В случае с представителем от девятого округа Колорадо конгрессменом Эваном Кендриком использовали тот факт, что он - инженер-строитель с большим опытом работы на Среднем Востоке, особенно в районе Персидского залива. Поскольку об этом районе мало кто знал хоть немного, если вообще что-то знал, все поняли, что данный конгрессмен некогда руководил фирмой где-то на Средиземном море. Этого оказалось достаточно, чтобы назначение сочли разумным и ничего необычного в нем не увидели.
      Однако редакторы, комментаторы и политики весьма тонко осведомлены о нюансах растущего признания, потому что в округе Колумбия оно сопровождает власть. Комитет комитету рознь. Человек, назначенный в комитет по делам индейцев, не находится на равной ноге с человеком, назначенным в постоянный бюджетный комитет. Первый из двух осуществляет минимальную заботу об изначально выброшенных за ненадобностью людях, лишенных гражданских прав; второй же изучает методы и процедуры платежей, чтобы все правительство могло функционировать. Или сравнить комитет по вопросам окружающей среды с комитетом по делам вооруженных сил. Бюджета первого постоянно и оскорбительно сокращаются, в то время как расходы на вооружение затмевают горизонт. Распределение денежных сумм - материнское молоко влияния. И все же, попросту говоря, мало комитетов на холме может состязаться с теми, кто связан с тайным миром разведки, окруженным ореолом бесшумной таинственности. Когда происходят внезапные назначения в эти избранные комитеты, за ними внимательно следят, коллеги шепчутся в курилках, а средства массовой информации, готовые к прыжку, балансируют с блокнотами в руках, микрофонами и камерами. Обычно из этих приготовлений ничего не выходит; определенные фамилии предаются удобному или неудобному забвению. Но так бывает не всегда, и, отдавай себе Эван Кендрик отчет в таких тонкостях, возможно, он рискнул бы послать к черту коварного спикера палаты представителей.
      Однако он об этом не знал, да и не было бы никакой разницы, если бы знал; назначение, идущее от "Инвер Брасс", невозможно было отвергнуть.
      Половина седьмого утра. Понедельник. Раннее солнце готовилось взойти над холмами Вирджинии, когда Кендрик, голый, нырнул в бассейн. Он надеялся, что десять - двадцать кругов в холодной октябрьской воде уберут паутину, застилающую его зрение и отдающую болью в висках. Десять часов назад он выпил слишком много бренди с Эммануилом Вайнграссом в Колорадо; они оба сидели в нелепо пышном бельведере и смеялись, разглядывая потоки воды, бегущие под стеклянным полом.
      - Скоро китов увидишь! - пообещал Мэнни.
      - Как ты говорил детишкам в той - как ее? - наполовину пересохшей речушке?
      - У нас была паршивая наживка. Надо мне было использовать одну из матерей. Ту черную девушку. Она была просто великолепна!
      - Ее муж был майором военно-инженерных войск. Возможно, у него были бы возражения.
      - Их дочь была красивой девочкой... Ее убило вместе со всеми остальными.
      - О Боже, Мэнни! Ну почему?
      - Тебе пора.
      - Я не хочу уезжать.
      - Ты должен! У тебя утром заседание, мы потратили уже два часа.
      - Я могу пропустить его. Уже пропустил то ли одно, то ли два.
      - Одно, одно, к большому ущербу для моего здоровья.
      Самолет ждет на аэродроме Меса-Верде. Ты будешь в Вашингтоне через четыре часа.
      Проплывая бассейн из конца в конец, каждый раз быстрее, чем в предыдущий, Кендрик думал об утреннем заседании в комитете по надзору. В глубине души он радовался, что Мэнни настоял на его возвращении в столицу. Заседания подкомитета очаровали его - очаровали, рассердили, удивили, ужаснули, но более всего очаровали. В мире происходило так много событий, о которых он не знал, как в интересах Соединенных Штатов, так и идущих вразрез с ними. Но лишь на третьем заседании до него дошло, какую ошибку постоянно допускают его коллеги, оценивая показания представителей различных ветвей разведки. Ошибка заключалась в том, что они обычно выискивали слабые места в доводах разведчиков за проведение определенных операций, тогда как сомнению следовало подвергать сами операции.
      Понять это можно, ибо мужчины, ходатайствующие перед подкомитетом о своих делах, - исключительно мужчины, что, очевидно, служит подсказкой, сладкоречивые профессионалы из таинственного искаженного мира, которые разыгрывают мелодраму, ассоциируются с ним. Они спокойно употребляют свой эзотерический жаргон, поднимая самомнение своих слушателей. Опьяняющее чувство - быть частью всемирной подпольной организации, хотя бы и в качестве консультантов, оно питает подростковые фантазии взрослых людей. Среди представителей разведки не было полковников Робертов Бэрришей. Напротив, перед ними проходила вереница привлекательных, хорошо одетых мужчин, скромных и сдержанных. В своих выступлениях перед членами подкомитета они холодными профессиональными выражениями объясняли, что могут совершить, если им выделят деньги, и почему именно такие действия необходимы для национальной безопасности. Чаще всего им задавали вопрос: можете ли вы сделать то-то и то-то? Их не спрашивали, справедливы ли их действия, или есть ли в них вообще смысл.
      Такие ошибки в суждениях случались достаточно часто, и это тревожило конгрессмена от Колорадо, который когда-то - недолгое время - был частью того жестокого, искаженного мира, с которым имели дело люди, приходившие на заседание подкомитета. Он не мог питать к такой жизни романтических чувств, поскольку ее ненавидел. Жуткий, леденящий душу страх, бывший частью ужасающей игры во мраке, где ставкой была человеческая жизнь, принадлежал какому-то темному веку, где само существование определялось исключительно выживанием. Невозможно постоянно находиться в таком мире. Его можно терпеть, обливаясь потом, мучаясь волнением и болями в желудке, как это было с ним в Омане и Маскате. И все же он знал, что этот мир реален. Именно его обитатели спасли Эвана от акул Катара. Тем не менее в ходе заседаний он зондировал почву, задавая все более и более неприятные вопросы. Кендрик понимал, что о нем тихо, нервно, настойчиво говорят в залах конгресса. Центрального разведывательного управления, даже в Белом доме. Да кто же этот агитатор, этот смутьян? Ему было все равно; его вопросы законны, и он будет их задавать. Кто это неприкосновенен? Кто превыше законов?
      Сквозь толщу воды до него смутно донеслись какой-то шум и крики. Эван остановился на середине бассейна и встал, тряся головой. Незваным гостем оказался Сабри, но не тот Сабри, которого он всегда знал. Доктор философии средних лет из Дубая, обычно спокойный, сейчас был взбешен, хотя отчаянно пытался держать себя в руках. Правда, у него это плохо получалось.
      - Ты должен уехать! - закричал Сабри, когда Эван протер глаза.
      - Что... что такое?
      - Оман! Маскат! Эта история идет по всем каналам, на всех станциях! Показывают даже твои фотографии, где ты одет как араб. В Маскате! И радио, и телевидение все время прерывают свои программы, чтобы сообщить о самых последних обстоятельствах! Газеты задерживают дневные выпуски в ожидании дальнейших подробностей...
      - Господи Иисусе! - взревел Кендрик, выскакивая из бассейна.
      Сабри обернул его полотенцем.
      - Все эти репортеры и прочая публика, без сомнения, будут здесь через несколько минут, - сказал он. - Я снял телефонную трубку, а Каши загружает нашу машину... прости, машину, которую ты нам так великодушно предоставил...
      - Оставь эту ерунду! - закричал Эван, устремляясь к дому. - Что твоя жена делает с машиной?
      - Загружает в нее твою одежду, которой хватит на несколько дней, если понадобится. Твою машину могут узнать; она всегда в гараже. Я предположил, что тебе нужно время на размышление.
      - Чтобы спланировать парочку убийств! - согласился Эван, пробегая через дворик и взбегая по лестнице. Доктор Хассан шел за ним по пятам.
      - Как, черт побери, это произошло? Вот проклятие!
      - Боюсь, это только начало, друг мой!
      - Что-о? - Кендрик ворвался в огромную спальню окнами на бассейн, подлетел к комоду, принялся в спешке выдвигать ящики, выхватывая из них носки, нижнее белье, рубашку.
      - Станции приглашают всевозможных людей, чтобы те дали свои комментарии. Конечно, самые хвалебные.
      - Ну что они еще могут сказать? - Эван надел носки и трусы, в то время как Сабри разложил чистую рубашку и подал ее ему. То, что они землю роют для своих дружков-террористов в Палестине? - Кендрик надел рубашку и, подбежав к стенному шкафу, резко выдернул оттуда брюки.
      В комнату вошла жена Сабри, Каши.
      - Извините! - воскликнула она и отвернулась.
      - Нет времени для церемоний. Каши, - закричал конгрессмен. - Как ты управилась с одеждой?
      - Возможно, ты взял бы другие вещи, дорогой Эван, но эти тебе помогут скрыться, - ответила хорошенькая женщина с озабоченным видом. - Я подумала: где бы ты ни был, ты сможешь позвонить нам, и я привезу тебе все, что надо. Моего мужа знают многие газетчики, а меня не знает никто. Я всегда держусь незаметно.
      - Твой выбор, не мой, - сказал Кендрик, надевая куртку и возвращаясь к комоду за бумажником, кошельком и зажигалкой. - Мы, возможно, закроем это место. Каши, и вернемся в Колорадо. Там ты сможешь стать официальной хозяйкой моего дома.
      - Ох, это безрассудно, дорогой Эван, - хихикнула миссис Хассан. - Это неприлично.
      - Профессор Сабри, когда ты ее обучишь? - Кендрик провел расческой по волосам.
      - Когда это она будет меня слушать. Но у наших женщин есть преимущества, о которых мы, мужчины, понятия не имеем.
      - Ну, пошли же!
      - Ключи в машине, дорогой Эван...
      - Спасибо, Каши, - произнес Кендрик, выходя из комнаты и спускаясь по лестнице вместе с Сабри. - Скажи, - продолжал он, пока двое мужчин пересекали галерею по пути в большой гараж, в котором стоял его "мерседес" с откидным верхом и "симаррон-кадиллак" Хассана. - Как много им известно?
      - Могу лишь сравнить то, что я слышал, с тем, что мне рассказывал Эммануил, потому что ты не говорил буквально ничего.
      - Не думай, что я хотел что-то от тебя скрыть...
      - Пожалуйста, Эван, - перебил его профессор. - Сколько лет я тебя знаю? Тебе неудобно хвалить себя, даже косвенно.
      - Хвалить, черт побери! - Кендрик открыл дверь гаража. - Провалиться мне на этом месте! Меня собирались бросить на корм рыбам в Катаре, привязав к спине истекающую кровью свинью! Я уже был мертвецом! Не я, а другие спасли мою сверхуспешную задницу.
      - Без тебя они ничего не смогли бы сделать...
      - Оставь это. - Эван прислонился к дверце "кадиллака". - Как много им известно?
      - По-моему, очень мало. Ни йоты из того, что рассказал мне Эммануил - даже не принимая в расчет обычных для него преувеличений. Журналисты охотятся за подробностями, а их, очевидно, не будет.
      - Это ни о чем мне не говорит. Почему, когда мы выходили из бассейна, ты сказал, что это только начало?
      - Из-за человека, у которого брали интервью. Он охотно вышел из дома; очевидно, это твой коллега в подкомитете по делам разведки в палате представителей, конгрессмен по фамилии Мэйсон.
      - Что, Мэйсон? - Кендрик нахмурился. - У него большой участок земли в Талсе или Фениксе - забыл, где именно, - но он ноль. Несколько недель назад его хотели тихо убрать из комитета.
      - Вряд ли его так представили, Эван.
      - Уверен в этом. Что он говорил?
      - Что ты - самый проницательный, самый выдающийся член комитета, которого все уважают и к которому прислушиваются.
      - Вот дерьмо собачье! Я всего лишь задал ряд вопросов, но не так уж много; и потом, не думаю, что мы с Мэйсоном когда-нибудь говорили друг другу что-либо, кроме "здрасьте". Вот дерьмо собачье!
      - Еще по всей стране...
      Визг тормозов машины, остановившейся перед домом, потом еще одной провал тишину закрытого гаража.
      - Боже милосердный! - прошептал Эван. - Меня загнали в угол!
      - Еще нет, - возразил доктор Хассан. - Каши знает, что слать. Она примет первых визитеров. Говоря, между прочим, на иврите, и проведет их в солярий. Притворится, что не понимает их, и таким образом задержит - конечно, всего на несколько минут. Поезжай, Эван, и лучше по проселочной дороге на юг, пока не доберешься до шоссе. Через час я положу телефонную трубку на рычаг. Позвони нам. Каши привезет все, что тебе понадобится.
      Кендрик набирал и набирал номер, нажимая на рычаг каждый раз, как только в трубке раздавались гудки "занято". Наконец, к своему облегчению, услышал, что линия свободна.
      - Резиденция конгрессмена Кендрика...
      - Это я, Сабри.
      - Сейчас я на самом деле поражен, что ты дозвонился. И еще рад, что смогу снова снять трубку.
      - Как дела?
      - Плачевно, друг мой. И у тебя в офисе, и дома в Колорадо. Все в осаде.
      - Откуда ты знаешь?
      - Отсюда никто не уедет. Эммануил, как и ты, наконец дозвонился до нас, изрядно богохульствуя. Жаловался, что почти полчаса не мог к нам пробиться...
      - У меня перед ним преимущество в десять минут. Что он сказал?
      - Дом окружен, всюду толпы народа. Очевидно, все газетчики и телевизионщики слетелись в Меса-Верде, где попали в затруднительное положение, поскольку три такси вряд ли могут вместить такое количество людей.
      - Должно быть, все это взбесило Мэнни.
      - Его взбесило, как ты это называешь, отсутствие мест общего пользования.
      - Что?
      - Он отказался выйти к ним и потом наблюдал акты естественных отправлений со всех сторон дома, что заставило его броситься к твоей ружейной стойке.
      - О Боже, они гадят на его лужайке, его декоративной лужайке!
      - В прошлом я много раз слышал тирады Эммануила, но никогда ничего подобного нынешней вспышке! Тем не менее он все-таки ухитрился попросить меня позвонить миссис О'Рейли в твой офис, потому что сюда она дозвониться не смогла.
      - Что передала Энни?
      - Велела тебе скрыться на некоторое время, но просила ради Христа позвонить ей.
      - Я так не думаю, - задумчиво проговорил Эван. - Чем меньше она будет знать, тем на данный момент лучше.
      - Где ты? - поинтересовался профессор.
      - В мотеле за Вудбриджем, если ехать по Девяносто пятому. Он называется "Три медведя", мой домик номер 23. Это последний домик с левой стороны, ближе к лесу.
      - Из твоего описания делаю вывод, что тебе кое-что нужно. Еда, без сомнения; выйти ты не можешь, чтобы тебя не увидели, а служба доставки в номер в мотеле с домиками не предусмотрена...
      - Нет, не еда. По пути я заехал в придорожную закусочную.
      - И никто тебя не узнал?
      - По телевизору шли мультфильмы.
      - Так что тебе нужно?
      - Дождись, пока выйдут последние выпуски утренних газет, и пошли Джима, садовника, в Вашингтон, пусть купит столько разных газет, сколько сможет унести. Особенно центральные. Они бросили на эту историю своих лучших людей, которые могут выйти на других...
      - Я составлю для него список. Потом Каши привезет их тебе.
      Жена Сабри приехала в мотель в Вудбридже, штат Вирджиния, только в середине следующего дня. Эван открыл дверь домика номер 23 и проникся к ней особой благодарностью, когда увидел, что она сидит за рулем грузового пикапа садовника. Сам он не подумал об отвлекающем маневре, зато его друзья из Дубаи сообразили не ехать в его "мерседесе" сквозь толпу, окружившую дом. Пока Кендрик придерживал дверь. Каши сновала из машины к дому, потому что вместе с кипой газет со всей страны привезла еду. Сандвичи в пластиковой упаковке, две кварты молока в ведерке со льдом, четыре порции готовых блюд европейской и арабской кухни, бутылка канадского виски...
      - Каши, я же не собираюсь жить здесь неделю, - запротестовал Кендрик.
      - Еда лишь на сегодняшние день и вечер, дорогой Эван. У тебя сильное потрясение, ты должен есть. В коробке на столе - столовое серебро и металлические стойки, под которыми разожжешь сухой спирт, чтобы подогреть еду. Там еще подставки под горячее и скатерть, но, если тебе срочно придется уехать, пожалуйста, позвони, чтобы я смогла забрать столовые приборы и скатерть.
      - Что квартирмейстер отправит нас на гауптвахту?
      - Квартирмейстер - это я, дорогой Эван.
      - Спасибо, Каши.
      - Ты выглядишь усталым, дорогой Эван. Не отдохнул?
      - Нет, я смотрел этот чертов телевизор, и чем больше смотрел, тем сильнее злился. Трудно отдохнуть, если ты в ярости.
      - Как говорит мой муж, и я с ним согласна, ты очень впечатляюще смотришься по телевизору. А еще он говорит, что мы должны тебя покинуть.
      - Да почему же? Он уже намекал на это, но я так и не знаю почему.
      - Конечно, знаешь. Мы - арабы, и ты живешь в городе, где нам не доверяют. Ты сейчас находишься на политической арене, где нас не выносят. Мы не хотим причинять тебе вред.
      - Каши, да не моя это арена! Я выходу из игры, надоело мне все! Ты говоришь, что в этом городе вам не доверяют? А почему вы должны быть какими-то особенными? В этом городе никому не доверяют! Это город лжецов, зазывал и жуликов, мужчин и женщин, которые карабкаются по спинам других с железными "кошками" на ногах, чтобы подобраться поближе к меду. Они прилипают к чертовски хорошей системе, высасывая кровь из любой жилы, какую только могут обнаружить, и трубят о святом патриотизме своих дел. А страна посиживает и аплодирует им, не зная, чем за все приходится платить! Это не для меня, Каши! С меня довольно!
      - Ты расстроен...
      - Расскажи мне об этом! - Кендрик бросился к кровати, на которой лежала кипа газет.
      - Эван, дорогой, - перебила его арабка с неслыханной до того твердостью, заставив его повернуться к ней с газетами в руках. - Эти статьи оскорбят тебя, - продолжила она, пристально глядя на него темными глазами, - и, по правде сказать, там есть моменты, оскорбляющие нас с Сабри.
      - Понятно. - Кендрик спокойно посмотрел на нее. - Все арабы террористы. Уверен, это напечатано самым жирным шрифтом.
      - Именно.
      - Но к вам это не относится.
      - Нет. Я сказала, что ты будешь оскорблен, однако это слово недостаточно сильное. Ты будешь в ярости. И все-таки, прежде чем решишь совершить что-либо бесповоротное, выслушай, пожалуйста, меня.
      - Да что же это, Каши, ради всего святого?
      - Благодаря тебе мы с Сабри посетили ряд заседаний твоего сената и твоей палаты представителей. Даже были удостоены чести присутствовать в твоем Верховном суде и слушать судебные споры.
      - Все эти заведения не исключительно мои. Ну так что же?
      - То, что мы видели и слышали, замечательно. Вопросы государственной важности, даже законы, открыто обсуждаются не просто депутатами, но и учеными мужами... Ты видишь плохие стороны, пагубные стороны, несомненно, в том, что ты говоришь, есть правда, но разве нет там и другой правды? Мы наблюдали много мужчин и женщин, которые страстно и смело отстаивают то, во что они верят, не боясь, что их будут избегать или заставят замолчать.
      - Избегать их могут, но замолчать не заставят. Никогда.
      - И все же они ведь действительно рискуют ради своего, дела, часто очень сильно рискуют?
      - Ну да, черт побери. Они раскрываются.
      - За свои убеждения?
      - Да... - Кендрик подождал, пока слово растворится в воздухе. Цель Каши Хассан была ясна; это было и предупреждение ему в минуту всепоглощающей ярости.
      - И потом, в "чертовски хорошей системе", как ты ее назвал, есть ведь и хорошие люди. Пожалуйста, помни об этом, Эван. Не унижай их.
      - Чего-чего не делать?
      - Я плохо выразилась. Прости. Мне надо идти. - Каши быстро вышла из комнаты, затем обернулась, стоя в дверях. - Умоляю тебя, дорогой Эван, если от злости ты решишься на что-то радикальное, во имя Аллаха, позвони сначала моему мужу или, если хочешь, Эммануилу... Без предубеждения, однако. Я люблю нашего еврейского брата так же, как и тебя. Правда, у мужа отношение в чем-то более сложное...
      - Можешь на это рассчитывать.
      Каши вышла, и Кендрик буквально набросился на газеты, вывалив их на кровать.
      Если бы примитивным криком можно было уменьшить боль, то от звука его голоса вдребезги разбились бы окна в домишке. Одни лишь заголовки могли свести с ума:
      "Нью-Йорк таймс", 12 октября, вторник:
      "ОБЪЯВЛЕНО, ЧТО КОНГРЕССМЕН ОТ ШТАТА КОЛОРАДО ЭВАН КЕНДРИК СПОСОБСТВОВАЛ РАЗРЕШЕНИЮ ОМАНСКОГО КРИЗИСА.
      Как говорится в секретном меморандуме, он перехитрил арабских террористов".
      "Вашингтон пост", 12 октября, вторник:
      "КЕНДРИК ОТ ШТАТА КОЛОРАДО - СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ США В ОМАНЕ.
      Выследил и поймал арабских террористов и их связников".
      "Лос-Анджелес таймс", 12 октября, вторник:
      "СОГЛАСНО РАССЕКРЕЧЕННЫМ МАТЕРИАЛАМ, КЕНДРИК, КОНГРЕССМЕН ОТ ШТАТА КОЛОРАДО, - КЛЮЧ К РЕШЕНИЮ ОМАНСКОЙ ПРОБЛЕМЫ.
      Арабы поддерживают палестинских террористов. Подробности пока засекречены".
      "Чикаго трибюн", 12 октября, вторник:
      "КАПИТАЛИСТ КЕНДРИК СБИВАЕТ ОКОВЫ С ЗАЛОЖНИКОВ, УДЕРЖИВАЕМЫХ КОММУНИСТИЧЕСКИМИ ТЕРРОРИСТАМИ.
      Убийца арабов пребывает в смятении перед разоблачением".
      "Нью-Йорк пост", 12 октября, вторник:
      "ЭВАН, НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА ИЗ ОМАНА, ПОКАЗАЛ АРАБАМ!
      Акция в Иерусалиме: сделать его почетным гражданином Израиля! Нью-Йорк требует парада!"
      "Ю-Эс-Эй тудей", 13 октября, среда:
      "КЕНДРИК СДЕЛАЛ ЭТО!
      Арабские террористы охотятся за его головой! Мы хотим статую!"
      Эван стоял над кроватью. Его глаза скользили по заголовкам, набранным жирным шрифтом. Изо всех мыслей Кендрика более всего мучил простой вопрос: ну почему? А поскольку ответ не приходил, мало-помалу в мозгу всплыл и другой: кто?
      Глава 21
      Если бы он мог ответить на один из этих вопросов, ничего такого не было бы в газетах. Газетчики прибегали к помощи "авторитетных", "высокопоставленных" и даже "конфиденциальных" источников. Большинство этих источников отбивалось от вопросов формулировками "без комментариев", "в настоящее время нам нечего сказать", "события, о которых идет речь, анализируются". И все это было косвенным подтверждением.
      Весь фурор начался из-за сверхсекретного меморандума на бланке Госдепартамента. Анонимный документ всплыл из небытия архивов; утечка, вероятно, произошла через какого-либо служащего, решившего, что из-за непомерных строгостей национальной безопасности, главным образом из параноидального страха перед ответными мерами террористов, была допущена большая несправедливость. Копии меморандума оказались разосланы во все газеты, телеграфные агентства и на все телестанции и появились там между пятью и шестью утра по восточному поясному времени. Каждая копия сопровождалась тремя фотографиями конгрессмена в Маскате. Возможность опровержения исключалась.
      Это спланировано, подумал Эван. И время тоже выбрано с таким расчетом, чтобы поразить только что проснувшийся в стране народ.
      Но почему?
      Примечательным было сокрытие сведений - как в плане того, что опустили, так и того, что, наоборот, выпятили. Факты приводились удивительно точные, вплоть до таких подробностей, как его тайный прилет в Оман, исчезновение из аэропорта вместе с сотрудниками разведки, снабдившими Эвана арабской одеждой и даже гелем для придания темного цвета коже, что делало его совместимым с "районом боевых действий". Господи! Район боевых действий!
      Делались поверхностные, часто гипотетические намеки на контакты Кендрика с определенными людьми. Их имена были по очевидным причинам вырезаны, вместо них в тексте зияли черные дыры. Подробно рассказывалось о его добровольной отправке в поселение террористов, где он едва не расстался с жизнью, но зато узнал имена, которые должен был узнать, чтобы установить людей, стоявших за палестинскими фанатиками, особенно одно имя. (Оно, конечно, тоже было вырезано.) Кендрик выследил и поймал того человека (вырезано, черная дыра) и заставил его назвать имена террористов, захвативших американское посольство в Маскате. В итоге тот человек был убит (подробности вырезаны, черная дыра на месте целого абзаца), а Эван Кендрик, представитель от девятого округа Колорадо, был вновь водворен под защитный покров Соединенных Штатов.
      В газетах также сообщалось, что для проверки фотографий были привлечены эксперты. Каждый снимок подвергли спектрографическому анализу на аутентичность. Проверялись возраст негатива и возможность лабораторного монтажа. Все оказалось подлинным, вплоть до даты и дня недели, установленных после двадцатикратного увеличения заголовка газеты, которую нес на фотографии какой-то пешеход на улицах Маската. Более серьезные газеты отмечали отсутствие источников, которые могли бы подтвердить или опровергнуть, насколько правдоподобны представленные отрывочные сведения. Но и они не сомневались в подлинности фотографий и изображенного на них человека. И все дружно сетовали, что этого человека, конгрессмена Эвана Кендрика, нигде нельзя отыскать, чтобы он сам подтвердил или опровергнул эту невероятную историю. "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост" откопали нескольких его друзей и соседей в столице, Вирджинии и Колорадо. Но никто из них не мог припомнить, что видел конгрессмена или что-либо слышал о нем в период, о котором шла речь, четырнадцать месяцев назад.
      В "Лос-Анджелес таймс" пошли дальше: не раскрывая своих источников, газета .опубликовала расшифровку записи телефонных переговоров Кендрика. Не считая звонков в различные местные магазины и садовнику Джеймсу Олсену, за четыре недели из резиденции конгрессмена в Вирджинии было сделано только пять звонков, возможно относящихся к делу. Три звонка на кафедры арабистики Джорджтаунского и Принстонского университетов; один - дипломату из Дубая, вернувшемуся за семь месяцев до того домой; и пятый - поверенному в Вашингтоне, который отказался говорить с прессой. К черту деликатность! Охотничьи собаки сделали стойку, хотя добыча исчезла.
      Менее солидные газеты, то есть не располагающие большими ресурсами для финансирования обширных исследований, а также все таблоиды, нисколько не заботившиеся о верификации сведений (если они знают, как пишется это слово), чувствовали себя на коне псевдожурналистики. Они использовали попавший к ним в руки меморандум как трамплин в бурных водах героических спекуляций, ибо знали, что их выпуски расхватают неискушенные читатели. Для неинформированных людей печатное слово чаще всего является словом правды. Конечно, это суждение свысока, но совершенно верное.
      Однако во всех газетных историях отсутствовала правда, та глубинная правда, которая стояла за этим очень странным разоблачением. Не было никакого упоминания ни о храбром молодом султане Омана, рисковавшем жизнью и положением, чтобы помочь Кендрику, ни об оманцах, охранявших его в аэропорту и на задворках Маската, ни о той удивительной, поразительно профессиональной женщине, которая спасла Эвана в кишащем людьми зале другого аэропорта в Бахрейне после того, как его чуть не убили. Между тем это она нашла ему убежище и врача, который возился с его ранами. И прежде всего, не было сказано ни слова об израильском подразделении, возглавляемом офицером Моссад. А ведь это именно оно спасло его от смерти, воспоминания о чем все еще заставляли Кендрика вздрагивать от ужаса. Не называлось также имя и другого американца, пожилого архитектора из Бронкса, без которого еще год назад останки Эвана исчезли бы в желудках акул Катара.
      Вместо этого во всех статьях красной нитью прослеживалась одна общая тема: каждый араб заражен нечеловеческим зверством и терроризмом. Само слово "араб" - синоним жестокости и варварства; в арабах никаких следов порядочности, свойственной людям вообще. Чем больше Эван читал газеты, тем больше злился. Внезапно в приступе ярости он смел их все с кровати.
      Ну почему?
      Кто?
      Кендрик почувствовал ужасную глухую боль в груди. Ахмат! Боже, что они наделали?! Поймет ли молодой султан, сможет ли понять? Ведь таким образом американские средства массовой информации вынесли приговор всему Оману, всей стране, вдаваясь в коварные спекуляции на тему арабского бессилия перед лицом террористов или, хуже того, арабского соучастия в бессмысленном, диком убийстве американских граждан.
      Эван понял, что должен немедленно позвонить своему молодому другу и объяснить ему: в том, что произошло, нет его вины. Он сел на угол кровати, схватил телефон. Удерживая трубку подбородком, дотянулся до своих брюк, вытащил бумажник и извлек из него кредитную карточку. Так как Эван не помнил, какой код надо набрать, чтобы позвонить в Маскат, ему пришлось набрать "О" для связи через коммутатор. Внезапно гудок исчез; на мгновение он запаниковал, переводя взгляд широко раскрытых глаз с одного окна на другое.
      - Да-а, двадцать третий? - прозвучал наконец в трубке хриплый мужской голос.
      - Я пытался позвонить через коммутатор.
      - Можете звонить по автоматической связи, раз вы здесь остановились.
      - Я... мне надо сделать межконтинентальный звонок, - запинаясь, объяснил смущенный Кендрик.
      - Не по этому телефону.
      - По кредитной карточке! Как мне связаться с телефонисткой? Я сообщу ей номер моей кредитки.
      - Я буду подслушивать, пока не услышу, как вы скажете номер. Может, он поддельный. Понятно?
      Эван ничего не понимал. Это что, ловушка? За ним следили до захудалого мотеля в Вудбридже, штат Вирджиния?
      - Думаю, на самом деле это не подойдет, - пробормотал он запинаясь. - У меня конфиденциальное сообщение.
      - Подумать только! - насмешливо ответил голос. - Тогда найдите себе телефон-автомат. Есть там один у закусочной, миль пять по дороге вниз. Слышь, придурок, хватит с меня...
      - Да подождите минуту! Ладно, ладно, оставайтесь на линии. Но когда меня соединят, я хочу услышать, что вы отключились, идет?
      - Ну, на самом деле я собирался позвонить Луэлле Парсонс.
      - Кому?
      - Не важно, придурок. Соединяю. Все, кто тут остаются на целый день, извращенцы или под кайфом.
      Откуда-то издалека, из района Персидского залива, телефонистка, говорящая по-английски с арабским акцентом, сообщила, что в Маскате нет телефонной станции, начинающейся с цифр "555".
      - Наберите эти цифры, пожалуйста, - настаивал Эван, и еще раз, более жалобно: - Пожалуйста!