Он был растрепан, рубашка выбилась из брюк, галстук сбился на сторону.
      — А зачем цепочка? — поинтересовался он. — Вам тоже приходилось жить в Ист Нью-Йорке?
      Анна окинула его взглядом.
      — Что с вами случилось?
      После того как оба рассказали друг другу о событиях последних нескольких часов, Анна заявила:
      — Мы должны убраться отсюда.
      — Вы чертовски правы, — ответил Бен. — Есть одна гостиница в centra — на первый взгляд просто ночлежка для бродяг, но думаю, что на самом деле это вполне приличный отель. Его содержат британские экспатрианты. Называется “Сфинкс”. — Он купил в аэропорту большой путеводитель по Южной Америке и сейчас листал его, разыскивая указатель. — Вот он. Мы можем туда явиться нежданно-негаданно или позвонить с улицы по моему сотовому телефону. Только не отсюда.
      Анна кивнула.
      — Пожалуй, нам нужно на этот раз остановиться в одном номере, словно мы муж и жена.
      — Вы профессионал, — ответил Бен. Действительно ли в его глазах мелькнул огонек, или ей показалось?
      — Они будут звонить повсюду и спрашивать, нет ли в отеле двоих американцев, мужчины и женщины, которые путешествуют вместе, но останавливаются в отдельных комнатах, — объяснила Анна. — Как по-вашему, много времени им потребуется, чтобы обнаружить нас?
      — Вы, по всей видимости, правы. Послушайте, у меня кое-что есть. — Он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги.
      — Что это такое?
      — Факс.
      — От?..
      — От моего аудитора из Нью-Йорка. Здесь имена членов правления “Армакон АГ”, венской компании, владеющей той самой биотехнологической лабораторией из Филадельфии, где изготовили яд, которым убивали стариков.
      Он протянул Анне список.
      — Юрген Ленц, — почти беззвучно выдохнула она.
      — Один из директоров. Интересно, это просто интригующее совпадение или нечто другое?
      Арлисс Дюпре снова взялся за лежавшие перед ним на столе бумаги и в который раз заметил, что не может сосредоточиться. Это был длинный доклад, подготовленный заместителем директора корпуса государственных кураторов США, контролировавшего дела о банкротстве, в котором подробно излагались доказательства, свидетельствующие о наличии коррупции в федеральных судах по этим делам. Дюпре три раза прочитал одну и ту же фразу и в конце концов все же отложил документ и отхлебнул омерзительного на вкус кофе, изготовленного плюющейся машиной, стоявшей в коридоре.
      Его мысли были заняты совсем другим — навалившимися неприятностями. События, связанные с агентом Наварро, раздражали его. И не просто раздражали. Он был буквально в ярости. Ему наплевать на то, что могло случиться с этой бабой. Но если она действительно виновна в нарушении режима секретности и прочих грехах, это самым ужасным образом скажется на его судьбе. Что было абсолютно несправедливо. И он не мог отогнать от себя мысли о том, что вся эта гадость началась из-за этого проклятого Призрака из Отдела внутреннего взаимодействия — чтоб его черти взяли со всеми его пятнами от больной печени — Алана Бартлета! И совершенно не важно, в чем было дело. Несколько раз он подавал запросы — абсолютно официальные межотдельские запросы — и каждый раз получал уклончивый ответ, в котором без труда можно было разглядеть намек на то, что его это не касается. Как будто у него, в его Управлении специальных расследований ограниченный допуск к секретности. Как будто УСР вообще недостойно уважительного отношения. Всякий раз, когда Дюпре лишние несколько минут думал об этом, ему приходилось ослаблять галстук. Это было унизительно.
      Сначала эту суку Наварро выдернули из его команды и зачем-то отправили шататься, одному Богу известно где. Потом пошли слухи о том, что она предательница, что она распродавала информацию торгашам и врагам из других стран и вообще черт знает кому. Если это так, то она самая настоящая Тифозная Мэри, а это — он снова и снова возвращался к своей главной мысли — очень плохая новость для человека, у которого она находится в подчинении, а именно для Арлисса Дюпре. Если Дюпре хоть немного чуял, откуда дует ветер — а вся его карьера была основана именно на наличии у него такого чутья, — то на него скоро должен обрушиться полновесный вал дерьма.
      И будь он проклят, если допустит, чтобы его карьера погибла из-за преступлений этой самой Наварро или — поскольку большая часть обвинений казалась ему самым настоящим г...ном — в результате двуличной политики Бартлета. Дюпре был прежде всего великим мастером по части того, как удержаться на плаву.
      Иногда для этого просто необходимо вовремя ухватить поганого быка за его поганые рога. У Дюпре было немало друзей — друзей, которые расскажут обо всем, что ему необходимо узнать. И, возможно, стоит нанести визит Призраку и заставить старикана собраться с мыслями. Бартлет на вид больше всего походил на облачко пара, но при том был едва ли не самой сильной фигурой в министерстве, этаким мини-Гувером. Имея с ним дело, Дюпре следовало быть крайне осторожным. В любом случае Бартлет должен знать, что Дюпре не из тех, кто затевает какие-то интриги. Призрак всю жизнь занимался расследованием жизни и деятельности своих коллег, а вот, интересно, когда кто-нибудь в последний раз поинтересовался тем, что он сам собой представляет?
      Дюпре вскрыл два пакетика с сахаром и высыпал его в кофе. Вкус от этого не стал лучше — все равно кофе больше всего походил на грязную воду, — но Дюпре выхлебал чашку до дна. Ему предстояла серьезная работа. Если хоть немного повезет, то Алан Бартлет получит изрядную дозу того самого лекарства, которым пичкает других.
      Номер в “Сфинксе” был просторным и ярко освещенным. В нем находилась единственная двуспальная кровать, на которую они оба старались не смотреть, откладывая решение вопроса о том, где и как спать, на потом.
      — Чего я до сих пор не понимаю, — сказала Анна, — это как кто-то мог узнать о том, что я нахожусь здесь и с какой целью.
       — Человек из Интерпола...
      — Не считая того, что я увиделась с ним уже послепохищения пакета из “Америкен Экспресс”. — Она стояла перед высоким окном, задернутым прозрачными тюлевыми занавесками. — Как только пакет был украден, плохие парни узнали, что я разыскиваю Штрассера. Но вопрос в том, почему кому-то вообще пришло в голову прибрать его к рукам? Вы же не говорили никому, что отправляетесь со мной в Буэнос-Айрес, верно?
      Бену не понравился тон вопроса, но он не подал виду.
      — Нет. А вы никуда не звонили по телефону из гостиницы? Анна ответила не сразу.
      — Да, звонила. Один раз, в Вашингтон.
      — Если имеешь нужные связи, то совсем нетрудно организовать прослушивание гостиничного телефона, вы согласны?
      Анна взглянула на него, явно заинтересованная таким предположением.
      — Это может объяснить и появление фальшивого цэрэушника... Да. Если вы хоть чем-то намекнули Юргену Ленцу...
      — Я ни словом не обмолвился Ленцу о поездке в Буэнос-Айрес, потому что тогда сам не имел понятияо том, что отправлюсь сюда.
      — Хотелось бы мне раздобыть отпечатки пальцев Ленца, пропустить их через базы данных и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, на него имеется хорошенькое досье. Он вам ничего не давал — визитную карточку или что-нибудь в этом роде?
      — Как мне помнится, ничего... Постойте, ведь я сам давал ему смотреть фотографию, ту самую, которую добыл из банковского сейфа Питера в Цюрихе.
      — Вы ее многим показывали?
      — Вам. Историку их Цюрихского университета. Лизл. И Ленцу. Вот и все.
      — Он брал ее в руки?
      — О, да. Крутил, рассматривал спереди и сзади, переворачивал вверх ногами. Его пальцы должны быть там повсюду.
      — Великолепно. Я сделаю копию, а оригинал отошлю в антропометрическую лабораторию.
      — Каким образом? У меня сложилось впечатление, что вы уже не пользуетесь правами сотрудника министерства юстиции.
      — Но Деннин ими обладает. Если мне удастся переправить пальчики ему, то он сможет передать их какому-нибудь другу из другого агентства, скорее всего из ФБР. А тот вычислит все, что нужно.
      Бен замялся было.
      — Ладно, если таким образом мы выкопаем что-нибудь на Ленца. Или разыщем убийц Питера...
      — Превосходно. Спасибо вам. — Анна посмотрела на часы. — Давайте займемся этим после ужина. Мы встречаемся с детективом, Серхио — как его фамилия? Впрочем, неважно — в районе, который называется Ла Бока. А там мы сможем найти что-нибудь поесть.
      Водителем такси оказалась женщина средних лет, одетая в легкую кофточку без рукавов, открывавшую дряблые руки. К приборной панели была приклеена цветная фотография ребенка, возможно, ее собственного. На зеркале заднего вида болтался крошечный кожаный мокасин.
      — Вооруженный священник... — вслух размышляла Анна. — А я-то боялась монахинь в доминиканском соборе. — Она оделась в серую плиссированную юбку и белую блузу, лебединую шею украшало жемчужное ожерелье, и пахло от нее чем-то цветочным и свежим. — И он сказал вам, что Юрген Ленц является фактическим владельцем ее дома?
      — Вообще-то он сказал: человек, называющийсебя Юргеном Ленцем.
      Они въехали в захудалый рабочий barrio , расположенный в самой южной части Буэнос-Айреса. Слева тянулся канал Риачуэло, широкая лента стоячей воды, из которой торчали полу затонувшие ржавые землечерпалки, шаланды и остовы более крупных судов. Вдоль канала были расположены многочисленные склады и мясокомбинаты.
      — Она сказала вам, что у Герхарда Ленца не былодетей? — Анна напряженно размышляла, сдвинув брови. — Я ничего не пропустила?
      — Не-а. Он — Ленц, и в то же время он — неЛенц.
      — Выходит, человек, известный всей Вене как Юрген Ленц, на самом деле самозванец...
      — Выходит, что так.
      — И в то же время кем бы он ни был, но эта старуха и ее пасынок, совершенно очевидно, до смерти боятся его.
      — Несомненно.
      — Но чего ради ему было становиться именно Юргеном Ленцем, выдавать себя за сына человека, пользующегося настолько дурной славой, если он им неявляется? — сказала Анна. — Я не вижу в этом никакого смысла.
      — Не забудьте, что мы говорим здесь не о каком-нибудь двойнике Элвиса Пресли. Дело в том, что мы действительно очень мало знаем, как в “Сигме” организована преемственность. Может быть, таким образом он закрепился в организации? Если допустить, что он выдал себя за прямого потомка одного из основателей и что это единственный путь, каким можно было туда пробраться.
      — Из этого следует, что Юрген Ленц — это “Сигма”.
      — Похоже, что гораздо безопаснее считать так, чем отрицать такую возможность. И, исходя из того, что рассказал Шардан, когда дело касается “Сигмы”, вопрос заключается не в том, чем она управляет, а в том, чем она неуправляет.
      Уже стемнело. Они очутились в многолюдном, плохо освещенном и казавшемся опасном районе. Дома здесь были выстроены из листового металла, с крышами из рифленого листового металла, выкрашенного в розовый, охристый и бирюзовый цвета.
      Такси остановилось перед баром-рестораном, где шумели завсегдатаи, сидевшие за скрипучими деревянными столами или с громкими разговорами и смехом толпившиеся в баре. За стойкой бара висел на стене большой цветной плакат с портретом Евы Перон. Под потолком медленно вращались размашистые вентиляторы.
      Они заказали эмпанадас , каберне-совиньон “Сан-Тельмо” и бутылку минеральной воды “Гасеоса”. Бокалы испускали въевшийся запах старой губки. Вместо салфеток на столе лежала нарезанная квадратиками тонкая оберточная бумага.
      — Вдова подумала, что вы прибыли из “Земмеринга”, — сказала Анна, когда они уселись. — Что, по вашему мнению, она могла иметь в виду? Какое-то место? Или компанию?
      — Я не знаю. Полагаю, что место.
      — А когда она упомянула “компанию”?
      — Я решил, что это “Сигма”.
      — Но ведь существует и другая компания. Юрген Ленц — кем бы он ни был на самом деле — входит в правление “Армакон”.
      — Вы собираетесь рассказать этому парню, Мачадо, многое из того, что нам известно?
      — Совсем ничего, — ответила она. — Я всего лишь хочу, чтобы он разыскал для нас Штрассера.
      Они разделались с парой хумитас — пастилой из сладкой кукурузы, поданной на кукурузных листьях, — и кофе.
      — Думаю, что от парня из Интерпола вряд ли можно ожидать серьезной помощи, — заметил Бен.
      — Он отрицал возможность того, что Штрассер вообще мог жить здесь. А это очень подозрительно. Нацисты какое-то время контролировали Интерпол — незадолго до начала Второй мировой войны, — и кое-кто считает, что эта организация так до сих пор не очистилась от них. Я не удивлюсь, если выяснится, что этот парень находится на содержании у какой-нибудь из этих рэкетирских банд, защищающих нацистов. Теперь ваш вооруженный священник...
      — Мой вооруженный священник настаивал на том, что у него нет никакой связи со Штрассером, но я ему не верю.
      — Готова держать пари, что он позвонил Штрассеру в тот же самый момент, когда вы вышли за дверь.
      Бен задумался.
      — Если он звонил Штрассеру... Что, если нам удастся каким-то образом организовать запись телефонных разговоров вдовы?
      — Мы можем попросить Мачадо. Возможно, он или сам может устроить это, или знает, к кому следует обратиться.
      — Кстати, об “обратиться”. Вы знаете, как выглядит этот парень?
      — Нет, но мы должны встретиться с ним прямо перед входом.
      Улица была переполнена народом, отовсюду раздавалась хриплая, искаженная слишком сильным звучанием музыка — однообразный рок из расставленных прямо на тротуаре динамиков, какие-то оперные арии, танго из расположенной поблизости кантоны. Портеньос  прогуливались по вымощенной брусчаткой каминито — пешеходной улице, — толпились возле открытых прилавков развернутого прямо на улице рынка. Люди то и дело входили в ресторан и выходили наружу, натыкались на Бена и Анну, но ни один даже и не подумал попросить извинения.
      Вдруг Бен заметил стайку молодых парней лет около двадцати — вернее, банду хулиганов из восьми, а то и больше человек. Они целеустремленно направлялись к нему и Анне, громко переговариваясь между собой, смеясь, пьяные от алкоголя и тестостерона. Анна что-то пробормотала Бену краем рта, но он не разобрал ее слов. Некоторые из парней смотрели на него и Анну с чем-то большим, чем праздное любопытство. Через несколько мгновений банда окружила их.
      — Беги! — крикнул он, и тут же получил удар кулаком в живот.
      Он закрыл живот обеими руками — в этот момент кто-то ударил его в левую почку (ногой!) — и ринулся вперед, чтобы отбить нападение. Он услышал крик Анны, донесшийся, казалось, откуда-то издалека. Он был окружен со всех сторон, а его противники, хотя и были на вид подростками, похоже, имели некоторое представление о боевых искусствах. Он не мог вырваться, и на него сыпались удары. Боковым зрением он увидел, как Анна с неожиданной силой отбросила в сторону одного из нападавших, но в нее тут же вцепилось несколько рук. Бен снова попытался вырваться из окружения, но был отброшен назад градом ударов кулаков и ног.
      Он заметил блеск ножей, и тут же лезвие полоснуло его по боку. Почувствовав резкую боль, он ухватил руку, державшую нож, резко вывернул ее и услышал визгливый крик. Он отмахивался ногами, как мог, яростно бил кулаками, несколько раз кого-то достал, но затем почувствовал сильный удар коленом в ребра и почти одновременно еще один удар коленом в живот. У него перехватило дыхание, он застыл, беспомощно хватая ртом воздух, но тут кто-то метко ударил его ногой в пах, и он сложился вдвое от нестерпимой боли.
      В этот миг он услышал завывания сирены и крик Анны:
      — Сюда! Сюда! Слава Богу!
      Одновременно чья-то ступня врезалась ему в голову, и он почувствовал во рту вкус крови. Он выбросил руки вперед. Это движение было не только оборонительным, но и попыткой схватить любого, кто окажется рядом, и хоть на мгновение прикрыться им от избиения, а потом услышал новые кричащие голоса, шатаясь, выпрямился и увидел двух полицейских, оравших на хулиганов.