Глава 8

Они бежали по авеню Габриель до глубокой затененной ниши перед витриной ювелира. Карин, задыхаясь, потянула Лэтема туда. Они с жадностью хватали воздух, стараясь отдышаться.

— Черт побери, леди, что это было?— спросил наконец Лэтем. — Вы сказали, что тот, кому вы звонили, проверяет телефон, потом закричали и начался весь этот ад! Прошу вас, ответьте.

— Проверку так и не произвели, — тяжело дыша, ответила Карин. — Но кто-то взял трубку и крикнул: "Трое мужчин в темной одежде бегают по улице и повсюду заглядывают. Они ищут вашего друга!"Не успев ничего спросить, я увидела, как два baguettes катятся по полу к нашей кабинке.

— Baguettes? Батоны?

— Небольшие блестящие батоны, Дру. Не настоящий хлеб. Пластиковая взрывчатка в десять раз мощнее гранат.

— О Господи...

— За углом есть стоянка такси. Быстро! — Все еще не отдышавшись, они сели в такси, и Карин дала шоферу адрес в Марэ. — Через час я вернусь в посольство.

— Вы спятили! — воскликнул Лэтем. — Вы же сами сказали, что вас видели со мной. Вас убьют!

— Нет, если я быстро вернусь и изображу состояние шока — на грани истерики. Не теряя, конечно, контроля над собой.

— Болтовня, — неодобрительно и сердито произнес Дру.

— Нет, в этой непростой обстановке здравый смысл требует, чтобы я как можно скорее вернулась к своей обычной работе.

— Повторяю: вы — сумасшедшая. Вы не только были со мной, но и первая подняли тревогу! Выже вызвали панику.

— Так поступил бы каждый, кто пришел в пивную с авеню Габриель, навидавшись всех этих полицейских и патрульных машин и наслушавшись о террористах, стрелявших в автомобиль. Господи, Дру, два батончика — даже если бы и настоящие — вкатываются в кабинку, а в этот момент человек в темном свитере и черной кепке с козырьком бросается к выходу, сталкиваясь с официантом, — право, вы какой-то странный!

— Вы не упоминали про человека, бросившегося к выходу...

— Я сделаю несколько звонков и сообщу об этом происшествии.

— Каких звонков? Насчет чего и кому?

— В посольство: сначала, конечно, в отдел документации и справок, затем на вход и нескольким известным сплетникам, включая старшего помощника Кортленда и секретаршу первого советника. Я расскажу им, что была с вами в ресторане, где разорвалась бомба, что мы сумели выбраться оттуда, вы исчезли, а я в отчаянии.

— Вы просто хотите известить всех, что мы были вместе!

— По причине, не имеющей отношения к вашей работе, — я же о ней ничего не знаю, ведь мы с вами совсем недавно познакомились.

— По какойже?

— Мы познакомились на днях, почувствовали влечение друг к другу, и у нас явно начинался роман.

— Это самое приятное из всего, что вы сказали.

— Не понимайте это буквально, мсье Лэтем, поясняю: это ширма на тот случай, если в посольство проникли наци. Тогда надо, чтобы эта новость распространилась быстро.

— Вы полагаете, парижские неонацисты поверят этому?

— А что им остается? Если это правда, они будут наблюдать за мной, полагая, что вы придете ко мне, и они вас выследят; если ложь, то на меня не стоит тратить время. В любом случае мое положение позволит мне помогать вам.

— Я понимаю: во имя Фредди, — с легкой улыбкой сказал Дру, заметив, что они въезжают в Марэ. — Но все равно считаю, что вы чертовски рискуете, леди.

— Можно мне сделать замечание по поводу вашего языка?

— Пожалуйста.

— Ваше постоянное, но бессмысленное употребление слова «леди» отчетливо показывает ваше пренебрежительное отношение ко мне.

— Я не хотел этого.

— Значит, это неосознанное смещение культурных слоев.

— Простите? Не понял.

— Слово «леди» в таких контекстах приобретает уничижительный смысл — «девушка» или хуже: «девка».

— Прошу прощения, — снова слегка улыбнулся Лэтем, — но я постоянно обращался так к матери, и уверяю вас, она никогда не воспринимала этого слова как уничижительное.

— Мать может принять его как ласковое прозвище, принятое en famine[47]. Но я не ваша мать.

— Черт возьми, нет. Она гораздо красивее и не фыркает как кошка.

— Фыркает?.. — Де Фрис посмотрела на Лэтема и увидела, что его глаза смеются. Рассмеявшись, она коснулась его плеча. — Вы заработали очко, которое присудили мне, когда мы сидели в пивной. Иногда я воспринимаю все слишком серьезно.

— Вы поверите, если я скажу, что мне это понятно?

— Конечно. Ваш брат не ошибся: вы намного умнее, чем вам кажется... Да вам и не нужно, чтобы я убеждала вас в этом.

— Нет, не нужно. Кстати, куда мы едем, куда яеду?

— В такое место, которое вы, американцы, называете «чистым», промежуточный пункт, где удостоверяют вашу личность перед тем, как переправить в убежище.

— К тем людям, которым вы звонили из пивной?

— Да, но вас переправят немедленно. Я поручусь за вас.

— Кто эти люди?

— Наши единомышленники.

— Этого мало, леди... простите, миссис де Фрис.

— Вам нужна защита, вы же сами признались, что не знаете, кому можно доверять...

— А вы утверждаете, что я должен довериться людям, которых не знаю? -перебил ее Лэтем. — Вы — ненормальная. — И, наклонившись вперед, обратился к шоферу: — Monsieur, s'il vous plait, arretez le taxi...[48]

— Non![49]— решительно воскликнула Карин. — Не надо, — сказала она по-французски шоферу, и тот, пожав плечами, снял ногу с тормоза. — Она посмотрела на Дру. — Что вы намерены делать, куда идти? Может, вы хотите, чтобы вышла я, так и не узнав об этом? Вы всегда найдете меня в посольстве — лучше звонить из автомата, впрочем, это незачем вам объяснять. Едва ли у вас при себе много денег, но вам нельзя идти ни в банк, ни в свой кабинет, ни в квартиру, ни в «Мёрис» — все эти места под наблюдением. Я дам вам все, что у меня есть, а об остальном договоримся позже... Ради Бога, решайте.Я должна поскорее приступить к осуществлению моего плана — остались минуты, когда мне еще могут поверить!

— Вы это серьезно? Дадите мне деньги, выйдете из машины, позволите мне исчезнуть и не будете знать, где я?

— Конечно, серьезно. Это не самое лучшее, и я считаю вас ужасным глупцом, но вы упрямы, и тут уж ничего не поделаешь. Главное, чтобы вы остались живы, встретились с Гарри и продолжили начатое. Каждый лишний день помогает нацистским руководителям глубже окопаться.

— Значит, вы не настаиваете на том, чтобы отвезти меня к вашим старым друзьям из Амстердама. — Это прозвучало как утверждение.

— Как я могу это сделать? Конечно нет, вы все равно не послушаетесь меня.

— Тогда отвезите меня к ним. Вы правы, я в самом деле не знаю, кому доверять.

— Вы несносны,надеюсь, хоть это вы понимаете!

— Нет, я просто очень осторожен. О да, леди, я оченьосторожен.

— Поверьте, вы приняли правильное решение.

— Я вынужден это сделать. Так кто же эти люди?

— В основном немцы, ненавидящие неонацистов еще сильнее, чем мы: они видят, как «наследники» «третьего рейха» оскверняют их землю.

— Они здесь, в Париже?..

— И в Соединенном Королевстве, в Нидерландах, в Скандинавии, на Балканах — повсюду, где, по их предположению, укоренилось Братство. В каждой ячейке немного людей — от пятнадцати до двадцати, — но действуют они с известной немецкой аккуратностью, на средства, тайно предоставляемые группой ведущих германских промышленников и финансистов. Те не только не любят нео, но и боятся, что они погубят экономику страны.

— Они тоже своего рода Братство, но совсем иное.

— Как вы думаете, что раздирает страну? Таковы уж немцы, и потому это неизбежно.В Бонне вершат политику, а дела делают в бизнесе. Правительство заинтересовано в голосах самых разных избирателей; финансовые же структуры должны прежде всего бороться против изоляции от мировых рынков, а возрождение нацизма этим им и грозит.

— Эти люди, ваши друзья... эти «ячейки»... у них есть название, символика, что-нибудь в этом роде?

— Да. Они называют себя антинейцы.

— Что это значит?

— Честно говоря, не знаю, но когда Фредди сказал об этом вашему брату, тот рассмеялся. Это как-то связано с Древним Римом и историком, имя которого, если не ошибаюсь, Дио Кассий. Гарри считал, что это подходит к данной ситуации.

— Таких как Гарри надо еще поискать, — пробормотал Дру. — Напомните мне заменить энциклопедию... Ладно, давайте познакомимся с вашими друзьями.

— Осталось проехать всего две улицы.

Уэсли Соренсон принял решение. Не для того всю сознательную жизнь он служил своей стране, чтобы от него скрывали важную информацию из-за какого-то бюрократа в разведке, сделавшего неверные оскорбительные предположения. Короче, Уэсли Соренсон рассердился и не видел причин скрывать свой гнев. Он никогда не стремился занять должность руководителя отдела консульских операций, его назначил мудрый президент, понимавший, как необходимо координировать действия разведывательных служб, чтобы ни одно подразделение не мешало Госдепартаменту осуществлять свои задачи в период, начавшийся "после «холодной войны». Соренсон откликнулся на предложение президента, хотя приятно проводил время, выйдя на пенсию, в которой, впрочем, не нуждался, ибо семья располагала достаточными средствами. Тем не менее он заслужил ее, как и уважение, и доверие всего сообщества разведчиков. Он выскажет свои соображения на предстоящем совещании.

Его провели в огромный кабинет. За столом сидел государственный секретарь Адам Боллинджер. Одно из почетных мест перед ним занимал высокий грузный негр лет шестидесяти. При появлении Соренсона он сразу повернулся и поздоровался с ним. Это был Нокс Тэлбот, директор ЦРУ, человек редкого ума, сколотивший огромные деньги в жестоком мире торговли и арбитража, бывший старший офицер разведки во время Вьетнамской войны. Соренсону нравился Тэлбот, который скрывал свой блестящий ум, подшучивая над собой и простодушно пяля глаза. А вот Боллинджер казался начальнику К.О. загадкой. Соренсон не отрицал политической проницательности госсекретаря, знал его международную репутацию, но чувствовал в нем фальшь, и это беспокоило его. Все, что говорил Боллинджер, было хорошо продумано, просчитано, лишено эмоциональной окраски. Этот человек с широкой улыбкой и обаятельный представлялся холодным и бесчувственным.

— Доброе утро, Уэс, — сказал Боллинджер, и искусственная улыбка быстро исчезла с тонких губ. Это было очень важное совещание, так зачем же тратить время на любезности. Он хотел, чтобы это поняли и его подчиненные.

— Привет, главный шпион, — улыбнулся Нокс Тэлбот. — Кажется, нам, неофитам, понадобилось подкрепление.

— В нашей повестке дня нет ничего забавного, Нокс, — оторвавшись от разложенных на столе бумаг, заметил госсекретарь и холодно посмотрел на Тэлбота.

— Но нет особого повода и для напряжения, Адам, — возразил директор ЦРУ. — Наши проблемы, возможно, необъятны, но многие из них можно разрешить, щелкнув пальцами.

— Это несерьезно.

— Считайте, как хотите, но я заявляю: многое из того, что мы получили в результате операции «Шмель», действительнонесерьезно.

— Присоединяйтесь, Уэсли, — обратился Боллинджер к Соренсону, и тот сел справа от Тэлбота. — Не стану отрицать, — продолжал госсекретарь, — что список, представленный старшим офицером Лэтемом, поражает воображение, притом следует принимать во внимание, кем он представлен. Скажите, Нокс, есть ли в ЦРУ более опытный тайный агент, чем Гарри Лэтем?

— Насколько я знаю, нет, — ответил директор ЦРУ, — но нельзя исключить, что ему подсунули дезинформацию.

— Это заставляет предполагать, что руководство нео засветило его.

— Мне ничего не известно об этом, — сказал Тэлбот.

— Так оно и есть, — убежденно произнес Соренсон.

— Что?

— Я разговаривал с братом Гарри; это один из моих людей. Он узнал об этом от одной женщины в Париже, вдовы человека, который работал с Гарри в Восточном Берлине. Нео имели полную информацию о Шмеле. Имя, задание, даже время, отведенное на выполнение задания — от двух лет, в глубокой конспирации.

— Этого не может быть! — воскликнул Нокс Тэлбот, подавшись вперед всем своим грузным телом и глядя на Соренсона горящими черными глазами. — Эта информация настолько засекречена, что ее невозможно раскопать.

— Проверь свои компьютеры «АА-ноль».

— В них невозможнопроникнуть!

— Нет, Нокс. У тебя в твоем засекреченном курятнике завелась лиса.

— Я тебе не верю.

—Я назвал факт и источник, что еще тебе надо?

— Кто же, черт побери, сумел?

—Сколько человек работают с «АА-ноль»?

— Пять, с дублерами, каждый проверен с момента рождения. Каждый — «беленький», без единого пятнышка, и хотя я, конечно, противник такого термина, но в данном случае полностью с этим согласен. Видит Бог, это самые настоящие умы в области высоких технологий!

— На одном из них пятно, Нокс. Один из них проник сквозь твои непроницаемые сети.

— Я установлю за ними непрерывное наблюдение.

— Вы сделаете больше, господин директор, — сказал Адам Боллинджер. — Вы установите наблюдение за каждым из списка Гарри Лэтема. Бог мой,возможно, мы имеем дело с глобальным заговором.

— Успокойтесь, господин секретарь, мы далеки от этого. Пока. Но я должен спросить тебя, Нокс, кто исключил имя Клода Моро из списка, переданного мне?

Тэлбот вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки.

— Сожалею, Уэс, — тихо произнес он, — информация пришла из надежного источника, от старшего офицера, работавшего с вами обоими в Стамбуле. Он сообщил, что вы были дружны, что Моро спас тебе жизнь в Дарданеллах при выполнении задания в Мраморном море. Наш человек сомневался, сможешь ли ты отнестись к этому объективно, вот и все. А как ты узнал?

— Кто-то расшифровал список для посла Кортленда...

— Нам пришлось это сделать, — перебил его Тэлбот. — Немцы расшифровали список, и Кортленд оказался на вертеле... В этом списке Моро был?

— Из-за оплошности Управления.

— Ошибка, просто ошибка, что еще можно сказать? Этих чертовых машин развелось слишком много, и они выбрасывают данные с неимоверной скоростью... Однако в твоем случае понятно, почему мы так поступили. Человек спас тебе жизнь, и ты моментально вступаешься за него. А вдруг, пытаясь что-то выяснить, ты невольно предупредишь его, дашь ему понять, что он под колпаком.

— Профессионал не сделает этого, Нокс, — резко сказал глава К.О., — а я, полагаю, могу им считаться.

— Бог мой, безусловно, — кивнул Тэлбот. — Ты сидел бы сейчас на моем месте, если б только пожелал занять его.

— Я никогда этого не хотел.

— Прости меня. Кстати, а как ты думаешь,почему Моро оказался в этом списке?

— Думаю, это — «липа».

— И то же относится к двадцати или двадцати пяти другим лицам в одной только нашей стране, а вместе с сотрудниками и коллегами их наберется в верхах более двух сотен. Еще семьдесят или около того — в Великобритании и Франции, и их число можно увеличить в десять раз. Многих из них мы считаем истинными патриотами и уважаем независимо от их политических взглядов. Неужели Гарри Лэтем, один из лучших и умнейших тайных агентов глубокой конспирации, рехнулся?

— Это трудно себе представить.