Они убеждали друг друга в том, что нужно создать планету, где истинный предпринимательский дух навсегда окажется в безопасности от зависти и жадности масс. В конце концов разве не был мир на самом деле тяжело болен коммунизмом и фашизмом — мир, который каждый из нас хотел завещать своим детям? Современный капитал указал нам путь—  но будущее индустриального общества следовало подстраховать, прикрыть от штормов. Таким было общее представление. И хотя происхождение этого представления берет свое начало в глобальной депрессии, которая предшествовала войне, оно, это представление, обрело бесконечно большую притягательную силу в связи с теми разрушениями, которые причинила война.
       В тот день я говорил очень мало, и не потому, что я молчалив по характеру, а потому, что в самом буквальном смысле онемел. Я был пигмеем среди гигантов. Я был крестьянином, ужинающим с императорами. Я, что называется, не помнил себя, и самое большее, на что я был тогда способен, это, подражая моему великому ментору, сохранять бесстрастный вид. Такими были первые часы, которые я провел в составе “Сигмы”, и с того дня моей жизни никогда уже не суждено было стать прежней. Ежедневная газетная жвачка—  забастовка рабочих там, партийный съезд тут, убийство где-то еще—  не была больше сводкой случайных событий. За этими событиями теперь можно было разглядеть схему — сложные и запутанные махинации сложного и запутанного механизма.
       Безусловно, основатели, руководители получали хорошую прибыль. Их корпорации—  каждая из них—  процветали, тогда как многие другие, которым не посчастливилось оказаться причастными к “Сигме”, погибли. Но реальной движущей силой было их великое представление: Запад необходимо объединить против общего врага, или же он ослабеет и проиграет. И укрепление его бастионов следует производить осмотрительно и благоразумно. Слишком агрессивные, слишком поспешные действия могут вызвать обратную реакцию. Реформа должна осуществляться крошечными шажками. Одна группа специализировалась на убийствах, которые лишали левых самых вдумчивых и авторитетных лидеров. Другие подделывали—  это слово в данном случае самое подходящее — разнообразные экстремистские группы: такие, как “Баадер-Майнхоф” и “Красные бригады”, роль которых заключались в том, чтобы гарантированно отпугнуть любых умеренных сочувствующих.
       Запад и значительная часть прочего мира должны были откликнуться на благое попечение и охотно проглотить те сказки, которыми мы прикрывали свою деятельность. В Италии мы создали сеть из двадцати тысяч гражданских комитетов, через которую качали деньги христианским демократам. Известный “план Маршалла”, как и многие другие планы, был разработан “Сигмой” — очень часто “Сигме” принадлежали сами тексты тех актов, которые представлялись на рассмотрение американского Конгресса и получали его одобрение! Все европейские программы восстановления, организации экономического сотрудничества и в конечном счете даже НАТО — стали органами “Сигмы”, которая оставалась невидимой, потому что была вездесущей. Колеса, приводящие в движение другие колеса, таким был наш образ действий. В любом учебнике вы найдете стандартный текст о послевоенном восстановлении Европы, сопровождаемый фотографией генерала Маршалла. А ведь все детали его плана были продуманы, разработаны и одобрены нами намного раньше.
       Никогда и никому не закралась в голову даже мысль о том, что Запад оказался под управлением скрытого консорциума. А сообщению об этом никто не поверил бы. Потому что, окажись все истиной, это означало бы, что более половины планеты являлось эффективно работавшим филиалом единой мегакорпорации.
       “Сигмы”.
       Через какое-то время старшие магнаты умерли, и на смену им пришли более молодые протеже. “Сигма” сохранялась, изменяясь там, где это было необходимо. Мы не были идеологами. Мы были прагматиками. “Сигма” просто стремилась переделать весь современный мир. Ей не требовалось ничего, кроме полновластного владения историей.
       И “Сигма” преуспела в своих планах.
      Тревор Гриффитс, прищурившись, взглянул в инфракрасный прицел. Тяжелые шторы, плотно закрывающие окна, были непроницаемы для невооруженного глаза, но для инфракрасной оптики они оказались прозрачными, как легкий тюль. Человеческие фигуры представлялись в прицеле четко очерченными зелеными пятнами, отдаленно похожими на капли ртути. Когда люди перемещались, обходя мебель и тонкие колонны, подпиравшие потолок, формы этих пятен заметно изменялись. Первой целью будет сидящая фигура. Остальные кинутся к стенам, рассчитывая, что это спасет их, и он уничтожит их прямо через кирпичную стену. Одна пуля пробьет дыру, а вторая поразит цель. Оставшиеся патроны закончат работу.
      — Если то, что вы говорите, правда... — заговорил Бен.
      — Люди лгут главным образом для того, чтобы сохранить лицо. Вы, вероятно, заметили, что у меня больше не может быть такого побуждения. — Разрез, то есть рот Шардана, немного растянулся в улыбке или гримасе. — Я предупредил вас, что вы плохо подготовлены для того, чтобы понять рассказанное мною. Возможно, теперь вы все же в состоянии представить себе ситуацию несколько яснее, чем прежде. Очень много чрезвычайно могущественных людей в разных странах — Даже сегодня — имеют весьма серьезные основания для того, чтобы хранить правду глубоко под спудом. Вернее, сегодня даже больше, чем когда-либо прежде. Потому что “Сигма” за несколько последних лет начала развиваться в новом направлении. В значительной степени это стало результатом ее собственных успехов. Коммунизм больше не является угрозой — казалось бы, бессмысленно продолжать тратить миллиарды на организацию гражданских действий и формирование политических сил. И, пожалуй, так оно и есть, поскольку существует более эффективный путь, позволяющий достичь конечной цели “Сигмы”.
      — Цели “Сигмы”? — эхом откликнулся Бен.
      — Которой является, скажем так, стабильность. Подавление инакомыслия путем “исчезновения” нарушителей спокойствия и носителей угрозы индустриальному обществу. Когда Горбачев вознамерился совершить действия, которых от него не ожидали и которые могли быть чреваты неприятными последствиями, мы устроили его немедленное свержение. Когда режимы в странах Тихого океана проявляли упрямство, мы принимали меры для организации резкого, массивного оттока иностранного капитала, что ввергало их экономику в кризис. Когда мексиканские лидеры не выказали полной готовности к сотрудничеству, мы организовали перемены в правительстве.
      — Мой Бог, — прошептал Бен, с трудом ворочая пересохшим языком. — Если послушать то, что вы говорите...
      — О да. Нужно было только созвать сессию, вынести на нее проект решения, который был незамедлительно выполнен. Мы были очень сильны в этих делах, говорю совершенно честно — мы могли играть, управляя правительствами всего мира, как музыкант — трубами органа. И при этом нам отнюдь не вредило то, что “Сигма” владеет огромным количеством инвестиционных компаний, что доли ее собственности разбросаны по активам бесчисленных частных фирм. Однако очень узкий внутренний круг пришел к выводу, согласно которому в наступившей новой эпохе нам предстояло не просто лавировать, приноравливаясь к новым ветрам и преодолевая циклические кризисы. Теперь, решили они, следует увековечить устойчивое лидерство на очень длительный период. И поэтому несколько лет назад был начат один очень специальный проект “Сигмы”. Его успешный исход полностью изменил бы сам характер контроля над миром. Речь уже шла не о капиталовложениях, не о направлении перераспределения ресурсов. Вместо всего этого возник простой вопрос: кто войдет в число “избранных”. И я воспротивился этому.
      — Вы решились выйти из общего строя “Сигмы”, — сказал Бен. — Вы стали отверженным. И все же вы хранили тайны.
      — Повторяю, если выплывет правда о том, как много из важнейших событий послевоенной эпохи было осуществлено под нашим негласным руководством, и люди узнают, что вся планета охвачена тайной интригой, реакция будет самой непредсказуемой.
      — Но почему же вдруг такой внезапный подъем активности — ведь вы говорите, что все постепенно разворачивалось на протяжении десятилетий!— удивленно воскликнул Бен.
      — Да, но мы-то говорим о днях,— ответил Шардан.
      — И вы знаетеоб этом?
      — Вы удивляетесь, что такой отшельник, как я, умудряется не отставать от событий в мире? Надо научиться читать между строк. Если вы хотите выжить, то научитесьэтому. И потом, когда постоянно сидишь взаперти, у тебя остается очень мало занятий для того, чтобы скоротать время. За годы, проведенные в их компании, я научился выявлять сигналы в том, что вам показалось бы просто статическим шумом. — Он указал на свою голову. Даже под капюшоном Бен разглядел, что ушная раковина у калеки полностью отсутствовала, слуховой канал представлял собой простое отверстие в обнаженной плоти.
      — Значит, как раз этим объясняются внезапно начавшиеся убийства?
      — Дело именно в том, о чем я говорил: “Сигма” за последнее время претерпела заключительную трансформацию. Смену руководства, если вам будет угодно.
      — Которой вы противились?
      — Задолго до того, как большинство склонилось к этому плану. А “Сигма” всегда оставляла за собой право “применения санкций” к тем своим членам, в абсолютной лояльности которых возникали сомнения. В своем высокомерии я не понимал, что мое положение не служит для меня никакой защитой. Совсем наоборот. Однако к “зачистке”, устранению диссидентов всерьез приступили только в последние несколько недель. Тех, кого сочли настроенными враждебно по отношению к новому руководству — и тех, кто работал на нас, — объявили нелояльными. Нас называли angeli rebelli — мятежные ангелы. Если вы припомните, что прообраз одного из angeli rebelli восстал против самого Бога Всемогущего, то поймете уровень самооценки и присвоенных прав нынешних повелителей “Сигмы”. Или, вернее будет сказать, повелителя, так как консорциум оказался под властью одного... поистине страшного индивидуума. Ну, а сейчас можно говорить о том, что “Сигма” тянет время.
      — Какое время? Объясните, — потребовал Бен. Его мозг был переполнен вопросами.
      — Мы говорим о днях, — повторил Шардан. — В лучшем случае. Какие же вы глупцы: пришли ко мне, как будто знание правды может вам хоть чем-нибудь помочь. Пришли ко мне, когда времени уже совсем не осталось! Несомненно, теперь уже слишком поздно.
      — О чем вы говорите?
      — Именно поэтому я сначала предположил, что вас прислали. Они знают, что никогда не были и не будут в столь уязвимом положении, как перед самым моментом достижения полного господства. Как я уже сказал вам, сейчас пришло время последнего прочесывания, стерилизации и устранения любых улик, которые могли бы указывать на них.
      — Я вас еще раз спрашиваю: почемуименно сейчас?
      Шардан взял пульверизатор и в очередной раз опрыскал свои затуманенные серые глаза. И в этот момент раздался громкий удар, сухой треск кости, и Шардан вместе со своим стулом упал на пол, опрокинувшись на спину. Бен и Анна вскочили на ноги и с ужасом увидели мгновенно образовавшееся в оштукатуренной стене двухдюймовое круглое отверстие, как будто проделанное огромной дрелью.
      —  Уходим! —выкрикнула Анна.
      Откуда мог прилететь этот снаряд? — дыра казалась слишком уж большой для пули, выпущенной из обычной винтовки. Бен метнулся к стене — Анна бросилась в другой угол комнаты, — а затем он обернулся и взглянул на свалившееся со стула на пол тело легендарного финансиста. Заставив себя еще раз рассмотреть ужасные кратеры и впадины, образованные разросшейся рубцовой тканью, Бен заметил, что глаза Шардана закатились под лоб, оставив на виду одни лишь белки.
      Увидев струйку дыма, поднимавшуюся над обугленным краем капюшона, Бен понял, что огромная пуля прошла сквозь череп Шардана. Человек без лица — человек, обладавший мощнейшей волей к жизни, позволившей ему вытерпеть годы неописуемых страданий, — был мертв.
      Но что случилось? Каким образом?Бен знал только одно: если они немедленно не найдут укрытия, то в следующие несколько секунд погибнут. Но куда следовало идти, как избегнуть нападения, если они не знали, откуда оно последовало? Он увидел, что Анна стремительно пробежала вдоль дальней стены комнаты, кинулась на пол и распласталась ничком, и поспешил последовать ее примеру.
      А затем раздался второй удар, и в капитальной внешней стене, а затем в оштукатуренной внутренней перегородке образовались еще две круглых дыры.
      Независимо от того, из какого оружия стрелял их противник, пули прошили кирпичную стену с такой легкостью, словно это была легкая занавеска. Последняя пуля легла в опасной близости от Анны.
      Безопасного места не было нигде.
      — О, мой Бог! — крикнула Анна. — Мы должны выбраться отсюда!
      Бен извернулся и выглянул в окно. Во вспышке отраженного солнечного света он разглядел лицо человека в окне, находившемся прямо перед ним, на противоположной стороне узкой улицы.
       Гладкая, без морщин, кожа, высокие скулы.
      Убийца, поджидавший его возле виллы Ленца. Убийца из швейцарского auberge... a...
       Убийца, застреливший Питера.
      Охваченный внезапно вспыхнувшим гневом, Бен издал громкий крик, крик предупреждения, недоверия, ярости. Они с Анной одновременно кинулись к выходу из квартиры. В наружной стене почти беззвучно появилось еще одно отверстие; Бен и Анна выскочили на лестничную клетку. Эти ракеты не могли застрять в теле, они не были предназначены для того, чтобы сжечь кожу — они должны были пробить человека насквозь с такой же легкостью, с какой копье протыкает паучью сеть. Совершенно ясно, что они задумывались для борьбы против танков. Повреждения, которые они причиняли старому дому, были невероятными.
      Бен бежал вслед за Анной; перепрыгивая через несколько ступенек, они неслись по темной лестнице, а позади них снова и снова раздавался грохот разбитого кирпича и осыпающейся штукатурки. В конце концов они оказались в маленьком вестибюле.
      — Сюда! — прошептала Анна и, не замедляя шага, бросилась к другому выходу, не на рю де Виньоль, а в боковой переулок, где убийце будет гораздо труднее стрелять в них. Выйдя наружу, они принялись лихорадочно осматриваться.
      Множество лиц вокруг. На углу рю дез Орто стояла белокурая женщина в дешевой одежде, отделанной фальшивым мехом. На первый взгляд она могла показаться проституткой или наркоманкой, но было в ней нечто такое, что сразу привлекло внимание Бена. Снова перед ним оказалось лицо, которое он видел прежде. Но где?
      Внезапно перед его мысленным взором предстала Банхофштрассе. Блондинка в дорогой одежде, несущая сумку из фешенебельного магазина. Обмен кокетливыми взглядами.
      Это была та же самая женщина. Дозорный корпорации? А на противоположной от нее стороне улицы — подросток в разорванной футболке и джинсах: он тоже показался знакомым, хотя Бен не мог вспомнить, где же он видел его. Мой Бог! Еще один?
      На дальнем углу стоял мужчина с румяными обветренными щеками и бровями, похожими на пшеничные колосья.
       Еще одно знакомое лицо.
      Неужели трое убийц из корпорации взяли их в кольцо? Трое профессионалов, полных решимости не дать им ускользнуть?
      — Нас окружили, — сказал он Анне. — На каждом углу стоит минимум по одному человеку. — Они застыли, не зная, куда и как им следует идти.
      Глаза Анны поспешно обшарили улицу, и лишь после этого она ответила:
      — Послушайте, Бен. Вы сами сказали, что Шардан выбрал этот район, этот квартал совсем неспроста. Мы не знаем, какие планы были у него на случай непредвиденных обстоятельств, какие запасные выходы он заранее наметил, но мы знаем, что у него обязательно что-то имелось в заначке. Он был слишком умен для того, чтобы необеспечить себе запасных путей для отступления.
      — Запасные пути?
      — Следуйте за мной.
      Она побежала прямо к тому самому дому, где на седьмом этаже устроился убийца. Бен сразу понял, куда она направилась, это ему очень не понравилось, но он все же устремился вслед за нею, лишь пробормотав на бегу:
      — Это безумие!
      — Нет, — ответил Анна. — Если мы окажемся вплотную к этому дому, он никак не сможет нас достать. — Дорожка была темной и зловонной, кинувшиеся врассыпную крысы убедительно свидетельствовали о том, что сюда давно и постоянно выкидывали отбросы. Металлические ворота, выходившие на Рю дез Алле, оказались запертыми.
      — Полезем через верх? — Бен с сомнением окинул взглядом створки, заканчивающиеся на высоте в двенадцать футов остроконечными железными пиками.
      —  Выперелезете, — ответила Анна и вынула из кобуры “глок”. Три тщательно нацеленных выстрела, и цепь, которой были заперты ворота, оборвалась. — Парень использовал винтовку 0.50-дюймового калибра. После “Бури в пустыне” их повсюду как грязи. Они были горячим товаром, потому что при использовании нужных боеприпасов способны пробивать броню иракских танков. Если у вас в руках одна из этих чудовищных игрушек, то вы можете расхаживать по такому городу, словно он склеен из картона.
      — Вот дерьмо! Так, что нам делать дальше? — спросил Бен.
      — Постараться не словить пулю, — резко ответила Анна и бросилась бежать. Бен следовал за нею по пятам.
      Через пятьдесят секунд они оказались на рю де Баньоль, прямо перед рестораном “Ля Флеш д'ор”. Внезапно Бен метнулся через дорогу.
      — Не отставайте.
      Там массивный мужчина слезал со скутера “Веспы”, одного из тех не то маленьких мотоциклов, не то мопедов, к которым французские водители относятся, как к настоящему бедствию.
      — Monsieur, — по-французски обратился к нему Бен, — j'ai besoin de votre Vespa. Pardonnez-moi, s'il vous plait .
      Похожий на медведя здоровяк недоверчиво взглянул на него.
      Бен показал ему пистолет и вырвал из рук мужчины ключи. Хозяин “Веспы” поспешно отступил и съежился, словно пытался сделаться невидимым, а Бен вскочил на мопед. Не успевший остыть мотор сразу же завелся.
      — Забирайтесь! — крикнул он Анне.
      — Вы сошли с ума, — запротестовала она. — Мы же окажемся беззащитными перед любым человеком в автомобиле, стоит нам выехать на Периферик. Из этой штуки не выжать больше пятидесяти миль в час. Это будет для них то же самое, что охота на индеек!
      — Мы не поедем ни на Периферик, — рявкнул Бен, — ни на какое-либо другое шоссе. Садитесь!
      Анна с изумленным видом подчинилась и быстро устроилась за спиной Бена.
      Бен объехал вокруг “Ля Флеш д'ор”, а затем непринужденно проехал по бетонному парапету, ведущему к старым железнодорожным колеям. Ресторан, как теперь разглядела Анна, был и в самом деле выстроен прямо поверх рельсов.
      Бен направился прямо вдоль проржавевших рельсов. Они нырнули в туннель, а затем выбрались на открытое место. За “Веспой” хвостом вилась пыль; хорошо, что за долгие годы шпалы глубоко ушли в землю, так что дорога оказалась довольно гладкой и можно было ехать относительно быстро...
      — А что будет, когда мы встретимся с поездом? — крикнула Анна и крепко вцепилась в Бена, так как мотоцикл в этот момент перевалил через рельс.
      — Здесь уже полвека не проходил ни один поезд.
      — Похоже, вам это место знакомо.
      — Следствие потраченной впустую юности! — крикнул в ответ Бен, не поворачивая головы. — Я когда-то, еще подростком немало слонялся здесь. Мы находимся на заброшенной железнодорожной линии, известной как Petite Ceinture, маленький пояс. Она кольцом обходит вокруг всего города. Полностью заброшена. “Флеш д'ор” — это на самом деле старинная железнодорожная станция, построенная еще в ХIХ столетии. Этакая петля вокруг Парижа, на которую нанизано двадцать станций — Нейи, Пор-Майо, Клиши, Вийет, Шарон и многие другие. Автомобили уничтожили железнодорожное сообщение, но никому так и не пришло в голову снять пути. Теперь это главным образом просто длинная, ничем не занятая узкая полоса. Я немного подумал о том, почему Шардан выбрал именно этот район, и вспомнил о заброшенной железной дороге. Довольно полезное наследие прошлого.
      Они проскочили через еще один просторный туннель и снова оказались на поверхности.
      — И куда же мы попали? — спросила Анна.
      — Трудно точно сказать — ведь отсюда не видно никаких заметных ориентиров, — ответил Бен, — но, вероятно, в районе Фор д'Обервийер. Или Симплона. Словом, чертовски далеко. Конечно, Центральный Париж не так уж велик. В общей сложности, порядка сорока квадратных миль. Если нам удастся найти метро и присоединиться к нескольким сотням тысяч болтающихся там парижан, то мы сможем отправиться к нашему следующему пункту назначения.
      Бар “Флэнн О'Брайен” — его название было начертано причудливо изогнутыми неоновыми буквами на вывеске и выписано округлыми буквами на витрине — находился в первом аррондисмане, на рю Байоль около остановки Лувр-Риволи. Это было темноватое пропахшее пивом заведение, со стенами, отделанными щербатыми от старости деревянными панелями, и темным дощатым полом, на который уже много лет посетители выплескивали из кружек остатки “Гиннесса”.
      — Мы встречаемся в ирландском баре? — осведомилась Анна. Она машинально крутила головой, осматривая все вокруг, и была готова отреагировать на малейший признак опасности.
      — У Оскара есть чувство юмора — больше ничего тут не скажешь.
      — И напомните мне: почему вы настолько уверены, что ему можно доверять?
      Бен сделался серьезным.
      — Мы оба сошлись на том, что теперь нам приходится иметь дело с вероятностью, а не с возможностью. А он пока что был на уровне. По-настоящему опасной “Сигму” делает то, что она напропалую использует лояльность своих истинных приверженцев. Оскар слишком, чертовски жадендля того, чтобы быть приверженцем чего бы то ни было. Наши чеки всегда оплачивались без каких-либо задержек. Я думаю, что для Оскара это имеет немалое значение.
      — Честь циника.
      Бен пожал плечами.
      — Я должен доверять своему чутью. Мне Оскар нравится и всегда нравился. Я думаю, что и он мне симпатизирует.
      Даже в этот час во “Флэнне О'Брайене” стоял сильный гам, а чтобы глаза привыкли к полумраку, вошедшим пришлось несколько секунд постоять около входа.
      Оскар сидел на скамье у дальней стены бара — миниатюрный седоватый человек, лицо которого наполовину закрывала огромная кружка с густым стаутом. Около кружки лежала аккуратно сложенная газета с наполовину разгаданным кроссвордом. У него был удивленный вид, или же он собирался подмигнуть — впрочем, Анна очень скоро поняла, что это просто обычное выражение его лица. Он приветствовал их обоих непринужденным взмахом руки.
      — Я ждал вас сорок минут, — сказал он. Он схватил руку Бена так, как приветствуют друг друга перед началом схватки борцы, и сильно, утрированно пожал. — Сорок минут, каждая из которых стоит немалых денег. — Он, казалось, смаковал эти слова, пока они плавно катились с его языка.
      — Небольшой сбой в нашем рабочем графике, — кратко пояснил Бен.
      — Могу себе представить. — Оскар кивнул Анне. — Мадам, — сказал он, — прошу вас, присаживайтесь.
      Бен и Анна опустились на скамью по обе стороны от маленького француза.
      — Мадам, — снова произнес тот, сосредоточив все свое внимание на Анне, — на самом деле вы гораздо красивее, чем на фотографиях.
      — Простите? — Анна не поняла, что он хотел сказать, и растерялась.
      — Моим коллегам из Сюрте недавно прислали комплект ваших фотографий. Цифровые файлы. Я тоже получил такой. Очень вовремя.
      — Для его работы, — пояснил Бен.
      — Моего artisans , — поправил его Оскар. — Настолько хорошего и настолько дорогого. — Он легонько постучал Бена по предплечью.
      — Я не ожидал ничего меньшего.
      — Конечно, Бен, я не сказал бы, что и твои фотографии льстят тебе. Эти папарацци, они никогда не могут выбрать нужный ракурс, не так ли?
      Улыбка исчезла с лица Бена.
      — О чем ты говоришь?
      — Я очень горжусь собой за то, что разгадал кроссворд в “Геральд трибюн”. Можете мне поверить, это по плечу далеко не каждому французу. Этот я почти закончил. Все, что мне осталось — это слово из пятнадцати букв: беглец от правосудия, объявленный в международный розыск.
      Он перевернул газету.
      — Бенджамин Хартман — не подойдет ли это для моего кроссворда?
      Бен посмотрел на титульный лист “Трибюн” и почувствовал себя так, будто его окунули с головой в ледяную воду. Заголовок гласил: “РАЗЫСКИВАЕТСЯ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА”. А под ним была напечатана его фотография — нечеткая, очевидно, сделанная с кадра видеозаписи. Его лицо находилось в тени, изображение было очень зернистым, но, вне всякого сомнения, это был именно он.
      — Кто мог знать, что мой друг станет такой знаменитостью? — сказал Оскар и снова перевернул газету. Он громко рассмеялся, и Бен с некоторым опозданием присоединился к нему, понимая, что это единственный способ не привлекать к себе внимания в атмосфере пьяного веселья, царившего в баре.
      На соседней скамье какой-то француз пытался спеть “Дэн-ни-бой”. Он абсолютно не попадал в тон и лишь очень приблизительно тянул гласные: “О, Дэнни-бой, тва-а-ай вы-зы-ы-гы-ляд зы-ы-вуущий...”
      — В этом-то и проблема, — сказал Бен; напряженный тон нисколько не соответствовал почти естественной усмешке, застывшей на его лице. Его взгляд снова перескочил на газеты. — Это проблема величиной в Эйфелеву башню.
      — Ты убиваешьменя! — негромко воскликнул Оскар, хлопнув Бена по спине, как будто тот удачно сострил. — Только те люди, которые утверждают, что такой вещи, как плохая реклама, не существует, — заявил он, — никогда не получают плохой рекламы. — С этими словами он вытащил откуда-то из-под сиденья пакет. — Берите, — сказал.
      Это был белый пластиковый пакет, видимо, из какого-то туристского магазина с безвкусной надписью “Я люблю Париж весной”, причем вместо слова “люблю” было изображено большое ярко-красное сердце. Пакет был снабжен жесткими пластмассовыми ручками, которые защелкивались, если их сжать, сжать.
      — Это нам? — с сомнением в голосе спросила Анна.
      — Без них не обходится ни один турист, — сказал Оскар. Его взгляд казался игривым, но в нем можно было прочесть и серьезную озабоченность.
       Я бу-у-у-ду здесь и дне-е-ем и но-о-о-чью,
       О, Дэнни-бой, я-а-а так тебя лю-у-у-у-блю-у-у-у!
      Сидевшему по соседству пьяному французу теперь подпевали три компаньона, причем каждый пел на свой собственный мотив.
      Бен съежился на сиденье, словно придавленный тяжестью своего положения.
      Оскар ущипнул его за руку; со стороны это показалось бы шутливым жестом, но щипок оказался вполне ощутимым.
      — Не пригибайся, — прошептал он. — Не пытайся прятать лицо, не отводи глаз, когда тебе смотрят в глаза, и не старайся держаться незаметно. В этом не больше проку, чем в тех темных очках, которые надевает кинозвезда, отправляющаяся за покупками в магазин “Фрэд Сигал”, tu comprends?
      — Oui, — слабым голосом ответил Бен.
      — А теперь, — сказал Оскар, — какое же есть очаровательное американское выражение? Давайте уеб...ать отсюда.
      Купив в нескольких уличных киосках кое-какие мелочи, они вернулись в метро, где случайный взгляд ни за что не выделил бы их среди множества других туристов, измученных созерцанием города.
      — Пора разрабатывать планы — планы наших дальнейших действий, — сказал Бен.
      — Дальнейших? — переспросила Анна. — Я не думаю, что у нас есть какой-то выбор. Штрассер — вот единственное уцелевшее звено, о котором мы знаем, последний из оставшихся в живых членов правления “Сигмы” — основателей корпорации. Нам необходимо так или иначе добраться до него.
      — А кто сказал, что он все еще жив?
      — Мы не можем допустить иной версии.
      — Вы понимаете, что они будут наблюдать за каждым аэропортом, каждым терминалом, каждыми воротами?
      — Да, это приходило мне в голову, — ответила Анна. — Вы начинаете думать как профессионал. По-настоящему способный ученик.
      — Насколько я знаю, это называется методом погружения.
      На всем протяжении долгой подземной поездки до banlieue , одного из тех кишащих случайным народом районов, которые кольцом окружают настоящий Париж, эти двое все время негромко переговаривались между собой, строя планы, словно влюбленные или беглецы.
      Они вышли на станции в Ла Курнев, старомодном рабочем квартале. Он находился на расстоянии всего лишь нескольких миль от центра, но здесь был совсем другой мир — мир двухэтажных домов, непритязательных магазинов, в которых продавали вещи, необходимые для использования, а не для похвальбы. В окнах бистро и круглосуточных магазинчиков красовались плакаты “Ред стар”, футбольной команды, игравшей во втором дивизионе. Район Ла Курнев находился немного севернее Парижа, неподалеку от аэропорта Шарля де Голля, но они не намеревались отправляться туда.
      Бен указал на ярко-красный “Ауди”, стоявший на противоположной стороне улицы.
      — Как насчет этого?
      Анна пожала плечами.
      — Я думаю, что мы сможем найти что-то менее заметное.
      Через несколько минут они наткнулись на синий “Рено”. Автомобиль был немного забрызган грязью, а на полу валялись желтые обертки от пищи из магазина быстрого питания и картонные кофейные чашки.
      — Готов держать пари, что хозяин ночует дома, — сказал Бен. Анна вставила в замок отмычку, и уже через минуту дверь открылась. На то, чтобы отсоединить провода от замка зажигания, потребовалось немного больше времени, но вскоре двигатель зарокотал, и двое беглецов двинулись по улице, соблюдая установленную правилами скорость.
      Еще через десять минут они оказались на шоссе А1, ведущем к аэропорту Лилль-Лескин в Hop-Па-де-Кале. Поездка могла занять несколько часов и была связана с известным риском, но риском вполне допустимым: угон автомобилей являлся в Ла Курнев совершенно обычным делом, и можно с уверенностью сказать, что полицейские начнут спустя рукава опрашивать тех местных жителей, которые известны своим пристрастием к подобным штучкам. Конечно же, информация о происшествии не дойдет до Police Nationale, патрулирующей главные магистрали.