Глава 45

Майор Мэтью Кэнфилд, которому теперь уже было сорок пять, а скоро стукнет и все сорок шесть, лежал на заднем сиденье армейского джипа, упираясь ногами в дверцу. Они въехали в Ойстер-Бей, и шофер-сержант с болезненно-желтым лицом нарушил молчание.

– Подъезжаем, майор! Просыпайтесь. Проснуться. Ничего нет легче. Пот градом катился по его лицу. Сердце бешено стучало.

– Спасибо, сержант.

Машина катила под горку, в сторону океана. Когда они подъезжали к дому, майора Мэтью Кэнфилда начал бить озноб. Он сжимал запястья, задерживал дыхание, прикусывал кончик языка. Он ничего не мог с собой поделать. Он не мог позволить себе жалости по отношению к себе самому. Не мог из-за Джанет. Он был перед ней в неоплатном долгу.

Сержант, улыбаясь, свернул на подъездную аллею, выложенную голубым камнем, и остановился у дорожки, ведущей к парадному подъезду большого коттеджа. Сержант любил ездить в Ойстер-Бей вместе со своим богатым шефом. Несмотря на карточную систему, там всегда было много отличной еды, и виски всегда было первоклассное, совсем не такое, к какому привыкли обитатели солдатских казарм.

Майор медленно вылез из машины. Сержант встревожился было: что-то неладное с майором. Он надеялся, что из-за этого не придется сразу же возвращаться обратно в Нью-Йорк.

– Все в порядке, майор?

– Нормально, сержант... Вы не станете возражать, если вам придется переночевать в лодочном сарае? – осведомился он, не глядя на сержанта.

– Конечно нет, майор! Даже с удовольствием! – Именно там он всегда и ночевал. В лодочном домике имелась домашняя кухня и бездна спиртного. Даже телефон. Но пока что сержант не получил намека, что им можно воспользоваться. Он решил попытать счастья. – Я вам понадоблюсь, майор? Вы не разрешите мне пригласить на огонек парочку друзей?

Майор уже шел по дорожке. Он едва слышно бросил через плечо:

– Поступайте как хотите, сержант. Главное – не подходите к радиотелефону. Вы поняли?

– Слушаюсь, майор! – Сержант радостный покатил к берегу.

Мэтью Кэнфилд остановился перед белой дверью с фонарями-"молниями" по обеим сторонам.

Его дом.

Дом Джанет.

Дверь распахнулась. Она стояла на пороге. Седеющие волосы, которые она не собирается подкрашивать. Вздернутый нос. Красивый чувственный рот. Большие карие, проницательные глаза. Благородная прелесть лица. И трогательное внимание.

– Я услышала шум машины. Только Эванс всегда так мчится к лодочному домику!.. Мэтью, Мэтью! Что с тобой, милый! Ты плачешь?

Глава 46

Военно-транспортный самолет «Б-29» вырвался из пелены вечерних облаков, заходя на посадку в лиссабонском аэропорту. Из штурманской рубки в салон вышел капрал ВВС.

– Пожалуйста, пристегните страховочные ремни! Не курить! Через четыре минуты посадка! – Его предупредили, что пассажиры – очень важные птицы и что следует соответственно проявлять максимум вежливости, поэтому все произнесенные им слова прозвучали одновременно и назидательно, и в то же время дружелюбно.

Молодой человек, сидевший рядом с Мэтью Кэнфилдом, за все время полета от самого Шеннона проронил всего несколько слов. Пару раз майор пытался объяснить ему, что они идут в обход обычных маршрутов «Люфтваффе» и что для беспокойства нет причин. Эндрю Скарлетт что-то невнятное бормотал в ответ и вновь утыкался в журнал.

В лиссабонском аэропорту их ждал бронированный «линкольн» с двумя агентами контрразведки на передних сиденьях. Автомобиль с пуленепробиваемыми стеклами мог развивать скорость до ста двадцати миль. Им предстояло проехать тридцать две мили до аэродрома в Аленгуэре.

В Аленгуэре Кэнфилд с Эндрю взошли на борт низколетного морского торпедоносца без опознавательных знаков, чтобы лететь дальше, в Берн. Промежуточных посадок не предусматривалось. На протяжении всего маршрута их должны были сопровождать и в случае необходимости защищать английский, американский и французский – из сил Свободной Франции – истребители.

Из бернского аэропорта в город их доставили на автомобиле швейцарского правительства с эскортом в составе восьми мотоциклистов – один впереди, один сзади и по три справа и слева. Несмотря на Женевское соглашение, все были вооружены.

Они ехали в направлении германской границы, к деревушке, расположенной в двадцати милях севернее Берна, – она называлась Крейцлинген.

Автомобиль с эскортом подкатил к маленькой гостинице, изолированной от всего остального мира, и Кэнфилд с Эндрю вышли из машины. Водитель отвел машину на стоянку, мотоциклисты исчезли.

Мэтью Кэнфилд повел юношу по ступенькам ко входу.

Из гостиницы доносились стоны аккордеона, эхом разносившиеся, видимо, из полупустого ресторана. Холл с высоким потолком выглядел неуютным – видно, здесь не были заинтересованы в постояльцах.

Мэтью Кэнфилд и Эндрю Скарлетт подошли к стойке администратора.

– Пожалуйста, позвоните в шестой номер и сообщите, что прибыл Эйприл Ред.

Когда клерк поднял трубку, мальчик вдруг задрожал. Кэнфилд взял его за руку и крепко стиснул.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Там у двери с номером шесть стояли двое охранников.

– Энди, мы здесь, чтобы увидеть того человека. Мы прибыли сюда именно для этого. Ради Джанет, твоей матери. Постарайся помнить это.

Мальчик сделал глубокий вдох.

– Я постараюсь, папа. Открывай дверь! Боже милостивый! Открывай же дверь!

В комнате, где горела одна только лампа, стоявшая на низеньком столике, царил мрак. Убранство, характерное для швейцарских гостиниц для туристов: тяжелые ковры, массивная мебель, кресла и бездна салфеточек.

В дальнем углу комнаты сидел мужчина. Свет лампы косым углом падал ему на грудь, но лица не достигал, оно оставалось в тени. На мужчине был твидовый коричневый пиджак с кожаной отделкой.

Резким гортанным голосом он спросил:

– Это вы?

– Да. Кэнфилд и Эйприл Ред, Крюгер.

– Закройте дверь.

Майор закрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, прикрыв собой мальчика. Правую руку он держал в кармане пальто.

– Мой револьвер нацелен на вас, Крюгер, как в прошлый раз, хотя револьвер уже другой. Я не верю вашим обещаниям. Понятно?

– Если угодно, можете приставить его к моей голове... Я не собираюсь этому воспрепятствовать. Кэнфилд приблизился к фигуре в кресле. Представшее его глазам зрелище было ужасно. Левая половина тела у Крюгера была парализована. Речь невнятна. Руки как плети лежали на коленях, пальцы сведены, словно в судороге. Но глаза были живые, взгляд пронзительный. Его глаза.

Его лицо... В белых заплатках – результат пересадки кожи, коротко остриженные седеющие волосы.

– Таким я вернулся из Севастополя, – пояснил Крюгер. – План «Барбаросса».

– Что вы хотели сказать нам, Крюгер?

– Во-первых, Эйприл Ред... Пусть он подойдет поближе...

– Иди сюда, Энди. Стань рядом, – сказал Кэнфилд.

– Энди! – Мужчина в кресле смеялся своим перекошенным ртом. – Не забавно ли! Энди! Иди сюда, Энди!

Эндрю Скарлетт подошел к отчиму и стал рядом. Он глядел вниз, на разбитого параличом мужчину в кресле.

– Так ты, значит, сын Алстера Скарлетта?

– Я сын Мэтью Кэнфилда.

Кэнфилд наблюдал за отцом и сыном. Он вдруг почувствовал, будто отгорожен от них какой-то стеной. Два титана – старый и молодой – вот-вот схватятся в поединке. И он им не ровня.

– Нет, молодой человек, вы сын Алстера Стюарта Скарлетта, наследник дома Скарлатти!

– Я тот, кем хочу быть! У меня нет с вами ничего общего. – Молодой человек глубоко вздохнул. Страх постепенно отступал и сменялся гневом.

– Спокойно, Энди, спокойно.

– А почему я должен волноваться? Из-за него?.. Посмотри! Это же живой труп... У него даже нет лица.

– Замолчи! – сорвавшийся голос Алстера Скарлетта напомнил Кэнфилду о давно минувшем событии в Цюрихе. – Замолчи, дурак!

– С какой стати?.. Я не знаю вас! И не хочу знать!.. Вы исчезли давным-давно! – Юноша указал на Кэнфилда. – Он заменил мне вас. И я буду слушать только его. Вы для меня никто!

– Не говори со мной так! Не смей!

Кэнфилд резко оборвал его.

– Я доставил Эйприла Реда, Крюгер! Что вы хотите сообщить? Ради этого мы сюда и прибыли, давайте ближе к делу.

– Сначала он должен понять! – Уродливая голова болталась, как на шарнирах. – Его надо заставить понять!

– Но что? Что все это для вас значило? Почему вы стали Крюгером?

Голова перестала болтаться, за щелками глаз теперь виднелись змеиные глазки. Кэнфилд вспомнил: Джанет рассказывала об этом взгляде.

– Дело в том, что Алстер Скарлетт не мог представлять новый порядок, новый мир! Не подходил для этого. Алстер Скарлетт служил его целям, и, когда цель была достигнута, нужда в нем отпала... Он стал помехой... Его надо было ликвидировать...

– Возможно, была и другая причина?

– Например?

– Элизабет. Она все равно помешала бы вам. Так, как остановила вас в Цюрихе.

При имени Элизабет Генрих Крюгер откашлялся и сплюнул мокроту. Кэнфилда чуть не стошнило.

– Старая сука!.. Да, мы совершили ошибку в двадцать шестом... если честно, я совершил ошибку... Мне следовало просить ее присоединиться к нам... Она бы не отказалась, я знаю. Она хотела того же, что и мы.

– Вы ошибаетесь.

– Ха! Вы не знали ее!

Кэнфилд ответил тихим, спокойным тоном:

– Я знал ее... Поверьте, она презирала все то, за что вы боролись.

Нацист усмехнулся про себя.

– Забавно, очень забавно... Я как-то сказал ей, что она борется за все, что мне ненавистно...

– Значит, вы оба были по-своему правы.

– Не важно. Она теперь в аду.

– Когда она умирала, она думала, что вас уже нет в живых. И потому она умерла спокойно.

– Вы никогда не узнаете, каков был соблазн, особенно когда мы вошли в Париж... Но я ждал, когда мы возьмем Лондон. Я хотел выйти на Уайтхолл и объявить всему миру, что «империя Скарлатти» рухнула!

– Она умерла еще до того, как вы взяли Париж.

– Это не имело значения.

– А я считаю, что и мертвую ее вы боялись не меньше, чем живую.

– Я никого не боялся! Я ничего не боялся! – Генрих Крюгер напряг свое бессильное тело.

– Тогда почему вы не выполнили угрозу? Дом Скарлатти существует.

– Она вам никогда не рассказывала?

– О чем?

– Старуха всегда умела прикрывать фланги. Она нашла моего единственного врага в Третьем рейхе, Геббельса. Она никогда не верила, что там, в Цюрихе, я был убит. Геббельс знал, кто я. После тысяча девятьсот тридцать третьего она запугала нашу верхушку ложью обо мне. А партия была для меня куда важнее, нежели месть.

Кэнфилд смотрел на этот полутруп в кресле. Как всегда, Элизабет Скарлатти оказалась прозорливее их. Намного прозорливее.

– Один последний вопрос.

– Какой?

– Почему Джанет?

Сидевший в кресле с трудом поднял правую руку. – Из-за него! Он – это главное. – Он указал на Эндрю Скарлетта.

– Но зачем?

– Я верю! Я все еще верю! Генрих Крюгер был частью нового мира! Нового порядка! Истинной аристократии!.. Со временем и он станет частью этого мира!

– Но почему вы выбрали Джанет?

Генрих Крюгер в изнеможении отмахнулся от вопроса.

– Какая разница, кого выбрать? Обыкновенная проститутка. Просто средство для получения того, что мне было нужно.

Кэнфилд чувствовал, как в нем поднимается слепая ярость, но опыт и профессионализм помогли ему сдержаться. Но он не учел реакции юноши. Эндрю Скарлетт рванулся к креслу и ударил Крюгера по лицу. Удар получился сильным и точным.

– Мерзавец! Вы мерзавец!

– Энди! Перестань! – Кэнфилд оттащил мальчика.

– Как нехорошо! – Глаза Крюгера словно плавали в орбитах. – Ведь все это ради тебя! Поэтому я и вызвал тебя сюда! Ты должен знать... Ты поймешь и начнешь сначала! Подумай. Подумай о высшей аристократии. – Он дотянулся своей бессильной рукой до внутреннего кармана пиджака и достал листок бумаги. – Они твои. Бери.

Кэнфилд взял листок бумаги и, не глядя, передал его Эндрю Скарлетту.

– Здесь какие-то номера. Номера, и ничего больше, – недоуменно произнес Энди.

Мэтью Кэнфилд знал, что означают номера, но его опередил Крюгер.

– Это счета в швейцарских банках, сын мой. Единственный сын мой... На них миллионы! Миллионы! Но есть определенные условия. Условия, которые со временем ты научишься понимать! Когда ты станешь взрослым, ты осознаешь, почему эти условия необходимо выполнять! И ты выполнишь их... Потому что власть есть власть и она способна изменить мир. Это единственное, ради чего стоит жить.

Юноша смотрел на уродливую фигуру в кресле.

– Мне что же, надлежит поблагодарить вас?

– Когда-нибудь ты это сделаешь.

Терпение Мэтью Кэнфилда лопнуло.

– Все! Эйприл Ред получил свою долю. Теперь моя очередь! Что вы мне передадите?

– Для этого надо выйти из дома. Помогите мне подняться.

– Так дело не пойдет! Там что, ваши молодчики в кожаных пальто?

– Там никого нет. Мы будем вдвоем.

Кэнфилд взглянул на то, что осталось от Генриха Крюгера и поверил. Он помог Крюгеру подняться с кресла.

– Жди здесь, Энди, я вернусь.

Майор Мэтью Кэнфилд помог паралитику спуститься по лестнице. В холле слуга подал ему костыли. Американский майор и нацист вышли из гостиницы через парадный вход.

– Куда мы идем, Крюгер?

– По-моему, настало время называть меня настоящим именем. Скарлетт. Или, если угодно, Скарлатти. Он заковылял вправо от подъездной дорожки.

– Для меня вы Генрих Крюгер.

– Вы знаете, конечно, что именно вы, вы один были причиной нашего провала в Цюрихе? Вы отвели стрелки часов на добрых два года назад. Кто бы мог подумать... Какой же вы осел! – Генрих Крюгер вновь рассмеялся.

– Куда мы идем?

– Осталось всего несколько сот ярдов. Можете держать пистолет наготове. Но здесь никого нет.

– Что вы собираетесь мне передать? Могли бы и сказать.

– Не спешите. Вы все получите. – Крюгер ковылял к поляне. – А после этого я свободен. Помните.

– Договорились. Так что?

– Союзники будут довольны! Эйзенхауэр, наверно, вручит вам медаль... Вы увезете с собой полный план фортификаций Берлина. Этот план известен только германскому верховному командованию... Подземные бункеры, базы снабжения, даже командный пост фюрера. Вы станете героем, а меня словно и не было. Мы хорошо сработали, вы и я.

Мэтью Кэнфилд остановился.

Этот план был получен союзной разведкой несколько недель назад.

И Берлин знал об этом.

Именно потому Берлин не препятствовал их встрече.

Кое-кто угодил в ловушку, но не он, не Мэтью Кэнфилд: нацистское командование направило одного из своих в лапы смерти.

– Скажите, Крюгер, что случится, если я возьму план, но не отпущу вас? Что тогда произойдет?

– Две недели назад в Берлине я давал показания Деницу. Я рассказал ему о вас. Если я не вернусь через несколько дней, он поднимет тревогу. Я очень ценная фигура. Я появлюсь, а потом... потом уйду. Если же я не вернусь, весь мир узнает, кто я на самом деле!

Мэтью Кэнфилд стоял потрясенный – какая странная ирония судьбы. В свое время он пришел к такой же мысли и изложил все в особом досье, на многие годы погребенном в архивах Госдепартамента.

Теперь же кое-кто и в Берлине пришел к этой мысли: Генрих Крюгер, иначе Алстер Стюарт Скарлетт, в действительности ничего не значил. Он изначально был обречен на то, что будет пущен в расход.

Дениц позволил Крюгеру – вместе с его уже ненужным подарком – прибыть в Берн. Дениц, по неписаным правилам войны, рассчитывал, что Крюгер будет убит. Дениц знал, что ни одна нация не может позволить себе признать этого безумца своим. Ни в час победы, ни в час поражения. И убить его должен был противник, чтобы не возникло никаких сомнений и кривотолков. Дениц был редкостным врагом – ему доверяли противники, такие, как Роммель. Он был военным до мозга костей, с кривой, но моралью.

Мэтью Кэнфилд достал пистолет и дважды выстрелил. Генрих Крюгер замертво повалился на землю. Алстера Стюарта Скарлетта наконец-то не стало. Мэтью Кэнфилд возвращался полем назад, к маленькой гостинице. Ночь была ясная, и свет луны серебрил застывшие в неподвижности кроны деревьев.

Удивительно, что все прошло так гладко, подумал он. Но гребень волны с виду тоже гладкий, и трудно себе представить таящуюся в ней силу, с которой она обрушивается на берег. Все кончилось. Его ждал Эндрю. И Джанет. А это главное.