— Только не в отеле, мадам. В особенности если ваш сын может быть как-то связан с этим англичанином. Там повсюду полиция, и показываться им на глаза нельзя.

— Найдите телефон!

— Я сам позвоню. Наверное, это будет последнее, что я смогу для вас сделать, мадам. У меня нет ни малейшего желания быть замешанным в деле об убийстве. Мы с вами об этом не договаривались.

Они тронулись с места и ехали минут пятнадцать, покуда пилот не убедился в отсутствии слежки.

— С чего бы за нами кому-то следить? — спросила Альтина. — Меня там никто не видел. Моего имени вы не упоминали. Имени Ноэля тоже.

— Я-то не упоминал, мадам. А вот вы — да. Я не слишком горю желанием познакомиться поближе с женевской полицией. Мне доводилось с нею изредка общаться. Мы не слишком хорошо ладим.

Они въехали в район, прилегающий к озеру. Пилот прочесывал одну улицу за другой в поисках телефонной будки. Наконец, он нашел телефон, подогнал машину к тротуару и бросился к кабинке. Альтина наблюдала из машины, как он звонит. Закончив говорить, тот вернулся, вновь уселся за баранку — медленнее, чем вылезал из-за нее, и на мгновение застыл, нахмурясь.

— Бога ради, что случилось?

— Не нравится мне это, — произнес он, наконец. — Они ожидали вашего звонка.

— Ну конечно. Мой сын обо всем распорядился.

— Но ведь звонили-то не вы. А я.

— А какая разница? Я просто попросила кого-то позвонить, вместо меня. Так что они сказали?

— Не они. Он. И сказал он кое-что, предназначенное явно не для чужих ушей. В этом городе не так уж свободно разбрасываются информацией. Нечто конфиденциальное могут сообщить, только узнав голос на том конце или услыхав слова, означающие, что собеседник имеет право это знать.

— Так чтоже он все-таки сообщил? — раздраженно перебила Альтина.

— Попросил о встрече. И как можно скорее. На десятом километре в северном направлении, по дороге на Везену. Это на восточном берегу озера. Он сказал, что ваш сын будет там.

— Тогда едем!

— Как это «едем», мадам?

— Я готова предложить вам еще больше. — И она протянула пилоту пятьсот американских долларов.

— Вы с ума сошли, — пробормотал он. — Так что, договорились?

— При условии, что до тех пор, пока вы с сыном не встретитесь, вы обещаете делать все, что я вам скажу, — ответил тот. — Я не приму таких денег в случае неудачи. Но если его там не окажется — это не моя забота. Я получу плату за выполненное дело.

— Получите, получите. Поехали.

— Отлично. — Пилот завел машину.

— Почему вы такой подозрительный? Лично мне вес кажется вполне логичным, — проронила Альтина.

— Я же вам сказал. В этом городе существует свой кодекс поведения. В Женеве телефон играет роль курьера Мне должны были дать другой номер, по которому вы сами могли бы связаться с сыном. Когда же я это предложил, мне ответили, что на это нет времени.

— Все может быть.

— Возможно, но мне это не нравится. Телефонистка на коммутаторе сказала, что соединяет меня со стойко" портье, но человек, с которым я разговаривал, явно hi был портье.

— С чего вы решили?

— Портье могут вести себя весьма нагло, что частенько и делают, но никогда не диктуют. А человек, говоривший со мной, именно диктовал. И он не женевец. Он говорил с неизвестным мне акцентом. Так что поступайте в точности так, как я вам скажу, мадам.

Фон Тибольт положил телефонную трубку и удовлетворенно улыбнулся.

— Она у нас в руках, — коротко произнес он, подходя к кушетке, на которой лежал, прижимая лед к правой щеке, Ганс Кесслер. Лицо его — там, где не было швов, наложенных личным врачом первого заместителя, — покрывали синяки.

— Я еду с тобой, — проговорил Ганс, и в голосе его прозвенели ярость и боль.

— Не стоит, — вмешался его брат, сидевший рядом в кресле.

— Тебе нельзя показываться на людях, — поддержал фон Тибольт. — Мы скажем Холкрофту, что ты задерживаешься.

— Нет! — прорычал доктор, обрушивая свой кулак на журнальный столик. — Можете говорить Холкрофту все, что пожелаете, но я еду с вами. Эта сука должна ответить за все!

— Я бы сказал, что ответить должен ты, — парировал фон Тибольт. — Было предложено дело, и ты сам вызвался им заняться. Тебе прямо-таки не терпелось. Как и всегда в таких ситуациях. Тебе по душе физическая работа.

— Его нельзя убить! Этот гад — живучий! — Ганс уже кричал в голос. — Силищи у него — что у пятерых львов. Взгляните, что он сделал с моим животом! Он разорвал его! Голыми руками!

Ганс задрал рубашку, открыв их взорам неровный крестообразный шрам, сшитый черными нитками. Эрих Кесслер отвел глаза, чтобы не видеть следов страшной раны на животе брата, и произнес:

— Твое счастье, что тебе удалось унести ноги, не засветившись. А теперь нам надо вывезти тебя из отеля. Полиция допрашивает всех подряд.

— Сюда они не заявятся, — еще не успев остыть, выпалил Ганс. — Первый зам об этом позаботился.

— И все же один любопытный полицейский, проникни он в эту дверь, может создать большие осложнения, — настаивал фон Тибольт, переглядываясь с Эрихом. — Ганс должен исчезнуть. Вот ему черные очки, шарф, шляпа. Наш опекун там, в вестибюле. — Он перевел взгляд на раненого. — Если ты в состоянии передвигаться, то у тебя есть шанс поквитаться с матерью Холкрофта. Может, тебе от этого полегчает.

— Я в состоянии, — произнес Ганс, хотя лицо его было искажено болью.

Иоганн обернулся к старшему Кесслеру:

— Ты, Эрих, останешься тут. Холкрофт вскоре будет звонить, но он не назовется, покуда не узнает твой голос. Изобрази живейшее участие и озабоченность. Скажи, что я связался с тобой в Берлине и попросил тебя поскорей приехать. Что я звонил емув Париж, но он уже выехал. Затем скажи — мы оба в ужасе от случившегося здесь днем. Убитый осведомлялся о нем. Мы оба обеспокоены его безопасностью. Он не должен появляться в «Д'Аккор».

— Я могу добавить, что есть свидетели, видевшие, как некто, похожий по описанию на него, вышел из отеля через служебный вход, — предложил ученый. — Он был в состоянии шока и поверит этому. И еще сильнее запаникует.

— Отлично. Встреться с ним и отвези в «Эксельсиор». Впиши его там под фамилией... — блондин на мгновение задумался, — под фамилией Фреска. Если у него еще остались какие-то сомнения, это убедит его. В общении с тобой он никогда не пользовался этой фамилией. Таким образом он поймет, что мы с тобой встречались и говорили.

— Хорошо, — отозвался Эрих. — И там, в «Эксельсиоре» я объясню ему, что под влиянием всего происшедшего ты связался с директорами банка и назначил переговоры на завтрашнее утро. Чем скорее с этим будет покончено, тем скорее мы окажемся в Цюрихе и введем необходимые мерь безопасности.

— Отлично придумано, герр профессор. Пошли, Ганс, — обратился фон Тибольт к Кесслеру-младшему. — Я тебе помогу.

— В этом нет нужды, — откликнулся этот бык из мюнхенской футбольной команды, однако выражение его лица опровергало слова. — Только возьми мой чемодан.

— Да, конечно. — Фон Тибольт подхватил кожаный «дипломат» медика. — Я заинтригован. Ты должен открыть мне, что собираешься ей ввести. Помни: нам нужна естественная смерть, а не убийство.

— Не беспокойся, — заверил Ганс. — Все четко рассчитано. Накладки не случится.

— После свидания с матерью Холкрофта, — проговорил фон Тибольт, набрасывая пальто на плечи Ганса, — мы решим, где Гансу заночевать. Может быть, у первого заместителя.

— Неплохая мысль, — согласился ученый. — И врач будет под рукой.

— Мнеон не нужен, — процедил Ганс сквозь стиснутые зубы, с трудом, согнувшись, направляясь к двери. — Я мог бы зашить себя и сам. Он справился с этим не слишком хорошо. Auf Wiedersehen, Эрих.

— Auf Wiedersehen.

Фон Тибольт открыл дверь, оглянулся на Эриха и вывел раненого в коридор.

— Так ты говоришь, все рассчитано? — обратился он к Гансу.

— Да. Сыворотка участит ее сердцебиение до предела и...

Дверь за ними закрылась. Кесслер-старший пошевелился в кресле. Таков жребий «Вольфшанце»: другого выбора нет. Врач, зашивавший Ганса, предупредил, что у того открылось внутреннее кровотечение; органы серьезно повреждены, точно разодранные клешнями невероятной силы. Если Ганса не госпитализировать, тот запросто может умереть. Но брата нельзя положить в больницу: это вызовет вопросы. Днем в «Д'Аккор» произошло убийство; раненый пациент тоже доставлен из «Д'Аккор»... Слишком опасное совпадение. Кроме того, самый ценный вклад Ганса находится в черном «дипломате», который несет Иоганн. Тинаму вызнает все, что им необходимо. Таким образом, Ганс Кесслер, «дитя Солнца», больше не понадобится; отныне он превращается в помеху.

Раздался телефонный звонок. Кесслер поднял трубку.

— Эрих? — Это был Холкрофт.

—Да?

— Я в Женеве. Вы быстро добрались. Я тоже решил попытаться.

— Да. Фон Тибольт позвонил мне сегодня утром в Берлин. Он пытался связаться с вами в Париже. Он предложил...

— Он сам приехал? — прервал его американец.

— Да. Он сейчас в городе, занимается последними приготовлениями к завтрашней встрече. У нас для вас куча новостей.

— А у меня для вас, -откликнулся Холкрофт. — Вам известно, что произошло?

Где же ожидаемая паника? Где загнанность человека, доведенного до предела возможностей? Голос в трубке принадлежал явно не утопающему, готовому схватиться за соломинку.

— Да, это ужасно, — произнес Кесслер. — Он был вашим другом. Говорят, он спрашивал в отеле вас. Пауза.

— Он искал мою мать.

— А я не понял. Нам известно лишь, что он упоминал фамилию Холкрофт.

— Что такое "Нах....... «Нахрих...»? Черт, не могу произнести.

— "Нахрихтендинст"?

— Да. Что это означает?

Кесслер был изумлён. Американец полностью владел собой, чего он никак не ожидал.

— Ну... как вам сказать? Это враг всего, что связано с Женевой.

— Именно это фон Тибольт выяснил в Лондоне?

— Да. Где вы находитесь, Ноэль? Мне нужно с вами увидеться, но сюда приходить вам нельзя.

— Знаю. Послушайте, у вас есть деньги?

— Есть немного.

— Наберется тысяча швейцарских франков?

— Тысяча?.. Пожалуй, наберется.

— Спуститесь к стойке портье и переговорите с ним с глазу на глаз. Спросите его имя и оставьте у него деньги. Скажите, что это для меня и что я буду звонить ему через пару минут.

— Но как...

— Дайте мне закончить. Когда отдадите деньги и он вам назовет свое имя, ступайте к платным телефонам, что возле лифтов. Встаньте у левого из них, если лицом к выходу. Когда он зазвонит, возьмите трубку. Это буду я.

— Откуда вы знаете номер?

— Я заплатил, чтобы для меня это узнали. Этого человека никак нельзя было назвать охваченным паникой. С ним говорил рационалист, неумолимо идущий к поставленной цели... Именно то, чего так боялся Эрих Кесслер. Волей наследственности — и этой упрямой женщины, его матери, — его собеседник являлся одним из них, «детей Солнца».

— Что вы скажете портье?

— Это я вам расскажу потом; теперь нет времени. Сколько все это у вас займет?

— Не знаю... Недолго.

— Десяти минут хватит?

— Да. Думаю, да. Но, Ноэль, может, нам следует дождаться возвращения Иоганна?

— Когда он вернется?

— Через час-два, не больше.

— Нет, не могу. Я звоню вам в вестибюль через десять минут. На моих часах 8.45. А на ваших?

— Тоже, — ответил Кесслер, даже не потрудившись бросить взгляд на циферблат. — Я все-таки думаю, мы должны подождать.

Мысли его разбегались. Хребет Холкрофта оказался пугающе прочным.

— Не могу. Они убили его. Господи! Какони убили его! Теперь они хотят добраться до нее, но им ее не найти.

— "Ее"? Вашу мать? Фон Тибольт сказал мне...

— Им ее не найти, — повторил Холкрофт. — Вместо нее, они выйдут на меня.Я — именно тот, кого они на самом деле ищут. А мне нужны они.Я заманю их, Эрих.

— Не делайте глупостей. Вы сами не понимаете, что собираетесь затеять.

— Прекрасно понимаю.

— В отеле женевская полиция. Если вы обратитесь к портье — он может проговориться. И они нападут на ваш след.

— Им недолго придется искать. Всего несколько часов. Больше того, я сам их найду.

— Что?!Ноэль, я долженс вами увидеться!

— Итак, через десять минут, Эрих. Сейчас 8.46. — Холкрофт повесил трубку.

Кесслер тоже положил трубку, сознавая, что у него нет иного выбора, кроме как следовать полученным указаниям. Поступить иначе значило бы вызвать подозрения. Но что же замышляет Холкрофт? Что он скажет портье? Впрочем, быть может, это не так уж важно. С выходом его матери из игры самого Холкрофта нужно будет сохранить в дееспособном состоянии лишь до завтрашнего утра. К середине дня и его можно пустить в расход.

Ноэль ожидал на углу темной улицы, в конце де Гранж. Он не испытывал гордости от того, что собирался сделать, но бушующая у него в душе ярость заглушала все соображения морального порядка. При виде трупа Вилли Эллиса в мозгу его что-то лопнуло. Зрелище это потянуло за собой цепочку воспоминаний: Ричард Холкрофт, расплющенный о стенку каменного здания машиной, умышленно кем-то выведенной из строя; отравление стрихнином в самолете; смерть во французской деревне; убийство в Берлине; человек, следивший за его матерью... Он не подпустит их к ней! Теперь кончено:он сам доведет это дело до завершения.

Отныне все зависело от того, насколько успешно он сможет использовать каждую крупицу силы и каждый факт, который удастся вспомнить, для достижения этой цели. И именно берлинское убийство сейчас подсказало ему тот единственный факт, которым он сможет воспользоваться. Там, в Берлине, он привел за собой убийц к Эриху Кесслеру — глупо, бездумно — в пивную на Курфюрстендамм. Кесслер и Холкрофт; Холкрофт и Кесслер. Если те убийцы искали Холкрофта — они бы не упускали из виду Кесслера, и, когда Кесслер вышел из отеля, они бы последовали за ним.

Холкрофт взглянул на часы. Пора звонить. Он направился через дорогу к телефонной будке.

Он надеялся, что Эрих поднимет трубку. И сумеет его потом понять.

Кесслер стоял в вестибюле отеля перед таксофоном, держа в руке листок бумаги, на котором изумленный портье нацарапал свое имя. Рука портье, принимавшая деньги, дрожала. Он, профессор Кесслер, будет признателен, если тот передаст ему содержание предстоящей их беседы с мистером Холкрофтом. Ради блага самого же мистера Холкрофта. Да и портье. В придачу к чему тот получит еще пятьсот франков.

Прозвенел телефон. Звонок еще не смолк, как Эрих уже снял трубку:

— Ноэль?

— Как зовут портье? Кесслер назвал.

— Чудесно.

— А теперь я настаиваю на встрече, — заявил Эрих. — Вам многое нужно узнать. Завтра очень важный для нас день.

— При условии, что мы переживем ночь. Если я отыщу ее.

— Где вы? Мы должнывстретиться!

— Мы встретимся. Слушайте внимательно. Выждите у того же телефона пять минут. Может быть, мне придется перезвонить. Если же я не позвоню, то через пять минут выходите из отеля и начинайте спускаться вниз по склону. Идите и не останавливайтесь. Спустившись, поверните налево и идите дальше. Я нагоню вас на улице.

— Хорошо! Значит, через пять минут. — Кесслер улыбнулся. Все эти любительские уловки со стороны Холкрофта бесполезны. Несомненно, тот оставит портье сообщение или номер телефона для своей матери — на тот случай, если она будет разыскивать его, не числящегося среди постояльцев. Вот и все. Возможно, Иоганн и прав, полагая, что Холкрофт дошел до предела своих возможностей. Может статься, этот американец, в конце концов, и не относится к числу потенциальных «детей Солнца».

В вестибюле «Д'Аккор» все еще находились полицейские и несколько журналистов, чуявших некую интригу за туманной версией ограбления, которую выдвинула полиция. Ибо они жили в Женеве. Толклись и просто любопытные — постояльцы, переговаривавшиеся между собой, убеждавшие в чем-то друг друга, — некоторые в испуге, другие в поисках острых ощущений.

Эрих держался в стороне от толпы, стараясь не привлекать внимания. Ему совершенно не нравилось торчать в вестибюле. Он предпочитал приватность гостиничных номеров.

Эрих бросил взгляд на часы. Если американец не перезвонит в течение следующей минуты, он вернется к портье и...

К нему, ступая будто по осколкам стекла, приблизился портье:

— Профессор...

— Да, друг мой? — Кесслер сунул руку в карман. Сообщение, оставленное Холкрофтом, оказалось вовсе не тем, чего ожидал Эрих. Ноэль просил мать не покидать ее убежище и оставить телефонный номер, по которому он мог бы связаться с ней.Портье, разумеется, пообещал никому не открывать этого номера. Однако договоренности, заключенные ранее, имеют большую силу — так что случись этой леди позвонить, сообщенный ею номер телефона герр Кесслер сможет найти на листке бумаги в своем ящике для корреспонденции.

— Кто тут мистер Кесслер? Профессор Эрих Кесслер! — По вестибюлю шел посыльный, выкрикивая его имя. Громко выкрикивая. Уму непостижимо! Никомуведь не было известно, что он находится здесь!

— Да, я здесь. Я профессор Кесслер, — поспешил откликнуться Эрих. — Что вам угодно?

Он старался говорить тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Тем не менее все присутствующие обернулись в его сторону.

— Вам велено передать сообщение на словах, — затараторил мальчишка. — Передавший сказал, что у него нет времени, чтобы написать. Послание это от мистера X. Он передал, чтобы вы выходили сейчас, сэр.

— Что?

— Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать.

У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки.

С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером.

Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы.

Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию.

Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из «детей Солнца».