- Трудно представить себе, чтобы босс всемирно известной корпорации решил доживать свои годы в таком окружении, - заметила Анна. - Неужели на Лазурном берегу уже негде построить виллу?
      - На самом деле это почти идеальное место, - задумчиво ответил Бен. Если вы всерьез решили исчезнуть, то ничего лучшего просто не найти. Никто никого не знает, никто не хочет никого замечать. Если по каким-то причинам вы решили остаться в городе, это самое суматошное место, какое вы только сможете найти, где нет, пожалуй, никого, кроме чужаков, свежеприбывших иммигрантов, художников и различного рода чудаков. - Бен знал этот город гораздо лучше, чем Анна, и это в значительной степени вернуло ему уверенность в себе.
      Анна кивнула.
      - Многолюдность как гарантия безопасности.
      - Плюс к тому, у вас сохраняется возможность в любой момент выехать отсюда в любом направлении - лабиринт улиц, метро, на котором можно уехать как в город, так и из города, и Периферик. Очень хорошее положение для человека, которому могут потребоваться запасные выходы.
      Анна улыбнулась.
      - Вы способный ученик. Вы уверены, что не хотите пойти на государственную службу дознавателем? Мы можем предложить вам жалованье в пятьдесят пять тысяч долларов и закрепленное место на автостоянке.
      - Заманчиво, - ответил Бен.
      Они прошли мимо "Ла Флеш д'ор", ресторанчика с красной крышей под черепицу, выстроенного прямо на оставшихся с невесть каких пор проржавевших рельсах. Оттуда Бен устремился дальше, к маленькому марокканскому кафе, от которого исходил манящий аромат жареной баранины.
      - Не могу поручиться за качество, - сказал он. - Но на вид эта еда представляется многообещающей.
      Через стекло витрины они видели каменный треугольник, который и был домом номер 1554 по рю де Виньоль. Семиэтажное здание представляло собой отдельный остров, окруженный с трех сторон узкими улицами. Его фасад был покрыт темными пятнами от автомобильной копоти и пестрыми - от птичьего помета. Прищурившись, Анна разглядела жалкие остатки декоративных горгулий: лепнина настолько выветрилась, что казалось, будто фигурки расплавились на солнце. Мраморные карнизы, декоративный фриз и парапеты казались воплощением безумных фантазий строителя давно минувшей эры, когда кое-кто еще мечтал привлечь в этот район "чистую" публику. Здание, которое вряд ли кто-нибудь осмелился бы назвать хоть чем-нибудь примечательным, источало дух неухоженности и пренебрежения.
      - Согласно моему источнику, Пейо, его здесь называют "L'Ermite", отшельник. Он занимает весь верхний этаж. Время от времени оттуда доносятся какие-нибудь звуки, и по ним соседи узнают, что он еще жив. По шуму и продуктам, которые ему приносят - бакалею и тому подобное. Но даже мальчики-рассыльные никогда его не видели. Они грузят продукты в кухонный лифт, а потом кабина возвращается, и они забирают из нее свои франки. Мало кто вообще дает себе труд помнить о нем, а те немногие, кто что-то помнит, считают его обычным чудаком. Не забывайте, что чудаков здесь хватает выше головы. - Бен жадно впился зубами в кусок баранины.
      - Значит, он живет затворником?
      - Совершенным. Избегает не только разносчиков из магазинов - его вообще никто никогда не видел. Пейо говорил с женщиной, живущей на первом этаже. Она, да и вообще все жильцы дома, считают, что это пожилой, полусумасшедший и болезненно застенчивый рантье. Клинический случай агорафобии. Они и понятия не имеют, что весь этот дом принадлежит ему.
      - И вы думаете, что мы явимся без приглашения и даже предупреждения к этому, возможно, спятившему, возможно, охваченному паранойей, возможно, непрерывно думающему об угрожающей ему опасности, и уж наверняка нервному и испуганному типу, а он угостит нас диетическим кофе без кофеина и расскажет нам все, что мы захотим узнать?
      - Нет-нет, я этого вообще не говорил, - Бен ободряюще улыбнулся ей. Это может быть не диетический кофе, а что-то другое.
      - Вы питаете безграничную веру в свое обаяние и, похоже, имеете на это право, - Анна с сомнением посмотрела на свой кускус [восточное блюдо из тушеного мяса или овощей, смешанного с особым образом приготовленным мучным гарниром]. - Он, хотя бы, говорит по-английски?
      - Совершенно свободно. Почти все французские бизнесмены хорошо владеют английским языком, и по этому признаку вы можете отличить их от французских интеллектуалов. - Он вытер рот маленькой тонкой бумажной салфеткой. - Ну, свой вклад я внес, доставив нас сюда. Теперь дело за вами, как за профессионалом. Что говорится в полевых уставах? Как вам следует поступать в подобных ситуациях - каков принятый modus operandi [образ действий (лат.).]?
      - Дайте подумать. Modus operandi дружественного визита к психу, которого весь мир считает покойником, а вы - обладателем тайны зловещей международной организации? Бен, я не уверена, что в руководстве по оперативной работе предусмотрен такой случай.
      Ему вдруг показалось, что съеденная баранина лежит в желудке тяжелым камнем.
      Они поднялись одновременно, и Анна легонько прикоснулась к руке Бена.
      - Просто идите за мной и делайте, как я.
      Тереза Бруссар тупо глядела из окна на суетливую жизнь рю де Виньоль, кипевшую семью этажами ниже. Точно так же она могла бы смотреть в огонь, если бы ее камин не замуровали много лет назад. Точно так же она могла бы смотреть на экран своего маленького телевизора, если бы он не detraquee [сломался, пришел в негодность (фр.)] в минувшем месяце. Она смотрела туда, чтобы успокоить нервы и немного развеять скуку; она смотрела туда, потому что у нее не было никакого другого развлечения. Кроме того, она только что целых десять минут непрерывно гладила свое огромное нижнее белье, и ей нужно было отдохнуть.
      Ширококостная, с одутловатым, с какими-то свиными чертами лицом и длинными выкрашенными в блестящий черный цвет волосами женщина семидесяти четырех лет, Тереза все еще говорила людям, что она портниха, хотя на протяжении вот уже десяти лет не отрезала ни одного клочка материи, да и раньше никогда не была особенно сильна в этом ремесле. Выросла она в Бельвиле, закончила школу в четырнадцать лет и никогда не отличалась особой привлекательностью, так что не могла рассчитывать на то, что какой-нибудь мужчина пожелает обеспечить ей жизнь. Короче говоря, ей было необходимо овладеть каким-нибудь ремеслом. Так уж получилось, что у ее бабушки оказалась подруга, которая была портнихой, и она согласилась взять девочку себе в помощницы. Руки старухи не гнулись из-за артрита, а глаза сделались подслеповатыми; Тереза могла быть ей полезна, хотя старуха - Терезе было велено называть ее Тати Джин - всегда с великой неохотой расставалась с теми несколькими франками, которые платила ей каждую неделю. И без того маленькая клиентура Тати Джин понемногу сходила на нет, а с нею и жалкие доходы, так что необходимость выделять еще кому-то хотя бы крохи причиняла старухе едва ли не физическую боль.
      Однажды - это случилось в 1945 году, - когда Тереза шла по Пор де ла Шапель, неподалеку от нее взорвалась бомба, и, хотя она не получила ранений или видимых травм, взрыв с тех пор регулярно снился ей по ночам, и у нее началась тяжелая бессонница. А через некоторое время состояние ее нервов сделалось еще хуже. Она пугалась малейшего шума, а еще с тех пор у нее возникла болезненная страсть к еде; она стала с превеликой жадностью пожирать любую пищу, какую только могла найти. Когда Тати Джин умерла, Тереза унаследовала ее немногих оставшихся клиентов, но заработка едва хватало на жизнь.
      Она осталась одна, чего всю жизнь так боялась, но вскоре ей пришлось узнать, что бывают вещи и похуже: в ее жизни появился Лорен. Вскоре после своего шестьдесят пятого дня рождения она встретилась с Лореном на Рю Рампоно, перед обителью Сестер Назаретянок, где она получала еженедельную порцию еды. Лорен, тоже уроженец района Менилмонтан, был на десять лет старше ее, а казался по меньшей мере восьмидесятилетним. Сутулый и лысый, он носил кожаную куртку со слишком длинными для него рукавами. Он вел на поводке маленькую собачку, терьера, она спросила, как зовут собаку, и они разговорились. Он сказал, что сначала кормит Пупе, свою собаку, а только потом ест сам, и что позволяет песику самому выбирать, что ему понравится. Она, в свою очередь, рассказала ему о своих приступах панического страха и о том, что чиновник из l'Assedic, отдела магистрата по социальному обеспечению, однажды распорядился взять ее под патронаж. Чиновник также позаботился о том, чтобы ей выдавали государственное пособие - пятьсот франков в неделю. Когда Лорен узнал о том, что она получает субсидию, его интерес к ней резко возрос. Через месяц они поженились. Он переехал в ее квартиру около Шаронне; беспристрастному глазу это жилье, возможно, показалось бы маленьким, темным и убогим, но все равно оно было лучше, чем его собственная обитель, из которой его должны были вот-вот выгнать. Вскоре после женитьбы Лорен потребовал, чтобы она вновь взялась за шитье: им нужны были деньги, благотворительной еды, которую раздавали монахини, не хватало и на половину недели, а пособие от l'Assedic оказалось прискорбно маленьким. Она же всем говорит, что была портнихой, правильно? Так почему бы ей не взяться за шитье? Сначала она отвечала ему спокойно, показывая свои пухлые ладони с отекшими пальцами и объясняя, что ее руки утратили необходимую ловкость. Он возражал значительно менее спокойно. Она отвечала без малейшего признака гнева, что он обладает способностью не удерживаться даже на самых жалких рабочих местах и что она никогда не вышла бы за него замуж, если бы знала, какой он пьяница. Спустя семь месяцев, в разгар одного из споров, которые происходили между ними все чаще и чаще, Лорен неожиданно упал. Последними его словами, обращенными к ней, были: "T'es grasse comme une truie" - жирная свинья. Тереза выждала несколько минут, немного успокоилась, а затем вызвала "Скорую помощь". Позже она узнала, что ее муж был сражен обширным кровоизлиянием - разрывом аневризмы глубоко в мозгу. Усталый врач в нескольких словах объяснил ей, что кровеносные сосуды немного похожи на пожарные рукава и что повреждение в стенке рано или поздно приводит к разрыву. Она только жалела, что последние слова, которые Лорен сказал ей, не были более вежливыми.
      Своим немногочисленным друзьям она всегда говорила о муже как о святом, но никого этим не обманула. Во всяком случае, замужество оказалось для нее школой. Едва ли не всю предшествовавшую браку часть жизни она думала, что наличие мужа сделает ее жизнь более полной. Лорен продемонстрировал ей, насколько мужчины недостойны и ненадежны. Глядя на различные фигуры, мелькавшие на углу улицы возле ее неуклюжего дома из монолитного железобетона, она фантазировала насчет того, какими у них могут быть странности и недостатки. Кто из этих мужчин наркоман? Кто вор? Кто бьет свою подругу?
      Ее дремотные размышления прервал громкий и властный стук в дверь.
      - Je suis de l'Assedic, laissez-moi entrer, s'il vous plait! - Явился человек из отдела социального обеспечения и требовал, чтобы его впустили.
      - Почему вы не позвонили? - пролаяла мадам Бруссар.
      - Но я звонил. Несколько раз. Звонок сломан. Как и входная дверь. И вы будете уверять меня, что ничего не знали?
      - Но зачем вы пришли? В моем положении ничего не изменилось, запротестовала толстуха. - Моя субсидия...
      - Проходит проверку, - официальным тоном прервал ее все так же стоявший за дверью посетитель. - Я думаю, что мы сможем во всем разобраться, получив ответы на несколько вопросов. Иначе выплаты будут прекращены. А мне бы не хотелось, чтобы это произошло.
      Тереза тяжело побрела к двери и посмотрела в глазок. У стоявшего за дверью мужчины было знакомое высокомерное выражение лица, которое она приписывала всем fonctionnaires французского правительства, клеркам, воображающим, будто оттого, что они состоят на государственной службе, они получают частичку государственной власти и от этого ведут себя как настоящие тираны. Что-то в его голосе, его акценте казалось менее знакомым. Возможно, его родители были бельгийцами. Тереза не любила les Beiges.
      Прищурившись, она всмотрелась в посетителя. Человек из отдела социального обеспечения был одет в тонкую шерстяную курточку и дешевый галстук, который, казалось, был фирменным знаком профессии. Волосы у него были каштановые с сильной проседью, и весь он казался ничем не замечательным, если бы не гладкое, безо всяких морщин, лицо; кожа на этом лице могла бы показаться детской, не будь она столь натянутой, как будто после косметической операции.
      Тереза отодвинула два массивных засова, сняла цепочку и после этого потянула рычажок замка и открыла дверь.
      Выходя следом за Анной из кафе, Бен не сводил глаз с дома номер 1554 по рю де Виньоль, пытаясь разгадать его тайны. Здание представляло собой картину обычного упадка - достаточно непривлекательную для того, чтобы возбудить в ком-нибудь восхищение, но в то же время не настолько уродливую, чтобы кто-то мог сосредоточиться на этом зрелище. Зато, присмотревшись повнимательнее, Бен подумал, что такое упражнение скорее всего не проделывал никто на протяжении уже многих лет - можно было рассмотреть останки некогда вполне изящного жилого дома. Особенно хорошо славное прошлое этого строения было заметно по окнам эркеров, отделанных резным известняком, который теперь растрескался и выкрошился.
      Оно было заметно по углам, выложенным из облицовочных камней двух размеров, уложенных рядами - широкий ряд и узкий ряд - по крыше мансарды, окаймленной низким, полуразрушенным парапетом. Оно было заметно даже по узким полочкам, которые когда-то были балконами - до того как с них убрали железные перила, что, несомненно, было сделано, поскольку они полностью проржавели и начали разваливаться, угрожая жизни прохожих. Сто лет назад, когда строилось это здание, в него была вложена немалая толика заботы, которую не смогли до конца истребить даже десятилетия полного безразличия к судьбе строения.
      Инструкции, которые дала ему Анна, были четкими и недвусмысленными. Им следовало присоединиться к группе прохожих, переходящих улицу, влившись в ритм их движения. Они должны были стать неотличимыми от людей, направлявшихся в близлежащий магазин, торговавший дешевым спиртным и сигаретами, или киоск с шаурмой, где большой, истекавший жиром яйцевидный оковалок мяса плавно вращался в гриле настолько близко к тротуару, что можно было протянуть руку и потрогать его. Этой возможностью, конечно, не преминули воспользоваться бесчисленные мухи. Ни один человек, наблюдающий из окна, не смог бы заметить ни малейшего отличия поведения одной пары от других пешеходов; только поравнявшись с парадной дверью, эти двое отделятся от толпы и войдут внутрь.
      - Позвонить в звонок? - спросил Бен, когда они остановились около подъезда здания.
      - Если мы позвоним, это будет значить, что мы явимся не неожиданно, не так ли? Я думала, что наш план был именно таким. - Незаметно оглянувшись по сторонам, Анна вставила в замок узкий упругий стальной язычок и несколько мгновений чуть заметно шевелила им.
      Никакого результата.
      Бен почувствовал нарастающий страх. До сих пор они очень старались сливаться с толпой, подстраивать свои шаги под движения других пешеходов. Но теперь они замерли на месте, и любой случайный наблюдатель мог бы заметить, что здесь что-то не так, и понять, что они не принадлежат к миру этого района.
      - Анна... - чуть слышно, но с ощутимой яростью пробормотал он.
      Она стояла, склонившись к двери, но Бен мог видеть, что ее лоб покрылся испариной, безошибочно выдававшей нервозность.
      - Достаньте бумажник и пересчитайте деньги, - так же возбужденно прошептала она. - Или возьмите телефон и проверьте сообщения. Делайте что-нибудь. Спокойно. Медленно. Непринужденно.
      Пока она говорила, продолжался едва уловимый скрежет металла о металл.
      И наконец послышался щелчок язычка. Анна нажала ручку и открыла дверь.
      - Иногда такие замки требуют некоторой ласки, нежного обращения. Но, так или иначе, это не высший уровень безопасности.
      - Скрыться, якобы оставаясь на виду; мне кажется, идея была именно такова.
      - Как угодно, только бы скрыться. Мне кажется, вы сами говорили, что его никто и никогда не видел.
      - Совершенно верно.
      - Тогда задумайтесь вот над чем: если даже он начинал свою игру в прятки, будучи в здравом уме и твердой памяти, то неужели он с тех пор не мог свихнуться? Абсолютная изоляция от общества вполне может привести к сумасшествию. - Анна первой подошла к обшарпанному лифту. Она нажала кнопку вызова, и они несколько секунд слушали грохот цепи, но тут им обоим одновременно пришло в головы, что подняться по лестнице будет безопаснее. Они взобрались на седьмой этаж, стараясь двигаться как можно тише.
      Они оказались на площадке верхнего этажа, выложенной грязными белыми плитками.
      К их великому удивлению, дверь единственной квартиры на этаже уже была раскрыта.
      - Мсье Шабо, - негромко позвала Анна.
      Никакого ответа.
      - Мсье Шардан! - также тихо произнесла она, переглянувшись с Беном.
      За дверью, в темноте послышалось какое-то шевеление.
      - Жорж Шардан! - снова позвала Анна. - Мы принесли информацию, которая может быть ценной и для вас.
      Несколько мгновений все было тихо - а затем раздался оглушительный грохот.
      Что случилось?
      Единственный взгляд на стену лестничной площадки прямо напротив двери сразу прояснил ситуацию: штукатурка была раздроблена смертоносным ударом картечи.
      Находившийся в квартире человек, кем бы он ни был, выстрелил в них из дробовика.
      - Я не знаю, что у вас может быть не так, - заявила Тереза Бруссар; на ее щеках выступили ярко-красные пятна. - С тех пор как умер мой муж, в моем положении ничего не изменилось. Уверяю вас, ровно ничего.
      Вошедший мужчина держал в руке большой черный чемодан и сразу же шагнул к окну, полностью игнорируя хозяйку. Очень странный человек.
      - Хороший вид, - сказал посетитель.
      - Здесь совсем нет света, - брюзгливо отозвалась Тереза. - Здесь темно почти весь день. Здесь, прямо в комнате, можно смело проявлять пленку.
      - В каком-то роде это может быть даже преимуществом. Что-то тут было не так. Акцент посетителя теперь вроде бы усилился, и вообще его французский как-то сразу утратил покровительственные интонации бюрократа из службы социального обеспечения и звучал все более странно - не по-французски, что ли?
      Тереза отступила от незнакомца на несколько шагов. Ее сердце лихорадочно забилось, потому что она внезапно вспомнила сообщения о насильнике с Плас де ля Рeньон, который жестоко измывался над женщинами и убивал их. Среди его жертв были и старухи. Этот человек - самозванец, решила она. Так ей подсказали инстинкты. То, как этот человек передвигался, его сдержанная, но ощутимая, словно у змеи, сила подтверждали ее непрерывно усиливающееся подозрение о том, он и впрямь является тем самым насильником с Плас де ля Реньон. Mon dieu. Она же слышала, что ему удавалось втираться в доверие к будущим жертвам - они сами приглашали злодея в свои дома!
      Всю жизнь ей говорили, что она страдает une maladie nerveuse [нервное заболевание (фр.)]. Она-то знала, что на самом деле она способна видеть и чувствовать то, чего не замечали другие. И вот теперь - ужасно! - чутье подвело ее. Как могла она оказаться такой дурой! Ее взгляд лихорадочно метался по квартире в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы использовать для самообороны. В конце концов она схватила тяжелый глиняный горшок, в котором рос полузасохший фикус.
      - Я требую, чтобы вы немедленно ушли! - дрожащим голосом произнесла она.
      - Мадам, ваши требования для меня ничего не значат, - совершенно спокойно ответил человек с гладким лицом. Он смотрел на нее с молчаливой угрозой - уверенный в себе хищник, знающий, что добыча перед ним совершенно беспомощна.
      Она увидела яркую серебряную вспышку - это он вынул из ножен длинный изогнутый клинок - и, собрав все силы, швырнула в злодея тяжелый горшок. Но тяжесть оказала ей дурную услугу: она не смогла докинуть свое оружие, и горшок упал мужчине на ноги, заставив его всего лишь отступить на шаг. Иисус Христос! Что еще она могла использовать для самозащиты? Ее маленький сломанный телевизор! Она сдернула его с комода, с большим усилием подняла над головой и метнула так, будто намеревалась трахнуть его об потолок. Пришелец, чуть заметно улыбнувшись, легко уклонился от снаряда. Телевизор грохнулся о стену и рухнул на пол; пластмассовый корпус и кинескоп разлетелись вдребезги.
      Помилуй бог, нет! Должно же быть что-то еще. Да - утюг на гладильной доске! Интересно, она выключила его? Тереза протянула руку, но, как только она схватила утюг, пришелец увидел, что она затеяла.
      - Стой, где стоишь, ты, мерзкая старая корова! - рявкнул пришелец; его лицо исказилось гримасой отвращения. - Putain de merde! [дерьмовая шлюха (фр.)] - Молниеносно быстрым движением он выхватил другой нож, поменьше и метнул его. Обоюдоострое стреловидное лезвие было идеально заточенным, а полая рукоятка гарантировала хороший баланс при метании.
      Тереза даже не заметила полета ножа; она лишь почувствовала удар, когда лезвие глубоко вонзилось ей в правую грудь. В первое мгновение она подумала, что какой-то предмет ударил ее и отскочил. Потом она скосила глаза и увидела стальную рукоять, торчавшую из ее блузы. Очень странно, подумала она, что она ничего не чувствует, и тут же почувствовала холод, словно ей к груди приложили кусок льда, а вокруг стало расползаться красное пятно. И тут страх покинул ее, и ему на смену пришел гнев. Этот поганец считал ее всего лишь очередной жертвой, но он недооценил ее. Она вспомнила ночные посещения ее пьяного отца, которые начались, когда ей исполнилось четырнадцать лет, похожую на запах прогоркшего молока вонь, которой перло у него изо рта, когда он тыкал ее повсюду своими короткими пальцами, до крови царапая обломанными ногтями. Она вспомнила Лорена и последние слова, которые он сказал ей. Негодование захлестнуло ее, как вода, прорвавшаяся из подземной цистерны; так бывало каждый раз, когда ее оскорбляли, обманывали, обижали, издевались над нею.
      Яростно взревев, она кинулась на злого пришельца и ударила его всем своим весом, всеми двумя с половиной сотнями фунтов.
      И ей удалось сбить его с ног, придавить к земле.
      Она непременно почувствовала бы гордость от своего поступка, была ли она truie grasse [жирная свинья (фр.)] или нет, если бы пришелец не выстрелил в нее в упор за долю секунды до того, как ее тучное тело навалилось на него.
      Тревор, содрогаясь от отвращения, столкнул с себя безжизненное тучное тело. В смерти женщина имела лишь немного менее отталкивающий облик, чем при жизни, заметил он, вкладывая пистолет с глушителем в кобуру и чувствуя прикосновение горячего цилиндра к своему бедру. Два пулевых отверстия в ее лбу были похожи на вторую пару глаз. Он оттащил труп подальше от окна. Сейчас, post factum, ему было ясно, что следовало пристрелить ее, как только он вошел в квартиру, но кто же знал, что она окажется такой буйной? Как бы то ни было, всегда случалось что-нибудь неожиданное.
      Вот за что он так любил свое занятие. Оно никогда не сводилось к рутине, всегда оставалась возможность встретиться с каким-то сюрпризом, бросить вызов непредвиденным обстоятельствам. Но, конечно, никогда не бывало ничего такого, с чем он не сумел бы справиться. Никогда и нигде не было и не будет ничего такого, что оказалось бы не по силам Архитектору.
      - Боже, - прошептала Анна. Заряд картечи пролетел самое большее, в паре дюймов от нее. - Нельзя сказать, чтобы нас тут ждали с распростертыми объятиями.
      Но где же стрелок?
      Выстрел был сделан через открытую дверь квартиры, откуда-то изнутри, где было темно. Очевидно, стрелок просунул ствол ружья в щель между приоткрытой тяжелой стальной дверью и косяком.
      Сердце Бена отчаянно колотилось.
      - Жорж Шардан, - позвал он, - мы пришли не для того, чтобы причинить вам какой-нибудь вред. Мы хотим помочь вам и сами нуждаемся в вашей помощи! Пожалуйста, выслушайте нас! Выслушайте нас!
      Из темной глубины квартиры донесся странный хриплый звук, дрожащий испуганный стон, по-видимому, вырвавшийся нечаянно; он походил на ночной крик раненого животного. Тем не менее человек оставался невидимым, все так же скрываясь в темноте. Они услышали, как патрон со щелчком вошел в ствол охотничьего ружья, и поспешно отскочили к противоположным сторонам лестничной площадки.
      Еще один выстрел! Картечь, вылетевшая через открытую дверь, теперь расколола деревянную панель на стене и оставила в штукатурке новые глубокие выбоины. Воздух наполнился густым резким запахом кордита. Помещение теперь напоминало зону военных действий.
      - Послушайте! - вполголоса крикнул Бен, обращаясь к невидимому противнику. - Разве вы не видите, что мы не стреляем? Мы не собираемся причинять вам ни малейшего вреда! - Последовала пауза; неужели человек, скрывавшийся в темной квартире, действительно слушал его? - Мы пришли сюда, чтобы защитить вас от "Сигмы"!
      Тишина.
      Человек слушал! Несомненно, это было следствием упоминания "Сигмы"; произнесенное вслух название этого столько десятилетий сохранявшегося в секрете заговора подействовало сейчас, как слово шибболет [Шибболет (евр "колос". Суд., XII, 6). - По произношению этого слова жители галаадские, во время междоусобной войны с ефремлянами при Иеффае, узнавали ефремлян, при переправе их через Иордан, и убивали их. Ефремляне произносили это слово: "сибболет" - такова была особенность их диалекта.] из библейской легенды.
      В тот же момент Бен увидел, что Анна делает ему знаки руками. Она хотела, чтобы он оставался на месте - понял он, - а она тем временем проберется в квартиру Шардана. Но каким образом? Чуть повернув голову, он увидел большое двустворчатое окно, заметил, как Анна осторожным движением открыла его, почувствовал, как снаружи потянуло прохладой. Она собиралась выбраться из окна - с ужасом понял он - и дойти по узкому карнизу до окна квартиры француза. Это было форменным безумием! Он ощутил пронизывающий страх. Случайный порыв ветра, и она упадет и разобьется насмерть. Но теперь уже было слишком поздно что-то говорить ей; она уже открыла окно и выбралась на карниз. Христос Всемогущий! Ему хотелось закричать во весь голос: "Не делайте этого!"
      В конце концов из квартиры послышался немного странноватый глубокий баритон:
      - Значит, на этот раз они послали американца?
      - Нет никаких "они", Шардан, - ответил Бен. - Есть только мы.
      - И кто же вы такие? - из этой фразы прямо-таки сочился скептицизм.
      - Да, мы американцы, у которых есть... есть личные причины искать вашего содействия. Видите ли, "Сигма" убила моего брата.
      Последовала еще одна продолжительная пауза. А затем слова:
      - Я не идиот. Вы хотите, чтобы я вышел и угодил в вашу ловушку, и вы захватили бы меня живьем. Ну, так вот, живым вы меня не получите!
      - Если бы мы хотели это сделать, то нашли бы куда более простые пути. Пожалуйста, впустите нас. Позвольте нам поговорить с вами хотя бы одну минуту. Вы можете держать нас под прицелом вашего оружия.
      - Зачем вам так нужно встретится со мной?
      - Нам нужна ваша помощь, чтобы справиться с ними.
      Пауза. А затем короткий взрыв горького, но язвительного смеха.
      - Справиться с "Сигмой"? У вас ничего не получится! До нынешнего дня я думал, что от нее можно хотя бы скрыться. Как вы нашли меня?
      - При помощи определенного чертовски тонкого расследования. Но я искренне восхищаюсь вами. Должен заметить, что вы проделали прекрасную работу по заметанию следов. Совершенно потрясающую работу. Трудно отказаться от контроля над фамильной собственностью. Я хорошо это понимаю. И поэтому вы воспользовались fictio juris. Агентство, никак не связанное с вами. Отлично придумано. Но ведь вы всегда были блестящим мыслителем-стратегом. Ведь далеко не случайно вы стали Directeur General du Departement des Finance "Трианона".
      Еще одна долгая пауза, а затем в глубине квартиры заскрипели ножки стула. Неужели Шардан собрался в конце концов высунуться на свет божий? Бен с тревогой взглянул на другую сторону лестничной площадки и увидел Анну, осторожно перебиравшуюся по карнизу. Она чуть-чуть продвигала ногу вперед и придвигала к ней вторую, а обеими руками крепко цеплялась за парапет. Ее волосы развевались на ветру. В следующий миг она исчезла из поля его зрения.
      Он должен все время отвлекать Шардана, чтобы не позволить ему заметить появление Анны в его окне. Он должен полностью завладеть вниманием Шардана.
      - Что вы хотите от меня? - вновь раздался голос Шардана. Его тон теперь казался нейтральным. Он слушал; это означало, что первый шаг сделан.
      - Мсье Шардан, мы располагаем информацией, которая должна быть неоценимой для вас. Мы много знаем о "Сигме", о наследниках, о новом поколении, которое захватило контроль над корпорацией. Единственная защита для каждого из нас - это знание.
      - Дурак, от них нет никакой защиты!
      Бен повысил голос.
      - Черт бы побрал все это! Вы же на весь мир славились своим рационализмом. Шардан, если вы утратили его, значит, они победили! Неужели вы сами не видите, насколько неразумно рассуждаете? - И добавил уже более мягким тоном: - Если вы прогоните нас, то будете все время терзаться вопросом: а что же такое они хотели мне сказать? А может быть, у вас никогда больше не окажется возможности...
      Внезапно из квартиры раздался звон разбитого стекла, и сразу же за ним грохот и громкий стук.
      Удалось ли Анне благополучно пробраться через окно в квартиру Шардана? Ответ он узнал уже через несколько секунд, услышав ее громкий и ясный голос.
      - Я отобрала у него дробовик! Теперь он направлен на него самого. - Эти слова, вероятно, были обращены не только к Бену, но и к самому Шардану.
      Бен шагнул к открытой двери и вошел во все еще темную комнату. В первый момент он не видел ничего, кроме теней; когда же через несколько секунд его глаза привыкли к темноте, он разглядел Анну. Смутно вырисовываясь на фоне окна, завешенного плотной шторой, она держала в руках длинноствольное охотничье ружье.