— Это богатая и важная дама. Надеюсь, вы отнесетесь к ней со всем уважением.
— Конечно. Тело...
— Это не по моему ведомству, но я могу устроить вам визит в полицейский морг.
— Отлично.
— Дом находится на Авенида Марискал Лопез. Вы сможете добраться туда на такси, или мне вас подвезти?
— Я возьму такси.
— Очень хорошо. Я прихвачу с собой все документы, которые вы запрашивали. Когда мы встретимся?
Через консьержа она заказала такси и весь следующий час просматривала дело “жертвы” — хотя ей трудно было применять слово “жертва” к такому матерому преступнику.
Она знала, что вряд ли сумеет добыть еще какие-то сведения, помимо тех, которые содержались в картонной папке, предоставленной ей Аланом Бартлетом. Капитан Болгорио помогал ей лишь потому, что помощь, оказываемая ему самому время от времени Федеральной криминальной полицией Соединенных Штатов, обеспечила его успехи на родине и помогла произвести хорошее впечатление на начальство. Стопроцентная “услуга за услугу”. Болгорио распорядился, чтобы тело Проспери пока задержали в морге.
Бартлет утверждал, что Парагвай печально известен своим отказом от сотрудничества в области экстрадиции и поэтому является общеизвестным убежищем для военных преступников и прочих людей, десятками лет скрывающихся от международного правосудия. Его одиозный коррумпированный диктатор, “пожизненный президент” генерал Альфредо Стресснер очень заботился об этом. После того как Стресснера в 1989 году скинули, появилась надежда на улучшение ситуации. Но ей не суждено было сбыться. Парагвай так и остался невосприимчивым к требованиям экстрадиции.
Так что эта страна была идеальным местом для престарелого негодяя вроде Марселя Проспери. Корсиканец родом, Марсель Проспери, по существу, был правителем Марселя во время Второй мировой войны, а после ее окончания контролировал героиновый бизнес, проституцию и сделки по купле-продаже оружия. Вскоре после того, как война закончилась и Интерпол снова взялся за дело, он бежал в Италию, затем в Испанию, а оттуда в Парагвай. Здесь Проспери развернул южноамериканскую сеть по доставке героина из Марселя — так называемый “французский канал”, по которому большая часть снежно-белого марсельского героина попадала на американские улицы. Действовал он совместно с главным наркодельцом американской мафии Санто Траффиканте-младшим, который контролировал большую часть наркоимпорта в США. В подельниках Проспери, и Анна это знала, ходили даже некоторые высшие государственные чиновники Парагвая. Все это означало, что Проспери даже после смерти оставался очень опасным человеком.
В Парагвае у Проспери был респектабельный легальный бизнес — он владел сетью агентств по продаже автомобилей. Однако последние несколько лет он был прикован к постели, а два дня назад умер.
Одеваясь перед встречей с его вдовой, Анна обдумывала все детали дел Проспери и Мэйлхота. На основе того, что она узнала от вдовы Мэйлхота и из результатов вскрытия, она готова была держать пари, что Проспери тоже умер не своей смертью.
Но кто бы ни были убийцы, они отличались находчивостью, умом и имели многочисленные связи.
Тот факт, что все убитые значились в бартлетовских документах по “Сигме”, был очень важен, но что он давал? Где обретаются остальные, обладавшие доступом к этим именам и делам, — в министерстве юстиции, в ЦРУ или за рубежом? Быть может, произошла какая-то утечка, и содержание этого списка стало известно не тем, кому следовало?
У нее начала складываться теория. Убийцы — а скорее всего, их должно быть несколько, — вероятно, не испытывают финансовых проблем и имеют доступ к нужной информации. Если они действуют не сами по себе, то, значит, их нанял кто-то, обладающий деньгами и властью, — но из каких
побуждений? Ипочему сейчас, почему так внезапно?
Анна снова вернулась к проблеме списка — кто именно мог его видеть? Бартлет говорил о внутренней ревизии, проведенной ЦРУ, и о решении подключить к ней ОВВ. Сделать это посоветовали люди, руководившие расследованием, крупные правительственные чиновники. Мог ли видеть эти документы сам министр юстиции?
И все равно оставалось несколько вопросов, которые прямо-таки бросались в глаза.
Почему убийства замаскированы под естественную смерть? Почему так важно сохранить сам факт убийства в секрете?
И как насчет...
Зазвонил телефон, вернув ее к реальности. Такси прибыло.
Она закончила наносить макияж и спустилась вниз.
Такси — серебристый “Мерседес”, может быть, тоже краденый — пробивалось сквозь толпу на улицах Асунсьона, явно нисколько не считаясь с тезисом о драгоценности человеческой жизни. Водитель, красивый мужчина лет под сорок, с желтовато-коричневым лицом, карими глазами и тщательно, волосок к волоску прилизанной прической, одетый в очень идущую ему белую полотняную тропическую рубашку, то и дело оглядывался на нее, будто рассчитывал на более близкое знакомство.
Анна открыто игнорировала его. Латиноамериканский повеса, питающий к ней интерес, был ей нужен меньше всего на свете. Когда машина остановилась перед светофором, она выглянула из окна на уличного торговца, поднесшего к самому окну такси целую кучу часов — сплошь поддельные “Ролексы” и “Картье”, — и отрицательно покачала головой. Рядом крутился еще один продавец — вернее, продавщица, — дряхлая старуха с травами и кореньями.
С момента прибытия в город Анна не видела ни одного белого. Может быть, они и вовсе здесь не попадаются. Асунсьон все-таки не Париж. Автобус, ехавший перед ними, изрыгнул облако вонючего дыма.
Она заметила, что движение поредело, улицы стали шире, по сторонам появились деревья. Они находились в предместьях, приближаясь к цели. У нее была в сумочке карта города, но она не хотела без необходимости доставать ее.
Она вспомнила слова капитана Болгорио о том, что дом Проспери находится на Авенида Марискал Лопез, а это было в восточном секторе, на пути в аэропорт. Анна проезжала по этой улице, когда ехала в город, именно там находились эти красивые особняки в испанском колониальном стиле.
Но на улице, которую она видела сейчас из окна, не было ничего знакомого. Совершенно точно, она никогда не видела эту часть города.
Она подняла глаза на водителя и спросила:
— Куда мы едем?
Он не ответил.
— Эй, послушайте... — начала Анна, но тут водитель резко свернул на обочину. Улица была тихой, машин на ней почти не видно.
Господи Иисусе!
У нее нет оружия. Ее пистолет заперт в ящике стола в офисе. Ее подготовка по части боевых искусств и самозащиты вряд ли...
Водитель обернулся и наставил на нее большой черный пистолет 38-го калибра.
— Теперь будем говорить, — сказал он. — Ты прилетела из Америки. Ты хочешь посетить имение сеньора Проспери. Ты понимаешь, почему некоторые люди тобою интересуются?
Анна постаралась взять себя в руки и сохранять спокойствие. Если у нее и могло быть какое-то преимущество, то только психологического плана. Минус противника состоял в том, что его знания ограниченны. Он не знал, кто она такая. Или же знал?
— Если ты — шлюха из отдела по борьбе с наркотиками, то у меня есть друзья, которые с удовольствием согласятся немного поразвлечь тебя... перед тем как ты навсегда исчезнешь при невыясненных обстоятельствах. Кстати, ты не одна такая — были и до тебя. Если же ты
politicoиз Америки, то у меня найдутся другие друзья, которые с радостью с тобой, так сказать, поговорят.
Анна придала своему лицу выражение скуки пополам с презрением.
— Ты все время говоришь про “друзей”, — сказала она, затем прошипела на своем хорошем испанском: —
El muerto al hoyo у le vivo al bollo.У мертвецов не бывает друзей.
— Не хочешь выбрать себе смерть? Это единственный выбор, доступный большинству людей.
— Первым придется выбирать
тебе. El que mucho habla mucho erro.Мне тебя жалко — дали тебе задание, а ты его так похабно провалил. Неужели ты действительно не знаешь, кто я такая?
— Если ты такая умная, то скажи.
Она пренебрежительно усмехнулась:
— А вот этого я сделать не могу. — Она сделала паузу. — Пепито Саласару это не понравится.
Улыбка медленно сползла с лица водителя:
— Вы сказали
“Саласар”? —услышав это имя, он перешел на “вы”.
Наварро упомянула имя одного из самых влиятельных экспортеров кокаина в этом регионе, человека, чье торговое предприятие превосходило даже размах больших шишек из Медельина.
Теперь водитель смотрел подозрительно:
— Имя назвать легко...
— Сегодня вечером, когда я вернусь в Палаквинто, я назову
твоеимя, — вызывающим тоном отчеканила Анна. Палаквинто — так называлось горное убежище Саласара, и это название было известно лишь очень ограниченному кругу людей. — Я сожалею, что нас формально не представили друг другу.
Мужчина заговорил дрожащим голосом. Причинять неудобства персональному курьеру Саласара — значило серьезно испортить себе жизнь, а то и вовсе потерять ее.
— Я слышал рассказы про Палаквинто — золотые водопроводные краны, фонтаны с шампанским...
— Это только для тех, кого там принимают, а на твоем месте я не стала бы рассчитывать на приглашение. — Она сунула руку в сумочку — за ключами от номера.
— Вы должны меня извинить, — просительно произнес мужчина. — Полученные мною инструкции исходили от недостаточно осведомленных людей. Никто из нас даже и не думал о том, чтобы оскорбить кого-нибудь из окружения Саласара.
— Пепито знает о том, что жизнь не обходится без ошибок. — Анна посмотрела на пистолет в расслабившейся руке мужчины, ободряюще улыбнулась, а потом стремительным движением вонзила ключи в его запястье. Зазубренная сталь проткнула кожу, задев сухожилие, и пистолет упал Анне на колени. Водитель взвыл от боли, а она быстрым и ловким движением схватила оружие и приставила дуло к его затылку.
—
La mejor palabra es la que no se dice,— процедила она через стиснутые зубы. — Самое лучшее слово, это то, которое не сказано.
Она приказала ему выйти из машины и отступить на пятнадцать шагов в чахлые придорожные кусты, затем пересела на его место и умчалась прочь. Она строго приказала себе не тратить времени на воспоминания об этой весьма неприятной стычке и не поддаваться панике, которая могла овладеть ее инстинктами и перекинуться на разум. У нее были еще дела, которые следовало сделать.
Дом, принадлежавший Марселю Проспери, стоял, немного отступя от Авениды Марискал Лопез. Этот огромный особняк в испанском колониальном стиле, окруженный довольно экстравагантным, но при этом изумительно ухоженным парком, напомнил Анне старинные дома, построенные испанскими миссионерами в Калифорнии. Но вместо обычного газона за кованой железной оградой здесь виднелись террасы, засаженные рядами кактусов и буйной дикой растительностью.
Немного не доехав, она оставила серебристый “Мерседес” на дороге и пошла пешком к воротам, где стояло незанятое такси. Из него вышел невысокий пузатый мужчина и легким шагом направился к ней. Это был темнокожий метис, с обвисшими черными усами, делавшими его похожим на
bandito,такие же черные волосы были зачесаны на затылок и обильно политы каким-то лаком, чтобы прическа не распадалась. Его лицо лоснилось от пота, и он выглядел довольным собой. Белая рубаха с коротким рукавом была местами полупрозрачной от пота и открывала спутанные волосы на груди.
Капитан Болгорио?
Такси уехало, и Анна удивилась, почему Болгорио приехал не на своей полицейской машине.
Лучезарно улыбаясь, он подошел и пожал ей руку своими двумя липкими ручищами.
— Агент Наварро, — сказал он. — Очень приятно встретить такую красивую женщину.
— Спасибо, что пришли.
— Проходите, сеньора Проспери не имеет обыкновения долго ждать. Она очень богатая и властная женщина, агент Наварро, и привыкла, что все ей подчиняются. Войдемте же в дом.
Болгорио нажал на кнопку звонка и назвал в невидимый микрофон свое и ее имена. Прозвучал негромкий звонок, и парагваец распахнул ворота.
Анна заметила садовника, склонившегося над клумбой. По дорожке между кактусами шла старая служанка, державшая в руках поднос с пустыми стаканами и открытыми бутылками
aqua gaseosa.
— После беседы мы поедем в морг? — спросила Анна.
— Это действительно вне компетенции моего отдела, агент Наварро, я уже вам говорил. Великолепный дом, не правда ли?
Они прошли под аркой и попали в прохладную тень. Болгорио позвонил в звонок, расположенный сбоку от украшенной вычурной резьбой двери из светлого дерева.
— Но в ваших силах помочь это организовать? — спросила Анна, и как раз в это время открылась дверь. Болгорио пожал плечами. Девушка в одежде служанки — белой блузе и черной юбке — пригласила их войти.
Внутри было заметно прохладнее; пол покрывали терракотовые плитки. Служанка провела их в большую светлую комнату, обильно украшенную плетеными ковриками в примитивистском стиле, керамическими лампами и глиняными безделушками. Вделанная в оштукатуренный потолок люстра полностью выбивалась из этого стиля и казалась не на своем месте.
Они присели на длинный низкий белый диван и стали ждать. Служанка предложила им кофе или минеральную воду, но оба отказались.
В конце концов появилась худая, высокая, но довольно привлекательная женщина лет семидесяти — вдова Проспери. Нельзя было не заметить, что она очень заботится о своей внешности. В знак траура она оделась во все черное, но платье было от кутюрье: может быть, от Сони Ракель, подумала Анна. Завершали наряд черная шляпка без полей и огромного размера темные очки в стиле Джекки Онассис.
Анна и Болгорио поднялись с дивана. Не протягивая посетителям руки, вдова сказала по-испански:
— Не знаю, чем я могла бы вам помочь. Болгорио выступил вперед:
— Я капитан Луис Болгорио из
policia, —сказал он, кивнув головой, — а это специальный агент Анна Наварро из американского министерства юстиции.
— Консуэла Проспери, — нетерпеливо проговорила женщина.
— Пожалуйста, примите наши глубокие соболезнования по поводу кончины вашего мужа, — продолжил Болгорио — Мы просто хотим задать вам несколько вопросов, и потом мы вас оставим.
— Какие, по-вашему, тут могут быть проблемы? Мой муж долго болел, вам это отлично известно. Когда он наконец отошел в мир иной, это, несомненно, явилось для него большим облегчением.
“Не говоря уже о тебе”,— подумала Анна. Вслух же она произнесла:
— Мы располагаем информацией, указывающей на то, что ваш муж был убит.
На сеньору Проспери эти слова не произвели впечатления, по крайней мере виду она не подала.
— Прошу вас садиться, — предложила она.
Они так и сделали, и она села в белое кресло напротив них. У Консуэлы Проспери была ненатурально выглядевшая, слишком натянутая кожа — кожа женщины, перенесшей слишком много подтяжек. Ее макияж был чересчур оранжевым, а губная помада — коричневой и блестящей.
— Последние несколько лет Марсель болел, он был прикован к постели. Его состояние было очень плохим.
— Я понимаю, — сказала Анна. — Имелись ли у вашего мужа враги?
Вдова повернулась в ее сторону, бросив на нее надменный взгляд:
— Почему у него могли быть враги?
— Сеньора Проспери, мы знаем о прошлом вашего мужа
все. Ее глаза сверкнули:
— Я его третья жена, — произнесла она, — и мы не разговаривали насчет его бизнеса. Сама я всем этим не интересовалась.
Эта женщина не могла не иметь понятия о репутации своего мужа, Анна точно это знала. И скорбь ее не казалась такой уж глубокой.
— Были ли у сеньора Проспери постоянные посетители?
Вдова ответила после секундного колебания:
— С тех пор как мы поженились — нет.
— А были ли какие-нибудь конфликты, конечно, я говорю лишь о тех, о которых вы знаете, с его партнерами по международной “торговле”.
Тонкие губы вдовы сжались, и на лице сразу появилось множество вертикальных старческих морщинок.
— Агент Наварро не хотела вас оскорбить, — поспешно вступил в разговор Болгорио. — Она хотела сказать, что...
— Я отлично поняла, что она хотела сказать, — отрывисто произнесла вдова.
Анна пожала плечами:
— У вашего мужа, несомненно, было много недоброжелателей, которые все эти годы хотели арестовать его, посадить в тюрьму, даже убить. Конкуренты, претенденты на его территорию, обиженные партнеры по бизнесу. И вы это знаете не хуже меня.
Вдова ничего не ответила. Анна заметила, что жирный слой оранжевого макияжа на ее лице пошел трещинами.
— Также существуют люди, которые время от времени предупреждают заранее о подобных вещах, — продолжала Анна. — Разведка. Охрана. Вы не знаете, не поступало ли от кого-нибудь из этих людей предупреждений о возможных опасностях, угрожавших вашему мужу?
— Мы были женаты девятнадцать лет, — ответила Консуэла Проспери, отворачиваясь, — и я никогда не слышала ничего подобного.
— А вообще по поведению вашего мужа можно было сказать, что он боялся каких-то людей, преследующих его?
— Мой муж был очень независимым человеком, он никого не допускал в свою частную жизнь. Он был теневым владельцем своего автомобильного бизнеса. Он не любил никуда ходить. А я, наоборот, люблю время от времени выходить в свет.
— Да, я понимаю. Но не говорил ли он, что боится куда-либо выходить?
— Ему
не нравилоськуда-то ходить, — поправила вдова. — Он предпочитал сидеть дома, зарывшись в биографические и исторические книги.
Отчего-то в мозгу Анны промелькнули слова Рамона.
El diablo sabe mos por viejo que роr diablo.Дьявол много знает, потому что он стар, а не потому, что он дьявол.
Анна попробовала зайти с другой стороны:
— У вас тут отличная охрана, не так ли?
Вдова самодовольно ухмыльнулась:
— Ну вы же не знаете Асунсьон.
— Народ тут нищий, агент Наварро, и преступность процветает, — капитан Болгорио повернулся к ней и развел руками. — Так что богатые люди, вроде Проспери, просто обязаны принимать меры предосторожности.
— Приходил ли к вашему мужу кто-нибудь за последние несколько недель его жизни? — продолжала Анна, проигнорировав слова Болгорио.
— Нет, иногда ко мне приходили друзья, но к нему наверх никто не поднимался. У него самого друзей в последние годы не осталось, он видел только меня и сиделок.
Анна внезапно подняла глаза:
— Кто присылал сиделок?
— Агентство по уходу за больными.
— Они сменялись, или постоянно приходили одни и те же?
— К нему ходили две медсестры — дневная и ночная, кстати, всегда одни и те же.
Анна закусила нижнюю губу.
— Мне надо просмотреть ваши книги по ведению хозяйства.
Вдова с возмущенным лицом повернулась к Болгорио:
— Я ведь не обязана вам их показывать. Это нелепо, это вторжение в мою частную жизнь.
Болгорио умоляюще сложил руки:
— Сеньора Проспери, пожалуйста, все, что она хочет, это установить, не было ли произошедшее убийством.
— Убийством? Сердце моего мужа в конце концов отказало.
— Если надо, мы можем получить эти сведения в банке, — сказала Анна, — но было бы проще, если...
Консуэла Проспери встала и внезапно посмотрела на Анну, в гневе раздувая ноздри, будто американка была грызуном, каким-то образом проникшим в ее дом. Болгорио тихо произнес:
— Такие люди, как она, не терпят вторжений в их личную жизнь.
— Сеньора Проспери, вы сказали, что сиделок было две, — продолжила наступление Анна. — Вы могли на них положиться?
— Да, конечно.
— А они когда-нибудь отсутствовали — по болезни или по иной причине?
_О, конечно, время от времени. Еще они отпрашивались на ночь по праздникам.
Асо Nuevo, Dia de los Trabajadores, Carnaval,и все такое. Но они были дисциплинированны, и агентство всегда вовремя присылало замену, я никогда не беспокоилась на этот счет. Их сменяли такие же квалифицированные медсестры. Даже в последнюю ночь жизни Марселя пришедшая на замену сестра сделала все, что было в ее силах, пытаясь спасти его...
Пришедшая на замену сестра...Анна выпрямилась, внезапно почувствовав тревогу:
— В ту ночь, когда он умер, дежурила не постоянная сестра?
— Да, но, как я уже говорила, такая же опытная...
— Вы раньше ее видели?
— Нет...
— Вы можете дать мне ее имя и телефон агентства?
— Конечно, но если вы думаете, что сиделка убила Марселя, то это глупо. Он же был болен.
Анна почувствовала, что ее сердце учащенно забилось.
— Вы можете позвонить в агентство? — спросила она Болгорио. — И еще я бы хотела прямо сейчас отправиться в морг, не могли бы вы туда позвонить, попросить их подготовить тело к нашему приходу?
—
Тело? —настороженно произнесла Консуэла Проспери, поднимаясь на ноги.
— Я очень сожалею, что мы задерживаем похороны, — сказала Анна. — И мы бы хотели получить ваше разрешение на проведение вскрытия. Мы, конечно, всегда можем получить ордер в суде, но будет проще и быстрее, если вы дадите нам разрешение. Если вы предпочитаете похороны в открытом гробу, то я могу вам гарантировать — никто даже и не заметит...
— О чем вы говорите? — спросила вдова с неподдельным удивлением. Она подошла к огромному камину и подняла с полки богато украшенную серебряную урну. — Я получила прах моего мужа всего лишь несколько часов назад.
Глава 13
Вашингтон, округ Колумбия
Судья Верховного суда США Мириам Бэйтиман с большим усилием поднялась из-за своего массивного стола красного дерева, чтобы приветствовать посетителя. Тяжело опираясь на трость с украшенным золотом набалдашником, она обошла стол кругом и, тепло улыбаясь, несмотря на сильную боль от постоянно мучившего ее ревматоидного артрита, взяла вошедшего за руку.
— Как я рада видеть вас, Рон, — сказала она.
Ее посетитель, высокий чернокожий, примерно шестидесятилетний человек, наклонился и коротко поцеловал, словно клюнул, маленькую женщину-судью в щеку.
— Вы выглядите, как всегда, прекрасно, — изрек он глубоким четким баритоном; его произношение было изумительным.
— О, какая чепуха, — судья Бэйтиман проковыляла к камину, перед которым стояли два кресла с высокими спинками и подголовниками, и забралась в одно из них. Гость опустился в соседнее.
Ее посетитель был одним из наиболее влиятельных частных граждан Вашингтона. Пользовавшийся всеобщим уважением, обладавший необыкновенно широким кругом знакомств частный поверенный, который ни одного дня не был на правительственной службе, но, несмотря на это, являлся доверенным лицом всех президентов, как демократов, так и республиканцев, начиная с Линдона Джонсона, Рональд Иверс, славившийся также своим роскошным гардеробом, был одет в красивый костюм цвета древесного угля в тонкую полоску с неброским темно-бордовым галстуком.
— Мадам судья, благодарю вас за то, что вы нашли возможность принять меня, хотя я не попросил о встрече заблаговременно.
— Ради бога, Рон, меня зовут Мириам. Сколько лет мы с вами знакомы?
Он улыбнулся.
— Полагаю, что лет тридцать пять... Мириам, плюс-минус еще десятилетие. Но мне до сих пор хочется называть вас
профессорБэйтиман.
Иверc был одним из лучших студентов Мириам Бэйтиман в Йельском юридическом колледже, и он же стоял за ширмой и дергал за ниточки, когда лет пятнадцать назад судья Бэйтиман получила назначение в Верховный суд. Он наклонился в кресле, как бы подавшись к своей собеседнице.
— Вы чрезвычайно занятая леди, к тому же сейчас проходит сессия суда, так что позвольте мне перейти прямо к сути дела. Президент попросил, чтобы я обсудил с вами одну вещь, которая не должна выйти за пределы этой комнаты. Он много раздумывал на эту тему. Пожалуйста, учтите, что все это чисто предварительные соображения.
Голубые глаза судьи Бэйтиман мудро и проницательно смотрели сквозь толстые линзы очков.
— Он хочет, чтобы я ушла, — мрачно проговорила судья. Ее посетитель оказался не готовым к такому прямому разговору.
— Он питает огромное уважение к вашим знаниям, опыту и интуиции и хотел бы, чтобы вы сами рекомендовали своего преемника. Президент будет находиться на своем посту чуть больше года и хочет удостовериться в том, что ближайшая вакансия Верховного суда не достанется кандидату от другой партии. А это кажется вполне вероятным.
— А что дает президенту основания считать, что мое место может в скором времени освободиться? — спокойно спросила судья Бэйтиман.
Рональд Иверс склонил голову и закрыл глаза, как будто молился или глубоко задумался.
— Это очень деликатное дело, — произнес он мягким голосом, словно священник, выслушивающий исповедь, — но ведь мы с вами всегда разговаривали друг с другом открыто. Вы относитесь к числу самых лучших членов Верховного суда, которых когда-либо видела эта нация, и я нисколько не сомневаюсь в том, что вас будут вспоминать наряду с Брандисом или Франкфуртером. Но я знаю, что вы желаете сохранить свое положение, и поэтому вы сами должны задать себе очень трудный вопрос: сколько еще лет осталось у вас впереди? — он поднял голову и посмотрел собеседнице прямо в глаза. — Вспомните, что такие люди, как Брандис, Кардозе, Холмс — все они чрезмерно засиделись на своем месте. Они оставались в суде еще много лет после того, как перестали справляться со своей работой.
Судья Бэйтиман твердо встретила его взгляд.
— Не хотите ли кофе? — неожиданно спросила она. И добавила, заговорщицки понизив голос: — Я только что вернулась из Вены и купила там у “Демела” его знаменитый сахарный торт, а врачи не разрешают мне съесть хотя бы кусочек.
Иверс погладил себя по плоскому животу.
— Я стараюсь держаться в форме. Так что, благодарю вас, но нет.
— Тогда позвольте мне ответить откровенностью на откровенность. Я знаю репутацию едва ли не каждого судьи любого уровня во всех округах страны. И я нисколько не сомневаюсь в том, что президент сможет найти юриста высочайшей квалификации, с блестящим умом, обладающего глубокими и широкими познаниями. Но я хочу указать вам на одну вещь. Верховный суд — это место, требующее многих и многих годов обучения, прежде чем юристу удастся начать по-настоящему плодотворно работать. Нельзя просто прийти сюда с надеждой на то, что место сразу сделает человека пригодным для того, чтобы занимать его. Ничего здесь не может заменить опыта и времени работы. Если можно сказать, что здесь я получила один главный урок, то он заключается в том, что я познала силу опыта. Именно он и является источником реальной мудрости.
Ее гость был готов к этому аргументу.
— И в суде нет никого, кто мог бы сравниться с вами в мудрости. Но ваше здоровье становится все хуже и хуже. К великому сожалению, вы не молодеете. — Он печально улыбнулся. — Как, впрочем, и все мы. Я знаю, что это ужасно неприятная тема, но, увы, ее никак не обойдешь.
— О, я не собираюсь отбрасывать копыта в ближайшие несколько дней, — заявила она, яростно сверкнув глазами. Телефон, стоявший около ее стула, внезапно резко зазвонил, и они оба вздрогнули от неожиданности. Судья подняла трубку.
— Да?
— Прошу извинения за то, что потревожила вас, — раздался голос Памелы, которая уже много лет была секретарем судьи Бэйтиман, — но это мистер Холланд. Вы сказали мне, чтобы я соединяла его с вами каждый раз, когда он будет звонить.
— Я буду разговаривать из своего кабинета. — Она опустила трубку и начала с трудом подниматься на ноги. — Вы извините меня, если я оставлю вас на минутку-другую, Рон?
— Я могу подождать в приемной, — сказал Иверс, быстро вскочив и помогая судье подняться.
— Не валяйте дурака. Оставайтесь здесь. А если передумаете насчет сахарного торта, то сами знаете, что Памела всегда рядом.
Судья Бэйтиман закрыла за собой дверь и целеустремленно заковыляла к своему любимому креслу.
— Мистер Холланд?
— Мадам судья, прошу простить меня за то, что я вас отвлекаю, — произнес голос в телефонной трубке, — но у нас возникли трудности, с которыми, как я подумал, вы могли бы помочь справиться.
Судья некоторое время слушала своего собеседника, а затем сказала:
— Я могу позвонить.
— Только в том случае, если это не причинит вам слишком больших неудобств. Я, конечно, ни за что не стал бы тревожить вас, если бы это не было чрезвычайно важно.
— Ничего, ничего. Никому из нас это не нужно. И уж, конечно, не в это время.
Она выслушала еще несколько фраз и заявила:
— Что ж, мы все уверены в том, что вы делаете именно то, что необходимо, — и добавила после очередной паузы: — Мы с вами очень скоро увидимся, — и положила трубку.
* * *
Цюрих
По Лимматкуа, набережной реки Лиммат, разгуливал пронизывающий ледяной ветер. Лиммат, вытекая из Цюрихского озера, проходит через самое сердце Цюриха и разделяет город на две очень непохожие части. Одна — это Цюрих банков, прославленных на весь мир финансистов и чрезвычайно дорогих магазинов, а вторая — Альтштадт — странный средневековый Старый город. Река тускло блестела в неярком свете раннего утра. Еще не было шести часов, но люди уже шагали на работу, вооруженные портфелями и зонтиками. Небо было облачным и пасмурным, хотя казалось, что дождя можно не опасаться. Впрочем, жители Цюриха лучше разбирались в капризах погоды своего города.
Бен, стараясь не выдавать владевшего им напряжения, прошел по Променаде, миновал выстроенный в XIII веке Цунфтхаузен, старинные дома гильдий с окнами из свинцового стекла, где теперь размещались респектабельные рестораны. На Марктгассе он свернул налево, вступив в лабиринт узких мощеных улиц — в Старый город. После нескольких минут поисков он нашел Тритлигассе, улочку, стиснутую с обеих сторон средневековыми каменными строениями, часть из которых была преобразована в жилые дома с современными удобствами.
Табличка с номером 73 красовалась на древнем каменном доме, перестроенном изнутри под жилье. В маленькую бронзовую рамку, прикрепленную к стене возле парадной двери, было вставлено шесть черных пластмассовых прямоугольничков, на которых крупными белыми буквами обозначились фамилии жильцов.