Он вышел на просторную площадь. В ее центре журчал фонтан. Струи воды падали на мраморную статую шейха в развевающихся одеждах, по всей видимости устремленного вперед. В никуда...
      Внимание Кендрика привлекли группы туристов. Удивительно! Ходят, бродят, щелкают фотоаппаратами, абсолютно безразличные к хаосу, к беспорядкам в американском посольстве. Снуют торговцы-арабы, предлагают сувениры. Похоже, все, что происходит в прежде миролюбивом Маскате, вне их понимания.
      Кендрик обвел взглядом площадь. Вывеску «Апельсиновая пахлава» он увидел сразу. Крошечная лавчонка.

* * *

      — Ваши люди, как всегда, правы, — сказала темноволосая молодая женщина в элегантном черном костюме, изящной шляпке и с миниатюрным фотоаппаратом в руке. Сделав несколько снимков Эвана Кендрика в момент, когда он входил в пекарню на рыночной площади Сабат-Айнуб, она убрала фотоаппарат в сумку и обратилась к низкорослому вальяжному арабу средних лет: — А на базаре его все-таки заметили?
      — Как будто бы да! Во всяком случае, обратили внимание на мужчину, который бежал вслед за полицейскими. Странно, конечно, потому что обычно бегают от полицейских, — сказал агент-осведомитель, не сводя глаз с пекарни.
      — Так видели его там или нет?
      — Дело в том, что никто не видел, куда он потом подевался. Конечно, все были потрясены случившимся, то есть я хочу сказать, что истеричные люди склонны к сбивчивости в изложении фактов. Новое, как известно, возбуждает, старое забывается...
      — Вы просто великолепны! — Женщина мило улыбнулась. — И ваши люди тоже.
      — Стараемся, ланиса  Калейла, — сказал араб. — Если не будем выкладываться, придется столкнуться с альтернативой, с которой предпочитаем не сталкиваться.
      — А при чем тогда пекарня? — спросила Калейла. — Есть какие-либо соображения на этот счет?
      — На этот — никаких! Лично я не терплю пахлаву. Мед, скажу я вам, прямо-таки льется ручьем. А евреи обожают это кушанье. Вы, конечно, знаете!
      — При чем тут евреи? Я, к примеру, тоже люблю.
      — В таком случае и он, и вы, и все забыли, какую кашу однажды заварили турки.
      — Не думаю, что объект наведался в пекарню ради пахлавы. И уж тем более, не ради экскурсов в историю турецкой версии относительно происхождения египтян и израильтян.
      — И это говорит дочь Клеопатры? — улыбнулся осведомитель.
      — Дочь Клеопатры никак в толк не возьмет, о чем, черт побери, говорите вы! К вашему сведению, я просто пытаюсь кое в чем разобраться.
      — В таком случае не лучше ли начать с армейской машины, которая после салята ждала объект в паре кварталов севернее его отеля. Это имеет, на мой взгляд, существенное значение.
      — Чепуха! Наверное, у него есть друзья среди военных.
      — В Маскате, ланиса Калейла, расквартирован лишь гарнизон султана.
      — Ну и что?
      — А то, что офицеры дважды в месяц подвергаются ротации, то есть их переводят из города на пограничные посты вдоль границы с Южным Йеменом.
      — Ну, переводят и переводят... Что в этом такого?
      — Я хочу сказать о двух вещах. Во-первых, я считаю, что это просто невероятное совпадение, когда объект по прошествии пяти лет с легкостью находит старинного приятеля в гарнизоне, который каждые две недели подвергается ротации.
      — Мало ли что! Необычное совпадение, но вполне возможное. А какое ваше второе соображение?
      — Второе соображение полностью исключает упомянутое первое. Дело в том, что в эти дни ни одна гарнизонная машина не подобрала бы по пути иностранца без распоряжения верховного главнокомандующего.
      — Султана, что ли?
      — А кого же еще?
      — Не придумывайте! Султан загнан в угол. Зачем ему иностранец? Одно неверное движение, и ответственность за гибель заложников ляжет на него. К тому же, если это случится, американцы не оставят от Маската камня на камне. Он это понимает.
      — Думаю, султан также понимает, что несет большую ответственность и за то, что он сделает, и за то, чего не сделает. А не лучше ли выяснить, что предпочли бы сделать в подобной ситуации другие? Разве такая мысль не могла прийти султану в его умную голову?
      Калейла пристально посмотрела на осведомителя:
      — Если предположить, что армейская машина отвезла объект на встречу с султаном, она ведь через какое-то время и обратно его привезла, не так ли?
      — Да, это так! — согласился ее собеседник. Его голос прозвучал ровно, будто ему было понятно, куда она клонит.
      — Получается, не сразу привезла объект назад, то есть о чем-то они все-таки беседовали. И если объект предложил какой-то выход из создавшегося положения, он не был сразу отвергнут. Так?
      — Скорее всего, так, ланиса Калейла.
      — Хорошо бы узнать, что именно было предложено.
      — Для всех нас в высшей степени опасно не знать этого! — кивнул араб-осведомитель. — Гибель двухсот тридцати шести американцев — это катастрофа. Решается судьба нации. Моей нации, добавлю я. Так что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы она осталась нашей. Вы меня понимаете, дорогая Калейла?
      — Понимаю...
      — В самом деле? У вас ведь было гораздо больше преимуществ в Средиземном море, чем когда-либо у нас, в нашем Персидском заливе. Кажется, наступило наше время. Думаю, никому не удастся нас остановить.
      — Я очень хочу, друг мой, чтобы это время наступило.
      — Так сделайте то, что должны, ланиса Калейла.
      — Непременно! — Она достала из сумки короткоствольный автоматический пистолет, затем извлекла обойму с патронами. Вставила ее в основание рукоятки. — А теперь уходите! — сказала она. — Мы понимаем друг друга, и сейчас вам лучше оказаться в другом месте. Пусть вас там увидят, но только не здесь.
      — Да благословит вас Аллах!
      — Лучше отправлю объект к Аллаху! Пусть помолится об успехе своего дела. Уходите! Объект выходит из пекарни. Я пойду за ним и сделаю то, что должна. У вас в распоряжении минут десять — пятнадцать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы оказаться вместе с остальными совсем в другом месте.
      — Вы защитите нас, не правда ли? Вы — сокровище! Будьте осторожны, дорогая Калейла.
      — А ему... Словом, дайте ему знать, чтобы на время затаился, а то становится чересчур назойливым!
      — Я прямиком в мечеть Звади. Потолкую с муллами и муэдзинами. Святым глазам, как известно, вопросов не задают. Это недалеко. Я буду там минут через пять.
      — Счастливо! — сказала Калейла и сразу направилась к фонтану.

* * *

      Кендрик вышел из пекарни, повернул направо и зашагал в сторону квартала с весьма сомнительной репутацией.
      Калейла остановилась как вкопанная. Он что, с ума сошел? Неужели не знает, что там запросто могут убить? А ей что делать? Черт возьми, вырядилась, как идиотка! Она сняла шляпу, затолкала ее в сумку. Нащупав рукоятку пистолета, крепко сжала ее. Господи, он погубит и себя, и ее! Как поступить? Времени для раздумий не оставалось, и она поспешила за ним.
      Эван Кендрик шагал по разбитой мостовой неопрятной и неряшливой улицы. По обеим ее сторонам лепились друг к дружке глинобитные развалюхи, побеленные мелом пополам с синькой. Иногда между ними вклинивались коробки домов из песчаника — либо с пустыми глазницами окон, либо с полимерной пленкой вместо стекол, а то и просто с брезентом. Повсюду провисали оголенные электрические провода, грозившие всему живому смертельной опасностью.
      Вечернее влажное тепло, смешанное с ароматами арабской еды, остро попахивало гашишем и тлеющими листьями коки.
      «Вот такие дела, конгрессмен! — усмехнулся Кендрик. — Вы совсем близко от преисподней — уже и смрад доносится со сковородок, на которых поджариваются грешники». Но, если честно, точно так же воняет летом и в Нью-Йорке. А здесь, в этом своеобразном арабском гетто, вытянутом вдоль не контролируемой властями полосы Оманского залива, как и прежде — нищета, запустение, наркотики и контрабанда.
      Время от времени до него долетали взрывы смеха.
      Кому нечего терять — тот всегда весел и бодр. Кто ж этого не знает! Влачат жалкое существование, но не унывают. Жизнь вообще-то удивительная штука! — пришла ему в голову мысль, хоть и не новая, но справедливая.
      Эван Кендрик ударился в философские размышления.
      Люди легко мирятся с неудобствами, а трудности, порождаемые бытом, с годами так или иначе забываются. Но если... Нет, не то!.. К примеру, у многих народов есть опыт тысячелетних страданий и мук, у некоторых опыт инквизиции, костров и виселиц, у других — массовых убийств, однако весь этот опыт ничто в сравнении с опытом труда, торговли, общения и дружеских задушевных бесед. Жаль, что рядом нет Мэнни Вайнграсса! Кендрик вздохнул. Да, так вот, пожалуй, опыт печали наиболее устойчив. Но если бы он взял верх над опытом счастья, которое каждый понимает по-своему, нельзя было бы жить на земле. Между прочим, у любого народа, многочисленного и крохотного, цивилизованного и не очень, свое представление о прекрасном. Например, у арабов слово «красота» и слово «верблюдица» обозначаются одинаково — «джамиля». И неудивительно, потому как для древних кочевых бедуинов не было ничего прекраснее этого двугорбого животного. Зато верблюду не пройти сквозь игольное ушко!.. Красивая метафора, спору нет, вот только в ее основе ошибка перевода, поскольку в оригинале не верблюд, а канат.
      — Эй, красавчик! — окликнула его моложавая женщина европейского типа, сильно смахивающая на верблюдицу.
      «Уж ее-то красавицей никак не назовешь!» — подумал Кендрик и прибавил шагу.
      Веселенький квартал! Своя жизнь, свои нравы.
      Джелабы и готры, джинсы и запрещенные мини-юбки пришли к полюбовному соглашению. Ходят слухи, будто высшие чины с военных кораблей, торговых судов, лихтеров и сухогрузов одалживают форму у низших и спешат сюда, едва лишь станут на якорь, чтобы, рискнув, отведать в этом разудалом азиатском «раю» всяких запретных плодов.
      Между тем все чаще стали попадаться мужчины. Некоторые топтались на перекрестках, другие, сбившись в небольшие группы, толклись возле двухэтажных домов с хлипкими лестницами по внешней стороне строения. Зыркая по сторонам, они обменивались короткими репликами.
      Кендрик закипал. А, чер-р-рт! Жулье, наркоманы и бездельники...
      Толпятся, и нет никакой возможности прочитать названия улиц, а номера домов и вовсе не видать. А возмущаться зачем? — одернул он себя. В жизни не бывает, чтобы только одни плюсы... без минусов, да и вряд ли найдется общество, в котором нет бездельников. А неведомый эль-Баз залег на это «дно» неспроста... Это ж надо, куда его дьявол занес! Дом номер 77. Шари-аль-Варак... Мило, очень мило! Улица Свиданий... Найти бы ее, эту многообещающую улицу!
      Кендрик сначала увидел две семерки кряду на третьем доме от угла, а затем и табличку с названием нужной ему улицы, оказавшейся мрачным грязным проулком.
      Он подошел к дому и остановился в нерешительности. Спиной к массивной деревянной двери, с коваными железными прутьями крест-накрест, сидел на корточках араб в готре и джелабе, видавшей виды.
      — Исмах,  — Кендрик шагнул к двери.
      — Ма хуа талабука,  — произнес араб, но с места не сдвинулся.
      — Вы, наверное, не говорите по-английски? — Кендрик решил сбить с араба восточную спесь.
      — Почему же? Говорю... — ответил тот с достоинством в голосе.
      — Мне в этом доме назначена встреча, — сказал Кендрик. — Меня ждут.
      — Вы от кого?
      — А вот это вас не касается! — бросил Кендрик.
      — А я здесь не для того, чтобы выслушивать подобные ответы. — Араб поднялся и привалился к дверному косяку. Полы его джелабы при этом движении разошлись, и Кендрик увидел пистолет, заткнутый за кожаный ремень. — Ставлю вопрос иначе. Кто вам дал адрес?
      Эван помедлил с ответом. А что, если полицейский забыл сообщить пароль? В суматохе упустил из виду эту немаловажную деталь. Возможно такое? Вполне... Так что вступать в пререкания с агрессивно настроенным арабом нет смысла.
      — Пекарню на рыночной площади в Сабат-Айнубе знаете? — спокойно произнес Кендрик. — Я там кое с кем разговаривал и...
      — Пекарню? В Сабат-Айнубе? — прервал его араб. — Я знаю по крайней мере три пекарни.
      — Пахлава, черт побери! — взорвался Кендрик. Раздражение нарастало, но он не сводил глаз с рукоятки пистолета. — Апельсиновая пахлава... — произнес он с расстановкой.
      — Балава буртукал... — повторил охранник по-арабски. — Да-да, есть такая пекарня. — Араб поправил джелабу, полы соединились. — Значит, вас сюда прислал пекарь... — произнес он в раздумье.
      — Представьте себе! — сказал Кендрик, теряя терпение. — Теперь-то вы разрешите мне войти?
      — Сэр, нелишне бы уточнить, к кому именно вы пришли.
      — Как это к кому? К тому, кто здесь живет. Работает, наконец...
      — Разве у того, кто здесь живет и работает... — араб выдержал секундную паузу, — нет имени?
      — А вы что, уполномочены выяснять это у каждого, кто приходит сюда?
      — Представьте себе! — кивнул охранник, ухмыляясь. — Насколько мне известно, пекарь с Сабат-Айнуба...
      — О Господи! — не удержался Кендрик. — эль-Баз... эль-Базом зовут твоего хавагу.  Ну-ка, позволь пройти!
      — Сэр, — охранник растянул губы в улыбке, — позвольте мне сообщить ему о вашем визите. Эль-Баз примет вас, если решит, что гость не в тягость. Необходимость...
      Неожиданно за углом раздался приглушенный хлопок, и сразу мужской голос разразился неистовой бранью, затем этот галдеж перекрыл женский голос. Женщина потребовала оставить ее в покое, а потом она повторила это требование на английском языке:
      — Прочь, подонки! Уложу всех на месте.
      Кендрик с охранником кинулись было к ней на помощь, но раздался выстрел. Еще один... Второй, третий... Пули рикошетили о булыжник мостовой, высекая искры.
      Араб-охранник бросился ничком на каменные плиты у входа в дом эль-База, Кендрик прижался к стене. «Кретин, безмозглый балда!» — обрушился он на себя. Должен, должен был это предвидеть...
      Мимо пробежали двое в джелабах и женщина в чадре, следом, прижимая к груди окровавленную руку, промчался тип в хаки.
      Эван постоял, прислушиваясь, затем, неслышно ступая, дошел до угла, осторожно выглянул. То, что он увидел, привело его в замешательство.
      Посередине мостовой скудно освещенного проулка стояла молодая женщина в элегантном черном костюме, с непокрытой головой и в полной боевой готовности — в левой руке у нее был кинжал, в правой — пистолет.
      Кендрик шагнул с тротуара на мостовую и сразу застыл как вкопанный — женщина вскинула правую руку и, глядя на него в упор, прицелилась.
      Вот это номер! И что дальше? Эван отдавал себе отчет в том, что, если хотя бы пошевелит пальцем, она выстрелит. Он смотрел на нее, молчал и не двигался.
      К крайнему изумлению Кендрика, она вдруг попятилась, затем, держа его на мушке, стала медленно идти назад — спиной по направлению к движению и, только когда раздались пронзительные звуки свистка, повернулась и побежала.
      Женщина исчезла из виду в считанные секунды.
      Кто она? Что ей здесь было нужно? Кажется, она следила за ним... Но зачем, почему?
      Кендрик решил, что элегантная женщина приятной наружности собиралась его пристрелить.
      — Сэр, скорее сюда! — произнес вполголоса охранник.
      Эван обернулся.
      Араб энергично жестикулировал, давая понять, что на улице оставаться опасно. Он буквально втащил Кендрика в дом. Захлопнув дверь, мгновенно заложил ее на два чугунных засова.

* * *

      Эван обвел взглядом просторное помещение со сводчатым потолком, напоминающее огромный коридор с дверями по обе стороны. На дощатом полу тут и там лежали небольшие ковры. Ого, да здесь целое состояние! Кендрик разбирался в коврах. А вот те, что по стенам, не такие дорогие, хотя по размеру больше. Туристы наверняка протоптали сюда дорожку, пришел он к выводу, потому как восточные ковры ручной работы, в особенности иранские, на Западе неизменно в цене. Н-да! Иметь дело с профессионалом всегда приятно, а этот неведомый эль-Баз, похоже, прекрасно разбирается в искусстве ковроткачества и знает, как завоевать рынок.
      — Я эль-Баз, — произнес человек преклонного возраста, слегка сутулый, невысокого роста, протягивая руку. — Весьма рад познакомиться с вами, но меня совершенно не интересует, каким именем нарекли вас ваши почтенные родители. — Он жестом предложил Кендрику следовать за ним. — Сюда, пожалуйста, вторая дверь направо. Предстоит одна незначительная процедура, но без нее не обойтись, хотя в принципе все уже сделано.
      — Сделано? — переспросил Эван. — Что именно?
      — Документы готовы. И должен сказать, они в полном соответствии с полученными мною рекомендациями и информацией.
      — Позвольте поинтересоваться, какого рода информация?
      — Самая обыкновенная. Кто вы, чем занимаетесь, откуда прибыли в Оман.
      — Хотелось бы также знать, кто меня рекомендовал.
      — Понятия не имею, — ответил эль-Баз, касаясь ладонью руки Кендрика. — Мне позвонили, а откуда — я не в курсе. Тем не менее, она проявила осведомленность, и я понял, что обязан повиноваться.
      — Она? Вам звонила женщина?
      — Пол в таких делах не имеет значения. Важны слова, поступки и гарантии. Проходите, пожалуйста. — Эль-Баз распахнул дверь, посторонился, пропуская Кендрика.
      Эван огляделся и понял, что комната представляет собой фотостудию. Оборудование оказалось самым современным. То, что Кендрик мгновенно оценил уровень оснащенности фотостудии, не осталось незамеченным.
      — Фотокамера слева от вас, — сказал эль-Баз, — делает фотографии на документы установленного правительством образца на зернистой фотобумаге. Садитесь, пожалуйста, перед экраном. Это не займет много времени.
      Эль-Баз работал сноровисто, и, поскольку использовал пленку американской фирмы «Поляроид», не возникло никаких трудностей. Натянув тонкие хирургические перчатки, эль-Баз взял отобранную фотографию (остальные он сжег) и, кивнув в сторону шторы из светло-серой ткани, служившей экраном, подошел и потянул за шнурок. Штора поехала вбок, обнажая стену, ровную и гладкую.
      Однако ее внешний вид оказался обманчивым.
      Эль-Баз поставил ступню правой ноги на еле заметный выступ на полу, дотянулся ладонью до едва различимой неровности в узоре настенной лепнины, одновременно нажал и то и другое. Кусок стены медленно поехал влево, а когда остановился, эль-Баз протиснулся в образовавшееся отверстие шириной чуть более полуметра, сделав Кендрику знак следовать за ним.
      То, что открылось взору Эвана, поразило его воображение — комплект оргтехники в этом помещении соответствовал уровню мировых стандартов. Во всяком случае, оборудование у него в вашингтонском офисе кое в чем здешнему даже уступало.
      — Сюда, прошу вас. — Эль-Баз кивнул на компьютер слева, на мониторе которого высвечивался какой-то текст, набранный ярко-зелеными буквами. — Обратите внимание, сэр, какими привилегиями вы пользуетесь! Меня попросили приготовить для вас документы в соответствии с легендой, которую вы сейчас станете изучать. Образно говоря, вам предстоит познакомиться с самим собой.
      — Познакомиться с самим собой? — Кендрик вскинул бровь.
      — Именно так, саийдат йа саийед.  Вы — саудовец, родом из Эр-Рияда, некий Амаль Бахруди... Вы — инженер-строитель. У вас в жилах течет европейская кровь, потому что ваш дед по матери — европеец. На дисплее все это есть. Изучайте, запоминайте...
      — Стало быть, я — араб-полукровка...
      — Именно так, саийдат йа саийед. Дедушка смягчил, если угодно, семитские, скажем так, черты вашего лица. И голубые глаза вы от него унаследовали.
      — Минуточку! — Эван уставился на экран монитора. — Этот Амаль Бахруди, он что, реальное физическое лицо?
      — Был реальным. Однако минувшей ночью отправился к праотцам. Это случилось в Восточном Берлине, а мне об этом сообщили по модемной связи.
      — Его убили, что ли? — Кендрик усмехнулся. — Или сам умер?
      — А зачем вам это знать? Тем более, что восточногерманская разведка, правая рука Москвы, не скоро предаст огласке факт его смерти; КГБ, разумеется, затребует объективку, но, пока их бюрократическая машина наберет обороты, много воды утечет. А тем временем Амаль Бахруди прилетел в Маскат, прошел таможенный досмотр в аэропорту, внесен в компьютерный реестр лиц, получивших визу сроком на тридцать дней.
      — Получается, если кто-либо надумает проверить, где Амаль Бахруди и что с ним, он, оказывается, живой и здоровый, на законных основаниях обитает в султанате Оман и даже не помышляет о своей кончине в Восточном Берлине.
      — Именно так, саийдат йа саийед.
      — А что будет, если меня схватят?
      — Ничего не будет, так как вы немедленно отправитесь в мир иной.
      — Убьют, что ли?
      — Разумеется, прошу прощения. — Но ведь русские поднимут шум, если станет известно, что Амаль Бахруди еще раз преставился...
      — А откуда они узнают об этом? И потом, не станет КГБ шуметь. Знаете почему?
      — Почему?
      — Потому что в учебных заведениях, где комитет готовит террористов для борьбы со своими идейными недругами, скажем так, выходцев из стран Ближнего и Среднего Востока предостаточно, и этот факт, нетрудно догадаться, тщательно скрывается.
      — Кажется, я улавливаю, откуда ветер дует, но, скажите, каким образом вам удалось откопать этого Бахруди?
      — Садики  ачазиз! — воскликнул эль-Баз и осекся. — Сэр, у таких, как я, во многих странах есть... коллеги, но и это вас не должно беспокоить. Просто запоминайте сведения о ваших родителях, то есть об отце и матери вашего Амаля Бахруди, о школе... Вы ведь окончили два университета! Кстати, один из них в Соединенных Штатах, где, как правило, получают высшее образование саудовцы. Словом, на дисплее сведения, которые вам знать необходимо, а все остальное — лишнее. Захочется узнать больше, расстанетесь, прошу прощения, с жизнью.

* * *

      Выйдя из дома эль-База, Кендрик сразу направился в северо-восточный район города, а если точнее — в сторону своего посольства.
      Больницу в квартале Вальят он обошел стороной и спустя некоторое время уже шагал по нарядной авеню, где располагалось здание посольства США. Метрах в ста пятидесяти от ворот он остановился. Пятачок перед ними, как всегда, был до отказа заполнен оравой зрителей, а на самой авеню народу было мало.
      На территории посольства то и дело раздавались выстрелы, но было ясно, что и факелы и пальба — все это только для нагнетания обстановки.
      Толпа редела по мере того, как на город опускалась ночь. Скоро все разойдутся по домам, надо торопиться! Кендрик взглянул на часы. Та-а-ак! У него в распоряжении минут шестьдесят, а у Ахмата и того меньше. Кендрик огляделся. Где-то неподалеку от входа в больницу должны быть телефоны-автоматы. Когда строители возводили лечебный корпус, Мэнни Вайнграсс настоял на выделении средств на телефонизацию. Он не уставал повторять, что больница без связи с внешним миром — настоящая гробница.
      Телефонные кабины из белого пластика отражали свет уличных фонарей и были видны издалека. Сначала Эван ускорил шаг, потом пошел медленнее. Если за ним установлено наблюдение, следует сохранять олимпийское спокойствие.
      Он не спеша подошел к первой кабине. Опустив монету, набрал номер: 555-0005. Капли пота выступили на лбу. Восемь гудков, а трубку никто не берет. Ну где он там, султан Омана?
      — Хаза ана!  — ответил наконец знакомый голос.
      — Говорите на английском, — сказал Кендрик.
      — Что-нибудь случилось?
      — Кое-что! Но сначала основное... За мной хвост. Это женщина. Она вела меня до дома эль-База. Было темно, но мне удалось разглядеть ее. Среднего роста, выглядит элегантно. Хорошо говорит по-арабски. И по-английски неплохо. Кто-либо есть на примете?
      — Ума не приложу! Элегантная женщина отважилась появиться в этом районе? Странно...
      — Ничего странного! Она собиралась пристрелить меня. Во всяком случае, держала на мушке.
      — Не может быть!
      — Кажется, именно она передала эль-Базу распоряжение приготовить для меня бумаги. По телефону, разумеется.
      — Уф-ф! — выдохнул Ахмат. — Звонила моя жена. Я не решился поручить это дело никому из посторонних.
      — Благодарю вас! Но кто, кроме вашей жены, знает, что я здесь?
      — Вы договаривались о встрече с тремя вашими знакомыми. Один из них, Мустафа, убит. Остальные двое находятся под наблюдением. Думаю, есть смысл вам исчезнуть на некоторое время. Так будет легче выявить всякого, кто проявляет к вам повышенный интерес. Кроме того, мне надо с вами кое-что обсудить. Это касается Амаля Бахруди. Ну как, согласны? Я могу вас спрятать у себя на пару деньков. Полагаю, это будет самое разумное.
      — Исчезнуть я согласен, а прятаться отказываюсь.
      — Я что-то не улавливаю разницы.
      — Ахмат, пусть меня немедленно арестуют и предъявят обвинение в терроризме. Если я окажусь в тюрьме, вместе с террористами, вот это будет самое разумное. Подробности при встрече, но мне просто необходимо попасть туда сегодня, в течение этого часа.

Глава 6