Глава 45

Они выскочили из переулка и бросились по улице де Гранж к машине израильтянина. Бен Гадиз сел за руль. Холкрофт держался за горло: ему казалось, что Яков повредил ему какие-то сосуды — так сильна была боль.

— У меня не было выбора, — сказал Яков, видя, как страдает Ноэль.

— Зато у меня был, — ответил Холкрофт. — Ты же дал мне пистолет. Как тебя зовут?

— Яков.

— Что это за имя?

— Древнееврейское... Джейкоб по-вашему. Бен Гадиз.

— Бен — кто?

— Гадиз.

— Испанец?

— Сефард, — сказал Яков. Они промчались через перекресток и устремились по шоссе к озеру. — Мои родители эмигрировали в Краков в самом начале века. — Яков свернул направо, на маленькую незнакомую площадь.

— А я думал, ты брат Кесслера, — сказал Холкрофт. — Врач из Мюнхена.

— Я не знаю никакого врача из Мюнхена.

— Он где-то в городе. Когда я пришел в «Д'Аккор», портье дал мне ключ от номера фон Тибольта и спросил, не нужен ли мне Ганс Кесслер.

— А ко мне это какое имеет отношение?

— Портье знал, что братья Кесслер вместе с фон Тибольтом ужинали вчера в его апартаментах, и думал, что младший Кесслер все еще там.

— Э, погоди-ка, — прервал его Яков. — Этот брат такой коренастый, небольшого роста, здоровый?

— Понятия не имею. Очень может быть. Кесслер говорил, что он бывший футболист.

— Он мертв. Об этом мне сказала твоя мать. Фон Тибольт убил его. Мне кажется, его ранил твой приятель Эллис. И они не стали с ним возиться.

Ноэль вытаращил глаза.

— Ты хочешь сказать, что Вилли — это его работа? Он убил его и исколол ножом?

— Это только мое предположение.

— О Господи! А теперь скажи, что с моей матерью. Где она?

— Потом!

— Сейчас!

— А вон и телефон. Мне нужно позвонить в квартиру. Хелден там. — Бен Гадиз остановился у тротуара.

— Я сказал: сейчас! — Холкрофт наставил на Якова пистолет.

— Если ты хочешь меня убить, — сказал Яков, — то я этого заслуживаю. И ты тоже. Но тогда я попрошу позвонить тебя. Впрочем, у нас сейчас нет времени для эмоций.

— У нас полно времени, — возразил Ноэль. — Встречу в банке можно отложить.

— В банке? В «Ла Гран банк де Женев»?

— Да. Сегодня утром, в девять.

— Боже мой! — Бен Гадиз схватил Ноэля за плечо и, понизив голос, заговорил так, словно умолял подарить ему нечто большее, чем жизнь. — Надо попробовать осуществить вариант Хар-Шхаалаф. Больше такого случая не представится. Поверь мне. Мы должны четко уяснить себе, что происходит. Может быть, Хелден что-то удалось выяснить.

И снова Ноэль пристально всмотрелся в его лицо.

— Ладно, звони. Скажи ей, что я с тобой. И что мне надо поговорить с вами обоими.

Они промчались по шоссе мимо ворот имения, не обращая внимания на лай собаки, разбуженной ревом автомобиля. Дорога уходила резко влево. Яков проехал немного, потом притормозил, медленно въехал в рощу и остановился.

— Собаки сразу слышат, когда резко глушишь мотор, но, если двигатель делает диминуэндо, они плохо воспринимают звук.

— Ты что, музыкант?

— Я был скрипачом.

— Хорошим?

— Играл в Тель-Авивском симфоническом оркестре.

— Зачем же ты...

— Я нашел более подходящую работу, — прервал его Бен Гадиз. — Быстро вылезай. Сними пальто, вытащи пистолет. Тихо закрой дверцу и старайся не шуметь. Дом для гостей расположен где-то в глубине участка, но мы его найдем.

Имение окружала толстая кирпичная стена, по которой сверху вилась колючая проволока. Яков взобрался на дерево и стал изучать стену.

— Сигнализации нет, — сказал он. — Понятное дело: лесная живность — датчики постоянно срабатывали бы. Но залезть будет не просто: ширина стены примерно два фута, и везде положена колючая проволока. Придется прыгать.

Израильтянин спустился с дерева и, присев у стены, сцепил ладони.

— Лезь! — приказал он Ноэлю.

Колючая проволока и впрямь покрывала всю поверхность стены, так что невозможно было ступить, не задев за шипы.

Весь напрягшись, Холкрофт осторожно наступил носком на самый край стены, кое-как перешагнул через стальные колючки и спрыгнул вниз. Падая, он услышал треск рвущейся ткани: колючки впились в брюки и больно оцарапали локти. Но в общем все обошлось. Он встал с земли, тяжело дыша. Горло все еще болело, но уже не так сильно. Если незнакомец передал Хелден правдивую информацию, то сейчас он находится всего лишь в нескольких сотнях ярдов от матери.

Израильтянин взобрался на стену. На фоне ночного неба его силуэт напоминал гигантскую птицу. Он осторожно перешагнул через завитки колючей проволоки и спрыгнул. При падении перевернулся через голову, быстро вскочил на ноги около Ноэля и посмотрел на часы.

— Уже шесть. Скоро начнет светать, надо спешить. Они побежали через лес, огибая на бегу торчащие ветки, перепрыгивая через кусты, и скоро добежали до грунтовой дороги, которая вела к дому для гостей. Вдали они увидели тусклый свет, пробивающийся сквозь занавески на окнах.

— Стоп! — приказал Бен Гадиз.

— Что такое?

Израильтянин схватил Ноэля за руку и упал на землю, увлекая его за собой.

— Что ты делаешь?

— Тихо! В доме кто-то есть.

Ноэль поднял голову и поверх травы некоторое время рассматривал дом, до которого оставалось ярдов сто, но никого не заметил внутри.

— Я никого не вижу.

— Посмотри на свет. Видишь, он неровный: перед лампами кто-то ходит.

И тут Холкрофт увидел то, что заметил Бен Гадиз. Действительно, за окнами чуть заметно двигались тени. Глаз человека — в особенности человека, который устал от бега, — не заметил бы этой мимолетной перемены освещения.

— Ты прав, — прошептал он.

— Пошли, — сказал Яков. — Мы зайдем со стороны леса с того края.

Они углубились в лес и выбежали на опушку у небольшой лужайки для крокета, где коротко постриженная трава и крокетные воротца, казалось, промерзли в зимней ночи. Прямо перед ними виднелись окна дома.

— Я добегу туда и подам тебе знак, — прошептал Яков. — И смотри без шума!

Израильтянин метнулся через лужайку и через мгновение уже сидел на корточках под окном. Но он оставался неподвижным. Что такое? Почему он не подает сигнал?

Холкрофт больше не мог ждать. Он вскочил и помчался к дому.

Израильтянин посмотрел на него горящим взглядом.

— Уходи! — прошептал он.

— О чем ты говоришь?! Она же там! Бен Гадиз схватил Холкрофта за плечи и толкнул по направлению к лесу.

— Я же сказал: назад! Нам надо уходить отсюда.

— Как бы не так! — Ноэль смахнул руки Якова с плеч, выпрямился и заглянул в окно.

Мир словно перевернулся. Словно мозг взорвался. Он захотел закричать, но издал лишь низкий, похожий на рык, возглас ужаса, беззвучный, безумный.

В тускло освещенной комнате он увидел мать, которая неподвижно сидела, откинувшись на спинку стула. Ее величественная красивая голова была вся в крови, на морщинистом лице запеклись ручейки крови.

Ноэль вскинул руки. Казалось, его душа сейчас вырвется из оков тела. Он вдохнул холодный воздух. Руки сжались в кулаки и прикоснулись к оконному стеклу.

Но ничего не произошло. Его шею обвила чья-то рука, чья-то ладонь сжала ему рот, могучие Щупальца гигантского спрута обхватили его, потащили назад, прочь от этого дома, оторвали от земли, пригнули спину, но через несколько секунд он вновь почувствовал твердую почву под ногами. Потом его лицо прижали к земле и держали так до тех пор, пока у него не перехватило дыхание. Потом острая резкая боль пронзила горло, и все его тело охватило огнем.

Он куда-то шел, ступая ватными ногами. По лицу хлестали ветки, кто-то подталкивал его в спину, заставляя идти прямо во тьму. Ноэль не знал, сколько времени он так шел, но вот перед ним выросла каменная стена. Кто-то прорычал в ухо:

— Лезь! Через проволоку!

К Холкрофту постепенно возвращалось сознание. Он почувствовал, как в ладони впились остренькие шипы, которые драли кожу и одежду. Потом его поволокли по твердой поверхности и прислонили к дверце автомобиля.

В следующее мгновение он осознал, что сидит в машине и смотрит вдаль через лобовое стекло. Занимался рассвет.

Он сидел, обессилевший, притихший, и читал письмо Альтины:

"Мой дорогой Ноэль.

Мы, вероятно, уже не увидимся больше, но я молю тебя — не оплакивай меня. Потом можешь, но не теперь. Теперь просто нет времени.

То, что я хочу сделать, я сделаю по той простой причине, что должна это сделать, и кроме меня, этого не сделает никто. Даже если бы и был на свете человек, который смог бы это сделать, вряд ли я позволила бы ему, потому что это — мое дело.

Я разрываю тот круг лжи, в котором прожила более тридцати лет. Мой новый друг мистер Бен Гадиз все тебе объяснит. Должна тебе сказать, что ничего не знала об этой лжи и — Бог свидетель — о той ужасной роли, которую тебя заставили играть.

Я дитя другой эпохи, где ни один долг не оставался неоплаченным, а честь не считалась анахронизмом. Я охотно возвращаю свой долг — в надежде, что моя честь может быть восстановлена.

Если мы больше не увидимся, знай, что ты принес мне огромную радость. Если кому-то угодно иметь доказательства того, что мы всегда лучше тех, кто нас породил, то ты отличное тому доказательство.

Еще одно слово о твоей подруге Хелден. Мне кажется, о лучшей дочери для себя я не могла и мечтать. Я сужу по ее глазам, по ее мужеству. Мы знакомы с ней всего несколько часов, и за это время она уже успела спасти мне жизнь и даже была готова пожертвовать для этого собой.

Верно говорят, что мы понимаем смысл прожитой жизни только в минуты просветления. Я пережила эту минуту — и она заслужила мою любовь. Храни тебя Господь, Ноэль.

С любовью,

Альтина".

Холкрофт поднял взгляд на Якова, который стоял у окна и смотрел на серое зимнее утро.

— Что это такое, чего она не позволила бы никому сделать? — спросил он.

— Встретиться с моим братом, — ответила Хелден. Ноэль сжал кулаки и закрыл глаза.

— Бен Гадиз сказал, что он приказал тебя убить.

— Да. Он убил много людей. Холкрофт обратился к израильтянину:

— Мать написала, что ты расскажешь мне про ложь.

— Пусть это лучше сделает Хелден. Мне многое известно, но она знает все.

— Из-за этого ты ездила в Лондон? — спросил Ноэль.

— Из-за этого я уехала из Парижа, — ответила она. — Но не в Лондон, а в небольшую деревушку на берегу Невшательского озера.

И она рассказала ему о Вернере Герхарде, о «Вольфшанце», о двух сторонах одной монеты. Она постаралась припомнить все подробности, которые сама узнала от последнего из «Нахрихтендинст».

Когда Хелден закончила свой рассказ, Холкрофт встал со стула.

— Итак, все это время я был подсадной уткой. Марионеткой в руках другой «Вольфшанце».

— Ты — тайный код, открывающий сейфы «детей Солнца», — сказал Бен Гадиз. — Ты был тем связующим звеном, которое приводило в действие всю машину и заставляло законы работать на них. Не могут же такие гигантские деньги упасть с неба. Их появление должно было иметь легальные обоснования, иначе их могли просто конфисковать. А «Вольфшанце» не хотела идти на такой риск. Это было гениальное мошенничество.

Ноэль уставился в стену. Он стоял лицом к стене, смотрел на блеклые обои с едва заметным узором: концентрические круги образовывали сложный рисунок. Из-за слабого освещения или, может быть, из-за пелены на глазах ему показалось, что эти круги бешено вращаются, то исчезая, то вновь возникая на обойной бумаге. Круги. Круги лжи. И ни одной прямой линии. Ни одной прямой правды. Только круги. Только ложь. Обман.

Он услышал свой сдавленный крик и понял, что яростно барабанит кулаками по этим нарисованным кругам, желая их уничтожить, разорвать, стереть.

Он почувствовал прикосновение чьих-то рук. Родное прикосновение.

К нему воззвал страдающий человек.И этот человек тоже был обманом!

Где он? Что совершил?

Его глаза наполнились слезами — он понял это, потому что круги на стене вдруг расползлись и превратились в бесформенный клубок кривых линий. Хелден обняла его, повернула к себе и нежными пальцами стала смахивать слезы с его щек.

— Любимый! Единственный мой...

— Я... его... убью! — снова и снова повторял он с неколебимой решимостью в голосе.

— Да, убьешь! — ответил ему голос, гулко прозвучав в мозгу Холкрофта. Голос принадлежал Бен Гадизу, который отстранил Хелден, развернул к себе Холкрофта и прижал его к стене. — Ты убьешь!

Ноэль напряг воспаленные глаза и тщетно пытался унять дрожь в теле.

— Ты не хотел, чтобы я смотрел на нее.

— Да, я понял, что ничего не смогу с тобой сделать, — тихо ответил Яков. — Я это понял, когда ты ринулся к дому. Уж на что я прошел такую подготовку, какой никому и не снилось, но в тебе таится какая-то нечеловеческая сила. Не знаю, надо ли мне сейчас это говорить, но я благодарю Бога, что ты не мой враг.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Я даю тебе возможность осуществить вариант Хар-Шхаалаф. Это потребует невероятной дисциплины и самоотдачи, но ты на это способен. Я тебе скажу откровенно: я бы не смог это осуществить, но ты, возможно, сможешь.

— Что именно?

— Ты должен появиться на встрече в банке. Вместе с убийцами твоей матери, вместе с человеком, который приказал убить Хелден, убить Ричарда Холкрофта. Ты будешь с ним. Будешь с ними. Ты подпишешь бумаги.

— Ты с ума сошел! Ты сошел с ума!

— Нет! Мы изучили законодательство. Тебе надо подписать документ, размораживающий счет. Согласно этому документу в случае твоей смерти все права распоряжаться деньгами переходят к твоим сонаследникам. Подписывая эти бумаги, ты подпишешь смертный приговор. Подпиши бумаги! Это будет смертным приговором — не тебе, а им!

Ноэль смотрел в темные глаза Якова. Он опять увидел в его взгляде правду. Никто не проронил ни звука. И постепенно Холкрофт начал обретать утраченное чувство реальности. Бен Гадиз отпустил его. Все встало на свои места.

— Они будут меня искать, — сказал Ноэль. — Они думают, что я пошел в номер к фон Тибольту.

— Ты был там. Нитки с двери сорваны. Ты увидел, что там никого нет, и ушел.

— Куда? Они же спросят.

— Ты ориентируешься в городе?

— Плохо.

— Значит, ты брал такси. Ты катался вдоль озера, гулял по пирсам, набережным, расспрашивал о матери. Это вполне правдоподобно: они ведь считают, что ты в панике.

— Уже почти половина восьмого, — сказал Ноэль. — Осталось полтора часа. Я вернусь в отель, увидимся после встречи в банке.

— Где? — спросил Яков.

— Снимите номер в «Эксельсиоре», запишитесь как супруги. Приезжайте туда после половины десятого, но до полудня. Я в четыреста одиннадцатом номере.

Он стоял перед дверью апартаментов фон Тибольта. Было три минуты девятого. Он слышал злобные голоса за дверью. В любом разговоре голос фон Тибольта звучал громче остальных: он говорил издевательским тоном, едва не срываясь на оскорбления.

Холкрофт глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться: его так и подмывало дать волю инстинктам, бушующей в нем ярости. Но он должен прямо смотреть в глаза человеку, который убил его мать, убил его отца. Смотреть ему в глаза и ничем не выдать своих чувств.

Он постучал. Слава Богу, рука не дрожит.

Дверь распахнулась, и он впился глазами в лицо светловолосого убийцы. Убийцы его матери и его отца.

— Ноэль! Где же ты пропадаешь? Мы тебя ищем повсюду!

— Я вас тоже искал, — сказал Холкрофт усталым голосом: изобразить усталость оказалось легче, чем подавить ярость. — Я целую ночь разыскивал ее. Но так и не нашел. Вряд ли она вообще приехала сюда.

— Мы будем продолжать поиски, — сказал фон Тибольт. — Хочешь кофе? Скоро отправляемся в банк. И на этом все кончится.

— Это точно. На этом все кончится, — повторил Ноэль.

Все трое сидели за длинным столом в конференц-зале банка. Холкрофт в центре, Кесслер слева, фон Тибольт справа. Напротив сидели два директора «Ла Гран банк де Женев».

Перед каждым лежала аккуратная стопка документов, совершенно аутентичных и разложенных строго по порядку. Они внимательно читали строчки, переворачивали листы. Потребовался почти час, чтобы полностью огласить содержание драгоценных бумаг.

Осталось ознакомиться еще с двумя документами, помещенными в папки с синей каймой. Заговорил директор, сидящий слева:

— Я не сомневаюсь, вам известно, что, учитывая размеры вклада и условий его размораживания, оговоренных в договоре, «Ла Гран банк де Женев» не в состоянии взять на себя юридическую ответственность за использование этих средств. После того как счет будет разморожен, он полностью выходит из-под нашего контроля. Настоящий документ определяет эту ответственность. Ответственность возлагается в равной степени на всех троих сонаследников. Поэтому закон требует: вы должны дать согласие на то, что все права по распоряжению этим вкладом в случае вашей преждевременной кончины переходят к вашим сонаследникам. Эти права, впрочем, не распространяются на принадлежащую вам недвижимость: в случае вашей смерти она поступит в распоряжение ваших имущественных наследников. — Директор надел очки. — Пожалуйста, прочитайте внимательно лежащие перед вами документы, чтобы удостовериться, что все в них соответствует изложенному мной, и поставьте каждый свои подписи на титульном листе. Затем обменяйтесь этими папками, чтобы на всех трех листах стояли три ваши подписи.

Документы прочитаны, подписи поставлены. Начался обмен документами. Протягивая свою папку Кесслеру, Ноэль как бы невзначай заметил:

— Кстати, забыл у тебя спросить, Эрих. Где твой брат? Мне казалось, он собирался приехать в Женеву.

— А из-за всей этой кутерьмы я забыл тебе сказать, — ответил, улыбаясь, Кесслер. — Ганс задержался в Мюнхене. Но мы увидимся в Цюрихе.

— В Цюрихе?

Кесслер бросил взгляд на фон Тибольта.

— Да, в Цюрихе. Мы запланировали поездку туда в понедельник утром.

Ноэль с удивлением повернулся к блондину:

— Ты мне об этом ничего не говорил.

— У нас просто не было времени. В понедельник тебе будет удобно?

— Не знаю, может быть, я что-то узнаю о ней.

— О ком?

— Да о матери. Или же о Хелден. Она должна мне позвонить.

— А, ну конечно. Не сомневаюсь, что они найдутся. В последней папке лежал краткий документ, который фиксировал формальное размораживание счета. Уже был подготовлен банковский компьютер. Как только все присутствующие подпишут эту бумагу, на клавиатуре компьютера наберут секретный код, вклад будет объявлен снятым со счета, и его переведут в цюрихский банк.

Все расписались. Директор, сидящий справа, снял телефонную трубку.

— Введите следующее сообщение в компьютерный банк данных номер одиннадцать. Готовы? Шесть-один-четыре-четыре-два. Пробел. Восемь-один-ноль-ноль. Пробел. Повторите, пожалуйста. — Директор выслушал и кивнул. — Правильно. Спасибо.

— Все? — спросил у него другой директор.

— Да. С этого момента, джентльмены, сумма семьсот восемьдесят миллионов долларов США лежит на вашем общем счете в цюрихском «Ла банк дю Ливр». Да пребудет с вами воля Господа.

Выйдя на улицу, фон Тибольт обратился к Холкрофту:

— Какие у тебя планы, Ноэль? Нам надо быть настороже. Учти, «Нахрихтендинст» этого так не оставит.

— Да, знаю... Планы? Буду продолжать поиски матери. Она где-то здесь...

— Я договорился со своим приятелем из полиции, чтобы нам троим выделили охрану. Твой сопровождающий будет вести тебя от «Эксельсиора», наши — от «Д'Аккор». Если, конечно, ты не захочешь переселиться к нам в отель.

— Это такая морока, — ответил Холкрофт. — Я уже там расположился. Нет, останусь в «Эксельсиоре».

— Так что, едем в Цюрих утром? — спросил Кесслер, явно предоставляя фон Тибольту право решать.

— Возможно, нам лучше ехать туда по отдельности, — сказал Холкрофт. — Если полиция не будет возражать, я бы поехал на машине.

— Отлично придумано, мой друг, — сказал фон Тибольт. — Полиция возражать не будет, а в том, чтобы ехать по отдельности, есть свой резон. Ты поедешь на поезде, Эрих, а я полечу. Ноэль поедет на машине. Я забронирую нам номера в «Коламбине».

Ноэль кивнул.

— Если до завтрашнего дня я не найду ни мать, ни Хелден, я оставлю записку, чтобы они звонили мне туда. А сейчас пойду возьму такси.

Он быстро свернул за угол. Еще минута — и он бы не сдержался. Он готов был придушить фон Тибольта голыми руками.

— Он знает, — сказал Иоганн тихо. — Трудно сказать, много ли, но знает.

— Почему ты так решил? — спросил Кесслер.

— Сначала я просто это почувствовал, потом понял. Он спросил у тебя про Ганса, и его удовлетворил твой ответ, будто он в Мюнхене. Но ему-то известно, что это неправда. Портье в «Д'Аккор» вчера сказал ему, что Ганс остановился в гостинице.

— О Боже...

— Не волнуйся. Наш американский друг погибнет по пути в Цюрих.

Глава 46

Покушение на жизнь Ноэля — если оно вообще состоится — может произойти где-нибудь на шоссе между Фрибуром и Кеницем. Так предположил Яков Бен Гадиз. Это был приблизительно двадцатикилометровый отрезок шоссе в холмистой местности, где в это время года было очень небольшое движение. Сейчас зима, и, хотя климат здесь не альпийский, часто идет слабый снег, качество дорожного покрытия не из лучших, и водители предпочитают ездить другим путем. Но Холкрофт наметил себе маршрут вдали от скоростных автомагистралей, объясняя свой выбор тем, что ему хочется посмотреть маленькие городки со старинной архитектурой.

Точнее говоря, этот маршрут выбрал Яков, а Ноэль только сообщил о нем полиции, которая по распоряжению первого заместителя должна была обеспечить Ноэлю эскорт. То, что никто из полицейских чинов не стал отговаривать Ноэля от поездки по этому маршруту, лишь укрепило израильтянина в его подозрениях.

Далее Яков стал раздумывать о способе предстоящего убийства. Разумеется, ни Кесслер, ни фон Тибольт рядом с местом преступления находиться не будут. Оба окажутся в это время где-нибудь очень далеко, чтобы обеспечить себе алиби. И уж если эта казнь состоится, ее осуществят минимальными силами — при помощи каких-нибудь наемных убийц, не имеющих никакого отношения к «Вольфшанце». После встречи в «Ла Гран банк де Женев» они не станут рисковать. Убийца или убийцы потом будут ликвидированы «детьми Солнца» — и все нити, ведущие к «Вольфшанце», будут перерезаны...

Так себе мыслил, их стратегический план Бен Гадиз. Теперь ему предстояло выработать свой контрплан. План, который бы позволил Ноэлю добраться до Цюриха — это сейчас самое главное. А уж в Цюрихе все будет разворачиваться в соответствии с их стратегией. Для убийства в большом городе существуют десятки различных способов — тут Яков был большим специалистом.

Итак, в путь. Контрплан начал осуществляться. Ноэль вел тяжелый автомобиль, взятый в женевском агентстве «Бонфис», самой дорогой прокатной фирме в Швейцарии, которая сдавала в прокат непростые автомобили непростым клиентам. Это был «роллс-ройс» с бронированным кузовом, пуленепробиваемыми стеклами и толстыми шинами, которые невозможно было проколоть.

Впереди Ноэля, примерно в миле от него, ехала Хелден в стареньком, но маневренном «рено». Бен Гадиз ехал сзади, сохраняя дистанцию не менее полумили, в «мазерати» — популярном у богатых женевцев автомобиле, способном развивать большую скорость. Между Яковом и Холкрофтом находилась полицейская машина с двумя офицерами, которые должны были обеспечивать безопасность американца. Полиция в этом деле была явно не замешана.

— В дороге у них случится авария, — говорил израильтянин, когда они втроем рассматривали карту, сидя в номере у Ноэля. — Ими не станут жертвовать, иначе возникнет слишком много вопросов. Это настоящие полицейские — тут без подвоха. Я списал их номера и сообщил Литваку. Мы все проверили. Эти ребята служат первый год, они из штабных казарм. То есть совсем еще зеленые.

— Завтра меня будут сопровождать они же?

— Да. Согласно полученному ими приказу они должны довести тебя до Цюриха, и там их сменят местные полицейские. Это означает, как мне думается, вот что: у них сломается машина, они свяжутся с начальством, и им будет велено вернуться в Женеву. И ты останешься без охраны.

— То есть все это лишь камуфляж.

— Естественно. Впрочем, толк в них есть. Пока они будут у тебя на хвосте, с тобой ничего не случится. Никто не будет ничего предпринимать.

...Вот они, подумал Холкрофт, глядя в зеркальце заднего вида. Он чуть притормозил перед крутым поворотом, после которого дорога шла под уклон. Далеко внизу он увидел показавшуюся из-за холма машину Хелден. Через две минуты она сбавит скорость, дождется, когда он снова будет у нее на виду, и после этого прибавит газу. Это тоже было предусмотрено их планом. Она уже проделала это минуты три назад. Они постоянно должны были находиться в поле зрения друг друга. Ему так хотелось поговорить с ней. Просто поболтать о том о сем, чтобы не надо было думать о смерти, бояться смерти, забивать себе голову какими-то стратегическими ухищрениями, чтобы этой смерти избежать.

Но поговорить им удастся лишь после Цюриха. В Цюрихе будет еще одна смерть, не похожая ни на одну из тех смертей, о которых сейчас вспоминал Холкрофт. Потому что убийцей будет он, и никто другой. Он вытребовал себе это право. Ноэль посмотрит в глаза Иоганна фон Тибольта и скажет ему, что сейчас он умрет.