— О, мой бог, — прошептал Бен. — О, мой бог. Он чувствовал себя так, будто увидел призрак.
      Через секунду к Бену начали понемногу возвращаться силы. Он набрал полную грудь воздуха, обнял брата и крепко прижал его к себе.
      — Ты, ублюдок... Ты — ублюдок!
      — И это все, на что ты способен? — осведомился Питер.
      Бен разжал объятья.
      —  Какого черта...
      Но выражение лица Питера вдруг сделалось строгим.
      — Ты должен исчезнуть отсюда. Убирайся из страны как можно быстрее. Немедленно.
      Перед глазами Бена все расплылось, и он понял, что это слезы.
      — Ты, ублюдок, — снова повторил он.
      — Ты должен покинуть Швейцарию. Они пытались разделаться со мной. А теперь они взялись и за тебя.
      — Какого черта?.. — тупо повторил Бен. — Как ты мог?.. Что за дурацкая, извращенная шутка? Мама умерла... она не хотела... ты убил ее. — В нем стремительно нарастал гнев, заполнял все вены и артерии; он почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Двое мужчин сидели на ковре и смотрели друг на друга, сами не сознавая, что это было повторением сцены из их младенческих времен, когда они могли часами сидеть вот так лицом к лицу и тараторить на выдуманном ими языке, который никто, кроме их двоих, не мог понять. — Что, черт возьми, означает вся эта затея?
       — Такое впечатление, Бенно, что ты не рад меня видеть, — сказал Питер.
      Бенно... Ни один человек на свете, кроме Питера, не называл его так. Бен поднялся на ноги, и Питер сделал то же самое.
      Бен всегда испытывал странное чувство, когда всматривался в лицо своего брата-близнеца: чуть ли не единственное, что он при этом замечал, были различия между ними. То, что один глаз у Питера чуть больше, чем другой. Брови изогнуты по-другому. Рот шире, чем у него, с опушенными уголками. И общее выражение лица более серьезное, более строгое. На взгляд Бена, Питер нисколько не был похож на него. С точки зрения кого-либо другого, между ними не было практически никаких различий.
      Бен был буквально ошарашен, внезапно ощутив, насколько сильно он тосковал по Питеру, какой зияющей раной явилось для него и продолжало оставаться отсутствие брата.
      Он не мог прогнать от себя мысль о том, что исчезновение Питера могло быть связано с каким-то физическим насилием или увечьем.
      На протяжении нескольких лет — всего своего детства — они были противниками, конкурентами, антагонистами. Такими вырастил их отец. Макс, опасаясь, что богатство сделает его мальчиков излишне мягкотелыми, посылал их едва ли не во все “школы воспитания характера”, где дети проходили курсы выживания — например, должны были прожить три дня, питаясь исключительно тем, что им удастся найти, — а также в альпинистские лагеря и лагеря, в которых занимались походами на каноэ и каяках. Неизвестно, стремился к этому Макс или нет, но он добился того, что между его сыновьями разгорелась ожесточенная конкуренция.
      И лишь после того, как Питер и Бен отправились учиться в разные школы, эта конкуренция понемногу пошла на убыль. Расстояние, отделявшее их друг от друга и от родителей, в конце концов позволило мальчикам отказаться от этого соперничества.
      — Давай-ка сматываться отсюда, — сказал Питер. — Если ты зарегистрировался в гостинице под своим настоящим именем, то нам придется худо.
      Небольшой грузовичок Питера, ржавая “Тойота”, был весь облеплен грязью. Кабина оказалась завалена всяким хламом, а сиденья были покрыты видными даже в темноте пятнами и воняли псиной. Питер спрятал машину в роще на расстоянии сотни футов от гостиницы.
      Бен рассказал брату об ужасном нападении, которому он подвергся на шоссе около Кура.
      — Но это еще не все, — продолжал он. — Мне кажется, что большую часть пути меня сопровождал еще один парень. От самого Цюриха.
      — Парень на старой “Ауди”? — спросил Питер и нажал на акселератор. Ревматический мотор дряхлой “Тойоты” взревел, и машина выползла на темную проселочную дорогу.
      — Совершенно верно.
      — Лет пятидесяти, с длинными волосами, собранными в хвостик; похож на постаревшего хиппи?
      — Он самый.
      — Это — Дайтер, мой наблюдатель. Моя антенна. — Он повернулся к Бену и улыбнулся. — А также мой, можно сказать, шурин.
      — Что-что?
      — Старший брат и опекун Лизл. Он только недавно решил, что я гожусь для его сестры.
      — Нечто вроде эксперта по слежке? Я быстро заметил его. И вдобавок украл его автомобиль. А ведь я в этих делах настоящий любитель.
      Питер пожал плечами. Несмотря на то что было темно, он часто оглядывался.
      — Не стоит недооценивать Дайтера. Он тринадцать лет проработал в швейцарской армейской контрразведке в Женеве. К тому же он вовсе не старался укрыться от тебя.Он вел контрнаблюдение. Это была всего лишь предосторожность, к которой мы прибегли, как только узнали, что ты прибыл в страну. Его целью было выяснить, следит ли за тобой кто-нибудь и если следит, то кто. Убедиться в том, что тебя не убили и не похитили. На шоссе №3 твою шкуру спас вовсе не полицейский автомобиль. Дайтер прицепил полицейскую сирену, чтобы обмануть и спугнуть их. Это был единственный выход. Мы имеем дело с высококвалифицированными профессионалами.
      Бен вздохнул.
      — Высококвалифицированные профессионалы. Ты сказал, что онивзялись за меня. Они...Ради Христа, кто — они?
      — Скажем, корпорация. — Питер все время смотрел одним глазом в зеркало заднего вида. — Может быть, и сам черт не знает, что они представляют собой на самом деле.
      Бен потряс головой.
      — А я-то считал, что это явыдумываю какую-то несуразицу. Ты сошел с ума, если только было, с чего сходить. — Он почувствовал, что его лицо вновь запылало от гнева. — Ты ублюдок,эта катастрофа... мне все время казалось, что с ней что-то не так.
      Питер несколько секунд молчал, а когда снова заговорил, то Бену показалось, что он думал о чем-то другом; его речь звучала бессвязно.
      — Я боялся, что ты приедешь в Швейцарию. Мне все время приходилось вести себя предельно осторожно. Я думаю, они на самом деле так и не поверили до конца в то, что я погиб.
      —  Пожалуйста,расскажи мне, что же, черт возьми, здесь происходит?! — взорвался Бен.
      Питер глядел теперь прямо вперед, на дорогу.
      — Я знаю, что это было ужасным поступком, но у меня не оставалось никакого выбора.
      — Ублюдок. Отец так и не смог оправиться с тех пор, а мама...
      Питер еще некоторое время ехал молча.
      — Я знаю о маме... — Его голос сделался стальным. — А на то, что происходит с Максом, мне на самом деле плевать.
      Бен, удивленный до крайности, посмотрел брату в лицо.
      — Ладно, ты вполне сумел доказать это.
      — Ты и мама... Это за вас я... мне было больно. Потому что я знал, чего это будет вам стоить. Ты и понятия не имеешь, насколько мне хотелось войти в контакт с вами, рассказать вам правду. Сообщить вам, что я живой.
      — Но сейчас-то ты надумал рассказать мне, в чем дело, или нет?
      — Я пытался защитить вас, Бенно. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы этого делать. Если бы я мог надеяться на то, что они убьют только меня и этим ограничатся, я с радостью позволил бы им это. Но я знал, что они возьмутся за всю мою семью. Я хочу сказать: за тебя и маму. Отец... Что касается меня, то отец умер для меня четыре года назад.
      Бен был донельзя взволнован встречей с Питером и разъярен раскрывшимся обманом, так что почти полностью утратил способность логически мыслить.
      — Все-таки, о чем ты все время говоришь? Не пора ли толком рассказать мне, что стряслось?
      Питер взглянул на небольшой дом, стоявший чуть поодаль от дороги; его парадную дверь освещал яркий свет галогенной лампы.
      — Сколько там? Пять утра? Но, похоже, кто-то здесь не спит. — Свет горел над подъездом гостиницы.
      Он заехал на укрытую деревьями площадку возле auberge  и выключил двигатель. Оба брата вышли из машины. Перед рассветом было холодно и тихо, и лишь из леса, тянувшегося позади гостиницы, доносился чуть слышный шорох, производимый какой-нибудь птицей или зверьком. Питер открыл дверь, и они вошли в маленький вестибюль. Стойка регистрации была освещена чуть заметно мигающей люминесцентной лампой, но за ней никого не было.
      — Свет горит, а дома никого нет, — сказал Питер. Бен понимающе улыбнулся — это было одно из любимых оскорблений, которые, не скупясь, употреблял их отец. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку прикрепленного к стойке маленького металлического звонка, но остановился, так как дверь позади стойки открылась, и оттуда вышла, запахивая на ходу махровый халат, полная пожилая женщина. Она была явно рассержена тем, что ее разбудили, и хмурилась, мигая от света.
      — Ja?
      Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.
      — Es tut mir sehr leid Sie zu storen, aber wir batten gerne Kaffee. — Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.
      — Kaffee? — старуха нахмурилась еще сильнее. — Sie haben mich geweckt, well Sie Kaffee wollen? — Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?
      — Wir werden Sie fur ihre Bemiihungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszim-mer, hinsetzen. — Они заплатят ей за беспокойство, — заверил Питер. — Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.
      Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.
      Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.
      Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.
      — Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?
      — Кажется, да. — Так вот, значит, с чем все это связано!
       — Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам — полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. — Питер как-то странно и горько улыбнулся. — Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после Холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных лагерях. А когда она оказалась на свободе, ее начисто обобрал какой-то подонок, французский адвокат, сказавший, что у него имеется информация о принадлежавшем ее отцу депозитном счете швейцарского банка. Адвокат, конечно же, заявил, что ему необходим аванс для того, чтобы провести расследование, вступить в контакты со швейцарскими банками — в общем, вывалил ей целую кучу дерьма. Разумеется, старая леди заплатила ему — хорошенький кусочек в двадцать пять тысяч долларов, — отдав все свои сбережения, до последнего гроша, деньги, которые ей были попросту необходимы на жизнь. Адвокат, само собой, бесследно исчез, а с ним и двадцать пять тысяч. Эта история сильно зацепила меня — я не мог вынести того, что беззащитную старую леди так беззастенчиво ограбили. Я связался с нею и предложил разыскать швейцарский счет ее отца, взяв все расходы на себя. Понятно, что она не сразу поверила мне — а какого еще поведения можно ожидать от человека, которого только что обчистили до нитки, — но после того, как мы некоторое время побеседовали, она все же дала мне разрешение заняться этим делом. Мне пришлось долго убеждать ее в том, что меня нисколько не интересуют ее деньги.
      Питер, говоривший все это, упорно глядя в стол, умолк, поднял голову и посмотрел в глаза Бену.
      — Пойми меня, эти оставшиеся в живых люди действовали вовсе не из жадности. Они искали справедливости, памяти о своих погибших родителях, искали свое прошлое — то, давнее. Вот зачем им нужны были деньги. — Он повернулся и вгляделся в одно из черных окон. — Даже как законный представитель старой леди, я испытал все неприятности и хлопоты которые приходится терпеть, когда имеешь дело со швейцарскими банками. Мне говорили, что у них нет никаких документов о таком счете. В общем, обычная история. Эти проклятые швейцарские банкиры — нет, это просто удивительно, ведь они всегда славились тем, что хранят под собственной задницей каждый поганый клочок бумаги с самого начала времен, — так вот, теперь они заявили: увы, но мы потеряли документацию. Вот уж действительно — горькая ирония! Но как раз тогда я услышал об одном охраннике из того самого банка, где отец леди открыл свой счет. Охранника вышвырнули с работы, потому что он наткнулся на группу людей — служащих банка, — которые глубокой ночью уничтожали кучи документов, относившихся к сороковым годам. И он спас целую охапку документов и бухгалтерских книг от бумагорезки.
      — Я смутно вспоминаю, что слышал об этом, — сказал Бен.
      Подошла хозяйка с подносом, с мрачным видом поставила на стол металлический кувшин с кофе-эспрессо и еще один — с горячим молоком, а потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.
      — Швейцарским властям это очень не понравилось. Нарушение тайны банковской деятельности, все такое, одним словом, ханжеская трепотня. Но никому не пришло в голову поинтересоваться содержимым документов. Я нашел этого парня, он жил за пределами Женевы. Он сохранил все документы, хотя банк и пытался вернуть их, и он позволил мне просмотреть их: а вдруг там найдутся какие-нибудь следы счета отца француженки.
      — И? — Бен водил зубцами вилки по узорам на белой скатерти.
      — И ничего. Я не нашел там ничего. Но в одной из бухгалтерских книг я обнаружил клочок бумаги. И он мне очень здорово открыл глаза. Это было полностью оформленное, имеющее юридическую силу, нотариально заверенное и снабженное печатями и номерами свидетельство о регистрации корпорации.
      Бен промолчал.
      — Незадолго до окончания Второй мировой войны была создана некая корпорация.
      — Какая-нибудь нацистская затея?
      — Нет. Нацистов там оказалось всего несколько; в большинстве своем ее руководители не были даже немцами. Речь идет о правлении, в которое входил кое-кто из наиболее крупных промышленников той эпохи. Там фигурировали Италия, Франция, Германия, Англия, Испания, США, Канада. Имена, которые у всех на слуху, даже ты,Бенно, не можешь их не знать. Это самые настоящие большие шишки мирового капитализма.
      Бен попытался сосредоточиться.
      — Ты сказал, “незадолго доокончания”, ведь так?
      — Именно так. В начале 1945 года.
      — В числе основателей этой корпорации были и немецкиепромышленники?
      Питер кивнул.
      — Деловое партнерство, которое осуществлялось, невзирая ни на какие линии фронта. Это тебя удивляет?
      — Но ведь мы же воевали...
      — Кого ты имеешь в виду, говоря “мы”? Бизнес в Америке — это бизнес, разве ты никогда об этом не слышал? — Питер откинулся на спинку стула; его глаза вспыхнули. — Давай не будем затрагивать ничего из того, что не появлялось в широкой печати. Взять хотя бы “Стандарт ойл” из Нью-Джерси, которая постоянно договаривалась с “И.Г. Фарбениндустри” о разделе сфер влияния. У них было точно оговорено, к кому перейдет та или иная нефтяная и химическая монополия, как поделятся они патентами, и все прочее. Помилуй бог, ведь все военные действия питались исключительно тем молочком, которое наливала всем и каждому “Стандарт ойл”. Такое впечатление, что никто из военных просто не мог позволить себе вмешаться в эти махинации. А что, если у компании вдруг возникнут “производственные проблемы”? Кроме того, в правление “Фарбениндустри” входил Джон Фостер Даллес собственной персоной. Пойдем дальше. “Форд моторс компани”. Все эти пятитонные военные грузовики, на которых в основном держались немецкие военные перевозки. Их изготовил Форд. Кодировочные машины системы Холерита, которые позволили Гитлеру обеспечить секретность при проведении его невероятно эффективной охоты на “нежелательные элементы”? Все они были изготовлены и обслуживались “Большим синим”, добрым старым “Ай-Би-Эм” — снимем шляпы перед Томом Ватсоном. Ах да, ведь была же еще “Ай-Ти-Ти”, крупный держатель акций компании “Фокке-Вульф”, на заводах которой была произведена большая часть немецких бомбардировщиков. Хочешь услышать кое-что очень любопытное? После окончания войны эта фирма предъявила американскому правительству иск и потребовала крупных компенсаций за то, что фабрики “Фокке-Вульф” сильно пострадали от бомбежек союзнической авиации. Я могу привести тебе бесконечное количество примеров. Но это только то, что нам известно, — вероятно, крошечная доля происходившего тогда в действительности. Ни одному из этих типов не было никакого дела до того, что представляет собой Гитлер. Они были преданы куда более высокой идеологии — получению прибыли. Для них война была чем-то наподобие футбольного матча Гарвард — Йель, кратковременным отвлечением от куда более серьезных дел, от погони за всемогущим долларом.
      Бен медленно покачал головой.
      — Извини, братец. Но если бы ты только слышал сам себя. Все это звучит как самое банальное заклинание контркультуры, этакий рэп: собственность — это воровство, никогда не доверяй никому старше тридцати лет... Эти рассуждения о заговоре — просто-напросто перепрелое залежалое дерьмо. Ты еще скажи мне, что они несут ответственность за Перл-Харбор. — Бен резко опустил чашку с кофе, так, что она громко звякнула о блюдце. — Забавно, ведь было время, когда ты на дух не переносил ничего, что имело хоть какое-нибудь отношение к бизнесу. Я думаю, что ты и на самом деле изменился.
      — Я вовсе не рассчитываю на то, что ты так вот, сразу в это поверишь, — ответил Питер. — Я только раскрываю перед тобой фон. Контекст.
      — Тогда назови мне хоть что-нибудь реальное. Хоть один конкретныйфакт.
      — В этом списке было двадцать три имени, — сказал его брат, внезапно сделавшись очень спокойным. — Главным образом капитаны промышленности, как их обычно называют. Несколько благородных государственных деятелей, от которых в самую последнюю очередь можно было бы ожидать подобного поступка. Причем речь идет о людях, которым необязательно было даже знать друг друга в лицо — любой историк и кто угодно с готовностью поклянется на Библии, что они никогда не встречались друг с другом. И все же все они связаны между собой неким деловым партнерством.
      — Тут у тебя кое-что пропущено, — заметил Бен, обращаясь не столько к брату, сколько к себе самому. — Совершенно очевидно, что было нечто такое, что привлекло твое внимание к этому документу. Какой-то факт, заставивший тебя углубиться в эту историю. О чем ты умалчиваешь?
      Питер горько улыбнулся, и в его взгляде вновь вспыхнула ярость.
      — Я заметил там одно имя. Имя казначея корпорации.
      Бен почувствовал, как коже головы у него под волосами внезапно стало холодно и по ней побежали бесчисленные мурашки.
      — И кто же это был?
      — Казначеем корпорации был молодой финансовый вундеркинд, оберштурмфюрер гитлеровской СС, между прочим. Его имя, возможно, покажется тебе знакомым: Макс Хартман.
      — Отец? — Бен вдруг заметил, что уже давно не дышит.
      — Он вовсе не был случайно уцелевшей жертвой Холокоста, Бен. Наш отец был одним из этих проклятых нацистов.

Глава 8