      – А кто эти американцы? – спросил он, погасив огонь. – Их имена мне ничего не говорят.
      – Кое-кто из них должен быть вам известен, но это не важно, – уклончиво ответил Биль. – Главное, что все они – сторонники и последователи Делавейна, выполняющие его приказы. Эти люди либо сами принимают решения, без которых Делавейн и его последователи ничего не могли бы сделать, либо не мешают ему.
      – Разъясните, пожалуйста.
      – В левой половине списка – ключевые фигуры в управлении по контролю за вооружениями в госдепартаменте. Они определяют, что именно можно отправлять на экспорт и кого по соображениям “национальных интересов” следует снабдить оружием или ознакомить с секретной технологией. Справа перечислены лица из высшего эшелона Пентагона, по требованию которых многие миллионы расходуются на вооружения. Это всё люди, принимающие решения… Большинство этих решений вызывает всевозможные вопросы, одни – очень немногие – задают их открыто, другие в узком кругу своих дипломатических и военных коллег. Вот и все, что нам удалось узнать.
      – А что именно вызывает эти сомнения? – не унимался Кон вере.
      – Ходят слухи – заметьте, я говорю “слухи” – о безлицензионном вывозе крупных партий оружия. Случается также, что избытки воинского снаряжения – результат завышенных заказов – теряются в ходе перевозок и перенарядок, оседают на временных складах в каких-то забытых Богом местах. Излишки очень легко обнаружить, и это может поставить кое-кого в неловкое положение, особенно в наши дни при всех этих раздутых военных бюджетах и сногсшибательных ценах на оружие. Рецепт прост – избавляйся от них любой ценой и не вдавайся в подробности. А тут, к счастью, в нужный момент появляется кто-то из этой “Аквитании” и предлагает купить эти излишки, да еще и бумаги у него в полном порядке. Так содержимое целых складов и арсеналов попадает туда, куда оно никак не должно попадать.
      – Например, к ливийской границе? – Вне всякого сомнения. Но есть и немало других адресов.
      – Холлидей говорил об этом, и вы только что подтвердили, что при этом нарушаются законы, а оружие, снаряжение и технологическая информация оказываются в руках тех, кто не должен их иметь. По чьей-либо подсказке все это будет пущено в ход и приведет к беспорядкам, вспышкам насилия, терроризму…
      – На что соответствующим образом откликнутся военные, – подхватил старик. – Это – составная часть замысла Делавейна: эскалация военной мощи, власть в руках военных и абсолютно беспомощное гражданское население, покорно подчиняющееся их приказам.
      – Но вы говорили, что кое-кто все-таки задает неудобные вопросы.
      – А в ответ слышит затасканные фразы вроде “национальной безопасности” или “вражеской дезинформации”… Достаточно, чтобы остановить или сбить с толку вопрошающих.
      – Но ведь это – сокрытие улик. Нельзя ли их на этом поймать?
      – А кто их будет ловить? И что можно доказать?
      – Но черт побери, обвинения содержатся в самих вопросах! – ответил Конверс. – Все эти противозаконные экспортные лицензии, исчезающие грузы с оружием, тайные сделки, которые невозможно проследить…
      – И вы предлагаете распутать все это людям, которые не имеют допуска к секретным документам и не способны разобраться в сложнейшей процедуре выдачи лицензий на экспорт?
      – Здесь какая-то путаница, – продолжал настаивать на своем Джоэл. – Вы ведь сами сказали, что вопросы эти задаются членами дипломатического корпуса или военными, то есть теми, у кого есть и допуск, и необходимая квалификация.
      – И которые неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, вдруг перестают задавать вопросы. Потому что одних убеждают, что эти вопросы не входят в их компетенцию, другие боятся оказаться замешанными в скандалы, третьи отступают под давлением прямых угроз. И каждый раз за этим стоят те, кто берет на себя труд убеждать любыми способами, и таких становится все больше и больше во всех отраслях.
      – Боже мой, но ведь это – самая настоящая сеть, – тихо проговорил Конверс.
      Ученый пристально посмотрел на Джоэла, и тот в отраженном от воды лунном свете хорошо разглядел его бледное, испещренное морщинами лицо.
      – Вы правы, мистер Конверс, это – сеть. Именно это слово шепнул мне человек, считавший, что я – один из них… “Наша сеть, – сказал он, – позаботится о вас”. Он имел в виду Делавейна и его людей.
      – А с чего это они решили, что вы из их числа?
      Старик ответил не сразу, он бросил взгляд в сторону мерцающих вод Эгейского моря и снова посмотрел на Конверса.
      – Потому что тот человек думал, что это было бы логично. Тридцать лет назад я сменил военную форму на твидовый пиджак и небрежную шевелюру университетского профессора Мало кто из моих старых коллег мог понять этот шаг. Я, видите ли, принадлежал к элите, возможно, нечто вроде американской версии Эриха Ляйфхельма: бригадный генерал в тридцать восемь лет, комитет начальников штабов – следующее наиболее вероятное назначение. Но если на Ляйфхельма оказали воздействие падение Берлина и разгром командного бункера Гитлера то на меня, совершенно по-иному, повлияли эвакуация Кореи и разгром Панманджонга. Я увидел лишь ненужные потери человеческих жизней, а отнюдь не то достойное дело, которому готов был некогда служить, и полную бессмысленность там, где прежде виделось мне господство здравого смысла. Я увидел смерть, мистер Конверс, не героическую смерть в сражении с дикими ордами и даже не смерть, вроде смерти испанского тореадора, на арене под выкрики “Оле!”, а просто смерть. Отвратительную, бессмысленную. И мне открылось, что я больше не могу быть сторонником стратегии, приводящей к такому концу… Если бы я был верующим человеком, то, скорее всего, принял бы духовный сан.