— Ну, вы, конечно, понимаете, что этот старый ублюдок живет под другим именем. Я не знаю, где он живет, но могу кое-кого спросить. Это не так легко. Вы разыскиваете его, чтобы добиваться экстрадиции?
      — Нет. На самом деле мне очень нужно с ним поговорить.
      Он выпрямился:
      — Действительно?
      — Может быть, я смогу и сама найти его, но мне нужна ваша помощь. — Она рассказала ему про встречу Бена со вдовой Ленца. — Если Вера Ленц и ее пасынок связаны со Штрассером и они предупредили его по телефону, то скажите, можете ли вы установить, на какой номер они звонили?
      — Да, — сказал Мачадо, — пара пустяков. Могу, конечно, если только вы сможете достать телефон сеньоры Ленц.
      Анна протянула ему полоску бумаги с номером.
      — В Аргентине телефонные компании записывают начало и конец каждого разговора, вызываемый номер и продолжительность разговора. У них это называется системой “Эскалибур”. Мои друзья в полиции могут за подходящую цену установить все звонки, сделанные с этого номера.
      И словно в доказательство того, как это просто, он набрал номер, быстро поговорил и продиктовал номер телефона с клочка бумаги.
      — Никаких проблем, — сказал он. — Скоро мы все узнаем. Пойдемте, я куплю вам бифштекс.
      Они прошли несколько кварталов до автомобиля Мачадо — белого “Форда Эскорт”, заднее сиденье которого зачем-то было снято. Мачадо отвез ее в старомодный ресторан возле Цементерио де ла Реколета. Ресторан назывался “Эстило Мюнич”, его стены были украшены кабаньими и оленьими головами. Пол выложен мрамором, но выглядел, словно тусклый линолеум, потолок покрыт звукоизолирующей плиткой. Усталые официанты медленной шаркающей походкой двигались между столами.
      — Я возьму вам bife de chorizo , — сказал Мачадо, — с соусом chimichurri. Jugoso . Хорошо?
      — Да, я очень его люблю. А почему вы привели меня именно в ресторан под названием “Мюнич”? В этом есть какая-то символика?
      — Они готовят лучшие бифштексы в Буэнос-Айресе, а наш город знает толк в бифштексах, — он заговорщицки взглянул на Анну. — В Буэнос-Айресе множество ресторанов, в название которых входит Мюнхен — в свое время они были очень модными. Теперь уже их значительно меньше.
      — Теперь здесь не так много немцев.
      Мачадо отхлебнул “карраскал”. Его сотовый телефон зазвонил. Мачадо быстро поговорил и сунул телефон в карман.
      — Моя подружка, — извиняющимся тоном объяснил он. — Я рассчитывал, что уже могут поступить какие-то результаты поиска, но их пока нет.
      — Если Штрассер намеревался прожить здесь много лет и надеялся остаться необнаруженным, значит, у него должны быть качественные фальшивые документы.
      — У таких людей, как он, всегда есть качественные фальшивые документы. Долгое время выслеживать их удавалось только Якобу Зонненфельду. Если помните, несколько лет назад ходили слухи, что Мартин Борман до сих пор жив и живет в Аргентине. Это продолжалось до тех пор, пока в Германии не нашли его череп — в Берлине, в тысяча девятьсот семьдесят втором году. При постройке моста копали землю и наткнулись на череп, который был идентифицирован как череп Бормана.
      — Точно?
      — Пару лет назад наконец-то провели тест ДНК. Это действительно оказался череп Бормана.
      — А все тело?
      — Так и не нашли. Я думаю, он был похоронен здесь, в Барилоче, и кто-то перевез его череп в Германию, чтобы запутать преследователей. — В глазах Мачадо сверкнуло веселье. — А знаете, здесь живет сын Бормана. Он католический священник. Честно, я вас не разыгрываю. — Еще один глоток “карраскал”. — Это правда. Про Бормана все время ходят разные слухи. Как и про Йозефа Менгеле. После его похорон все стали думать, что он инсценировал собственную смерть. То же самое и с Ленцем. После того как стало известно о его смерти, еще годы ходили слухи о том, что он все еще жив. Потом нашли его кости.
      — Их тоже подвергли тесту на ДНК?
      — Не думаю.
      — А где-нибудь находили его череп?
      — Никакого черепа.
      — Тогда получается, что он вполне может где-нибудь жить и здравствовать.
      Мачадо хохотнул:
      — Тогда ему было бы уже за сто двадцать.
      — Молодыми умирают только хорошие люди. Он скончался от удара?
      — Это официальная версия. Сам я считаю, что Ленца убили израильские агенты. Как вы знаете, когда сюда переселился Эйхман, они с женой взяли себе фальшивые имена, но трое их сыновей носили его настоящую фамилию. Школу посещали трое мальчиков по фамилии Эйхман! Но, как видите, никто не обратил на это никакого внимания. Совсем никто, пока за это дело не взялся Зонненфельд.
      Им принесли бифштексы. “Потрясающе вкусно”, — подумала Анна. Она никогда особо не налегала на мясо, но вкус этого блюда заставил ее на сей раз изменить привычке.
      — Ничего, если я спрошу, зачем вам понадобилось побеседовать со Штрассером? — спросил Мачадо.
      — Извините, но этого я вам сказать не могу. Ее отказ вроде бы не обидел Мачадо.
      — Штрассер был одним из разработчиков “циклона-Б”.
      — Этот газ применяли в Аушвице.
      — Но использовать его на людях было собственной идеей Штрассера. Он умный парень, этот Штрассер. Он возвысился, придумав более быстрый способ убивать евреев.
      Пообедав, они немного прошлись по улице и зашли в большое кафе “Ла Бьела”, расположенное на Авеню Квинтана. После одиннадцати вечера внутри кафе было людно и шумно.
      За чашкой кофе Анна спросила:
      — Вы можете достать мне оружие?
      Мачадо хитро взглянул на нее:
      — Можно организовать.
      — К завтрашнему утру?
      — Посмотрим, что я смогу сделать. Его телефон зазвонил снова.
      На этот раз Мачадо стал что-то записывать на небольшую квадратную салфетку.
      — Его телефон зарегистрирован на имя Альбрехт, — сказал он, окончив разговор, — возраст владельца совпадает. Он использовал свою настоящую дату рождения из метрики. Полагаю, что вы его нашли.
      — Так значит, кто-то звонил ему из дома Ленца.
      — Да. Когда знаешь номер телефона, установить имя и адрес не составляет особого труда. По-моему, его долгое время не было в городе, поскольку с его номера не наблюдалось никаких исходящих звонков на протяжении последних пяти недель. Два дня назад звонки начались снова.
      “Это объясняет, почему до сих пор не появились сообщения о том, что Штрассера убили, как всех остальных, — подумала Анна. — Его не было в городе.Вот почему он остался жив”.
      — А что думает по этому поводу ваш источник, — спросила она, — доставший вам информацию?
      — Может быть, он решил, что я планирую, скажем, шантаж.
      — Он может дать знать об этом Штрассеру?
      — Мои партнеры из полиции слишком тупы, чтобы играть в подобные игры.
      — Будем надеяться. — Но ее тревогу было не так-то просто успокоить. — А что насчет этих громил, похитивших нас тогда...
      Он нахмурился:
      — Дети и внуки скрывающихся от правосудия людей не станут со мной связываться. У меня слишком много друзей в полиции, а это для них опасно. Иногда, когда я занимаюсь такими делами, я, приходя домой, включаю автоответчик и слышу Вагнера — такая вот скрытая угроза. Еще они иногда фотографируют меня на улицах. Но это все, что они делают. Я никогда особо не тревожусь по этому поводу. — Он зажег новую сигарету. — И у вас нет причин бояться.
       “Ну да, нет причин бояться,— подумала Анна. — Тебе-то легко говорить”.
      — Мистер Бартлет прямо сейчас не сможет принять никого, и я не вижу, чтобы он назначал вам встречу, — секретарша говорила ледяным и властным голосом.
      — Я сам назначудля себя встречу — прямо сейчас, — ответил Арлисс Дюпре. — Скажите ему, что он захочетменя увидеть. Это касается нас обоих. Внутренее взаимодействие, понятно?
      — Очень сожалею, мистер Дюпре, но...
      — Ладно, избавлю вас от неприятностей. Просто постучусь в его дверь. Можете известить его об этом, можете этого не делать. Его кабинет там, да? — на круглом, как луна, румяном лице Дюпре заиграла усмешка. — Не парься, девочка, все будет хорошо.
      Секретарша торопливо и тихо заговорила в микрофон головного телефона. Почти тут же она поднялась с места:
      — Мистер Бартлет сказал, что будет рад видеть вас. Я провожу вас к нему.
      Дюпре оглядел спартанское убранство директорского кабинета и почувствовал болезненную вспышку тревоги. Это помещение не было комфортабельной норой типичного офицера-карьериста — кадрового офицера, окружающего себя фотографиями любимых людей и кипами незаполненных бумаг. Глядя на обстановку кабинета, трудно было заметить хоть какие-либо признаки, указывающие на то, что здесь бывают и работают люди.
      — Чем я могу быть вам полезен сегодня, мистер Дюпре? — Алан Бартлет стоял за большим письменным столом, настолько спокойный, что напоминал манекен в отделе офисной мебели. Его вежливая улыбка почему-то показалась Дюпре леденящей, а во взгляде серых глаз, скрытых за большими, будто у летчика, очками, таилось что-то непонятное, не поддающееся расшифровке.
      — Думаю, что много чем, — проронил Дюпре, бесцеремонно усаживаясь на стул из светлого дерева, стоящий напротив бартлетовского стола. — Начнем со всей этой истории с Анной Наварро.
      — Это самая дурная из последних новостей, — заметил Бартлет, — которая может плохо отразиться на нас обоих.
      — Как вы знаете, я не обрадовался, когда вы забрали Наварро из моего отдела, — сказал Дюпре, выражая свое отношение к междепартаментскому распределению временных обязанностей.
      — Тем более вам это должно быть ясно. Скорее всего вам было о ней что-то известно, и поэтому вы решили не слишком откровенничать.
      — Нет, дело не в этом, — Дюпре заставил себя встретиться глазами с твердым взглядом Бартлета. Говорить с этим человеком было все равно, что любезничать с айсбергом. — Если честно, то когда кого-нибудь из моих работников вот так вот, без моего ведома и согласия перемещают — это просто подрывает мой авторитет.
      — Я все же думаю, что вы пришли сюда не для обсуждения ваших личных трудностей или же вашего метода управления коллективом, мистер Дюпре.
      — Черт возьми, конечно, нет, — охотно согласился Дюпре. — Дело вот в чем. Мы, в юстиции, всегда даем своих ребят вам, в ОВВ, для любой работы, которую вы хотите провести. Вы получаете, что вам надо, а мы почти всегда бываем рады и счастливы оттого, что ничего об этом не знаем. Но после вашей нынешней затеи на моем ковре остались жирные пятна. Вы понимаете, о чем я говорю? Вы ставите меня в трудное положение. Я не упрекаю вас, а просто сообщаю, что все это заставляет меня призадуматься.
      — Непривычный для вас вид деятельности, несомненно. Но если вы будете тренироваться, у вас станет получаться все лучше и лучше. — Бартлет говорил, нисколько не пытаясь скрыть презрения к собеседнику; так мог бы держать себя высокопоставленный китайский мандарин.
      — Быть может, я и не самый острый ножик в сарае, — ответил Дюпре, — но увидите: резать я еще в состоянии.
      — Звучит обнадеживающе.
      — Так вот, я хочу сказать, все это весьма дурно пахнет.
      Бартлет демонстративно потянул носом:
      — Это “Аква Велва”? Или “Олд Спайс”? Запах вашего лосьона можно учуять задолго до того, как вы сами появитесь на горизонте.
      Дюпре помотал головой, демонстрируя добродушную растерянность.
      — Короче говоря, я тут немножко порылся кое-где. Узнал кое-что новое о вас и вашей жизни. Я так и не понял, на какие средства вы смогли приобрести огромный кусок Восточного побережья. По-моему, эта вещь значительно дороже, чем может позволить себе на свою зарплату правительственный служащий.
      — Мой дед по линии матери был одним из основателей “Холлеран индастриз”. И моей матери это владение досталось по наследству. Тут нет никакого секрета. И, я считаю, нет ничего, достойного внимания. Меня не слишком привлекает светская жизнь. Та жизнь, которую я выбрал, конечно, гораздо проще, но и запросы мои в конце концов тоже достаточно скромны. И что из этого?
      — Да, ваша мать действительно была наследницей Холлерана — об этом я тоже узнал. Надо сказать, для меня это оказалось сюрпризом. Я считаю, нам должен льстить тот факт, что мультимиллионер мог снизойти до работы вместе с нами.
      — Всякий человек должен решать, как ему жить.
      — Да, тут вы правы. Но потом я задумался: что же еще есть такого, чего я не знаю об Алане Бартлете? Пожалуй, довольно много всякой всячины, согласны? Ну, скажем, все эти ваши поездки в Швейцарию. А Швейцария — я в этом уверен, потому что нам, в УСР, постоянно приходится иметь дело с отмыванием денег, — Швейцария всегда вызывает у меня некую тревогу. Так что я стал думать обо всех этих ваших путешествиях.
      Похоже, Бартлета это проняло:
      — Извините?
      — Итак, вы несколько раз ездили в Швейцарию, я прав?
      — Почему вы так думаете?
      Дюпре вытащил из нагрудного кармана пиджака лист бумаги. Он был слегка помятым, но Дюпре положил его на идеально чистый стол Бартлета и расправил. На бумаге были нарисованы группы точек, разбросанных примерно по кругу.
      — Простите, что не слишком красиво — я рисовал это сам.
      Он указал на самую верхнюю точку:
      — Вот здесь у нас Мюнхен, прямо под ним — Инсбрук. В юго-восточном направлении будет Милан. Турин. Потом еще немного на восток и чуть-чуть к северу Лион. Дижон, Фрейбург.
      — Это что, задание, полученное вами на курсах географии для взрослых, которые вы посещаете?
      — Пожалуй, что нет, — не поддаваясь на оскорбительный выпад, ответил Дюпре. — Чтобы получить эту информацию, мне пришлось потратить немало времени. Нужно было пройтись по компьютерным базам данных паспортного контроля и крупных авиалиний. Могу вам признаться, это большой геморрой. Но зато здесь все аэропорты, через которые вы куда-либо летали за последние пять лет. Большинство маршрутов начиналось в аэропорте Даллеса, некоторые из них проходили с пересадкой во Франкфурте или Париже. И вот я сижу и смотрю на разбросанные точки. Все эти проклятые нудные аэропорты — что они нам дают, если рассматривать их вместе?
      — Надеюсь, что вы мне об этом расскажете, — произнес Бартлет с шутливым испугом на лице.
      — О Иисус! Ладно, посмотрим на эти точки. Какой можно сделать вывод? Все ясно, не так ли? Они расположены по кругу радиусом в двести миль с центром в Цюрихе. Все эти места — опорные пункты для переезда в Швейцарию и возвращения оттуда, — вот что дают эти точки, рассматриваемые вместе. Все это как раз такие места, куда можно отправиться, желая попасть в Швейцарию, но не желая при этом иметь в паспорте отметку “Швейцария”. В вашемслучае — в любомиз паспортов. Когда я узнал, что у вас два зарегистрированных паспорта, на меня это тоже произвело впечатление.
      — Что не является из ряда вон выходящим для должностных лиц, занимающихся такой работой, как я. Вы несете чушь, мистер Дюпре, но я продолжу. Допустим, я действительно бывал в Швейцарии — ну, и что из этого?
      — Действительно, что из этого? Никому от этого не холодно, не жарко. Одна загвоздка: почему вы только что доказывали мне обратное?
      — Вы что, действительно настолько тупы, мистер Дюпре? Если я решу обсудить с кем-нибудь мои планы на отпуск, то вы будете первым, кто будет о них знать. Ваше сегодняшнее поведение заставляет задуматься о вашем служебном соответствии. И, должен добавить, это похоже на нарушение субординации.
      — Я не являюсь вашим подчиненным, Бартлет.
      — Да, не являетесь, потому что семь лет назад, когда вы подавали рапорт о переводе в наш отдел, вашу просьбу отклонили. Сделали вывод, что вы неподходите для ОВВ. — Голос Бартлета звучал все так же спокойно, но на щеках пылали алые пятна. Дюпре знал, что ему удалось вывести Бартлета из равновесия. — А теперь, боюсь, я вынужден сказать вам, что наш разговор окончен.
      — Я еще не закончил с вами, Бартлет, — ответил Дюпре, поднимаясь.
      Бартлет улыбнулся — так улыбнулся бы череп с пиратского флага.
      — “Великие дела никогда не заканчиваются. Их лишь прекращают”. Так говорил Валери .
      — Харпер?
      — До свидания, мистер Дюпре, — спокойно произнес Бартлет, — вам еще ехать домой в Арлингтон. Даже в это время дня это достаточно долгая поездка, а ведь вы же не хотите попасть в час пик.
      Бен проснулся и прежде всего заметил слабый свет раннего утра за окном, а потом услышал тихое дыхание Анны. Они спали в одной кровати. Он медленно сел, ощущая уже изрядно надоевшую ему тупую боль в конечностях и шее. Он чувствовал тепло, исходящее от ее тела. Она лежала в нескольких дюймах от него.
      Он медленно прошел в ванную; к этому моменту боль тоже проснулась. Он понял, что проспал весь день и всю ночь. Бен знал, что его сильно избили, но знал еще и то, что нужно двигаться, причем не ограничивая движения, а не пытаться отлежаться в кровати. Но, как бы ни сложились события, ему потребуется время, чтобы прийти в норму.
      Он вернулся в спальню, быстро достал телефон. Фергус О'Коннор на Каймановых островах, должно быть, ждал его звонка. Но когда Бен попытался включить телефон, он обнаружил, что аккумулятор сел. Видимо, Анна забыла его зарядить. Он услышал, что она повернулась во сне.
      Он засунул телефон в гнездо зарядного устройства и позвонил Фергусу.
      — Хартман! — радостно воскликнул Фергус, будто бы все это время он сидел у телефона и не мог дождаться, когда же услышит голос Бена.
      — Какие новости? — спросил Бен, дохромав до окна и глядя на машины внизу.
      — Есть хорошие, есть плохие. С чего начать?
      — С хороших, как всегда.
      В трубке раздался гудок — кто-то еще пытался до него дозвониться, но Бен не обратил на это внимания.
      — Ладно. В Лихтенштейне есть один адвокат с дурной репутацией, сегодня утром он пришел в свой офис и обнаружил следы взлома.
      — Ужасно огорчительно такое слышать.
      — Да. Главное, что пропало одно из его дел — папка на Anstalt.Он подготовил его для безымянной компании или же компаний, находящихся в Вене.
      — В Вене? — Бен почувствовал резь в желудке.
      — К сожалению, имен там нет. Свод инструкций по связи, идентификационные коды и прочее подобное дерьмо. Но совершенно точно одно — все находится в Вене. Хозяева были весьма осторожны и держали свои имена в секрете даже от этого парня. Который, кстати, не собирается обращаться к лихтенштейнским копам по поводу пропажи документов. Он слишком увяз во всякой дерьмовой нелегальщине.
      — Хорошо сделано, Фергус. А каковы плохие новости?
      — Немного увеличилась цена. Одна только работа в Лихтенштейне стоила мне пятидесяти штук. Вы думаете эти парни — дешевки? Они — е...ные ворюги!
      Цифра была значительной, даже для Фергуса. Но предоставленная им информация — которую не смогло бы раздобыть ни одно законопослушное агентство — того стоила.
      — Я и не рассчитываю на то, что вы выставите мне счет с подколотыми квитанциями, — ответил Бен.
      Едва он закончил разговор, как телефон зазвонил.
      — Да?
      — Пожалуйста, позовите Анну Наварро, — прокричал мужской голос. — Мне нужно с ней поговорить!
      — Она... — кто говорит?
      — Просто скажите, что это Серхио.
      — Да, подождите немного.
      Анна уже проснулась, ее разбудил звонок.
      — Мачадо? — пробормотала она хрипловатым со сна голосом. Бен протянул ей телефон. — Серхио, — сказала она, — извините, телефон был выключен, по-моему... Хорошо, да, годится... Что?.. Что?..Серхио, алло? Вы там?Алло?
      Она нажала кнопку отключения.
      — Как странно, — сказала она.
      — О чем ты?
      Анна изумленно посмотрела на него, явно не поняв его слов.
      — Он сказал, что всю ночь пытался мне дозвониться. Он звонил из машины, из района Сан-Тельмо. Он хотел встретиться со мной в баре “Пласа Доррего”, по-моему, он достал мне пистолет.
      — Почему у него был такой дикий голос?
      — Он сказал, что больше не желает участвовать в этом деле.
      — Они добрались до него.
      — Бен, судя по голосу, он действительно напуган. Он сказал — он сказал, что на него вышли люди, которые угрожали ему, и что это были не обычные местные громилы, работающие на беглых преступников. — Анна посмотрела вверх, не в силах совладать с дрожью. — А потом разговор прервался на полуслове.
      Даже еще не въехав на Пласа Доррего, они почуяли запах пожара. Пока их такси протискивалось в сторону бара “Пласа Доррего”, они увидели большую толпу, санитарные и полицейские машины и пожарные грузовики.
      Таксист быстро что-то произнес.
      — Что он говорит? — спросил Бен.
      — Говорит, что не сможет ехать дальше, там произошел какой-то несчастный случай. Пойдем пешком!
      Анна попросила водителя подождать их, затем оба — она и Бен — выскочили из машины и помчались на площадь. Дым почти рассеялся, но в воздухе все еще смердело серой, копотью и сгоревшим бензином. Уличные торговцы на время покинули свои столики в парке в центре площади, бросив на произвол судьбы дешевые драгоценности и парфюмерию, и устремились взглянуть, что случилось. Местные жители, толпясь в дверных проемах древних многоквартирных домов, тоже смотрели — словно зачарованные ужасом происходящего.
      Что случилось, было ясно с первого взгляда. В момент взрыва автомобиль стоял прямо перед баром “Пласа Доррего”. Взрывом вдребезги разбило стекла в баре и вышибло окна напротив. Вероятно, автомобиль горел еще какое-то время до прибытия пожарных, потушивших огонь. Почернела даже белая дорожная разметка около обломков.
      Старая седая женщина в коричневой ситцевой блузе не переставая кричала:
      — Madre de Dios! Madre de Dios!
      Бен почувствовал, что Анна взяла его за руку, и крепко сжал ее ладонь. Они смотрели, как спасатели распиливают обгоревший каркас бывшего когда-то белым “Форда Эскорт” — иначе было невозможно вытащить обуглившееся тело.
      Он почувствовал, как задрожала Анна, когда одному из рабочих удалось оторвать кусок металла и она увидела черную сгоревшую руку, запястье которой обвивала потемневшая золотая цепочка; обожженная клешня кисти сжимала маленький сотовый телефон.

Глава 38