После этих слов свидетели разбежались.
      — У нас в городе слухи распространяются довольно быстро, — заметил на беглом английском офицер, помогая Кендрику подняться. — Само собой, никто из нас в этом смысле не остается в стороне.
      — У меня к вам вопрос! — Эван стянул с головы мокрую готру. — Что это за намеки, черт побери? Какое-то доверенное лицо какого-то исламского лидера...
      — А что вас удивляет? Бахруди — крупный террорист, он держит в страхе всю Европу. Да и вообще он убийца!
      — Сэр, садитесь в машину! — сказал полицейский чин.
      — Но позвольте, прежде я хотел бы услышать ответ на свой вопрос, — упорствовал Кендрик.
      — Вам все объяснят на месте, то есть в тюрьме, а точнее, в амбулатории, — вмешался офицер. — Пожалуйста, садитесь в машину. 1
      Кендрик сел на переднее сиденье.
      — Давай, водитель, газуй! — приказал полицейский чин, усаживаясь сзади.
      Машина дала задний ход, сделала разворот помчалась в сторону Вади-эль-Увар.
      Начальник оглянулся на своих подчиненных и постового, маячивших у обочины, достал сигарету, закурил, с наслаждением затянулся. Его роль в этом представлении закончилась благополучно.

* * *

      — Кое-какую информацию компьютер эль-База не выдал, образно говоря, утаил от вас, — сказал врач, осматривая Эвана.
      Они были одни в тюремной амбулатории. Кендрик сидел на обитой кожей высокой кушетке, поставив ноги на скамейку. Рядом лежал его пояс-сумка с деньгами.
      — Я намерен довести этот казус до сведения султана, — заявил Кендрик.
      — А я, являясь личным врачом Ахмата, прошу прощения, его высочества, слежу за здоровьем султана с детства и сейчас представляю собой единственно возможное в создавшейся ситуации связующее звено между вами и им. Вас это устраивает?
      — О да! Вполне. А если я надумаю все же с ним связаться?
      — Обращайтесь в больницу Вальят прямо ко мне. Я дам вам номер своего телефона, когда мы закончим наш «макияж». Разденьтесь, пожалуйста! Тональный крем необходимо нанести как можно равномернее, а то вы весь пятнистый, как леопард. Да и пояса с деньгами при вас не должно быть!
      — Надеюсь, вы его вернете? — улыбнулся Кендрик.
      — Непременно! — засмеялся врач. — Я человек обеспеченный.
      — Вот и договорились! В таком случае вернемся, как говорят французы, к нашим баранам, — сказал Кендрик, нанося тональный крем на бедра и ниже, в то время как врач проделывал то же самое с его руками, грудью и спиной. — Почему эль-Баз скрыл от меня кое-что, касающееся этого Бахруди?
      — Так Ахмат распорядился. Решил, что роль террориста-убийцы в инсценировке на Вади-эль-Кебир не ваше амплуа. Он намеревался сам все вам объяснить.
      — Я разговаривал с ним приблизительно час назад, и он ни словом не обмолвился. Правда, сказал, что хотел бы поговорить со мной относительно Бахруди. А ведь достаточно было бы парой штрихов дать мне понять, что Бахруди являлся опасным преступником.
      — Время поджимало, сэр! Вы торопились, а ему надо было все подготовить и организовать. Ваш «захват» поставил всех на уши! Мы договорились, что вас с якобы огнестрельным ранением плеча доставят сюда, в тюремную амбулаторию, и уже я объясню вам все, если возникнет необходимость. Чуть повыше руку, пожалуйста!
      — Это, конечно, меняет дело! — заметил Эван. — Но я тем не менее удивлен.
      — Ахмат руководствовался весьма существенным соображением. Захвати вас наши террористы, у вас появился бы контраргумент — мол, вы тоже террорист. И пока они возились, выясняя, так ли это, у нас оказалось бы достаточно времени, чтобы вас вызволить.
      — Но ведь Бахруди в действительности мертв. Его нет! Он не существует.
      — Существует в виде трупа, который у КГБ.
      — Разве? Эль-Баз мне об этом ничего не сказал.
      — А зачем? КГБ известен своим пристрастием ко всякого рода тайным интригам, а проколы скрывает, опасаясь оконфузиться.
      — Вот об этом эль-Баз как раз упоминал.
      — Правильно! Если кто-либо в Маскате что-то и знает, так это эль-Баз.
      — Значит, если я прохожу в Омане как Бахруди, стало быть, у меня появилась возможность использовать это преимущество для достижения своей цели. А вдруг русские заявят во всеуслышание, что им все известно?
      — Исключено! Москва вечно опасается ловушек. Русские станут выжидать, посмотрят, как будут развиваться события. Ведь у этого Бахруди, надо понимать, есть родственники. Поставить их в известность о случившемся не так-то просто. Сами понимаете, насколько было бы проще, погибни международный террорист Бахруди не в Восточном Берлине, а где-нибудь на Ближнем Востоке.
      — Но если он международный террорист, тогда по логике вещей Амаля Бахруди должны были сцапать в Маскате прямо в аэропорту.
      — А какие к тому основания? Скажите, сколько Джонов в Америке?
      — Миллионы...
      — А по фамилии Смит?
      — Столько же... А при чем тут Джон Смит?
      — А при том, что Бахруди на Востоке — все равно что Смит. А имя Амаль встречается так же часто, как Джон или, скажем, Билл.
      — И все же иммиграционная служба представила ему визу на тридцать дней, стало быть, международный террорист Амаль Бахруди занесен в компьютерный банк данных.
      — Очень хорошо! Значит, регистрация прошла без осложнений. Послушайте, вы же должны понять, что любой террорист, прибывающий в иностранное государство, пользуется фальсифицированными документами. Именно на документы обращают внимание соответствующие службы, но отнюдь не на совпадения. Какой-либо Джон Бут,  фармацевт из Филадельфии, полный тезка убийцы из театра Форда, не должен страдать из-за этого.
      — А вы, доктор, прекрасно разбираетесь в американской истории!
      — Я, мистер Бахруди, как-никак окончил медицинский университет Джонса Хопкинса. Отец Ахмата, нашего султана, понял, что сын бедуина жаждет большего, чем всю жизнь влачить жалкое существование, оставаясь кочевником.
      — Потрясающе! Как это произошло?
      — Когда-нибудь расскажу. Пожалуйста, опустите руку! Эван бросил на врача внимательный взгляд:
      — Думаю, вы преданы султану и его близким.
      — Предан? Не то слово! Я способен на убийство ради его семьи. Конечно, я не имею в виду насилие. Возможно, яд пропишу, диагноз ошибочный поставлю... Да мало ли что придумаю! Я же врач... Но обязательно верну долг сторицей.
      — Стало быть, вы на моей стороне...
      — Вне всякого сомнения! Вот доказательство: 555-0005.
      — Этого достаточно. А как вас зовут?
      — Амаль... Доктор Амаль Фейсал.
      — Доктор, а почему у меня на шее нет шрама? Полиция во всеуслышание заявила, вот, мол, у него на шее шрам, значит, этот террорист — Амаль Бахруди...
      — Об этом я ничего не знаю. Шрама нет, но документы-то в порядке!
      — Что ж, ладно! Спасибо вам за доверие!
      Кендрик поднялся с кушетки, подошел к раковине в противоположном углу комнаты. Намыливая руки жидким мылом, он постарался смыть излишки тонального крема с ладоней. Взглянул на свое отражение в зеркале над раковиной. На него смотрел совершенно смуглый человек.
      — А как там, в камере? — спросил он, оборачиваясь.
      — Вам там точно не место!
      — Я не об этом. Хочу представить, на что похоже пребывание в тюрьме. Ну, скажем, существуют ли там какие-либо ритуалы, обряды, которые обязаны знать новички? А как насчет подслушивающей техники? Полагаю, с этим у вас все в порядке?
      — В общем, да. Но и заключенные знают об этом. Около двери, где понатыканы «жучки», они всегда галдят. Потолок высоченный, так что разобрать, что говорят, практически невозможно. Правда, те, что под крышкой смывных бачков, им распознать не удалось. Между прочим, султан пару лет назад задумал ввести подобие некой цивилизованной реформы в этой тюрьме. Одним словом, приказал зацементировать дырки в полу. В камере теперь унитазы. Кое-что мы, конечно, слышим, но приятного для слуха в их беседах, скажу я вам, мало. Заключенные постоянно соперничают. Кто из них главнее — вот в чем проблема! Вновь поступивших они подвергают унизительному допросу, а методы просто зверские. Конечно, они фанатики, но дураками их назвать нельзя. Бдительность — такое у них кредо. Все время опасаются, что в их ряды может просочиться враг.
      — В таком случае это станет и моим кредо. — Кендрик подошел к столу у окна, где лежала приготовленная для него тюремная одежда. — Стану здесь таким 'фанатиком, как никто другой. — Он повернулся к врачу. — Мне позарез требуются имена тех, кто верховодит в посольстве. Двоих я запомнил, когда меня знакомили с документами в самолете. Один
      Абу Нассир, другой — Аббас Захер. Вы кого-нибудь можете назвать?
      — Нассира не видели уже больше недели. Полагают, он сбежал. А Захера лидером не считают, просто он на виду, вот и все. Вообще-то главарем у них женщина. Некая Зайя Ятим. Она бегло говорит по-английски и постоянно следит за прессой.
      — Как она выглядит?
      — Трудно сказать. Никогда не снимает чадру.
      — А кто еще?
      — Один тип постоянно при ней. Похоже, ее сопровождающий. При оружии. Кажется, русская марка, но не скажу, какая именно.
      — Имя, фамилия?
      — Все зовут его просто Азрак.
      — Синий? Азрак — это ведь по-арабски синий цвет!
      — Кстати, о расцветках... Там вместе с ними пожилой человек, с седыми прядями в волосах. Это довольно редкий случай. Его зовут Абиад.
      — Белый, стало быть, — заметил Эван.
      — Говорят, будто он участвовал в захвате самолета компании TWA в Бейруте. Однако, кроме фотоснимка, никаких свидетельств нет. Его имя до сих пор не раскрыто.
      — Нассир, Зайя Ятим, Синий, Белый... Четверо. Вполне достаточно.
      — Для чего?
      — Для того, что я намерен предпринять.
      — Подумайте хорошенько, прежде чем на что-то решитесь, — сказал врач, наблюдая, как Эван натягивает тюремные штаны с эластичной резинкой на поясе. — Ахмата, между прочим, раздирают противоречивые чувства. Вы ведь и для нас тоже приносите себя в жертву, а не только ради американских заложников. Он обеспокоен и хочет, чтобы вы это поняли.
      — Передайте ему, что я сам себе не лиходей. Да и не такой уж я дурак! — Кендрик надел серую рубаху, сунул ноги в жесткие кожаные сандалии — типичную обувь в арабских тюрьмах. — Если пойму, что моя жизнь под угрозой, попрошу помощи.
      — Не успеете и рта раскрыть, как они прикончат вас.
      — А-а-а! — Эван залихватски махнул рукой. — Давайте условимся вот о чем. — Он обвел взглядом комнату, увидел рентгеновские снимки, подвешенные на струне. — Я громко скажу: «Эти фотопленки тайком вынесли из посольства». Подойду к унитазу и выкрикну эту фразу, и тогда пусть охранники немедленно меня выручают.
      — Эти фотопленки тайком вынесли из посольства... — повторил Амаль Фейсал. — Так?
      — Да! А теперь хорошо бы охранникам раззадорить заключенных. Пусть в камере станет известно, что Амаль Бахруди, лидер исламских террористов в Восточной Европе, арестован здесь, в Омане... Блестящее исполнение моего замысла султаном Ахматом непременно поможет мне осуществить задуманное. Я собираюсь завоевать доверие террористов.
      — Но султан совсем не это имел в виду.
      — А я как раз это! Расположу террористов к себе и с их помощью достигну цели.
      — Это несерьезно! — возразил врач. — Можно замышлять все, что угодно, осуществлять задуманное, но мы не в состоянии обеспечить вашу безопасность, хотя тюрьма и охраняется солдатами. Невозможно предугадать, что у того или иного солдата на душе, тем более что, как известно, чужая душа — потемки. Вы прекрасно знаете, что происходит ежевечерне у ворот американского посольства. Не всякий араб в джелабе, да хоть и в военной форме, испытывает дружеское расположение к Америке.
      — Ахмат говорил мне о том же самом. Намекал, что иногда нелишне посмотреть человеку прямо в глаза.
      — Тут султан прав, ибо глаза считаются зеркалом души. Но не следует забывать, что мы все не без греха, что все имеют право на ошибку, принимая порой желаемое за действительное и наоборот. Представьте на секунду, просто представьте, что КГБ принимает решение еще больше усложнить ситуацию и сообщает на весь мир: «Амаль Бахруди мертв, а тот, кто действует под его именем, самозванец». Тут уж не останется времени для выкриков возле унитаза... — Ахмату следовало бы раньше подумать об этом.
      — Вы к нему несправедливы! — Амаль Фейсал повысил голос. — Он хотел, чтобы в городе поползли слухи о том, что поймали международного террориста под имени Амаль Бахруди, чтобы простые горожане подтвердили это, говоря, что многие из них были свидетелями этого события. Султан намеревался вызвать смятение в рядах террористов в посольстве. Ведь слухи, как известно, быстро распространяются. А о том, чтобы использовать вас для внедрения в их организацию, и Речи быть не могло!
      — Хорошо! А скажите, случился бы весь этот водевиль на Вади-эль-Кебир, не окажись я вовремя под рукой?
      — А никто на вас и не рассчитывал! — спокойно сказал врач. — Вы просто ускорили события, только и всего. Молву о поимке Бахруди мы планировали озвучить ранним утром у мечети Кор. Как раз перед первым салятом!Подобно новостям о прибытии в порт судна с дешевой контрабандой, весть молниеносно распространилась бы по городу. Таков был план, и ничего более того.
      — Тогда, как говорят юристы, произошла бы элементарная подмена тезиса! Очень остроумно!
      — Я доктор, к вашему сведению, а не юрист, — пожал плечами Амаль Фейсал.
      — Это верно, — заметил Эван. — А султан, кажется, хотел «обсудить» со мной роль Амаля Бахруди. Или я ошибаюсь? Интересно, куда бы завела нас эта дискуссия?
      — А он, между прочим, тоже не юрист.
      — Жаль! Чтобы соответствовать своему положению, ему не следует выпадать из правового поля, — бросил Кендрик. — Мы теряем время, доктор. Мне нужны ссадины на скуле, на подбородке... И плечо располосуйте! Забинтуйте потом, только кровь не вытирайте.
      — Не понял! — Амаль Фейсал уставился на Кендрика.
      — О Господи, чего тут не понять? Я бы вас и просить не стал об этом одолжении, но думаю, сам не сумею.

* * *

      Двое солдат потянули на себя тяжелую стальную дверь, а третий втолкнул окровавленного арестанта в камеру. Не удержавшись на ногах, тот с грохотом растянулся на бетонном полу. Двое заключенных бросились к нему и стали поднимать. Остальные столпились у двери и принялись горлопанить, выкрикивая ругательства.
      —  Кале балак!  — рявкнул новенький и вскинул левую руку, как бы намереваясь отстранить одного из помощников, в то же время, вложив в прямой удар кулаком правой всю свою силу, разбил нос второму — обнажившему в гримасе боли гнилые зубы молодому парню. — Клянусь Аллахом, сверну башку всякому, кто дотронется до меня! — добавил он с угрозой в голосе.
      Спустя минуту Кендрик поднялся в полный рост. Он казался гигантом среди арестантов, окруживших его.
      — Нас много, а ты один! — просипел гнилозубый. Он прижимал к носу грязную тряпку, стараясь остановить кровотечение.

* * *

      — Ах ты, сучонок! — крикнул Эван, откинув бросившегося к нему вертлявого арестанта ударом ноги в пах, отозвавшемся в левом плече острой болью. — А кому вломить по рогам? Подходите...
      Как говорил архитектор Эммануил Вайнграсс, удалось сориентировать строго горизонтально еще пару объектов.
      — А ведь ты нарываешься! — От толпы, галдящей у дверей, отделился приземистый мордоворот с всклокоченной гривой сальных волос и, набычившись, направился к Эвану.
      — Молодой человек, не напрягайтесь! — произнес конгрессмен от девятого округа штата Колорадо. — Прошу вас! Мне необходимо кое о чем поразмыслить, поэтому оставьте меня в покое. Обращаю внимание присутствующих, я прошу по-хорошему.
      — Обращаю внимание присутствующих на то, каким образом я сейчас предоставлю ему возможность поразмыслить! Лохматый остановился в метре от Кендрика. Эван выставил вперед правое плечо и сказал с оттенком мрачной почтительности:
      — Ты у меня поговоришь! Ты еще пожалеешь, что вообще говорить научился.
      Ну, байдарочник и горнолыжник, обратился он мысленно к самому себе, придется продемонстрировать окружающим, в какой вы форме. Жаль, мистер Свонн не увидит!
      — В любой борьбе, — начал Кендрик свой мастер-класс громким голосом, — в классической и в вольной, в любых национальных единоборствах различают... — Он подскочил к лохматому. — Что различают? — выкрикнул Эван. — Захват и бросок, дуралей! Вот так — захватил за правую кисть, вывернул ее, бросок через себя и мордой о табуретку. Все видели?
      Лохматый лежал ничком на полу и не двигался.
      — Теперь завершающий удар по позвоночнику... Нейтрализующий. Длительно нейтрализующий... — Кендрик с силой пнул патлатого. — Отдохни, полежи. — Он еще раз пнул его по коленной чашечке. — Я — это я! — закончил Кендрик показательное выступление.
      — "Я — это я", видите ли! — передразнил Эвана молоденький парнишка с заячьей губой. — Наслышаны мы о тебе...
      — Наслышаны, это точно! — вмешался пожилой террорист с волнистыми волосами. — Охранники прямо зашлись от гордости, объявили на всю камеру, мол, поймали Амаля Бахруди, самого Бахруди. Но лично я не вижу ничего особенного. Явился... Заждались мы тут тебя.
      Кендрик покосился на дверь. Толпа заключенных не переставая галдела.
      — Меня прислали в Маскат с важным заданием. А я вот попался! Надо хорошенько подумать, как поступить, что предпринять.
      — Ты нас на понт не бери! — сказал тонкогубый террорист, от которого несло мочой. — Сдается мне, что ты провокатор. Думать ему, оказывается, мешают, а сам так и зыркает... Выискиваешь, кого поставить к стенке первым?
      — Не так громко, дурила! Будто мне больше делать нечего. — Кендрик повернулся и направился к окну, забранному в решетку из толстых железных прутьев.
      — Не так быстро, умник! — донесся до него хрипловатый голос, едва различимый среди гвалта.
      Кендрик оглянулся. К нему шел коренастый бородач.
      — Это ты меня умником назвал? — спросил он, чтобы что-то сказать.
      — Тебя, хотя ты мне и не по нраву. Ты почему нас унижаешь? Ишь какой умный выискался!
      — Да, я умный! Мне это многие говорили, — хмыкнул Эван. Он подошел к окну и взялся обеими руками за решетку.
      — Повернись! — приказал бородач.
      — Повернусь, когда захочу, — отозвался Кендрик.
      — Ну-ка! — Бородач хлопнул Эвана ладонью по левому плечу.
      Острая боль заставила Кендрика задержать дыхание.
      — Руки! — заорал он погодя. — Не дотрагивайся до меня, а не то перекрою тебе морду!
      Бородач убрал руку и даже попятился. «Этот точно не лидер!» — подумал Кендрик.
      — Ты странный какой-то, — сказал бородач. — Не похож на нас ни разговором, ни повадками.
      — Я вращаюсь в кругах, где таким, как ты, нет места. Да ты и не сумеешь, а туда же... К примеру, кто тебе дал право судить о моих повадках? Тебя кто-либо просил об этом? Ты хоть знаешь, кто я?
      — Говнюк ты голубоглазый! — выкрикнул пожилой террорист с волнистыми волосами. — Амаль Бахруди он, видите ли... Шпион ты! Из Восточного Берлина в Маскат пожаловал... Голубоглазый враль.
      — У меня дед по матери — европеец, ясно? Обзываешь меня, а ведь понятия не имеешь, что при нынешнем уровне науки и техники поменять цвет глаз хоть на неделю, хоть на две ничего не стоит!
      — У тебя, похоже, на все есть ответ! — заметил бородач. — Врун ты, каких мало! Кто все время врет, для того слова ничего не значат.
      — При чем тут слова, если под угрозой моя жизнь? — заметил Эван, переводя взгляд с одного террориста на другого. — У меня, например, нет намерения с нею расставаться.
      — Что, смерти боишься? — спросил с вызовом молоденький парнишка с заячьей губой.
      — Помолчал бы лучше! Чего ее бояться, если она — короткий миг, за которым следует воскресение, но вот мысль о том, что не сделаю то, что должен, обязан, страшит меня.
      — Тут ты прав! — кивнул пожилой заключенный. — Для истинного мусульманина смерть — это соединение с Аллахом, но если за гробом ничего нет, то от такого сознания легко прийти к вседозволенности.
      Кендрик бросил на него быстрый взгляд.
      — А я хочу к сказанному тобой добавить вот что. — Он выдержал паузу. — Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему свои зубы. Всем ясно, что я имею в виду?
      — Опять слова, — заметил бородач. — А о каком деле идет речь? Что ты обязан сделать? Раз уж мы такие неотесанные, почему бы тебе не просветить нас?
      — Сначала мне нужно кое-кого найти. Их-то я как раз и собираюсь ввести в курс дела.
      — А я думаю, ты должен ввести в курс дела меня, — заявил бородач.
      — Думай! Думать не вредно! — громко сказал Кендрик. И добавил, понизив голос: — Неужели не понимаешь, в чем дело? Это надо же быть таким тупым!
      — Сам ты тупой! — раздался голос патлатого, которого Эван вырубил минут десять назад.
      Кендрик оглянулся. Патлатый вскинул левую руку. Этот жест послужил своеобразным сигналом. Камера пришла в движение. Часть арестантов заголосила нараспев суры из Корана, остальные набросились на Кендрика, повалили и стали бить, зажав ему рот. «Неужели конец?» — мелькнула мысль.
      — Хватит! — раздался спустя какое-то время чей-то строгий голос. И Эван мгновенно получил передышку. — Снимите с него рубаху! — приказал тот же самый голос. — Дайте-ка мне взглянуть на его шею! Говорят, там есть шрам.
      Эван замер. Сейчас ему придется совсем туго! Нет у него на шее никакого шрама.
      — Это Амаль Бахруди! — произнес человек, склонившийся над ним. — А шрама, как я и предполагал, нет и никогда не было. Шрам — это самая обыкновенная дезинформация. Довольно остроумный ход. Все ищут человека со шрамом на шее, а его нет, как и не было! Я слышал, что Бахруди светлоглазый, что он способен молча переносить любую боль. Это — Бахруди, и он заслуживает доверия. Хорошо, что он похож на европейца! Именно поэтому в Европе его внешность не бросается в глаза, именно поэтому ему поручают особо важные задания.
      Эван понял, что настал решительный момент.
      — Наконец-то я слышу разумные слова, — сказал он и выдавил улыбку.
      — Говорит Амаль Бахруди! — провозгласил тот, кто спас Кендрика от побоев. — Помогите ему подняться.
      — Как бы не так! — выкрикнул бородач. — Не верю я, будто он — Амаль Бахруди. То у него есть шрам, то нет шрама, а в твоих словах нет никакого смысла.
      — А вот я сейчас все выясню! — заявил молодой араб лет двадцати, скуластый, с глубоко посаженными умными глазами. — Помогите ему подняться и перестаньте горлопанить!
      Шум в камере немедленно прекратился.
      — Спасибо вам, — сказал Эван. — Я сам, не надо помогать.
      Он с трудом поднялся. Из раны на левом плече сочилась кровь. Проведя ладонью по саднящему лицу, он поморщился.
      — Не благодарите! Я палестинец и наслышан о Бахруди. Он образованный человек, говорит на литературном арабском языке. У него светлые глаза. Только что вам устроили жесточайшую экзекуцию, но вы и звука не издали. А ведь тот, кто цепляется за жизнь, молил бы о пощаде! Для вас, как и для нас, главное — служение делу жизни. Любой из нас, окажись на вашем месте, поступил бы точно так же.
      «Боже праведный! Ты жестоко ошибаешься», — подумал Кендрик, а вслух сказал:
      — Я ценю ваши слова, вернее — ваше ко мне отношение, но даже перед вами я не откроюсь! И если сию минуту прикажете убить меня, все равно не скажу ни слова.
      — Я знал, что именно эти слова услышу от вас! — Палестинец в упор посмотрел на Кендрика. — Но именно мне, Амаль Бахруди, вы ответите на следующие вопросы — почему вас послали в Маскат и кого вам приказали разыскать?
      «Что ж, похоже, этот палестинский террорист обладает авторитетом и способен на поступки!» — пришел к выводу Кендрик. Пожалуй, с ним следует завязать доверительные отношения, но сначала необходимо организовать побег из этой тюрьмы. Это, конечно, проблема из проблем. Палестинец умный человек. Нужно все предусмотреть, побег подготовить самым тщательным образом, чтобы не вызвать у него никаких подозрений.

Глава 7