– Но почему! Это очень опасно! – Людендорф счел необходимым возразить, хоть и знал, что это бесполезно.
– Вы слишком осторожны, а время не ждет. Крюгер прав. И мы поступим именно так! – сказал Адольф Гитлер.
Рудольф Гесс выпятил грудь. Он многозначительно смотрел на Людендорфа и Геббельса, незаметно подталкивая Скарлетта локтем.
– Герр Гитлер говорит, что наш друг Людендорф грешит чрезмерной осторожностью. Он прав. Людендорф всегда чересчур осторожничает... Но герр Гитлер хотел бы детально проанализировать ваше предложение...
Адольф Гитлер говорил медленно, но твердо, чеканя каждую фразу. Он с удовлетворением наблюдал за лицами своих слушателей. А в завершение монолога выкрикнул:
– Вот что такое Монбелье!
Каждый оценивал речь Гитлера по-своему, но все сходились при этом в одном: он – гений. Для Гесса решение Гитлера было равнозначно яркой вспышке политического озарения.
Для Геббельса – очередным подтверждением способности Гитлера нащупать основную слабость оппонента.
Для Людендорфа – еще одним доказательством умения Гитлера взять заурядную идею, приправить ее собственной дерзостью и выдать за достойный восхищения образец блестящей стратегии.
Генрих Крюгер-Скарлетт спросил:
– Что он сказал, Гесс?
Ответил ему, однако, не Рудольф Гесс. Ответил Эрих Людендорф, не сводивший с Адольфа Гитлера глаз:
– Герр Гитлер только что... сплотил ряды военных, Крюгер. Своим кратким резюме он обеспечил нам поддержку пруссаков.
– Что?
Рудольф Гесс повернулся к Скарлетту.
– Генералу Рейнгардту скажут, что, если он не выполнит наши требования, в Союзную комиссию поступит сообщение, что он ведет секретные переговоры о незаконных поставках оружия. И это правда: встречу в Монбелье невозможно отрицать!
– Рейнгардт солдат! – добавил Людендорф. – Он не станет лгать и отмежевываться от того, что сделал! Даже если его будут склонять к этому. Его хорошо знают многие – фон Шнитцлер, Киндорф. Даже Крупп! Чтобы Рейнгардт нарушил слово! – Людендорф громко рассмеялся. – Священное слово солдата!
Гитлер чуть заметно улыбнулся и, обратившись к Гессу, заговорил с ним доверительно, то и дело поглядывая на Алстера Скарлетта.
– Фюрер уважает и высоко ценит вас, Генрих, – сказал Гесс. – Он спрашивает, как там наши друзья в Цюрихе?
– Все идет по плану. Допущенные ошибки исправлены. Быть может, мы потеряем еще одного из оставшихся тринадцати... Хотя это нельзя считать потерей – он обманывал нас.
– Кто это? – Людендорф, видно, решил потренироваться в английском.
– Торнтон.
– А как быть с его участком? – продолжал Людендорф.
Скарлетт-Крюгер с высоты своего финансового могущества презрительно глянул на этого мыслителя-вояку Людендорфа.
– Я просто его куплю.
– А это неопасно? – Гесс наблюдал за Людендорфом, который переводил слова Скарлетта Гитлеру. Оба выказывали признаки беспокойства.
– Нисколько.
– Быть может, вам не стоит заниматься этим лично, мой юный друг? – Людендорф говорил ласковым, но вместе с тем назидательным тоном. – Кто знает, кому будут принадлежать ваши симпатии через полгода?
– Я возмущен вашими словами!
– Но вы не немец. И это не ваше сражение!
– Мне и не нужно быть немцем! И я не обязан оправдываться перед вами!.. Вы хотите, чтобы я вышел из игры? Отлично! Я выхожу!.. А со мной выходит и дюжина богатейших людей планеты!.. Нефть! Сталь! Промышленность! Пароходные линии!
Гитлер не нуждался в переводе – он и так все понял. Он быстро подошел к Людендорфу и легонько шлепнул старика ладонью по губам – будто наказывал сказавшего глупость ребенка. И что-то тихо произнес. Скарлетт понял, что старый вояка получил строгий выговор.
– Вы не поняли, что я хотел сказать, герр Крюгер. Я просто – как бы это вам объяснить?.. – Он непроизвольно прикрыл рот рукой: ему трудно было смириться с оскорбительной выходкой Гитлера. – Что касается швейцарской собственности, то я руководствовался самыми добрыми намерениями. Если станет известно, что купленный вами участок фактически принадлежит партии, это может... как бы сказать... лишить смысла все задуманное предприятие. Ваше... сотрудничество с нами исключительно важно и, несомненно, замечено многими.
Алстеру Скарлетту нравилось ставить на место этих жалких теоретиков, поэтому он с непререкаемым видом заявил:
– Никаких проблем... Покупка будет оформлена через Мадрид.
– Мадрид? – Йозеф Геббельс не понял, что сказал Скарлетт, но название города явно вызвало у него какие-то ассоциации.
Четверо немцев переглянулись между собой.
– А разве... Мадрид так надежен? – Гессу план его американского друга показался опрометчивым.
– Я проверну все через папское посольство. Это сугубо католический город, он совершенно вне подозрений. Удовлетворены?
Гесс перевел Гитлеру слова Скарлетта.
Гитлер улыбнулся, Людендорф прищелкнул пальцами, на сей раз в знак искреннего одобрения.
– Как же вы это осуществите?
– Очень просто. Двору Альфонсо будет сказано, что земля покупается на деньги белой русской эмиграции. И если не сделать это быстро, капитал может уплыть в Москву. Ватикан благожелательно относится к белоэмигрантам. Такого рода операции уже проделывались.
Гесс переводил все Адольфу Гитлеру, Йозеф Геббельс внимательно прислушивался.
– От души поздравляю вас, господин Крюгер. Но будьте осмотрительны. – Людендорф был явно потрясен.
Вдруг заговорил Геббельс, возбужденно размахивая руками. Немцы рассмеялись, и Скарлетт подумал, уж не над ним ли смеется этот низкорослый тип.
Гесс перевел:
– Господин Геббельс говорит, что стоит пообещать Ватикану, что вы лишите четырех голодных коммунистов куска хлеба, и Папа позволит вам заново расписать Сикстинскую капеллу!
Гитлер прервал общее веселье.
– Есть ли новости из Цюриха? Людендорф повернулся к Скарлетту.
– Вы говорили с нашими друзьями в Швейцарии?
– Все идет по плану. К концу следующего месяца... Точнее, через пять недель строительство будет завершено. Сейчас я покажу.
Крюгер подошел к столу, вынул из кармана пиджака карту и разложил ее на столе.
– Эта толстая синяя линия означает общую границу всех поместий. Этот сектор, на юге, принадлежит Торнтону. Мы расширяемся в западном направлении сюда, в северном – до Бадена, в восточном – до окрестностей Пфеффикона. Приблизительно на одной с четвертью квадратной миле можно разместить пятьдесят войсковых единиц, девятьсот человек. Водопроводные линии уже уложены, фундаменты возведены. Каждое строение похоже на сарай или амбар. Отличить невозможно, пока не заглянете внутрь.
– Великолепно! – Людендорф вставил монокль в левый глаз и стал внимательно изучать карту. Гесс переводил для заинтересовавшегося Гитлера и скептически настроенного Геббельса. – Так... здесь, по периметру... казарма... бараки... А ограда уже возведена?
– Двенадцать футов высоты. Электрическая система защиты и тревоги. Круглосуточное патрулирование. Собаки и люди... Все оплачено.
– Великолепно! Великолепно!
Скарлетт бросил взгляд на Гитлера. Он знал, что похвалу Людендорфа нелегко заслужить и что, несмотря на ту неприятную сцену, Гитлер ценит мнение Людендорфа, быть может, выше всех остальных. Скарлетту показалось, что взгляд Гитлера, направленный теперь на него, выражал восхищение. Крюгер сдержал радость и быстро продолжил:
– Обучение будет интенсивным – каждая смена рассчитана на четыре недели плюс несколько дней между сменами на транспортировку и размещение. Контингент каждой смены будет насчитывать девятьсот человек... В конце каждого года...
Гесс перебил:
– Великолепно! К концу каждого года десять тысяч обученных солдат!
– Готовых рассредоточиться по всей стране в качестве военных формирований. Обученных для восстания! – Скарлетт прямо-таки пылал энергией.
– Конец дилетантству, будем создавать основы для элитарных соединений! Быть может, сами элитарные соединения! – даже Людендорф заразился энтузиазмом. – Наша собственная армия!
– Вот именно! Хорошо обученная мощная армия, способная быстро передвигаться, наносить сокрушительные удары, умело и скрытно перегруппировываться.
Теперь уже слова Крюгера переводил на немецкий язык сам Людендорф.
Но Геббельс был явно встревожен. Он говорил тихо, будто опасался, как бы этот Крюгер не уловил потаенный смысл его высказываний. Геббельс по-прежнему был подозрителен. Этот странный гигант американец слишком боевит и речист, слишком беспечен, несмотря на весь его пыл и несмотря на мощь его денег. Адольф Гитлер кивнул.
Снова заговорил Гесс:
– Однако, Генрих, господин Геббельс совершенно справедливо озабочен. Эти люди в Цюрихе, их требования так... туманны.
– Отнюдь нет. Эти требования вполне конкретны. Эти люди – бизнесмены... И к тому же они нам сочувствуют.
– Крюгер прав. – Людендорф смотрел на Алстера Скарлетта, зная, что Гесс переведет его слова на немецкий. Произнес же он их только для того, чтобы не дать Крюгеру времени сформулировать ответы или комментарии: этот Крюгер, хотя и не мог говорить на их языке бегло, понимал куда больше, чем делал вид, полагал Людендорф. – Мы подошли к той черте, когда можно подписывать соглашения, не так ли?.. Пакты, если угодно, смысл которых будет состоять в том, что когда на политической арене Германии появимся мы, наши друзья из Цюриха обретут... определенные приоритеты. Экономические приоритеты... Мы объединяемся, не так ли? – Последние слова Людендорфа звучали как констатация факта.
– Верно.
– А что произойдет, господин Крюгер, если мы не выполним обязательств?
Алстер Скарлетт выдержал паузу и повернулся к ждавшему ответа Людендорфу.
– Они взвоют по-волчьи и постараются уничтожить нас.
– Каким образом?
– Всеми доступными им средствами. А средств у них предостаточно.
– Это вас не тревожит?
– Пусть попытаются... Торнтон не один. Все они воры. Разница в том, что остальные более покладисты. Они знают, что мы правы. Мы победим! Никто не откажется вести бизнес с победителями! Они ведают, что творят. Они хотят сотрудничать с нами.
– Мне кажется, вы твердо верите в то, что говорите.
– Вы правы, черт возьми. Что касается нас, то мы будем идти своим путем. Единственно правильным путем! Действовать методами, которые нам по душе. Мы избавимся от всякой нечисти! От жидов, красных, жалких вонючих прихлебателей!
Людендорф пристально смотрел на самоуверенного американца. Да, он не ошибся – Крюгер глуп. Его отношение к «ущербным» категориям граждан продиктовано эмоциями и отнюдь не основано на принципах расовой чистоты. Гитлеру и Геббельсу присущи схожие заблуждения, но у них это логически выстроенная концепция. А менталитет у Крюгера убогий. Он действительно фанатик.
– В ваших словах много здравого смысла. Верю: всякий здравомыслящий человек окажет нам поддержку. Станет делать бизнес на свой собственный манер. – Людендорф решил внимательно следить за действиями Генриха Крюгера: такой чрезвычайно взвинченный человек может принести много вреда. Это безумец, шут.
Хотя, в конце концов, их двор тоже нуждается в шуте. И в его деньгах.
Гитлер, как всегда, прав: сейчас им никак нельзя его потерять.
– Утром я отправляюсь в Мадрид. Относительно Торнтона я уже отдал распоряжения. Вся операция не займет больше двух – максимум трех недель, потом я прибуду в Цюрих.
Гесс перевел все это Гитлеру и Геббельсу. Фюрер гортанно пролаял вопрос.
– Где вас можно застать в Цюрихе? – перевел Людендорф. – Если ваш план пройдет удачно, нам потребуется контакт с вами.
Генрих Крюгер помедлил с ответом. Он знал, что этот вопрос ему зададут: его всегда задавали. Но он всегда отвечал уклончиво. Он сознавал, что своим авторитетом отчасти обязан окружающему его ореолу таинственности. Обычно он называл какой-нибудь номер телефона или почтового отделения, иногда просто имя одного из четырнадцати участников цюрихской группы, а также пароль, с помощью которого можно с ним связаться. Он всегда старался напустить как можно больше тумана.
Эти жалкие людишки не понимали, что имена, адреса, телефонные номера не имеют значения. Существенно лишь одно – способность наносить удар.
Вот в Цюрихе – там понимали.
Эти голиафы делового мира понимали. Прекрасно понимали. Соглашение с зарождающимся новым порядком в Германии сулит им новые рынки сбыта и контроль над ними.
И никого не волнует, кто он на самом деле или откуда явился.
Но сейчас, в это мгновение, Алстер Скарлетт понял: этим типам, мнящим себя титанами нового порядка, необходимо напомнить, кто он такой, Генрих Крюгер.
Он скажет им правду.
Он назовет имя одного человека в Германии, к которому льнут все, кто жаждет власти. Единственного человека, который отказался встречаться, отказался вести переговоры с какой бы то ни было фракцией, не говоря уже об участии в любой из них.
Имя единственного человека в Германии, который живет за непроницаемой стеной, в полной политической изоляции.
Человека, которого больше всех боятся и больше всех почитают во всей Европе.
– Я буду поддерживать связь с Круппом. Он будет знать, где меня можно найти.
Глава 38
Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь – на столике, на кровати, на полу, – лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину.
Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид – может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое до этого испытывал Кэнфилд, стало теперь чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Именно сейчас он может согласиться принять ее предложение.
Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе бумаг, которую держала в руке.
Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна.
Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она это знала наверняка.
Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Возможно даже, гордилась бы его участием. Но сейчас она была в ужасе.
Интересно, поймет ли ее Мэтью Кэнфилд? Впрочем, это не важно. Настала пора вплотную заняться Цюрихом.
Не выпуская бумаг из рук, она поднялась с постели и направилась к двери.
Джанет сидела за столом и писала письма. Кэнфилд расположился в кресле и нервно листал газеты. Оба удивились, увидев Элизабет.
– Вам что-нибудь известно о Версальском договоре? – спросила она, обращаясь к Кэнфилду. – Об ограничениях, репарационных выплатах?
– Как рядовому обывателю, лишь в общих чертах.
– Вы слышали когда-нибудь о плане Дауэса? Может, читали этот абсолютно несостоятельный документ?
– Я полагал, он делает репарации терпимыми.
– Только временно. За него ухватились политики, нуждающиеся в решении сиюминутных проблем. Для экономики это означает полный крах. В нем нигде не указывается окончательная сумма. Если же ее указать, то германская промышленность – то есть те, кто платит по счетам, – может рухнуть в один миг.
– А почему нам так важно это знать?
– Потерпите минутку. Я хочу, чтобы вы сами разобрались... Вы догадываетесь, кто осуществляет выполнение Версальского договора? Вы знаете, чей голос превалирует при принятии решений, ориентированных на план Дауэса? Кто в основном контролирует внутреннюю экономику Германии?
Кэнфилд положил газету на пол.
– Да. Какой-то комитет.
– Союзная контрольная комиссия.
– К чему вы клоните? – Кэнфилд поднялся с кресла.
– А к тому, что вы и сами начинаете подозревать. Три человека из цюрихской группы входят в состав Союзной контрольной комиссии. Фактически Версальский договор реализуется именно этими людьми. Действуя сообща, цюрихская группа может буквально манипулировать германской экономикой. Ведущие промышленники из государств, граничащих с Германией на севере, западе и юго-западе, в содружестве с наиболее крупными финансистами внутри самой Германии. Волчья стая. Они позаботятся о том, чтобы силы, действующие в Германии, пребывали в постоянной конфронтации друг с другом. Когда произойдет взрыв – а он наверняка произойдет, – они моментально появятся на авансцене и соберут все осколки. Для осуществления этого иезуитски искусного плана им необходима лишь политическая основа операции. Поверьте мне на слово – они ее нашли. В лице Адольфа Гитлера и его нацистов... В лице моего сына, Алстера Стюарта Скарлетта.
– Бог ты мой! – тихо произнес Кэнфилд, не сводя с Элизабет глаз. Он не совсем вник в детали, но вполне осознал весь ужасный смысл сказанного.
– Пора отбывать в Швейцарию, мистер Кэнфилд. О подробностях он расспросит ее в пути.
Глава 39
Все телеграммы были составлены на английском и были совершенно идентичны. Телеграммы были отправлены в штаб-квартиру компании или корпорации на имя лица, занимающего самое высокое положение.
С учетом временных поясов телеграммы должны прибыть ровно в полдень в понедельник и быть вручены лично адресату под расписку.
Элизабет Скарлатти желала, чтобы ее адресаты письменно и без малейшего промедления подтвердили получение телеграммы. Она желала также, чтобы они незамедлительно, отложив все дела, сообщили, что ознакомились с содержанием ее телеграфного послания.
А содержание было следующим:
"Через покойного маркиза де Бертольда корпорация Скарлатти индастриз единолично представляемая адресантом данного послания информировала о вашей консолидации тчк Адресант как единственный полномочный представитель Скарлатти считает что существуют сферы взаимного интереса тчк Активы Скарлатти могут быть предоставлены на определенных условиях в ваше распоряжение тчк Адресант прибудет в Цюрих через две недели вечером 3 ноября в девять часов тчк Переговоры состоятся в Фальке-хаус
Элизабет Уикхем Скарлатти".
Последовало тринадцать ответных телеграмм на разных языках, но всем им было присуще нечто общее.
Страх.
Пришла еще одна, четырнадцатая телеграмма, отправленная из номера мадридской гостиницы «Эмпрадор», зарезервированного для господина Генриха Крюгера. Господин Генрих Крюгер был в бешенстве.
– Я не допущу этого! Этому не бывать! Я их всех пошлю на смерть! Смерть! Смерть! Смерть! Ее предупредили! Всем смерть! Всем до единого! Сегодня вечером разошлю приказы! Сейчас же, немедленно!
Чарльз Пеннингтон, приставленный Людендорфом к Крюгеру в качестве телохранителя, стоял у ведущей на балкон двери, нежась в косых лучах испанского солнца.
– Восхитительно! Просто восхитительно!.. Не будьте же ослом. – Он не любил смотреть на Генриха Крюгера. И в обычном-то состоянии это лицо было достаточно гадким. В гневе же становилось просто омерзительным.
– Не смей говорить мне...
– Да бросьте вы! Не делайте глупости. – Пеннингтон видел, как Крюгер злобно сжимает в кулаке телеграмму от Говарда Торнтона, в которой сообщалось о предстоящей встрече с мадам Скарлатти в Цюрихе. – Ну какая вам, черт возьми, разница? Всем вам вместе и каждому в отдельности? – Пеннингтон сам вскрыл конверт и прочел послание, потому что, как объяснил он Крюгеру, представления не имел, когда тот вернется со встречи с папским нунцием. Ведь дело могло оказаться безотлагательным. Чего он, однако, не сообщил Крюгеру, так это того, что Людендорф велел ему вскрывать все письма, равно как прослушивать все телефонные разговоры этого зверя. И он делал это с удовольствием.
– Нам больше никто не нужен! Мы больше никого не можем брать в долю! Не можем! Цюрих запаникует! Они набросятся на нас, как волки!
– Они все получили телеграммы. Если они решили приехать, их уже не остановить. Кроме того, у этой Скарлатти тигриные зубы, если, конечно, она – та, кого я имею в виду. Она ворочает миллионами... Чертовски выгодно ее участие в нашем деле. Я был невысокого мнения о Бертольде, наверно, даже совсем неважного – вонючий французский еврей, – но раз он провернул такое дельце, готов снять перед ним шляпу. Как бы там ни было, повторяю, вам-то что?
Генрих Крюгер глядел на элегантного англичанина, в этот момент как раз поправлявшего манжеты, чтобы они выглядывали из рукавов ровно на столько, на сколько положено. Красно-черные запонки прекрасно смотрелись на светло-голубом фоне рубашки. Крюгер знал, что эта ангельская наружность обманчива: как и «светский лев» Бутройд, Пеннингтон был убийцей, получавшим чувственное наслаждение от своего ремесла. Кроме того, к нему с уважением относился Гитлер, пожалуй, даже с большим, чем к Йозефу Геббельсу. Тем не менее, Крюгер принял решение. Он не мог допустить такого риска.
– Эта встреча не состоится! Она будет убита. Я ее убью.
– В таком случае я обязан напомнить вам, что такое решение должно быть согласовано со многими лицами. Вы не можете принять его самостоятельно. А на согласие остальных и не надейтесь.
– Вы здесь не для того, чтобы лезть со своими советами!
– О! Вы ошибаетесь. Я получил инструкции от Людендорфа. И он, разумеется, знает о послании Торнтона: я сообщил ему по телефону несколько часов назад. – Пеннингтон небрежно глянул на часы. – Я иду в город обедать... Если честно, я предпочел бы поесть в одиночестве, но если вы настаиваете, так и быть, потерплю вашу компанию.
– Ах ты, пес! Я сверну тебе твою сучью шею!
Пеннингтон рассвирепел. Он знал, что Крюгер не вооружен, его револьвер лежит в спальне на комоде, и в нем возник соблазн. Он мог бы сейчас убить Крюгера, предъявить телеграмму в качестве доказательства и сказать, что Крюгер отказался повиноваться. Но его сдерживала перспектива бегства от испанских властей, тогда придется спешить, а ему спешить не хотелось. Кроме того, Крюгеру предстояло еще выполнить порученную ему работу: убрать Говарда Торнтона.
– Интересно, каким образом. Ведь существует много различных способов.
И Пеннингтон достал из подплечной кобуры маленький пистолет.
– Например, я могу сейчас выпустить одну пулю прямо вам в рот. Но я не сделаю этого, несмотря на ваше провокационное поведение, потому что порядок есть порядок. К тому же мне пришлось бы отвечать за свой поступок – и, без сомнения, полной мерой. Но вы будете мертвы, обещаю, если станете решать этот вопрос в одиночку.
– Ты не знаешь эту Скарлатти, Пеннингтон. Я знаю! Как она могла прознать про Бертольда? Что она могла выведать у него?
– Разумеется, вы ведь старинные друзья! – Пеннингтон отвел в сторону пистолет и рассмеялся.
Как! Как? Она не посмеет бросить ему вызов! Единственное, чем она дорожит, – это имя Скарлатти, корпорация «Скарлатти», ее будущее. Ведь она знает, что он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить все это! Так как? Почему?
– Этой женщине нельзя доверять! Ей нельзя доверять!
Чарльз Пеннингтон опустил пистолет в кобуру под мышкой, одернул пиджак, подошел к двери и спокойно спросил:
– Неужели, Генрих?.. Так-таки и нельзя?
Англичанин закрыл за собой дверь, оставив в комнате лишь тонкий аромат одеколона «Ярдли».
Генрих разгладил смятую телеграмму.
Торнтон охвачен паникой. Каждый из оставшихся тринадцати членов цюрихской группы получил такую же телеграмму от Элизабет Скарлатти. Но никто, кроме Торнтона, не знал, кто он, Крюгер, на самом деле.
Значит, нужно действовать быстро. Пеннингтон был прав. Если он отдаст приказ об убийстве Элизабет Скарлатти, его самого ликвидируют. Однако не исключено, что после встречи в Цюрихе согласие на устранение Элизабет Скарлатти будет получено. Да, после Цюриха.
А сейчас самое главное – участок Торнтона. Он велел Торнтону, ради его собственной безопасности, продать его. Напуганный Торнтон не возражал, и болван нунций отлично сыграл ему на руку. Во славу Иисуса и ради нового удара по богопротивному большевизму.
Деньги и документы будут переведены в течение недели. Торнтон поручил осуществление сделки своему адвокату из Сан-Франциско.
Как только земля станет его собственностью, Генрих Крюгер отдаст приказ о ликвидации Торнтона.
И, когда эта никчемная жизнь оборвется, Генрих Крюгер обретет свободу. Он станет истинным светочем нового порядка. И никто уже не будет знать, что Алстер Скарлетт жив.
Кроме одного человека.
Он сразится с ней в Цюрихе.
И в Цюрихе ее уничтожит.
Глава 40
Посольский лимузин взобрался на холм и подкатил к фасаду роскошного двухэтажного особняка в Фэрфаксе, штат Вирджиния. Это была резиденция атташе Веймарской республики Эриха Рейнгардта, племянника единственного входящего в элиту германской армии генерала, который открыто поддерживал новое движение – движение нацистов. Молодой отпрыск старинного прусского рода также симпатизировал движению.
Некий элегантный господин с нафабренными усами выбрался из задней дверцы машины и ступил на асфальтовую дорожку. Он окинул взглядом украшенный лепниной фасад особняка:
– Симпатичное гнездышко.
– Рад вас видеть, Пул, – с улыбкой сказал молодой Рейнгардт, пожимая руку сотруднику фирмы «Бертольд и сыновья».
Они вошли в дом, и Эрих Рейнгардт провел своего гостя в заставленный книгами кабинет. Он предложил Пулу располагаться в кресле, сам же направился к застекленному шкафчику за бокалами и бутылкой виски.
– Итак, перейдем к делу. Вы преодолели три тысячи миль – а океан в это время года не располагает к путешествию – специально, чтобы встретиться со мной. Я, естественно, польщен, но чем могу?..
– Кто организовал убийство Бертольда? – резко спросил Пул.
Эрих Рейнгардт оторопел. Он подался вперед, поставил бокал на низенький столик и выставил руки ладонями вперед, как бы отстраняя собеседника, потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова:
– Мой дорогой гость, почему вы думаете, что я каким-то образом причастен к этому? То есть я – со всей возможной прямотой – хочу сказать, что вы либо заблуждаетесь относительно моего могущества, либо убийство мсье Бертольда так потрясло вас, что вы утратили ощущение реальности.
– Лэбиш не убил бы его, если бы не получил соответствующего приказа. Причем приказа от какого-то весьма влиятельного лица.
– Ну, начнем с того, что я таким лицом не являюсь. Во-вторых, у меня нет причины. Я любил мсье Бертольда.
– Вы едва его знали.
Рейнгардт рассмеялся.
– Прекрасно. Тем меньше оснований для подозрений...
– Я же не говорю, что вы лично это сделали. Я спрашиваю, кто и почему желал его смерти. – Пулу изменило свойственное ему хладнокровие. На то у него были веские причины: у этого строптивого пруссака, кажется, имеется ключ к разгадке, и он. Пул, не отступит, пока не докопается до истины. – Знал ли Бертольд что-нибудь такое, что все его родственники предпочли бы держать в тайне от него.
– Абсурдное предположение.
– Так знал или нет?
– Жак Бертольд был нашим резидентом в Лондоне! Он занимал уникальное положение в Англии, обеспечивавшее ему дипломатическую неприкосновенность. Его влияние ощущалось во многих странах, он входил в двадцатку мировой промышленной элиты. Его гибель стала огромной утратой для всех нас! Как вы можете позволить себе предположить, что в его смерти повинен кто-то из нас!
– Странно, что вы не ответили на мой вопрос. – Пул повысил голос. – Может, ему было известно нечто такое, что кое-кому в Мюнхене могло показаться опасным?
– Если так, то я не имею об этом ни малейшего представления!
Зато Пул знал. Возможно, он только один и знал. Если бы только он мог быть уверен!
– Будьте любезны, налейте мне еще виски. Извините за несдержанность. – Он улыбнулся. Рейнгардт рассмеялся.
– Вы просто невозможны. Дайте мне ваш бокал... Вам не повезло – вы преодолели три тысячи миль впустую.
Пул пожал плечами. Он привык к переездам – когда удачным, когда не очень. Всего лишь полгода назад его посылали сюда же Бертольд и его странный друг, уродец Генрих Крюгер. Тогда поручение было простым: завести знакомство с одной молодой дамой, разузнать, что она слышала от старухи Скарлатти. Он потерпел фиаско: ему помешал этот Кэнфилд. Удачливый агент по сбыту спортивных товаров. Зато он преуспел в выполнении других приказов Крюгера. Выследил банкира Картрайта. Убил его, вскрыл сейф и изъял соглашение банкира с Элизабет Скарлатти.
Именно тогда он и узнал настоящее имя Генриха Крюгера. В ту пору сын Элизабет Скарлатти как раз нуждался в союзнике и Жак Бертольд стал таким союзником. И в благодарность за эту драгоценную дружбу Алстер Скарлатти приказал его убить. Приказал убить человека, который делал для него все возможное.
И он. Пул, отомстит. Но, прежде чем мстить, необходимо убедиться, что он не ошибается в своем подозрении. Ни нацистские вожди, ни члены цюрихской группы не знают, кто такой Крюгер. Значит, Крюгер убил Бертольда ради того, чтобы сохранить в тайне свое истинное имя.
Разоблачение может стоить движению миллионов.
Эрих Рейнгардт подошел к Пулу.
– О чем вы задумались, мой милый друг? Впрочем, можете молчать.
– О?.. Да, поездка получилась неудачная, Эрих. Вы правы. – Пул откинул голову на спинку кресла, прикрыл ладонью глаза, потер лоб. Рейнгардт вернулся к своему креслу.
– Вам нужен отдых... Знаете, что я думаю? Я думаю, вы правы. Наверное, нашелся какой-то дурак, который действительно отдал такой приказ.
Изумленный Пул открыл глаза.
– Да! – продолжал Эрих. – Пожалуй, вы правы. И этого человека надлежит укоротить!.. Штрассер борется с Гитлером и Людендорфом. Экхарт мечется как безумец. Киндорф вопит. Йодль предает в Баварии. Грефс устраивает кутерьму на севере. Даже мой собственный дядя, знаменитый Вильгельм Рейнгардт, сделался посмешищем всей Германии.
