Его глаза пылали презрением.

Анна любила свою работу и знала, что хорошо справляется с ней. Она не рассчитывала на похвалы. Единственное, чего она хотела, это избавиться от необходимости тратить время и энергию на то, чтобы отстаивать свое право заниматься этой работой, цепляться за нее ногтями. Она старательно хранила на лице нейтральное выражение, ощущая, как напряжение собралось в тугой комок где-то в области желудка.

— Уверена, что вы приложили все силы, чтобы они смогли это понять.

Наступила полная тишина. Анна видела, как Дюпре мучительно искал подходящий ответ. Так ничего и не придумав, он перевел взгляд на свою любимую белую доску, где были записаны пункты повестки дня.

— Мы будем скучать без вас, — проронил он.

Вскоре после окончания совещания в крошечный закуток, служивший Анне Наварро кабинетом, пришел Дэвид Деннин.

— ОВВ хочет заполучить вас, потому что вы лучше всех, кто у нас имеется, — сказал он. — Вы ведь знаете это, не так ли?

Анна устало покачала головой.

— Я была удивлена, увидев вас на совещании. Вы же теперь занимаетесь надзорными операциями. — Но, так или иначе, это было очень кстати. Ходили слухи, что Дэвида должны вот-вот перевести в аппарат министра юстиции.

— Благодаря вам, — ответил Деннин. — Я сегодня оказался там как представитель своего отдела. Мы стараемся не пропустить никаких перемен. Так что я заглянул, чтобы кинуть взгляд на статьи бюджета. И на вас. — Он ласково накрыл ее руку ладонью. Но Анна заметила, что, кроме тепла, в его глазах было и изрядное беспокойство.

— Я очень обрадовалась, когда увидела вас там, — сказала Анна. — И передайте мои наилучшие пожелания Рамону.

— Обязательно передам, — ответил Дэвид. — Мы обязательно снова пригласим вас на паэлью.

— Но ведь вы заглянули не только для того, чтобы увидеть меня?

Деннин все так же, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

— Послушайте, Анна, ваше новое назначение, что бы за ним ни стояло, не может ограничиться просто вручением предписания на очередную работу. Здешняя поговорка “Пути Призрака неисповедимы” — не шутка, а правда.

Он произнес старую шутку без всякого юмора. Призраком в министерстве называли за глаза Алана Бартлета, который уже много лет был директором Отдела внутреннего взаимодействия. Еще в семидесятые годы заместитель министра юстиции, выступая на закрытых слушаниях перед подкомиссией сената по разведке, в шутку отозвался о нем как о “призраке из машины”, и эта кличка приклеилась намертво. Пусть Бартлет и не был на самом деле призраком, но все равно он оставался легендарной непостижимой фигурой. Неизменно пользуясь блестящей репутацией, мало с кем встречаясь, он управлял своим владением, в поле зрения которого попадали лишь немногочисленные дела, засекреченные по самому высшему разряду, а его собственные привычки затворника-анахорета постепенно сделались символом тайных путей его отдела. Анна пожала плечами.

— Не имею ни малейшего понятия. Я никогда не встречалась с ним и не думаю, что знаю хоть кого-нибудь, кому приходилось с ним общаться. Дейв, слухи всегда порождаются неосведомленностью. Кто-кто, а уж вы-то не можете этого не знать.

— Тогда послушайтесь совета невежды, которому не безразлична ваша судьба, — ответил Деннин. — Я не знаю, что за штуку затеял ОВВ. Но будьте осторожны, ладно?

— В каком смысле?

Деннин лишь встревожено покачал головой.

— Там совсем иной мир, — сказал он.

Тем же утром, немного позже, Анна оказалась в огромном мраморном вестибюле офисного здания на М-стрит, направляясь в Отдел внутреннего взаимодействия за своим новым назначением. Работу отдела плохо представляли себе даже сотрудники министерства, а область его компетенции была — по крайней мере по утверждениям некоторых сенаторов — опасно неопределенной. “Там совсем иной мир”, — сказал Деннин, и ей самой тоже так казалось.

ОВВ располагался на десятом этаже этого современного здания в Вашингтоне и был изолирован от той самой бюрократии, представителей которой ему частенько приходилось выводить на чистую воду. Анна старалась не слишком пялиться на журчащий посреди вестибюля фонтан, полы и стены из зеленого мрамора. “Какое еще правительственное учреждение может себе позволить такую роскошь?” — спрашивала она себя. Войдя в лифт, она обнаружила, что даже кабина отделана мрамором.

Кроме нее, в лифте оказался лишь один пассажир — чрезмерно красивый парень в чересчур дорогом костюме. Адвокат, решила она. Как и подавляющее большинство населения этого города.

Краем глаза взглянув в зеркальную стенку кабины, Анна заметила, что попутчик устремил на нее взгляд. Вернее, Взгляд. Она знала, что стоит их глазам встретиться, как он улыбнется, пожелает ей доброго утра и заведет банальную болтовню, обычную при подъеме в лифте. Несмотря на то, что он, вне всякого сомнения, не имел в виду ничего дурного — лишь мимолетный вежливый флирт без надежды на продолжение знакомства, — Анна заранее испытала легкое раздражение от мысли о подобном разговоре. Если мужчины спрашивали ее, почему такая красивая женщина вдруг оказалась правительственным следователем, она никогда не давала вежливых шутливых ответов. Как будто то, что она делала, чтобы заработать себе на жизнь, относилось к какой-то особой, грубой и не заслуживающей уважения сфере человеческой деятельности.

Обычно Анна притворялась, что не замечает таких взглядов. Но на сей раз она хмуро посмотрела на своего спутника, и тот поспешно уставился в сторону.

Независимо от того, что хотел от нее ОВВ, время для этого назначения было выбрано исключительно не подходящее; в этом Дюпре был совершенно прав. Возможно, вы сами окажетесь объектом расследования, сказал он, и хотя Анна лишь пожала плечами в ответ на это предположение, оно, как ни странно, все же тревожило ее. Что, черт возьми, это могло означать? Арлисс Дюпре сейчас наверняка сидит у себя в кабинете в компании своих собутыльников и строит всевозможные предположения на этот счет.

Двери лифта открылись, и Анна оказалась в роскошном, сплошь выложенном мрамором зале, который вполне мог принадлежать этажу, где размещаются кабинеты руководства чрезвычайно дорогой юридической фирмы. На стене справа она увидела вывеску в виде печати министерства юстиции. Посетителям предписывалось сообщать о своем прибытии по селектору. Анна нажала кнопку. Было 11.25 утра, до назначенного ей времени оставалось пять минут. Анна гордилась своей пунктуальностью.

Женский голос спросил ее имя, и в следующий момент дверь автоматически открылась. Анна вошла и оказалась перед красивой темнокожей женщиной со стрижкой “каре”. “Женщиной, пожалуй, чересчур шикарной для службы в правительственном учреждении”, — подумала Анна.

Секретарша холодно посмотрела на нее и предложила присесть. Анна уловила в ее голосе чуть заметный ямайский акцент.

В помещении ОВВ роскошь уступила место полной стерильности. Жемчужно-серый ковер был чистым и гладким — Анна Наварро еще ни разу не видела ничего подобного ни в одном правительственном учреждении. Холл для ожидающих посетителей ярко освещался таким множеством галогенных ламп, что в помещении практически не было теней. Фотографии президента и министра юстиции оправлены в блестящие стальные рамки. Стулья и кофейный столик — из очень светлой твердой древесины. Все выглядело совершенно новым, как будто обстановку распаковали и установили лишь несколько часов назад и она еще не успела оскверниться присутствием людей.

Анне сразу бросились в глаза голографические этикетки из фольги, наклеенные на стоявшие перед секретаршей факсовый и телефонный аппараты: это были знаки правительственной маркировки, свидетельствовавшие, что эти линии связи защищены при помощи официально сертифицированных шифровальных телефонных систем.

То и дело негромко мурлыкал телефон, и женщина — у нее были надеты наушники — негромко отвечала. Первых два абонента говорили по-английски, третий, вероятно, по-французски, потому что секретарша ответила именно на этом языке. Еще два кратких разговора по-английски — как показалось Анне, по поводу времени приема. И еще один звонок, на который секретарша отвечала на языке из свистящих и щелкающих слов. Анна задумалась, пытаясь отгадать, какой же это язык, еще раз посмотрела на часы, поерзала на стуле с прямой жесткой спинкой и подняла глаза на секретаршу.

— Это был баскский язык, не так ли? — спросила она. По ее голосу можно было угадать, что это больше, нежели простое предположение наугад, но она все же не уверена до конца.

Женщина коротко кивнула и сдержанно улыбнулась.

— Вам придется ждать не слишком долго, мисс Наварро, — сказала она.

Затем внимание Анны привлекла высокая деревянная конструкция, сооруженная позади секретарского стола. Эта конструкция полностью загораживала противоположную стену. По закрепленному на ней значку, указывавшему на наличие выхода, Анна поняла, что это перегородка, скрывающая вход на лестницу. Она позволяла агентам ОВВ или их посетителям приходить и уходить, оставаясь невидимыми никем из присутствующих в официальной приемной. Что же все-таки представлял собой этот отдел?

Прошло еще пять минут.

— А мистеру Бартлету известно о моем присутствии? — осведомилась Анна, поднявшись с места.

Секретарша без всякого выражения на лице встретила ее вопросительный взгляд.

— Он как раз заканчивает беседу с кем-то.

Анна снова опустилась на стул. Ей было очень жаль, что она не взяла с собой ничего почитать. У нее не было даже “Морнинг пост”, а первозданную чистоту приемной, естественно, не оскверняли никакие газеты или журналы. Она вынула электронную записную книжку, авторучку и принялась составлять список предстоящих дел.

Секретарша приложила палец к уху и кивнула.

— Мистер Бартлет говорит, что сейчас примет вас. — Она вышла из-за своего стола и повела Анну вдоль ряда дверей. На них не было табличек с именами, одни только номера. Дойдя до самого конца приемной, она открыла дверь, отличавшуюся от всех остальных тем, что на ней красовалась надпись “Директор”, и оказалась в самом опрятном кабинете из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть. На стоявшем у дальней стены столе стопки бумаг были разложены с такой аккуратностью, будто расстояние между ними специально измеряли линейкой.

Из-за огромного орехового стола вышел маленький, совершенно беловолосый человек в идеально чистом и отглаженном костюме, похожем на флотский мундир, и протянул посетительнице маленькую тонкую руку. Анна заметила бледно-розовые, прекрасно наманикюренные ногти и была удивлена силой пожатия руки. Она заметила также, что на столе не было ничего, кроме стопки зеленых папок и блестящего черного телефона. А позади стола на стене был закреплен выложенный бархатом стеклянный ящик, в котором лежала пара карманных часов, на первый взгляд по-настоящему старинных и представлявших антикварную ценность. Это был единственный намек на эксцентричность в этой комнате.

— Я ужасно сожалею, что заставил вас так долго ждать, — сказал хозяин кабинета. Его возраст было трудно определить, но Анна решила, что ему пятьдесят с небольшим. Его глаза, прикрытые толстыми стеклами очков в оправе телесного цвета, казались большими и круглыми, будто у совы. — Я знаю, насколько вы заняты, и считаю огромной любезностью с вашей стороны то, что вы согласились прийти. — Он говорил тихо, настолько тихо, что Анне пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова, заглушаемые шорохом вентиляции. — Мы очень благодарны за то, что вы смогли выкроить для нас время.

— Если говорить честно, то я даже не представляла себе, что можно отказаться от вызова в ОВВ, — не скрывая ехидства, ответила она.

Он улыбнулся, как будто сказала она что-то смешное.

— Прошу вас, садитесь.

Анна опустилась в кресло с высокой спинкой, стоявшее перед столом.

— Говоря по правде, мистер Бартлет, мне очень интересно, зачем я вам понадобилась.

— Надеюсь, это не причинило вам никаких неудобств, — заявил Бартлет, сложив руки, как во время молитвы.

— Дело тут вовсе не в неудобствах, — ответила Анна и добавила, немного повысив голос: — Я с удовольствием отвечу на любые вопросы, которые вы сочтете нужным мне задать.

Бартлет ободряюще закивал.

— Именно на это я и рассчитываю. Но боюсь, что эти вопросы будет очень и очень непросто сформулировать. Более того, если бы мы могли хотя бы наметить эти вопросы, то можно было бы утверждать, что полдела уже сделано. Вам понятно, что я имею в виду?

— Я возвращаюсь к моему собственному вопросу, — подчеркнуто нетерпеливо произнесла Анна. — Что я здесь делаю?

— Прошу простить меня. Вы считаете, что я говорю невыносимо непонятно. Конечно же, вы правы, и я приношу извинения за это. Профессиональный недостаток. Слишком много времени приходится иметь дело с бумагами, с бесконечным количеством бумаг. Полностью лишен бодрящего воздуха практики. Но это уже должно быть как раз вашим вкладом. Теперь позвольте мне задать вопрос вам, мисс Наварро. Вы знаете, чем мы здесь занимаемся?

— В ОВВ? Очень смутно. Расследованиями внутри правительственного аппарата, причем все они строго секретны. — Анна решила, что на заданный вопрос лучше ответить чуточку уклончиво; на самом деле ей было известно немного больше, чем сказала она. Она знала, что за нейтрально звучащим названием скрывается чрезвычайно засекреченная, мощная и очень влиятельная сыскная служба, специализирующаяся на проходящих по высшему грифу секретности ревизиях и экспертизах работы других американских правительственных учреждений, в тех случаях, когда те не могли обойтись своими силами и когда дело касалось очень уж острых вопросов. Люди из ОВВ принимали самое непосредственное участие в расследовании таких, например, дел, как дело Олдрича Эймса, высокопоставленного сотрудника ЦРУ, оказавшегося русским шпионом, дела “Иран-контрас”, затронувшего заметных лиц из Белого дома во время президентства Рейгана, в расследовании многочисленных скандалов, связанных с закупками, проводимыми министерством обороны. Ходили слухи, что именно люди из ОВВ первыми раскрыли подозрительные действия агента контрразведки ФБР Роберта Филипа Ханссена. Поговаривали даже, что ОВВ стоял за утечкой информации, получившей название “Большая глотка”, той самой утечкой, которая оказалась причиной крушения Ричарда Никсона.

Бартлет посмотрел куда-то в середину кабинета.

— Методы расследования, по сути своей, повсюду одни и те же, — сказал он после непродолжительной паузы. — Разница лишь в сфере компетентности и области деятельности. Наша область действий имеет отношение к вопросам национальной безопасности.

— У меня нет допуска к информации такого уровня, — быстро вставила Анна.

— Вообще-то, — Бартлет снова позволил себе чуть заметно улыбнуться, — теперь он у вас есть.

Ей что, повысили допуск без ее ведома?

— Все равно это не моя территория.

— Но ведь вы же не настолько строго соблюдаете границы, не так ли? — возразил Бартлет. — Почему бы нам не вспомнить о сотруднике СНБ, которому вы в прошлом году присвоили кодовый номер тридцать три?

— Черт возьми, откуда вам об этом известно? — взорвалась Анна и тут же стиснула пальцами подлокотник кресла. — Извините. Но действительно, откуда? Ведь эта работа проводилась без отчетов. По прямому личному указанию министра.

— Отчетов не вели вы, — ответил Бартлет. — У нас есть свои собственные способы хранения информации. Его зовут Джозеф Несбетт, если я не ошибаюсь? Из Гарвардского центра экономического развития. Получил высокий пост в штате, затем попал в Совет национальной безопасности. Плохими люди не рождаются; наверно, так можно о нем сказать. Полагаю, что сам по себе он не дошел бы до этого, но его молодая жена оказалась излишне расточительным, даже изрядно алчным существом, верно? Чрезмерно дорогостоящие вкусы для правительственного служащего. Что и привело к этому печальному делу с оффшорной отчетностью, к произвольному направлению средств и тому подобному.

— Если бы все это вышло наружу, то последствия оказались бы просто катастрофическими, — сказала Анна. — В такое напряженное время подобный инцидент мог бы нанести большой ущерб нашим международным отношениям.

— Не говоря уже о тех трудностях, с которыми пришлось бы столкнуться администрации.

— Это было отнюдь не главным из соображений, — резко парировала Анна. — Меня не интересует политика такого рода. Если вы думаете обо мне иначе, то значит, вы меня совсем не знаете.

— Вы и ваши коллеги сделали все совершенно верно, мисс Наварро. Мы по-настоящему восхищались вашей работой. Она была изящной. Очень изящной.

— Спасибо, — ответила Анна. — Но если вам известно так много, то вы должны знать, что она не относилась к моей обычной сфере деятельности.

— Тем не менее моя оценка остается прежней. Вы провели поистине впечатляющую работу и продемонстрировали наивысший уровень компетентности. Но, конечно, я знаю, что составляет круг ваших повседневных обязанностей. Чиновник налоговой службы, совершивший растрату. Мошенник, пробравшийся в ФБР. Неприятности, связанные с программой защиты свидетелей, — кстати, это тоже было весьма и весьма поучительное дельце. С ним невозможно было бы справиться без вашей подготовки в области расследования убийств. Уличный свидетель убит, но вам в одиночку удалось доказать причастность к преступлению сотрудника министерства юстиции.

— Счастливый случай, — бесстрастно отозвалась Анна.

— Люди сами творят свою удачу, мисс Наварро, — сказал Бартлет, и в его глазах не было и намека на улыбку. — Нам кое-что известно о вас, мисс Наварро. Больше, чем вы могли бы себе представить. Мы знаем, какие суммы расходов записаны в электронной записной книжке, которая лежит в вашем портфеле. Мы знаем каждого из ваших друзей, знаем, когда вы в последний раз звонили домой. Мы знаем, что вы в своих отчетах никогда не завышали суммы командировочных расходов, чем, откровенно говоря, мало кто из нас может похвастаться. — Он сделал паузу и пристально посмотрел Анне в лицо. — Прошу меня извинить, если мои слова задели вас, но вы не можете не понимать, что отреклись от права на неприкосновенность личной жизни, когда пришли на работу в УСР и подписали контракт и меморандум о согласии с правилами. Впрочем, это не имеет значения. Важно лишь то, что качество вашей работы неизменно относилось к самому высшему разряду. И довольно часто оказывалось просто экстраординарным.

Анна удивленно подняла брови, но промолчала.

_ А-а. Вы, похоже, удивлены. Но я же сказал вам, что у нас есть свои собственные пути сбора и хранения информации А также и собственные критерии оценки профессиональной подготовки, мисс Наварро. Так вот, то, что выделяет вас на общем фоне, естественно, с точки зрения наших интересов, это специфическая, присущая только вам и никому больше сумма навыков. Вы обладаете подготовкой в проведении стандартных “ревизий”, составлении протоколов допросов, но, помимо этого, имеете опыт в расследовании убийств. Благодаря этому вы становитесь, если можно так сказать, уникальной личностью. Но пора переходить к сути дела. Было бы просто несправедливо не сказать вам, что мы подвергли вас самой доскональной проверке, какая только возможна. Все, что я намерен сообщить вам — абсолютно все мои заявления, утверждения, догадки, предположения или намеки, — должно рассматриваться как сведения наивысшего уровня секретности. Мы понимаем друг друга?

Анна кивнула.

— Я вас слушаю.

— Превосходно, мисс Наварро. — Бартлет вручил ей лист бумаги, на котором был напечатан список имен с указанием дат рождения и стран, где эти люди жили.

— Я не понимаю. Мне, что, нужно войти в контакт с этими людьми?

— Нет, поскольку вы, как известно, не занимаетесь спиритизмом. Все одиннадцать человек, перечисленных здесь, уже умерли. Причем все они покинули эту юдоль слез в течение последних двух месяцев. Некоторые, как вы, конечно, заметили, скончались в Соединенных Штатах, кое-кто в Швейцарии, Англии, Италии, Испании, Швеции, Греции... Смерть каждого наступила, предположительно, от естественных причин.

Анна пробежала глазами список. Два имени из одиннадцати оказались ей знакомы. Один был представителем семейства Ланкастеров, семейства, которому когда-то принадлежало большинство сталелитейных заводов страны, хотя теперь оно было более известно благодаря многочисленным пожертвованиям и другим формам филантропической деятельности. В перечне был упомянут Филип Ланкастер, которого она считала давным-давно покойным. Еще одно знакомое имя — Нико Ксенакис, — возможно, принадлежало семейству греческих судовладельцев. Хотя Анна знала эту фамилию главным образом в связи с другим отпрыском этого рода — человеком, прославившимся в бульварных газетах как повеса и распутник еще в шестидесятые годы, когда он кутил со множеством молодых красавиц из Голливуда. Ни одно из остальных имен не вызывало у нее никаких ассоциаций. По датам рождения она увидела, что все перечисленные люди были стариками — кто лет восьмидесяти, а кто и под девяносто.

— Может быть, умники из ОВВ и не слышали об этом, — сказала она, — но когда вам далеко за семьдесят... Одним словом, никто не вечен.

— Боюсь, что ни в одном из этих случаев проведение эксгумации невозможно, — как будто не услышав ее слов, продолжал Бартлет. — Не исключено, что дело обстоит именно так, как вы считаете. Старики ведут себя так, как и положено старикам. В этих случаях мы не можем ничего подтвердить или опровергнуть. Но несколько дней назад нам все же повезло. Мы включили эти имена в “информационный лист”. В значительной степени для проформы, так как почти никто даже не пытается выполнять эти международные соглашения. Самым последним из этих людей скончался некий пенсионер, живший в Канаде, в Новой Шотландии. Наши канадские друзья — в отличие от большинства остальных — придают значение соблюдению процедур, поэтому тревога была поднята вовремя. Так что на этот раз у нас есть тело, с которым можно работать. Правда, вернее будет сказать: у вас есть.

— Вы, конечно, не договорили до конца. Что связывает между собой всех этих людей?

— На каждый вопрос могут быть два ответа: поверхностный и глубокий. Я дам вам поверхностный ответ, потому что иного дать не могу. Несколько лет назад проводилась внутренняя ревизия документов из секретных архивов ЦРУ, для которых был установлен очень длительный срок хранения. Вы спросите, имелись ли основания для ее проведения? Скажем, что имелись. Заметьте, это не были оперативные документы. Там не было никаких упоминаний об агентах или прямых контактах. Просто документация о проверках. Каждая папка помечена словом “Сигма”. Возможно, это отсылка к коду операции — о которой, между прочим, в документации ЦРУ не сохранилось никаких следов. Мы не имеем никакой информации о ее содержании и цели.

— Вы сказали: о проверках? — переспросила Анна.

— В том смысле, что когда-то, давным-давно каждый из этих людей подвергся тщательному изучению и проверке — для чего, мы тоже не знаем.

— И источником информации был архивариус ЦРУ.

Бартлет не стал прямо отвечать на эту реплику.

— Каждое досье было доскональнейшим образом изучено лучшими из наших криминалистов — экспертов по документации. Они очень старые, эти досье. Они датируются серединой сороковых годов, когда еще не существовало ЦРУ.

— Вы хотите сказать, что они были заведены еще Управлением стратегических служб?

— Именно так, — подтвердил Бартлет. — Предшественниками ЦРУ. Многие из папок были начаты буквально сразу же после окончания Второй мировой войны, когда “холодная война” только-только начиналась. Самые последние датируются серединой пятидесятых. Но я отклонился от темы. Как я вам сказал, у нас имеется этот любопытный ряд смертных случаев. Конечно, это так и осталось бы вопросительным знаком на листе, сплошь изрисованном точно такими же знаками, если бы не одно “но” — мы заметили закономерность в том, что на каждого из умерших имелось персональное досье, помеченное словом “Сигма”. Я не верю в совпадения. А вы, мисс Наварро? Одиннадцать человек из тех, на кого были заведены эти досье, умерли за очень короткий промежуток времени. И вероятность того, что это чистая случайность... в лучшем случае она очень невелика.

Анна нетерпеливо кивнула. Насколько она понимала, Призрак видел лишь призраков.

— На какое время рассчитано это назначение? Вы же знаете, что у меня есть текущая работа.

— Это и есть теперь ваша “текущая” работа. Вы уже переведены в наш отдел. Все документы не только подготовлены, но и подписаны. В таком случае задача для вас, вероятно, станет яснее? — его суровый взгляд смягчился. — Похоже, мисс Наварро, это не слишком вдохновляет вас.

Анна пожала плечами.

— Я продолжаю исходить из того факта, что все эти парни относились к одной категории. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Старики часто умирают совершенно неожиданно, ведь правда? А они были стариками.

— А в Париже девятнадцатого века гибель под колесами кареты была чрезвычайно банальным явлением, — сказал Бартлет.

Анна вскинула бровь.

— Прошу прощения?

Бартлет откинулся на спинку кресла.

— Вам никогда не приходилось слышать о французе по имени Клод Роша? Нет? А вот я частенько думаю об этом человеке. Унылый, лишенный воображения зануда, упорный трудяга, работавший в шестидесятых годах XIX века бухгалтером в “Директории”, французском разведывательном агентстве. В 1867 году его внимание привлек тот факт, что на протяжении периода в две недели погибли двое мелких служащих “Директории”, вроде бы даже не знакомых друг с другом. Один был убит в результате заурядного уличного ограбления, а второй насмерть задавлен почтовой каретой. Подобные вещи случались чуть ли не каждый день. Абсолютно ничего примечательного. И все же он задумался над этими случаями, особенно после того как узнал, что в момент смерти у обоих этих скромных чиновников были при себе очень дорогие золотые карманные часы. Более того, как он установил, часы были одинаковыми, с прекрасным эмалевым пейзажем на внутренней стороне крышки. Маленькая странность, но она привлекла его внимание, и, к большому раздражению своего начальства, он потратил четыре года на попытки выяснить, почему и как эта маленькая странность возникла. В конце концов он сумел раскрыть чрезвычайно сложную и хорошо организованную шпионскую сеть. Директория была насыщена агентами, которыми управляли его прусские коллеги. — Он заметил быстрый взгляд, который Анна кинула на стеклянный шкафчик, и улыбнулся. — Да-да, это те самые карманные часы. Изумительное мастерство. Я приобрел их два десятка лет назад на аукционе. Мне нравится, когда они находятся рядом со мной. Это помогает мне помнить то, что необходимо помнить.

Бартлет задумчиво закрыл глаза.

— Конечно, к тому времени, когда Роша закончил свое расследование, было уже слишком поздно, — продолжал он. — Агенты Бисмарка, ловко манипулируя дезинформацией, обманули Францию, и она объявила немцам войну. Всеобщим лозунгом стало “На Берлин!”. Результат оказался катастрофическим для Франции: военное преимущество, которым она обладала, начиная с битвы при Рокруа, случившейся в 1643 году, было полностью утрачено за каких-нибудь два месяца. Вы можете это себе представить? Французская армия во главе с императором зашла прямиком в хорошо подготовленную западню возле Седана. И, само собой разумеется, это стало концом Наполеона III. Страна лишилась Эльзаса и Лотарингии, заплатила умопомрачительные репарации и вдобавок ко всему два года была оккупирована победителями. Это был удар невероятной силы; он полностью и бесповоротно изменил весь ход европейской истории. А всего за несколько лет до этих трагических событий Клод Роша ухватился за тоненькую ниточку, не зная, куда она его приведет, не зная даже, ведет ли она вообще куда-нибудь. Два ничем не примечательных заурядных клерка и их одинаковые карманные часы. — Бартлет издал негромкий звук, который вряд ли можно было назвать смехом. — В большинстве случаев то, что кажется тривиальным, и на самом деле оказывается таковым. В большинстве случаев. Моя работа состоит в том, чтобы тревожиться по поводу именно таких фактов. Тонюсенькие ниточки. Скучные мелкие несоответствия. Тривиальные мелочи, которые, может быть, приведут к чему-нибудь крупному. Самое важное из всего, что я делаю, вряд ли способно поразить чье-либо воображение. — Хозяин кабинета картинно вскинул бровь. — Я отыскиваю одинаковые карманные часы.

Анна несколько секунд сидела молча. Призрак полностью оправдывал свою репутацию: загадочный, безнадежно уклончивый.

— Я ценю этот урок истории, — медленно проговорила она, — но моя система взглядов всегда сводилась к понятиям “здесь” и “сейчас”. Если вы действительно считаете, что эти залежавшиеся документы до сих пор сохраняют актуальность, то почему бы просто-напросто не обратиться к ЦРУ, чтобы их специалисты провели соответствующее расследование?

Бартлет вынул из кармана пиджака свежий шелковый платочек и принялся полировать стекла очков.

— Вот тут почва становится довольно-таки скользкой, — сказал он. — По правилам, ОВВ может подключаться только к таким делам, где существует реальная возможность вмешательства изнутри или еще какие-нибудь влияния, которые могли бы помешать проведению следствия, а то и вовсе сорвать его. Впрочем, давайте оставим это в стороне. — В последних словах прозвучало нечто, похожее на покровительственный тон.

— Давайте не будем это оставлять, — резко возразила Анна. Таким тоном, конечно, не полагалось разговаривать с начальником подразделения, особенно такого важного и могущественного, как ОВВ, но подобострастие никогда не входило в число ее привычек, а Бартлет, если уж почему-то решил забрать к себе сотрудника, вполне мог знать заранее о его характере. — Учитывая то, что из вашего намека можно понять, будто за этими смертными случаями, возможно, стоит кто-то из служащих или бывших служащих управления.

Директор Отдела внутреннего взаимодействия отвел взгляд в сторону.

— Я этого не говорил.

— Но вы и не отрицали этого.

Бартлет вздохнул.

— Природа человека такова, что он никогда ничего не делает прямо. — Эти слова сопровождала напряженная улыбка.

— Если вы считаете, что ЦРУ может быть скомпрометировано, то почему нельзя обратиться в ФБР?