После Стамбула Майкл совершил нечто, абсолютно ему несвойственное. Встретился с Энтони Мэттиасом и посоветовал убрать Огилви с оперативной работы, поскольку тот опасен для дела. Майкл был готов выступить перед стратегами на закрытом заседании, но Мэттиас, как всегда, нашел менее болезненный способ разрешить непростую ситуацию. Огилви был настоящий эксперт, очень немногие имели такой опыт проведения тайных операций. Государственный секретарь распорядился поднять его по служебной лестнице. Огилви сам стал разрабатывать стратегию.
      В настоящее время Мэттиас находился вне Вашингтона, и мысль об этом не утешала. Ведь решения зачастую принимаются без достаточной проработки только потому, что человек, способный потребовать более глубокого анализа, оказывается вне досягаемости. Необходимость быстро реагировать в условиях возникшего кризиса часто толкает на не до конца обдуманные действия.
      Вот оно, подумал Хейвелок, когда его взгляд зацепился за фигуру человека на поросшем зеленью склоне за правой стеной убежища Домициана. Это был тот самый мужчина, который вместе с женщиной выходил из ювелирного магазина рядом с отелем «Эксельсиор», тот, что сопровождал Огилви. Майкл посмотрел налево, там, как он и ожидал, оказалась женщина. Она стояла на ступенях древних бань, держа в левой руке альбом для эскизов. Но в ее правой руке не было карандаша — она лежала за лацканом габардинового жакета. Хейвелок перевел взгляд на мужчину справа. Тот уже сидел на земле, вытянув ноги. На его коленях лежала раскрытая книга, ни дать ни взять — римлянин, выкроивший часок для отдыха и спокойного чтения. По странному совпадению рука его тоже находилась у лацкана грубого твидового пиджака. Эти двое несомненно поддерживали радиосвязь, и Майкл знал точно, на каком языке идут переговоры. На итальянском.
      Итальянцы. Никаких чиновников из посольства, никаких сотрудников ЦРУ, ни Бейлора и вообще ни одного американца. Огилви будет единственным. Все сходится как нельзя лучше: американский персонал устранен от проведения операции, чтобы не было опасных свидетелей. Используются только местные агенты, которые будут молчать при любых обстоятельствах, или которых можно заставить замолчать. Итак, его хотят убить.
      Но почему? Почему его действия воспринимаются в Вашингтоне как серьезный кризис? Почему эти люди хотят видеть его покойником? Что он сделал или что знает, оправдывающее подобное решение? Вначале они использовали Дженну Каррас, чтобы устранить его со сцены. Теперь хотят и вовсе убить. Господи, что же это происходит?!
      Кроме этой пары, должны быть и другие. Где же они? Хейвелок разбил всю видимую территорию на квадраты и, напрягая зрение, принялся изучать каждый из них. Убежище Домициана не принадлежало к числу самых известных достопримечательностей Палатинского холма. Этот крошечный кусочек древнего мира продолжал медленно погибать. Отвратительный месяц март вообще свел на нет число нарушителей покоя убежища. Далеко на востоке, на небольшой возвышенности, Хейвелок увидел детей, играющих под недремлющим оком двух взрослых, видимо, учителей. К югу, ниже того места, где он находился, раскинулась поляна, поросшая нестриженой травой. На ней торчали разновысокие остатки колонн времен ранней империи — белые обескровленные трупы былого величия. Несколько туристов, навьюченных фотографическим оборудованием — каждый несколькими камерами и кофром — делали снимки, позируя друг другу среди руин. Но рядом с убежищем Домициана не было никого, кроме этих двух, расположившихся по обе стороны мраморных стен, идущих от входа параллельно тропинке. Если эти люди отличные стрелки, то никакой другой поддержки и не потребуется. В убежище ведет единственный вход, а человек, пытающийся перелезть через стену, станет превосходной мишенью. Это был туннель с единственным выходом, который как нельзя лучше отвечал поставленной цели — убийству. Итак, они последовали еще одному правилу: используйте местные кадры по минимуму, дабы избежать возможного шантажа в будущем.
      Майкл непроизвольно подумал об иронии создавшейся ситуации. Сегодня утром он облазил весь Палатин, подыскивая место с теми преимуществами, которые теперь обратились против него.
      Хейвелок бросил взгляд на часы. До трех оставалось всего четырнадцать минут. Надо действовать быстро, но не раньше, чем появится Огилви. Апачи голыми руками не взять. Он хитер и знает, что следует оставаться как можно дольше вне поля зрения противника, чтобы отвлечь его внимание и энергию во время продолжительного ожидания. Майкл прекрасно понимал это и сосредоточился на женщине с альбомом для эскизов и на мужчине, расположившемся на траве.
      Но вот наконец появился Огилви. Без одной минуты три рыжеволосый агент возник в поле зрения Майкла. Он двигался по тропе, ведущей от ворот Грегорио, и пока видны были только его голова и плечи. Огилви прошел мимо сидящего на траве итальянца, ничем не показав, что знает его. Хейвелок обратил внимание на какую-то странность в самом Огилви. Возможно, дело в его одежде, как всегда мятой... но сейчас она была вдобавок и слишком велика для его коренастой фигуры. Как бы то ни было, он казался совсем другим, Хейвелок пока не мог рассмотреть липа; нечто странное было в его походке и осанке. Казалось, пологий склон холма слишком крут для него. Апачи сильно изменился со времени их встречи в Стамбуле. Последние два года не пощадили его.
      Огилви подошел к остаткам мраморной арки, служившей входом в убежище, и миновал ее. Итак, отсчет времени начался.
      Майкл выбрался из служивших ему укрытием густо разросшихся кустов и торопливо пополз, прижимаясь к земле вниз по склону, поросшему жесткой высокой травой. Он двигался к северу по широкой дуге, до тех пор пока не оказался у подножия холма. Майкл посмотрел на часы. Прошло почти две минуты с того момента, когда он начал передвижение.
      Теперь женщина находилась над ним, на расстоянии примерно ста ярдов и справа от убежища Домициана. Хейвелок не видел ее, но знал, что она на прежнем месте. Женщина избрала прекрасную точку для обзора и в случае необходимости для ведения огня. По всей видимости, опыта ей не занимать. Встав на четвереньки, Майкл пополз вверх по склону, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Кругом стояла тишина.
      Вот он достиг гребня холма. Теперь женщина была прямо перед ним на расстоянии не более шестидесяти футов. Она по-прежнему стояла у верхней ступени дугообразной белой лестницы, ведущей к мраморной ванне. Перед собой она держала альбом, но ее глаза были обращены совсем в ином направлении. Она безотрывно вглядывалась во вход убежища, напряженная и готовая к мгновенному движению. Хейвелок увидел именно то, что и предполагал увидеть. Теперь рука женщины не покоилась на лацкане, а была скрыта глубоко за бортом габардинового жакета, вне сомнения сжимая рукоятку автоматического пистолета. Ей не составляло никакого труда быстро извлечь оружие и открыть прицельную стрельбу. Майкл, конечно, опасался пистолета, но в данный момент гораздо больше боялся радио. Через несколько секунд радиопередатчик может стать союзником, но сейчас он столь же опасен для него, как и пистолет.
      Хейвелок еще раз взглянул на часы. Его раздражал неуемный бег секундной стрелки. Следует торопиться. Он спустился чуть ниже гребня и прошел к выложенной разбитым камнем старинной траншее, идущей от водного источника к ванне. Могучая сорная трава произрастала из трещин на дне и по стенам траншеи, полностью прикрывая ее и придавая ей вид отвратительной, извивающейся тысяченожки. Хейвелок раздвинул влажные скользкие растения, лег на живот и пополз по выщербленному мраморному дну канавы. Через тридцать секунд он вынырнул из зеленых зарослей и оказался в руинах круглого бассейна, который много столетий тому назад видел натертые благовониями, изнеженные телеса императоров и куртизанок. В семи футах над ним, всего восемью полуразрушенными ступенями выше находилась женщина с единственной целью убить его, если ее теперешний хозяин самостоятельно не справится с этой задачей. Она стояла спиной к нему, широко расставив толстые ноги, похожая на сержанта, командующего пулеметным расчетом.
      Хейвелок внимательно изучил остатки мраморной лестницы. Ступени казались очень хрупкими, и вторая отделялась от первой металлической решеткой двенадцати дюймов высоты. Решетка, видимо, должна была предотвратить попытки чересчур любознательных туристов проникнуть ниже к руинам бассейна. Любая из ступеней могла с грохотом рухнуть под тяжестью тела. Ну, а если в этот самый момент нанести тяжелый удар? Хейвелок понимал, что решение следует принимать быстро, а двигаться еще быстрее. С каждой минутой будет нарастать тревога убийцы, скрывшегося в убежище Домициана.
      Хейвелок тихонько пошарил рукой под свисающими со стены растениями. Его пальцы наткнулись на твердый, с заостренными краями предмет. Это оказался обломок мрамора, по которому две тысячи лет тому назад прошелся резец мастера. Майкл зажал обломок в правой руке, а левой вытянул из-за пояса автоматический пистолет «лама», конфискованный в Чивитавеккия у незадачливого кандидата в мафиози. Много лет тому назад, проходя элементарную школу выживания, он выучился стрелять левой рукой так же, как и правой. Это искусство теперь должно послужить ему. Оно явится его личным прикрытием. Если его тактика не сработает, то женщине, которая должна гарантировать его смерть на Палатинском холме, придется самой умереть. Но пока это было всего лишь прикрытие, вариант, призванный сохранить ему жизнь. Хейвелок очень не хотел сорвать свидание, назначенное в убежище Домициана.
      Он медленно приподнялся и, выставив вперед согнутую в колене ногу, изготовился к броску. Теперь женщина находилась прямо над ним на расстоянии не более четырех футов. Майкл отвел назад правую руку с тяжелым острым обломком и, бросившись вперед, одновременно метнул его изо всех сил в укрытое габардином пространство между лопатками женщины.
      Шум или инстинкт? Женщина начала повертываться в его сторону, но уже последовал удар. Остроконечный обломок врезался ей в шею у основания черепа, черные волосы мгновенно окрасились кровью: Хейвелок пронесся по ступеням и, обхватив ее за талию, сволок вниз через металлическое ограждение, одновременно зажимая предплечьем рот. Они оба тяжело упали на мраморное дно ванны. Во время падения Майкл сумел повернуть тело женщины и теперь оказался сверху. Он наступил ей коленом на грудь и сильно надавил стволом «ламы» на горло.
      — Слушайте меня внимательно! — жестко прошептал Хейвелок, твердо зная, что ни посольство, ни Огилви не стали бы сотрудничать с человеком, не знающим английского языка — слишком велика цена возможного недопонимания. — Берите радио и потребуйте, чтобы ваш приятель явился сюда со всей возможной скоростью! Скажите, что ситуация чрезвычайная. Скажите также, чтобы он прошел через рощу ниже арки. Вы не хотите, чтобы он попался на глаза американцу.
      — Cosa dici?
      — Вы меня слышали и все прекрасно поняли! Делайте как вам говорят! Скажите, вам кажется, что вас обоих предали. Спокойно! Я понимаю по-итальянски! — добавил Хейвелок и сильнее вдавил ствол пистолета в шею женщины. — Presto!
      Широкое мужеобразное лицо женщины исказила гримаса боли. Словно кобра с зажатой щипцами змеелова головой, она со свистом втянула в себя воздух. Майкл поднял колено, и она неуверенным движением потянулась к лацкану жакета, отвернула его и извлекла на свет миниатюрный, размером с толстую пуговицу микрофон. В самом его центре находилась крошечная кнопка передатчика. Женщина надавила на нее, и через Палатинский холм на расстояние нескольких сот ярдов полетел радиосигнал.
      — Trifoglio! Trifoglio!  — поспешно произнесла она позывные. — Ascolta! Abbiamo un'emengenza!  — Она точно исполняла приказ Хейвелока. В хриплом шепоте ясно слышались панические нотки, они усиливались по мере того, как ствол «ламы» все сильнее давил на ее горло. До слуха Майкла донесся ответ, произнесенный металлическим голосом:
      — Che avete? Quale? Arrive!
      Хейвелок поставил женщину на колени, разорвав на две части ее жакет. Чуть выше пояса он увидел рукоятку мощного автоматического пистолета крупного калибра, торчавшую из удлиненной кобуры. Кобура казалась слишком длинной потому, что из нее высовывался металлический цилиндр с просверленными в нем отверстиями, наглухо прикрепленный к стволу глушитель. Вне всякого сомнения женщина была профессионалкой. Майкл быстро выдернул пистолет из кобуры и сунул за пояс. Он рывком поднял женщину на ноги и, резко толкнув вперед к лестнице, заставил выползти наверх ко второй ступеньке так, чтобы они оба могли видеть, что происходит за невысоким металлическим ограждением древней ванны. Майкл находился позади женщины. Он навалился на нее всем своим весом, лишая возможности двигаться. Левой рукой он прижимал «ламу» к ее виску, а согнутой в локте правой — зажал шею. Через несколько секунд он увидел ее партнера, который, пригнувшись, перебегал через заросли чуть ниже входа в убежище. Этого было достаточно. Без всякого предупреждения Майкл напряг левую руку, превратив ее в железные тиски, лишившие женщину возможности дышать. Тело ее обмякло. Она пробудет без сознания по меньшей мере до наступления темноты.
      Майкл не хотел убивать ее, он желал, чтобы она могла поведать своим хозяевам о том, что с ней произошло. Ее тело сползло по изъеденным временем ступеням и плюхнулось на дно поросшей сорняками ванны.
      Мужчина осторожно появился из-за кустов, держа руку за бортом твидового пиджака. Время бежало слишком быстро, прошло очень много минут. Значительная часть получаса, отведенного на ожидание, уже потрачена. Еще немного и убийца, присланный из Вашингтона, начнет беспокоиться. Если он выйдет из убежища Домициана и увидит, что его охрана исчезла, а контроль за ситуацией потерян, то ему останется лишь убежать. Этого допустить нельзя! Ответы, которые так стремился получить Хейвелок, находились от него в каких-то пятидесяти ярдах среди древних руин; и ответы на вопросы можно будет получить только в том случае, когда удастся — если вообще удастся — добиться контроля за ситуацией. «Да шевелись же ты, наемник!» — молил про себя Хейвелок, по мере того как итальянец медленно приближался.
      — Trifoglio, trifoglio! — хрипло прошептал Майкл и, захватив со ступени горсть щебенки, бросил ее верхом в противоположный конец овальной мраморной ванны.
      Мужчина побежал на звук голоса, прохрипевшего код, и к месту, откуда вылетели камни. Хейвелок сдвинулся влево. Скорчившись на третьей ступеньке, он ухватился за металлический штырь загородки, испытывая ногами прочность камня под ними. Ступени, видимо, должны выдержать.
      И они выдержали. Когда итальянец приблизился к краю лестницы, Майкл взвился вверх. Он возник из ничего, приведя бегущего в состояние шока. От изумления и ужаса мужчина остановился. У него перехватило дыхание. Хейвелок размахнулся и изо всех сил ударил итальянца пистолетом в лицо, дробя кости и кроша зубы. Кровь, брызнув из разбитых губ, мгновенно залила пиджак и рубашку. Мужчина начал оседать на землю. Хейвелок подбежал к нему, подхватил под мышки и с поворотом швырнул безжизненное тело в сторону мраморной ванны. Итальянец с глухим звуком плюхнулся на дно. Он лежал, раскинув руки и ноги, его окровавленная голова оказалась на животе женщины. Ему тоже будет что рассказать, подумал Майкл. Очень важно, чтобы этих людей услыхали вашингтонские стратеги. Необходимо, чтобы они там поняли: если сейчас, через несколько минут он не получит необходимых ответов, то Палатин явится всего лишь началом.
      Хейвелок засунул «ламу» во внутренний карман пиджака. Но огромный трофейный автоматический «магнум» давил на ногу, и это раздражало. Придется сохранить обе пушки. Маленькую «ламу» легко спрятать, в то время как «магнум», снабженный глушителем, может оказаться весьма полезным в целом ряде ситуаций. Неожиданно на него накатил холодный вал депрессии. Всего двадцать четыре часа назад он думал о том, что ему больше никогда до конца дней не придется держать в руках оружие. Ведь в глубине души он испытывал к нему отвращение, боялся его и ненавидел. Именно поэтому он и научился в совершенстве владеть им. Хейвелок пользовался оружием для того, чтобы выжить, и для того, чтобы заставить замолчать грохот других стволов — стволов из далекого детства. Его ранние, наполненные ужасом дни в некотором роде оказались прообразом всей последующей жизни, той жизни, которой, как он верил до недавнего времени, положен конец. Искоренить зло, позволить существовать всему живому... уничтожить всех палачей Лидице, которые когда-либо были на земле, в любой их форме. Он отошел от той жизни, но палачи тянутся за ним следом, натянув не себя другую личину. Хейвелок застегнул пуговицы на пиджаке и направился ко входу в убежище Домициана, на встречу с человеком, который горел желанием его убить.
      Пока он двигался в сторону дряхлой арки входа, его глаза инстинктивно обшаривали грунт, а ноги по привычке выбирали место, свободное от сухих веток, чтобы треск не выдал его присутствия. Майкл прошел вдоль выщербленной временем стены арки и бесшумно шагнул под ее свод. Он тихонько раздвинул свисавшие ветви и заглянул вовнутрь убежища Домициана. Огилви находился в дальнем конце каменной тропы. Он стоял у пьедестала императорского бюста и, дымя сигаретой, внимательно изучал склон холма справа от убежища — те самые заросли кустов, в которых всего девятнадцать минут тому назад скрывался Майкл. Апачи делал свои выводы, и в точности его анализа можно было не сомневаться.
      Было прохладно, и Хейвелок обратил внимание, что мятый, дурно сидящий пиджак Огилви застегнут на все пуговицы. Но он также видел, что это не помешает агенту в случае необходимости быстро извлечь пистолет. Майкл внимательно посмотрел на лицо стратега. Никогда еще он не видел его таким бледным. Оно изменилось до неузнаваемости. Морщины стали глубже, длиннее и удивительно напоминали трещины на крошащемся мраморе древних руин. Даже не медик мог понять, что Огилви тяжело болен. Если в нем и сохранились какие-то силы, то они были упрятаны так же далеко, как оружие под наглухо застегнутым пиджаком.
      Майкл выступил из-под арки. Он был весь внимание, так как не имел права допустить каких-либо неожиданных действий со стороны бывшего агента.
      — Хэлло. Это ты, Ред?
      Прежде чем ответить на приветствие, Огилви лишь слегка повернул голову, показав тем самым, что заметил присутствие Хейвелока.
      — Рад видеть тебя, Навахо.
      — Брось к дьяволу это «Навахо». Здесь не Стамбул.
      — Согласен, мы в другом городе. Но в Стамбуле, кажется, мне как-то удалось спасти твою задницу, если не ошибаюсь?
      — Ты спас ее, но лишь после того, как подставил под смертельный удар. Еще чуть-чуть и меня бы прикончили. Я предупреждал, что на мосту нас ждет ловушка, но ты, так называемый «руководитель» — этого звания ты явно не заслужил — утверждал иное. Ты вернулся за мной только потому, что я говорил о ловушке в присутствии оперативного контролера. Он обязательно упомянул бы о моих словах в своем донесении.
      — Но я все-таки вернулся, — злобно прервал Хейвелока Огилви. Краска начала заливать его мертвенно-бледное лицо. Но усилием воли он сдержал себя, слабо улыбнулся и, пожав плечами, закончил: — Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
      — Согласен. Полагаю, ты сейчас готов пожертвовать собой и своими детьми, чтобы оправдаться. Но так или иначе ты вернулся. Я весьма тебе признателен. Не знаю, правда, что было безопаснее, спасаться с тобой или просто прыгнуть в Босфор.
      — Ты бы ни за что не выбрался.
      — Кто знает, кто знает...
      Огилви швырнул окурок на землю, раздавил ногой и, шагнув вперед, произнес:
      — Только не детьми, Хейвелок. Собой, да. Но не детьми.
      — Хорошо, хорошо. Оставим детей.
      Майкл сразу же пожалел, что в полемике непроизвольно упомянул ребятишек Огилви. Он вспомнил о том, что жена оставила бывшего оперативника и забрала с собой детей. Немолодой человек остался один-одинешенек в сумеречном мире тайн, наедине со своими терзаниями.
      — Давай поговорим, — произнес посланец Вашингтона, направляясь к мраморной скамье у тропы. — Присаживайся... Майкл. Или, может, просто Майк? Я уже и не помню.
      — Зови как нравится. Но я лучше постою.
      — А я сяду. Не хочу скрывать, что чувствую себя совершенно разбитым. Путь из округа Колумбия до Рима не близок. Полетного времени до дьявола. А я с некоторых пор плохо сплю в самолете.
      — Ты выглядишь здорово утомленным. Огилви вскинул глаза на Хейвелока и произнес:
      — Это ты тонко подметил. Скажи-ка мне лучше, сам-то ты не устал, Майкл?
      — Очень, — ответил Хейвелок. — Устал от всей вашей чудовищной лжи. От всего того, что произошло. С ней. Со мной. С вашими стерильными кабинетами и извращенным мышлением. Да простит меня Господь за то, что я так долго был одним из вас. Ты понимаешь, что вы творите? С какой целью, скажи мне.
      — Это весьма серьезное обвинение, Навахо.
      — Я уже сказал, брось эту дурацкую кличку.
      — Годится только для коробки с корнфлексом? Так, что ли?
      — И туда не пойдет. Для твоего сведения, племя навахо было родственным племени апачей, но в отличие от последних навахо народ миролюбивый, он только защищался в случае необходимости. Так что тот псевдоним не годился ни в Стамбуле, ни тем более здесь, в Риме.
      — Интересно. А я всего этого не знал. Вообще-то я думаю, что такие познания типичны скорее не для уроженцев Америки, а для тех, кто привезен был в страну после того, как в детстве пережил страшные мучения. Я хочу сказать, что изучение истории было своего рода проявлением чувства благодарности. Ты полагаешь, я не прав?
      — Я вообще не понимаю, о чем ты толкуешь.
      — Неправда, прекрасно понимаешь. Мальчишка видит массовое убийство, видит, как расстреливают из пулеметов соседей и друзей, а их трупы бросают в траншеи. Его мать отправлена Бог знает куда, и он знает, что никогда больше ее не увидит. Этот мальчишка личность. Он скрывается в лесу, питается лишь тем, что удастся украсть или поймать в силки. Он боится людей. А когда его находят, целых несколько лет бегает по улицам со взрывчаткой, привязанной к телу. Враги кругом, и каждый из них — его потенциальный убийца. А ведь мальчишке нет и десяти, когда ему исполняется двенадцать, его отец гибнет от рук Советов... Боже мой, такой ребенок, достигнув тихой гавани, начнет изучать все о своем новом доме. Он в душе не перестает повторять: «Благодарю за то, что вы позволили мне приехать сюда...» Ты ведь согласен со мной, Гавличек?
      Итак, они распахнули двери к самому сокровенному. Конечно, разработчики стратегии выяснили его прошлое, ему следовало раньше догадаться об этом. Ведь его действия неизбежно должны были повлечь за собой именно такую реакцию. В свое время ему гарантировали, что о его прошлом узнает только самый верхний эшелон руководства. Остальным будут продемонстрированы официальные досье британской службы МИ-6: сирота из Словакии, родители погибли в Брайтоне при бомбардировке, разрешено усыновление и эмиграция. Это все, что им положено было знать. Раньше. Не сейчас.
      — Все это не имеет никакого отношения к делу.
      — Кто знает, может быть, и имеет, — сказал бывший оперативник и слегка подвинулся на скамье. Его рука как бы между прочим коснулась борта пиджака.
      — Стой! Не надо!
      — Ты о чем?
      — Рука. Убери ее оттуда.
      — А, да... прости. Как я заметил, все события тех ранних лет могут иметь непосредственное отношение к нашему делу. У любого человека есть предел выносливости. В течение многих лет напряжение аккумулируется. Ты понимаешь, что я имею в виду? И вот наступает день, когда все взрывается. Человек не понимает, что его разум начинает выкидывать трюки. Он бессознательно уходит в прошлое, в свое страшное прошлое. Действия его врагов из тех ужасных лет смешиваются в сознании с действиями людей, которых он знает сейчас. Он начинает обвинять настоящее за все свои страдания в прошлом. Такое случалось со многими, кому приходилось жить так, как жили ты и я. Здесь нет ничего необычного.
      — Ты кончил? — жестко спросил Хейвелок. — Если ты...
      — Поедем со мной, Майкл, — прервал его человек из Вашингтона. — Тебе нужна помощь. Мы сможем помочь.
      — И ты пролетел пять тысяч миль только для того, чтобы сказать мне это?! — заорал Хейвелок. — Так вот в чем суть ваших «данных», ваших объяснений!
      — Спокойно, Майкл. Не волнуйся.
      — Нет, это тебе следует успокоиться, потому что не мне, а тебе потребуются вся твоя выдержка и все нервы! И не только тебе, а всей вашей банде! Я начну отсюда, из Рима и повторю весь свой прежний путь через Швейцарию, Германию... Прагу, Краков, Варшаву... вплоть до Москвы, если потребуется! И чем больше я скажу, тем глубже вы окажетесь в дерьме. Вы все до последнего! Кто вы такие, чтобы судить о состоянии моего рассудка, черт побери?! Я видел эту женщину. Она жива! Я следовал за ней до Чивитавеккия, где она сумела ускользнуть. Но мне удалось выяснить то, что вы ей сказали то, что вы сделали с ней! Я буду искать ее, но каждый день поисков вам дорого обойдется! Я начну действовать сразу же, как уйду отсюда, и ты не сможешь остановить меня. Слушай вечером последние новости и читай утренние газеты! Здесь, в Риме, служит уважаемый атташе, связной, представитель угнетенного меньшинства — прекрасное прикрытие для нашей работы... Прежде чем сядет солнце, он потеряет всякую ценность, а созданная им сеть прекратит существование! Выродки! Что вы о себе возомнили?
      — Хорошо, хорошо, — начал Огилви, умоляюще подняв обе руки в примирительном жесте. — Я все скажу, но не обрушивай на меня свой гнев лишь за то, что я попытался убедить тебя вернуться в Вашингтон. У меня был приказ: «Постарайся привезти его сюда, и мы все ему расскажем». Это их слова. «Делай все возможное, но ничего не сообщай, пока он не покинет Италию». Я им сказал, что с тобой такая схема не сработает, и уговорил предоставить мне право действовать так, как я найду нужным. Они не соглашались, но я заставил их все-таки уступить.
      — В таком случае рассказывай!
      — О'кей, о'кей. Твоя взяла. — Человек из Вашингтона тяжело вздохнул, медленно покачал головой и продолжил: — Господи, гайки, похоже, закручиваются все туже.
      — Ну так раскрути их!
      Огилви посмотрел на Майкла и, указав пальцем на левый лацкан мятого пиджака, спросил:
      — Я могу закурить?
      — Открой грудь.
      Бывший агент осторожно отвернул борт пиджака и продемонстрировал пачку сигарет в нагрудном кармане рубашки. Хейвелок кивнул, выражая согласие. Огилви извлек сигареты и спички, хранившиеся в том же кармане. Он вытряхнул в правую руку одну сигарету и открыл спички. Коробка оказалась пустой.
      — Вот дерьмо, — пробормотал он. — Не дашь мне огня?
      Майкл вытащил из кармана спички и вручил Огилви со словами:
      — Постарайся придать своему сообщению как можно больше смысла...
      Боже! Он никогда не узнает, что это было: непроизвольное движение рыжей головы перед глазами, необычное положение правой руки с зажатой в ней сигаретой или отблеск солнца в целлофане обертки, но необъяснимое ощущение, шестое чувство мгновенно подсказали ему, что капкан поставлен, пружина взведена и ловушка готова захлопнуться. Хейвелок выбросил ногу вперед, захватил правую руку Огилви и резко с поворотом рванул с такой силой, что агент упал со скамьи. В воздухе неожиданно возникло легкое газовое облачко. Майкл бросился на землю вправо от тропы, зажав ноздри и закрыв глаза. Он катился от скамейки, дока не ударился о мраморную стену, тянувшуюся вдоль тропы. Теперь Майкл был вне зоны действия газового облачка.
      В пачке сигарет была скрыта крупная стеклянная ампула, и едкий запах, распространившийся по убежищу Домициана, выдал ее содержимое. Это был нервно-паралитический газ и попавший в центр облака лишался возможности двигаться. Действие газа длилось примерно час. Самое большее — три. Его использовали только при похищениях и редко, практически никогда, в целях подготовки убийства.
      Хейвелок открыл глаза и, опираясь на стену, встал на колени. Около мраморной скамьи бился в конвульсиях и давился кашлем человек из Вашингтона. Он не мог встать на ноги, видимо, попал под действие газа, хотя и не находился в центре облака.
      Майкл поднялся, наблюдая, как серо-голубое облачко растворяется в воздухе над Палатином. Расстегнул пиджак. Тело болело в результате ушибов, полученных от заткнутого за пояс большого пистолета. Он извлек «магнум», взглянул на глушитель и неверной походкой направился по траве к Огилви. Рыжеволосый агент дышал с трудом, но взгляд его был ясен. Он прекратил попытки встать на ноги, посмотрел в лицо Майкла, затем на пистолет в его руке.
      — Давай, Навахо, — выдавил он практически шепотом, — избавь меня от хлопот.
      — Не скрою, у меня было такое намерение, — ответил Хейвелок, глядя на изможденное, изрезанное морщинами со всеми признаками смертельной болезни лицо бывшего оперативника.
      — Не думай. Стреляй.
      — Но с какой стати? Ты явился сюда не для того, чтобы убивать. Всего-навсего хотел похитить. Кроме того, у тебя нет ответов на мои вопросы.
      — Я на все ответил тебе.
      — Когда?
      — Да всего пару минут тому назад... Гавличек. Война. Чехословакия, Прага. Твои отец и мать. Лидице. Разве все это не имеет отношения к нашему делу?
      — Что ты бормочешь?
      — Ты повредился головой, Навахо. Я не вру.
      — Что?
      — Ты не видел этой самой Каррас. Она мертва.
      — Она жива! — прокричал Майкл, присаживаясь на корточки рядом с посланцем Вашингтона и схватив его за борта помятого пиджака. — Будь ты проклят! Она меня видела и скрылась!
      — Невозможно, — сказал Огилви, покачав головой. — На Коста-Брава ты был не один. Там присутствовал еще один человек. У нас имеются его показания; он привез вещественные доказательства... части одежды... группа крови... Она умерла на побережье Коста-Брава.
      — Но это же ложь! Я провел там всю ночь! Я спустился от дороги на пляж. Там не было никакой одежды; она бежала, ее никто не касался до тех пор, пока она не умерла, пока в нее не попали пули. Кто бы она ни была, ее труп вынесли нетронутым. Ничего не было разорвано, ничего не осталось на песке пляжа! Откуда ваши сведения? Эти свидетельские показания сплошная ложь!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.