- Да, сэр.
      - Эван! - На лице Дженнингса снова появилась обаятельная улыбка. - Вы человек того типа, который мне нравится. А то, что вы сделали - я прочитал об этом, - просто потрясающе! И президент не поскупится! Между прочим, Сэм Уинтерс посоветовал мне сказать, что мы с вами работали сообща. Какого черта, Эван, ведь мои люди работали с вами, и это истинная правда.
      - Мистер президент...
      - Запланируйте это, слышите. Герб? Я заглянул в мой календарь, если это вас не обидит. Следующий вторник, десять утра. Таким образом мы станем главной вечерней новостью на всех телестанциях, а вечер вторника - хороший вечер.
      - Но, мистер президент... - взволнованно повторил Деннисон.
      - И еще, Герб, я хочу оркестр морской пехоты. В Голубой комнате. Черт меня побери, если я буду дешевым ублюдком! Это буду просто не я!
      Разъяренный Герберт Деннисон шел в свой кабинет в сопровождении Кендрика, чтобы выполнить президентский приказ: разработать детали церемонии награждения в Голубой комнате в следующий вторник. С оркестром морской пехоты. Гнев главы президентского аппарата был настолько силен, что он молчал, стиснув зубы.
      - Я и вправду раздражаю вас, да, Герби? - поинтересовался Эван, отметив бычью поступь Деннисона.
      - Вы меня раздражаете, и меня зовут не Герби.
      - Ну, не знаю. Там, у президента, вы выглядели как Герби. Он вас сразил, да?
      - Временами президент склонен слушать не тех людей.
      Кендрик смотрел на главу аппарата президента, пока они шагали по широкому коридору. Деннисон игнорировал робкие приветствия многочисленных сотрудников Белого дома, попадавшихся им навстречу; некоторые из них изумленно глазели на Кендрика, очевидно узнав его.
      - Не понимаю, - сказал Эван. - Побоку нашу взаимную неприязнь, но в чем ваша проблема? Это ведь меня, а не вас пихают туда, где я не хочу находиться. Чего вы скулите?
      - Потому что вы, черт возьми, слишком много болтаете. Я видел вас в программе Фоксли, и потом ту маленькую демонстрацию, которую вы учинили у себя в офисе на следующее утро. Вы непродуктивны.
      - Вам нравится это слово, не так ли?
      - Есть много других слов, которые я могу использовать.
      - Уверен в этом. Тогда у меня, возможно, есть для вас сюрприз.
      - Как, еще один? Что же это, черт возьми, такое?
      - Подождите, пока мы придем к вам в кабинет.
      Деннисон приказал своей секретарше не соединять его ни с кем, кроме абонентов приоритетной "красной линии". Секретарша поспешно кивнула в знак подтверждения, но испуганно добавила:
      - Для вас оставлено более дюжины сообщений, сэр. Почти все просят срочно перезвонить.
      - По приоритетной "красной линии"? Женщина покачала головой.
      - А что я вам только что сказал? - С этими учтивыми словами глава президентского аппарата втолкнул конгрессмена в свой кабинет и с шумом захлопнул дверь. - Ну, и какой у вас сюрприз?
      - Знаете, Герби, на самом деле я должен дать вам один совет. - Кендрик небрежно подошел к тому же окну, где стоял прежде, затем повернулся и посмотрел на Деннисона: - Можете грубить своим помощникам как хотите, пока они будут это терпеть, но никогда больше не хватайте члена палаты представителей и не вталкивайте его в кабинет, как если бы вы собирались его выпороть.
      - Да не толкал я вас!
      - Я понял это таким образом, и это все, что имеет значение. У вас тяжелая рука, Герби. Уверен, мой выдающийся коллега из Канзаса чувствовал то же самое, когда посадил вас на задницу.
      Неожиданно Герберт Деннисон сделал паузу, потом негромко рассмеялся. В его затянувшемся хихиканье не слышалось ни злости, ни враждебности; скорее, оно отражало облегчение. Он распустил узел галстука и небрежно сел в кожаное кресло перед письменным столом.
      - Господи, хотел бы я быть на десять - двадцать лет моложе, Кендрик, тогда я с удовольствием отхлестал бы вас по заднице. Но в шестьдесят три понимаешь, что осторожность - лучшая сторона доблести или чего бы там ни было. Мне все равно, если меня снова собьют с ног, хотя сейчас намного труднее подниматься.
      - Тогда не напрашивайтесь, не провоцируйте этого. Вы держитесь очень вызывающе.
      - Садитесь, конгрессмен, да поближе, к моему столу. Ну давайте, садитесь же! Эван сел.
      - Ну и как? Чувствуете покалывание в позвоночнике, прилив крови к голове?
      - Ничего такого не чувствую. Это место для работы.
      - Да ну, думаю, мы разные люди. Понимаете, внизу сидит самый могущественный человек на земле, и он полагается на меня, а я, сказать по правде, тоже не гений. Я только заставляю бегать этот глупый выводок. Смазываю механизмы, чтобы колесики вращались. Однако в масле, которым Я пользуюсь, много едкости - прямо как во мне. Но это - единственная смазка, которая у меня есть, и она действует.
      - Наверное, в этом есть какая-то цель? - заметил Кендрик.
      - Разумеется, есть. Видите ли, с тех пор, как я здесь, то есть с тех пор, как мы здесь, все мне кланяются, как китайские болванчики, льстят напропалую и широко улыбаются - а в их глазах написано, что они предпочли бы пустить мне пулю в лоб. Только через такое я уже проходил, меня это не волнует. Но тут появляетесь вы и велите мне убираться к чертовой матери. Подобные заявления, знаете ли, освежают. С этим можно иметь дело. Мне действительно нравится то, что я вам не симпатичен, а вы не симпатичны мне. Имеет ли это какой-либо смысл?
      - В извращенном виде. Но тогда вы - извращенец.
      - Почему? Потому что я предпочитаю говорить прямо, а не ходить вокруг да около? Бессмысленные словоизлияния и подхалимаж - только пустая трата времени. Если бы я мог избавиться и от того, и от другого, мы бы все работали в десять раз лучше, чем сейчас.
      - Вы когда-нибудь давали кому-нибудь об этом знать?
      - Пытался, конгрессмен, помоги мне Бог, еще как пытался! И знаете что? Никто мне не верит.
      - А вы на их месте поверили бы?
      - Наверное, нет. И может, если бы они поверили, глупый выводок превратился бы в зарегистрированный дурдом. Подумайте об этом, Кендрик. Моя извращенность не так-то проста.
      - Тут я ничего не могу сказать, но наш разговор многое для меня упрощает.
      - Упрощает? А, тот сюрприз, что вы собираетесь мне выложить?
      - Хорошо, - согласился Эван. - Понимаете, до определенного момента я сделаю то, что вы от меня хотите, - за плату. Вот моя сделка с дьяволом.
      - Вы мне льстите.
      - Даже не собирался. Я тоже не склонен к подхалимажу, потому что это пустая трата моего времени. Говоря вашими словами, я "непродуктивен", потому что наделал много шума, выступив против ряда вещей, вызывающих у меня возмущение. А вас, когда вы это услышали, погладило против шерсти. Пока что я прав?
      - Правы до последнего гроша, парень. Можете выглядеть как угодно, но, на мой взгляд, вас многое роднит с увешанными бусами длинноволосыми протестующими засранцами.
      - И вы опасаетесь, что, если мне предоставят трибуну, может стать еще хуже, и ваши абрикосовые деревья побьет морозом? Я снова прав?
      - Правее некуда. Не хочу, чтобы кто-то или что-то перебило голос президента, его рассуждения. Он вывел нас из "голубого" участка, мы оседлали сильный и теплый ветер со Скалистых гор и чувствуем себя хорошо.
      - Не буду стремиться понять вас.
      - Возможно, и не смогли бы...
      - Но по сути вы хотите от меня двух вещей, - быстро продолжил Эван. Первое: чтобы я говорил как можно меньше и вообще, ничего такого, что ставит под сомнение мудрость, исходящую из вашего глупого курятника. Я близок к истине?
      - Ближе некуда.
      - И второе: вы хотите, чтобы я исчез, и исчез быстро. Ну как?
      - Заслужили медное кольцо.
      - Ладно, я все это выполню - до определенного момента. После этой маленькой церемонии в следующий вторник, которой никто из нас не хочет, но мы уступаем президенту, в мой офис потоком хлынут запросы из средств массовой информации. Газеты, радио, телевидение, еженедельники - словом, вся братия. Я - новость, а они хотят продавать свой товар...
      - Вы не говорите ничего такого, чего бы я не знал или что бы мне не нравилось, - перебил его Деннисон.
      - Я всем откажу, - решительно заявил Кендрик. - Не соглашусь ни на какие интервью. Не выскажусь ни по одному вопросу и исчезну так быстро, как только смогу.
      - Расцеловал бы вас прямо сейчас, если бы не кое-что непродуктивное в ваших словах, например "до определенного момента". Это еще что такое?
      - Это значит, что в палате представителей, если мне дадут слово, я выскажу мои соображения как смогу беспристрастно. Но то в палате. Спустившись с холма, я становлюсь недоступен для комментариев.
      - Большинство пиаровцев мы держим не на холме, а внизу, - задумчиво проговорил глава аппарата президента. - То что снимают камеры на спутниках, не попадает в "Дейли ньюс" и "Даллас". При данных обстоятельствах, благодаря этому вкрадчивому сукину сыну, Сэму Уинтерсу, ваше предложение столь неотразимо, что мне интересно, какова же цена. Предполагаю, вы ее уже определили для себя?
      - Я хочу знать, кто настучал на меня. Через кого - так очень, ну очень профессионально - произошла утечка.
      - Думаете, я не хочу узнать? - Деннисон резко подался вперед. - Да я бы этих ублюдков торпедами потопил в пятидесяти милях от Нью-Порт-Ньюса!
      - Тогда помогите мне это выяснить. Вот моя цена. Соглашайтесь, или я повторю программу Фоксли по всей стране и назову вас и вашу компанию в точности тем, чем вы, по моему мнению, являетесь, - стадом неуклюжих неандертальцев, столкнувшихся со сложным миром, который не в состоянии понять.
      - А вы-то кто, знаток хренов?
      - Я только знаю, что вы - не знаток. Я наблюдаю за вами, слушаю и вижу, как вы отсекаете многих, которые могли бы вам помочь, потому что в их натурах тот или иной изгиб не согласуется с вашим изначально заданным образцом. Сегодня я кое-что понял из того, что увидел и услышал. Президент Соединенных Штатов беседовал с Самуилом Уинтерсом, человеком, к которому вы относитесь неодобрительно. Когда вы объяснили, почему он вам не нравится, а Лэнгфорд отказался вас поддержать, он сказал одну вещь, которая меня просто потрясла. Заявил, что, если Сэм Уинтерс не согласен с той или иной политикой, это еще не делает его врагом.
      - Президент часто не понимает, кто его враги. Он быстро распознает идеологических союзников и привязывается к ним, порой надолго, но нередко бывает слишком великодушен для того, чтобы выявить тех, кто разъедает его же собственные принципы.
      - По-моему, это самый слабый и самый нахальный довод из всех, которые я когда-либо слышал, Герби. От чего вы защищаете вашего хозяина? От других мнений?
      - Вернемся к вашему большому сюрпризу, конгрессмен. Эта тема мне больше нравится.
      - Уверен, что это так.
      - Что вы знаете такого, чего не знаем мы? Это может помочь нам выяснить, кто допустил утечку оманской истории.
      - Главным образом то, что мне сообщил Фрэнк Свонн. Как глава подразделения "Огайо-4-0" он обеспечивал связь между министром обороны, госсекретарем и председателем Объединенного комитета начальников штабов; все они знали обо мне. Фрэнк велел их вычеркнуть из списка возможных подозреваемых в утечке информации, однако...
      - Это очевидно, - перебил его Деннисон. - У них яйца всмятку текут по физиономиям. Не могут ответить на самые простые вопросы, поэтому выглядят просто идиотами. Но между прочим, они далеко не идиоты и работают достаточно давно - знают, что такое максимальная засекреченность и почему она применяется в данном случае. Кто еще?
      - Не считая вас - честно говоря, ваше имя я вычеркиваю только потому, что нахожу мое раскрытие для вас абсолютно "непродуктивным", - остаются еще трое.
      - Кто же?
      - Первый - Лестер Кроуфорд из Центрального разведывательного управления; второй - начальник базы в Бахрейне, Джеймс Грэйсон; третья - женщина, Адриенна Рашад, особый агент, действующий за пределами Каира.
      - Что насчет них?
      - Свонн говорит, они единственные люди, которые знали, кто я такой, когда меня доставили в Маскат.
      - Ну, они-то наши кадры, - многозначительно произнес Деннисон. - А как насчет ваших друзей там?
      - Не могу сказать, что это невозможно, и все-таки вряд ли. Не считая молодого султана, я общался с несколькими людьми, настолько отдаленными от каких-либо контактов с Вашингтоном, что о них я подумал бы в самую последнюю очередь, если вообще их стоит принимать во внимание. Ахмат, с которым я знаком очень давно, не сделал бы этого по многим причинам, начиная со своего положения и кончая связью с нашим правительством. Я звонил четверым, откликнулся только один, за что и был убит - вне всякого сомнения, с согласия остальных. Они боялись за свои шкуры. Не хотели иметь со мной ничего общего, даже знать о моем пребывании в Омане. Чтобы понять это, надо там пожить. У очень многих синдром террориста, к их горлу и к горлам всех членов их семей приставлены кинжалы. Уже были случаи мести - убитый сын, изнасилованная и изуродованная дочь, - потому что двоюродные братья или дядья требовали действий против палестинцев. Не верю, что кто-то из этих людей произнес бы мое имя даже перед глухой собакой.
      - Господи Боже, в каком же мире живут эти проклятые арабы?
      - В мире, где подавляющее большинство пытается выжить и создать условия для себя и своих детей. А мы не помогли им, фанатичный вы мерзавец.
      Деннисон задрал голову и нахмурился:
      - Может, я и заслужил ваш выстрел, конгрессмен, мне придется подумать об этом. Не так давно было модно не любить евреев, не доверять им, а сейчас все изменилось: в схеме наших антипатий их место заняли арабы. Может, все это и чепуха, кто знает? Но сейчас самое важное, кто извлек вас на свет Божий из-под покровов секретности. По-вашему, это кто-то из наших рядов?
      - Должно быть, так. К Свонну обратился - как выяснилось, обманным путем какой-то блондин с европейским акцентом, располагающий обо мне подробнейшими сведениями. Такая информация могла к нему поступить только из правительственных источников, возможно, из моей биографии, подготовленной для конгресса. Он пытался связать меня с оманской ситуацией, Свонн решительно это отверг, заявив, что сам лично отклонил мою кандидатуру. Однако у Фрэнка сложилось впечатление, что ему не удалось убедить этого человека.
      - Мы знаем о шпионе-блондине, - вставил Деннисон. - Только не можем его найти.
      - Но этот тип копал и отыскал кого-то еще, кто умышленно или неумышленно подтвердил то, за чем он охотился. Если вычеркнуть вас, а также госсекретаря, министра обороны и начальника комитетов начальников штабов, остаются Кроуфорд, Грэйсон и эта Рашад.
      - Первых двоих тоже вычеркните, - твердо произнес глава президентского аппарата. - Сегодня рано утром я поджаривал на решетке Кроуфорда - прямо здесь, в этом кабинете. Он готов был согласиться на сайгонскую рулетку только из-за предположения о такой возможности. Что касается Грэйсона, пять часов назад я звонил ему в Бахрейн. Его чуть кондрашка не хватила, когда он услышал, что мы рассматриваем его как возможный источник утечки. Прочитал мне нотацию, как самому тупому ученику в квартале, которого следует бросить в одиночку за то, что я позвонил ему по обычной линии. Как и Кроуфорд, Грэйсон - старый профессионал. Ни тот, ни другой не стали бы из-за вас ставить под удар дело всей своей жизни, и ни одного из них нельзя обманом заставить это сделать.
      Кендрик наклонился вперед, локтями оперся о стол. Он смотрел на противоположную стену кабинета; в голове его проносился поток противоречивых мыслей. Калейла, урожденная Адриенна Рашад, спасла тогда ему жизнь, но не сделала ли это только для того, чтобы продать его? Она - также близкий друг Ахмата, которого может дискредитировать связь с ней. Эван уже достаточно навредил молодому султану, чтобы добавить еще разведчика-перевертыша. А еще Калейла поняла его, когда он нуждался в понимании; была добра, когда он нуждался в доброте. Если ее обманным путем заставили разоблачить его, и он выставит ее несостоятельность, она кончена для работы, в которую пылко верит... Но, если она разоблачила его по каким-то своим собственным причинам, тогда это предательство. На чьей стороне правда? Кто она - жертва обмана или лгунья? Как бы там ни было, ему надо выяснить это для себя, чтобы перед ним не маячил призрак официального расследования. Сверх того, ему надо знать, с кем она контактировала или кто контактировал с ней. Ибо лишь этот кто-то может ответить, почему он выставил напоказ Эвана из Омана. Он должен его узнать!
      - Женщина, - согласился Деннисон, кивая. - Я насажу ее на вращающийся вертел над самым жарким адским огнем!
      - Нет, не насадите, - возразил Кендрик. - Вы и близко к ней не подойдете, пока я не подам вам знака, если вообще подам. И сделаем еще шаг вперед. Никто не должен знать, что вы привезете ее сюда, - под прикрытием, так, я думаю, это называется. Абсолютно никто, ни один человек. Это понятно?
      - Да кто вы, черт побери, такой...
      - С этим мы уже разобрались, Герби. Помните, следующий вторник в Голубой комнате? С оркестром морской пехоты и всеми этими репортерами и телекамерами? У меня будет огромная-преогромная трибуна, на которую я смогу залезть, если захочу, и кое-что рассказать. Поверьте, вы окажетесь среди первых мишеней осел избитый и все такое.
      - Вот проклятие! Можно мне, как человеку шантажируемому, набраться смелости и спросить, почему эта шпионка пользуется предпочтением?
      - Конечно. - Эван пристально посмотрел на главу президентского аппарата. Эта женщина спасла мне жизнь, и вы ей жизнь не поломаете, сообщив ее агентам, что она взята под прицел вашего хорошо разрекламированного белодомовского дробовика. Вы уже достаточно натворили таких дел.
      - Ладно, ладно! Но давайте проясним одну вещь. Если разболтала она, вы передаете ее мне.
      - Будет зависеть...
      - От чего же, во имя Господа?
      - От того, как и почему.
      - Снова загадки, конгрессмен?
      - Не для меня. - Эван внезапно встал. - Вытащите меня отсюда, Деннисон. И еще, так как я не могу поехать домой, ни в Вирджинию, ни даже в Колорадо, без того, чтобы меня не завалило, может ли кто-нибудь из этого курятника снять для меня домик или коттедж за городом на другое имя? Заплачу за месяц или за сколько понадобится. Мне нужны всего несколько дней, чтобы во всем разобраться до возвращения в офис.
      - Об этом уже позаботились, - вдруг сообщил глава президентского аппарата. - На самом деле это идея Дженнингса - спрятать вас на конец недели в один из стерильных домов в Мэриленде.
      - Что еще за стерильный дом? Пожалуйста, говорите на языке, который я понимаю.
      - Объясню так. Вы - гость президента Соединенных Штатов в месте, которое невозможно найти, то есть зарезервированном нами для людей, которых мы хотим спрятать. Это совпало с моим обдуманным мнением, что Лэнгфорду Дженнингсу следует сделать первые публичные заявления о вас. Вас здесь видели, и пресса об этом дознается. Сие так же точно, как то, то у кроликов рождаются крольчата.
      - Вы автор сценария. Так что мы говорим, то есть что вы говорите, поскольку я в изоляции?
      - Все просто. Обеспечивается ваша безопасность. Это первейшая забота президента после того, как он обсудил с экспертами меры контртеррористической деятельности. Не волнуйтесь, наши писаки выдумают что-нибудь такое, от чего женщины будут рыдать, а у мужчин возникнет желание выйти и пройтись парадным маршем. А поскольку Дженнингсу в таких случаях принадлежит последнее слово, он, вероятно, создаст какой-нибудь избитый образ могучего рыцаря "Круглого стола", который заботится о храбром юном брате, выполнившим общую для них опасную миссию. Вот проклятие!
      - И если предположение об ответных мерах хоть сколько-нибудь правдиво, это сделает меня мишенью, - добавил Кендрик.
      - Было бы чудесно, - отозвался Деннисон.
      - Позвоните мне, когда решите насчет этой Рашад.
      Эван сидел на кожаном стуле с высокой спинкой в рабочем кабинете впечатляющего стерильного дома на восточном побережье Мэриленда, в городке под названием Синуид-Холтоу, в залитом прожекторами парке с ружьями на изготовку стража охраняла каждую пядь территории.
      Кендрик выключил телевизор. Только что он в третий раз просмотрел запись внезапно созванной пресс-конференции президента Лэнгфорда Дженнингса, касающейся конгрессмена Эвана Кендрика из Колорадо. Пресс-конференция оказалась еще более возмутительной, чем предусматривал Деннисон, поскольку была переполнена выворачивающими душу паузами, сопровождаемыми постоянными, хорошо отрепетированными ухмылками, которые так очевидно передавали скрытую гордость и взрыв чувств. Президент опять говорил общие слова и ничего конкретного, за исключением одного: "До тех пор, пока не будут предприняты все надлежащие меры безопасности, я попросил конгрессмена Кендрика, человека, которым мы все так гордимся, побыть в защищенном уединенном месте. Вместе с тем настоящим я строжайше предупреждаю. Если где-либо трусливые террористы попытаются совершить покушение на моего хорошего друга, близкого соратника, человека, на которого я смотрю как на своего младшего брата, вся мощь Соединенных Штатов - на земле, на воде и в воздухе - обрушится на определенные анклавы тех, кто несет за это ответственность". Определенные? О Боже!
      Зазвонил телефон. Эван огляделся, пытаясь выяснить местонахождение аппарата. Тот стоял на письменном столе на другом конце комнаты. Кендрик спустил ноги на пол и подошел к поразительно назойливому прибору:
      - Да?
      - Она летит военным самолетом вместе со старшим атташе посольства в Каире. Ее внесли в список как секретаря-помощницу, имя которой не представляет важности. Расчетное время прибытия - семь утра по-нашему. Самое позднее к десяти будет в Мэриленде.
      - Что она знает?
      - Ничего.
      - Но вы же должны были ей что-то сказать, - настаивал Кендрик.
      - Сказали, что есть новые срочные инструкции от начальства, которые могут быть переданы только лично и здесь.
      - И она купилась на эту чушь?
      - У нее не было выбора. Ее забрали на квартире в Каире, и с тех пор она все время находится под стражей - с целью защиты. Паршивой тебе ночи, ублюдок!
      - Спасибо, Герби. - Эван повесил трубку. Он испытывал одновременно облегчение и страх перед завтрашней очной ставкой с женщиной, которую знал под именем Калейла и с которой занимался любовью в неистовстве страха, изнеможения. Импульсивность и безрассудство, приведшие к этому, должны быть забыты. Ему необходимо установить, встречается он вновь с врагом или другом. Но по крайней мере, следующие двенадцать - пятнадцать часов расписаны. Настало время позвонить Энн О'Рейли и через нее связаться с Мэнни. Не имеет значения, где сейчас Кендрик находится, он - официальный гость президента Соединенных Штатов.
      Глава 23
      Эммануил Вайнграсс сидел за красной пластмассовой перегородкой кафе вместе с его коренастым и усатым владельцем Гонсалесом Гонсалесом. Предыдущие два часа выдались у него напряженными, чем-то напоминающими те безумные дни в Париже, когда он работал на Моссад. Теперешняя ситуация и близко не была так мелодраматична, а его противники, естественно, не представляли для него никакой смертельной опасности, но все же ему, пожилому человеку, пришлось перебираться из одного места в другое так, чтобы его не увидели и не остановили. В Париже Вайнграссу нужно было пройти от Сакре-Кёр до бульвара Мадлен сквозь строй разведчиков-террористов, оставшись незамеченным. А здесь, в Колорадо, - добраться от дома Эвана до городка Меса-Верде так, чтобы его исчезновения не заметили сиделки. К счастью, в это время все были более всего заняты событиями, происходящими снаружи.
      - Как тебе это удалось? - поинтересовался Гонсалес, наливая Вайнграссу стакан виски.
      - Одна из потребностей цивилизованного человека - уединение, Джи-Джи. Я прихватил камеру Эвана и пошел в туалет, а там вылез в окно. Как заправский фотограф, понимаешь ли, смешался с толпой тех, кто делал снимки, а затем сел в такси и приехал сюда.
      - Эти таксисты сейчас делают бабки! - заметил Гонсалес Гонсалес.
      - Воры они, вот кто! Сажусь я в машину, и первое, что слышу от этого мошенника: "До аэропорта сто долларов, мистер". Тогда я снял шляпу и говорю: "Государственную комиссию по такси безусловно заинтересуют новые расценки в Верде". Он повернулся: "О, это вы, мистер Вайнграсс? Я всего лишь пошутил, мистер Вайнграсс". Ну, я ему и велел: "Бери две сотни и вези меня к Джи-Джи".
      Мужчины громко рассмеялись. В это время резко и отрывисто зазвонил телефон-автомат, висящий на стене за перегородкой. Гонсалес положил ладонь на руку Мэнни повыше кисти и сказал:
      - Пусть Гарсия снимет трубку.
      - Почему? Ты же говорил, что мой мальчик звонил уже дважды?
      - Гарсия знает, что ответить. Я ему объяснил.
      - Мне-то скажи!
      - Он даст конгрессмену номер телефона в моей конторе и велит туда перезвонить через две минуты.
      - Джи-Джи, ты что это, черт побери, затеял?
      - Через пару минут после того, как ты вошел, сюда явился какой-то гринго, которого я не знаю.
      - Ну и что? У тебя здесь бывает много людей, которых ты не знаешь.
      - Он - чужак, Мэнни. При нем нет ни плаща, ни шляпы, ни камеры, но все равно он чужак. В костюме, с жилеткой. Вайнграсс начал оглядываться.
      - Не надо! - схватил его за руку Гонсалес. - Этот рыжий не сводит с нас глаз. У него на уме - ты.
      - И что же нам делать?
      - Сиди и жди. Когда я скажу, встанешь.
      Официант Гарсия повесил трубку, кашлянул, подошел к рыжему незнакомцу в темном костюме и, нагнувшись к нему, что-то сказал. Посетитель холодно уставился на неожиданного посыльного, а официант пожал плечами и вернулся к стойке. Тогда рыжий мужчина тихо, не привлекая к себе внимания, положил на столик деньги, встал и вышел через ближайшую дверь.
      - Давай! - прошептал Гонсалес Гонсалес, вставая и подавая Мэнни знак последовать его примеру.
      Десять секунд спустя они вошли в неприбранную контору владельца кафе. Указав на стул за письменным столом, видавшим лучшие дни десятки лет назад, Джи-Джи произнес:
      - Конгрессмен перезвонит примерно через минуту.
      - Ты уверен, что это был Кендрик? - спросил Вайнграсс.
      - Кашель Гарсии сообщил мне об этом.
      - А что он сказал тому типу за столиком?
      - Что он решил, будто сообщение, переданное по телефону, предназначено ему, так как ни один другой клиент по описанию не подходит.
      - Какое сообщение?
      - Достаточно простое, amigo. Что ему важно связаться с его людьми снаружи.
      - Даже так?
      - Он ведь вышел, правда? Это уже о многом говорит.
      - О чем же?
      - Ну, во-первых, что у него действительно есть люди, с которыми он может связаться. Во-вторых, или эти люди находятся поблизости, или он может с ними пообщаться посредством других средств коммуникации, например телефона в автомобиле. В-третьих, этот тип не пришел сюда в своем смешном костюме, чтобы выпить пива "Текс-Мекс", от которого практически давился, как ты давишься от моего превосходного игристого вина. И в-четвертых, вне всякого сомнения, он федерал.
      - Правительство? - изумился Мэнни. - Разумеется, мне лично никогда не приходилось участвовать в историях с нелегальными иммигрантами, пересекающими границы моей любимой страны на юге, но рассказы о них доходят даже до таких невинных овечек, как я... Мы знаем, чего ждать, друг мой. Comprende, hermano?38
      - Я всегда говорил, - Вайнграсс сел за стол, - отыщи самые классные из отпетых притонов в городе и сможешь узнать о его жизни больше, чем во всей парижской канализации.
      - Париж, Франция значат для тебя очень много, правда, Мэнни?
      - Это исчезает, amigo. Не знаю почему, но исчезает. Здесь что-то происходит с моим мальчиком, а я не могу этого понять. Но это важно.
      - Он тоже для тебя много значит, да?
      - Он ведь мой сын. - Зазвонил телефон, Вайнграсс рывком схватил трубку и поднес ее к уху.
      В это время Гонсалес вышел из комнаты.
      - Эй, болван, это ты?
      - Как ты туда попал, Мэнни? - спросил Кендрик из стерильного дома на восточном побережье Мэриленда. - Под прикрытием Моссад?
      - Гораздо эффективнее, - ответил старый архитектор из Бронкса. - Здесь нет этих дипломированных бухгалтеров, считающих шекели над яичным ликером. Ну, а теперь тебе слово. Что, черт подери, случилось?
      - Не знаю, клянусь, не знаю! - И Эван во всех подробностях рассказал о событиях последних дней, начиная с поразительной новости Сабри Хассана, когда он плавал в бассейне, о том, что его пребывание в Омане разоблачено. Затем поведал, как укрылся в дешевом мотеле в Вирджинии, об очной ставке с Фрэнком Свонном из Госдепартамента, о прибытии под эскортом в Белый дом, о нелицеприятной встрече с главой президентского аппарата и, наконец, как был представлен президенту Соединенных Штатов, который пошел еще дальше в стремлении все испортить, запланировав на следующий вторник церемонию награждения в Голубой комнате, да еще с оркестром морской пехоты. Затем сообщил, что женщина по имени Калейла, спасшая ему жизнь в Бахрейне, на самом деле сотрудник Центрального разведывательного управления и сейчас ее везут к нему для допроса.
      - Судя по тому, что ты мне говорил, она не имеет ничего общего с твоим разоблачением.
      - Почему?
      - Потому что ты ей поверил, когда она представилась арабкой, исполненной стыда. Помнишь, ты мне это рассказывал? Болван, иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. В таких вещах тебя не так-то просто одурачить. Поэтому-то у тебя так хорошо и шли дела в группе, Кендрик... Твое разоблачение заставило бы эту женщину стыдиться еще больше и еще сильнее воспламенило бы тот безумный мир, в котором она живет.
      - Только она одна осталась, Мэнни. Другие не сделали бы этого, не смогли бы.
      - Значит, за другими есть еще другие.
      - Кто, Бога ради? Они единственные знали, что я там был.